Недавние тренды рунета

Новая книжка есть.

Выйдет ли она на бумаге, не знаю, даже не потому, что сейчас горизонт планирования полтора часа, просто издательство пока всё, что я присылаю, где-то тихо гноит, хотя, например, за межавторский сборник (дико крутой, на мой взгляд) нам с авторами даже аванс заплатили, мизерный, но всё-таки деньги, а сборника нет как нет.

Но бумага - то дело такое. Приятное, но необязательное по нынешним временам. А мою новую книгу можно получить вотпрямщас.



За pdf и ePub версии спасибо Сергею Кащавцеву sergscout, а за обложку - его домашнему любимцу нейросеточке. Такую обложку нарисовала, как будто и правда читала всё.

Каждый, кто хочет получить новую книгу и напишет мне свой электрический адрес, получит письмо с тремя ссылками на гугл-диск (ворд, пдф, епаб) и инструкцией, как меня можно отблагодарить. Украинцы могут не париться с благодарностью, им книга в подарок. Будем считать, это я так для фронта вяжу носки.

Если хотите получить в письме файл, а не ссылки, напишите об этом в комментарии. Сделаю. Но тогда, пожалуйста, укажите нужный вам формат.

Распоряжаться книгой следует, как распорядились бы бумажной. То есть, давать читать близким, но не выкладывать в открытый доступ. Сейчас пиратствовать совсем стрёмно, потому что это - ну, правда, вопрос жизни и смерти. Других источников дохода у меня нет. Следить и проверять не буду, мне некогда, меня крышует Небесная Канцелярия, она небось разберётся сама.

Писать лучше всего в комментариях к этой записи, здесь я точно ничего не пропущу. Комментарии не скрываются, извините! Сейчас открытость во всём нужна.
Для анонимных комментаторов я комментарии открываю, но в прошлый раз жж их почему-то не пропускал. Поэтому в крайнем случае можно писать мне в телеграм @Frei_M , но пожалуйста, действительно только в крайнем. Если у вас есть возможность комментировать в жж, лучше здесь.

Пожалуйста, проверяйте правильность написания своего адреса и папку СПАМ в почте прежде, чем пожаловаться мне, что книга не пришла. До сих пор это решало все проблемы.

Отправлять буду примерно 40-50 писем в день, вряд ли больше, поэтому кому-то, возможно, придётся несколько дней подождать. Извините за это, пожалуйста! Но времени у меня правда мало, а я не хочу автоматизировать процесс. Из рук в руки круче всего работает. Раз попробовав, я уже от этой возможности не откажусь.

Предложение, будем считать, что бессрочное, если не помешают какие-нибудь внешние обстоятельства. Тогда придумаем, как быть.

Оригинал и комментарии

С трудом отрываясь от событий в Латинской Америки XIX века, - кстати, куда более актуальных, чем кому-то кажется, - отвечаю на основные вопросы, поступившие в последние сутки. Без деталей, которые всем известны, мудрствований лукавых и сугубо мое мнение...


Во-первых. Вопрос о том, чем закончится завтрашний день в свете полета больной на голову Нэнси на Тайвань, остается открытым. Возможно, не полетит. Но если полетит, день обещает быть интересным, ибо ставки подняты донельзя. И что предельно важно, если отступят США, это, конечно, будет ударом по репутации, но, в основном, по репутации уже и без того полудохлой администрации Байдена, а Штаты, как таковые, особо не пострадают,

в крайнем случае, отвлекут охлос какой-нибудь новой кампанией в защиту прав древоёбов, или очередной пандемией, или войной, допустим, с Сербией, а потом все забудется. Для Китая же отступление в вопросе, который сам Чжуннанхай сделал остро принципиальным, будет означать серьезное ослабление позиций тов. Си накануне предельно важного для него съезда КПК в ноябре, - и вот из этого на старте 2 августа, рекомендую исходить.

Во-вторых. Причины нынешнего обострения на Балканах, безусловно, чисто политические, ситуация инспирирована Штатами, которым необходимо прогнуть Сербию до уровня какой-нибудь Северной Македонии или, прости Господи, "украины", и при этом прогнуть ее необходимо именно при "Саше", а не при каком-нибудь безотказном "тадиче" или "николиче". Потому что, если уже прогнется Вучич, парень с твердыми

и бесспорными принципами, тогда сербы, потеряв всякую альтернативу, сломаются навсегда. И бороться с бандитами их Косово, такого же инструмента Шататов, как, извините за выражение, "украина", Сербии не под силу. В начале сентября ее или прогнут, или поставят на колени, и Россия в нынешней ситуации ничем не может помочь. Вернее, может, но только в том случая, если, полностью сломав "украину", изменит весь мировой пасьянс.

В-третьих. Безусловно, нацистский режим Киева, бросая в топку дешевое послушное мясо,  ожидает возвращения пары десятков тысяч солдат, обучающихся в  странах Альянса управлению всякими хитроумными штучками, а также поступления ракетных комплексов, способных наносить точные удары на растояние от 300 до 500 км, и когда киевские нацики все это получат, они все это  применят. По Крымскому ли мосту, по областным ли

центрам России, по Севастополю ли, - но применят. И тогда, - увы, только тогда, но не раньше, - задумчивое руководство России, возможно,применит в ответ то, что рано или поздно все равно придется применять, но пока что не применяют в надежде на договорняк. Не думаю, что ядерное оружие, но около того. Чтобы выжить. И это еще неплохой вариант. При договорняке с нациками типа "Минск-3" перспектив у России нет.

А в общем, дорогие друзья,  удручающе высока вероятность, что ни от каких политиков и ни от каких договорняков ничего не зависит, и развитие сюжета определяется только законами физики, как в 1914-м и 1939-м. Как ни печально, эти события, ежели стартуют, так или иначе коснутся каждого, где бы он ни обитал. В том числе, и меня. Думать об этом

не шибко приятно, но, поскольку никто из нас, таких умных, поделать ничего не может, будем ждать. А чтобы не завершать в миноре, скажу, что как бы ни лег расклад, от помойки, именуемой "украина" со всей ее флорой и фауной по итогам, в лучшем случае, останется пепел, в худшем же и пепла не останется. А это, безусловно, какой-никакой позитив...

Оригинал и комментарии

"Владимир Соловьев тут сегодня сказал в порыве полемики с Яковом Кедми, что Россия не ставила целью Специальной военной операции по демилитаризации и денацификации Украины оккупацию и войну с Украиной. Может быть оно и так, но..."

Без всяких "может быть": именно так. Все мы были свидетелями первого этапа "спецоперации", и абсолютно ясно, что российские войска шли не "оккупировать" (то есть, не занимать территоррии) и не "воевать" (то есть, не подавлять сопротивление нацистов).

Российские войска шли "демилитаризировать" (то есть, разоружать) и "денацифицировать" (то есть, убирать нацистский режим с его идеологией). И во-вторых, совершенно ясно, что политическое руководство России, дав старт "спецоперации" исходило из того,

что с 2014 года на территории "украины" ничего не изменилось, что освободителей будут встречать цветами, фюрерки убегут из Киева, эсэсовцы разбегутся, а "пророссийские элиты", перехватив руль, сформируют новые, дружественные России органы власти.

На сегодняшний день совершенно очевидно, что политическое руководство России, разрабатывая план "спецоперации", было абсолютно не в курсе процессов, восемь лет беспрепятственно, а подчас и при соучастии Москвы проходивших на "украине",

и превративших "украину" в инструмент Запада, предназначенный только для войны с Россией. А следовательно, принимая решение, не понимало, что "демилитаризировать" и "денацифицировать" можно только подавив сопротивление и заняв территорию.

Будем логичны. Принимая решения такого уровня, высшее политическое руководство (всегда и везде), исходит из перекрестно проверяемой информации, предоставляемой уполномоченными структурами (МИД, разведки, политические аналитики), и так же не подлежит сомнению,

что уполномоченные структуры восемь лет подряд согласованно "скармливали" высшему политическому руководству дезинформацию, в результате чего, - если г-н Соловьев прав, а может ли г-н Соловьев быть не прав, если итоги налицо? - высшее политическое руководство

решило, что можно "демилитаризировать и денацифицировать" не воюя и не оккупируя. А из этого, в свою очередь, следует, что уполномоченные структуры либо сверху донизу профнепригодны, либо (на уровне, имеющем доступ к высшему политическому руководству,

сознательно работали на врага, совершая государственную измену. Т. е., что МИД, разведки, политические аналитики etc. сплошь либо дебилы, либо предатели. А вот как назвать тех, кто восемь лет подряд принимал на веру явную дезу, не удосуживаясь перепроверить, не знаю...

Оригинал и комментарии

Ну да. Именно так. В Киеве имеют полное право на здоровый глум. А лично я, в частности, и поэтому не комментирую и до неизбежного контрнаступления боевиков помойки не намерен комментировать текучку. Незачем комментировать то, что и так очевидно, а раз за разом задавать риторические вопросы - тем паче...

Оригинал и комментарии

Прочитав заметку Игоря Ивановича, а затем и предлагаемую им публикацию, не могу не согласиться с кратким выводом ув. Донрф, а от себя добавлю следующее...


Полковник Стрелков не великий полководец, - Субедей-багатур, Жуков etc. куда круче.
Полковник Стрелков не великий спецслужбист, - уровень Судоплатова и Скорцени выше.
Полковник Стрелков не великий политик из вояк, - до Цезаря и Де Голля ему далековато.
Полковник Стрелков не великий военный теоретик, - Свечин и Клаузевиц смотрят на него свысока.
Полковник Стрелков не великий мыслитель, - Ганди, например, с ним бы по стакану сока не распил.
Полковник Стрелков не вождь широких масс, - ни Мао, ни Минину, ни хоть Стеньке не ровня.

Полковник Стрелков просто твердо знает, что дважды два - не три, не пять, не кулебяка с севрюгой, не па-де-де и не Марианская впадина, а только четыре, о чем и талдычит восемь лет подряд, вопреки всем улюлюканьям. Не стану скрывать, я завидую стойкости этого человека...

Оригинал и комментарии

Утро для меня началось с новости из Донецка, где укротвари ударили по заведомо мирному району, целясь в траурную церемонию и убив семерых гражднских (раз, два, три), включая бабушку с внучкой. На мой взгляд, с сегодняшнего дня укромразей не следует даже условно считать людьми, и не важно, в форме


или не в форме, и не важно, что какое-то сходство наблюдается. Искренне надеюсь: после освобождения Марьинки, Авдеевки, Первомайского,  пленной укронежити не будет. Вообще. Не только артиллеристов, но и пехоту, и поваров, водил, включая тех, кого неделю назад отловили на улице и бросили затыкать дырки.

Нет-нет, я не требую расстреливать пленных, - гуманность и нежелание нарушать правила блога, что чревато заморозкой заметки, не позволяют мне писать это открыто, а требовать я вообще не вправе. Я просто надеюсь, что укрогумус будет храбро сражаться до конца, не сдаваясь в уютный плен.

Поверьте, я целый день пытался написать что-то, и не мог. То есть, мог бы, но, заглядывая, пока писал, в ленту, раз за разом убеждался: меня постоянно опережают, а мне остается только соглашаться. Да, Киев нагло демонстрирует, что  он полностью кнтролирует город своей артиллерией. Да, скорее всего,

целью было именно здание театра, где прощались с "Корсой". Да, ни российская армия, ни корпуса ДНР не в силах подавить огневые точки, расположенные в глубине обороны ВСУ, по той причине что американские артсистемы более дальнобойны, чем те, которыми располагают на фронте войска Коалиции,

а работа авиации сопряжена с риском быть сбитой ПЗРК, которыми в ВСУ умеют неплохо пользоваться, и то же самое касается стратегической авиации. Да, я согласен с тем, что причина всего этого та же: кто-то вальяжно и неторопливо проводит давно закончившуюся поражением СВО, не сознавая,

что идет война, и что это война на уничтожение, где выживет только один, и пока осознание не придет в задумчивые головы из центров принятия решений, ничего не изменится. И наконец, да, я согласен: похоже, на самый верх идет гладенькая, припудренная информация, потому что никто не хочет быть крайним.

И вот еще, что хотел бы я сказать, не будь это сказано до меня:



Даже не знаю, что добавить. Вернее, знаю. Доподлинно, подлинно и подноготно уверен: Родину и Отечество не нужно просить о том, о чем просит автор текста. И Родина, и Отечество сами это прекрасно знают, и несомненно: будь они полномочны что-то решать, все, о чем автор текста просит, уже было бы сделано. Да только, вот беда, в центры принятия решений ни Отечество, ни Родина допуска не имеют...

Оригинал и комментарии

Память и слава.

А еще с нетерпением жду неизбежного старта нанесения ракетами Альянса ударов по российским центрам принятия решений. Потому что, похоже, только в этом случае лица, полномочные решать, - вернее, те из них, кто уцелеет после удара по их центрам с территории "украины", возможно, начнут принимать решения...

Оригинал и комментарии

Феномен Арестовича, ставшего за время войны самым популярным блогером, с многомилионной аудиторией по обе стороны российско-украинской границы, заслуживает пристрастного рассмотрения. Какова формула успеха, если его почти ежедневные беседы с Фейгиным, смотрит каждый раз более миллиона человек, при том, что, возможно, неменьшая аудитория, прежде всего украинская (о российской, провластной мы не говорим) столь же яростно его порицает?

Формально, Арестович – комментатор военных событий; комментарии военных специалистов во время войны естественно встречают повышенным вниманием, и есть целый ряд экспертов, чьи почти ежедневные комментарии собирают десятки тысяч, а иногда и сотни тысяч просмотров. Эти эксперты отличаются бэкграундом, способом собирания информации и изложения, как тот же Руслан Левиев с его командой расследователей по открытым источникам, но Арестович явно выходит за границы экспертного комментария. Арестович из-за ряда качеств своего комментария и своей натуры, которая используется им как медиатор, представляет собой явление, почти в равной степени принадлежащее экспертной оценке и массовой культуре, в той ее области, где она примыкает к известности таких некогда явлений как Кашпировский или Чумак.

И действительно первые беседы Фейгина с Арестовичем, выходившие во время первого этапа войны, когда российская армия рвалась к Киеву и вот-вот, казалось, начнутся уличные бои, представали в виде сеансов психотерапии, вносивших ноту успокоения в тревогу и ужас от происходящего.

И здесь стоит рассмотреть ряд ключевых моментов. Психотерапевты, как и православные святые, могут быть разделены как грозных и добрых. Одни подавляют своей психической энергией аудиторию, лишь намекая на предстоящий просвет, Арестович принципиально иной маг, если так рассматривать одну из граней его воздействия. Его формула состоит в постоянной демонстрации таких черт личности, как улыбчивый свет, легко активируемое благородство, уверенное спокойствие, мальчишеское обаяние вместе с постоянно педалируемыми напоминаниями о его пласте эксклюзивной информации и знаний, которыми он не может поделиться, ибо это представляет собой военную или служебную тайну.

То есть формально его комментарии вроде как принадлежат его работе советника главы офиса президента Украины, плюс его личные связи в высшем и среднем звене командования, как бывшего военного, разведчика, полковника, участника боевых операций. Но если в самом общем виде сформулировать его метод обольщения и придания его комментариям почти сакрального статуса, то это уникальное соединение света личности, ее легкого и быстро опознаваемого обаяния с твердой уверенностью в неизбежной победы Украины в войне.

Даже в самые первые и страшные дни, когда Киев вот-вот, казалось, мог пасть, а судьба Зеленского была под вопросом, соединения исходящего изнутри света благородства с твердой уверенностью в победе, оказывалось самым действенным и востребованным месседжем.

Если попытаться уточнить как бы параметры этого благородства и обаяния, то они вполне формализуются в виде ряда последовательных суждений, вызывающих дополнительное понимание. В самые страшные дни войны Арестович никогда не опускался до пафоса или этических инвектив, напротив, его способ интерпретации войны - как принадлежащей области некоего жестокого соревнования, почти игры: здесь они поддавливают, здесь мы пытаемся отвечать, обеспечивали его словам защитный контур индуцированной объективности. Словарь Арестовича почти не включает в себя такие выражения как враг (с наиболее частой заменой в виде противника), жестокость (даже при описании самых жестоких страниц типа Бучи или Ирпеня). Более того, он с отчетливой тщательностью выводил сам образ украинцев, подвергшихся нападения, из ореола жертв, ореола слабости, в которым требуется сочувствие и вообще эмоциональная поддержка. Предпочитая противопоставлять им другое, более близкое к героике или по меньшей мере стоического терпения и поиска рационального ответа.

Точно так же даже в первые дни войны он сознательно не соглашался на обесчеловечивание противника, то есть русских военных, совершавших  растущие на глазах военные преступления и неоправданную жестокость по отношению к гражданскому населения. То есть Арестович предполагал, что его слушатель уже наслышан обо всей этой кровавой бане, но строил свое сообщение как бы поверх, поверх крови, плача, проклятий и сочувствия, как бы скользя по этой поверхности, которая отражалась в его комментариях, как сполохи огня или брызги на ткани. И если обобщить, то он как бы выводил свой комментарий их области эмоционального в область рационального, но рационального очень специфического, и эта специфика требует дополнительного рассмотрения.

Читать далее http://mberg.net/arestovoch_dushechka/

Оригинал и комментарии

Издана, наконец, новая книга Макса Калашникова. Я пока что читал ее только в обширных отрывках, любезно присылаемых автором, так что, могу сказать в общем: посвящена она попытке прогноза возможных вероятностей судьбы России в надвигающемся на человечество вслед Веком Просвещения (XVIII), Веком Разума (ХIХ) и Веком Потрясений (ХХ) принципиально новом для человечества Веком Обрушения, со всеми его плохо угадываемыми проблемами и вызовами. А все остальное пусть скажет сам Макс:

«ЯСТРЕБИНАЯ ФУТУРОЛОГИЯ» ВЫШЛА В СВЕТ

Вот и вышла в свет моя новая книга. Некая попытка дать образ победоносной, Великой России. Наполовину – в жанре неких репортажей из будущего и отчасти – из альтернативной реалии. Перед вами – один из отрывков…

«ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ ПЕС»

С чего все началось? С операции «Электрический пес». По мере того, как прежний мир испускал дух и рассыпался, пока вчерашние великие державы, потрескавшиеся и обтрепанные, слово куклы из папье-маше, с головой уходили в собственные проблемы, власть бывшей УССР впала в полную невменяемость. Вступление в Евросоюз, членство в НАТО – все это воспринималось как горькая шутка. Как нечто, что гораздо дальше от реальности, нежели планы построения коммунизма в старые добрые времена.

Правление президента-сатирика и шоумена поминали с язвительностью, как пору прощания с последними иллюзиями. Но по мере того, как новая Директория стремилась показать свою крутость и решительность, обстрелы отколовшейся части Донбасса усиливались. Опасаясь начать прямое наступление – еще не забылся «северный ветер» лета 2014-го – новоявленные бонзы-автократоры предпочитали пальбу с безопасного расстояния.

Но и Москва была уж не та, что прежде. Сперва – грозная нота предупреждения. Не сметь! Там живет много граждан Российской Федерации. Потом – быстрый отзыв дипмиссии. ВСУ приводятся в стадию полной боевой готовности. Запад привычно вопит, но не более того. А дальше начинается хорошо – похлеще крымского – подготовленный экспромт.

В один прекрасный зимний день в ответ на обстрел территорий двух непризнанных республик на осадную группировку обрушился мощный удар. Нет, не случилось никакого студеного ветра, с огневым валом и наступлением танковых и механизированных масс на позиции супостата. Просто по штабам и складам, по артиллерийским батареям, танкам и самоходкам ударили стаи самых разнообразных беспилотных аппаратов.

Одни, почти бесшумно жужжа моторами, метали в цели огненные змеи противотанковых ракет, заходя с разных направлений. Другие, начиненные взрывчаткой, сами бросались на врага, вскрывая броню, как консервнуюбанку. И если атакуемые пробовали включать мощные установки радиоэлектронной борьбы, «сводя с ума» рои дронов, последние все равноуспевали навести на цели не менее разящие залпы дальнобойной артиллерии. Тем более, что над линией фронта висели длиннокрылые «Сириусы», зорко и точно «просвечивая» все пространство операции.

Любой снаряд или мина, вылетавшая из стволов бандеровской артиллерии, засекались радарами – с фазированной решеткой! – старых добрых комплексов «Зоопарк-М». И в ответ тоже летели снаряды, прямо в цель, и никакие радиоэлектронные ухищрения не могли сбить их с траекторий.

Полуторасоттысячную группировку украинской армии в Донбассе поражали всем, чем только можно: беспилотниками и залпами дальнобойных самоходок «Коалиция-СВ», крылатыми ракетами «Калибр»,
баллистическими «Искандерами» и работой реактивных систем залпового огня – «Смерчами» и «Ураганами».

И ведь все делалось изнутри котла, в который превратились обе республики Донецкого кряжа. Чего оппоненты никак не ожидали. И одновременно по всей Украине крылатые ракеты и боевые дроны громили установки ПВО и аэродромы «самостийных» ВВС, склады и командные пункты. Могучая новая Русь завоевывала полное господство в небе, вырывая у новой бандеровщины последние козыри. Второй волной за самолето-снарядами и дронами шла пилотируемая авиация.

Грозные ревущие «сухие» разили цели бомбами и ракетами «воздух-земля». Вспучивались ярко- огненные клубы взрывов, похожие на огромный раскаленный головной мозг – с темными дымными «прожилками». В пламени разлетались на куски локаторы радаров и кузова мобильных установок, самолеты, «трубы» С-300. Крылатые ракеты и авиабомбы нещадно коверкали воронками взлетно- посадочные полосы, накрывали ангары.

Всего лишь три часа спустя гигантский неправильный «вопросительный знак», охватывавшая кряж с севера и запада, превратился в свалку разбитой и искалеченной техники, простирающуюся толстой и рвано-неряшливой полосой. Поднимались к низкому облачному небу дымные столбы – полыхали склады горюче-смазочных материалов. Гул и дрожание земли говорили о том, как взлетают на воздух склады боеприпасов.

Потрясенные наблюдатели видели танки и самоходки с крышами, буквально разорванными ударами сверху. Жутко закручивались обгорелые стальные листы. Валялись опрокинутые зенитно-ракетные комплексы, чадили дымно машины с остатками антенн. Горестно глядели в небо стволы разбитой артиллерии. Цели в глубине позиций добивали какие-то необычные, не числящиеся ни в каких справочниках крылатые ракеты, фырчащие прямоточными воздушно-реактивными двигателями на автомобильном бензине. Эти летели к целям сотнями – ибо были просты и дешевы в производстве. В этой войне гибли в основном не люди, а техника и генералы противника.

Нескольких часов хватило на то, чтобы вся осаждающая группировка превратилась в скопище никем не управляемых, насмерть перепуганных и ничего не понимающих людей, верящих самым диким слухам и впадающим в приступы дикой паники. Никакой связи, никаких приказов, все тяжелое вооружение выведено из строя. В эфире – сплошной электромагнитный вой.

Еще продолжалась воздушная увертюра, как две сухопутные группировки из РФ рванулись навстречу друг другу. Обходя Харьков с востока, стотысячная армия устремилась к Купянску и Изюму. Навстречу ей,
из Крыма – вторая армейская группа устремилась в Северную Тавриду – к Каховскому водохранилищу, к Херсону, Мелитополю и Гуляй-Полю.

Отсекая от прочей Украины самое большое скопление войск ВСУ, обложившее Донбасс. Против Харькова – заслон! Никаких кровавых и разрушительных битв за города, особенно – с небандеровским населением.
Главное – заставить ВСУ в Донбассе сложить оружие. Как армию Паулюса под Сталинградом в 1943-м. А сдастся она – будет шок для бандеровского режима. Главное ведь – не территории занять и не города, а войска противника разгромить, принудить их сложить оружие.

«Смыкание челюстей» в тылу осадной украинской армии возымело свое действие. Всего лишь двух ударов танковыми группами из района Донецка, всего лишь слухов о заходе чужих войск с тылу хватило, чтобы паника лесным пожаром распространилась на то, что некогда было войсками.

Господство русской авиации позволяло пресечь всякие попытки ВСУ ьперебросить свежие части к месту прорыва и деблокировать их донбасскую группировку. Передвижение по шоссе и железным дорогам к фронту стало невозможным. Тем паче, что здесь действовали диверсионные группы полноценного
рода войск РФ – Сил специальных операций.

Воплощенная мечта полковника Квачкова, отряды спецназа сеяли страх и панику, резали связь и коммуникации. Они снабжались с помощью тяжелых грузовых беспилотников «Фрегат», детищ компании «Кронштадт». Каждый такой БПЛА мог взять на борт тонну груза и сесть буквально на пятачке. Или же все необходимое забрасывалось бойцам осназа стаями вертолетных дронов GY-500, разработанных частной фирмой «НИК» из Жуковского. Группа таких аппаратов, каждый – на двести кило грузоподъемности, заменяла собою дорогие пилотируемые геликоптеры.

Силы спецопераций вообще стали на острие смелых новаций. У них были и «воздушные вездеходы» -
гиропланы-автожиры, и футуристическое снаряжение, и специализированное оружие (а не массовые «калаши»), и даже биологически активная, обогащенная «пища бодрости», разработанная компанией «Биоцевтика» с сотрудничестве с отраслевыми институтами и медиками.

Войска ВСУ в Донбассе просто рассыпались. Затем вся эта деморализованная, но вооруженная масса бросилась от линии фронта, сея по дороге смятение. Утекали пешком, бежали на автомашинах, забивая
пробками дороги. С воздуха их никто не атаковал – с русской стороны считали бегущих пускай и заблудшими, иной раз насильно мобилизованными, но своими, русскими людьми юго-западной ветви
Большого народа.

А затем состоялось признание мятежных республик их исторической родиной – и вхождение их в состав РФ. Все это вкупе и стали острейшим внутренним кризисом на Украине. А что Запад? Он лишь бессильно выл. И что означала агония Антироссии в момент, когда весь прежний миропорядок летел в тартарары? Сильнейшая смута, охватившая Незалежную после «Электрического пса», дополненная умелой работой Москвы намалороссийском поле, и стала началом раздела экс-УССР. К чему, в общем-то, все и шло.

ИНАЯ ВОЕННАЯ РЕАЛЬНОСТЬ

Так мне виделась военная операция на Украине за добрых полгода до ее реального начала. Мне представлялось, что при очень маленьких Сухопутных силах РФ (всего 300 тысяч) нужна операция стремительная, молнии подобная. И самым логичным было отсечь и принудить к сдаче именно самую многочисленную и боеспособную группировку ВСУ, что обложила республики Донбасса. Одновременно сами ЛНР и ДНР превратив в гигантские разведывательно-ударные комплексы, насыщенные дальнобойной артиллерией (самоходками «Мста» и «Коалиция»), системами залпового ракетного огня, разведывательно-ударными беспилотниками и комплексами радарного обнаружения вражеской артиллерии – «Зоопарками-М».

По моим расчетам, так можно было выйти в тыл донбасским войскам ВСУ, поставив их между молотом и наковальней – наступающими из РФ бригадами русской армии и укрепленными позициями корпусов ЛНР и ДНР. Способными разить «осадников» из глубины своих позиций высокоточными выстрелами орудий и ракет.

Такой вариант, как представлялось Максиму Калашникову еще осенью 2021 года, обеспечивал огромные выгоды. Во-первых, не нужно было гнать корпуса ЛНР и ДНР на хорошо оборудованные, тройные рубежи обороны ВСУ, поливая их кровью русских Донецкого кряжа.

Во-вторых, ВС РФ избегали тяжелых боев за города Левобережья Днепра и Причерноморья-Приазовья – Новороссии. Они не превращались в обгоревшие развалины, подобные руинам Грозного в 1995-м или Вуковара в 1991-м. Население городов, небандеровское по сути (это же не Львов или Тернополь!) не испытывало никакого шока, не лишалось всего, не попадало под обстрелы и не вынуждено было бежать по гуманитарным коридорам, кляня Москву за свои бедствия.

Я-то прекрасно знал, что ВСУ, испытав серьезные удары, могут по примеру Саддама Хусейна в 1991-м или Дудаева в 1995-м (или запрещенного ИГИЛ в 2015-м) увести свои части и тяжелое оружие в городскую застройку. Превращая горожан в заложников, в «живой щит». Так, чтобы бить из пушек и САУ по войскам РФ – дабы ответный их огонь или удары авиации превращали города в руины, в кладбища для мирных горожан, в зоны страшной гуманитарной катастрофы. А тут можно было обойти города и покончить с самым большим войском ВСУ.

В-третьих, в нафантазированном мною варианте нам требовалось гораздо меньше тыловых частей и внутренних войск, чтобы обеспечить порядок на очищенной от бандеровщины территории. Мы не допускали угрозы голода и разрушения снабжения городов на подконтрольной Киеву территории.

Но вы, дорогой читатель, прекрасно знаете, что операция на Украине 24.02.2022 г. пошла по иному сценарию. Войска РФ, которые по численности своей (200 тысяч) почти в полтора раза уступали ВСУ, пошли в наступление сразу и из Белоруссии западнее Киева, и на Киев, и на Сумы с Черниговом, и на Харьков, и из Крыма – в Северную Таврию и на Мариуполь. То есть, сразу по пяти направлениям. Это не считая того, что корпуса ЛНР и ДНР оказались брошенными в лобовые атаки на рубежи обороны осадной группировки ВСУ в Донбассе.

Кто я? Всего лишь начитанный дилетант в военном деле. Видимо, профессионалам в Генштабе и Минобороны виднее. Задача стала намного более сложной. Небольшие силы оказались буквально растянуты по огромному по европейским меркам пространстве, причем бандеровцы начали мобилизацию сразу, а Москва на нее не пошла.

Нам пришлось начать тяжелую войну за города, причем отнюдь не западноукраинские, где ненависть к «москалям» раскалена добела. Харьков и Мариуполь, Волноваха и Херсон стали шоком для обеих сторон схватки. ВС РФ испытывают острейшую нехватку ударных беспилотников типа «Орион» («Иноходец») и «Ланцет». А без них невозможно «хирургически» выбивать тяжелое вооружение и технику врага, попрятавшуюся в густонаселенных городских кварталах.

Попытка действовать привычной авиацией и артиллерией моментально привела к большим разрушениям. Так же трудно стало прикрывать колонны тылового снабжения: ведь реактивные самолеты ВВС РФ не могут все время находиться в воздухе, равно как и обычные ударные вертолеты. А вот дроны с бомбами и ракетами могут висеть в небе часами, провожая колонны и выискивая засады врага…

Нарушение работы четырех главных железных дорог Украины создало угрозу срыва посевной кампании и голода в городах. Что потребовало еще и грандиозной гуманитарной операции по спасению Украины от голодомора –вдобавок к операции военной. А взятие под контроль всей бывшей УССР потребует спасения и ее экономики, помимо экономики РФ, оказавшейся под сильнейшими санкционными ударами.

Воюем мы не с Украиной – а с Западом, по сути. Пускай и гибридной войною. И замысел нашего врага читается просто: сделать так, чтобы Российская Федерация увязла на Украине, «афганизировать» последнюю. Так, чтобы даже после разгрома регулярных ВСУ Москва вынуждена была очень долго держать войска в экс-УССР, ведя низкоинтенсивную войну с бандеровским подпольем и «буксируя» экономику соседки. Сжигая на это те ресурсы, что могли пойти на вложения в Российскую Федерацию.

