Оригинал и комментарии

Оч четко ощущаю, что сейчас могу в дырку вероятностей и не проскользнуть. По интуиции — или сейчас или ближе к семидесяти или уже в восемьдесят плюс. Сейчас все шансы... Но может и обойтись :)

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Открыта подписка и выложено уже 4 главы второго тома "Нелегала" (Резонанс #6.2), далее по главе в неделю

Литрес: https://www.litres.ru/book/pavel-kornev/nelegal-tom-2-70244713/?lfrom=2359015
АТ: https://author.today/work/319349

Другой мир, технологии на уровне тридцатых годов прошлого века, развитие сверхспособностей и становление героя. Плюс шпионы и профессиональная деформация личности.

Преодолён двадцатилетний рубеж, осталась позади половина третьего курса. Всё идёт по накатанной: учёба, работа, развитие сверхспособностей. Всё хорошо, всё — в полном соответствии с установленными самому себе приоритетами.
Только вот ты живёшь не в вакууме, а у социума свои законы, и сотрудничество с иными… структурами может стать как трамплином в светлое будущее, так и камнем на шее, способным утянуть на самое дно. Но сомнения неуместны — по этому пути придётся пройти до самого конца. И дело уже не в каких-то принципах и приоритетах, просто… по-другому нельзя.

Оригинал и комментарии

И еще меланхолическое, идущее с прошлого года по наблюдениям за многими людьми.

Когда люди хотят быть вместе, и желание это взаимно, они будут вместе, невзирая ни на что. Будут жестить, ругаться, сраться, бить посуду, а то и драться, будут изменять, падать в запои, хлопать дверьми, расходиться, заносить друг друга в черные списки - и все-таки возвращаться друг к другу, так или иначе. Потому что вместе им лучше, чем поодиночке, и каждый, делая шаги куда угодно, однажды понимает, что все равно движется к партнеру. Порой именно разлука дает осознание - пара лучше и больше, чем один и один. И с течением времени отношения становятся только лучше, близость и понимание крепнут.

Когда хотя бы один из пары перестает хотеть быть вместе - история заканчивается. Да, из нее можно выжать еще дцать литров эмоций, можно побегать за уходящим партнером, что-то выпросить, вымолить или выкупить. Но это лишь оттянет конец на время, расставание неизбежно. Даже если есть понимание слово в слово, даже если в постели огонь, и в быту идеальная притирка - ломается что-то неизъяснимое и в лучшем случае люди остаются соседями в общем пространстве и родителями детей.

И самый ценный урок прошлого года для меня - отпускать. Честно и от всего сердца отпускать людей, с полным доверием к ним и к себе. И относится это ко всем сферам отношений, не только к романтике, но и к дружбе и даже к работе. Моё ко мне возвращается, так или иначе. Не мое - уплывает и держать бесполезно.

Как понять и различить? Спокойно наблюдать, куда иду я и куда идет другой человек или другой процесс, центростремительные или центробежные силы преобладают. И принимать, что никто никому не желает ни зла ни вреда, все идут куда хотят идти, и приходят куда им надо. И понимать, что мы не властны хотеть или решать за партнера, только за себя. И даже желая быть вместе - отпускаем. А перестав хотеть вместе - не придерживаем из жалости.

И все будет хорошо.

Оригинал и комментарии

Самое важное — близких, надежных друзей рядом. Соратников и единомышленников, тех, с кем получится закручивать и воплощать мои безумные проекты.

Зрителя в первом ряду — человека, ради которого имеет смысл играть пьесу под названием «Жизнь Ники Б.». Того, кто будет смотреть и слышать, возвращаться ко мне из самых дальних странствий, и ждать каждой встречи как первой. И радоваться тому, что я радуюсь и жду.

Денег — столько, чтобы о них не думать. 

Новых путешествий — Крыма, Таганрога, Ростова, Золотого кольца, если повезет — и Байкала.

Здоровья всем нам — и мне и детям и зверинцу. Свадьбы моей любимой Сандре — до меня только сейчас дошло, что если все будет хорошо, то у меня де-факто появится сын, и прекрасный. А там и внуков подвезут :)

О доме я уже просила, но попрошу еще раз — лишним не будет :) Теплый, уютный, с садиком и верандой, птицами и мелким зверьем.

Дописать «Соколиную башню» и взяться за новый текст. Выпустить новые книги — и рассказы с повестями, и прозу.

Заниматься — в этом году сильно сдала и упустила тренировки, надо восстановить.

Рисовать и фотографировать.

Ну и конечно же мира в будущем году. Мира всем нам. 

Пусть сбудется :)

Оригинал и комментарии

Богата была семья оленного пастуха Улгэна и жены его, славной Иманы. Не стадами – и двух рук важенок не набиралось по осени. Не золотом – отродясь его не нашивала Имана. Не мехами – до дыр занашивали малицы да унты, латку на латку ставили. Иное сокровище даровали им духи. Каждый год по весне рожала Имана то дочь, то сына – и все как на подбор, здоровые, крепкие, ясноглазые, даром, что жили впроголодь. Кого из детей сами растили, кого порожней родне отдали, седьмого сына шаман забрал. Ан все равно, тесно было в дымном чуме Улгэна, тесно да весело – наделял отец мясом да салом своих изголодавшихся птенчиков, да рассказывал им сказки – вот уж на что был мастер.

Жили они жили, грибы сушили, да и стариться начали. Улгэн поседел, сутулиться стал, ногу приволакивать. И у Иманы краса увяла, потускнели очи, побледнели румяные щеки. Думала она, что закончила свой материнский путь, сняла кольца да серьги, обереги из мамонтовой кости. Это и навредило. Начал у жены пастуха живот расти, побежала она к старухам – те лишь руками развели: снова непраздна. Щедро одаривают тебя духи!

Посреди зимы в темную и недобрую ночь Большой Медведицы родилась на свет девочка Элгэна. Увидала ее мать – и в слезы. Пометили дитя духи, ударили по лицу еще во чреве – алое пятно залило щеку. Кто ее, такую, замуж возьмет, кто примет?

Поглядел на дочку Улгэн, подергал себя за куцую бороду, плюнул, да и вынес младенца на снег за стойбищем – куда нам лишний рот? Поплачет дитя, и затихнет, родится у кого-нибудь заново… День прошел, другой прошел, третий пургой пронесся – не утихает крик. Пришли старухи-матери к Улгэну и давай его журить, уговаривать. Раз не берут зимние духи жизнь девочки, придется ее растить. Что ж поделать?

Пошел пастух за дочкой – а там чудо чудное. Совы полярные белокрылые расселись кругом и греют девочку, лайка щенная кормит ее молоком, снегири песенку насвистывают – баюкают, значит. Увидели человека – взъярились, псина лает, птицы клевать норовят. Еле-еле отбился от них Улгэн, унес дитя в чум. Видать непростая она, и судьба у нее будет особенная.

Стала расти Элгэна – рано на ножки встала, потопала, держась за материнский подол. А там и сама начала бегать. Ласковой была, кроткой, позаботиться обо всех успевала – и старшим братьям услужит, и матушке хворой горячего питья подаст, и с отца унты снимет. Хворосту натаскает, мяса наскоблит, собак накормит и еще за вышивкой посидеть успеет, отделает ножны или красивый пояс. Одно плохо – упряма. Втемяшится что-то в голову – хоть криком, хоть плачем, а своего добьется, не заставишь ее и не упросишь.

Ну и сказки она любила до самозабвения – салом не корми, дай послушать, что бает старый Улгэн, сидя у очага. Как Большая Медведица полюбила молодого охотника и спустилась к нему с неба, а сын ее стал праотцом племени орочонов. Как мудрый Сэвеки подарил людям золото чтобы делать кольца и серьги для жен, а люди стали есть золото и озлобились. Откуда на земле взялся снег…

- Давным-давно, дети мои, когда мудрый Сэвеки только создал тундру, люди жили в тепле и сытости. Круглый год зрели ягоды и грибы, зеленели пустоши, давая пищу оленям, светило яркое солнце. Не было нужды ни в крытых корой и шкурами чумах, ни в меховых одеждах. И каждый год, в самый жаркий день лета, шаманы приносили изобильные жертвы – великому Сэвеки и свирепому Харги, повелителю Нижнего мира.

