Недавние тренды рунета

Вот, собственно, поэтому и не лежит душа комментировать текучку. Просматриваю ленты, кое-что отбираю, а потом, день за днем, ничего не пишу, потому что главное ясно:

а) нацистский режим Киева готовит и будет совершать теракты на освобожденных территориях, запугивая и начальников, и обычных обывателей,

б) нацистский режим Киева будет продолжать зверские расстрелы городов ЛДНР,  поскольку у него есть дальнобой, с которым Коалиции сложно бороться,

в) нацистский режим Киева будет усиливать обстрелы российской территории, включая внутрение районы, а также нападения на российских пограничников,

г) увы и ах, но, судя по многим, на первый взгляд, труднообъяснимым признакам, нацистский режим Киева имеет разветвленную группы поддержки в России,

д) нацистский режим Киева, затыкая дыры мясом, с помощью НАТО готовит качественную армию, чтобы в августе начать контрнаступление, чего и не скрывает,

е) если это контрнаступление завершится успехом, в игру (формально без вмешательства Альянса) вступят некоторые страны НАТО, а ленд-лиз пойдет потоком,

ж) если это наступление провалится, хозяева принудят нацистский режим Киева идти на переговоры, которые нужны будут Западу, чтобы получить передышку,

з) и самым лучшим вариантом "перемирия" будет раздел по принципу "каждый имеет то, что имеет", что будет для России крайне проигрышно по многим пунктам.

Таким образом, вывод единственный:

чтобы не проиграть, России необходимо, используя не слишком большие силы, которые у нее есть, нанести нацистскому режиму Киева сокрушительное поражение в августе сентябре, и поскольку уже ясно, что сохранение нацистского режима Киева в любом виде чревато неизбежным реваншем в будущем,

уничтожить нацистский режим Киева даже если придется идти до Львова. В случае прямого вмешательства Альянса не останавливаясь перед любыми вариантами. То есть, исходя из классики, -  "Мы еще не начинали", -придется-таки начать. И лучше сейчас, на упреждение, чем позже, когда будет труднее...

Оригинал и комментарии

Ну да. Именно так. В Киеве имеют полное право на здоровый глум. А лично я, в частности, и поэтому не комментирую и до неизбежного контрнаступления боевиков помойки не намерен комментировать текучку. Незачем комментировать то, что и так очевидно, а раз за разом задавать риторические вопросы - тем паче...

Оригинал и комментарии

Очень не люблю "Незыгаря", практически никогда на него не ссылаюсь, и на то есть много более чем веских причин. Однако, в данном случае, и анализ верен, и прогноз точен, - и ровно по этой причине я, перестав рыться в информационном шлаке, жду обострения, которое неизбежно произойдет и, случившись, поставит


точки над "ё" в войне Запада с Россией (причем тут "украина"?), а каким будет это "ё", только бой покажет. Сейчас же, в преддверии неизбежного, - в сентябре или августе, неважно, - отмечу, что война, как ее ни называй, это война, и на войне, при прочих равных, - или почти равных, - больше шансов на победу  у того,

кто воюет, нацелившись на полную победу любой ценой и намертво, неважно как, спаяв тыл. А у того, кто на полную победу любой ценой не нацелен, да еще и с гнильцой в тылу, шансов на победу меньше. Элементарно же. А кому неясно, пусть спросит понурого бородатенького мужичка в синей шинелке и красной кепочке...

Оригинал и комментарии

Феномен Арестовича, ставшего за время войны самым популярным блогером, с многомилионной аудиторией по обе стороны российско-украинской границы, заслуживает пристрастного рассмотрения. Какова формула успеха, если его почти ежедневные беседы с Фейгиным, смотрит каждый раз более миллиона человек, при том, что, возможно, неменьшая аудитория, прежде всего украинская (о российской, провластной мы не говорим) столь же яростно его порицает?