Одновременно Запад рассчитывает нанести тяжелые удары в тыл – разрушить санкциями экономику РФ, вызвав волну обнищания и безработицы. Если же экономическая основа разрушится, то затем – как
ожидает наш супостат – начнут разрушаться аппарат государственного управления и силовые структуры. Начнет оседать политическая надстройка...

Оригинал и комментарии

Некто Веселовский и перхоть по кличке "витязева" наехали на Владимира Грубника, - и он им ответил так, что и добавить-то нечего, ибо сказано все,  но он все же добавил (раз, два) и всем все понятно. И тем не менее,


я попытался представить себе "витязеву" и Веселовского, создавших в оккупированной Одессе ячейку активного подполья, эффективно отработавшую полтора года,

я попытался представить себе "витязеву" и Веселовского, оказавших при задержании такое сопротивление, что гестаповцам пришлось вызывать подкрепление,

я попытался представить себе "витязеву" и Веселовского, за полгода допросов в гестаповских подвалах, под пытками, не сказавших ни слова и не подписавших ни одно бумажки,

я попытался представить себе "витязеву" и Веселовского, на суде публично заявивших о непризнании государства "украина" и ее судилищ, а потом глухо молчавших до приговора,

я попытался представить себе "витязеву" и Веселовского, приговоренных к пожизненному заключению, и за три с половиной года, проведенных в одиночке, не сломавшихся,

я попытался представить себе "витязеву" и Веселовского, после выхода на свободу по обмену оставшихся в ДНР и более чем активно включившихся в борьбу с нацистами...

И попытавшись представить себе все это, я, как-никак автор нескольких не самых плохих фантастических книг, понял, что не смогу, ибо всякой фантазии есть пределы.

Оригинал и комментарии

Узнав позавчера, что войска Коалиции, сосредоточив все силы, подведя резервы и подогнав массу военной техники, все-таки взяли коровник, порадовался, конечно, но писать об этом не стал. Вот кабы не коровник, а дом паромщика, тогда иное дело, - а так ни к чему. И про укродиверсантов, вольно резвящихся


на российской территории,  тоже не повод: в конце концов, их этому учили, они делают свое дело, какие уж тут сенсации? Никаких. Рутина, вроде горящего Донецка (что ж еще делать Донецку, как не гореть?) или раскрошенного Антоновского моста (тут воообще по науке: если кото-то где-то кого-то не бомбит,

то кто-то в ответ бомбит обязательно). Но вот учащающиеся удары укробесов по АЭС, не стану скрывать, вызывают чувство глубокой озабоченности, потому что террористы, если уж начали, а им в ответ, в основном, жесты доброй воли, рано или поздно добьются своего. Впрочем, если у них таки получится,

в ситуации, кроме всем очевидных минусов, будут и плюсы. В частности, удачное попадание в АЭС, вызвав очередной Чернобыль или заражив все Левобережье и Крым, теоретически может навести задумчивое военно-политическое руководство России на мысль все-таки вспомнить о центрах принятия решений...

Оригинал и комментарии

На мой взгляд, Игорь Иванович прав. Если бы в далеком 2014-м политическое руководство РФ доверило ему раздавить зверюгу, когда она была еще всего лишь злобной личинкой, а слепившие ее не были готовы к такому накату, как нынче, зверюга бы издохла, а миллионы жителей Украины не превратились бы в зомби, и сейчас Россия была бы куда сильнее, чем сейчас. А тому, кто скажет, что суждения Игоря Ивановича насчет "русских" -


перебор, напомню, что рассуждай Отто фон Бисмарк в том ключе, что-де Бавария - не Пруссия (чистая, кстати, правда), или Симон де Монфор в том плане, что, мол, Лангедок - не Иль-де-Франс (тоже чистая правда), или Камилло Кавур с Джузеппе Гарибальди в том смысле, что Сицилия - не Пьемонт (опять-таки правда без примеси), нынче на карте мира не было бы ни Германии с немцами, ни Франции с французами, ни Италии с итальянцами.

Увы, история сослагательного наклонения не знает. Высшее политическое руководство пошло на поводу у сами знаете кого, несколько раз подряд поверило сами знаете кому, излишне некорректный полковник Стрелков улетел в маргинес, - и результат налицо. С другой стороны, великий Чака, когда недоумевающие командиры импи-полков, спрашивали у него, почему вместо того, чтобы уничтожить опасного врага в зародыше, раз и навсегда,

он не преследует его, а напротив, посылает побежденным стада коров и мешки проса, если был в духе, отвечал: "Мало чести и смысла в победе над слабым врагом, врага нужно подкормить, вооружить, дать подготовиться и обзавестись союзниками, чтобы потом, уже будучи во вражьем кольце, победить всех сразу". Согласитесь, простому индуне не дано осознать все величие замысла инкоси. Впрочем, об этом я уже писал семь лет назад...

Оригинал и комментарии

Поскольку пропущенный российскими ПВО удар укробеспилотника по штабу Черноморского флота России в Севастополе, в итоге которого пострадало несколько офицеров, прокомментировали уже все, но прокомментировать хочется, буду краток:


во-первых, все правильно; нацистский режим Киева обещал, кроме ударов по территории России, которые уже стали рутиной, наносить удары и по российским центрам принятия решений, - и наносит;

во-вторых, поскольку в случае ударов по Крыму лидерам нацистского режима на почти-почти высшем российском уровне гарантирован "Судный день — очень быстрый и тяжелый", будем надеяться,

а, в-третьих,  Сrazy Nancy на Тайвань, похоже, все-таки не летит, - то есть, не такая уж она "безумная", - а вот будь Тайвань  частью Российской Федерации, она на Тайвань, безусловно, полетела бы...

Оригинал и комментарии

<div data-lj-comment-embed="ctakan_divanych--2696814--50300782" data-domain="ctakan-divanych.livejournal.com" data-journal="ctakan_divanych" data-post-id="2696814" data-comment-id="50300782" ></div> <script async src="https://l-stat.livejournal.net/js/??sdk.js?v=2"></script> А вот оно что

Если у кого-то не отображается, претензии к козлу Фрэнку и разъяснять не буду. Таков мой каприз

Там был комментарий такого типа:

Оригинал и комментарии

Грубо говоря, если работа не дает двойной минималки (как минимум) и вдобавок бенефитов в виде страховки, негру просто невыгодно работать на такой работе - он/она моментально лишится Медикейда и большинства пособий. Ну, может будут подкидывать талоны на еду, но размер их точно урежут. Эта система создает проблемы с отсутствием навыков к работе, к стремлению чего-то добиться и, вдобавок, воспитывает острое чувство недовольства положением вещей: ведь в интернете и ТВ все живут ГОРАЗДО лучше, чем такой вот негр. А без воспоможений вся эта масса людей (десятки миллионов!!!) будет поставлена на грань голода  и жизнь на улице со всеми вытекающими криминальными последствиями.
Стоит заметить, что в последнее время не только негры так живут, но и белые в депрессивных штатах/местах типа Западной Вирджинии, Теннеси, Кентуки, Огайо. Там где была тяжелая  промышленность/добыча ресурсов, а теперь все заброшено. Для жителей Нью Йорка стоит съездить в Баффало. В миг протрезвляет

Оригинал и комментарии

Это из книги "Ветры, ангелы и люди", написано примерно с 2006 по 2013 год. Лично я вообще почти ни хрена не помню, только по списку городов и манере письма (ну и потому что оно нашлось в моём файле в рабочем компьютере) вижу, что явно моё.



1

В Кракове живут невидимки, демоны и обычные люди. Краковские невидимки обычно идут в музыканты, демоны развлекают детей на площадях, а остальные горожане пекут крендели и живут как хотят. Лица у них приветливые, голоса негромкие, а сыр они заплетают в косы.


2

Жители Брешии укрывают головы пестрыми платками, водят за собой белых собак, улыбаются, как будто только что проснулись. А хлеб они едят на бегу.


3

Жители Праги вырезают из дерева кукол, приделывают к ним веревочки, чтобы двигались как живые, кормят их щедро, поливают пивом и медовухой, отправляют вместо себя на работу и по другим скучным делам, а сами бродят по паркам, прыгают по деревьям белками, щебечут как птицы, плывут под водой серебристыми рыбами, цветут как розовые кусты, лебедями пролетают над Влтавой, хохочут, как чайки – всех провели!


4

Жители Клайпеды высокого роста, у каждого из них по два голубых лица, одно смотрит вперед, другое назад. К их одежде пришиты медные бубенцы. А по городу они ходят приплясывая.


5
В городе Минске кроме людей, живут людоеды и наваждения. Люди в Минске очень красивы и молоды, редко встретишь среди них кого-нибудь, кто выглядит старше тридцати. Людоеды очень стараются быть похожими на людей, но невольно выдают себя лихорадочным блеском в глазах, слишком широкими улыбками и торопливой готовностью согласиться с любыми словами намеченной жертвы, а потому в охоте они неудачливы и живут впроголодь. Наваждения в Минске по большей части крикливы и простодушны, вид их не столько ужасает, сколько обескураживает. Впрочем, они совершенно безобидны и существуют исключительно для развлечения жителей города и его гостей.
Свою зиму жители Минска хранят в погребах под железнодорожным вокзалом и вынимают неохотно, по маленькому кусочку, а в долг соседям не дают никогда; те, впрочем, и не особо просят.


6

Жители Антиба наряжаются со вкусом, ходят по улицам неторопливо, принимают эффектные позы на фоне тех стен, чей цвет удачно сочетается с их одеждой. Жителям Антиба кажется, будто их не родили матери, как прочих людей, а нарисовал неведомый живописец, поэтому они очень стараются не испортить его картину.


7

Жители Цюриха в детстве глотают золотые часы и живут потом, размеренно тикая, поэтому никогда не опаздывают и ошибаются в расчетах много реже, чем прочие люди. Те, что живут у озера, приносят обильные жертвы белым лебедям, те, чьи дома стоят на горе, поклоняются диковинной птице-щухшнабелю, но жертв ему не приносят.


8

Жители города Вильнюса уже много веков снятся своему мертвому князю и по его милости вечно ходят по колено в тумане, носят цветные одежды, танцуют на улицах и почти ничего не весят, сколько бы ни выпили пива, закусывая свиными ушами и холодным борщом. Долгими зимними вечерами жители Вильнюса сидят в своих светлых студеных домах, мастерят задумчивых кукол, говорят: «Пусть хоть что-то здесь будет взаправду», - но и сами понимают, что куклы не в счет.


9

Жители Валбжиха красят здания вокзалов в розовый цвет, бродят по шпалам, как дополнительные поезда дальнего следования, но никогда никуда не уезжают.


10

Жители Хельсингборга всегда выходят из дома с корзинами, набитыми всякой снедью – на тот случай, если среди повседневных хлопот или уже по дороге домой их застигнет закат. Потому что на закате следует сесть, обернувшись лицом к пламенеющему морю, достать бутерброды и пироги, предложить их солнцу, чтобы не шло спать голодным. А то, что останется, можно доесть самому.


11

По воскресеньям жители городка Миккели продают свои сны на Рыночной площади. Чтобы купить хорошие сны, надо прийти рано утром, к полудню сны прокисают и становятся кошмарами, которые за полцены сбывают легковерным туристам.


12

Жители города Нанси проводят время за научными спорами, выясняя, где находится край мира, сколько слонов надо поставить друг другу на спину, чтобы дотянуться до неба, из какого сорта сыра следует делать Луну. На досуге они едят, разделяя трапезу с рыжими собаками и черными воронами, прочим же птицам и зверям приходится заботиться о пропитании самостоятельно.


13

Жители Валенсии веселы и приветливы, они бодрствуют по ночам, варят шелк в железных котлах, превращают молоко в кофе и пасут на городских окраинах тучные стада оранжевых апельсинов.


14

В Ротенбурге живут люди и статуи. Отношения между ними теплые и уважительные, как и должно быть у добрых соседей. Люди каждое утро говорят статуям комплименты: «Сегодня ваш нос блестит на солнце эффектно как никогда». А прогуливаясь по улицам, они порой замирают на несколько секунд, а то и минут в какой-нибудь причудливой позе, чтобы статуи видели: людям тоже бывает свойственна полная неподвижность, поэтому все в порядке.
Статуи Ротенбурга очень ценят такое доброе отношение, поэтому прогуливаются только по ночам, а пиво пьют лишь в одном, специально для них открытом баре на окраине, возле вокзала.


15

О жителях Венеции ничего доподлинно не известно, ибо всякий странник, достигший этого города, неизменно сходит с ума от его красоты, едва успев оглядеться по сторонам. И после этого его свидетельствам и, тем более, выводам нельзя доверять.


16

Весной волосы у жителей Франкфурта становятся зелеными, а те, у кого они сохраняют обычный цвет, подолгу лежат в траве, надеясь, вероятно, на симпатический эффект. А едят там жареные колбаски, закусывая разноцветным льдом.


17

Жители Москвы умеют засыпать сидя и стоя, а некоторые даже на ходу. А просыпаться они не умеют, только открывают глаза. Поэтому жители Москвы стараются много путешествовать, даже если совсем не любят дальние страны – за пределами города им обычно удается проснуться по-настоящему и какое-то время оставаться в этом приятном, хоть и непривычном состоянии.


18

Жители Вены ходят по городу неторопливо, с достоинством, в строгих костюмах и темных пальто, а их отражения бегут следом, перепрыгивая из лужи в витрину, из витрины в зеркало, из зеркала в блестящий трамвайный бок. Отражения венцев носят лоскутные куртки и разноцветные башмаки, на головах у них старомодные шляпы, а карманы вечно полны конфет, которыми они охотно делятся со своими оригиналами, улучив момент, когда на них никто не смотрит. А застукавшему их чужеземцу тоже суют конфету, подкупают, чтобы помалкивал.


19

Жители Каунаса любят приходить на помощь заплутавшим путникам. Часто нарочно бродят по городу, высматривая: никто ли не заплутал? Поэтому добродушные каунасские лешие старательно запутывают дороги и морочат головы приезжим, чтобы добродетельным каунасцам было кого выручать.


20

Жителям Риги порой приходится воевать с атакующими город ордами хищных желтых велосипедов. Храбрые рижане неизменно побеждают, а изувеченные трупы врагов приковывают железными цепями к заборам и телеграфным столбам – для устрашения прочих захватчиков.


21

Жители Берлина выращивают в башмаках траву и капусту, читают книги, перевернув их кверху ногами, красят волосы в яркие цвета, играют на пианино прямо на улицах, кормят сосисками лебедей, любят, когда происходят нелепости, и ничего не боятся, кроме лесных грибов.


22

Жители Тулузы любят головоломки, вечно таскают их с собой в карманах, пока не потеряется несколько фрагментов, чтобы собрать головоломку стало невозможно – так, им кажется, гораздо интересней. Поэтому путешественнику, то и дело обнаруживающему у себя под ногами загадочные предметы, не следует любопытствовать, а тем более, подбирать их и увозить с собой. От головоломок, как известно, может сломаться голова.


23

Жители Барселоны развешивают на веревках белье, вырезанное из разноцветной бумаги, в кафе заказывают чужие воспоминания. Руки у них сотканы из тумана, глаза из прошлого, волосы из песка. Обедать они ходят к морю, кормятся там шумом волн, делят эту трапезу с чайками и любимыми.
А потом наступает ночь, жители Барселоны обретают плоть и немедленно устраивают по этому поводу карнавал или просто множество вечеринок, чтобы успеть насладиться настоящей человеческой жизнью, не так уж много у них на это времени – всего до утра.


24

Жители Парижа думают, будто они настоящие, и ведут себя соответственно – ездят в автомобилях, ходят по магазинам, покупают, к примеру, сантехнику, рыбу, носки, или комнатные растения, заказывают копии ключей, выстраиваются в очереди у касс, выносят мусор, спешат на метро - экие самозванцы! Лишь немногие горожане понимают, для чего появились на свет, и смиренно рисуют портреты туристов на Монмартре, танцуют на набережных, целуются напоказ, сидят в уличных кафе, потягивают аперитивы, прикрыв лица вчерашними газетами.


25

Жители Киева все как один колдуны, однако скажи им это в лицо – засмеют. Скажут: «Колдунов не бывает», - и будут хохотать, пока не потеряют голову и тогда превратятся кто в волка, кто в плакучую иву, а кто и вовсе в синее пламя. Поняв, что выдал себя, киевский житель чертыхнется, махнет рукой и исчезнет, чтобы закончить беседу, принявшую нежелательный оборот.


26

Летом жители Хельсинки выходят на улицу с пустыми стаканами, сидят на лавках и ждут, пока стаканы наполнятся солнечным светом. Некоторые выпивают солнечный свет залпом, другие же смешивают его с холодным пивом или яблочным сидром, чтобы растянуть удовольствие.


27

Жители города Эрфурта строят дома-мосты, выращивают в садах разноцветные колеса, торгуют картинами на Рыбном рынке, а едой в керамических и сапожных мастерских. А чай они пьют из чугунных чайников и кладут в него разноцветный сахар – не меньше восьми разных сортов за раз.


28

Каждый житель Чешского Крумлова спит в четырех кроватях, причем не по очереди, а одновременно. А все путники, переночевавшие в Чешском Крумлове, поутру находят в своих карманах кислые леденцы.


29

Жители города Эльче де ла Сьерра не верят в собственное существование, а потому стараются пореже выходить из домов. Те же, кому все-таки приходится выйти по делам, идут по улицам очень быстро, отворачиваясь от зеркальных витрин, чтобы не увидеть ненароком собственное отражение: тогда придется признать очевидное и поверить в себя, а жить с такой нелепой верой совсем нелегко, особенно с непривычки.


30

Жители Бастии еще не забыли, что их предки когда-то остановились на этом берегу переждать шторм, но успели построить дома, развести сады, родить детей, состариться и умереть, не дождавшись даже его начала. Поэтому каждый день жители Бастии смотрят на море с надеждой: возможно сегодня все же станет штормить, а потом волны снова утихнут, и тогда можно будет начать собираться домой.
Никто не знает, о каком таком доме речь, и где он находится, но по городу ходят слухи, будто где-то на самой границе Терра-Веккьи и Терра-Нуовы, Старой и Новой земель, стоит трехэтажный дом, там живет одноглазый старик, он все еще помнит дорогу.


31

В городе Альбасете живут женщины и старики. Женщины нужны там для красоты, они ходят по улицам, плавно покачивая бедрами, и отражаются в пыльных стеклах витрин вечно закрытых магазинов. Старики нужны в Альбасете для счастья, они сидят в кафе, пьют вино маленькими глотками, как кофе, чокаются с отражениями покойных друзей, кидают крошки отражениям встрепанных воробьев, подмигивают отражениям женщин, а сами не отражаются даже в зеркалах над барной стойкой – зачем суетиться.


32

Жители Мюнхена под дождем играют на скрипках, в солнечную погоду пекут яблочные пироги и каштаны, в снегопад носят красные одежды, чтобы не потеряться навек, а разговаривая с любым собеседником, всегда думают о ком-то другом.


33

Жители города Энгельхольма смуглы и неторопливы, они торгуют скверным кофе и черствым печеньем, а лучезарные улыбки раздают совершенно бесплатно. И за этим драгоценным товаром съезжаются перекупщики со всего Балтийского побережья, где такие улыбки – ходовой товар, их всегда не хватает. Однако наивные жители Энгельхольма думают, все дело именно в уникальных свойствах их кофе с печеньем, а потому не отказываются от старинных рецептов, доставшихся от прабабок, которые таким угощением тактично отваживали нежелательных женихов.


34

Жители Чешских Будейовиц растут вдоль дорог подобно большим грибам. А изо рта у них идет дым.


35

Жители Лиссабона по утрам ловят рыбу для еды, а по вечерам - рыбу для разговоров. Всласть наговорившись с рыбой, лиссабонец отпускает ее, предупредив: «Будь добр, дружочек, не попадись мне завтра поутру, ибо на рассвете брюхо мое пустынно, а сердце не знает жалости».


36

Жители Клодзко плачут на мостах, смеются на площадях, загорают на крепостных стенах, бойко торгуют кренделями и черными псами, а кошек раздают бесплатно всем, кто твердо пообещает уехать из города и больше никогда не возвращаться.


37

Жители города Табора трудолюбивы, они делают бисерные брошки, озера и ветер, этот товар неизменно пользуется спросом, поэтому город богат. На обед здесь едят солнечный свет и суп с клецками – того и другого вволю, на стенах рисуют звезды и тут же стирают, чтобы ненароком не выдать им самим неизвестную тайну, а белье сушат в крепостном рву.


38

Жители Копенгагена по утрам носят розовые рубахи, замшу и перья, играют на музыкальных инструментах, но никогда не приплясывают. Вечером они переодеваются в обычные наряды и, сохраняя благонамеренную серьезность, катаются на каруселях, пока не пробьет полночь.


39

Жители Рима пьют воду из уличных фонтанов, почти машинально превращая ее в вино – в тот краткий сладостный миг, когда влага проникает в гортань.


40

Жители города Кальви добывают кофе из черных овец, а молоко из белых, смешивают их потом с морской водой и пьют вволю, закусывая диким инжиром.


41

Жители Мадрида вечно высвистывают причудливые мелодии – на улицах, в барах, в метро, за работой и за рулем. Говорят, истинные мадридцы продолжают насвистывать даже после смерти, но очень негромко и деликатно, чтобы не испугать живых.


42

Жители Варшавы часто спускаются в подземелья и бродят там в поисках путей, ведущих в другие страны и города. Некоторые находят способ покинуть Варшаву, а прочие после долгих скитаний возвращаются наверх и идут по делам.


43

У жителей города Халле черная кожа, и они ходят налегке, у путников, прибывающих в город Халле с востока и запада, белая кожа, и они волокут за собой чемоданы на колесах. А говорят они все не по-нашему.


44

Жители Славонице подают к завтраку газеты из дальних стран, к обеду ром и сигары, а ужинают они дома, погасив свет, заперев двери и ставни на окнах, поэтому что у жителей Славонице принято есть на ужин, толком не знают даже они сами. Но единодушно утверждают, что это вкусно, а на ощупь немного похоже на суп.


45

Жители Милана, повздорив, тут же идут на вокзал и продолжают ругаться там, чтобы обидные слова и беспочвенные обвинения незамедлительно покинули город в любом из множества направлений. Даже строгие контролеры с уважением относятся к этой традиции и не высаживают безбилетные оскорбления прежде, чем поезд удалится от Милана хотя бы на сотню километров.


46

Жители Ниццы пьют ликер из фиалок, закусывают его сушеными розовыми бутонами, тем и сыты. Однако в городе всегда есть запасы обычной еды и вина для путешественников, рыбы для котов, хлебных крошек для птиц.


47

Жители Сарагосы носят невидимые доспехи, зимой запасают в бочках студеные ветры, чтобы пить их летом, в жару. Вместо кофе они заказывают в кафе стихи: «Мне сегодня четырнадцать строк», - занимают места за столом и принимаются сочинять, сколько заказали, ни больше, ни меньше. А придумав стихотворение, поспешно записывают его в тетрадку, без которой ни один уроженец Сарагосы не выйдет из дома, скорее уж забудет кошелек, телефон и ключи.


48

Жители города Бриндизи очень рассеяны и часто выходят из дома, забыв принять хоть какой-нибудь облик. Поэтому несведущему чужеземцу может показаться, будто улицы города пусты, в ресторанах никто не ест, а на центральном рынке в разгар торгового дня стоит всего одна торговка с пучками базилика и, размахивая руками, разговаривает с воображаемым покупателем, совсем спятила, бедняга.


49

Жители города Бремена поклоняются трем животным: ослу, псу, коту и одной птице - петуху. Они мастерят изображающие этих тварей изваяния и всюду их устанавливают. Некоторые скульптурные композиции содержат поучительный смысл: животные изображаются с книгами, причем пес читает книгу о нравах котов, а кот – трактат о собачьей жизни. Таким образом, людей не только приучают к чтению, но и напоминают им о необходимости учиться понимать тех, кто на нас не похож.
Несколько раз в день на центральную площадь города Бремена выходит верховный жрец, он кричит петухом, ревет по-ослиному, лает и мяукает. Очевидно считается, что священным животным нравится, когда люди стараются им подражать. К вечеру жрец входит в раж, и в сумерках звериные вопли звучат над городом Бременом, не умолкая.


50

Жители Тракая плавают в зеленых лодках по озеру Гальве, в красных лодках по озеру Тоторишкю, в синих по Акмяна, в желтых по Гилушис. А озеро Лукос они переходят пешком, по воде, но только в сумерках, когда на берегу никого нет.


51

Жители Ужгорода едят спелые красные сливы, круглый год растущие на деревьях, которыми засажен весь город. А косточки они кидают в речку Уж – русалкам на мониста.


52

Жители Будапешта ходят в бархате, едят огонь, закусывают его сочными яблоками и запивают сладким вином. Они часто исчезают под землей, но вскоре выходят обратно на поверхность, как ни в чем не бывало.


53

Жители Ливорно пишут письма на башмаках, стихи на автомобильных бамперах, а романы на бортах своих лодок. Если любопытный путник попытается прочитать их записи, буквы от смущения станут прятаться друг за дружку, слова смешаются, и смысл исчезнет навсегда.


54

Жители города Фельдафинга каждый день спускаются по Небесной лестнице вниз, на землю. На земле хорошо, там есть лес, за лесом - озеро, посреди озера - остров, на острове - домик, в домике – тень короля. Чтобы не мешать своему королю пребывать на земле, жители города Фельдафинга на цыпочках удаляются прочь, поднимаются по Небесной лестнице вверх, туда, где среди облаков можно поесть, выпить кофе, купить газонокосилку, навести порядок в своем небесном саду, дождаться поезда, сесть и уехать. Никто не знает, куда.


55

Жители города Аликанте носят белые кофты, спят на улице, сидя в плетеных креслах. Одним глазом они всегда смотрят на море, откуда приходят большие чужеземные корабли, а вторым – на вершину горы Бенакантиль.


56

Жители Клермон-Феррана носят рогатые шлемы, курят пенковые трубки и читают важные объявления за неделю до того, как те будут написаны и наклеены на столбы.


57

Жители Ниды плетут сети, пьют воду, смешанную с ветром, охотятся на птиц и заклинают пески. Пески обычно так привязываются к заклинателям, что следуют за ними повсюду. Поэтому уроженца Ниды, как бы далеко он ни уехал, всегда можно опознать по тонкой струйке песка, высыпающегося из его рукава.


58

Жители Гранады все еще помнят Сегри и Абенсеррахов, обсуждают их дела вечерами за рюмкой мятного чая на крышах ветхих белых домов на холме Альбайсин.


59

Жители Котора умываются в море, выращивают цветы и лимоны, варят похлебку из рыбы, пьют ракию из больших ракушек, и никогда не ссорятся с кошками и облаками: с соседями следует дружить. А кофе варить они не умеют и не хотят учиться. Потому что в тот день, когда в Которе будет сварен хороший кофе, город утратит свой единственный изъян и тут же исчезнет с лица земли, где, как известно, нет места совершенству.


60

Жители Понте-Леччи живут в поездах, спят сидя, не разуваясь, смотрят цветные сны, прижавшись носами к стеклу.


61

Жители Брюсселя иногда разговаривают со своими отражениями в витринах, и отражения дают им полезные житейские советы: не есть пиццу в соседнем кафе, срочно позвонить кузине, вернуться и пристегнуть велосипед, забыть о существовании Пьера, завязать шнурок.


62

Жители Львова знают двадцать девять тысяч двести двенадцать способов сварить вкусный кофе – по одному способу на каждый день долгой человеческой жизни. Поэтому жители Львова редко умирают, не дожив хотя бы до восьмидесяти лет – очень уж обидно не успеть все перепробовать.


63

Жители Вероны молоды, носят зеленые одежды и танцуют на перронах под никому не слышную музыку, встречая и провожая поезда.


64

Жители Анконы живут на высокой горе, а чтобы попасть на вершину этой горы, приходится спускаться под землю. Зимой жители Анконы похожи на прочих людей, летом же тела их от жары становятся темными, тонкими и очень легкими, лишь по ночам снова обретая привычные очертания.


65

Жители Севастополя живут на перекрестке времен и имен, ходят в булочную за хлебом короткой дорогой, через Сарсону, водят в школу детей безопасным путем, через Корсунь, к морю - через Херсонес, через две с половиной тысячи лет, предусмотрительно отключив телефон.


66

Жители Юрмалы ходят по песку как по снегу, считают чаек, загибая пальцы на руках. Поэтому к вечеру у некоторых жителей Юрмалы вырастает две дюжины рук, а у некоторых целая сотня – чтобы пальцев хватило для счета. Впрочем, за время сна лишние руки исчезают, и можно начинать счет сначала.


67

Жители Марвежоля невидимы, зримый облик они обретают лишь на несколько минут в день, сразу после обеда, но это быстро проходит. Невидимые, они сидят на балконах своих домов, мастерят игрушки для ветра, за работой напевают себе под нос – тихо, не разобрать.


68

Жители Дюссельдорфа дружат с западным ветром, угощают его светлым пивом в обмен на прохладу летних дождей, осенью устраивают для него карнавалы, чтобы не заскучал и не улизнул на всю зиму, переложив дела на плечи сурового северного братца.


69

Взрослые жители города Динь-ле-Бен носят каменные плащи, а дети ходят по улицам в позолоченных масках, без которых им не позволено показываться на людях.


70

Когда жители Чивитановы пьют кофе, они прикрывают глаза ладонью, чтобы никто не видел, как сгущается тьма в их прозрачных от солнца зрачках.


71

Жителей Амстердама легко отличить от недавно приехавших в город по глазам - светлым, прозрачным и зрячим только отчасти, с детства приученным видеть друг друга, тротуар под ногами, небо, воду, тюльпаны, мосты, газетный шрифт, ценники в лавках, разметку велосипедных дорожек - и это, пожалуй, все.


72

В городе Вимперке живут люди стеклянные, деревянные и каменные. Стеклянные люди, разбившись, становятся стаканами и подвесками для люстр, деревянные люди, засохнув, засыпают в своих каминах, а каменные люди при полной луне водят хороводы вокруг башни Волчок; ходят слухи, будто они бессмертны, но пока никому не удалось это проверить.


73

Жители Нюрнберга построили очень много мостов через реку Пегниц и стараются пересекать их так часто, как только позволяют обстоятельства и дела. На перилах мостов жители Нюрнберга оставляют цветы для былых возлюбленных, записки с номерами телефонов для будущих, кружки с чаем для продрогших незнакомцев и новые имена для тех, кто позабыл себя между двух берегов.


74

Жители города Отерив встают так рано, что успевают переделать все дела еще до восьми утра. Потом они запирают конторы, школы, церкви, кафе и лавки и расходятся по домам отдыхать. Поэтому немногочисленные путешественники, проезжавшие через Отерив, в один голос утверждают, будто город этот расположен на самом краю обитаемого мира, совершенно безлюден и целиком отдан во власть старых автомобилей, дикорастущих цветов и пестрых котов.


75

Жители города Хагена добывают электрический свет из синего цвета, а остальными красками рисуют картины и подкрашивают леса на окрестных холмах.