Но однажды молодой и гордый шаман решил – незачем почитать злого духа, сами съедим и оленье мясо, и копченых гусей. Не поднес Харги ни перышка, ни косточки. А когда злобный дух явился посмотреть, кто ж его обделить осмелился, заманил его в пещеру, завалил камнями и запечатал страшными заклинаниями.

Десять лет сидел Харги в пещере, скалил зубы, глодал скалы, копил злобу. Десять лет в тундре никто не умирал, не болел, неудачи не знал. А потом подмыло завал дождями, ослабели заклятия и вырвался свирепый дух на волю. И давай мстить! Перво-наперво изловил шамана и съел его как лиса мышонка. Следом взял и забрал всех людей, кому срок умирать пришел. А потом и оставшихся решил извести.

Напоил коварный Харги мудрого Сэвеки сон-травой, связал по рукам и ногам, накрыл облаком, чтобы не вмешивался. И давай землю стужить да вьюжить! Льдом сковал реки, заморозил леса да болота, птицы наземь попадали, звери в норы забились. Люди у костров собрались, о пощаде взмолились – а некому их пощадить. Сэвеки спит мертвым сном, Энекан-Того из последних сил бьется, огонь в очагах поддерживает. Один только ворон Кэре полетел в верхний мир за помощью.

Отыскал ворон в облачной тайге небесную сову Интылун, чьи крылья луну закрывают. И взмолился:

- Нет тебя справедливей в подлунном мире, белая сова, нет честнее! Ужели позволишь ты зверям и людям невозбранно погибнуть?

Недобро посмотрела на ворона Интылун, клювом защелкала:

- Кто ж заставлял людей обижать злого духа, в ловушку его заманивать? Почему, когда смерть из тундры пропала, никто ко мне не пошел – помоги, сова, сделай по справедливости.

Глянул ворон на Интылун, перья встопорщил:

- Не ты ли, гордая Интылун, ушла от мужа-шамана, когда увидела его в чуме, спящего рядом с женщиной? Не ты ли зареклась никогда больше не ступать на землю? А ведь женщина та сестрой ему доводилась… Где твоя справедливость?

Отвернулась Интылун от ворона, потупилась.

- Не чужие тебе орочоны, и дочерям твоим не чужие. Помоги нам!

Заклекотала Интылун, захлопала крыльями, позвала семь своих дочерей – полярных сов, что приглядывают за миром. И посыпались вниз перья – белые-белые, мягкие-мягкие. На землю упали – укрыли травы да корни от свирепой стужи, укутали норы да берлоги, засыпали чумы до самого верха. И теплей сразу стало, унялся лютый мороз.

Рассвирепел Харги, обратился северным ветром, стал носиться над тундрой и дуть на перья, замораживать их. Заледенели перья, в снег обратились, но и так согревали людей, радовали сердца. Выбежали орочоны из чумов, ахнули – никогда они такой белой красоты не видели. Засмеялись от счастья дети, услыхал это Харги и под землю провалился – нет для него ничего хуже детского смеха. А семь дочерей совы Интылун спустились на землю и научили женщин шить одежду из теплых шкур…

- А если я попрошу сову, она тоже сошьет мне шубу? – спросила отца Элгена.

- Кто ж ее, сову, знает. Может и сошьет, - улыбнулся Улгэн и погладил дочку по голове. Привязался он к малышке, что уж там. И не раз благодарил духов, что нашел ее живой на снегу.

Будь все по справедливости, вырастили бы родители Элгену, выдали б ее замуж за хорошего человека, способного за уродством разглядеть доброе сердце. Но она и в возраст невесты войти не успела, как один за другим умерли Улгэн и Имана – пастуха волки заели, когда на стадо напали, а жену его лихорадка забрала. Осталась Элгена сиротой – старшие братья уже своими семьями жили, а сестра ее не любила. До весны только продержала в чуме, кормила впроголодь да работой нагружала. А как гуси прилетели, сказала – уходи, куда глаза глядят, мне чужие не нужны у очага. Что ж тут ответишь?

Собрала Элгена нехитрые пожитки, взяла важенку с олененком, с чумом братья подсобили – кто шестов нарубил, кто шкурами поделился. И зажила своим домом. Ой и трудно ж ей пришлось без мужика! Мясо-то откуда взять? Нарты кто починит? Олешек кто посторожит?

Важенка-то у нее долго не задержалась, к большому стаду прибилась. Мясом охотники да пастухи кто посовестливее делились – кости да жилы, но лучше ж чем ничего. Будь Элгена покрасивей, может и жила бы посытнее, но не зарились на нее к счастью. Понемногу научилась она и силки на гусей ставить и рыбешку на озерце ловить, а в ягодной и грибной охоте и раньше ловчей ее не сыскать было в стойбище. По зиме она торбаса да пояса расшивала, шаманское платье молодой удаганке из тонкой замши сработала. В ученицы просилась – не взяли. Мол не та у тебя сила, чтобы духов ловить да лихоманку заговаривать. Ну не та, так не та…

Кое-как перемоглась Элгена до тепла, тяжело пришлось, но с голоду не померла. А по весне вдруг подросла, к лету отъелась да похорошела – косы густые, фигурка ладная, смех звонкий. Кабы пятна не видать, славная бы невеста была… Вот только кто ж за себя возьмет сироту бедную? И старик, и вдовец нарты поворотят, а справные женихи и не посмотрят.

И здесь Элгена особо не печалилась – куда река течет, туда ей и надо. Не гонят из стойбища, не обижают, куском не попрекают – уже хорошо. Девушки-ровесницы привечали ее, знали – жениха не отобьет, а красивую вещицу к приданому может добавить. Да и пела Элгена звонко, что твой зяблик, радовала товарок.

И с живностью сирота ладила – то олешку хромоногого выкормила, то щенка хилого выходила, то совенка подобрала. До поры люди молчали – дело доброе, да и прибыльное. Олешка – мясо, сова – перья. А потом зашептались… И немудрено – притащила она из дальнего леса толстопятого медвежонка.

Медвежат и прежде, случалось, растили в стойбище. Да только пестовал их шаман, два лета держал на привязи, две зимы караулил подле берлоги, а на третье лето перед медвежьим праздником резал воспитанников, а мясо делил на всех от мала до велика, чтобы приняли братскую силу, были крепки и здоровы. Видано ли – девчонка амаркана растит? И без цепи, без ремней?

Элгена же только смеялась. И амаркан ходил за ней как собака, слушался каждого слова, спал в чуме и ел с руки. Трусоват был, правда, за приемную мамку от лаек прятался, и мужчин не любил. Зато с детишками возился, как братец, даже бороться пробовал – и никого не обидел… Поворчали в стойбище и привыкли – дело долгое, пусть живет до поры.

Следом за мишкой и мужчина завелся в чуме. Ничей, пришлый – отыскала его Элгена на берегу озерца еле живого, травками отпоила, выходила, на ноги поставила. Да только пока он на ноги вставал, зима случилась – а куда по зиме пойдешь без собаки, снегоступов да теплой одежды? Пока то справили, пока се раздобыли – глядь и солнце над озером показываться стало. И прижился пришлый, не хуже прочих орочонов с хозяйством управляться начал. Называли его Хэреке – чужак значит. Собаки так и не приняли пришлого, огрызались на него, прятались. А люди быстро привыкли. Мало ли что не ест вареного – охотники на китов тоже мясо не варят, только квасят в больших ямах.