Формально, Арестович – комментатор военных событий; комментарии военных специалистов во время войны естественно встречают повышенным вниманием, и есть целый ряд экспертов, чьи почти ежедневные комментарии собирают десятки тысяч, а иногда и сотни тысяч просмотров. Эти эксперты отличаются бэкграундом, способом собирания информации и изложения, как тот же Руслан Левиев с его командой расследователей по открытым источникам, но Арестович явно выходит за границы экспертного комментария. Арестович из-за ряда качеств своего комментария и своей натуры, которая используется им как медиатор, представляет собой явление, почти в равной степени принадлежащее экспертной оценке и массовой культуре, в той ее области, где она примыкает к известности таких некогда явлений как Кашпировский или Чумак.

И действительно первые беседы Фейгина с Арестовичем, выходившие во время первого этапа войны, когда российская армия рвалась к Киеву и вот-вот, казалось, начнутся уличные бои, представали в виде сеансов психотерапии, вносивших ноту успокоения в тревогу и ужас от происходящего.

И здесь стоит рассмотреть ряд ключевых моментов. Психотерапевты, как и православные святые, могут быть разделены как грозных и добрых. Одни подавляют своей психической энергией аудиторию, лишь намекая на предстоящий просвет, Арестович принципиально иной маг, если так рассматривать одну из граней его воздействия. Его формула состоит в постоянной демонстрации таких черт личности, как улыбчивый свет, легко активируемое благородство, уверенное спокойствие, мальчишеское обаяние вместе с постоянно педалируемыми напоминаниями о его пласте эксклюзивной информации и знаний, которыми он не может поделиться, ибо это представляет собой военную или служебную тайну.

То есть формально его комментарии вроде как принадлежат его работе советника главы офиса президента Украины, плюс его личные связи в высшем и среднем звене командования, как бывшего военного, разведчика, полковника, участника боевых операций. Но если в самом общем виде сформулировать его метод обольщения и придания его комментариям почти сакрального статуса, то это уникальное соединение света личности, ее легкого и быстро опознаваемого обаяния с твердой уверенностью в неизбежной победы Украины в войне.

Даже в самые первые и страшные дни, когда Киев вот-вот, казалось, мог пасть, а судьба Зеленского была под вопросом, соединения исходящего изнутри света благородства с твердой уверенностью в победе, оказывалось самым действенным и востребованным месседжем.

Если попытаться уточнить как бы параметры этого благородства и обаяния, то они вполне формализуются в виде ряда последовательных суждений, вызывающих дополнительное понимание. В самые страшные дни войны Арестович никогда не опускался до пафоса или этических инвектив, напротив, его способ интерпретации войны - как принадлежащей области некоего жестокого соревнования, почти игры: здесь они поддавливают, здесь мы пытаемся отвечать, обеспечивали его словам защитный контур индуцированной объективности. Словарь Арестовича почти не включает в себя такие выражения как враг (с наиболее частой заменой в виде противника), жестокость (даже при описании самых жестоких страниц типа Бучи или Ирпеня). Более того, он с отчетливой тщательностью выводил сам образ украинцев, подвергшихся нападения, из ореола жертв, ореола слабости, в которым требуется сочувствие и вообще эмоциональная поддержка. Предпочитая противопоставлять им другое, более близкое к героике или по меньшей мере стоического терпения и поиска рационального ответа.

Точно так же даже в первые дни войны он сознательно не соглашался на обесчеловечивание противника, то есть русских военных, совершавших  растущие на глазах военные преступления и неоправданную жестокость по отношению к гражданскому населения. То есть Арестович предполагал, что его слушатель уже наслышан обо всей этой кровавой бане, но строил свое сообщение как бы поверх, поверх крови, плача, проклятий и сочувствия, как бы скользя по этой поверхности, которая отражалась в его комментариях, как сполохи огня или брызги на ткани. И если обобщить, то он как бы выводил свой комментарий их области эмоционального в область рационального, но рационального очень специфического, и эта специфика требует дополнительного рассмотрения.