76

Жители Таррагоны в детстве играют в римских развалинах, как в песочницах, потом подрастают и учатся бить в барабаны по средам и воскресеньям, а окончательно повзрослев, целыми днями сидят на пляжах и смотрят на море, поэтому в старости их глаза зеленеют и становятся прозрачными, как морская вода.


77

Жители Таллинна едят сладкий жареный миндаль и морскую селедку, бойко торгуют на улицах запахом, временем и огнем. Летом они коптят свечи, чтобы свет хранился до самой зимы, не испортившись от сырости и городского шума.


78

Жители города Фрайштадта оставляют при себе все прошедшее время, скатывают его в рулоны, складывают в подвалы, которые никогда не запирают, потому что время принадлежит всем, кто в нем нуждается. Говорят, чтобы найти входы в эти подвалы, надо гулять по городу в красных башмаках; фасон же башмаков значения не имеет.


Читаю сейчас и не плачу только потому, что плакать - это слишком мало. Очень ярко вспомнились ощущения - при всех своих недостатках Европа тогда была ещё вполне живым, с шансами на интересное продолжение человеческим миром.

Очень больно всё-таки это всё.

Оригинал и комментарии

- Папа, а что такое поддержка демократии?
- Это когда мы помогаем в других странах тем, чье мнение отличается от мнения властей.
- А другие страны поддерживают демократию у нас?
- Нет, сынок, потому что это не поддержка демократии, а вмешательство в наши внутренние дела.

Это только русским кажется смешным и лицемерным, а американцам - нормалёк. И не просто нормалёк, они вообще не понимают что не так. И буквально все СМИ утверждают именно это. Откройте СНН. Там буквально на одной странице суд над участниками восстания 6 января, как злобными инсургентами и тут же осуждение Китая, Ирана, России, Мьянмы (итд) что там прижали диссиду. Ибо "это другое!" Мы тут сами решаем что есть демократия и кто имеет право а кто тварь дрожащая.

Оригинал и комментарии

Старый анекдот про ребе, который в субботу нашёл туго набитый бумажник, будучи ребе, не имел права в субботу его поднимать, но помолился, и всюду осталась суббота, а для него и бумажника стал четверг - так вот, анекдот про ребе всегда казался мне (как и всем, наверное) историей про хитрожопость. А оказался инструкцией, точнее, подсказкой, что так тоже можно. И даже необходимо. Же сюи этот ребе, человек, который живёт в четверге и каждый миг сокрушительно, невозможно здесь счастлив детским естественным счастьем происходящего бытия, а что сердце фоново рвётся от горя, ну то такое. Нормально. В конце времён живым иначе нельзя.

Оказалось, что в кофейне Elska Coffee, куда я почти никогда не хожу, потому что она через дорогу от дома, и это неинтересно, бариста теперь не говорят по-литовски. Извините, моя твоя не понимай! Предлагают на выбор - русский, английский. Спрашиваю первое, что пришло в голову: это кофейня решила дать работу украинцам? - Да нет, - говорит бариста, - почему украинцам? Всем. Я из Беларуси, а мой коллега испанец. Просто при устройстве на работу от нас не требовали знания литовского языка.
Это, конечно, совершенно нормально для идеального мультикультурного города Вильнюса, вымышленного вот этими вот руками, но полный четверг для реальной, ещё совсем недавно глубоко и упёрто националистической Литвы.

В некоторых виленских супермаркетах весной начали зачитывать объявления: "Наши продавцы говорят по-русски, не стесняйтесь к ним обращаться, они вам всё объяснят". В июне в Ниде в супермаркете Максима покупателям говорили из репродуктора: "У нас работают люди из Украины, пожалуйста, говорите с продавцами по-русски, а кто не умеет, пожалуйста, обратитесь к другому продавцу".
На самом деле, можно ничего специально не объявлять, и так все на всех языках друг с другом без стеснения говорят, помогая жестами, английскими фразами из учебника и телепатическими сигналами, кто во что горазд.
До полного сияющего четверга как я его себе представляю осталось открыть курящие бары и где-нибудь закопать поглубже все остальные дебильные ограничительные правила союза европейских социалистических республик, желательно вместе с этим сраным союзом. Пусть просто рассосётся тихонечко этот гнойник, чтобы мы тут его не видели и не слышали. В конце концов, просто нечестно последовательно впихивать в одну жизнь (и человека, и города) целых два вонючих совка.

(Заметно, да, что пребывание в четверге не отключает опцию "говниться". Спасибо за это, господи. Я этой опцией дорожу.)

Я не читаю новостей, но мне их периодически пересказывают. Про борьбу с курением в Украине и специальные телефонные приложения для удобного стука на закуривших в общественном месте особенно смешно. Не, ну правда, что нужно для полного счастья людям, которых постоянно бомбят? Правильно, немедленно бросить курить и получить высокотехнологичненькую возможность удобно настучать на соседа. Все, считай, спасены.
Ещё рассказывают, что так называемый "запад" дружно готовится к новому витку сраного карантина (ещё не все масочки с тестами проданы, да и от вакциночек как-то вяло, неохотно помирают пока, пенсионные фонды встревожены). С учётом роста цен на энергоносители, этой зимой евронаселение запрут колбаситься после обязательных ежедневных прививок голодными в холодных домах! Всё это примерно так же смешно, как борьба с курением в воюющей Украине. А! Ещё в ту же копилку, мне кто-то рассказывал, что счастливым гражданам владимирского централа специальным новым законом официально разрешили лупить детей. Говорю же, третий год понятно чего у нас будет весёленький. Такой прекрасный мир из суммы пересказанных мне новостей вырисовывается! Настоящий, правдивый, без дешёвых гуманитарненьких украшений старый добрый скотский адский brave world.

Ну то есть, я всё понимаю, место такое, столовка, здесь хтонь пожирает живое всеми доступными способами, но это уже какая-то "Большая жратва" пошла, того гляди, издохнут от пережора бедочки (и если на этой планете осталось место надежде, то вот же она). Если какие-то остатки еды на дне адских мультиварок уцелеют, их, по-хорошему, надо бы отдать в мой четверг. Научу их дышать, у меня это быстро, буквально за пару месяцев, глядишь, и появится жизнь на земле.
(Но сперва надо бы куда-то убрать отсюда всю хтонь с мертвяками, а этого я как раз не умею. Такой вот досадный кордебалет.)

/Здесь, в моём четверге нет вопросов, что мне следует делать: любить жизнь - ту, которую выдали - пока она есть и потом, и потом./

Оригинал и комментарии

Судя по комментариям - смотреть экзотическую природу и/или отдыхать на теплом море. Но ведь есть же люди которые ездят смотреть на музеи, выставки, исторические места!
В США прекрасно с природными чудесами от Ниагары и Гранд Каньона до мангровых лесов Флориды и Йеллоустоуна. Точно так же прекрасно с этим и в России - от уральских гор и Плато Путорана, до долины гейзеров на Камчатке и столбов Лены. Но вот с теплыми морями в России плохо. Даже Черное Море не столь теплое. Однако что касается исторических мест, то ведь Россия даст много очков вперед Соединенным Штатам! В России есть города с тысячелетним возрастом. Многие остались в виде античных руин, как Херсонес Таврический, но есть и неплохо сохранившиеся, как Дербент. Не говоря о исторических местах, где буквально решалась судьба цивилизации - от Сталинграда до Молодей. В Америке такого близко нет. Самый старое сохранившееся поселение датируется 1609 годом, есть руины индейских городов, типа курганов на Миссиссиппи и Пуэбло на Западе - но это очень плохо сохранившиеся и очень примитивные поселения. Внутри России можно посмотреть гораздо больше. А северное причерноморье - так вообще прародина арийской цивилизации.Да и с музеями мирового класса в России получше будет. Не Италия, конечно, но и не США.

Оригинал и комментарии

Ну почти совпадение

Оригинал и комментарии

"В ответ раздался стекол звон
И хриплый голос Фрица:
- Я не могу, - воскликнул он,
Уже остановиться!"

Самуил Маршак.
"Дурное воспитание".
Первая публикация в газете "Правда", 1944, № 293, 7 декабря,
и вновь повторяю: классика знает все...

Оригинал и комментарии

Продолжение. Предыдущее здесь.




Прыжок мангуста

Если струну натягивать постоянно, она, в конце концов, лопнет. Правда, 10 января 1863 к вопросу подключился посол Англии, мнение которой пожизненный президент весьма ценил, и ни на чем не настаивая, спросил: нельзя ли все-таки уладить вопрос мирно? Ответ был таков: «Я уже не могу повернуть события вспять. Слишком много обид, чтобы еще чего-то ждать. Но из личного уважения к вам, сеньор Партридж… Что ж, попытаюсь. Это нелегко, но попытаюсь».

Данное слово генерал Каррера не нарушал никогда. 20 января 1863 глава МИД Гватемалы, вызвав посланника Гондураса, представлявшего в Сьюдад-Гватемала интересы Сальвадора, «почтительнейше попросил» передать «главе известной республики» список «пожеланий, принятие которых предотвратит некоторые нежелательные последствия». А именно:

(а) расторгнуть «нелепый и угрожающий союз с Гондурасом», (б) уволить с государственных и военных постов всех эмигрантов, оппозиционных Каррере, (в) предоставить всем эмигрантам из Сальвадора право возвращения и участия в политической деятельности, (г) в течение месяца провести внеочередные выборы в Ассамблею, и (д) допустить к присутствию на выборах «представителей армии Гватемалы, как независимых наблюдателей и гарантов уважения к правам оппозиции».

Пожелания уехали по адресу, и неделю спустя посланника Гондураса, представлявшего в Сальвадоре интересы Гватемалы, «почтительнейше попросили» передать «главе известной республики», что если кто-то «полагает себя султаном Турецким, перед которым трепещут рабы, ему следует отдавать приказы своим янычарам и своим евнухам, но не свободным народам», а 30 января гватемальские войска, перейдя пограничную речку Пас, тремя колоннами вошли в Сальвадор, всего за два дня заняв несколько городков, в том числе и крупный, стратегически важный город Санта-Ана.

Теперь последней преградой на прямом пути к столице Сальвадора (всего-то двое суток марша) оставался городишко Коатепеке, обойти который стороной, учитывая рельеф местности, наступающие не могли, и 13 февраля в Коатепеке прибыл президент Барриос, развернул там штаб (начштаба, естественно, неразлучный и вездесущий Тринидад Кабаньяс) и приказал солдатам занимать заранее подготовленные позиции.

В скобках. Разрабатывая стратегию кампании, гватемальцы ставили на блицкриг, и это понятно. Имея в своем распоряжении 6500 профессиональных, хорошо обученных солдат против 4000 бойцов противника, в основном, ополченцев (в «новых батальонах» числилась разве лишь четверть личного состава), сомневаться в блицкриге не приходилось. Тем паче, заказанные доном Херардо в США «спрингфилды» (о «спенсерах» в Сальвадоре не знали) еще не приплыли (Штатам в тот момент было не до соблюдения сроков контракта), и сальвадорцы имели на вооружении, в основном, американские капсюльные мушкеты 1821 года, железки тоже недурные, но гватемальским «сестренкам Энфилд» не конкуренты.

То же и артиллерия: у обеих сторон старенькая, плохонькая, но у гватемальцев больше. То же и командный состав: генералы дона Рафаэля имели хороший практический опыт, пройдя школу войны с флибустьерами, а сальвадорцы, поспев на ту войну почти к финалу, особо поучиться не успели. Ну храбры, не отнимешь, но опыт полупартизанских войн в «правильной» баталии почти бесполезен. Вот, правда, в кавалерии у Сальвадора - бесспорное преимущество: Гватемала ее практически не имела, но всего лишь два эскадрона, пусть и обученные по европейским стандартам, ни решающей, ни хотя бы сколько-то определяющей роли сыграть не могли.

Естественно, в Сан-Сальвадоре, все эти факторы учитывали, и план противостояния выработали, основываясь на рекомендациях Джорджа Риверса, военного инженера из США, нанятого доном Херардо в советники. А он рекомендовал максимально укрепить ключевые населенные пункты, превратив их в «крепости, атакуя которые гватемальцы сами сточат себя». Так что, с начала января окрестности Коатепеке (слишком близкую к границе Санта-Ану оставили на съедение, чтобы не спровоцировать удара раньше, чем успеют) превратились в муравейник, всего за месяц ставший мощным укрепрайоном. Скобки закрываются.

Первые столкновения, мелкие стычки, разведки боем начались 22 февраля, а на следующий день, рано утром, гватемальцы двинулись на штурм, но, несмотря на отменную храбрость, под сплошным огнем откатились с немалыми потерями. Так же откатилась и вторая волна, и третья, и еще две, - и к вечеру стало ясно: неудача. Которую никак не компенсировал тот факт, что атаку сальвадорской кавалерии, зашедшей с тыла, отразили легко.

Всю ночь в обоих штабах разбирали полеты, и пришли к единственно логичным выводам: сальвадорцы решили держаться и дальше, гватемальцы – продолжать штурм, потому что альтернативой было отступление. Но и 24 февраля не порадовало. Вновь, одна за другой, четыре безуспешные атаки с серьезными потерями, и примерно в четыре часа пополудни Рафаэль Каррера, приказал отступать. На полуслове оборвав требовавших «нажать еще» генералов: «Гватемальские солдаты не петушки для вертела. Они сделали все, что могли. А мы ошиблись, и ошибку за нас никто не исправит».

Отступали, надо отметить, в полном порядке. Бегущих не было. Ни одного знамени на поле боя не бросили. Атаки сальвадорской кавалерии во главе с Сантьяго Гонсалесом, - тем самым, если помните, гватемальским эмигрантом, которого приветил дон Херардо, - отразили. И тем не менее, назвать случившееся хотя бы «ничьей» в Сьюдад-Гватемале не осмелился даже официоз. Ибо: все занятые города, включая важную Санта-Ану, оставлены, «двухсотых» - до тысячи, «трехсотых» - почти полторы, очень много пленных и девять орудий в минусе. При всего-то полусотне «200» и пары сотен «300» у противника. Короче, как подытожил сам Каррера, вернувшись в столицу, «Rodilla en las bolas» («Коленом по яйцам»), с резюме: «Больно, но не смертельно».

Мимоходом случилось и некое соревнование в благородстве, то ли пиара ради, то ли от души. По приказу ликующего Барриоса раненых, попавших в плен (около 200 душ), подлечили, всем пленным (более 300 душ) выдали по серебряному песо и отпустили. В ответ дон Рафаэль приказал отправить в Сальвадор 317 серебряных песо плюс еще 150 песо «в благодарность врачам», а всем участникам боя, включая вернувшихся из плена, выдал по три песо. Это рядовым. Офицеров же поголовно повысили в чине, а Сантьяго Гонсалеса, проявившего незаурядный героизм, назначили комендантом Санта-Аны, - на генеральскую должность, подразумевавшую карьерный рывок.

Но чу! – слышу хор экспертов, смыслящих в делах военных: «Геттисберг! Калька с Геттисберга!». Ну да, Геттисберг. Та же схема, та же канва, тот же результат, - но никак не римейк, ибо громадное сражение, окончательно определившее исход Гражданской войны в США, все-таки случилось более чем четыре месяца спустя, и нельзя исключать, что правы исследователи, считающие, что без м-ра Риверса, вроде бы крутившегося при штабе Потомакской армии, не обошлось.

А кроме того, при всем таланте Роберта Ли, при всей готовности Юга биться до конца и дальше, Геттисберг для южан стал точкой надлома и невозврата, а дон Рафаэль после Коатепеке заявил нечто типа: «Хватит ныть. Мы даже не начинали». И примерно то же сказал, подводя итоги, дон Херардо. В том, что Каррера вернется, он не сомневался.

На время оружие умолкло. Стороны готовились ко второму этапу. В Сальвадоре депутаты под восторженные крики «улицы», любившей дон Херардо, предоставили Барриосу чрезвычайные полномочия, и он формировал новые части из добровольцев, послав «новые батальоны» в Санта-Ану к полковнику Гонсалесу с приказом: как можно скорее сделать из города второй Коатепеке, но еще неприступнее.

Послали обращение и союзникам в братский Гондурас, прося не о подмоге (не было там лишних сил), но чтобы прикрыли фланг, и в ключевой приграничный укрепрайон Омоа с большим отрядом отправился лично генерал Хосе Мария Медина, «сильный человек» гондурасских либералов, поклявшийся на Конституции, если придется, умереть с оружием в руках, но сделать все, чтобы враг не прошел.

Не расслаблялись и в Гватемале. По брошенному оружию там не плакали, - британские друзья сразу прислали все, чего не хватало, - а вот с людьми было хуже. Правда, после сообщения, что ежели кто, понюхав пороха, боится продолжать, может уйти без наказания, не ушел никто, но, тем не менее, армии мирного времени для полноценной войны не хватало, и добровольцы, хотя шли сотнями, тоже проблему не решали, - а потому из Сьюдад-Гватемала помчались гонцы в горы.

«Вас, дети мои, зову я в этот тяжелый час именем Отечества и Святой Девы. Пусть каждый, кто верит мне, оставит свои дела… Но если кто не умеет хорошо стрелять или не владеет пикой, пусть остается дома и не будет на меня в обиде… Мне не нужны ваши жизни, мне нужна наша победа!», - в третий раз за четверть века Рафаэль Каррера обращался к общинам, и по горы пошли в долину. «Коренные» плохо понимали, если понимали вообще, кто там с кем воюет, ради чего, - но Заступник позвал, и этого хватило.



Обвиняются в убийстве

В несколько дней вопрос с недостатком живой силы закрыли наглухо, людей пришло столько, что многих, не владевших ни огнестрелом, ни пикой, но все же пришедших, пришлось отправлять по домам, - а для остальных началась изнурительная муштра: Каррера, исходя из того, что справный солдат не только скорее победит, но и скорее уцелеет, приказал сержантам работать с контингентом на износ, - ибо тяжело в учении, легко в бою, - и по всем прикидкам получалось, что к началу июля в распоряжении гватемальского командования будет не менее 10000 единиц живой силы.

События, однако, спешили, опережая планы, и второй акт начался задолго до дат, намеченных в диспозициях. В начале третьей декады мая в гондурасском департаменте Оланчо появился генерал Флоренсио Шатрук (не подумайте дурного, фамилия баскская), и чтобы понять смысл дальнейшего, придется сперва понять, кто есть кто и что есть что.

Итак, генерал Шатрук. Очень известный и удачливый вояка, храбрец, считавшийся образцом «человека чести». Сам себя именовал консерватором, но, по сути, был вне политики, просто воевал согласно присяге. Очень близко дружил с президентом Сантосом Гвардиолой, тяжело пережил его гибель, и тем паче тяжелее, что убили его как бы «свои», консерваторы, хуже того, якобы по наущению «святых отцов», а может быть, и по заказу Карреры, которого генерал уважал.

Итак, департамент Оланчо. Самый богатый регион Гондураса, еще с XVII века населенный потомством самых разных выходцев из Европы, слившихся в один «европейский народ». Плантаций там не было, только «асьенды» и «финки», - крупные и мелкие фермы, - очень прибыльные, фермеры работали своими руками, держа по два-три батрака, считавшихся членами семьи. Имея все в меру, и не желая ничего большего, эти olonchyanos, естественно, от добра добра не искали, а потому традиционно поддерживали умеренных консерваторов, особенно Сантоса Гвардиолу, давшего им какие-то льготы.

И вот этот-то очень популярный генерал, прибыв в этот-то департамент, сказал старшим, собравшимся по его просьбе, слова нежданные и страшные. Пришел, мол, к нему старый солдат, которому он когда-то, на войне с флибустьерами, спас жизнь, и привел за ухо сына, солдата столичного гарнизона, а тот поведал, что вечером накануне того дня, когда застрелили президента Гвардиолу, полковник Медина побывал в казарме, предупредил, что утром прибегут вооруженные люди,  и этих людей я, полковник Медина, приказываю взять под арест, потому что они государственные преступники. А наутро все так и сталось.

Вывод из рассказа следовал вполне однозначный: к подлому убийству президента причастен сеньор Медина, а значит, и вице-президент, и спикер Ассамблеи, подхватившие власть. То есть, вовсе не консерваторы, и не гватемальцы, а наоборот, либералы, которым дон Сантос мешал. И едва ли кто-то поверил бы в такое, - но дикую новость принес генерал Шатрук, которого на всем перешейке никто не заподозрил бы во лжи, - и на следующий день весь департамент встал под набат. К вечеру дон Флоренсио располагал уже почти пятью сотнями волонтеров с винтовками, готовыми карать убийц, а еще через пару дней в Оланчо пришли триста солдат из Никарагуа.

Таким образом, возник новый, совершенно неожиданный фронт, и генерал Медина обрел крупные неприятности. Первые части, брошенные против мятежников, бежали почти без боя, сходить на супостата самому тоже не совсем удалось: дон Флоренсио талантом на порядок превосходил дона Хосе Мария, да и солдатики, прослышав, по какой причине сыр-бор, понемножку перебегали к диссидентам...

А тут, используя момент, в игру включились и гватемальцы: генерал Висенте Серна-и-Серна, один из трех будущих маршалов Карреры, 10 июня взял приграничный Кукуягуа, предполье укрепрайона Омоа, а затем, через пять дней, предместья Санта-Розы, главного звена обороны, и в тот же день, атаковав правительственные войска под той же Санта-Розой, только севернее, успешно отработал генерал Шатрук.

И вот в такой обстановочке, уже практически зажатый в клещи армиями, в сумме вдвое превышавшими его силы, Хосе Мария Медина совершает невообразимое. Выстроив личный состав на площади городка Грасиас и пригласив туда все местное население, он, - на белом коне, сабля наголо, мундир нараспашку, голова обнажена, - вылетел к строю и на пределе голосовых связок, сверкая слезами, произнес речь, которую излагаю в сокращенном, но очень близком к оригиналу пересказе.

- Сограждане, боевые друзья, гондурасцы! Я долго был слеп, но теперь у меня открылись глаза. Всю жизнь я, веря либералам, честно служил им, и вот, оказывается, меня, простого, наивного солдата, втянули в чудовищную интригу! Оказывается, это либералы убили нашего любимого дона Сантоса Гвардиолу ради жалкой власти, они отдали мне приказ, который я, бездумное орудие в их преступных руках, выполнил, тем самым запятнав свою честь.

Нет! Я ничего не знал об их мерзких планах, но это не оправдание. Искупить страшную вину я могу только кровью, и теперь, отныне и навсегда, я консерватор. Я протягиваю руку нашему дорогому генералу Шатруку, открывшему всем нам ужасную правду, я намерен сражаться плечом к плечу со славными olonchanos, я вручаю себя и свою шпагу великому генералу Каррере, идущему, чтобы спасти нас от либеральной мерзости!

Сегодня я, как сенатор Ассамблеи, единственный сенатор, непричастный к преступлению, перед вами и Господом принимаю на себя крест временного президента нашего бедного Гондураса до того дня, когда либеральная клика будет низвергнута, дон Сантос отомщен и в стране состоятся честные выборы! А вам, любимые мои братья по оружию, я, как глава государства, с этого дня повышаю жалованье втрое!

Речь произвела впечатление, солдаты прокричали «¡Guau!», то есть, «Ура!», отцы городка, глядя на солдат (а возможно, и под впечатлением от речи) тут же подписали бумагу о признании дона Хосе Мария главой государства, - и новоявленный временный президент двинулся навстречу приближающемся отрядам генерала Шатрука, причем ружья у солдат висели кверху прикладами, а бывший либерал улыбался шире некуда…



Третий этап

Сказать, что дона Флоренсио новость ошеломила, значит, ничего не сказать, - в прозрение Медины он не поверил, это совершенно точно, - но атаковать нежданных союзников не стал, а высшим арбитром в коллизии выступил гватемалец Висенте Серна, постановив, что если генерал Медина еще и сенатор, стало быть, ему и быть временным президентом, потому что генерал Шатрук никем не избран, а значит, не политическая персона. Тем более, что и претензий на высший пост не предъявлял.

Далее, определяясь на месте, генерал Серна приказал консерватору Медине идти и решать вопрос с либералами в Комаягучо, а лидеру мятежного Оланчо вскоре нашлось важное задание: никарагуанский президент Томас Мартинес прислал в Гондурас крупный отряд, выразив пожелание, чтобы командовал им дон Флоренсио, которого он знает лично, - и поскольку у командующего гватемальским авангардом возражений не было, 19 июня Шатрук во главе немаленькой армии вторгся в Сальвадор, создав серьезные сложности, гасить которые дон Херардо направил Тринидада Кабаньяса, тоже гондурасца, имевшего к дону Флоренсио личные счеты.

Ситуация стала намного менее приятна, чем до того, и тем не менее, восточный фронт мало что определял. Кабаньяс дело знал. Решающим оставался фронт северный, где сальвадорский полковник, а когда-то гватемальский капитан Сантьяго Гонсалес, личный враг Карреры, пытавшийся свергнуть дона Рафаэля и чудом спасшийся, подготовил под Санта-Розой укрепрайон, ничем не уступавший укрепрайону Коатепеке, и за это направление можно было не опасаться.

Во всяком случае, так казалось, - а зря. Получив известия о событиях в Гондурасе и какое-то время поразмыслив, видные либерал, 20 июня, когда войска, ведомые лично доном Рафаэлем, перешли границу, направил в ставку гватемальского президента послание.Так, мол, и так: я, конечно, либерал, но не настолько либерал, чтобы, будучи гватемальцем, поднять меч против таких же гватемальцев, как я, - а что при Коатепеке поднял, так это недоразумение.

При этом, однако, пояснял полковник, я уже не гватемалец, а сальвадорец, принес Сальвадору присягу, женат на сальвадорке, и оппозицией уважаемому пожизненному президенту Гватемалы давно не являюсь. И если уважаемый пожизненный президент Гватемалы согласится доверить мне пост президента Сальвадора, я сдам укрепрайон Санта-Ана и перейду на его сторону со всеми войсками, а потом, Святая Дева порукой, буду всегда лоялен любимой Гватемале.

Пируэт, согласитесь, круче пируэта Медины, и сколь я полагаю, глаза дона Рафаэля в тот момент стали не меньше, чем за давеча у генерала Шатрука. Однако ответ, предельно краткий и холодный, гласил: Вы не гватемалец, ни один гватемалец не подаст Вам руки, но как сальвадорец Вы поступаете разумно, поэтому предлагаю немедленно присягнуть законному президенту Сальвадора, сеньору Франсиско Дуэньясу. Это гарантирует Вам жизнь и приличный пост в будущем, освобожденном от гнили либералима Сальвадоре. В случае отказа или промедления Вашу судьбу определят военный трибунал и две пули, одна из которых отлита в Сальвадоре, а вторая в Гватемале.

Внимательно изучив ответ, полковник Гонсалес на следующий же день сдал укрепрайон гватемальцам (правда, более половины гарнизона, узнав о таком повороте ушла), присягнул ласково улыбавшемуся «Пауку» и получил из рук адъютанта Карреры патент на чин подполковника с приказом немедленно убрать с погон лишнюю лычку, поскольку для капитана и подпола много, - что, на мой взгляд, можно считать особо тонким издевательством. При этом, пишет очевидец, подать дону Сантьяго руку и сам Каррера, и его генералы забыли, но он этого «не заметил» и поблагодарил за доверие, подчеркнув, что есть и останется либералом. И вот теперь, если смотреть с сальвадорской точки зрения, стало вовсе нехорошо.

Союзники вышли из игры бесповоротно: либералов, поверив, что именно они организовали убийство Гвардиолы, - что, кстати, очень не исключено, - возненавидели многие, генерал Медина, «временный президент» по версии Гватемалы, шел на Комаягучо, наращивая силы. В начале сентября столица Гондураса, дотла сгоревшая в ходе боев, - жгли и те, и другие, - пала, после чего сеньор Флорес, временный президент без кавычек, капитулировал в обмен на сохранение жизни.

Снять с восточного фронта хотя бы часть сил тоже не получалось: Тринидад Кабаньяс оборонялся цепко, но к Флоренсио Шатруку постоянно шли подкрепления из Никарагуа, и линия обороны медленно сползала к столице, - куда после капитуляции Санта-Аны ушли войска, не подчинившиеся приказу Сантьяго Гонсалеса. Все части, пытавшиеся дать бой, армия Гватемалы, - минимум 9 тысяч штыков, хотя иные полагают, что более 13000, - сминала в порошок, и по всему выходило, что единственный вариант – дать бой в хорошо укрепленном Сан-Сальвадоре.

Так и сделали. Закрепились. Укрепились. Впитали в гарнизон части отступившего Тринидада Кабаньяса.  Гватемальские же войска мало-помалу окружали город-бастион с севера и северо-запада, а никарагуанцы с людьми генерала Шатрука шли с востока, и 28 сентября кольцо сомкнулось, а 30 сентября союзники в первый раз подвергли город массированному артобстрелу. А потом обстрелы стали рутиной.

Укрываясь в окопах и за баррикадами, солдаты и горожане (и женщины,  и дети) бились  мужественно, за каждый дом, но от поставок продуктов город был отрезан напрочь, воды после того как враг перекрыл две речки, тоже не хватало; 26 октября стало ясно: осталось или сдаваться или героически погибать. Лично дон Херардо склонялся ко второму варианту, однако друзья убедили: не стоит, генерал, вы очень нужны Сальвадору, ничего не потеряно, Штаты за нас! - и осажденные пошли на прорыв, и прорвались.

Естественно, Барриоса искали. Приказ «президента Дуэньяса» толкований не подразумевал: «Найти, доставить, при невозможности задержания – стрелять», мелкие группы «охотников», - гватемальцы и вернувшиеся эмигранты, - рыскали по дорогам, объявили и награду, и тем не менее, свергнутый президент, прячась у друзей (никто не выдал), меняя одежду (вплоть до лохмотьев нищего и дамских платьев), натягивая парики, сбрив бородку, сумел добраться до порта Ла-Уньон, а там, вымазавшись чем-то темно-коричневым, подняться на борт брига «Сатли» в качестве темнокожего раба консула США.

На черную мелочь, волочащую саквояжи столь солидной персоны, бдящие на причале «охотники», конечно, внимания не обратили, - да с какой бы стати глазеть на чужую собственность?.. это неучтиво! - но ровно за минуту до того, как трап был убран, консул налегке сошел на берег, а еще через минут двадцать, когда корабль, отдав швартовы, отошел на сотню метров от причала, дон Херардо, уже чисто умытый, выйдя на корму, вежливо помахал прозевавшей добычу группе захвата кружевным платочком…

Продолжение следует.

Оригинал и комментарии

И поскольку от правды, сцуко, никуда не денешься, ибо правда,

полностью понимая мотивацию нацистов из Киева,
без тени сомнения подтверждая продуманность их владельцами стратегии
и - объективно, - высокую эффективность ее реализации,

от всей души приветствую любые, - подчеркиваю, любые! - действия инстумента США, именуемого "украина", способные, если это еще возможно, стимулировать процесс осознания задумчивым военно-политическим руководством России того никак не доходящего до его многогранного ума факта, что все происходящее не цацки-пецки и не фуё-моё, а война на уничтожение...

Оригинал и комментарии

Универсальным ответом на все претензии к России в наступившую эпоху, ув. друзья, должно стать «спросите у евреев».
Давайте попробуем вместе:

— Вы понимаете, что неслучайно вас не любят и отовсюду пытаются выгнать?

— Спросите у евереев. У них в этом деле тысячелетний опыт.