Дело у них с Элгеной долго не ладилось – и она стеснялась уродства своего, и мужчина немолод был, жизнью трачен. Но весною у всякой твари играет кровь. Приметили соседки, что напевать стала Элгена, пританцовывала, когда за водой шла. И медвежонок за ней – переваливается да порыкивает. Дело доброе, и мужчина в доме и сирота пристроена. Там, глядишь, и детишки пойдут и достаток какой-никакой заведется… Братья стали чаще к Элгене захаживать, и сестра смягчилась, угощение мал-мала присылать.

А в канун Эвидека – самого длинного дня в году – явились в чум гости. Алтанай, старейшина рода, Сигунар, что с людьми белого царя вел торговлю, и богач Чагандар. Угостились для приличия, покурили, порасспрашивали о житье-бытье. А потом приступили к делу.

- Амаркан твой, Элгена, уже большой стал, жирный. Шкура у него гладкая, клыки белые, когти длинные, мясо небось вкусное. Пора забить его к празднику, кровь духам отдать, а тушу сварить поделить на всех, чтобы старики помолодели, а молодые сил набрались.

Побледнела Элгена:

- Мой амаркан мне как сын родной. Я его выходила, я его выкормила, я его по осени в лес отпущу.

- Глупая ты женщина. Кто же мясо в лес отпускает? Нам, детям Медведицы, медвежатина ой как нужна. Хэреке, будь мужчиной, скажи ей!

Пожал плечами пришлый:

- Ее медведь, пусть сама решает.

Элгена наотрез заупрямилась:

- Несправедливо это! Нужен вам амаркан – в лес идите, дитя у мамки косолапой отнять пробуйте. А я своего не отдам!

Поуговаривали ее старики, поворчали, да и пошли несолоно хлебавши.

Вот только поутру, как Элгена пошла за водой к роднику, выследили ее. Накидали тумаков, чтобы не рыпалась, привязали к березе, забрали медвежонка и в стойбище утащили. Поглумился еще Алтанай, пообещал шкуру вернуть и лапу оставить, чтоб не так обидно было.

Элгена-то понятно сперва в слезы, а потом выпуталась – сильной она была да ловкой. Помчалась в селение со всех ног, мужа зовет, соседей о помощи просит. Соседи понятно вмешиваться не стали – не дело медведя рядом с людьми держать, а мяса в нем много, каждому по куску хватит. А вот Хэреке как услышал вопли жены – вскочил, да припустился спасать.

Ахнула Элгена – из чума муж на двух ногах выбежал, к чуму старейшины на четырех прибежал. И не человек Хэреке больше – медведь, да такой огромный, какого и охотники ни разу не видывали. Лапой чум как муравейник вскрыл, достал Алтаная, да и забросил его в кучу мусора. С медвежонка ремни когтем срезал, лизнул в морду, рыкнул – уходим, мол. Мужчины набежали с копьями, с луками, собаки как взбесились – лают, рычат. Но никто не осмелился подойти близко, а издали все промахивались. Видать непростой медведь был.

Так и вышло. Подхватил зверь Элгену, уволок в лес, прямиком в берлогу, а там и рассказал, в чем дело. Зовут его Уксукэ, он лесной дух и правнук Большой Медведицы. Давным-давно живет себе в чаще, малину ест, муравьями закусывает, волков гоняет, косолапых родичей оберегает от двуногих братцев. Пришла к нему однажды медведица попросила помочь – медвежонка у нее слуги белого царя отняли, в город повезли. Ну он и пошел как дурак – отыскал, выследил, рычать начал, лапами махать. И получил на орехи, долго железо потом из ран выковыривал. Хорошо, хоть медвежонок удрать успел в суматохе. А там подобрала меня одна девушка, обогрела, приютила, сердце свое отдала… Спасибо тебе, Элгена за то, что спасла. Оставайся со мной в чаще – чум построю тебе, мехов добуду, золотом украшу. А там, глядишь, и дети пойдут, род продолжится. С людьми же тебе больше не жить – медвежьей шкурой клясть станут, обижать почем зря.

Послушала его Элгена, подумала, и ответила:

- Прости меня, лесной дух Уксукэ, и сородичей моих прости, глупых да жадных. Сам знаешь, по душе ты мне, добрый, ласковый и уродством меня никогда не пенял.

- У нас, у медведей, пятно красоту не портит. У кого на груди, у кого на брюхе, у кого на морде проплешина или шрам – дело житейское. Ты мне другим радостна.

- Спасибо, что увидал, что утешил… Что обманул, в глаза глядя, тоже спасибо. Сказал бы сразу, что не человек, а дух лесной, и не ради меня, а ради медвежонка остался – жила бы с тобой в согласии до скончания дней, служила бы верно. А так, прости, Уксукэ, не смогу спать спокойно – что еще от меня утаишь, где солжешь.

Дух лесной и так и сяк уговорить Элгену пробовал, на кедровом пне клялся – не помогло. Уперлась жена, хоть тресни. Обняла на прощанье мужа и ушла себе восвояси. Летом не пропадешь!

Отведала она вольной жизни, когда под любой елью ночлег, измоталась, измаялась. Рыбу сырьем ела, бурундучьи кладовые грабила, оленух доила тайком. Знала – и вправду не простят ее люди, что духа от человека не отличила. А как посыпали с неба первые белые перья, взошла она на холм и позвала небесную сову Интылун:

- Яви справедливость, мудрая птица, помоги мне, скажи, куда судьба выведет?

В облаке снежного пуха спустилась с облака великая Интылун, заклекотала грозно:

- Там, где есть справедливость, нет прощения, и любви тоже нет. Зато правда есть без обмана. Хочешь так жить?

- Хочу, - сказала Элгена. – Любовь без правды, что шаман без бубна – чуять все чует, а в верхний мир не подымется.

- Хорошо, – щелкнула клювом сова. – Сошью тебе новое платье.

…Говорят, с тех пор к семи дочерям Интылун прибавилась восьмая сова. Летала над тундрой и над тайгой летала, защищала покинутых да обиженных. Недоброй была, не жалостливой, зато справедливой…

Посередине зимы, в лютый мороз, нашла сестра Элгены у входа в чум, берестяной короб. А там – младенец, крепкий, сильный, горластый, всем хорош, одним плох – пятно красное на щеке. Ну так охотникам да пастухам с лица водицы не пить, были бы руки-ноги целы, да голова ясная. У сестры только дочки рождались, приютила она подкидыша. Мальчишка на глазах рос – к весне пошел, к осени заговорил, да так мудро, что старики к нему, бывало, прислушивались. А кем он стал, когда вырос– уже другая сказка.

Оригинал и комментарии

Белый облачный кот отломил половинку луны -
Угостить лисенят, прозябающих в парковых норах.
У веселых ворон хоровод вот такой ширины.
Молодецкий мороз едет с горки на саночках новых.
Следом сто сорванцов вперекат по застывшей воде –
И веселье и визг и колючая снежная крошка.
В пестроте изразцов отражается пройденный день
На ладони пруда – ледяная лазурная брошка
Белки ищут орехи, а люди - любимых людей,
С переменным успехом – обиды, обеды, обеты…
К ночи стужа лютей.
Понимаешь, что поздно лететь,
И ложишься на снег
В направлении нового лета.

Оригинал и комментарии

Анна Павловна поливала цветы. Традесканции и диффенбахии чувствовали себя прекрасно, у филодендрона все еще подсыхали кончики листьев, а коварный гиацинт плохо рос. Это давно стало традицией – душистый весенний подарок к Новому году. Увы, придется обойтись каланхоэ. Опрыскаем листья, поправим вязаные кашпо – и на кухню, пора варить овощи для салатов. Да, никто не придет в гости, но отметить все равно надо.