Читать далее http://mberg.net/arestovoch_dushechka/

Оригинал и комментарии

Из событий минувшего дня, на мой взгляд, краткого комментария заслуживают пять:


- г-на Токаева, безусловно, можно понять: услуга, которая уже оказана, ничего не стоит, но г-ну Токаеву все же не стоит забывать, что кто неблагодарен к людям, неблагодарен и к Аллаху, а он, Милостивый, Милосердный, неблагодарности не прощает, и гнев его (раз, два) неотвратим;

- британские танки (с экипажами) в составе польской армии, готовящейся к "горячей фазе" вызывают в памяти воспоминания о французских танках (с экипажами), сыгравших известную роль в 1920-м, и думаю, это повод вновь вспомнить, что "нет ничего нового под солнцем";

- проблемы мудака Джонсона радуют и сами по себе, и тем, что укронежить нервничает, опасаясь, что Боба слетит, и он таки может, но поскольку консерваторы все равно останутся у руля, а премьером, если Боба слетит, станет Лиз Трасс, давайте исходить из классики, которая знает всё;

- очередное детоубийство (сразу трех, в Макеевке) рвет душу в клочки, и новости из Брянска тоже не радуют, но на языке военных это называется "сопутствующими потерями", которые приемлемы, и не мне судить, но с мнением российского военного эксперта лично я категорически не согласен,

- а что до очередной засады укроДРГ и гибели очередного российского пограничника, то, как по мне, это уже становится неприличным, и необходимо принимать меры, но поскольку прыгнуть выше головы не дано никому, думаю, Кремлю, чтобы погранцы не гибли, есть смысл просто снять их с кордона...

Оригинал и комментарии

В США законы суровы и при разводе баба мужика может ободрать как липку. Говорят, мол, не женись. И многие не женятся. Но на всякую хитрую гайку есть не менее хитрый болт. Во многих штатах простое сожительство свыше определенного срока, если его можно доказать (обычно не проблема), приравнивается... к браку! То есть, если бросил бабу, она может предьявить претензии и слупить алименты. Это сложнее, не всегда получается, но это можно сделать. Особенно прекрасно, когда мужик для минимизации налогов вписывает бабу в свою налоговую декларацию (и это снижает налог!) и потом его по этой декларации и взгревают. А так же медстроаховка, договор аренды итд. Очень много аспектов, где паре легче финансово вдвоем, но это имеет последствия при расставании. А если есть дети, то вообще все равно женаты люди или нет. Можно потребовать генетическую экспертизу (в браке она роли не играет), но уж если ребенок твой - это как брак со всеми вытекающими последствиями. Учитывая, что проституция запрещена в 48 из 50 штатов, мужикам, которые "не женись" остается безопасной только Дунька Кулакова. Даже если друг друга пялить, все будет как с бабами. По крайней мере в нашем штате, где гей браки ничем не отличаются от обычных в глазах закона. Как и сожительство. Ну или баб менять строго регулярно и не в коем случае не жить вместе.

Оригинал и комментарии

Александра Григорьевича нужно слушать очень внимательно. Особенно сейчас, когда все его заявления на глобальную тематику, адресованные Западу, делаются от имени Владимира Путина. В частности, сейчас озвучено, что власти помойки могут прекратить войну немедленно, сев за стол переговоров, и кондиции


немедленного мира тоже озвучены: (а) отказ Киева от всякого вооружения, способного вредить территории России, (б) отказ в пользу России от Крыма, ЛДНР и всего, что будет освобождено к моменту старта переговоров, - и всё. Ничего более. А "денацификация" - это... пфуй... философия.

То есть, как только Киев согласится отказаться от всякого железа, способного вредить России (включая то, что уже завезено) и уступить все территории, которые будут освобождены к тому моменту, наступит мир, и пусть киевские наци рулят дальше, творя с людьми на неосвобожденных территориях все, что пожелают.

Что ж, понятно, логично,
и слава Богу, что решают такие вопросы не в Киеве,
и еще слава Богу, что если те, кто решают, согласятся, они все равно кинут...