— Сколько лет можно праздновать какие–то победы многолетней давности?

— Спросите у евереев. Идеальные дни, чтобы их стыдить — Пасха, Пурим и Ханука.

— Весь мир пишет на латинице, а у вас должен быть свой алфавит, да?

— Спросите у евереев.

— Может, пора уже перестать расчёсывать свою духовность и обвинять весь мир в своих проблемах?

— Спросите у евереев.

— Почему вы не можете просто жить в мире с соседями, зачем вам на них налетать и отнимать территории?

— Спросите у евереев.

Самое смешное, что стыдящие Россию собеседники могут на этом месте подумать, что нашли слабое место, и радостно завопить:

— Евреи–то богаты и влиятельны и, если что, ставят целые страны в позу зю. А вы куда лезете?

И мы сможем тогда кротко ответить:

— Мы как раз над этим работаем. У ув. евреев тоже не сразу получилось.

https://t.me/vmarahovsky/2323

Особенно пикантно, когда мамкЕн недоеврей Дозор из Израиля вот что-то такое пытается в ответ верещать. И, кстати, в этом отрывке нет никакого осуждения евреев - ибо русские как раз делают всё тоже самое, может и по своим отличным от евреев мотивам, но тоже самое. И русские тоже теперь не должны осуждать евреев потому что дело-то это взаимное.

Оригинал и комментарии

Весь южный (и не только) Бруклин увешан украинскими флагами, везде "Слава Украине" итд.
Но, видимо, не всем нравится и кое-где появляются "партизаны". Антифу я вам уже показывал, но тут, очевидно, русские партизаны:

Оригинал и комментарии

Это как если бы собрать все неблагополучные семьи вместе, запихнуть в одно место, огородить, устроить им свои школы, где толком не учат, но дрючат и ожидать, что вырастут не осинки, а апельсинки. Типа, вытащат себя из болота за шнурки от ботинок (так тут говорят). Ну, кто-то и вытащит, но в основном — нет. Особенно если убить мотивацию подачками в виде велфера, 8 программы итд, а за честную, но малоквалифицированную, работу платить мизер, одновременно снимая с довольствия подачек. И чего можно будет в таком случае ожидать? Это не генетическое убожество негров, это специально созданная и взращиваемая система, которую, кстати, сперва создали те, кто называет СЕЙЧАС себя республиканцами (рабство и сегрегация - дело рук их предков), а потом оформили в виде подачек и воспоможений в строго отведенных местах те, кто сейчас себя называет демократами (ну и раньше тоже так себя называли). Просто идеальная комбинация! И, что отличает от гопников в иных местах, отличать от "приличных людей", не позволяя вырваться из системы, можно ВИЗУАЛЬНО. Как говорит Яков - вот же он, книга!   И да, в Африке проделали примерно тоже самое с помощью колониальной, а потом нео-колониальной системы, так что там тоже самое, но на уровне континента.

Оригинал и комментарии

Это про "бруклинских партизан"

Оригинал и комментарии

В связи с множеством вопросов, докладываю:

(а) тираж "африканского" двухтомника полностью разошелся, даже на "Лабиринте", но, поскольку заказы еще идут, запущен второй завод (200 экз.), из которых уже заказаны 89. Кто не успел, но хочет, может заказать тут: katerinafz@yandex.ru (Екатерина Федоровна). Цена та же: 1200 руб. за два тома;


(б) к концу сентября, спасибо Высшим Силам, выйдет двухтомник "Танго в багровых тонах" (Аргентина, Уругвай, Парагвая в кон. XVIII - нач. XX в.в.). Он очень толстый (каждый том как оба "африканских"), поэтому тираж вдвое меньше (400 экз.), а исходная цена вдвое больше (2500 за оба тома). Ныне из 400 экз. заказаны 223;

(в) далее в планах, если Высшие Силы будут по прежнему благосклонны, с интервалом в 3-4 месяца, "Хозяева медных гор" (история Чили), "На далекой Амазонке" (история Бразилии), "Островитяне" (Гаити, Доминикана, Куба) и "Скованные одной цепью" (Центральная Америка, черновики которой вы сейчас читаете в блоге);

(г) помимо этого, опять же, если Высшим Силам не наскучит, предполагаю переиздание "Полумесяца и Троицы" и "Земли воойны", - первого и второго томов "африканского" цикла, о странах исламской Африки и Эфиопии. Об этом спрашивают многие, потому что издание 2017 года очень сокращенное и плохо издано;

(д) в более отдаленных планах, - но тут уже все зависит не только от Высших Сил, но и элементарно от здоровья, - тома про Мексику, Боливию и Перу. Там сложно, но, думаю, справлюсь. А вот про Венесуэлу, Колумбию и Эквадор писать, наверное, не буду. У Эквадора истории почти нет, а с Венесуэлой и Колумбией тяжковато;

(е) что до переиздания "российского" цикла (3 тома), а также "Гопакиады" (история территорий, ныне именуемых "украиной") и "Витязей в разных шкурах" (история Грузии), то, не скрою, очень хотелось бы, ибо ЭКСМО выпустило их в похабном виде,  еще и срезав треть, но об этом с Высшими Силами разговора не было.


И еще. Как выяснилось, с отправкой книг в дальнее зарубежье большие проблемы. В ряд стран (Штаты, Австралия, UK) "Почта России" не отправляет вообще, в большинство отправляет, но довольно дорого (цена отправки прим. та же, что за саму книгу). Этот вопрос был решен с трудом (а с отправкой в Эстонию еще даже не решен), так что, необходимо искать варианты. Я, поскольку опыт уже есть, готов подсказать.

Оригинал и комментарии

Узнал, что про-украинские блоггеры не в курсе, что Донецк засыпают минами-лепестками, которые хороши только против пехоты, то есть только против гражданского населения города. Очень избирательная близорукость. И стандарные ответы: это не мы, у нас авиация не летает, значит этого нет. Про кассетные боеприпасы никто, естественно не слышал, а погуглить фотки этого безобразия не с руки.
Вот к примеру:
https://t.me/boris_rozhin/58890
https://t.me/boris_rozhin/58877

Оригинал и комментарии

Я писал тут буквально на днях о том, как некий Хирш расстрелял доставщика за то, что ему не доложили утиного соуса. Думаете, это единичный случай? Как бы не так.

A McDonald's employee in New York died days after a disgruntled customer's son shot him in the face because the fries she got were cold, according to local news reports.
The man, 23-year-old Matthew Webb, was shot on Monday at a Brooklyn McDonald's. Webb died on Wednesday, the New York Police Department said, adding that it is now investigating the case as a homicide.
Police said Michael Morgan, 20, walked into the McDonald's and confronted Webb, who had been working behind the counter on Monday. Morgan's mother had complained to Webb that she had received cold fries. Then she called Morgan and complained to him, police said.
Morgan then shot Webb outside, according to the NYPD. Then he gave his gun to his girlfriend and ran off.
When police brought Morgan into the station and questioned him, he also confessed to an unrelated homicide from 2020, The New York Daily News reported. Morgan told police he had killed a man in Brooklyn in October 2020.
Отсюда

В данном случае застрелен работник Макдональдса потому что некоей бабе показалось, что её картошка фри ХОЛОДНАЯ. Она позвонила сыну бандиту и тот пришел и застрелил просто парня на кассе. В данном случае убийца - негр. Хорошо, что в России у дворовой гопоты нет пушек. Максимум что бы случилось - челюсть сломали бы.

Оригинал и комментарии

An estimated 5.1% of all persons in the United States will be confined in a State or Federal prison during their lifetime, if incarceration rates recorded in 1991 remain unchanged in the future. The lifetime chances of a person going to prison are higher for men (9.0%) than for women (1.1%) and higher for blacks (16.2%) and Hispanics (9.4%) than for whites (2.5%). At current levels of incarceration a black male in the United States today has greater than a 1 in 4 chance of going to prison during his lifetime, while a Hispanic male has a 1 in 6 chance and a white male has a 1 in 23 chance of serving time.
Отсюда.
У среднестатистического американца 5% ШАНС ПОПАСТЬ В ТЮРЬМУ В ТЕЧЕНИИ ЖИЗНИ. Это как-то дофига. А если на мужиков посмотреть - то вообще 9%. Впрочем, у белого мужика все равно около 5% попасть в тюрьму, зато у черного - больше 25% (28%). Статья статистическая. По ссылке много интересного 

Оригинал и комментарии

Продолжаем рассказ, начатый выше...






Сложный путь к секретам космоса: вывернутые мусорные ведра, совместные застолья и бесплатный двигатель…

В отношении того, откуда у корейцев взялись образцы для моделирования – отдельный вопрос. Тут тот же экс-директор KARI Чо Гван Рэ рассказывает практически детективную историю. Согласно его словам, в ходе проекта «Наро», когда для испытания пускового стенда необходимо было создать модель будущей ракеты-носителя, то россияне в августе 2008 г. доставили модель первой ступени в Корею, но при этом вместо модели двигателя поставили реальный. Прессе же это было сказано, что это лишь модель, а не настоящий двигатель. При этом корейцы не имели права иметь доступ к настоящей первой ступени ракеты, но, согласно договору о сотрудничестве, получали эту самую модель ракеты-носителя. Наличие же настоящего двигателя в ней оказалось неожиданным подарком, который и помог ускорить создание корейского двигателя.

«Когда был произведен третий, ставшим успешным запуск ракеты-носителя «Наро», то мы забрали себе макет, доставили себе в KARI в Тэчжон и только внимательно изучив всё поняли, что двигатель-то настоящий! Когда я впервые это понял, то у меня аж в жар бросило!» - отметил Чо Гван Рэ. Он добавляет, что российская сторона потом спохватилась, попыталась забрать двигатель, но корейцы указали на контракт, где было записано, что макет они имеют право забрать себе. А что в макете оказался настоящий двигатель – уже была не проблема корейской стороны. Издание «Чунан Ильбо» приводит и фотографию этой модели с двигателем, на котором написано «макет-НЖ», хотя двигатель был настоящим. Всё это до сих пор хранится на складе KARI в городе Тэчжон. («Чунан Ильбо», 29 октября 2021 г.)

Вот этот самый двигатель, который подарили "по большой российской дружбе" (фото из "Чунан Ильбо")



На вопрос, как получилось, что россияне так могли ошибиться, сделав подобный подарок, то Чо выдвигает следующую версию: «Это лишь мое предположение. Думаю, что российской стороне не хотелось лишний раз что-то делать дополнительно, а потому на модель системы установили имевшийся у них настоящий двигатель, планируя потом его забрать. Они потом и хотели это сделать, но мы указали на указали на контракт, где было записано, что весь макет корейская сторона имеет право забрать себе. Так и макет и двигатель оказались у нас, а директор ГКНПЦ им. М.В.Хруничева был, насколько я знаю, снят за это с должности. Думаю, что это в некоторой степени отражает последствия той неразберихи и проблем, которые были в России после дефолта 1998 г.» Корейские инженеры потом исследовали этот двигатель вдоль и поперек, что и помогло им быстро создать собственный 75-тонный двигатель. (Газета «Чунан Ильбо», 29 октября 2021 г.)

С этим, кстати, в принципе согласен и нынешний руководитель отдела двигателей проекта «Нури» KARI Хан Ён Мин, который в последние годы и руководил процессом создания двигателя для «Нури». Он признает, что они тщательно исследовали использованный в первой ступени «Наро» двигатель «Ангары», который они получил «по ошибке», посмотрев решения, примененные российскими инженерами. Это во многом позволило решить возникшие у корейских инженеров проблемы.

Впрочем, Хан настаивает, что помощь была, но не в такой степени, чтобы говорить об «обратной разработке». «Мы тот российский двигатель так до сих пор и не разобрали на части. Конечно, я заходил внутрь носителя, изучал систему двигателя, учел общие размеры, место расположения клапанов, труб и прочего. Но тот двигатель «Ангары» имеет мощность свыше 200 тонн, сильно различается с нашими двигателями следующего поколения по мощности и давлению. Потому вряд ли можно говорить, что имела место обратная разработка. Конечно, двигатель «Ангары» помог нам, но схемы, чертежи пришлось нам делать самим», - подчеркивает Хан Ён Мин. («Чунан Ильбо», 30 июня 2022 г.) Правда тут надо учитывать, что Хан возглавлял группу разработчиков двигателя, а потому является весьма заинтересованным лицом в этой дискуссии, хотя и он признает косвенную помощь со стороны России.

В этом плане показательны также и высказывания директор Управления развития корейских ракет-носителей KARI Ко Чжон Хвана. Он тоже участвовал в проекте и «Наро», активно контактируя с российскими экспертами. «У нас не было чьих-либо готовых чертежей. Единственное, что было – изучали очень старые, еще изданные в 1960-х гг. российские книги. На основе их уже общались с российскими и украинскими специалистами, получали какие-то намеки, советы, а также консультации в рамках контрактов по помощи. Но чертежи, схемы - мы делали полностью сами», - отметил Ко. (Газета «Чунан Ильбо», 22 июня 2022 г.)

При этом он признает, что ради получения информации прибегали к «самым разным способам». «В рамках проекта «Наро» Россия привезла уже полностью готовой первую ступень, но в процессе совместной работы на неофициальном уровне мы получали помощь от российских инженеров», - говорит он. – «Когда мы вели переговоры с россиянами официально, то у россиян всегда присутствовал человек, отвечающий за безопасность, который записывал содержание бесед. Мы также не могли заходить в ангар, где находилась сделанная в России первая ступень «Наро». Но они же тоже люди, за всеми постоянно не уследишь, нельзя ходить до жилья за каждым. Когда у нас были какие-то праздники, радостные события, то приглашали и российских инженеров. Вот в ходе таких неформальных бесед, жаря мясо, пропуская рюмочку-другую, мы сдружились. Вот после этого они уже нам кое-то что и рассказывали, если мы спрашивали. Таким образом в ходе разработки «Наро» мы получили много знаний, который использовали уже при создании «Нури», - отметил Ко. («Чунан Ильбо», 22 октября 2021 г.)

Издание «Чосон Ильбо», ссылаясь на неназванных корейских сотрудников, сообщило, что корейцы «даже вытаскивали содержимое мусорных ведер у россиян, пытаясь получить хоть какую-то информацию». («Чосон Ильбо», 25 октября 2021 г.) Тот же Ко Чжон Хван, подчеркнув, что «лично он в мусорных ведрах не копался», признает, что он и его сотрудники «ради получения какой-то новой информации собирали рисунки, документы и прочие схемы, наброски, которые российские инженеры оставляли на столах после общения». «Всё это пытались понять, а там же еще всё на русском… А мы же русского не знаем, рылись в словарях, пытаясь понять, что написано… вот это помню», - рассказал он в интервью телеканалу KBS после успешного запуска 21 июня, вспоминая процесс разработки. (KBS, 22 июня 2022 г.)

Как можно сделать вывод, с одной стороны, можно спорить о размерах и масштабах российской прямой и косвенной помощи корейцам, но она была, включая «неожиданные», но очень ценные подарки в виде настоящего двигателя. С другой стороны, корейцы и сами к тому времени немалого достигли, могли разобраться в советах, в итоге всё же сделали потом своими руками, применяя упорство, настойчивость, смекалку, а порой и хитрость. И теперь могут производить ракеты-носители и выводить спутники почти самостоятельно (про «почти» - немного ниже).

Кстати, когда довелось рассказать одному российскому знакомому, который работает с корейцами в другой сфере технического сотрудничества, тот он, посмеиваясь по поводу «вытряхивания мусорных ведер», отметил следующее: «Знакомое дело. С корейцами надо держать ухо востро. Когда им нужны технологии, то они часто не стесняются в методах, метут любую информацию как пылесосы, идут на самые разные ухищрения, включая лесть, попытки войти в доверие, «давление на жалость». Подчас намеренно нарушают те границы дозволенного, которые мы устанавливаем, надеясь заполучить нужные технологии. Тут нам надо уже действовать пожестче, бить по рукам, когда наши партнеры их распускают. Сами корейцы свои технологические секреты охраняют очень и очень строго. На переговорах, когда чувствуют слабину или возможность диктовать свои условия, то пытаются выжать всё и по максимуму. Это, кстати, американцы тоже отмечали, правда у США с этим всё строго, они своих союзников куда лучше изучили и заранее ставят их в очень жёсткие рамки», - отметил он. При этом он признал то, что всегда говорили и российские ракетчики: корейцы в целом «очень усидчивые, трудолюбивые специалисты, которые не щадят себя ради работы, и преданы своему делу».

Со своей стороны могу лишь сказать, что когда собирался делать репортаж «о флагмане южнокорейской электронной промышленности» одной очень известной компании РК, то мне не только не показали цех по производству, но даже запретили фотографировать в музее, где были выставлены их электронные изделия, производившиеся с 1960-х до 2010-х гг, сказав, что «запрещено делать фото даже телевизора производства 1980-х гг.» Можно предположить, что они уж точно «по ошибке» не поставили бы в Россию свою технологическую новинку. А со «случайно попавшим в Корею» ракетным двигателем хотелось бы услышать версию российской стороны… Судя по фотографиям, он действительно был передан корейцам и, как говорилось выше, до сих пор находится на складе KARI в Тэчжоне.

Интересно, что все эти споры по поводу «смогли ли корейцы сами или кто-то передал готовые чертежи» очень напоминают разговоры, которые идут и про северокорейцев, у которых в последние годы также произошел резкий скачок в сфере ракетостроения. Интересно, правда, что если южнокорейцы в целом оставляют за собой право на «самостоятельный прорыв» и «наличие собственных выдающихся талантов», то в отношении северян чаще всего подозревают, что «кто-то очень сильно помог, так как сами не могли». Похоже, что корейские таланты в этом плане едины для Юга и Севера, если южане на основе выброшенных схем, разговоров в ходе застолий и благодаря своим знаниям, труду и упорству смогли сделать «Нури», то почему северяне нет?

В любом случае, говоря про проект «Нури», отметим, что даже имея перед глазами готовый «Мерседес», абсолютно не значит, что получится сделать не уступающую ему копию. От российской стороны корейцы помощь получили и смогли ей воспользоваться, но всё непосредственно делали сами.


Большие амбиции на будущее

Судя по настрою корейских властей и специалистов, они не намерены удовлетворяться достигнутым, а в планах у них – превращение в крупную космическую державу, которая могла бы на равных общаться с нынешними государствами-лидерами этой сферы.

Согласно заявлению министру науки РК Ли Чжон Хо, для дальнейшего подтверждения надежности и работоспособности ракеты-носителя «Нури» они до 2027 г. намерены провести еще четыре запуска, первый из которых состоится в первой половине следующего года. На это заложен бюджет в 687,4 млрд. вон (около 530 млн. долл.). В процессе этих стартов на околоземную орбиту планируется вывести в общей сложности 13 малых и средних спутников.

Совсем скоро пойдет активная фаза реализации корейской программы освоения Луны. Корейцы в августе на американской ракете-носителе планируют запустить спутник «Танури». 6 июля это устройство уже было доставлено из Кореи в США. «Танури» к декабрю должен выйти на орбиту Луны на высоте 100 км и в течение года (до декабря 2023 г.) будет обследовать Луну, делая подробные фотографии поверхности и подбирая площадку для приземления корейского лунохода. Последний же планируется доставить на Луну через несколько лет при помощи уже корейской ракеты-носителя следующего поколения KSLV-III. Луноход Страны утренней свежести должен начать путешествовать по поверхности Луны в 2031 г., что сделает (если всё пройдёт успешно) Южную Корею четвертой – после CCCР, США и Китая – страной, которая сможет направить свой аппарат на природный спутник Земли.

Вот "Танури" и как он летать будет вокруг Луны (взято из "Чунан Ильбо")




Что же касается ракеты-носителя следующего поколения KSLV-III, которая должна стать основной космической «рабочей лошадкой» Кореи ближайшего будущего, то на этот проект выделено 1,9 трлн. вон (около 1,5 млрд. долл.). У новой ракеты будут пять двигателей мощностью 100 тонн каждый в первой ступени и два двигателя мощностью по 10 тонн на второй ступени при возможности выводить в космос до 10 тонн полезной нагрузки (для сравнения, напомним, что запущенная 21 июня KSLV-II рассчитана только на грузы до полутора тонн). Первый запуск KSLV-III запланирован на 2030 г., а в 2031 г. эта система должна доставить на Луну корейский луноход. Вот эта ракета-носитель уже куда более серьёзная и даст возможность Корее существенно расширить количество доступных для реализации космических проектов. Некоторые в Корее уже поговаривают о программах освоения других планет Солнечной системы – Марса, Венеры, хотя и понимают, что до этого придется пройти еще немалый путь.

Сеул также не скрывает, что он намерен активно развивать и военное направление использования космоса, в том числе развитие орбитальной группировки спутников-шпионов, а также поговаривают о возможности и создания на основе ракет-носителей межконтинентальных баллистических ракет.

Впрочем, космос для Кореи – не только и не столько вопрос национального престижа и обеспечения военной безопасности, но и возможность зарабатывать деньги. Коммерческому направлению будет уделяться особое внимание. Корейцы намерены создать собственную навигационную систему, для чего надо выводить большое количество спутников.

Планируется также активно выйти на мировой рынок запуска спутников для других стран. Согласно статистике, в период с 2010 по 2020 гг. в мире было выведено 2663 спутника, но в ближайшие десять лет различные страны мира собираются вывести в пять раз больше – 12 510. Объем рынка запусков, согласно данным компании Fortune Business Insights, увеличится с 14,21 млрд в 2022 г. до 31,9 млрд. долл. в 2029 г. Согласно оценкам компании Morgan Stanley, составлявшая в 2020 г. 251 млрд. долл. мировая космическая индустрия к 2040 г. увеличится в масштабах до 1 трлн. 100 млрд. долл. И Южная Корея намерена получить свою значительную долю этого растущего мирового «космического пирога» - как путем запуска спутников на коммерческой основе, так и путем предоставления других услуг.

Для обеспечения прибыльности, рентабельности и стимулирования конкуренции правительство РК планирует активным образом привлекать в эту сферу частные компании, передавая им технологии и обеспечивая финансовую и прочую поддержку. На острове Венародо, где расположен космодром «Наро», будет создан полноценный космический кластер, где будут собраны компании отрасли. Соответствующий закон должен пройти одобрение в парламенте РК в октябре этого года. На развитие кластера до 2031 г. будет потрачено 800 млрд. вон. Там разместятся производственные, исследовательские, информационные мощности компаний отрасли, там же собираются готовить и новых специалистов. Для всего этого на острове создадут специальную «космическую промышленную зону» площадью 306 тысяч кв м.

Сам же космодром «Наро» будет расширен. Сейчас на нем существуют пока две крупные пусковые площадки и строится одна малая. К 2031 г. на космодроме таких площадок будет в общей сложности пять – две большие и три малые.

Кстати, частные компании будут активно привлечены в качестве партнеров уже и на этапе следующих запусков «Нури». Во второй половине этого года министерство науки РК должно определить главную компанию, которая будет отвечать за очередной запуск «Нури». Эта частная фирма получит от KARI соответствующие технологии. При следующих запусках «Нури» частным компаниям будут переданы уже все этапы реализации запусков – от проектировки и сборки до непосредственно старта. «Если мы хотим как следует развивать космическую отрасль, то без активного привлечения частных компаний, создания конкуренции между ними не обойтись», - цитирует издание «Чосон Ильбо» слова профессора Корейского аэрокосмического университета Чан Ён Гына.

Впрочем в Южной Корее уже определились лидеры космической отрасли среди «частников». Тот же концерн Hanwha, который отвечал за создание двигателей для ракеты-носителя «Нури», намерен до 2030 г. инвестировать в космос самостоятельно или через дочерние компании несколько миллиардов долларов. Помимо двигателей компания будет работать в сфере развития спутников, систем связи и информации. Отвечавшая за координацию всего процесса сборки «Нури» компания Korea Aerospace Industries (KAI) уже активно занимается военным и гражданским направлением спутников, собираясь в том числе выйти на рынок услуг по съемкам из космоса. Korean Air, которая является ведущей авиакомпанией страны и которая активно участвовала в проекте «Наро», ведет разработку двигателей для малых аппаратов, беспилотных и иных систем. Корейцев очень впечатлила история и успех частного предпринимателя Илона Маска и его компании SpaseX. Вот в Стране утренней свежести надеются, что со временем и у них появится такой же инновационный лидер космической сферы из рядов частного бизнеса.

Глядя на амбициозные планы корейцев, автору эти строк запомнились сказанные в 2007 г. слова одного из российских специалистов, который работал с корейцами в рамках проекта «Наро»: «Сейчас они учатся у нас, но учатся очень быстро, у них замечательная собственная научная и производственная база, есть передовые решения в области электроники, систем связи. Очень скоро эти наши ученики превратятся в наших конкурентов», - сказал россиянин. Как говорится, «как в воду глядел», что, впрочем, с учетом подхода Кореи к развитию других новых отраслей было предсказуемо и неизбежно. На космическом рынке мира появляется новый игрок в лице Южной Кореи, который бросит вызов ведущим державам, включая США, Россию, Китай и ЕС.

Эксперты правда отмечают, что до полетов на Марс и Венеру Корее еще очень далеко. Кроме того, они хоть и создали собственную ракету-носитель «Нури», но все же без согласия США не могут выводить на орбиту тяжелые спутники, так как в них до сих пор используют американские комплектующие, за которыми власти США установили жесткий контроль. Потому над полной независимостью еще придется потрудиться, но начало уже положено. Южная Корея 21 июня вошла в клуб космических держав планеты, имеет свой космодром, может создавать свои спутники, свои ракеты-носители, имеет технологии, финансы, передовую промышленность и желание развиваться в этой сфере, а потому с корейцами нельзя не считаться даже в «космическом масштабе».

Оригинал и комментарии

Продолжение. Предыдущее здесь.




Продолжатель

В историю Сальвадора генерал Барриос вписан золотыми буквами, как однозначно позитивная фигура. Разумный, патриотичный, сделавший много хорошего, в конце концов, обеспечивший рывок в Прогресс, - но вот ведь вопрос вопросов: а что такое Прогресс? То есть, ясно, конечно: очищение от старого, утверждение нового, инновации, акции, дивиденды, экономический бум, средний класс, технологические прорывы etc., etc., etc., - но это для тех, кто вписался в рынок. А для тех, кто не вписался, - то ли деньжат не хватило, то ли смекалки, то ли шустрости, - этот самый Прогресс подчас оборачивается, как минимум, сломанными судьбами, - но кому это интересно?

Впрочем, конкретно дону Херардо в этом смысле повезло. В более развитом, чем другие государства перешейка Сальвадоре к моменту его взлета начальная стадия уже миновала, Царь-Кофе утвердился, индейцев, в общем, ограбили, недовольство Прогрессом прищемили (помните «крестьянского короля» Анастасио I?), так что, президент Барриос просто оформлял уже случившееся. Вот останься он у власти сколько-то долго, скажи вслед за «б» еще и «в», и «г», глядишь, на глянце в памяти людской и осталось бы пятнышко, а так что ж? – однозначно светлая личность.

И важнейшая особенность этой личности заключалась в том, что он, будучи фанатом Морасана, своего учителя и кумира, во главу угла всю жизнь ставил возрождение Федерации. Не особо задаваясь вопросом, а для чего нужна Федерация, если для объединения нет реальных предпосылок, - которых таки не было, несмотря на приход Великого Кофе. Напротив, теперь, когда запахло крутыми барышами, местные элиты тем паче не могли понять, зачем нужен какой-то центр, спускающий циркуляры и забирающий часть доходов.

Тем не менее, в отличие от кумира и учителя, дон Херардо не жил отвлеченными идеями Века Просвещения. Он многое знал, многое понимал, объехав всю Европу, многое из поездки вывез, - и сознавал необходимость как-то приспособить Великую Цель к реалиям нового времени. И что действовать следует очень осторожно, в первую очередь, не раздражая Гватемалу, где к Прогрессу вообще относятся с подозрением, а любые поминания Федерации сродни мулете в руках torero, тоже сознавал, в связи с чем, первый свой официальный визит (декабрь 1860-январь 1861) нанес в Сьюдад-Гватемала.

И визит удался на славу. Гость был вежлив, тактичен, готов к самым широким компромиссам, возложил цветы к могилам героев, павших в войне против Морасана, уважительно общался с «генералами» орденов и высшими иереями, которых (это знали все) недолюбливал, - короче, произвел самое лучшее впечатление. Оценив это по достоинству, радушное гостеприимство проявил и хозяин, дав понять, что, в принципе, либералам не враг, и у него в аппарате тоже либералы имеются.

Вот, скажем, генерал Круз («Так точно!», - щелкнул каблуками дон Серапио), или, допустим, наш интеллигентный депутат Гарсия Гранадос («Чуффандин», уже вернувшийся из Парижа и ставший непримиримой, но лояльной оппозицией, закивал и на хорошем французском процитировал что-то весьма революционное). И далее, выступая перед публикой, оба президента горячо ратовали за мир, дружбу и вечное добрососедство на условиях невмешательства во внутренние дела.

В таком же тоне писали о визите и официальные газеты, - и в целом, расстались тепло, хотя, конечно, были и такие, кто втайне, в монастырских кельях и стариных особняках ворчал, не понимая, зачем вообще был нужен этот визит, если волк, сколько его ни корми, все равно в лес смотрит.

Что ж, в какой-то степени так оно и было. Не стремясь с кем угодно враждовать, президент Барриос не мог и не собирался поступаться принципами, тем паче, тщательно обдуманными и практичным. И молчать тоже не мог, на первое время просто в порядке обмена мнениями.

«Наши республики, - писал он в сентябре 1860 президенту Гондураса (консерватору, но «очень умеренному»), - находятся в тяжелейшем положении. У нас нет возможностей жить безопасно и достойно. По сути, наши страны – жалкие пародии. Я вправе так говорить, потому что являюсь сейчас главой одной из этих государств.

Как Вам известно, мой друг, я объездил полмира, побывал в Европе, в Америке, я очень хорошо знаю, что такое настоящие нации и что такое настоящие правительства, и мы, увы, являемся посмешищем в глазах политических деятелей земного шара. С этим нужно что-то решать. Да, есть сложности, большие сложности, но начать можно с малого.

Допустим, объединить Гондурас с Никарагуа, а Сальвадор с Гватемалой в “малые федерации”, а их связать союзным договором. Коста-Рике же с ее упрямым желанием жить отдельно, я бы предложил статус наблюдателя, чтобы она сама увидела все преимущества и пожелала присоединиться».

Это, конечно, было прощупыванием: генерал Сантос Гвардиола «федерализм» не признавал, однако в его близкий круг входили многие видные либералы (в том числе, «вице» и спикер Ассамблеи). Таким образом, дон Херардо забросил наживку, и оставалось только ждать. Благо, как раз в это время у президента Гондураса начались серьезные трения с церковью, - и об этом, думается, есть смысл рассказать подробнее.

Вообще-то, сеньор Гвардиола, будучи искренне верующим, с падре всегда ладил, однако, как мы уже знаем, незадолго до того сумел достичь очень выгодного соглашения с англичанами, передавшими Гондурасу спорный архипелаг Баия, но одним из условий Лондон, поскольку на островах жили и подданные Королевы, и граждане США, - естественно, протестанты, - поставил внесение изменений в Конституцию, согласно которой единственной религией в стране считался католицизм.