За окном неторопливо сыпал праздничный снег, вечерние сумерки подчеркивали мягкую белизну. Припозднившаяся синичка жадно клевала сало, кот Мартын грустно следил за ней – он бы не отказался от любого из блюд. На чердаке копошились голуби. Или нет? Тяжелые шаги, стук посоха, неразборчивая брань, приглушенная перекрытиями… Так и есть, Дед Мороз вернулся в свою берлогу.

Он был всегда. Анну Павловну еще называли Нюткой, и она едва доставала до дверного звонка, а нелюдимый бородатый старик уже обосновался под крышей. Точнее появлялся там за пару дней до Нового года и бесследно исчезал после. В канун праздника он обходил весь квартал, раздавая дошколятам подарки – неказистые и небогатые, но малышня и таким радовалась. Оловянные солдатики, жестяные машинки, кривоногие пупсы с целлулоидными чубами, сине-красные прыгучие мячики – настоящие сокровища для детворы.

Нютке, когда они переехали, уже исполнилось семь, она ходила в первый класс и не сомневалась – ей, нерадивой девчонке, неспособной аккуратно заплести косы и выгладить фартук, никаких подарков не полагается. Как же она удивилась звонку в дверь, ворчливому «Поздравляю» и картонной коробочке с заводным белесым цыпленком.

Ни у кого в подъезде не было такой чудесной игрушки! Птичка прыгала и быстро-быстро тукала пол клювом, а в боку у нее с тихим скрежетом проворачивался ключик. Иногда она спотыкалась и падала, смешно дергая лапками, как живая. Нютка не жадничала и давала запустить цыпленка всем соседским ребятам, но заводила его сама – еще сломаете!

Птичка до сих пор стояла на полке, в коробке из-под духов. Ей успели поиграть Саша, Верочка и Сияна, старшая внучка. Младший, Антип, родился уже в Сибири, и Анна Павловна видела его только по скайпу. После смерти мужа она хотела переехать в Читу, но врачи запретили. Пришлось коротать век одной, в опрятной тихой квартирке, с цветами, котом, вязаньем и телевизором. И вместо большой разлапистой ели наряжать махонькое синтетическое деревце, пахнущее пыльной кладовкой. И аккуратненькой стопочкой складывать на стол подарки себе и коту – его Анна Павловна баловала как дитя. По счастью Мартын отличался суровым нравом.

Посылки родне уже отправились почтой –носки и варежки из пушистой козьей шерсти, лакомства, книжки, сережки Сияне и паровозик Антипу. Но Анне Павловне было мало. Давным-давно в Новый год соседи в подъезде угощали друг друга салатиками и пирогами, делились мандаринками и конфетами, матери и бабушки одаривали малышню забавной ерундой. Жаль, обычай сошел на нет еще когда Верочка была маленькой, да и жильцы в квартирах большей частью сменились. А к чужим людям со своим оливье особо не сунешься.

Усмешка коснулась губ – Анна Павловна вспомнила, как девчонкой она хотела непременно сделать подарок Деду Морозу. Он же такой внимательный, такой добрый, всех радует, а ему ни конфетки не достается! Увы, бородатый ворчун снова появился в квартире, лишь когда Саша встал на ножки и научился выговаривать «Дет Мойоз». И особенно не задержался, отказавшись и от угощения, и от стопочки коньяка, и от стыдливо свернутого рублишки.

…А в этом году Морозу-то и трех корочек хлеба не предложат. Оскудел народ, отгородился, здороваться друг с другом на лестнице перестал. То-то старик на чердаке топочет, голодный небось. И подарков ему никто не дарит. Безобразие!

Исправлять ошибки природы Анна Павловна наловчилась еще в те славные времена, когда работала в ателье. Там пристрочить, там подколоть, здесь подрезать – и никакого «дама, где будем талию делать». Не бывает некрасивых людей, бывают плохие портные!
Из коллекции любимых пластинок захотелось выбрать «Вкус меда» - сладкие ритмы юности. И вперед – крошить, резать, ставить в духовку, заправлять, перемешивать, посыпать пряностями и зеленью. Лишняя пара самовязаных теплых носок в комоде конечно же завалялась и сувенирный можжевеловый гребешок нашелся – аккурат для бороды. Еду Анна Павловна аккуратно упаковала в судочки, подарки сложила друг в друга – и на чердак.

Бородатый угрюмец конечно же сидел там. Электричества у него не было, помещение освещалось свечами, криво воткнутыми в консервные банки. В одном углу громоздились мешки, видимо с подарками, в другом валялся матрац, покрытый сомнительным одеялом. Посередине торчал сделанный из ящиков стол, подле которого Дед Мороз и жевал свои бутерброды с дешевыми шпротами, запивая их крепким ядреным чаем. Он воззрился на гостью без удовольствия:
- Ну?

- Здравствуй-Дедушка-Мороз-я-подарки-вам-принес... точнее принесла, – протараторила Анна Павловна. – Носочки теплые, сама вязала, нитки из козьего пуха. И покушать – чтобы не всухомятку. Угощайтесь!

- Не хочу, - буркнул Дед, отворачиваясь от гостьи.

- Зачем вы так, дедушка? – удивилась Анна Павловна. – Все свежее, домашнее – пирожки с капустой, пирожки с яблоками, пирожки с черемухой, оливье вот, буженина, селедочка. Не стесняйтесь, хоть закусите по-людски перед праздником. И подарки ведь от души…

Дед Мороз поднялся с колченогого табурета и возвысился над непрошеной визитершей.
- Не нужны мне подарки, слышь, вы! Ходят тут всякие, а потом игрушки пропадают. Пичкают меня дрянью, барахло несут, а зачем несут? Праздник делать? Да вот где у меня ваш праздник! Вот где!

Дед Мороз провел ладонью по горлу и погрозил кулаком кому-то невидимому. Анна Павловна отшатнулась.
- Достали вы меня со своей жалостью, нашли сиротинушку! Себя жалейте, деток своих жалейте. А от меня…

От крепкого словца на глаза Анны Павловны навернулись слезы. Пятясь, она выбралась с чердака и тяжело села на ступеньки. Ну разве так можно с людьми? Вот нахал! Вот мерзавец! К нему со всей душой, а он… И его, сквернослова, еще к детям пускают! Непорядок! Нечестно…
Вместо лютого гнева и желания тут же навести порядок, Анну Павловну охватила совершенно детская обида. Да он же ненастоящий! И чудеса у него ненастоящие! И игрушки! Стоило столько лет хранить? Цепляясь за перила, женщина с трудом поднялась и поспешила домой. Вот дикарь!

Невоспитанный Дед Мороз запер чердачную дверь на защелку. Мало ли кто еще пожалует, облагодетельствовать решит, айяйяйфон закажет или конверсы с молниями. Кукиш с маслом вам, а не конверсы! Машинки, мячики, куклы, скакалки, кубики – уже сто лет в мешках Деда Мороза появлялись одни и те же игрушки. Изредка он, для приличия переодевшись в неудобный костюм с подбитыми ватой плечами, наведывался в Детский мир за особенными подарками – заводным лягушонком или цыпленком, плачущим пупсом, вертолетиком на батарейках. Но ведь он не обязан! А зачем нужны кеды ценой в ползарплаты и вовсе понятия не имеет.

Заныло колено – у стариков всегда что-то болит. И сто лет уже не проходит… В такие минуты Дед Мороз жалел, что не умер от тифа или скарлатины, не попал под раздачу во время мятежа юнкеров. Но история не имеет сослагательного наклонения.

…Гришке Солонину было тринадцать или около того. Он вырос на Хитровке, осиротел на шестом году, и с тех пор пробавлялся как мог – просил милостыню, подрабатывал, тибрил что плохо лежит, лазал в форточки, выразительно изображал припадочного и слепого. Назвать Гришку злым жестоким, пожалуй, было нельзя. Он не мучал ни крыс, ни кошек, не обирал малышню – даже наоборот, опекал и подкармливал пацанят и девчушек, в память о старшей сестре, насмерть замерзшей на паперти. Но со взрослыми не церемонился – его не жалели, и он не собирался.