Оригинал и комментарии

Ненадолго вырвавший из Латинской Америки позапрошлого века, хочу сообщить, что по текучке , наверное, пару слов все-таки ночью напишу, хотя особой охоты нет, - а сейчас отвечаю всем, кто просил растолковать, как видится мне подоплека недавних событий в Узбекистане. Без подробностей, которые известны всем, а исклчючительно о подоплеке и тенденциях вероятного развития...


Чтобы всем все стало понятно: Узбекистан в его нынешних границах - как и многие иные экс-советские республики, а ныне независимые страны, - новодел, искусственно созданный на территории древних, вполне сложившихся государств: Хорезма (Хивинского ханства) и Бухарского эмирата, и если конкретно "узбеки" суть насильственно тюркизированные при СССР "сарты" (фактически персы),

то каракалпаки, - родня летописных "черных клобуков", ставших одним из элементов формирования народа, ныне именующего себя "украинцами", - чистые тюрки, этнически близкие к туркменам (большинство) и к казахам (меньшинство, но крупное). Почему и для чего устроили большевики такой этносоциальный эксперимент, вопрос сложный и отдельный, но факт: за 60 лет, срок

исторически ничтожный, в тех краях ничего не изменилось. Старые "бухарские" кланы по-прежнему сильны, как и старые "каракалпакские" кланы, и когда в 1991-м Узбекистан обрел независимость, право "черных клобуков" на референдум о суверенитете внесли в Конституцию, ибо каракалпакские кланы были настроены на независимость, и не будь этой уступки, в стране грянула бы бойня.

А теперь эту статью попытались убрать, предложив концепцию "одна страна - один народ", то есть, автоматом предложив каракалпакам считать себя "узбеками". В связи с чем, начались протесты, сразу оцененные западными СМИ, как "борьба за права человека", но корни уходят куда глубже, что ясно хотя бы из того, что после того, как президент Мирзиёев признал протесты

законными и вычеркнул из проекта новой Конституции неприятные каракалпакам пункты, беспорядки только усилились. Ровно как в соседнем Казахстане никто из "январистов" не обратил ни малейшего внимания на то, что первоначальные, чисто экономические требования нефтяников были удовлетворены почти сразу, и мятеж продолжался, пока не перерос в кровавые погромы.

"Стихийность протестов", их "мирный характер", мягко говоря, надуманы. Что толпу вели "координаторы", - факт ("красные майки" все помните?). Что в толпе были лица, вооруженные огнестрелом, - тоже установленный факт. Как факт и то, что "мирные демонстранты" изначально были настроены на вооруженное противостояние и зверские расправы.

И наконец, совершенно бесспорно, что мятеж в Нукусе мгновенно начали пиарить и облагораживать вполне конкретные "телеги", включая пресловутую "нехту", причем абсолютное большинство подбадривавших, возмущенных и науськивающие имели украинские номера. А также казахстанские, откуда волной запускали фото- и видеосвидетельства "насилия карателей".

Сегодня я могу писать обо всем этом уверенно, потому что задержаны многие "красные майки" и многие из тех, кто не, не выходя на "майдан", платили им. Изъяты расписки в получении денег. При попытке бежать за кордон задержан некий Даулетбек Таджимурадов, гражданин РФ, званый гость посольств USA и UK, представляющийся "президентом Каракалпакстана".