Такая новелла лишала гондурасский «костел» множества приятных бонусов, и епископ Комаягучо, человек жесткий, не преуспев в попытках переубедить президента, отлучил главу государства от церкви. Своей волей, без консультаций с Папой, который позже отменил отлучение, - однако это было позже, а реакция пошла сразу.

Дисциплинированные падре на местах начали агитировать простой люд «не мириться с явление Дьявола», затем то там, то тут пошли волнения, вскоре превратившиеся в масштабный мятеж на всей территории страны, - бессмысленный и беспощадный, потому что люди, которые всегда чем-то недовольны, но Бога все же боятся, веруя, что исполняют волю Божью, ринулись вымещать все обиды.

Власти в итоге беспорядки подавили, но с трудом, с немалыми жертвами, - а соседний Сальвадор очень помог в подавлении «бунта темных фанатиков»: перекрыл границу, арестовал и выдал многих падре, взявших оружие в руки, даже войска в помощь прислал, - так что у окружения генерала Гвардиолы появились дополнительные аргументы в пользу идеи дона Херардо, и теперь президент Гондураса к этим аргументам прислушивался.

Правда, - вот беда, - 11 февраля 1862 дон Сантос стал единственным президентом Гондураса за всю его историю, убитым не просто при исполнении, а прямо на дому. Просто постучали, - якобы важное письмо, - и охрана впустила, а когда он вышел из спальни, посетитель разрядил обрез в живот главе государства. И вот тут вновь никак не обойтись без отступления, ибо на сцену выходят новые люди, которым предстоит сыграть немалую роль в сюжете. Итак, скобка открывается…



Картечь и кулуары

Сперва факты. За пару дней до покушения на улице неизвестные застрелили шефа президентской охраны, - а организатором покушения стал его преемник. Так, во всяком случае, считается, ибо сразу после убийства этот преемник с несколькими подчиненными, включая наемного киллера, появился в казарме столичного гарнизона, где явно рассчитывал найти поддержку, и призвал солдатиков «отомстить за святых отцов».

Однако начальник гарнизона, полковник Хосе Мария Медина, арестовал путчистов, объявил себя «временным президентом», - поскольку ни «вице», ни спикера Ассамблеи в городе не было, - быстро-быстро провел следствие, потом суд и всех причастных к аттентату расстреляли, а затем полковник Медина чин-чином передал полномочия спешно вернувшему в город спикеру Франсиско Монтесу, сеньору весьма либеральных убеждений, через пару дней, в свою очередь, передавшему их Викториано Кастельяносу, законному вице-президенту, тоже либеральному, хотя и не весьма.

Это убийство, до сих пор не раскрытое, поныне остается одной из жгучих тайн гондурасского прошлого, и тамошние историки давно отчаялись докопаться до истины. Официально, как доложил срочно повышенный в генералы Хосе Медина, преступление совершили «фанатики» (с негласным уточнением: «вероятна, но не доказана причастность Гватемалы»), неофициально же в кругу друзей погибшего ходила иная версия, о которой, однако поговорим позже.

В любом случае, гибель генерала Гвардиолы подтолкнула «элиты» Комаягуа, скажем так, влево : уже 3 марта стартовали переговоры с Сальвадором, а 25 марта 1862 президенты двух стран заключили «Договор о мире и дружбе», с пунктами о единой таможенной системе и военной взаимопомощи, - практически о конфедерации, - ратифицированный невероятно быстро, -после чего сеньор Кастельянос, пожилой и очень хворый, ушел из политики, а страну вновь возглавил тот же спикер, Франсиско Монтес, разделявший идеалы «морасанизма». Скобка закрыта.

Итак, пусть и весьма неординарным образом, первый шаг к исполнению политической мечты Барриоса свершился. А вот в Никарагуа, куда он тоже писал доверительные письма, позитива не наблюдалась: тамошний президент, генерал Томас Мартинес, будучи человеком разумным, даже мудрым, при этом весьма уважал церковь, а церковь шуры-муры с «якобинцем» Барриосом, мягко говоря, не одобряла.

Однако факт, как и беда, один не ходит: весной 1862 в Мексике высадился французский экспедиционный корпус, посланный Наполеоном III на помощь тамошним консерваторам, воюющим с тамошними либералами, - то есть, на землю Латинской Америки пришли иностранные войска, и никарагуанское правительство, ушибленное Уокером, отреагировало мгновенно, циркуляром МИД, разосланным по всем столицам перешейка:

«(…) Если бы Центральная Америка управлялась единым правительством, наше положение не было бы таким опасным. К сожалению, наша раздробленность многих подталкивает на осуществление крупных перемен. Если великая идея о создании единой нации не может быть сейчас осуществлена, то, во всяком случае, перед лицом угрожающей всем нам опасности наши правительства должны объединить свои усилия…»

Первый ответ, из Гватемалы, поражал воображение. Дон Рафаэль Каррера не просто категорически отверг любые предложение о какой угодно форме объединения, но полностью одобрил действия мексиканских консерваторов, вернувших церкви все права, и даже, хотя и косвенно, на уровне «с пониманием», приветствовал появление французов. А вот Барриос отреагировал иначе. Не имея прямого контакта с сеньором Мартинесом, он немедля отправил письма генералу Максимо Хересу, лидеру никарагуанских либералов, хотя и сидевшему не у дел, но имевшему крутые связи:

«Бесспорно, даже военный союз – важный шаг вперед. Если ваше правительство склоняется к такому мудрому шагу, сейчас самое время. Друзья в Гондурасе к этой идее сейчас очень благожелательны, уверен, они согласятся войти в союз с Никарагуа и Сальвадором, на Коста-Рику не стоит обращать внимание, а Гватемала, как Вам известно, сейчас испытывает серьезные экономические трудности из-за падения цен на кошениль, поэтому едва ли готова воевать. С этой стороны сегодня нет угрозы».

Как видим, в данном случае, предложение скромное. Для начала хотя бы создать некий «наднациональный орган», можно коллегиальный, выделив ему для работы некий «особый» (ни в коем случае не федеральный!) округ,- допустим, в сальвадорском Сан-Мигеле, и только для общей обороны от внешнего врага. Дабы никакой Уокер впредь…. – и ничего больше.

Против такой постановки вопроса в Никарагуа не возражали, говорить (естественно, в режиме строжайшей секретности) согласились, - но слухами земля полнится, и в июне из Сьюдад-Гватемала в Манагуа был переведен епископ Хосе Пуньоль Айсинена, гватемалец, член Семьи, и этом очень авторитетный прелат, слывший на перешейке мудрецом, бессребренником и даже «почти святым», к тому же невероятно красноречивый.

Президент Мартинес, очень религиозный, воспринял это, как высокую честь, быстро подпал под ласковое влияние, а новый епископ быстро объяснил главе государства, что паниковать не нужно: французы в Мексике помогают «нашим», защищающим сакральные ценности от «ультра-ненаших».

Логика его была безупречна, аргументация безукоризненна, а просьба «не отказывать в милосердии достойным, порядочным людям, покинувшим свой дом во имя любви к Господу» привела к тому, что Мартинес, ранее к эмигрантам из Сальвадора равнодушный, взял под их под покровительство, быстро сойдясь с зачастившим в Комаягуа сеньором Дуэньясом.

При таком раскладе тайное, как водится, стало явным. Мартинес «совершенно секретным» письмом уведомил Карреру о предложении из Сан-Сальвадора, после чего МИД Гватемалы опубликовал в официозе текст за подписью дона Рафаэля. И сказано было там, что единство необходимо, без единства никак, но опыт распавшейся Федерации свидетельствует: союз пяти государств не может быть долговечным, потому что кто-то из равных всегда попытается стать равнее других. Поэтому Гватемала против.

Но Гватемала не против реального, прочного единства, и предлагает, если уж объединяться всерьез, то на старых принципах: с Гватемалой во главе, как при испанцах, и новых принципах, как в Штатах, с автономией на местах, но подчинением провинций центру. Такое единство Святая Церковь, конечно, благословит. И финал: «Если кто-то из политиков настаивает на ином решении, он, что бы ни говорил, красуясь подобно павлину, несомненно, больше любит себя в Центральной Америке и свою власть над Центральной Америкой, чем Центральную Америку».

В сущности, все было сказано более чем открыто, - Гватемала определилась, и Никарагуа тоже (в сентябре сеньор Мартинес и вовсе подписал секретный пакт о союзе с Каррерой и сотрудничестве с сальвадорской эмиграцией), а спустя несколько дней заявила позицию и Коста-Рика. Там дорожили своим покоем и внимательно присушивались к мнению Лондона, где Барриоса, слишком похвально отзывавшегося о США, опасались, а планы его оценивали, как «амбициозные и несвоевременные».

Подтверждая полную поддержку решению президента Никарагуа, в Манагуа из Сан-Хосе проездом через Сьюдад-Гватемала прибыл лично глава МИД Коста-Рики с дружескими сувенирами: 1000 «сестренок Энфилд» с боекомплектом и 25 тысяч песо беспроцентного займа под гарантии «Барклай-банка», и хотя никаких агрессивных заявлений на брифинге никто не делал, журналисты уже вовсю прогнозировали «обуздание Павлина».

Что любопытно, в ходе визита министр повидался с сеньором Максимо Хересом, тем самым лидером никарагуанских либералов, с которым давно дружил, и в приятельской беседе пояснил, что «Сегодня прекрасная идея прочного союза, в сущности, игра умов, фантазия, не имеющая реального фундамента. Ею воспламеняют себя отдельные политики, грезя величием, народам же нашим она просто не нужна. Славно было бы, прислушайся к моим словам ваши друзья».

Ответ никарагуанца, как вспоминает Фелипе Иглесиас, его секретарь, был таков: «Не говорите мне про народы! Наши народы не понимают этого вопроса и не понимают своих собственных интересов. Они пока что всего лишь дети, и их, как детей, нужно учить, начиная с азбуки. Их надо силой заставить принять единство. Единство само по себе принесет столько преимуществ и обеспечит такой прогресс, что все жертвы будут тысячекратно вознаграждены...».

Четко. Не знаю, кому как, но, на мой взгляд, основы мировоззрения либералов (что тогда, что сейчас, что там, что везде) этой максимой исчерпаны до дна. Отжав воду: наши (то бишь, их) идеи единственно верны, сомнению и обсуждению не подлежат, в борьбе за их торжество допустимо все, ибо когда-нибудь все окупится сторицей. Естественно, под нашим (то бишь, их) чутким руководством.

Точка. Без дискуссий. А пресловутые «народы», ради которых типа всё, ничего не понимают, поэтому должны слушаться тех, кто лучше понимает, что народам нужно, а что не нужно. В противном случае, если станут шалить и буянить, их поставят в угол или высекут, как испорченных детей, им же во благо…



Слово за слово

Как по мне, именно в этом и кроется причина постоянных неудач первого и второго поколений центральноамериканских либералов. Они клялись именем народа, подчас умирали за народ, но реально на народ, - то есть, широкие массы, - им было плевать. Тупое, непросвещенное, инертное стадо, которое подчиняется только кнуту. А стало быть, и пресловутым широким массам было плевать на либералов, они куда охотнее слушали консерваторов, гарантировавших жизнь без непонятных экспериментов, и святых отцов, объясняющих, что за тяготы тут воздастся Там.

Правда, - и это следует признать, - Херардо Барриос, в отличие от предшественников, людей Века Просвещения, многое понимал (отсюда и личный контроль над развитием «народных школ», и многое другое), но совершенно прав сальвадорский историк Лопеса Вальесильоса:

«Барриос, внимательно следя за событиями в Европе старался следовать в русле, предлагаемом Европой. Он не видел в своих “реформах”, куда более умеренных и практичных, нежели мечтания Морасана, ничего крамольного, считал их “отвечающими духу времени”, и видя, что противники объединяются, считал, что сможет переиграть их всех сразу».

Короче, обстановка накалялась вне зависимости от чьих-либо желаний, сбить градус не представлялось возможным, и вполне понятно, что кипение страстей выливалось в мир с газетных полос, в основном, официозных, а значит, имевших право ссылаться на информированные источники.

«Зачем Сальвадору, если он так миролюбив, формировать батальоны “нового образца”, создавая, кроме пехоты, регулярную кавалерию? Не повод ли это соседям Сальвадора тревожиться за свою безопасность и готовиться к возможной защите Отечества?», - спрашивали гватемальские СМИ, а дон Херардо, действительно, формировавший «профессиональную, а не эмпирическую армию», давая интервью, настаивал, что Сальвадор никому не угрожает, и вообще, не надо вмешиваться в наши внутренние дела.

Еще больше нагнетал вопрос об эмигрантах. Беглая оппозиция, сбежавшая под крыло дона Рафаэля, ранее крикливо-рыхлая, к этому времени консолидировалась. «Паук», - то есть, Франсико Дуэньяс, - кого-то оттеснил, кого-то скомпрометировал, кого-то как-то улестил и стал признанным лидером беглых, создав эффективный, четко работающий, неплохо финансируемый из разных источников штаб. Естественно, это тревожило дона Херардо, но многочисленные требования пресечь деятельность эмигрантов генерал Каррера игнорировал. Однажды даже пояснив:

«Барриос сделал Ирунгарая министром, Барриос принял Гонсалеса в армию. Несколько раз я указывал на это и просил их уволить, но президент Сальвадора считал это явным вмешательством во внутренние дела нации и попыткой навязать его стране вассалитет. Что это, как не враждебные действия?. А лица, о которых он говорит, - частные персоны, не состоящие на государственной службе, никак со мной не связанные, и я ничего не могу поделать. Некоторые в Сан-Сальвадоре называют меня абсолютистом и нарушителем Конституции, но я, во всяком случае, не конспирировал против законного президента, и я не вывозил спикера Ассамблеи на границу в мешке».

Крыть было нечем. Действительно, дон Рафаэль пришел к власти абсолютно законно, а дон Херардо отнюдь: предшественника он буквально затравил, а «Паука», в самом деле, вышвырнули из страны в мешке.
И действительно, «Паук» с присными, в каких бы отношениях ни пребывали с властями Гватемалы, юридически оставались никем, - просто политбеженцы, - а президент Сальвадора, в самом деле, принял в армию Сантьяго Гонсалеса, гватемальского майора, попытавшегося выступить против Карреры и чудом сбежавшего, причем произвел его в полковники.

Более того, сеньор Барриос, в самом деле, назначил военным министром Мануэля Ирунгарая, «глашатая» гватемальской оппозиции, личного врага Карреры, организовавшего травлю дона Рафаэля в парижской прессе, - а к тому же, еще и латентного атеиста, 15 сентября, на приеме по случаю Дня Независимости, касаясь недовольства «народными школами со стороны церкви», публично заявившего: «Официальная позиция нашего правительства заключается в том, что причиной социального упадка народов Центральной Америки были и есть злоупотребления духовенства», - что вызвало ярость в курии, гневный призыв епископа к сопротивлению «безбожным властям», его арест и высылка под конвоем в Гватемалу.

Короче говоря, соглашения трехлетней давности на глазах превращались труху. Формально дон Херардо не делал ничего предосудительного, - он реорганизовывал армию, принимал на государственную службу компетентных единомышленников, которым мог доверять, расширял сферу светского образования, - но фактически каждым своим действием он топтал красные линии, наступать на которые пожизненный президент Гватемалы считал недопустимым. Иначе просто не получалось, и градус шел вверх.

«Однажды ночью, в конце августа или начале сентября, - вспоминал позже маршал Савала, один из ближайших к дону Рафаэлю людей, о котором мы еще поговорим, - Главный собрал нас, как это изредка бывало, на дружескую трапезу. Все было, как обычно, достойно, очень мило, но примерно за час до полуночи он велел принести портрет президента Сальвадора, установил его так, чтобы держался крепко, и внимательно вглядываясь в изображение, после третьей рюмки aguardiente негромко, очень задумчиво произнес: “Да. Да. Наверное, иначе никак”. В том момент ни я, ни (длинное перечисление имен. – ЛВ) не придали этому значения».

При этом, помимо дипломатических шпилек, с начала 1862 наращивал накал информвойны официоз обеих стран, постепенно (ибо власти не одергивали) теряя всякое понятие о «красных линиях», и наконец, 20 ноября в Gaceta del Salvador появилась передовица без подписи:

«О да, призреть сирых – это так по-христиански! Но интриганы и отщепенцы, покинувшие Сальвадор в страхе перед многократно заслуженным наказанием, не только нашли там приют. Они получают от генерала Карреры все необходимое для вторжения и кровопролития, а министры в ответ на справедливые вопросы отделываются пустыми словами или даже лгут. Но ведь министры – лишь сообщают мнение главы государства. Неужели генерал Каррера, постоянно поминающий имя Господа нашего, служит Князю Лжи? Мы с прискорбием вынуждены сказать, что да, именно так».

Об авторстве этой статьи сальвадорские историки спорят. Кто-то видит «острый, легкий стиль» того самого Итугаррая, кто-то сомневается, но не суть. Суть в том, что прямое обвинение дона Рафаэля в службе Врагу Рода Людского по всем понятиям было либо перебором идиота, либо осознанным демаршем с очевидными последствиями, и 4 декабря МИД Гватемалы, официально объявиво разрыве дипломатических отношений, подытожило:

«Защищать бедных изгнанников, припавших к нашему алтарю, помогать им, опекать их. Таков долг гватемальцев перед Святой Девой, и не следует определенным политикам известных государств указывать нам, как должно оказывать на нашей территории помощь несчастным, чья вина лишь в том, что они мирно протестовали против произвола властей. Будь благословен день, когда Божьей волей они смогут вернуться под родной кров, откуда их безжалостно прогнал свирепый диктатор!».

Колесо раскрутилось до отказа. Правда, консул США предложил себя в посредники, и дон Херардо, старавшийся наводить мосты со Штатами (конечно, с Севером), согласился, но генерал Каррера янки не доверял в принципе, и не сошлось. Потом пришло аналогичное предложение от сеньора Мартинеса, из Никарагуа, и вроде бы возможность переговоров наметилась, однако под самое Рождество из Манагуа прилетел «черный лебедь».

Там, понимаете, близились выборы, на которых либералам опять ничего не светило, и генерал Максимо Херес, их лидер (который рассуждал про народы) попытался сыграть по старым правилам. Однако «революцию» пресекли на старте, и среди трофеев, в сумке, брошенной кем-то из «полковников» при бегстве, нашлась пара-тройка специфических писем, прочитав которые президент Мартинес, - как никак, экс-бизнесмен, - сведя дебет с кредитом, тоже разорвал отношения с Сальвадором.

Вот на таком фоне всей страной, то есть, обеими странами, отложив все нехорошее, встретили Рождество, потом либералы отметили входивший в моду, категорически непонятный консерваторам и осуждаемый церковью Año Nuevo, а затем наступил 1863 год, и этот год обещал быть очень насыщенным…

Продолжение следует.

Оригинал и комментарии

Вот тот самый чувак, которого отлучили от синагоги за отказ дать развод жене. "Пока не отпустит свою жену из плена"

Оригинал и комментарии

Продолжение. Предыдущее здесь.

Пост сдал

Человек смертен, но что еще хуже, внезапно смертен. Рафаэль Каррера умер 14 апреля, в Страстную Пятницу 1865 года, в один день с земным воплощением Того, в чьей милости никогда не сомневался. Умер безвременно, - 51 год не возраст, - можно сказать, по собственной вине. Пребывая в небольшом имении на окраине столицы, он приказал подать на обед тушеные овощи, приправленные соусом чильтепе, - самая острой в мире разновидностью перца, - за год до того категорически запрещенным врачами, углядевшими какие-то проблемы то ли с желудком, то ли с кишечником.


Генерал, однако, запретом пренебрегал, потому что соус был из запасов, наготовленных покойной сеньорой Петроной, о которой он крепко тосковал, и сколько-то раз сходило, а теперь не сошло. Острая боль, рези, диарея, кровавая рвота, резкое общее ухудшение, и когда его доставили в резиденцию, эскулапы, осмотрев пациента, развели руками: дескать, все сейчас в руках Божьих, а пациенту становилось все хуже и хуже, хотя сознания он не терял и узнавал всех.

Естественно, засуетились. У постели возникли министры, генералы, государственный секретарь, видные члены Семьи, много святых отцов, - короче, «вся Гватемала». Срочно вызвали детей, - шестерых законных, девятерых незаконных, но признанных церковью законными (в благодарность за все, что дон Рафаэль для нее делал, церковь официально определила, что походы главы государства налево – не прелюбодеяния).

Как сообщает очевидец, тишина царила такая, что даже легкий шепот казался криком. Ловили каждое слово, но умирающий не имел сил говорить. В какой-то момент, в полубреду, отчетливо пробормотал: «Петронилла, Петронилла…». Затем, попытавшись привстать, обвел присутствовавших прояснившимся взглядом и отчетливо произнес: «Заботьтесь о моих бедных индейцах…», откинулся на подушки, встрепенулся, прошептал «Господь мой, Святая Дева…», - и впал в полузабытье.

В самый последний момент, примерно в половину девятого, появился плачущий архиепископ с кипой наплечников, присланных болящему всеми монастырями столицы, с его помощью умирающий, как мог, причастился, пошептал что-то, сочтенное исповедью, перекрестился в последний раз, прикрыл глаза, - и через несколько минут доктор Вальдес, главное светило Сьюдад-Гватемалы, поднеся к устам пожизненного президента зеркальце, «печальным и торжественным голосом констатировал смерть».

А потом… Впрочем, о «потом» пусть расскажет Рамон Аристидес Салазар, видный гватемальский раликал-либерал, юрист и публицист, свидетель, а затем активный участник многих последовавших событий, оставивший благодарным историкам два  тома  интереснейших мемуаров:

«В те дни я был совсем молод, но ясно помню ощущение некоего свежего ветерка, ворвавшегося в раскрытое окно и рассеявшего затхлость. Ничто не было ясно, кроме того, что рухнула стена, ограждавшая Гватемалу от всего светлого, преграждавшая путь порядку, культуре и цивилизации. Чудесное предвкушение чего-то нового, каких-то замечательных перемен обуревало нас, и было тяжело смотреть на торжество дикости, творящейся вокруг.

Священники и монахи молились в те дни прямо на улицах, преклонив колена, и на их лицах было написана столь глубокая печаль, что не знай мы, насколько лицемерны эти святоши, в искренность их скорби, пожалуй, можно было бы и поверить. На каждом шагу можно было встретить оборванных пеонов, пришедших из отдаленных гасиенд. Использовав случай, чтобы не работать, они толпились у собора, мешая приличным людям достойно скорбеть, а с ними заполнили город и дикари, спустившиеся с гор, царапая себе лица палками в знак огорчения и моля усопшего вернуться.

В этом странном, отвратительном скопище цивилизованному человеку опасно было находиться, куда ни глянь, взгляд оскорбляло варварство, и среди всей этой невежественной толпы лишь время от времени, по ясным взглядам, по светлым лицам, по едва заметным улыбкам мы узнавали своих, приветствую их легким поклоном, а они отвечали нам тем же».

К сожалению, ни один из варваров, осквернивших в те дни взор и слух молодого столичного либерала, мемуаров не оставил, так что предъявить альтернативное суждение не могу, - да, наверное, и не нужно. А вот что, на мой взгляд, необходимо, так это, прощаясь с доном Рафаэлем, попытаться понять, чего же хотел, к чему стремился этот человек, почти четверть века так или иначе определявший политику всего Перешейка. Это не так просто, но по письмам, по коротким высказываниям, донесенных до нас в воспоминаниях людей, близко его знавших, попробовать можно. Итак:

«О, эта независимость! Мы не хотели ее, наши лучшие времена были при короле, но  независимость обрушилась на нас, когда король ушел, и раз уж так вышло, что он не вернется, её нужно беречь, как высшую ценность. Нужно строить свой дом, не позволяя никому навязывать нам чужие нам порядки».

«Никому не позволю унижать церковь. Без святых отцов мы не сможем общаться с Господом. Да, среди них есть люди недостойные. Недостойные люди есть везде, но, представ перед лицом Всевышнего, духовные лица за свои грехи ответят страшнее, чем мы, обычные люди».

«Эти образованные господа, - они хотят власти на том лишь основании, что они имеют образование и умеют бойко говорить. Уж поверьте, получив власть, они употребят всю свою ученость, чтобы обманывать доверчивых невежественных людей, до которых им нет никакого дела».

«Два реала в день, куриные крылышки в соку и una copa агуардьенте в воскресенье, - вот что нужно пеону, а для индейцев пусть живут, как хотят. И пусть детишки учат азбуку. А господа живут в двадцать раз лучше простых людей, и этого хватит. Жить лучше простых людей в сто раз, - грех гордыни».

Вот, собственно, все. Никаких высоких теорий. Человек от земли, он и рассуждал по земному, и жизнь выстраивал, как чувствовал. Но мы-то с вами можем потеоретизировать, не так ли? Пусть даже придется еще раз, - и не факт, что в последний, - повторить некоторые азбучные истины.

Гватемала, если помните, веками жила за счет экспорта кошенили, алого красителя, добываемого из насекомых. Пеоны, - арендаторы, издольщики, члены «эхидос» (общин), «коренные» на землях своих племен, - все они производили кошениль, а церковь занималась экспортом. Промышленности не было, «падроны» покупали все, чего хотели, за рубежом, а нужды абсолютного большинства населения с лихвой обеспечивали местные ремесленники.

И всем всего хватало, - но при феодализме. А капитал такого не признавал. То есть, книжные идеалисты вроде дона Франсиско Морасана ни о чем подобном не думали, они боролись за чистую Идею, но, в общем, либералы (прямо скажем, буржуазия), получив независимость, попытались отнимать землю у общин, калеча жизнь простецов и «коренных», - и вот отсюда-то, из обиды и злости сотен тысяч «невежественных дикарей», появился Рафаэль Каррера, человек с ружьем, сказавший «Нет!».

Он выбросил либералов из политики, вернул общинам «коренных» и «эхидос» отнятые земли, освободил общинников от «незаконных» трудовых повинностей, защитил ремесленников от конкуренции с импортом. То есть, говоря в совсем уж академическом стиле, без всяких модных теорий, просто на базе жизненного опыта и здравого смысла, попытался строить, скажем так, «национальный капитализм», развивая внутренний рынок с ориентацией на экспорт. С опорой на «низы» и армию, как гарант.



Пост принял

Короче говоря, президент Каррера инстинктивно боялся Царя-Кофе, приход которого означал, как он видел, лишение «коренны» их земель и разгон «эхидос», - и вот отсюда, именно отсюда «Враг всего светлого, противопоставлявший себя порядку и цивилизации» из уст двух поколений либералов. Хотя, между прочим, и консерваторам не все нравилось (им тоже хотелось быть богаче «смердов» не в двадцать раз, а в сто и больше), но консерваторы боялись либералов, с которыми не умели конкурировать, и гнева общин они тоже боялись, а потому поддерживали Карреру, плебея, которого (не все, но многие) втайне презирали.

К слову сказать, за все «Мрачное тридцатилетие» (ярлык, опять-таки придуманный либералами), в Гватемале не было расстрелов. Высылали на время. Иногда сажали. Но расстрелов – ни-ни. Ни одного. Потому что нужды не было. Так уж вышло, что под конец жизни дона Рафаэля никто не ставил под сомнение, что он - Главный. Просто он говорил, - и подчинялись.

Вот только пресловутому Прогрессу, - явлению природному, холодному, объективному, - распоряжения любого президента, даже пожизненного, до лампочки. Искусственные красители появились в Европе, потому что не могли не появиться, а когда они появились, цены на кошениль не могли не уйти в пике, - а в итоге оказалось, что без товара, в экспорте которого Гватемала имела монополию, «национальный капитализм» на базе общин, с одной стороны, и мелких мастерских, с другой, не получается.

Конечно, Каррера, практик до мозга костей, изыскивал варианты, пытаясь как-то поладить с Царем-Кофе, не дать ему стать тираном. Он поощрял «на низах» всех, кто готов был перейти с кошенили на кофе, снижал им налоги, давал льготы, бесплатно раздавал семена, - больше того, когда стало ясно, что кофе на маленьких участках себя не оправдывает, своим умом дошел до идеи “colectivos” (крестьянских кооперативов), но и тут не сложилось: у пеонов не было ни денег, ни гарантий под кредиты, ни элементарного образования, чтобы осваивать новую культуру. Царь-Кофе на компромиссы не шел.

Таким образом, - если говорить красиво, - в расцвете лет, на пике политического могущества, Рафаэль Каррера, когда-то крестьянский парень, метис, обычный сержант, а ныне пожизненный президент, неоспоримый авторитет, более того, Заступник, столкнулся с врагом, одолеть которого не имел ни малейшего шанса. Никто этого врага не одолевал, ни до него, ни после, и если Бог на Небесах, действительно, есть, что научно не доказано, но наукой и не опровергнуто, он, наверное, отозвал верного слугу своего в самое время, не позволив вступить заранее проигранный бой.

Однако мертвым мертвое, живым живое, и время не ждет. Колокола над Гватемалой, и Сальвадором, и Никарагуа еще гремели траурными перекатами, в горах еще звучали заунывные песни, оплакивающие Заступника,  а живые, собравшись в зале заседаний правительства, решали, как жить дальше.

Начали с малого: зачитали завещание. Как выяснилось, покойный оставил потомству имущества на 150 тысяч песо плюс 30 тысяч звонкой монетой (копейка в копейку жалованье за 30 лет службы), подробно расписав, что кому: четверым дочерям по 5 тысяч на приданое, двум «неформальным женам» по 5 тысяч обеспечения, по 2 тысячи шести монастырям, а остальное сыновьям поровну с наставлением жить дружно.

Вторым пунктом ознакомились с документацией казначейства, - все сошлось до песо, - затем без споров выделили единовременные выплаты армии, потом, - тоже единогласно, - утвердили временным доном Рафаэлем госсекретаря Педро де Айсинену (естественно, глава Семьи), а далее начали определять, кому теперь быть законным главой государства, и это затянулось, - не потому, что кандидатов не было, а как раз наоборот.

Естественно, либералы исключались по определению. Депутату Мигелю Гарсия Гранадосу, - тому самому «Чуффандину», который, если помните, после «сна» Карреры спешно убыл в Париж, а потом, вернувшись, стал лидером «лояльной непримиримой оппозиции», - об этом сказали прямо, и он попросил вышедшую было на улицы «золотую молодежь» разойтись по домам, среди «оплотов режима» все понимали, что главой государства может быть только силовик, причем популярный в армии, и вот таковых имелось аж трое: Виктор Савала, Висенте Серна и Серапио Круз, - все (после войны с Сальвадором) маршалы, хотя себя дон Рафаэль в звании не повысил, так и оставшись генералом. .

Тут мнения разошлись, споры шли горячие, и лишь две недели спустя пришли в к выводу, что сеньор Серна (если точно, Серна-и-Серна, ибо родители состояли в родства) – самый приемлемый. К сеньору Савала, герою всех войн и безупречному джентльмену, родственнику всех аристократических фамилий республики, никаких претензий не выдвигалось, но он был, как говорили в тогдашней Гватемале, «слишком благороден, чтобы быть либералом, и слишком образован, чтобы быть консерватором».