В грабеже безвестного старика, облаченного в обветшалый красный тулуп, Гришка не видел ничего особенного. Мешочник как мешочник, мыло небось тащит или картоху, спекулянт чертов. А вот мы сейчас все возьмем и экс-при-про… отберем, короче. И продуванить хватит и мелюзгу накормить.

Обледенелый сумрачный переулок был безлюден, впрочем, на вопли «караул!» уже давно никто не откликался – каждый день с кого-то снимали шубы, а то и резали до смерти. Убивать жертву Гришка не собирался. Точным ударом сбил с ног, выхватил мешок, дернул завязки. На грязный снег посыпались игрушки – волчки, мишки, лупоглазые куклы. Ишь ты, коробейник что ли? Да кто станет покупать старый хлам, когда жрать нечего?

Крепко придерживая старика за ворот тулупа, Гришка кивнул пацанятам – проверьте. Те живо обшарили карманы, заглянули за пазуху, распотрошили подкладку отделанной мехом шапки, даже валенки сняли и вытрясли – ни рубля. Только кулек карамелек и горсть разнокалиберных пуговиц. Непруха, как есть непруха. Ну хоть валенки крепкие и за тулуп с шапкой можно буханки три выменять, а то и шмат сала в довесок.

От обиды Гришка пнул куклу и с силой наступил на волчок, ощутив острое удовольствие от жалкого хруста. Ни у него, ни у сестры, никогда не было настоящих игрушек. Ннна! Нннна! Нннна!

Пацанята, сбившись в кучу, молча смотрели на озверелого вожака. Бледный как снег старик попытался вмешаться, но получил кулаком по лицу наотмашь и снова упал.
- Зачем вы это делаете? Чем вам помешали подарки?

- Накося-выкуси! Буржуазию разводишь? Классовый враг! Недобиток белогвардейский! Ату! Ату!

Пацанята следом за Гришкой запрыгали вокруг старика, плюясь в него, пиная, кидаясь снежками и осколками льда. Несчастный попробовал уползти, закрывал лицо руками, просил пощады – тщетно.

- Эй, братва, хватит! Убьем еще до смерти малахольного, - смилостивился наконец Гришка. – А ты, отрыжка капитализма, вали отсюда пока живой! Вот тебе, а не валенки! Кукиш! Кукиш!

Перепачканный, дрожащий старик кое-как поднялся, цепляясь за фонарный столб.
- Возьмите! Возьмите пожалуйста!

В протянутых ладонях вдруг появилась игрушка – аляповатый цыпленок на тонких жестяных лапках.

Поморщившись, Гришка ударил старика по руке и проводил взглядом ненужную безделушку. Потом повернулся, махнул пацанятам, шагнул прочь – и упал, потеряв сознание.

Очнулся незадачливый грабитель уже стариком – бородатым, морщинистым, тощим и слабосильным. И больше века был стариком. Круглый год сторожил неприметный склад на окраине столицы – в сером ангаре малорослые, говорливые рабочие с утра до ночи мастерили и упаковывали игрушки. А в канун праздников, нагруженный неиссякаемыми мешками, появлялся на чердаке «царской» пятиэтажки и, ворча в бороду, разносил подарки всей детворе в доме.

Четыре раза Дед Мороз пробовал свести счеты с жизнью, однажды его сбила машина, однажды накрыло взрывной волной. Не помогало – в канун ближайшего Нового года он снова находил себя на складе, набивающим мешки подарочной ерундой. Мишками, куклами, прыгалками, заводными птичками и жабками… Его долго удивляло, что дети находят в бесполезных вещах. Сразу видно – не голодали, не отбирали у крыс кусок заплесневелого хлеба, не дрожали в подвале в подмокших обносках. Не дрались за жизнь. Но раз смеются и благодарят – видимо так и надо. С годами старик кое-как научился радоваться чужой радости.

Сестренка тоже лелеяла и укачивала глиняную свистульку, кормила ее крошками, гладила по шершавой спине. Но это была не игрушка – незатейливые мелодии помогали собирать копеечки с сердобольных прохожих. Дед Мороз все еще тосковал по улыбке сестры, особенно когда видел ее в лицах других детей. Особенно ему запомнился солнечный свет на веснушчатой мордашке одной восьмилетки – по возрасту ей подарка уже не полагалось, но отчаянное ожидание чуда тронуло старика. И дурацкий цыпленок на тонких лапках сделал пигалицу счастливой…

Анна Павловна остановилась подле мусоропровода. Просто же – открыть крышку, вышвырнуть коробчонку, послушать, как она, стуча, катится вниз до первого этажа, и вернуться к Мартыну, телевизору и салатикам. Сложно – достать пообтершуюся от времени игрушку, осторожно повернуть ключик в проржавевшем от времени механизме. Услышать -тук-тук-тук – словно под крашеной скорлупой бьется живое сердце. Почувствовать, как воздух наполняется запахом хвои, мандаринов, восковых свечей, корицы и карамели. Как сердце бьется в радостном предвкушении – праздник, праздник, сегодня праздник!

Цыпленок запрыгал вниз по ступенькам, то перекатываясь, то перепрыгивая. Анна Павловна поспешила за ним – и столкнулась с соседкой с третьего этажа, элегантной представительной дамой. Ее расфуфыренный йорк тявкнул на непонятную штуку и скакнул к хозяйке на руки. А сама дама пришла в восторг – когда деревья были маленькими, а взрослые большими, такую игрушку ей привез папа из Ленинграда. Кстати, а что вы делаете на Новый год?

На втором этаже цыпленок очаровал красавицу казашку – она работала в поликлинике педиатром, жила одна и не знала, куда девать гору коробок конфет и бутылок шампанского.

На первом – прыгнул под ноги одинокому папе, который как умел нарядил на праздник своих близняшек. Три пары женских рук тут же все переправили – пояса и бантики легли на свои места, колготки подтянулись, перемазанные конфетами хитрые физиономии оказались умыты и засияли. И молодожены с пятого этажа перестали ссориться в лифте, и нетрезвый сантехник с четвертого протрезвел и переоделся в костюм, чуточку пахнущий нафталином…

К одиннадцати часам вечера у Анны Павловны в квартире было не протолкнуться. Доедали салатики, тортики и миндальное пралине, пили шампанское, сок и чай, чокались кружками, болтали про все на свете и даже пробовали танцевать под бессмертное «P.S. I love yow». Вместо телевизора на кухне в две гитары играли Визбора, вместо синтетической сиротинки в гостиной пахла лесом живая ёлочка в аккуратненькой кадке. Мартын ходил вокруг и озадачено принюхивался. Его загладили, захвалили, закормили и он, как воспитанный кот, никого ни разу не поцарапал. Только цыпленка попробовал пару раз стукнуть лапой, но сам испугался скрежета, промахнулся и убежал, вздыбив хвост.

На очередной звонок в дверь Анна Павловна даже не вышла – только крикнула: заходите, открыто! Взлохмаченный Дед Мороз с двумя одинаковыми белоснежными единорожками в лапищах протиснулся внутрь, вошел в гостиную не разуваясь, пробасил:
- С наступающим Новым годом! Таня, Тамара – это все вам!

Близняшки с визгом восторга выхватили подарки. Анна Павловна тотчас узнала гостя. Ей захотелось выставить его вон, накричать или стукнуть шваброй. Но праздник… И малышня счастлива.

- Поздравляю, товарищ Мороз! Спасибо за ваш подарок!

Тук-тук-тук! Покачиваясь на тоненьких лапках, цыпленок подпрыгнул к гостю и клюнул его в валенок. Мигнул свет, бахнул салют, ахнули дети. Анна Павловна уронила бокал с шампанским.

Неуклюжая шуба оказалась чересчур велика, бородища сползла на грудь. Из костюма Деда Мороза выбрался перепуганный чумазый подросток. Он ощупал свой гладкий подбородок и щеки, посмотрел на исцарапанные руки, потер глаза и неуверенно засмеялся.