И вот теперь давайте рыть глубже. На мой взгляд, истинной причиной событий была попытка президента Мирзиёева ослабить власть "традиционных" местных кланов на их территории. Ранее она, считавшаяся беднейшей в Узбекистане, никого не интересовала, но лет десять назад там были разведаны очень солидные залежи золота, газа, железа, - не говоря уж

о фосфоритах и прочей всем интересной всяины. А это уже меняет дело. И встал вопрос о том, кто будет всю эту роскошь осваивать. То есть, даже не кто, а через кого. В Ташкенте, естественно, уверены, что через Ташкент, а заинтересованные структуры просчитали, что через местных, если они обретут право суверенной подписи, получится значительно дешевле. Это раз,

а теперь два. 20 лет подряд Москва теряла политическое влияние в Центральной Азии. По "украинскому конспекту", большие люди крутили большие дела с дешевой рабочей силой, корпоративными интересами, поставками специфического товара, и больше ни о чем не думали, а вот другие, которые не в Москве, думали, и даже очень, и методично работали по схеме,

которая сбоев не дает. Обучение молодежи, сеть НПО и НКО, "гуманитарные гранты", приручение элит, "пробуждение национального самосознания" с объявлением басмачей "героями нации", переход на латиницу (ради "тюркской интеграции", о чем хлопотала Анкара, - с единым ненавязчивым подтекстом: "Прочь от России". И на выходе, - по тому же "украинскому конспекту", -

ненавязчивое, но методичное (с призывами на уровне парламента) вытеснение из общественной жизни, из документации, из школ и ВУЗов русского языка, с полным пренебрежением к жалобам "снизу", новые учебники с уклоном на проталкивание пантюркизма (гранты Турции) и "общечеловеческих ценностей"  в западной трактовке etc. Ибо, понимаете ли, "обучение

граждан республики русскому языку способствует их превращению в мигрантов, презирающих свои традиции", - хотя в гастарбайтерстве виноват никак не русский язык, а хроническая безработица, притом что в недрах огромные богатства, а у элит миллиарды в западных банках. Ну и не забудем о ползучей исламизации, внедряемой в официальную идеологию, -

в первую очередь, с подачи Анкары, но не только: как ни парадоксально, события в Нукусе начались с призыва того самого  Даулетмурата Тажимуратов к толпе верующих после пятничной молитвы. Как-то странно, учитывая, что г-н Тажимуратов, помимо всего прочего, еще и главный в Каракалпакстане пропагандист идей ЛГБТ-толерантности, но если подумать...

А если, подумав, еще и вспомнить, что параллельно с "узбекистанизацией" конкретно в Каракалпакстане закорлонные "телеги" продвигали еще и теории об "уникальности каракалпаков", об их "неповторимой культуре" и "великой истории", и в конечном счете, праве на самоопределение (естественно, в полном соответвии с Конституцией, и еще вспомнить, что в конце мая

Узбекистан посетила делегация из США, очень представительная, - помощник госсекретаря и заместитель помощника USAID,  - и провела семинар по правам женщин, заодно посетовав, что-де надо бы Ташкенту смягчить законодательство, убрав из УК статьи за гомосексуализм, а еще лучше, позволить пропаганду ЛГБТ или, как минимум, разрешить семинары на сей счет...

Естественно, официальный Ташкент аккуратно отказался, и это гостям не понравилось, что отражено в коммюнике по итогам визита. А вот короткая встреча с г-ном Таджимурадовым им, наоборот, понравилась. И делегации ООН по экологии, приехавшей вслед за гостями из США, беседа с г-ном Таджимурадовым о проблемах Каракалпакстана тоже пришлась по душе.

В общем, есть основания, что спичку в Нукусе поднесли к хорошо просушенным дровам, да еще и щедро плеснув бензинчиком, - и нет оснований считать, что искры от погашенного костра растоптаны все до одной, а не тлеют где-то под спудом. Тем паче, что президент Мирзиёев вынужден был пойти на уступки и кланам, и "людям со светлыми лицами", - пойти, не выждав время,

а сразу, то есть,под давлением,  - а это, и не только по тамошним меркам, слабость, которая провоцирует, тем паче, что существующую неолиберальную модель экономики, когда богатые все богаче, а бедные все беднее, правительство Узбекистана менять не собирается. И тут самое время, как всегда, сообщить, что лично я не самый умный, и пусть каждый оценивает факты,