Проще говоря, маршал Савала имел свои взгляды на всё,  не чуждался новых веяний, долетавших из Европы, и заняв высший пост вполне мог затеять какие-то ни с кем не согласованные реформы, так зачем рисковать? К тому же, не возражавший против выдвижения, дон Виктор, полагая политику грязным делом, не особо на нем и настаивал, групп поддержки не создавал и с выбором «солидных людей» спокойно согласился.

А вот маршал Круз президентом стать очень хотел, но о нем всерьез даже не говорили. И вовсе не потому, что дон Серапио считался «либералом» (что такое «либерализм», он до конца жизни так и не понял, а почему именовал себя «либералом», я уже рассказывал), а по той причине, что был крайне неотесан, провинциален, но с характером, осаживать который умел только покойный дон Рафаэль. Не говоря уж о том, что поместья имел в вечно мятежном Лос-Альтосе, элитам которого Семья не доверяла.

Зато маршал Серна подходил по всем статьям. Твердый консерватор,  уважающий «старую аристократию», исполнительный, но не инициативный (Семья «за»), верующий как бы не больше покойного Карреры, если такое вообще возможно (церковь очень «за»), в армии считавшийся, скажем так, батяней-комбатом (при Коатепеке, лично возглавив третью неудачную атаку, оказался единственным, кто под шквальным огнем дошел до сальвадорских позиций, рубанул саблей по редуту и под шквальным же огнем не спеша ушел к своим). А кроме прочего, не имея особого образования, доверял «ученым людям» и был внушаем (аппарат более чем «за»).

Ничего удивительного, что 3 мая 1865 именно маршал Висенте Серна-и-Серна, набрав абсолютное большинство голосов в Ассамблее (формальный конкурент, выдвинутый, поскольку «безальтернативности» Конституция не допускала, получил всего 26 голосов) был объявлен временным президентом. Маршал Савала тепло поздравил избранника, взбешенный маршал Круз, заявив, что отныне в «этом змеином кубле» ноги его больше не будет, умчался в имение, - и...

Началась повседневность «Гватемалы без Карреры», которую только предстояло осмыслить и организовать, причем мало кто представлял, как. Внимание к внешней политике, естественно, крепко ослабело, так что, не приходится удивляться тому, что такой ситуацией постарались на всю катушку воспользоваться все, у кого были какие-то проблемы. И первым, кто воспользовался, стал генерал Медина…



Под сурдинку

Как мы помним, узнав в начале апреля о реакции соседей из Гватемалы и Сальвадора на беспредел в Оланчо, дон Хосе Мария запаниковал. И так убывший подальше от охваченного восстанием департамента, он, несмотря на срочный набор новых солдат, увеличивший армию вдвое, перебрался поближе к побережью, где, на всякий случай, ждала шхуна. Но теперь, когда его войска уже почти-взяли верх, а Рафаэль Каррера ушел в историю, пришло время мужества.

15 мая, прибыв в Комаягучо, «выздоровевший» президент Гондураса обратился к нации с Манифестом, помимо прочего, заявив: «Законы войны ужасны, но бунт против власти еще ужаснее, и должен быть наказан так, чтоб впредь никто не смел даже думать о бунте», лично возглавил карательную экспедицию (официально названную “Terra arrasada” – «Уничтоженная земля») лично же расстреляв первого пленного, и пошло-поехало.

Каратели шли по Оланчо, как по территории заклятого врага, дотла сжигая деревни и убивая всех, кто не спрятался, а поскольку не каждый солдат способен стать зверем, на акции такого рода отправляли зондеркоманды, сформированные из досрочно освобожденных уголовников, работа которых осталась в памяти людской надолго. До сих пор, например, в Оланчо помнят некоего «Мачукачила» («Потрошителя») и веселого негра Хосе Клотера, любившего повесить человека так, чтобы ноги чуть-чуть касались земли, и хохотавшего: «Смотрите, еще один индеец танцует!».

В общем, «500 повешенных, 200 расстрелянных, 600 семей лишены имущества и высланы… это очень примерный список», - сообщает историк Ромуло Эрнесто Дюрон, olanchano родом, - а противостоять этому кошмару повстанцы, действовавшие порознь, не могли. 19 июня каратели уничтожили «дивизию» полковника Завалы, спустя два дня – «дивизию» падре Антунеса, всех пленных расстреляли, командирам отрубили головы, тела расчленили, а потом, закоптив, выставили в железной клетке на въезде в Хутикальпу, под страхом смерти запретив напуганным обывателям извлекать и хоронить останки, - «дабы были вечным примером и уроком врагам правительства».

Как вспоминают мемуаристы, «президент Медина был очень доволен и горд победой». Произведя себя в маршалы (в самом деле, чем Гондурас хуже Гватемалы?), он устроил роскошный въезд в Комаягуа, разослав по столицам соседних республик официальное сообщение о «полном разгроме последнего гнезда проклятых либералов».

Данную информацию соседи молча приняли к сведению. Сьюдад-Гватемале, как мы уже знаем, было не до того, президент Мартинес в Манагуа не стал связываться с отморозком, а что до Сан-Сальвадора, так сеньор Дуэньяс тоже отмолчался. Медину, насколько можно понять, он на дух не переносил, но урезонивать его в одиночку силенок не хватало, и осуждать тоже не мог, поскольку аккурат в это время сам занимался добиванием оппонентов. А если точнее, одного конкретного оппонента – генерала Херардо Барриоса.

И не без оснований: дон Херардо даже не думал униматься. Выскочив из западни и успешно добравшись до Нью-Йорка, где обитало немало его друзей, он начал искать сочувствующих, и поскольку всегда ориентировался на Штаты, сочувствие находил везде, - а вот конкретной помощи никто даже не обещал, и тут американцев, учитывая, что Гражданская война полыхала вовсю, сложно упрекнуть. Принимали, подбадривали, поддерживали на всех уровнях, - даже до Линкольна добрался, - но везде просили подождать.

Однако сидеть и ждать далеко от родных мест душа не велела, так что в декабре 1864 бывший президент Сальвадора, считавший себя не бывшим, а единственно законным, уплыл из Штатов в Коста-Рику, власти которой дали ему статус политбеженца. Что в Гватемале и всех прочих республиках Перешейка было воспринято, как враждебный акт, - даже отношения с Сан-Хосе разорвали, - но люди из Сан-Хосе этим надменно пренебрегли. Ибо аще Лондон с нами, кто на ны?

А когда скончался Каррера, очень многие, сидящие под шконкой уже почти без надежды на просвет, увидели в этом шанс, - и в конце июня дон Херардо получил письмо от Тринидада Кабаньяса, лучшего друга и шурина: все меняется, в Сальвадоре нарастает недовольство, власть «Паука», поскольку в Гватемале проблемы, шатается, и есть в важном городе Сан-Мигеле отважные люди, готовые восстать и поддержать.

Вполне понятно, что Барриос заинтересовался. Пошла переписка, понемногу выработали план, уточнили детали, и в начале июня дон Херардо перебрался в Панаму, а оттуда, когда пришла весть, что в Сан-Мигеле начались беспорядки, на шхуне «Мануэла Планас» отплыл в Сальвадор, где по плану его уже должна была встречать небольшая, но армия. Вот только жизнь планам далеко не всегда соответствует: уже почти в конце плавания, когда судно остановилось на каком-то островке, чтобы запастись пресной водой, выяснилось, что затея Кабаньяса провалилась: попытаться попытались, но маленькую группу бунтарей население не поддержало, так что пришлось разбегаться в разные стороны.

Что ж, бывает. Капитан, получив приказ разворачиваться обратно в Панаму, развернулся, - но коррективы внес внезапный шторм, сломавший мачту, после чего 25 июня шхуне пришлось зайти для ремонта в ближайший порт Коринто, где 28 июня дона Херардо опознали, после чего, как лицо, находящееся в розыске, арестовали. И…

Судя по всему, произойди это в Манагуа, правительство генерала Томаса Мартинеса сделало бы вид, что случилось недоразумение и втихую отпустило бы задержанного, с которым президент Никарагуа к тому же был в неплохих личных отношениях. Но Барриос взяли местные власти, и газеты тотчас растрезвонили эту сенсацию, в связи с чем, консервативный Манагуа оказался в крайне двусмысленном положении.

С одной стороны, из Сан-Сальвадора прилетело категорическое: «Требуем выдачи!», и из Сьюдад-Гватемалы столь же категорическое: «Поддерживаем!», - а пренебречь требованием союзников Манагуа не мог себе позволить. С другой, «очень умеренные» никарагуанские консерваторы не хотели дразнить либералов, как собственных, так и по всему перешейку, а кроме того, за арестованного просил консул США. Да и президент Мартинес, повторю, личных претензий к дону Херардо не имел.

Переписывались около месяца, придя к компромиссу: сеньор Барриос будет передан Сальвадору, а власти Сальвадора дадут официальные гарантии, что смертный приговор исключен. Соглашение скрепили подписями, - и 27 июля дон Херардр заселился в СИЗО сальвадорской столицы, а 10 августа началось (в закрытом режиме) первое заседание военного трибунала, причем за пару минут до старта главный судья, военный министр Сантьяго Гонсалес, - помните такого? – сразу после смерти Карреры, запретившего повышать его выше подполковника, произведенный в генералы, сообщил коллегам, что с утра беседовал с президентом, и сеньор Дуэньяс уверен, что подсудимый заслуживает расстрела.

Тем не менее, возились свыше двух недель, и приговор в части обоснования никак не складывался, даже притом, что более года тому Ассамблея под давлением «Паука» признала бежавшего президента «государственным преступником». Формулировка «государственное преступление» в законах отсутствовала, а пришить подсудимому «государственную измену» никак не получалось, ибо он ни до президентства, ни во время, ни после никаких деяний, подпадающих под такую статью, не совершил.

Таким образом, как самый-самый максимум, дону Херардо можно было вменить разве что факт вывоза действующего президента, сеньора Дуэньяса, в мешке на границу, - но это на высшую меру никак не тянуло, тем паче, что сеньор Дуэньяс в момент вывоза никаких постов не занимал. В итоге, из пяти судей за «да, виновен» поднял руку только один, - Сантьяго Гонсалес, остальные сошлись на «нет, не виновен».

Через два дня, заслушав уточненное обвинение, проголосовали вновь, - с тем же результатом, несмотря на гнев президента: обычно сдержанный «Паук» сорвался, кричал, отправил в отставку военного прокурора, сорвав с него погоны, увеличил число судей до семи, ведя в состав двух гватемальцев, - но даже при этом третье голосование завершило «не так»: трое (Гонсалес и пара военных из Гватемалы) – «да», четверо сальвадорцев – «нет».

Лишь глубокой ночью 28 августа, после разговора президента с каждым из судей с глазу на глаз, соотношение сложилось 4:3, и «Паук» тотчас утвердил смертный приговор, приказав привести его в исполнение в течение шести часов. Что и было сделано примерно в 5.00, с первыми лучами солнца, под (по его просьбе) деревом сейба на городском кладбище Сан-Сальвадора.

Протоколом процедуры зафиксировано: увидев пять гватемальских солдат (сальвадорцев к исполнению решили не привлекать, а то мало ли что?) , осужденный усмехнулся, сказал с улыбкой «Передайте Дуэньясу: сегодня он приговорил меня,  завтра приговор ему вынесет История», прочитал «Отче наш», поцеловал крест и «умер с мужеством солдата».

Отзвуки выстрелов получились громкие. Никарагуанец Томас Мартинес заявил резкий протест против нарушения письменных обязательств, «навсегда запятнавших его личную честь и честь Никарагуа», на что сеньор Дуэньяс ответил, что действовал из «высших государственных соображений», а если правительство Никарагуа сочтет нужным разорвать отношения, Сальвадор это как-то переживет. Примерно в том же стиле ответили и американскому консулу, и даже представителю Франции, - но ему, правда, с оговоркой, что-де, возможно, и перегнули, но покойника не воскресишь.

И вот вопрос: почему? Крайний консерватор, религиозный до фанатизма, Франсиско Дуэньяс, тем не менее, слыл гранитным законником, не отличался кровожадностью, и никогда, ни до того, ни после не нарушал подписанные договоренности. Да и ситуация не предполагал обязательного расстрела, можно было закрыть узника в глубокие подвалы Арсенала, и на пару лет забыть. И тем не менее…

Ответа нет. Эту тайну «Паук» унес в могилу. Мог бы, наверное, объяснить, когда пришел и его черед отвечать по закону, - но если бы спросили, а никто не спросил, ибо среди пунктов обвинения тема казни Барриоса не значилась. Впрочем, учитывая, кто и при каких обстоятельствах отдал сеньора Дуэньяса под суд, это неудивительно, - а лично я полагаю, что слишком уже остро запомнился «Пауку» пыльный мешок, в котором его, приторочив к седлу и ничего не объясняя, вывозили к гватемальской границе…

Продолжение следует.

Оригинал и комментарии

Продолжение. Предыдущее здесь.




Единство противоположностей

Итак, они сошлись. Не то, чтобы уж вовсе лед и пламень, но близко к тому, и это был тот самый случай, когда в брусок тола, сам по себе вполне безопасный, вставили взрыватель. Думаю, в смысле теории лучше не объяснить, а теперь, оставив аллегории, переведем тему в практическую плоскость. Смотрите…

Дон Мигель: для «всей Гватемалы», даром что уже седина в волосах, исключительно «Чуффандин», - единственный (братья, сестры и кузены умерли бездетными), наследник фамилий Гарсия и Гранадос, то есть, аристократ испанского еще закала, к тому же женатый на девице из фамилии Пуньоль-и-Айсинена (ага, именно), а в итоге - объем личного состояния № 7 по рейтингу «Forbes de Guatemala», есть таковой там был (Каррера, чтобы сравнить, даже в первой сотне не числился). Баловень судьбы, считавший себя «заблудившимся европейцем». Сибарит до такой степени, что покинуть постель раньше четырех пополудни считал «пыткой» (однажды не пошел на прием к главе Госдепа США, отговорившись мигренью).

При этом красноречивый, прочитавший множество модных книг, знающий все современный теории (даже о Мпрксе что-то слышал), популярный (дружески переписывался почти со всеми «инженерами душ» Европы и США), - и убежденный при этом, что ему, еnfant terrible всей гватемальской знати, что бы ни натворил, все сойдет с рук. И таки сходило. Очень уверенный в себе, не сомневался, что только он «знает, как надо», обожал почести, славу, поклонение, купался в общем обожании, считал себя великим политиком, которого не ценят.

Дон Хусто – совсем иное. Грубоватый до неотесанности, горластый, давяще напористый, имея диплом юриста, писал с ошибками, зато очень практический и волевой, умеющий настоять на своем почти в любых ситуациях. Рисковый, азартный, решительный, четко отдавал себе отчет, что ежели вдруг попадется, пощады не получит. Очень храбрый. Абсолютно без комплексов, как и положено «дикому барину» из провинции, где он всей округе и царь, и Бог, и воинский начальник. И что очень важно, в отличие от партнера, чистой воды идеалиста, - классический позитивист, а что это такое, если кто не в курсе, подробности обязательно, но позже.

Итак, брикет тола плюс взрыватель равно бомба, а бомба рождена взорваться. Весь 1870 год партнеры трудились, не покладая рук и ног. И получалось, - не в последнюю очередь благодаря капиталам «Чуффандина» (дон Мигель не поскупился перевести в фонд подготовки «революции» 50% всего, что имел, так что вопрос с оружием ушел с повестки дня).

Вот, правда, визит в Мехико, где штурвал плотнее некуда держали радикальные либералы, выигравшие подряд две войны, Гражданскую и с французами, и уже реализовавшие все, о чем гватемальские изгнанники только мечтали, поначалу не задался, - президенту Бенито Хуаресу, сухонькому индейцу, убежденному либералу с уклоном в демократию, гость не понравился, как неконкретностью разговоров, так и отказом обсуждать некий важнейший вопрос, - зато в Штатах у дона Мигеля все получилось лучше некуда: и в Госдепе, и на Уолл-стрит ему обещали полную поддержку.

А вот сеньор Барриос, в Штаты не ездивший, оставшись в Мексике, нашел полное понимание. Несколько раз пообщавшись с ним и, видимо, угадав родственную душу, президент Хуарес твердо пообещал сделать все, чтобы покончить с «оплотом реакции» в Гватемале, и поскольку на тот самый «важнейший вопрос», который даже обсуждать отказался дон Мигель, дон Хусто мгновенно ответил «Да!», все мексиканские ведомства получили указание оперативно помогать гватемальским друзьям, - после чего в приграничном Чьяпасе появились тренировочные базы, а в Сьюдад-Гватемала, откуда шли ноты протеста, полетел категорический ответ: полностью отвергаем ваши претензии.

Короче говоря, все складывалось так, что 1871 год просто не мог не стать годом, как называлось это в эмигрантских газетах, «окончательной битвы Света Прогресса с Тьмой Реакции», - о предстоящем походе знали все, в том числе, и в Гватемале, где маршал Серна изо всех сил укреплял армию, - но, как оно обычно и бывает, началось с неожиданного. Хуже того, с Гондураса, уже несколько лет подряд трясшегося в перманентном системном кризисе.

Впрочем, назвать творившееся там «системным кризисом», значит, ничего не сказать. Безысходная нищета (деньги, помимо карманов президента Медины и его генералов, шли только на армию, да еще на департамент Грасиас, откуда дон Хосе Мария был родом, и там его любили), постоянные займы на диких условиях (долгов на 50 миллионов золотых франков, почти вдвое больше,, чем у четырех остальных республик Перешейка), постоянные разговоры о железной дороге, которая вот-вот, и уж тогда заживем, хотя там, где формально шли работы, все еще шелестела непуганая трава, дефолт, идиотская денежная реформа, после которой банкноты перестали печатать, потому что стоимость их изготовления стала выше стоимости самих купюр.

Тем не менее, летом 1869 сеньора Медину, естественно, переизбрали, причем единогласно: 6131 голос (из 5081 имеющих право голоса) «за». И не удивляйтесь: списки составлял лично президент, внеся туда имена 1302 граждан, живших в Грасиасе, еще 287 самых упертых консерваторов из других городов и, особым указом изменив соответствующую статью Конституции, весь личный состав армии, который даже не участки не привели, поскольку по умолчанию считалось, что солдатики против своего главнокомандующего не проголосуют, а если так, то лучше просто дать им выходной.

Триумфальная победа, однако, никаких проблем не сняла, напротив, усугубила. Деньги были нужны позарез, а никто уже не давал, ни под какие проценты и ни под какой залог. Тем не менее, нашлась лондонская финансовая группа «Бишофсхайм», возникшая за месяц до выборов (возможно, именно с прицелом на Гондурас), согласившаяся дать внеочередной кредит.

Пайщики ее, к слову сказать, остались анонимами, но представлял их профессиональный спекулянт Джеффри Уиллс-Медисон, позже сосланный за махинации в Австралию, и он, на пару с лионским финансистом Шарлем Лефевром, позже сосланным за махинации в Кайенну, наняли сотню «агентов по контракту», разместивших гондурасские облигации (под 13% годовых) в Египте и Тунисе. Много позже стало известно, что м-р Уиллс-Медисон и месье Лефевр в качестве бонуса получили по 5 тысяч фунтов стерлингов кэшем, а президент Медина, «в знак уважения», втрое больше.

Ничего странного в том, что Гондурас был притчей во языцех. Над ним смеялись в соседних республиках, его президента, несмотря на постоянно подчеркиваемую верность «консервативным ценностям», мягко говоря, презирали и консерваторы Никарагуа, и консерваторы Коста-Рики, и консерваторы Гватемалы, - а сальвадорский президент Франсиско Дуэньяс (хорошо известный нам «Паук») вообще публично определял «лучший выбор народа Гондураса», как «позор и несчастье консервативной Америки», и не скрывал, что при первом удобном случае постарается его выгнать, обнадеживая лидера консервативной эмиграции (тоже хорошо известного нам генерала Франсиско Шатрука), что его время обязательно придет.

Долг платежом красен. Генерал Медина, бесившийся от того, что его за человека не держат и встречаться с ним отказываются, платил коллегам той же монетой. Поднимать голос на Гватемалу и Никарагуа, он, правда, опасался, но вот Сальвадору, где консерваторов недолюбливали и у руля они держались, в основном, благодаря гватемальской поддержке, частенько угрожал публично, суля «рано или поздно покончить с гнездом презренных либералов, лицемерно именующих себя консерваторами. Пусть только придет время!».



Возвращение блудных либералов

И вот 21 февраля 1871 время пришло. Группа консерваторов-эмигрантов, высадившись на гондурасском побережье и заняв несколько городков, объявила «фальшивого консерватора Медину низложенным», в ответ на что дон Хосе Мария, хотя инсургенты прибыли из Коста-Рики, объявил войну Сальвадору, объяснив это в очередном Манифесте (оглашать манифесты он любил почти как деньги) следующим образом:

«Сограждане! Гондурасцы! Всем известно, что всю свою жизнь я был либералом, либералом и остаюсь, телом и душой. Я подтвердил это, огнем и мечом искоренив скверну консерватизма в ее логове, в департаменте Оланчо (…) Много лет я, как и все вы, вынужденно поклонялся ложным ценностям ради того, чтобы презренный Каррера не испепелил нашу прекрасную землю, не отнял у нас все богатства, нажитые совместным трудом (…) Но сейчас злобный варвар, пришло время отмщения. Я объявляю поход на Сальвадор, чтобы уничтожить злобную гидру в ее логове, дабы над Центральной Америкой воссияло солнце либерализма!».

Прокламацию с этим текстом вывесили в Комаягуа на рассвете 23 марта, в тот же день гондурасские войска во главе с Хуаном Антонио Медина по прозвищу «Мединита» (Мединочка), - самым способным генералом Гондураса, тоже экс-либералом, потом консерватором (именно он усмирял Оланчо), теперь же, натурально, опять либералом, - перешли западную границу, держа курс на Сан-Сальвадор, а через три дня, 26 марта, генерал Флоренсио Шатрук с армией (примерно 300 сальвадорских солдат и 700 гондурасских эмигрантов) вторгся в пределы Гондураса, занял крупный город Накаоме, провозгласил себя временным президентом, двинулся дальше, на Комаягуа, и 6 апреля взял столицу, из которой днем раньше бежал Медина.

Тем временем армия «Мединиты», продвигаясь к Сан-Сальвадору, столкнулась с хорошо укрепленными позициями сальвадорской армии, возглавляемой лично военным министром, генералом Сантьяго Гонсалесом (надеюсь, помните такого?). Однако ни обороняться, ни наступать дон Сантьяго не стал, а выехал на встречу с гондурасским командующим, и переговорив с ним, обратился к войскам с воззванием, почти слово в слово повторив Манифест Медины: дескать, пришло время открыто выступить против торжества реакции, и я, как либерал со стажем, по принуждению стенавший под железной пятой темных сил, призываю вас, братья мои, покончить, наконец, с мракобесным режимом Дуэньяса, военным министром которого я вынужден был служить, чтобы иметь возможность восстать.

На этом война завершилась, ибо воевать стало не с кем. 12 апреля два либерала, «Мединита» и Гонсалес, вошли в беззащитный Сан-Сальвадор, и там дон Сантьяго, присвоив себе чин маршала (чем, мол, я хуже сеньора Медины и сеньора Серны?), объявил, что, как законный временный президент отныне и навеки опять либерального Сальвадора, заключает дружественный союз с братским Гондурасом. «Паука» же, который никуда бежать не стал, взяли под арест и поместили в камеру, объявив, что будут судить, как государственного изменника.

В принципе, дальнейшая судьба его для нашего повествования значения не имеет, но просто для полноты картины: суд состоялся, но прошел совсем не так, как виделось новым властям. По той простой, но веской причине, что вменить сеньору Дуэньясу «государственную измену» в форме сотрудничества с интервентами в 1863-м было совершенно невозможно, не поминая о роли сеньора Гонсалеса, маршала и президента.

Совершенно ясно, что допустить такой афронт маршал и президент категорически не мог. А факт «судебного убийства» Херардо Барриоса под «измену» вообще не тянул, хуже того: попробуй судьи как-то извернуться, немедленно всплыл бы и тот факт, что главной фигурой в этом пусть не государственном, но тяжком уголовном преступлении, его соавтором и исполнителем выступал опять-таки сеньор Гонсалес.

Так что, в итоге «Паука», помурыжив в казематах, освободили и навечно выслали за границу, в Штаты, где он и прожил еще несколько лет, совсем небогато, ибо за годы службы никаких накоплений не сделал, однако и не впроголодь: родня что-то подкидывала, а ведомство кардинала-экзарха на Кубе выделило скромную пенсию.

Впрочем, все это, повторяю, несущественно. Существенно же, что генерал Шатрук, узнав о случившемся и получив письмо, извещавшее, что а сальвадорский контингент отозван, сделал то единственное, что ему оставалось: увел ошарашенных гондурасских диссидентов в Никарагуа, где их приняли очень хорошо, а генерал Медина торжественно, как победитель, вернувшись в Комаягучо, заявил, что изранен в боях, временно сдал руль близкому другу и убыл в имение лечить ипохондрию.

И вот вопрос, по сей день волнующий историков, но, за неимением письменных источников, не имеющий ответа: знал ли Хосе Мария Медина о предстоящих событиях,  играл ли в рамках Большой Игры, призом в которой для него лично была даже не жизнь, но власть, жизни без которой он себя не мыслил? Как по мне, очень не исключено, однако точного ответа, повторяю, нет и вряд ли будет, а умозрительные построения к делу не подошьешь. Но, как бы то ни было, карта к карте ложится впритык: стартовал он в самое-самое время, и после падения «Паука», верного клиента Гватемалы, её восточный рубеж, ранее надежный, стал потенциально опасным для правительства, до тех пор опасавшегося только удара с севера.

В общем, по классике, в воздухе пахло грозой, политическая атмосфера сгущалась, гром громыхал уже совсем близко, - и прорвалось: за десять дней до падения Сан-Сальвадора, 2 апреля, сеньор Хусто Барриос, одетый по такому случаю в мексиканский мундир с генеральскими лычками, перейдя границу с небольшим (всего 45 человек) отрядом, занял город Такана. В принципе, ординарный случай, отрядики эмигрантов и до того частенько устраивали такие рейды, уходя обратно, как только появлялись правительственные войска, но на сей раз развитие пошло по другому сценарию.

Уже на следующий день, около полудня, сводный отряд из 260 солдат пограничной охраны, пойдя на штурм, откатился с потерями. Учитывая превосходство в числе, такого не ждали, - но не станем упрекать отступивших: парни сражались храбро, однако на вооружении у инсургентов были не только «Ремингтоны» и «Винчестеры», но и «Спенсеры», и «Шарпсы»,- новое поколение огнестрела, намного эффективнее старых добрых «сестренок Энфилд», - и даже две митральезы Монтиньи, с которым ни гватемальцы, ни вообще Центральная Америка до тех пор не сталкивались, а устоять против «почти пулемета», впервые с ним столкнувшись, мало кто может.

Теперь, поскольку дополнительных сил правительство в регионе не имело, у инсургентов появилась база, куда потянулись подкрепления с севера, а также местные волонтеры. Небольшие подкрепления, отмечу, и волонтеры далеко не все вступали в ряды, - за месяц отряд вырос всего лишь раза в три, - но очень многие городки присылали депутации с выражением полной поддержки, обозы с продовольствием, иногда и лошадей, а в начале мая из Мексики прибыли аж 150 штыков во главе с самим Гарсия Гранадосом,  и «революционеры» начали продвижение к Реталеу, ключевому городу севера страны, гарнизон которого (всего 250 солдат) 14 мая, не принимая боя, отошел чуть южнее, соединился с подмогой, спешившей из столицы, а затем, соединившись с подмогой, спешившей из столицы, атаковал занявших городок инсургентов…



Принцип домино

И казалось бы, при 200, максимум 250 бойцов против семи сотен, тем более, без вменяемых укреплений, никаких шансов не имели, - однако либералы сумели отбиться, поскольку кроме очень хороших винтовок и двух митральез, у них теперь имелся два самых настоящих «Гатлинга», - по тем временам, вундерваффе высшего разряда, - привезенных в обозе одного из отрядов, пришедших из Мексики.

Спустя несколько дней та же судьба, даже хуже, постигла и дивизию Акилино Калонге, доверенного офицера маршала Серны, выросшего под его личным присмотром из рядовых в полковники. Имея приказ если не отбросить, то хотя бы связать мятежников, не позволив им продвигаться далее, он сделал все, что мог, и тем не менее, девятьсот его солдат, два совсем не худших батальона правительственной армии, после трех часов перестрелки с тремя сотнями инсургентов и короткой рукопашной откатилась в беспорядке, практически бежали, оставив на поле боя двести единиц оружия, орудие, и обоз с боеприпасами, продовольствие etc.

С этого момент ни о мятеже, ни о вторжении говорить не приходилось, в стране началась полноценная Guerra Civil. Местные, кому не нравился «режим Серны», примыкать, правда, не спешили, зато увеличился приток желающих повоевать с севера, небольшие города присылали делегации с сообщениями о поддержке, и под контролем либералов находилось уже четыре департамента, - а 3 июня, собравшись в городе Пациция, либеральные политики, как из местных, до сих пор сидевших тише мыши, так и эмигранты, приняли Acta de Patzicía, объявив себя единственной законной Ассамблеей, президента Серну низложенным, а дона Мигеля Гарсия Гранадоса – временным главой государства, присвоив ему, как главнокомандующему, - по новому статусу, - Ejército Liberal Patriótico («Патриотической Либеральной армией» еще и генеральское звание, чему «Чуффандин» очень обрадовался и попросил соратников называть не «сеньором президентом», а запросто: «mi general».

Все это, конечно, маршала Серну не радовало, но и не пугало. Он, как и все консерваторы Гватемалы, понимал, что происходит, давно знал, что рано или поздно что-то в таком роде обязательно начнется, и дон Висенте, имея фактически диктаторские (хотя и полностью законные) полномочия, еще за год до вторжения занимался тем, что он умел делать лучше всего: готовил и тренировал армию, способную остановить любое цунами.

Правда, еще один призыв к «коренным», как и за пять лет до того, прозвучал втуне, - индейцы не хотели помогать тому, кто не помогал им, - но все-таки 8000 кадровых солдат, пусть с не самым новым оружием, были силой, позволявшей дону Висенте не сомневаться в победе, тем более, что к середине июня у города Тотоникапан, в ущельях одноименного горного массива, не преодолев которые, невозможно было выйти к столице, были обустроены цепи редутов, брать которые иначе как в рукопашной было невозможно, - а в выучке своих бойцов маршал, лично возглавлявший войска в сражении, которому предстояло стать генеральным, не сомневался.

Тем не менее, сражение это, начавшееся 22 июня, ровно в 4.00 утра, гремевшее всю ночь, а затем с утра примерно до 14.00, завершилось для правительственной армии скверно: восемьсот или чуть больше бойцов Ejército Liberal не только выстояли, но и сумели, сбив заслоны, прорваться через ущелья, после чего маршалу Серна, во избежание полного разгрома, не оставалось ничего иного, кроме как, покинув Тотоникан, отводить все еще сильные (в общеем, под 6000 штыков), но полностью потерявшие кураж батальоны к Сьюдад-Гватемала, огрызаясь огнем, ибо противник «сел на хвост».