Зазвенели куранты – бомм! Бомм! Цыпленок стал канарейкой и прыгнул на ветку ели. Сантехник набрался храбрости и поцеловал даму, одинокий отец обнял красавицу казашку, йоркшир лизнул кота в недовольную морду. Анна Павловна… моложе она не стала, но тяжелый груз с сердца спал, а улыбка засияла девчоночьим беззаботным задором. Она давно забыла, что значит быть счастливой - а сейчас вспомнила.

Чудеса иногда опаздывают, но всегда происходят. Может быть, и с тобой сегодня?

ЗЫ: у меня наконец-то снова получилось написать сказку :))) И это лучший подарок, который я себе сделала к Новому году. И для фанатов готов полный сборник стихов Ники Б. за 2023 год — можно стучаться за ним в личку.

Если кто хочет поблагодарить Нику Б. за прочитанное - это сюда: +78164448871 сбер :)

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Я читаю тебе стихи…
Пожалуй, это будет в мансарде на углу Большого проспекта.
У пустого камина, где сто лет не горел огонь.
Ты глотнешь леденящей водки и скажешь, баллада спета,
И вагон покатился с рельсов куда-то вон.
Под обоями слой газет девяносто второго года.
За окном как всегда отвратительная погода.
Под паркетной доской – золотое кольцо жены.
Если хочется ныть – замани в свои сны Пастернака или Толстого.
Женщины для иного, честное слово.
Даже если рифмуют краны – кранты.
Даже если читают стихи любому, полагая, что это ты…
Проведи меня коридорами пубертатных воспоминаний.
Покажи кем ты был, молодой и бесспорно ранний.
Раненый.
Рваный.
Брошенный под трамвай.
Там, где ты проходил, десять лет не росла трава.
Мальчик умер.
И юноша умер.
И парень с глазами сокола.
Ты сидишь, видишь небо – серое, невысокое.
Нянчишь рюмку, рисуешь в пыли узоры,
Точно знаешь – за тобой не приедет «скорый»,
А любовь состоит из товара и требухи.
Я читаю тебе стихи…
Ты не слышишь.
Мансарда горит с торца.
Я рисую на небе тень твоего лица.

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Уже купила масло и даже его разлила. Интересно, что я напишу здесь через неделю, насколько мое предощущение верно?

Оригинал и комментарии

Все это непохоже на любовь –
Мелькание заборов и столбов,
Постылый чай, чужая простыня,
Безотчий дом, в котором нет меня.
Мигают окна. Гаснут невпопад.
Снег подчинен движению лопат.
Пульс подчинен курсору.
Строчка.
Чат.
О чем сегодня мальчики молчат?
Навесы новостей скрывают суть –
Кому-то не успеть.
И не уснуть.
Порвалась связь невыбранных времен.
Любой, кто любит – бит и заклеймен.
На лилии, на линии смотри…
Любовь снаружи, истина внутри –
Безнравственный закон.
Хотел?
Хочу.
Лечи меня!
Лечу.
Лечу…
Лечу!

Оригинал и комментарии

Живности в метро куда больше, чем кажется невнимательным пассажирам. Воробьишки и голуби, залетевшие с улицы – дело привычное. Уличные псы давно наловчились кататься в подземке и даже оплачивали проезд, собирая в вагонах мусор. В заброшенных вестибюлях поселились летучие мыши, подле столовых обретались бегучие крысы. Про туннельных драконов и говорить нечего – звери страшные с виду, но в общем-то безобидные, если их не дразнить. А вот доводилось ли вам встречать в вагоне холеную анаконду, ловить за хвост расшалившегося тигренка, выманивать из кабины машиниста перепуганного енота? То-то же! А почтенной метролльхен Адельгейде фон Раух-Топаз – доводилось, и не только их.

Она была настолько миниатюрной, что даже в диспетчеры станции не годилась. И такой застенчивой, что однажды упала в обморок, когда суровый метролльмейстер Булатьев явился распекать проштрафившуюся бригаду кольцевой. И с коллегами общий язык находила с трудом – грубоватых и бесцеремонных метроллей побаивалась, а метролльхен сами полагали ее чересчур тонкой штучкой. Зато со всякой тварью – четвероногой ли, двукрылой, ползающей или прыгучей –Адельгейда находила общий язык. Настырной, чуткой и бесконечно терпеливой метролльхен удалось приручить даже манула Кориолана – гордый зверь не только брал у нее из рук рыбу и слизывал с пальца сметану, но и ласкался, словно домашний. Метролль Уголькевич сам видел довольную морду палласова кота и готов был поклясться – тот улыбается.

Сбор потерянных, забытых, удравших, а то и брошенных представителей фауны и был прямой обязанностью Адельгейды. К вящему сожалению сентиментальной метролльхен, устраивать в метро зоопарк категорически запрещалось и варианты «ну пожалуйста, пусть недельку поживет в общей спальне» не рассматривались, даже когда соседки были не против морщинистого лысого монстра, отдаленно похожего на кота. Если хозяев удавалось найти, потеряшку отсылали по месту прописки с почтовым гномом, если нет – отправляли в приюты, цирки и заповедники. Котят и щенят подсовывали новым хозяевам – Адельгейда великолепно умела преображаться в зареванную девчонку, который запрещали держать дома хвостатое дитятко. Со взрослыми зверями такие финты, увы, проходили редко.

Канарейки, чижи и прочая щебетливая мелочь в метро терялась редко – птицеводы проявляли ответственность. Хозяин одноглазого попугая Флинта (единственного, кто таки поселился в метро, покорив самого Булатьева зычным командным голосом) умер от сердечного приступа прямо в вагоне и метролли не успели ему помочь. А вот владельцы милых змеек, хищных кисок и проворных опоссумов почему-то регулярно создавали аварийные ситуации.

Вот и сейчас, извините за неровное дыханье… Скунса Джонатана перевозили со съемок на Шаболовке назад в зоопарк. Дорога казалась близкой, переноска надежной, пожилой киноартист – спокойным как валенок. Но на Парке Культуры юный любитель рэпа отказался уступать место бодрой пенсионерке, едущей с репетиции, старушка, недолго думая, огрела хама по голове скрипичным футляром – и понеслось. Кто-то толкнул кипера, тот выронил переноску, защелка отскочила, артист занервничал – и на Киевской из вагона очень быстро вышли все, кроме пенсионерки, утратившей обоняние в последний ковид. Увы, она решила взять на ручки милого зверика, а кусаться Джонатан тоже умел.

На Баррикадной артист выскочил на перрон, удрал в туннель и свернул в ближайший попавшийся коридор. У спешно призванной Адельгейды не оставалось вариантов – закрепив на каске фонарик, метролльхен заторопилась следом за беглецом. Она шла на недовольное цвирканье, лихорадочно соображая – как бы подозвать малыша и успокоить его. Дождевого червя или свеженькой ящерицы у нее в запасе конечно же не нашлось, а вот копченая таранька ждала своего часа – на запах рыбы прекрасно приманивались коты. По идее артист носил ошейник, значит удержать скунса особого труда не составит. Осталось только…
Новая волна аромата распространилась по помещению. Следом раздался разгневанный дикий рев, сотрясающий стены. Скунс пронесся назад по коридору, прыгнул на ручки к Адельгейде, нырнул за пазуху и спрятался там, дрожа и облизываясь. Его можно было понять – позади бесновался помеченный туннельный дракон.

Бронированные ржавые твари, похожие на гибрид экскаватора и электрички с крылышками появились в раскопах еще до прихода метроллей. Скорее всего они рыли ходы под городом испокон веку, но раньше не попадались никому на глаза. Были драконы упрямыми как ослы, трудолюбивыми как подгорные гномы, смышлеными как собаки и непредсказуемыми как старшеклассницы. Копали длинные коридоры в поисках известняков, коими и питались, разнообразя меню кварцевыми песками и золотоносными кремнями. Поговаривали, что некоторые неблагонадежные особи могли закусить и пьяненьким рабочим, заглянувшим подремать в тупичок, но доказательств не обнаруживалось.