Еще раз повторю: я не люблю описывать баталии. Меня там не было, додумывать не хочу (не роман же пишу!), а сухие цифры-факты-даты каждый легко отыщет в Гугле на любом из доступных языков. Но вот свидетельства очевидцев, тем паче, участников событий, иное дело. Их я неуклонно цитирую, даже при всей нелюбви к обширным цитатам, и:

«Мой маршал, моя вина непростительна, но клянусь всеми святыми, я сделал все, что было в моих силах. В соответствии с Вашими приказами, мы связали противника огнем, уравняв положение, поскольку рельеф местности снижал преимущества их винтовок, и я повел в рукопашную батальон “Кетенанго”, чтобы отбить их скорострельные пушки. Не было никаких сомнений в том, что мы добьемся успеха, ведь скопище гражданских, даже хорошо стреляющих, не способно противостоять регулярной пехоте, обученной правильному штыковому бою.

Но эти дьяволы в цивильной одежде не только сумели дать моим солдатам отпор (...) Они, действуя невероятно слаженно, забросали нас своими cosas infernales («адскими штуками». - ЛВ), которых никто из нас никогда не видел, а затем, видя, что нас и это не остановит, сами перешли в рукопашную, как будто всю жизнь обучались на плацу (...) и через некоторое время солдаты побежали. Мой маршал, я не могу понять, что случилось, и я не в силах жить, зная, как страшно не оправдал Ваше доверие. Простите, прощайте, и благодарю Вас за все!».

Так написал в последнем своем донесении, уже обеспечив отход остаток своих сил, полковник Калонге, застрелившийся после того, как запечатал и отослал пакет, нам же остается только гадать, что там происходило на самом деле. Кое-что ясно: cosas infernales, например, безусловно, «кетчумы» или «Эксельсиоры Хейнса», первые ручные гранаты, появившиеся во время Гражданской войны в США, «скорострельные пушки» - митральезы и «гатлинги», - а вот насчет пехоты в штатском, способной принять и выдержать штыковую атаку регулярных войск, еще и опрокинув их в рукопашной, тут куда сложнее. Совсем сложно, честно говоря, - если не принять за основу версию Чарльза Спайдера, уверенного в том, что мексиканские друзья, помимо оружия, обеспечили гватемальских друзей еще и живой силой.

По его мнению, после изгнания французов в Мексике насчитывалось очень много ветеранов, «истинных волков войны, за тринадцать лет отвыкших от мирной жизни, и эти волки являлись серьезным затруднением для правительства (…) По этой причине, вполне вероятно, что практически мысливший Хуарес, помимо предоставления инструкторов на базах в Чьяпасе, где осуществлялась подготовка революционеров, воспользовался случаем и благовидным предлогом отправить солдат распущенных полков за границу, где они могли проявить себя, помимо всего прочего, заработав на жизнь».

Как по мне, вполне убедительно, и подтверждается документально. То есть, о присутствии в Гватемале мексиканцев прямо не сказано нигде, но по итогам «революции» все «революционеры», - и эмигранты, и «примкнувшие», оставшиеся в живых, были приняты на госслужбу (в армию, в полицию, в муниципалитеты), и было их 313 душ, а семьи всех павших гватемальцев (142 человека) получили пожизненное государственное пособие. Таким образом, - 313 + 142, - получается 455, правда? Но ведь известно, что при Тотоникане армия либералов насчитывала почти девять сотен, - и отталкиваясь от этого факта, можно прийти к некоторым выводам. Впрочем, Бог с ним.

Понимал ли в те дни дон Висенте, насколько все скверно? Видимо, да. Считал ли, что все проиграно? Скорее всего, нет. У него, в конце концов, под ружьем оставалось шесть тысяч кадровых солдат, которых он, «комбат-батяня», сумел успокоить и воодушевить, а противник, при всех плюсах, располагал силами, в пять, а то и в шесть раз меньшими, да и укрепления Сьюдад-Гватемала были отремонтированы на совесть. Иное дело, что ставить столицу под угрозу штурма, уличных боев и пожаров он не хотел, и потому принял решение отвести войска на юг, в горы, - но, как оказалось, было уже поздно: «Либеральная армия» отрезала все пути.

Президенту Серне осталось только сдаваться или давать бой на подступах к столице, и этот бой, - 29 июня, при Сан-Лукас-Сакатепекес, длившийся не дольше часа, - расставил все точки над «i». Правительственные войска, около часа  постреляв, побежали, дон Висенте вернулся в столицу и 30 июня покинул страну, заняв у близких друзей сколько-то песо на первое время, потому что денег имел в обрез.

При этом на письменном столе в рабочем кабинете остались бумаги финансового ведомства, свидетельствующие, что «вор и жулик, укравший всю казну», как шесть лет подряд утверждала эмигрантская пресса, не тронул ни реала. Это вынуждены были, проверив отчетность, признать даже либералы, хотя и со скрипом зубовным. Скажем, ненавидевший «тирана» эмигрант Федерико Эрнандес де Леон, автор мема про «жулика и вора», признавая, что «негодяй, увы, оказался безупречно честным», тут же добавляет: «Конечно же, эту притворную честность негодяй продемонстрировал намеренно, чтобы скомпрометировать революционеров перед европейской общественностью, представив их лжецами».

Ну и… Всего через три-четыре часа после того, как бывший президент навсегда покинул Сьюдад-Гватемалу, в город вступили первые подразделения Ejército Liberal Patriótico, встреченные на главной площади представителями «всей Гватемалы» во главе с маршалом Виктором Савала, потребовавшим у счастливого генерала Хусто Барриоса «не допустить резни и грабежей», - и дон Хусто, приняв необходимые, вплоть до расстрела меры, не допустил, а через день, 1 августа, столица встретила дона Мигеля Гарсия Гранадоса, нового, уже вполне законного временного президента…

Продолжение следует.

Оригинал и комментарии

Продолжение. Предыдущее здесь.




Наследник всех своих родных

А теперь, когда либералы в Гватемале, наконец, прочно взяли власть в свои руки, запустив процесс «либерализации» всего Перешейка, уместно спросить себя: почему? Даже с уточнением: почему так быстро, воистину, как карточный домик, рухнул дом, которой построил Рафаэль Каррера и всеми силами укреплял маршал Висенте Серна?

Всем, думаю, понятно, что дело не в качественном оружии, имевшемся у эмигрантов (правительство его закупило и вот-вот получило бы), и не в мексиканских «ихтамнетах» (президент Серна нашел бы винт с левой резьбой). Будь все так просто, в июне 1871 борьба не закончилась бы, весы качались бы еще долго, с переменным успехом. Но ведь все рухнуло, бесповоротно, и никто не поддержал, - а при таких вводных одна армия мало на что способна.

Кто-то скажет: маршал Серна оказался слаб. Не уверен. Даже будь жив дон Рафаэль, ему, максимум, удалось бы затянуть агонию «старого режима» еще лет на 5-10, а потом пришел бы крах. Просто потому, что традиционная база экономики выдохлась, а стало быть, и социальная база сокращалась, и старое умирало просто потому, что запас жизненных сил иссяк до упора.

Но вот что интересно. Сами гватемальские историки, если речь заходит о «Либеральной революции», неизменно возражают: нет, ни о какой революции речь не идет, можно говорить только о «Либеральной реформе», за которую и шла гражданская война, описанная выше. И это именно так. Даже не потому, что «революциями» в тогдашней Латинской Америке называли любой путч, завершившийся успехом, - прочие аккуратно именовали «pronunciamento» («провозглашение»), - типа, провозгласили, да не справились. Классика же: мятеж не может кончиться удачей, в противном случае, его зовут иначе. Дело в том, что никакого изменения формаций не случилось, просто перед наступающим Капиталом расчистили все завалы...

Впрочем, к теории давайте обратимся позже, - и поверьте, у нас будет еще не один случай, когда без теории никак, - а пока что факт: сеньор Мигель Гарсия Гранадос, которого с тех пор, хотя он и не требовал, «Чуффандином» называли только самые близкие, встал у руля, о чем мечтал всю свою на тот момент уже очень не короткую (61 год) жизнь. В условиях, которым любое первое лицо позавидует: ни намека на конкуренцию, никакой «активной оппозиции», никаких эмигрантов, бродящих по иностранным кабинетам, взыскуя поддержки. И длинный список реформ, которые обсуждались годами, и за внедрение которых в жизнь, наконец, можно было взяться.

Вернее, и можно, и нужно. Без раскачки. Сразу же велели сорвать старые, желтые с золотом консервативные флаги, сбить старые гербы, вместо них разместив везде, где только можно, новую символику. Ну как новую… Скорее новую-старую, либеральную, официально утвержденную еще во времена Морасана, а потом отмененную указом Карреры.

Затем быстро и эффективно переименовали официальные структуры: были «управы», стали министерства, как в Европе и США. Официально пригласили всех, «владеющих навыками и капиталами», приезжать в Гватемалу, дабы «трудиться на общее будущее», гарантировав льготы. В первые же дни взяли под стражу «врагов свободы», - всех детей Карреры и двух его «неформальных жен», а также всю родню Висенте Серны, - но вскоре, поскольку, похоже, сами не поняли, за что арестовали людей, к политике вообще никак не причастных, выпустили, и даже, как ни странно, принесли извинения. А потом…

Вот потом, хотя список реформ, считавшихся первоочередными и нужными, процесс как-то приостановился. Правительство, укомплектованное максимально радикальными либералами, пачками готовило документы, вынося их на подпись президенту, - а дон Мигель, просмотрев, основную часть законопроектов возвращал на доработку. Как правило, без объяснений, с доброй, немного усталой улыбкой человека, постигшего всю мудрость мира сего, а когда был в настроении, поясняя: да, это именно то, что нужно, но не совсем то. Нельзя, друзья мои, спешить. Понимаете?

И дальше: поспешишь – людей насмешишь, а то и хуже. Вот во Франции, сами знаете, поспешили, - а теперь половина Парижа в руинах. Потому что Коммуна. Как, не знаете? Ну ладно. Неважно. Важно, amigos, чтобы как в Англии. Там уже два века все реформы вводятся понемногу, после долгих дебатов, с учетом всех нюансов, - и никаких потрясений. Вот таким путем Англия стала тем, кем стала, и это нам лучший пример.

Естественно, всех «новых людей», обожающе, снизу вверх смотревших на великого лидера, ловивших каждое его слово, такая позиция президента удивляла, шокировала, сеньор Хусто Барриос, после победы – губернатор традиционно либерального Лос-Альтоса и второй безусловный авторитет либеральной тусы, позволял себе даже давить на дона Мигеля: дескать, время не ждет, действовать нужно быстро, жестко, если нужно, с применением силы, а закон можно написать и потому. История нас оправдает!

Тщетно. В этом вопросе дон Мигель, очень не любивший конфликтов, оказался несгибаем. Умолкал, переводил тему на другое, - но проекты не визировал, а без подписи президента они не обретали силу законов, и даже дон Хусто, осознавая, что кричит в стенку, в конце концов, чертыхаясь, убывал в Лос-Альтос.

Соратники недоумевали, удивлялись, некоторые даже начинали злиться, а между тем, ларчик открывался просто. Практически все они, тридцати-, тридцати пяти-, максимум, сорокалетние были новым, уже третьим, считая от Морасана, поколением центральноамериканских либералов, и хотя на портреты дона Франсиско, которого никто из них лично не знал и даже вживую не видел, едва ли не молились, исповедовали совсем иные ценности.

Если совсем кратко, либералы первого поколения, Морасан и его круг, были чистыми идеалистами, истово верующими в Просвещение, автоматом пробуждающее в человеке все хорошее, - и никаких практических действий для претворения идеалов в жизнь. По их мнению, достаточно было победить всех плохих людей, объяснить всем хорошим людям, что самое главное – Единство, и всё. Отчего, при всех успехах и талантах, и проиграли.

Второе поколение, годившиеся Морасану в сыновья, знавшее его лично, на всю жизнь проникшиеся его обаянием, тем не менее, было более практичным. Они, - тот же дон Мигель или, скажем, сеньор Херардо Барриос, - понимали, что теория без практики суха, видели, что конкретно следует делать, но все же, как ни крути, «дети колониальных времен», были связаны некоторыми предрассудками, тормозившими рывок даже к самой великой цели, если средства для ее достижения казались недопустимыми.

И совершенно иначе рассуждало поколение № 3, полностью принявшее модный в то время «позитивизм» Огюста Конта, в приложении к социальной сфере постулировавший, что общество есть не совокупность индивидуумов, но единый организм, где место каждого определено в соответствии с аксиомой «любовь как принцип, порядок как основание, прогресс как цель». А смысл государства в том, чтобы «объединять частные силы для общей цели и предупреждать фатальную склонность к противоречиям».

То есть, если проще, технический и экономический прогресс самоценен сам по себе, всё (и все), кто, неважно почему, мешает прогрессу, есть «мусор Истории», который можно и нужно сметать с пути без эмоций, в чем и заключается главная обязанность государства. А если совсем просто, то человек в понимании позитивистов не значил ничего. Совсем. Никакие интересы личности, никакие интересы классов или (на худой конец) сословий не предусматривались. Только Прогресс. Технический и экономический. Неважно, какими средствами. А отсюда и сложности с доном Мигелем, человеком старого чекана, не умевшим понять такие простые, научно обоснованные аксиомы…



Хвост вертит собакой

Впрочем, сложности сложностями, но ведь Прогрессу на сложности плевать, а люди всего лишь исполнители воли его, - и если президент почему-то (неважно почему) объективно занимается саботажем, значит, Прогресс следует внедрять на местном уровне, правильно? Правильно.

Вот и дон Хусто Барриос, как губернатор Лос-Альтоса, а неформально еще и безусловный идейный вождь радикалов, начал реализовывать реформы в провинциальном масштабе, справедливо рассудив, что сеньору Гарсия Гранадосу, когда дело будет сделано, придется либо поддержать инициативу, пусть и нехотя, либо публично объяснять, почему либеральные реформы, которых он сам требовал много лет, теперь, когда все пути открыты, проводить нельзя, чего он сделать не сумеет.
А чтобы не переборщить, начали с малого, но главного, именно того, что считалось самым принципиальным и необходимым, - с удара по «мракобесию».

Из Лос-Альтоса в столицу под конвоем депортировали всех иезуитов, объявив, что ноги их больше в департаменте не будет. Так же поступили и несколько других губернаторов, и в результате получилось, что дон Мигель или распорядится выслать всех членов Ордена Сердца Христова из страны, или позволит им, предмету самой лютой ненависти «людей Прогресса», остаться в столице, тем самым показав, что он, на самом деле, вовсе не либерал, а ультра-консерватор.

По сути, временному президенту, который сам иезуитов весьма не жаловал, но опасался резких шагов, не оставили выбора, и 3 сентября, дав смиренным братьям 24 часа на сборы, их выслали из страны навсегда. После чего, итожит Николай Леонов, автор лучшей монографии о Перешейке, вышедшей в советские времена, «В ответ церковники подняли индейцев на вооруженное восстание, а затем склонили консервативное правительство Гондураса начать войну с Гватемалой», - на самом же деле, если отбросить вульгарную схоластику, которую сами основоположники марксизма-ленинизма вряд ли одобрили бы, не так все было, совсем не так.

Если без глупых схем, иезуиты, изгнанные из Латинской Америки еще испанцами, а в Гватемалу возвращенные Каррерой, в социальной структуре общества играли роль весьма специфическую. Монастырей они, в отличие от других орденов, не имели, обширных земельных владений тоже, а занимались почти исключительно работой с «коренными».

Поселившись в их поселках и выучив местные языки, они учили краснокожих детей грамоте, пению, лучших отсылая продолжать учебу на Кубу, а то и в Европу, обладая некоторыми медицинскими познаниями, лечили больных, пропагандировали новые методы ведения хозяйства и новые культуры, при необходимости помогали обиженным искать справедливости в судах, составляя жалобы и выступая в роли хотдатаев.

Ничего странного, что «общины» их любили, ценили, нуждались в них, - и в конце августа, когда «добрых пастырей» куда-то увезли, они не были этому рады, а потом, когда оказалось, что «наставников» прогнали и они не вернутся, в горах Серро-Гордо, на юго-востоке, начались мятежи, - сперва абсолютно стихийные, - просто «Верните нам наших заступников!», - но вскоре возглавленные вышедшими из тени офицерами-консерваторами, и дело дошло даже до установления мятежниками контроля над городом Санта-Роза.

Никакой угрозы для новой власти эти беспорядки местного уровня не представляли, - генерал Хусто Барриос всего за два дня, 23 и 24 сентября, отбив Санта-Розу за полчаса, прошелся по селениями, демонстрируя «дикарям», насколько митральезы эффективнее мачете и стареньких ружей, и «дикари», потеряв до тысячи своих, включая женщин и детей (поскольку поселки расстреливали, не разбирая, кто есть кто), все поняли.

Можно было докладывать в столицу. Однако донесение победе дон Хусто составил уклончиво: мол, есть значительные успехи, но пока что дело идет трудновато, сил не хватает, очень не помешала бы помощь, и лучше всего, если бы финальную точку поставил сам сеньор президент, отвага и военный талант которого общеизвестны.

Ход, надо признать, был безошибочный, больше того, ювелирный: когда-то, давным-давно, сеньору Гарсия Гранадосу в чине лейтенанта ополчения довелось повоевать на фронтах одной из многочисленных гражданских войн первого этапа независимости, его, мимоходом похвалив (типа «Далеко пойдете, молодой человек!»), произвел в капитаны сам Морасан, и с тех пор дон Мигель грезил военной славой, а теперь, став генералом, мечтал доказать всем и самому себе, что этого высокого звания он достоин не только как лидер «революции».

Ничего странного, что 2 октября временный президент, срочно отозвав в столицу дона Хусто и поставив его на хозяйство («Вы лучший, друг мой, кому как не Вам?») отбыл на юг, и целых две недели руководил на месте добиванием мечущихся по лесистым горам, уже даже не пытающихся сопротивляться «дикарей», - а тем временем в столице министры приняли, а сеньор Барриос, как «и.о.» утвердил три весьма важных декрета.

Во-первых, дон Мигель был произведен из просто генералов в генерал-капитаном (верховный главнокомандующий) армии, а дон Хусто («за заслуги во благо народа») в генерал-лейтенанты (с постоянным пребыванием в столице), во-вторых, постановили изгнать из страны архиепископа Бернардо Пиньоля-и-Айсинену, кузена и близкого друга президента, а также одного из «столпов» Семьи, и еще одного, очень любимого индейцами епископа «за организацию мятежа дикарей на востоке», к которому ни тот, ни другой не имели никакого отношения, и в-третьих, отменив церковную десятину.

Всего этого либеральная общественность давно ждала и требовала, так что, президенту, вернувшемуся 17 октября, оставалось только, некоторое время понедумевав, завизировать решения кабинета. Ничего иного общественность бы не поняла. И с этого момента телега, застрявшая на несколько месяцев, тронулась.

Разумеется, президент, вернувшись, вновь начал тормозить шествие Прогресса, сомневаться, возвращать документы на доработку, - но окружение уже знало, как с этим бороться. Поскольку успех в Гватемале либералы изначально рассматривали, как старт очередного этапа борьбы за Единство, завещанной Морасаном, на обсуждение вынесли вопрос о войне с Гондурасом, возглавить которую, сами понимаете, должен был никто иной, как «непобедимый, увенчанный славой генерал Гарсия Гранадос».

И вновь – филигранно. Действительно, если уж начинать процесс объединения, то только с Гондураса, считавшегося (и бывшего) слабым звеном, а к тому же Хосе Мария Медина, хотя и опять либерал, был персоной одиозной, неприятной решительно всем, и если уж его, как «беспринципного лицемера» презрительно ненавидели консерваторы, то как относились к нему либералы, нетрудно представить, а уж насчет старомодно воспитанного президента Гватемалы, так и тем паче.

Конечно, маршал Сантьяго Гонсалес, руливший Сальвадором, - примерно того же поле ягодка, - тоже не считался человеком достойным, к нему у либералов имелись особые счеты, - но не все сразу, пока что он, все же не так густо-нагусто замазанный, как Медина, мог рассматриваться, как полезный союзник, время разобраться с которым обязательно придет, но позже.

Аккуратно вброшенная идея захватила пылкого, мечтательного дона Мигеля, полностью ушедшего в разработку планов грядущего похода, закупку оружия, создание нужного фона в СМИ, контакты с сальвадорским коллегой, а мелкую рутинную работу с документами он охотно сбросил на подчиненных, почти не глядя визируя все, что ему подносили на подпись.

Подчиненные же, в свою очередь, освободив главу государства от докучливой рутины, всемерно помогали своему генерал-капитану готовиться к грядущим триумфам, вплоть до объявления мобилизации всех граждан от 18 до 50 лет, кроме госслужащих, студентов и первых иммигрантов из Европы, - в основном, немцев, - намеренных поселиться там, где либералы планировали обустраивать плантации кофе.

Могла ли вся эта подготовка оставаться тайной для людей в Комаягуа? Конечно, нет: у президента Медины были «анонимные источники». Да, в общем, в Сьюдад-Гватемала ничего особо и не скрывали. Так что, дон Хосе Мария знал почти все: и о мобилизации, и о «секретной» встрече президентов Гватемалы и Сальвадора, завершившейся тостом «За нашу победу!» на банкете, и о вызванном из Коста-Рики и получившем аудиенцию у дона Мигеля сеньоре Карлосе Селео Ариасе, лидере недобитых гондурасских либералов, бедовавших в эмиграции, и о многом другом.. А раскручивавшая в гватемальских СМИ (теперь их было аж 138, и все зашкаливающе либеральные) истерия о «позоре Америки, предателе и мерзавце» была очевидна и без осведомителей.

Естественно, «любимый вождь гондурасской нации» метался. Он не льстил себе, он понимал, что страна в разрухе, что армия сократилась с 6000 до, дай Бог, 4000 личного состава, и то по бумагам, - и понимая все это, он пытался как-то отвести грозу.Писал приватные письма президенту Гарсия Гранадосу в Гватемалу, клянясь в полной лояльности, и президенту Гонсалесу в Сальвадор, напоминая о массе оказанных услуг.

Ответов не поступало, разве что пустые отписки, в личных встречах отказывали, - в связи с чем, пришлось закупать новейшее оружие, - винтовки и митральезы, - снимая деньги, поскольку казна пустовала, с личных счетов в банках Бразилии, Англии и испанской Кубы. Срочно вызвал из годичного отпуска лучшего и самого надежного генерала, - «Мединиту», - путешествовавшего по Европе, нанял несколько военспецов, участников Гражданской войны в США, и…



И академик, и герой…

8 мая, исходя из того, что лучший способ обороны – нападение, президент Гондураса, опубликовав очередной Манифест («Сограждане! Фальшивый либерал, лицемер Гонсалес угрожает нам и нашей независимости! Я верю, что братская Гватемала не пойдет у него на поводу!»), атаковал Сальвадор, а ровно сутки спустя гватемальские части без объявления войны вошли в гондурасский город Канделария, привезя с собой помянутого выше сеньора Селео Ариаса, 12 мая объявившего себя временным президентом «нового Гондураса», а «братскую Гватемалу» - главным союзником.

С этого момента наступление на Сальвадор лишилось всякого смысла, - тылы горели, - поэтому Медина, развернувшись с восточного фронта на север, попытался отбить город, потерпел поражение и ушел в родимый Грасиас, где его всегда поддерживали. Однако уже 22 мая сальвадорцы, перейдя в контрнаступление, оккупировали «малую родину» генерала Медины, а его самого оттеснили далеко на север.

На этом, по идее (и по плану генерала Гарсия Гранадоса), все должно было закончиться: сеньор Селео Ариас под гватемальской охраной уже ехал в столицу, принимать присягу, - однако 16 июля в зоне боевых действий появился «Мединита», которого уже почти свергнутый президент Медина очень ждал, - но возник он не на восточном побережье, а совсем наоборот, на юге, из Сальвадора, и не один, а с «армией» в несколько сот стволов.

Оглашая по пути, что «время фальшивого либерала Медины прошло, отныне Гондурасом будут править истинные либералы», этот чертик из табакерки форсированным маршем занял беззащитный Комаягуа, «уговорил» (заставил) законного «и.о.», ждавшего прибытия сеньора Селео Ариаса, чтобы законным образом передать власть, сдать полномочия себе, как «законному временному президенту», а затем, выступая уже в качестве главы государства, объявил главным союзником «братский Сальвадор и его великого лидера маршала Сантьяго Гонсалеса».

Впрочем, продержался «маленький Медина» недолго: неприятно удивленные гватемальцы срочно запросили маршала Гонсалеса: «Шо за дела?», а услышав в ответ нечто типа: «Невиноватые мы, он сам пошел!»», 26 июля разогнали «армию» конкурента, бежавшего, естественно, в Сан-Сальвадор, где его арестовали, отдали под суд, а потом втихую выгнали из страны с запретом возвращаться, - и впредь вспоминать о нем не будем, ибо ни к чему. Реальный же президент Медина попал в плен где-то на севере страны, был доставлен в Комаягуа и…

Естественно, его очень хотели расстрелять, разумеется, предварительно осудив, и таки было за что, но, поскольку речь шла о президенте, законом предписывались предварительные публичные слушания, чтобы определить, есть ли в действиях подозреваемого состав преступления, - и тут бывший «великий вождь» в очередной раз проявил чудеса эквилибристики на густо намыленном канате.

Первым делом потребовав приватной встречи с британским консулом, он назвал дипломату имена десятка известных в Лондоне персон, имевших откаты со всех махинаций, и сообщил, что, если на суде речь зайдет о разграблении государственных средств, молчать не станет, а это повлечет за собой скандал в английских СМИ и серьезные неприятности, вплоть до падения правительства, - после чего, по настоятельной просьбе правительства Англии, все пункты обвинения, связанные с коррупцией, были вычеркнуты.

Еще один пункт, - зверства при усмирении Оланчо в 1865-м, - сеньор Медина опротестовал на том основании, что опустошил департамент, служа святому делу либералов, ибо Оланчо был гнездом консерваторов, а что этих консерваторов он объявил либералами, так это исключительно для того, чтобы гватемальские реакционеры не напали на Гондурас. И наконец, пункт № 3, - второе опустошение Оланчо, был играючи отвергнут заявлением о том, что иначе было нельзя, поскольку «речь шла о мятеже коммунистов».

В итоге, Большое Жюри большинством голосов признало отсутствие оснований для процесса, экс-президента освободили из-под стражи в зале суда, вновь взяли под стражу на выходе из здания, и без всяких процедур, - «по причине особой опасности для государства», - закрыли в крепости, в одиночной камере, «до появления новых соображений».

Итак, война завершилась триумфом, и этот триумф, безусловно, стал триумфом генерала Мигеля Гарсия Гранадоса, лично присутствовавшего в войсках и на заседаниях штаба. С триумфом его и встретили дома, а затем, отчитываясь о проделанном за время отсутствия главы государтва, дон Хусто Барриос доложил: все Ваши указания, мой президент, претворены в жизнь: церковный суд отменен, свобода вероисповедания узаконена, ордена разогнаны с применением силы, земля у монастырей отобрана монахи, кто принял новые правила, теперь будут простыми священниками на жаловании от государства, а не принявшие уже, наверное, где-то на Кубе. Как видите, мы старались!

И совершенно неважно, что никаких указаний такого рода, отправляясь в поход, дон Мигель не отдавал, наоборот, велел до его возвращения вопросами церкви не заниматься, - рыбка задом не плывет. Президенту оставалось только покивать и выразить благодарность сотрудникам, досконально исполнившим его предначертания, - но с этого момента сеньор Гарсия Гранадос затосковал, все чаще прилюдно сетуя на судьбу: дескать, оказывается, эта политика – такое гадкое, грязное дело, зачем я вообще полез на эту галеру?.. эх, знал бы раньше, жил бы во Франции, писал бы книги, как мой милый друг месье Дюма…

Что интересно, в этом нытье не было ни грамма кокетства, - и даже не потому, что сотрудники дона Мигеля, напоказ обожая шефа, с его мнением почти не считались. В какой-то степени это, конечно, играло роль, но главное: добившись в 60 лет исполнения самой заветной своей мечты, «Чуффандин» внезапно обнаружил, что реальная политика (депутатство в Ассамблее, куда он ленился ходить, не в счет) – совсем не то, о чем он грезил.

Он, судя по всему, искренне веровал, что реальная политика – это когда лидер, стоя на пьедестале (почтительно внимающие «апостолы» чуть ниже) одаривает толпу благодарных сограждан соцветиями мудрых мыслей, и все это в редких перерывах между торжественными церемониями и официальными визитами, а она, холера такая, оказалась сплошным потоком нудных заседаний, работы со скучными бумагами, встречами с людьми, с которыми совсем не хотелось встречаться, да еще и необходимостью отказаться от всех милых привычек, приобретенных за десятилетия вольной жизни.

Не умея просыпаться раньше четырех, не мысля себя после пробуждения без часа в гардеробной и часа с парикмахером, дон Мигель, конечно, понимал, что положение обязывает, и старался, как мог, - но бесконечные ночные совещания (в правительственном здании он не появлялся вообще), начавшись с обсуждения текущих дел, плавно переходили в изящные беседы с неуклонно приглашаемыми интеллектуалами, чтение и обсуждение новинок от лучших гватемальских и европейских литераторов, конкурсы игры на рояле, а затем в затяжные партии игры в в рулетку, кости или карты.

Долго такое продолжаться не могло: в мае 1873 президент Гарсия Гранадос объявил сотрудникам, что устал и уходит. Подчиненные на это отреагировали форменной истерикой, - да что Вы?.. да как же мы без Вас?.. без Вас Гватемала погибнет!.. – но эта истерика лишь укрепила стремление дона Мигеля покинуть пост, дабы попробовали прожить без гения, - и 3 июня Ассамблея, с рыданиями утвердив отставку «Благодетеля Отечества» (такой титул ему присвоили, несмотря на попытки отказаться), единогласно утвердила президентом сеньора Хусто Руфино Барриоса.

С этого момента в Гватемале, - да и на всем Перешейке, - начались, и не на словах, а в полную силу, совсем новые времена, лихие, яростные и совершенно беспощадные, но, чтобы совсем закрыть тему, с вашего, любезные мои читатели, позволения, как всегда, добавлю пару слов о дальнейшей жизни дона Мигеля.

Если вкратце, то, передав ленту и заявив что-то вроде «Если дело в твоих руках, я спокоен!», экс-президент забыл о политике. Вообще. Полностью посвятив себя Музам. Написал множество острых статей на всевозможные темы в СМИ, издал альбом политических парадоксов, солидную брошюру по денежному вопросу, монографию о будущем социализма, два тома мемуаров, - по мнению специалистов, «густо приправленных элегантным остроумием и полных уникальных исторических зарисовок», - и два либретто для опер.

Что еще? Помимо давней, очень дружеской переписки с Виктором Гюго, завел новую, с Жюлем Верном, а кроме того, начал брать уроки живописи, и несколько его картин, - «Генерал дон Мигель Гарсия Гранадос в детстве с матушкой», «Генерал дон Мигель Гарсия Гранадос отважно оппонирует диктатору Каррере в Ассамблее», «Генерал дон Мигель Гарсия Гранадос личным примером увлекает солдат в атаку при Тотонакане», - высоко оцененные специалистами, представлены ныне в частных коллекциях. В общем, можно сказать, незаурядная жизнь незаурядного человека, пусть и слегка омраченная досадным двухлетним эпизодом, удалась…

Продолжение следует.

Оригинал и комментарии

Продолжение. Предыдущее здесь.



Чужие против Хищника

К концу 1881 взлет Гватемалы по всем показателям стал настолько очевиден, что можно было выходить на второй этап. В январе 1882 дон Хусто направил в столицы Перешейка максимально доверенных эмиссаров, чтобы прощупать их позиции насчет объединения. Разумеется, в Гондурасе и Сальвадоре взаимопонимание оказалось полным, а вот Никарагуа с Коста-Рикой, внимательно выслушав, отказались от всяких переговоров на эту тему, попросив передать, что смягчения позиций не будет.


Более того, получив (предположительно из Манагуа) информацию о таком зондаже, активно подключилась Мексика – в феврале посланнику в Сьюдад-Гватемала была направлена секретная инструкция: «Вам следует действовать, исходя из того, что правительство не заинтересовано в осуществлении данной акции, и будет сожалеть, если эта акция осуществится путем насилия или интриг президента Барриоса», и эта линия в «южной» политике Мехико стала генеральной.

В 1882 и начале 1883 сеньор Андрес Васкес, лучший мексиканский «представитель по специальным вопросам», проехал по всем странам Перешейка, обсуждая «известный вопрос» с политическим и военным руководством высшего уровня, и по итогам поездок подал по инстанциям детальный меморандум.

«Что касается Никарагуа, - сообщал он, - то Савала и Карденас категорически против планов Барриоса, хотя оппозиция, называющая себя либеральной, поддерживает Барриоса настолько, что Савала в публичных выступлениях вынужден поддерживать подразумеваемую идею. Тем не менее, не на словах, а на деле, Никарагуа ведет переговоры с Коста-Рикой о возможном совместном отражении агрессии (…)

Также, выполняя Ваши указания, я укрепляю связи с некоторыми сальвадорцами и гондурасцами, чтобы не допустить или затянуть присоединение этих государств к Гватемале (…) Полностью согласна с нашим видением католическая партия, которая довольно мощна, особенно в Гондурасе, и выступает против планов Барриоса, ибо известна его позиция по отношению к духовенству и консервативным элементам. Есть основания предполагать, что президент Сото прислушался к моим доводам».

Чем была обусловлена столь жесткая позиция Мехико, не так уж давно оказавшего гватемальским либералам неоценимую помощь, фактически приведя их к власти, понять несложно. В ходе гражданской войны, плавно перешедшей в войну с французскими интервентами, либералы, руководимые великим демократом Бенито Хуаресом, зашли так далеко «влево», что общество, еще не готовое к чересчур великим потрясениям, пришлось укреплять, зажимая гайки.

Этим  после смерти дона Бенито и занялся генерал Порфирио Диас, национальный герой, фигура интереснейшая и трагическая, о которой в «мексиканском» томе будет сказано много, и нельзя сказать, что Мексика стала консервативной, но либерализм ее теперь был очень умеренным. Сеньор Диас, такой же крастьянский парень, как и Рафаэль Каррера, радикальных завихрений опасался, кроме того, ему, как и любому вменяемому политику не улыбалось в один прекрасный день увидеть свою страну зажатой между двумя сильными государствами, - в данном случае, США и (если планы Барииоса увенчаются успехом) единой Центральной Америкой. Так что, будь жив Хуарес, вряд ли и он решил бы иначе.

Впрочем, не менее отрицательно на любые движения Барриоса в этом направлении реагировали и Штаты: стоило американскому посланнику в Гватемале пару раз публично, сугубо в рамках комплимента обронить фразу о том, что «воссоединение центральноамериканских стран - не так уж плохо, во всяком случае, лучше творящегося сейчас, когда они разделены», - и Госдеп мгновенно отозвал его, понизив в ранге до консула, а сенат США в июне 1883 принял специальную резолюцию, указав, что «любое вооруженное воздействие Гватемалы на своих соседей, в случае же Никарагуа и невооруженное, будет рассматриваться, как ущемлени американских интересов», и предписав кораблям US Navy в Карибском море «быть готовыми в любой момент защитить жизни и собственность американских граждан».

Логика Вашингтона, надо сказать, ясна, как и логика Мехико, и определялась она волшебным словом «канал». Мы давно его не поминали, но тема за десятилетия никуда не пропала, а научно-техническая революция перевела ее из статуса мечты, как при Морасане, в ранг реального проекта, - и дон Хусто не скрывал, что этот вопрос его волнует. О чем позже (в мемуарах) детально рассказал сеньор Антонио Батрес Хауреги, посланник Гватемалы в Вашингтоне, пользовавшийся особым доверием Барриоса.

Именно в то время, о котором идет речь, дон Антонио, имея полномочия от правительств всех пяти стран Перешейка, вел переговоры с госсекретарем насчет договора о постройке канала через Никарагуа, и все бы хорошо, но по ходу обсуждений случился сбой из-за двух пунктов, внесенных в проект, предложенный Госдепом: (а) полоса территории вдоль трассы будущего канала должна быть отчуждена от Никарагуа в пользу Штатов, и (б) Никарагуа должна была «заключить оборонительный и наступательный союз с США во имя безопасности канала», получив компенсацию 4 млн баков в год.

«Естественно, - вспоминает дипломат, - согласие с этими пунктами договора исключалось, поскольку наступательный союз США-Никарагуа, притом, что необходимость наступления, согласно ст. 11, определялась в Вашингтоне, явился бы угрозой для безопасности всех четырех республик, интересы которых я представлял. Тогда правительство Никарагуа, отозвав мои полномочия, прислало специального представителя, который подписал соглашение в форме, подготовленной государственным департаментом, без каких-либо возражений. Мрачная тень Уильяма Уокера вновь надвинулась своим мертвенно-бледным лицом на Центральную Америку».

Итак, небывалое бывает. Пусть ненадолго, под конкретный случай, но интересы США совпали с интересами ненавидевшей их Мексики, а такой «союз чужих», пусть неформальный, временный и ситуативный, в тех местах нельзя было недооценивать. Именно в это время дон Хусто, ранее тянувший с окончательным решением вопроса о Соконуско, сделал жест доброй воли, пойдя на все условия Мехико, - однако практической пользы это не принесло: линия сеньора Диаса определилась.

Ну и, конечно, категорически против объединения выступали и консерваторы, правящие в Никарагуа (причины, надеюсь, понятны), и власти Коста-Рики, всегда считавшей себя «отрезанным ломтем», и (неожиданно) некоторые влиятельные люди там, от которых никаких взбрыков никто не ждал, -  причем первая ласточка прилетела из Гондураса, где у руля, как мы знаем, стоял Марко Аурелио Сото, человек из «ближнего круга» Барриоса, многолетний глава его МИД и автор его радикальных реформ.

Ему, - поскольку дон Марко усердно реформировал Гондурас по «гватемальским лекалам» и, будучи воинствующим атеистом (с самим Лео Таксилем состоял в дружеской переписке), прижимал к ногтю церковь, - президент Гватемалы доверял полностью, несмотря на то, что хоть как-то привести в порядок страну, где не прижился кофе, его экс-министру так и не удалось. И от этот-то «вернейший из верных» в какой-то момент начал шевелиться как-то не в ту сторону.

Сперва подписал несколько декретов, утвердивших «политику открытых дверей» для американцев, не посоветовавшись предварительно с «падроном», хотя обязан был. Потом, как выяснилось позже, не уведомил «падрона», что в Гондурасе разведаны солидные залежи руд, но не скрыл от американцев, в приватном порядке, на имя брата основав на пару с Вашингтоном Валентайном (дельцом из Нью-Йорка, спустя много лет получившему прозвище «Король Гондураса») компанию “Rosario Mining”, и наконец, «по просьбе» какого-то гостя из США, написал руководителям Никарагуа сочувственное письмо.

Удивительно, но факт: человек, проработавший плечом к плечу с генералом Барриосом много лет, знавший его куда лучшем многих, похоже, всерьез надеялся, что «падрон» ни о чем не узнает. А «падрон» узнал, и в конце апреля 1883, устроив маневры близ границы с Гондурасом, прислал в Комаягучо (вернее, в Тегусигальпу, потому что президент Сото перевел столицу туда) дружеское приглашение «прибыть вместе с генералом Гутьерресом и обсудить некоторые вопросы».



А мне плевать, мне очень хочется!

Прочитав письмо, выдержанное в самых любезных тонах,  дон Марко срочно попросил у Ассамблеи позволения уехать на два месяца, для операции во Франции, перед отъездом выписал своему адвокату генеральную доверенность на продажу своего имущества (за семь лет пребывания у власти он стал очень богатым человеком), и 27 августа, уже из Штатов, прислал заявление об уходе в отставку, а спустя всего две недели при крайне невнятных обстоятельствах внезапно скончался молодой (всего 28 лет) генерал Энрике Гутьеррес, представлявший интересы беглеца в сделках с американцами.

Между прочим, с точки зрения позитивизма, исступленным адептом которого был сеньор Сото, в его действиях не было никакой крамолы. Он проявлял личную инициативу, привлекал инвестиции, расширял производство, и следовательно, служил Прогрессу, - но дон Хусто смотрел на ситуацию в ином ракурсе.

Мысля, как и положено позитивисту, механистически, без намека на диалектику, он рассматривал людей исключительно, как детали в машине, которую создал, а если деталь портилась или, еще хуже, мешала машине работать, она быстро оказывалась в печально знаменитой тюрьме Сьюдад-Гватемала, откуда мало кто выходил живым и практически никто – без увечий. Однако сеньор Марко всегда был очень хорошей, качественной, многократно проверенной, лично отобранной деталью, - и вдруг. Этого Барриос понять не мог.

А между тем, все объяснялось просто. «Политические люди» стран Перешейка уже привыкли к статусу «первых парней на деревне», они были довольны своими мелкими карьерами, озабочены своими накоплениями, давно утратили какую-то идейность (которую, тем паче, позитивизм и не предполагал, наоборот, отрицал), им нравилось быть президентами и министрами, не нравилось, что в случае объединения важных постов станет намного меньше, а старые связи станут менее эффективны.

Ну и, если уж по большому счету, очень немногим (даже в Гватемале) улыбалось быть кирпичиками во имя Единства, без которого жизнь и так впоне удалась. Тем паче, - в случае успеха затеи и введения единого гражданства, - под постоянной угрозой, как минимум, той самой тюрьмы, об «отдельном корпусе» которой по всему Перешейку ходили жуткие слухи, отнюдь не бывшие слухами.

Разумеется, Барриос умел учиться на ошибках. Он проследил, чтобы президентом Гондураса избрали нужного человека, молодого  генерала Луиса Бограна, парня себе на уме, но фанатичного «униониста», он вызвал на разговор сеньора Сальдивара, и прокачав его на полную катушку, пришел к выводу, что тот надежен, - но в целом, сколь можно судить, пришел к выводу, что ставка на «элиты» не оправдает себя, а потому, пока не поздно, - и так слишком много времени потеряно, - нужно менять концепцию.

Впрочем, о чем-то таком он явно задумывался и раньше. 24 февраля 1883 (сеньор Сото еще беззаботно трудился на благо Прогресса в Тегусигальпе) в официозной Gaseta de Guatemala появилось огромное, на две полосы открытое письмо «Моим друзьям по либеральной партии центральноамериканских республик».

Как бы отвечая на вопросы, полученные от единомышленников из стран-соседок, дон Хусто прямым текстом высказал все, что думал о состоянии стран Перешейка, подчеркнув, что все они «тяжело больны, укоренившимся презрением к законам, интригами и заговорами, братоубийственными разорительными войнами, и только Гватемала успешно лечится».

Анализируя причины такого положения, он подчеркивал, что «причиной всех бед является безумное, противоестественное, тормозящее всякое развитие разделение естественного целого, выгодное лишь немногим, но обрекающее все пять республик на экономический и социальный регресс».

И наконец, дав понять, что ему известны обвинения во властолюбивых амбициях, как главном мотиве его проекта, Барриос заявлял, что «заранее отказывается от всякого политического поста в будущем едином государстве», - на что СМИ Никарагуа и Коста-Рики мгновенно отреагировали: ага, проговорился! Между прочим, пост главнокомандующего не политический…

Впрочем, что там пресса. Письмо досконально, построчно изучили куда более серьезные люди в кабинетах многих стран, больших и маленьких, и выводы сделали однозначные: этим обращением к либералам Центральной Америки дон Хусто перешел красную линию, объявив, что отныне намерен не иметь дело с правительствами, не умеющими мыслить стратегически, и призвал всех «унионистов» взять дело в свои руки «снизу». Никак иначе, кроме как предварительной декларацией об объявлении войны, назвать этот ход нельзя было, и все заинтересованные стороны приняли его, как руководство к действию.

В сентябре 1884 г. в Гватемалу прибыли президент Гондураса и Сальвадора, Луис Богран и Рафаэль Сальдивар. В ходе секретных переговоров утвердили план установления центральноамериканского единства с использованием военной силы против Никарагуа и Коста-Рики, если последние откажутся добровольно подчиниться велениям Прогресса, - а спустя не столь уж долгое время, 25 февраля 1885, в Опере, где на премьеру «Аиды» собрался весь бомонд, ария Радамеса внезапно прервалась, и потрясенной публике зачитали два документа, правительственный декрет и обращение президента.

Декрет, полный высокопарных слов, в постановляющей части был сух и краток: глава Республики Гватемала провозглашает Центральную Америку единой республикой, берет на себя ответственность за все меры и действия, направленные на достижение единства, и становится верховным военным руководителем Центральной Америки до тех пор, пока все пять республик не будут объединены под одним знаменем.

В соответствии с вышеуказанным, говорилось далее, к 1 мая сего года каждое государство должно направить в Гватемалу по 15 свободно избранных делегатов Законодательного собрания Центральной Америки, которое примет конституцию нового государства, определит порядок выбора президента и срок его каденции, а также выберет город  или место, где впредь будет работать единое правительство.

Все четко, конкретно, ясно. И только о форме и принципах дальнейшего политического устройства Центральной Америки не прозвучало ни слова, однако в этом случае умолчание звучало громче крика: подчеркнутое отсутствие в тексте слова «федерация» (только «Республика Центральной Америки») говорило само за себя: мыслилось создание не очередного рыхлого «союза равных», но унитарного национального государства под неформальной эгидой Гватемалы, - то есть, того, ради чего готов был отказаться от независимости даже ненавистный либералам плебей Рафаэль Каррера.

Далее в полной тишине огласили обращение Барриоса, уже как верховного военного руководителя. Обращаясь «ко всем центральноамериканцам», он подтверждал, что лично для себя давно ничего не ищет, готов принести в жертву все, вплоть до жизни, и гарантирует: Гватемала никого не намерена порабощать, напротив, как самая богатая и процветающая страной, готова делиться всем, чем богата, с соседями во имя «быстрого повышения их благосостояния и комфорта».

А в завершение - прямое обращение к военнослужащим всех государств, «в каком бы чине они ни пребывали». Выражая уверенность, что каждый солдат и каждый офицер – патриоты «общего нашего дома», Барриос призвал людей в форме «проявить высшее понимание долга», не забыв указать, что каждый, примкнувший к «святому делу» не только прославит свое имя в веках, но будет «немедленно повышен в звании, награжден и получит достойное вознаграждение».

Это означало войну. Десять дней спустя, 5 марта конгресс (Ассамблея) Гватемалы, собравшись в полном составе, - двух болящих принесли на носилках, - единогласно одобрил декрет и обращение, а спустя еще пять дней пришло сообщение из Тегусигальпы - генерал Луис Богран докладывал, что призыв президента Гватемалы конгрессом (Ассамблеей) поддержан единодушно, приказ о мобилизации отдан, и не позже 5 апреля армия Гондураса (4000 бойцов) готова будет исполнить любой приказ главнокомандующего.

А вот из дружественного и союзного Сан-Сальвадора отклика долго не было, когда же, наконец, прилетело, не порадовало: доктор Рафаэль Сальдивар, казалось бы, проверенный до мозга костей, официально отказался от всех принятых на себя обязательств, подписал договор о военном союзе с Никарагуа и Коста-Рикой и обратился к Мексике с просьбой о помощи.

Справедливости ради, в некоторое оправдание президенту Сальвадора можно сказать, что мотивации его отличались от мотиваций сеньора Сото. Он, возможно, и не стал бы нарушать договоренности, но декларации одно, а когда дело дошло до исполнения, выяснилось, что большинство элит и офицерского корпуса категорически против. По самым разным причинам, - от местечкового «прагматичного патриотизма» до стародавней неприязни сальвадорцев к Гватемале, и многое другое. Да и Мексика откровенно давила, неявно, но вполне однозначно угрожая, - а доктор Сальдивар был всего лишь тихим юристом, случайно занявшим главное кресло и желавшим посидеть подольше.

Его можно понять: действия Мехико доказывали, что там не блефуют. По приказу генерала Диаса 10 марта в Гватемалу полетела очень жесткая нота, а посланнику Мексики – указание немедленно сдать архивы в «любую дружескую дипломатическую миссию», закрыть помещение представительства и выехать со всем персоналом в Сальвадор. Одновременно, показывая, что все не шуточно, к границе Чьяпаса и Гватемалы подтянулись крупные, с учетом времени и места, силы: 4000 штыков и 2000 сабель, а к гватемальскому порту Сан-Хосе направился мексиканский военный корабль.



У самих револьверы найдутся...

Нельзя сказать, что дона Хусто это чересчур уж беспокоило. В себя он верил, армию, благо средства позволяли, готовил лет десять, и готовил на совесть: 19 тысяч кадровой пехоты, 3 тысячи конницы, все вымуштрованы германскими унтерами, самые современные винтовки, до двух десятков митральез и «гатлингов», внушительный орудийный парк (17 бронзовых «французов» Ла Гитта, восемь казнозарядных «круппов», 6- и 4-Pfünder-Feldkanone C/64 плюс четыре 9cm Stahlkanone mit Kolbenverschluß), наконец, начальник штаба – маршал Виктор Савала, считавшийся лучшим стратегом Перешейка.

Ничего подобного ни одна из стран-соседок, кроме Мексики и в намеке не имела,  даже с Мексикой можно было пободаться на равных, - и это не считая четырех «гражданских батальонов» (1600 штыков): поощряя иммиграцию и наделяя иммигрантов невероятными льготами, дон Хусто, изучивший опыт Гражданской войны в США, отдавал предпочтение немцам, имеющим стаж военной службы, сразу записывая в армейский резерв и ставя под командование немецким отставным офицерам, ставших кофейными магнатами.

Да и в Сальвадоре, казалось бы, перебежавшем на другую сторону,  все было не так уж просто:   «унионистов» хватало и там, так что после кульбита д-ра Сальдивара в Гватемалу перебежало около 1000 диссидентов, включая, - под оркестр и с развернутым знаменем, - кадровый батальон во главе с популярным генералом Франсиско Менендесом). И все же,  предельно прагматичный Барриос еще раз попытался сгладить углы, обратившись к США с просьбой о посредничестве.

Прекрасно понимая все нюансы, он гарантировал «всем гражданам США, которых это интересует», что ни Гватемала, ни будущая Республика Центральной Америки ни в какой мере не намерены мешать строительству «никарагуанского канала» или оспаривать приоритет США в его эксплуатации, пребывая в готовности стать младшим партнером в ЗАО.

Теоретически, согласись Штаты начать торговлю, можно было договориться более-менее полюбовно, и консерваторы из Манагуа, под которыми кресла дымились, впали в форменную истерику. 15 марта сеньор Кастельон, глава никарагуанского МИД разослал по всем представительствам циркулярное письмо с пометкой “К срочному исполнению”:

«Настаивайте, настаивайте, настаивайте на том, что из информации, которая имеется у правительства, можно сделать твердое заключение, что неожиданные и оскорбительные действия генерала Барриоса имеют в качестве подлинной причины стремление стать абсолютным арбитром переговоров о канале, а национальное единство он выдвигает лишь в качестве предлога».

Люди в Манагуа и Леоне реально боялись, - но зря. Как и следовало ожидать, обращение президента Гватемалы в Вашингтоне не услышали, потому что слышать не хотели. Возможно, не верили, но скорее, не хотели снисходить до разговора на равных с каким-то там зарвавшимся креолом, предлагавшим что-то, не понимая, что Штатам нужно всё, без оговорок и желательно побольше.

«...Президент Гватемалы, - доносил 10 и 15 марта мексиканский посланник, - не получит посредничества Соединенных Штатов против Мексики. Позиция Соединенных Штатов неблагоприятна для Барриоса (…) Правительство США окажет моральную помощь и добрые услуги, чтобы не допустить разрушения автономии центральноамериканских республик (…) правительство США со дня на день прикажет направить военные корабли к берегам Центральной Америки».

И действительно, американский посланник, следуя инструкции Госдепа, предупредил гватемальское правительство о том, что оно «будет нести ответственность за ущемление интересов американских граждан в любом государстве Центральной Америке в случае начала военных действий», а на рейде порта Ливингстон (побережье Атлантики) встал американский фрегат, имеющий приказ «обеспечить полную защиту всех американских граждан (19 человек. – ЛВ), занятых на строительстве железной дороги».

Некоторые исследователи, анализируя плюсы и минусы «мартовского затишья», склонны полагать, что дону Хусто, с его-то политическим опытом и холодным умом, логично было бы дать задний ход, - армии Сальвадора, Никарагуа и Коста-Рики, конечно, не имели против него шансов, но ведь вероятность вмешательства Мексики была намного выше нуля, а реакция США могла оказаться скверной.

Что ж, вполне возможно, как прагматик, он об этом подумывал, но в вопросе о Единстве  сеньор Барриос, как мы знаем, не умел оставаться вовсе уж позитивистом. Тень Морасана не позволяла. По крайней мере, такой вывод можно сделать из свидетельства сеньора Батреса Хауреги, единственного, насколько я знаю, кому президент Гватемалы откровенно объяснил, почему не хочет и не будет тормозить:

«Только патриотические чувства, только спасительная идея руководила действиями генерала Барриоса. В великий день 28 февраля, после совещания, посвященного оглашению декрета, он, попросив меня и маршала Савала задержаться, разлил по рюмкам коньяк, и сказал: “Жребий брошен. Теперь в Никарагуа нет никакого сената, никто не сможет ратифицировать пакт, подписанный консервативной партией… Достаточно всего лишь победить. На нас не смогут надеть ярмо, как планировали. США не будут помыкать нами. Мы будем великим государством, если я останусь жив...”».

На случай, если кто-то не понял. Речь идет о статье декрета, согласно которой, начиная с 28 февраля признавались недействительными все международные договоры, сделки и соглашения, ранее заключенные каждым в отдельности государством с другими странами. Зная людей, Барриос не сомневался, что местные элиты пойдут на самые кабальные условия, включая передачу иностранцам части территории Центральной Америки, лишь бы удержаться у руля, - а теперь юридически это стало невозможным. В том, разумеется, случае, если Гватемала победит, но дон Хусто шел ва-банк, и не намеревался останавливаться.

Последней линией, перед которой можно было еще притормозить, стала телеграмма Госдепа, прилетевшая в Сьюдад-Гватемала из Вашингтона 28 марта с прямым предупреждением: США займут отрицательную позицию в вопросе воссоединения Центральной Америки не только силой, но и мирным путем, даже в том случае, если большинство граждан всех стран выступит «за», потому что не считают воссоединение целесообразным. Ответ требовали дать в течение трех часов, но Барриос приказал не отвечать вообще, пояснив: «Они, похоже, считают себя богами. Плевать. Я не отступлю назад, будь что будет, не отступлю, даже если на нас свалится небо».

Разговоры кончились, и всем было ясно, что дела складываются не так плохо (консерваторы в Никарагуа стартовать боялись, опасаясь гражданской войны), а первая цель – Сальвадор, на переубеждение которого по прикидкам Генерального штаба Гватемалы могло уйти от четырех до восьми дней. Ждать еще неделю, до подхода гондурасцев, Военный совет признал излишним, сил хватало с лихвой, а солдатики Луиса Бограна могли сослужить добрую службу в кампании против Никарагуа.

К полудню 29 марта примерно четверть гватемальской армии и около тысячи гансов заняли позиции давно  укрепленной (хозяйственный дон Хусто никогда ничего не исключал) границе с Мексикой, 14500 солдат первого эшелона, включая «патриотический корпус» генерала Франсиско Менендеса, сосредоточенные на сальвадорском кордоне, получили соответствующий приках, а на рассвете 30 марта гватемальские войска начали вторжение,  к вечеру первого же дня сбив и обратив в бегство  сильный заслон противника.

То же самое повторилось на следующий день, - строго по планам Генштаба смели укрепрайон у города Сан-Лоренцо, -  а 1 апреля набравшая темп армия Барриоса, подойдя к селению Чалчуапа, занятому основными силами сальвадорцев (3500 единиц живой силы), взяла позиции неприятеля в полукольцо, после семи часов непрерывных артобстрелов, как и под Сан-Лоренцо, сбила неприятеля с господствующих над поселком высот и к сумеркам пробила бреши в обороне.

В том, что завтра городок падет и победители, выйдя на оперативный простор, возьмут Санта-Ану, ставку  сальвадорского штаба, а затем максимум за двое суток марш-броском дойдут до сальвадорской столицы, не сомневался никто. В штабе Ejército de Centroamérica генерала Менендеса уже величали Señor Presidente, в Сан-Сальвадоре били на улицах  «анти-унионистов», чемоданы д-ра Сальдивара ждали владельца на борту мексиканского брига "Vicente Herrera", оставалось только отдать приказ, - и приказ был отдан.

Рано-рано утром 2 апреля, рассвет еще только занимался, «центральноамериканцы» пошли на штурм, замкнув кольцо вокруг Чалчуапы и за три часа взяв под контроль две трети городка, - а примерно в 9.00 или чуточку позже где-то в трансцедентуме, куда позитивисты не заглядывают, ибо антинаучно, игривая сеньора Судьба открыла карты, и рациональный сеньор Прогресс, кряхтя, полез под стол кукарекать...

Продолжение следует.

Оригинал и комментарии

The NYPD has arrested a man on hate crime charges for allegedly attacking a woman in Times Square.

The attack took place on Sunday at about 10 a.m.  A 59-year-old woman was pulling a wheeled shopping cart near 7th Ave. and W. 42nd St. when a man approached from behind, raised his arm over his head, and swung it down, slashing the woman in the right hand with a boxcutter, a security video showed.

The New York City Police Department identified the man as Anthony Evans, 30, of Manhattan. He ran away on E. 42nd Street but was arrested on Tuesday, the NYPD said.  He faces weapons and hate crime assault charges.

EMS took the woman to Bellevue Hospital in stable condition.

Отсюда

Арестован негр, который порезал ножом женщину. Интрига в том, что ему вменяется hate crime, то есть преступление на фоне расовой ненависти. Кто там говорил, что "ниггас никто за нападения по расовым причинам не осудит"? И это второй случай ареста отвязных негров за последние несколько дней. Сперва подростков, теперь полубомжару.

Оригинал и комментарии

Попытаюсь объяснить, почему я не считаю напрасным риски тех российских политиков, которые остались во время войны с Украиной в России и продолжали/продолжают говорить то, что они думают без оглядки на цензуру и грозящий им арест. Как это сделали уже арестованные Владимир Кара-Мурза и Илья Яшин, и не они одни. И не согласен с уважаемым (не по службе, а по душе) Гасаном Гусейновым, который сомневался в тексте «Ошибка Гозмана», нужна ли еще «одна сломанная жизнь ради доказательства бесчеловечности текущего российского государства? По-моему, нет, не нужна».

Нужна. Если кратко, то рано или поздно путинский режим рухнет, и будет небезразлично, чьи имена написаны на обломках самовластья. Потому что у этих людей будут дополнительные прерогативы для влияния на эту жизнь после смерти, и это важно. Важно, потому что, как и во время перестройки, тянуть на себя одеяло будут те многочисленные конформисты, которые станут демонстрировать всем желающим свои воображаемые стигматы, тем самым обосновывая свое право на власть. И, как вышло в конце 1980-1990-х, это лучше всего получалось у быстро перестроившейся номенклатуры второго плана (якобы не столь замаранной) и советских шестидесятников, вставших в позу наследников и хранителей свободы, хотя были на самом деле ловкими и не лишенными способностей приспособленцами.

В то время как бОльшая часть нонконформистов оказалась задвинута на третью полку в духоту и пыль полузабвения. И в любом случае их критической массы не хватило на склонение весов истории в сторону бОльшей отчетливости и непримиримости к советскому и постсоветскому соглашательству.

Поэтому тем из сегодняшних политиков, которые выбрали реальность тюрьмы отъезду в эмиграцию, возможно, удастся бросить на эту всегда существующую чашу весов свои невесомые гирьки судьбы и сыграть позитивную роль.

Совсем в другую эпоху, размышляя над смыслом, казалось бы, столь же бесполезной деятельности советских диссидентов, которые шли в лагеря за попытку отстоять собственное (или групповое) достоинство, я предположил, что таким образом они приобретали статус свидетелей. Свидетелей преступлений того режима, против которого они осмеливались выступать, и, если бы не они, перестройка, возможно, еще быстрее бы скурвилась и превратилась в новую инкарнацию совка.

То есть, продолжая возражать Гасану Гусейнову, тюремные сроки, которые по всей вероятности получат Кара-Мурза и Яшин (и другие, менее заметные, но не менее храбрые люди), это не человеческое жертвоприношение, естественно, обладающее статусом эстафеты для других молодых людей, «которые якобы должны принести и свои жизни на алтарь отечества». Гусейнов сомневается в осмысленности такого поведения и предлагает «слезть с котурнов» и увидеть, что нынешнее общество не достойно этих и других жертв. И это, на самом деле, хороший вопрос, как говорят публичные персоны, желая похвалить бойкого интервьюера и взять себе дополнительное время на раздумье. Потому что в версии Гусейнова, нынешняя Россия – я, конечно, экстраполирую, этого нет в тексте, только наметки – это что-то внешнее по отношению к нам и не заслуживающее жертвы, тупое и бессмысленное в своей необузданной жестокости. И да, со многими – повторю, предполагаемыми – характеристиками путинского государства и путинского общества, вполне проявившего свою сущность в той избыточной жестокости, легко переходящей в садизм, что демонстрируют российские солдаты на украинском фронте и оккупированных ими территориях, трудно не согласиться.

Со многим можно, кроме одного, что это государство и общество – внешнее по отношению к нам. Типа, мы-то сеяли доброе, разумное, вечное, но у нас ничего не получилось, русская натура взяла свое и быстро, за несколько лет, пустила российский поезд, слепо искавший в перестроечном тумане неверный путь свободы, на знакомые рельсы самодержавия, всегда кончающегося фейерверком великодержавного упоения. Казалось бы, это дистанцирование от путинского общества выглядит естественным, ведь то, что получилось, явно противоречит нашим – понимается, что светлым и либеральным – устремлениям, и значит, это получилось вне или против нашей воли.

Но я с удивлением, которое только увеличивается по мере погружения в тот вечный тупик, которым всегда оборачиваются реформы на Руси, не могу понять, что позволяет той среде, которой я вроде как принадлежу, среде российских интеллектуалов (ранее именуемых интеллигенцией), не видеть в происходящем и свою весомую часть вины?

Читать далее http://mberg.net/provetrivaya_budushee_v_chumnom_barake/

Оригинал и комментарии