Приручались драконы неохотно, работали с прохладцей, однако огромная сила и неутомимость компенсировали лень. Метролли запрягали могучих зверей, чтобы развозить новенькие вагоны и вытаскивать застрявшие поезда, расчищали с ними тоннели, скармливали обветшалую плитку из вестибюлей. Проблем обычно не возникало – даже во время зимнего гона чудовища вели себя в общем прилично, уединяясь в нижних ярусах заброшенных станций. Но сейчас дракона требовалось остановить – еще немного и он обрушит потолок, а следом рухнут и вышезалегающие конструкции. Отказать!

На мгновение Адельгейда замерла в позе волка, искушаемого козой и капустой, но вовремя подоспевший Уголькевич разрешил дилемму. Он получил на руки все еще перепуганного, но уже истощившего боезапас Джонатана. А целеустремленная Адельгейда затопала навстречу дракону, словно принцесса, отбивающая своего рыцаря:
- Нунуну, тише, тише, мой ржавенький! Обидел тебя этот гадкий вонючка, выговор ему с занесением! Будь умничкой, сейчас пойдем в депо, примем душик и все пройдет! Давай сюда мой хвостатенький, лапкой топ, лапкой топ!

Бурча, плюясь, огрызаясь и взревывая, дракон пополз за метролльхен. Что такое душ он не знал, но сердцем чуял – эту мадам лучше слушаться. И в помывочном ангаре вел себя на удивление смирно, перекусил всего два шланга и одну щетку. Зато не съел никого и даже нефтью не плюнул. От купания дракон в восторг не пришел, от жидкого мыла стал фиолетовым в крапинку, и лишь хорошая порция машинного масла пополам со старым-добрым дегтем исправила дело – привет от скунса по имени Джонатан сделался почти что неразличимым.

Нельзя сказать, что после спасительной бани метролльхен подружилась с драконом – оба они были существами независимыми и предпочитали уединение. Однако Адельгейда стала носить в карманах алюминиевые ложки и вилки – Душистик оценил новое лакомство. А дракон начал отзываться на имя и подставлять чешуйчатый нос, чтобы погладиться. Приходилось вставать на цыпочки, но метролльхен не возражала. И тихонько улыбалась, когда, обходя по долгу службы вагоны, чуяла запах дегтя приносимый издалека сквозняками. А иногда и видала в туннелях лукавую ржавую морду. Скрип – и нету, не стояло здесь никаких драконов.

Со временем коллегам по работе стало казаться, что тролляйн фон Раух-Топаз сделалась чуточку выше ростом. Так ли это – осталось тайной, однако выглядеть Адельгейда стала куда внушительней. Она больше не краснела от шуточек грубых метроллей, научилась ставить на место вагонных хамов и однажды поспорила с самим Булатьевым, приравнять ли уличных кошек к собакам и дать ли им право проезда в метро (дать, но лишь взрослым и дисциплинированным). Жаркой летней ночью метролльхен даже рискнула выйти в наружу и почти час прогуляла по скверу подле Манежа.

Ближе к осени фауна в метро, как водится, стала разрастаться и полниться. Заплутавших слетков ворон и юную пустельгу Адельгейда собственноручно выловила сачком, вызвав из депо раздвижную лестницу. С мамой-опоссумом получилось сложнее. Она прискакала из контактного зоопарка прямо на МЦК, устроила себе логово под перроном и всерьез вознамерилась воспитать потомство в шумном днем, но спокойном и сытном ночью убежище.

Выманить маму на объедки из человеческой столовой не составило бы труда, а вот собрать полтора десятка лысохвостых и проворных детишек… Терпением и охотничьими колбасками удалось преодолеть робость чужеземной гостьи, и даже место семейству нашлось подходящее – свалочные тролли из Торбеево как раз искали бригаду сортировщиков мусора. Всяко лучше, чем в клетке!

О брошенных мурках и упрямых дружках, что сумели вырваться с дальних дач и явились в столицу разыскивать своих человеков, Адельгейде вспоминать не хотелось. Хотелось плакать – звери не виноваты, что люди такие люди. Однако и здесь кому-то везло вернуться, кто-то то отыскивал новый дом, прибивался к стройке, кафешке или профилакторию… А вот внушительному дымчато-серому красавцу мейнкуну удача не улыбнулась.

Внимательная Адельгейда заметила кота во время рутинного обхода кольцевой линии. Независимый и угрюмый он сидел в дорогой на вид переноске, безразлично взирая на мир. На своего человека кот не обращал внимания, впрочем, хозяин отвечал ему взаимностью – холеный красавчик неопределенного возраста упоенно строчил что-то в айфоне и сладко улыбался. Не восторг, но и ничего выдающегося… Метролльхен хотела было перейти в следующий вагон, но ей почудилось отчаяние в янтарно-желтых глазах мейн-куна. А передавать мысли он, конечно, умел, как и все шестипалые коты с кисточками на ушах.

У Хемингуэя до сегодняшнего утра была девушка. Хорошая, славная девушка из очень хорошей семьи. Жила себе в милой студии, преподавала английский в школе, воспитывала кота и особо не распространялась, кто у нее папа и мама. Иногда в доме появлялись веселые щебечущие подружки, тискали и закармливали кота, завязывали ему на хвосте бантик. Хемингуэй терпел, лишь тщательно вылизывался потом. А вот мужчину, которого привела к себе молодая хозяйка, терпеть не стал – приторный как сироп от кашля и настырный как блоха красавчик лгал в глаза и о чем-то явно не договаривал.

Несколько месяцев длилась борьба – в ней страдали носки и галстуки, модные туфли, рюкзаки и сумка от ноутбука. При хозяйке красавчик старался погладить Хемингуэя, угостить вкусненьким и похвалить, без хозяйки – пинал и бранил. И наконец сегодня запихнул сонного в переноску и вынес из дома – в клинику. Усыпить, чтобы не путался под ногами, слышишь, серый ухвосток?! Другой бы может быть стал бы сопротивляться, но вульгарная драка была ниже достоинства Хэмингуэя. Он покорно принял свою участь. Вот только хозяйку жалко – как она справится без кота?

Прежняя Адельгейда, пожалуй бы, долго плакала, а потом попыталась бы позвать на помощь метроллей посерьезнее – да хоть того же Уголькевича. Новая ни секунды не думала. И не стала дожидаться, когда красавчик выйдет на своей станции. Растолкала пассажиров, приблизилась, снизу вверх посмотрела в рыбьи глаза красавчика:
- А ну отдавайте кота, ты, живодер!

- С ума сошла, тётя? – котоносец воззрился на незнакомку, как Ленин на буржуазию.

- Это вы с ума сошел – здоровое животное усыплять! Работники метро все знают, не отвертишься, – рявкнула Адельгейда.

А ну отцепись, безобразная лысая карлица! Иди в … … … и кота захвати!

Ругался красавчик уныло и однообразно. И необидно – когда, скажем, Вагоньев, предлагал Адельгейде сходить в баню, а затем пересчитать прыщики на собственном хвосте, метролльхен чуть не покусала ругателя. А тут – пар человек спускает и в падежах со склонениями неточен. Пусть себе язык чешет…

Ловко выхватив тяжеленную переноску, метролльхен попыталась выскочить из вагона, но красавчик рванулся следом. Он догнал Адельгейду уже на платформе, попытался ухватить за пиджак, сильно толкнул… Метролльхен вместе с мейн-куном полетела на рельсы, больно стукнулась каменной головой и подвернула лодыжку. А из темной пасти туннеля уже мигали огоньки поезда.

Расстегнуть переноску – секундное дело. Адельгейда успела открыть дверцу и мяукнула коту: убегай. И другой кот бы, пожалуй, дал дёру. Но мейн-кун Хемингуэй был не так воспитан. Он улегся в выемку между рельсами, последовав примеру своей спасительницы. Хотелось верить, что поезд промелькнет у них над головами и все обойдется.
Не обошлось.

Шипя, словно котлета на сковороде, Душистик вывалился из темноты навстречу опасности. Дракон изогнулся, растопырил задние лапы, уперся ими в края платформы, а передними удержал головной вагон. И заблажил во весь голос, переживая за свою дорогую метролльхен. Если б он умел говорить, мы узнали бы много нового и интересного. А так – много нового досталось исключительно котоненавистному красавчику.

Спустя пару недель метролли подкараулили его в позднем пустом вагоне, отметелили как Бог черепаху, а затем выдали предписание, заверенное печатью Булатьева: вход в метро запрещен навсегда!

Мейн-куна Хемингуэя доставили домой на бархатной подушечке, чем немало обрадовали и удивили перепуганную хозяйку. Она точно знала – любовь и верность за деньги не купишь, а вот время и пользу можно. И планировала перевернуть всю Москву в поисках дорогого кота.

Героическая Адельгейда быстро выздоровела. И так же быстро вышла замуж за обрадованного донельзя Уголькевича. А затем сменила работу – продавила-таки себе ясли для некрупных найденышей. Стала опекать и воспитывать шерстяную и пернатую шантрапу, кою так или иначе заносило в метро. Округлилась, отяжелела, сделалась основательней – сразу видно, почтенная уважаемая метролльхен, а не какая-нибудь эльфийская вертихвостка. Но дружить с драконом не перестала, и писала ему длинные письма с постскриптумами, забыв, что могучий ящер не умеет читать.

…Если найдете на платформе или в вагоне мятую и гнутую алюминиевую вилку, ложку или миску – не трогайте. Это для Душистика, явится ночью и все-все съест. Можете даже не сомневаться!

Оригинал и комментарии

Апельсин

Человек шел по улице, щурясь от резкого зимнего солнца. Он думал об экзамене, к которому не готовился, скандале с предками из-за очередной вечеринки, о том, что мешать портвейн с джином нехорошо, уходить не позавтракав — тоже, и в леденящий душу раз хочется в Париж… Оппаньки! В свежем сугробе у остановки — лежал апельсин. Золотой, блестящий и пахнущий летом.

Вот это удача! Он очистил апельсин, бросая на снег яркие корки, сунул в рот сразу несколько долек, и не успев прожевать, заскочил в подоспевший троллейбус. В институте он перехватил шпаргалку и неожиданно сдал экзамен. Старый пень профессор похлопал по плечу и пообещал «великое будущее».

Через неделю ему предложили работу в крупном туристическом агентстве. «Представитель фирмы обратил внимание на ваши выступления в аудитории и умение работать с людьми. Это нас заинтересовало». Он стал менеджером по продажам, через месяц снял квартиру на Мойке, через три — бросил институт — зачем… Дела шли неплохо. Японский телевизор, последней модели Пентиум, в ближайшей перспективе Тойота. Он бросил курить, пил только шампанское на презентациях фирмы и ел по утрам витамины. Работа, дом, подружка из новых агентов, холодный душ, работа, дом. Ему везло — деньги сами шли в руки. В мае он выиграл поездку в Париж, но ему туда уже не хотелось…

Человек шел по улице, щурясь от резкого зимнего солнца. В свежем сугробе у остановки — лежал апельсин. Золотой, блестящий, пахнущий летом. Человек, поднял апельсин, бережно стер снег с нежной шкурки… и протянул его девушке в толстой китайской куртке.

— Хотите?

Она взглянула удивленно-доверчиво и в глазах отразилось по маленькому рыжему шарику.

— А вы знаете — где-то водятся зеленые кошки!

Молчание — не дольше гудка в телефоне. Они рассмеялись и пошли от остановки, не разбирая дороги. Хочется написать, что жили они долго и счастливо и умерли в один день, но это в общем уже неважно…

А про апельсин забыли. Он остался лежать на снегу.

Оригинал и комментарии

Чужой мужчина. Пахнет табаком.

Грозит кому-то потным кулаком.

Ломает хлеб.

Ломает, не чиня,

Такой привычный распорядок дня.

Он создает неловкий неуют,

Берет, что есть – неважно, что дают.

Не ходит строем, требует: скажи,

Взлетишь со мной над пропастью во ржи?

Родишь? Обнимешь? Примешь дурака?

Простишь за тишь отсюда до звонка?

Чужой мужчина лязгает ключом,

Промокший плащ кидает на крючок,

Вбивает гвоздь. Желает крепкий чай.

Пытается о чем-то отвечать,

Но засыпает вмиг – лицом к стене,

Храпя безбожно…

Делаясь родней.

Оригинал и комментарии

Очень здорово, что снова начали писаться сказки — весь прошлый год не могла. А тут починился механизм, что не может не радовать :)

Оригинал и комментарии

Как всегда - пальцем в небо и куда надо. Купила в фикспрайсе "Йерве из Асседо" Вики Ройтман. И оказалось, что купила свое детство, точнее кусочек юности, когда мы с Израилем принюхивались друг к другу и семена Иерусалима пускали корни у меня в сердце. Там до сих пор остался уголок, пахнущий корицей, зирой и благовониями Гроба Господня. И сорванный с дерева спелый гранат, разломанный, истекающий соком - каким чудом для меня, северной девочки, были гранаты, растущие как у нас яблони. И Старый Город и сирена субботы, и разношерстное и безумное племя юнцов, оторванных от корней, переплавляемых в тигле Эрец Исраэль...

Вы себе не представляете, как я понимаю их - тех, кто прирос к новой земле, впитал в себя иврит, стал смуглым и золотоглазым. И я бы могла так - до позапрошлого лета, когда приняла крещение. И если спросить - зачем, почему вернулась - ответ один, и это русский язык. Потому что уже в девятнадцать я знала, что буду писать, и берегла единственное свое сокровище.

И с первого прочтения я даже не скажу, хороша ли книга как книга, как цельное литературное произведение. Потому что я нахожу там не совершенство текста, а свою юность. И первое "зона" от подростков-марокаим, и первую черную работу на фабрике, и понтовых красавцев, никем не ставших, и утонченных наших питерских девочек с глазами пойманных ланей, и бутерброды с пастрамой, и удушающую жару и ленту серпантина...

Да отсохнет моя правая рука, если я забуду тебя, Иерусалим. Но моя родина - не там.

Оригинал и комментарии

Вот никто не идет – корифеи в кафе,

Мэтры-барберы – в бары, слегка подшофе,

Мудрый маг – в магазин, астроном – в гастроном.

Новый год засыпает младенческим сном.

Первый день – чистый лист, выдох перед прыжком,

Никаких кабинетов, конторок и школ,

Не штурмует ТЦ утомленный народ,

Отработан по списку подарковорот,

Позабыты обиды, копейки, рубли,

Пара строчек следов в коктебельной пыли,

Пара писем под газом, размокший газон,

Летний, жаркий и влажный, обманчивый сон…

Забытьем и морозом сковало Москву.

Наяву ли у Клязьмы с Невой рандеву?

Неужели запустят ближайшей весной

Телепорт со Смоленской до самой Сенной?

Впрочем, снится и это.

Готовится год,

Набирается силы, бесстрашен и горд,

Снежит шапки народу у Красных ворот.

Говорит,

Что сегодня

Никто не умрет.

Оригинал и комментарии

Если я не устрою истерики под финал года, ничего не разнесу, никого не пошлю, не хлопну блог и все такое, это уже будет огромным достижением.

Возможно потом появится очередная простыня самокопаний, но оно скорее всего уже с первого января. А пока — работаем, братья :)

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии

Оригинал и комментарии