как хочет, - что и сообщаю, - но все-таки кое-что добавлю и от себя. Совсем немного. Только то, что Ташкент, конечно, страну спас (надолго ли?), но режиссеры проекта будут продолжать. По всему периметру России. Чтобы, - кому-то выкрутив руки, как г-ну Токаеву в Астане, а кого-то вбросив в утиль, как Януковича, - эьто периметр зажечь. В идеале устроив цепь "горячих точек", -

и в такой ситуации, - убежден, - шанс отделаться наименьшими потерями, а затем и выиграть, есть у того, кто не пренерегает предостережениями человека, видящего на много ходов вперед, советуется с ним, принимает его советы к сведению, а еще лучше, претворяет их в жизнь. Как бы он ни был велик в сравнении с бывшим колхозником, возглавляющем небольшую страну...

Оригинал и комментарии

В Америке доминируют всякие ересиархи от протестантов, которые просто безмерно фапают на Ветхий Завет. Эти люди, навязывая свои идеалы, позиционируют себя как ЯКОБЫ христиане, однако предпочитают Ветхий завет Евангелию. Да, у них по любому поводу - Джизус, однако в качестве руководства для жизни они по каким-то причинам руководствуются Ветхим Заветом, несмотря на прямое указание апостола Павла НЕ ДЕЛАТЬ этого. Кто-нибудь может мне объяснить, почему это так и почему баптист - это синоним слова лицемерный мудак? Не их пастор (власть всегда развращает - не важно кто учит: ксендзы, попы, муллы или раввины), а именно усредненный баптист - лицемерный мудак? Не католик, не епископал, не православный, не амиш (мнемонит), а именно баптист?

Оригинал и комментарии

И я даже знаю кто оценит :-))))))))))))

Оригинал и комментарии

В чем прикол отказа от использовани поворотников? Я заметил, что чем более диковатые люди ездят, тем реже используют поворотники. САМЫЕ дикие в нашей округе - горные козлодои под флагами гордой Грузии. жЫгЫты! На втором месте дикари с шеневмерлы под двухцветными флагами и гербом государства Барбадос. Еще поворотники недолюбливают племена богоизбранных и прочие выходцы из Африки. Те же, кто не демонстрирует принадлежности к какому-нибудь племени аборигенов, поворотники, как правило, используют.
Так в чем прикол? Показать свою дикую необузданность и пренебрежение к правилам?

Оригинал и комментарии

С мнением Олега Анатольевича согласен полностью, - но давайте не о политике. Ну ее, ту политику. Надоело. Лучше за жизнь. Вот представьте себе: восемь лет подряд одни и те же жулики по одной и той же схеме раз за разом обманывают человека, что-то обещая, потом кидая, и опять обещая, а он раз за разом


ведется, надеясь, что уж на этот-то раз не кинут. В какой-то момент, однако, приходит понимание, и терпила, озверев, дает неслабую ответку, после чего те же кидалы, струхнув, опять что-то обещают ему по все той же накатанной схеме, и он опять им верит, после очередного кидка сетуя, что вот, суки, опять обманули.

А теперь два вопроса, простые и жизненные, без всякой политики:
(а) как в просторечии называется такой человек?
(б) можно ли доверить такому человеку руководство чем-то, сложнее лопаты?

Оригинал и комментарии

Вооруженная нация это не только вооруженные граждане, которые убивают маньяков и террористов до прихода полиции, спасая жизни, как в недавнем случае в супермаркете. Вооруженная нация это не только гангстеры, которые покупают легальное оружие и используют его для бандитизма, против которых будет эффективен стрелок-защитник (возможно). Вооруженная нация это так же обычные люди, у которых отлетает кукуха, когда у них неприятности и эта вооруженная нация УБИВАЕТ невинных.

A man died Wednesday after being shot and killed on Oregon 18 in a suspected road-rage incident.

Dennis Anderson, 45, was with his partner of 18 years, Brandy Goldsbury, on a day trip to Lincoln City after a week of COVID-19 quarantine. They were headed back to their Tigard, Oregon, home around 8:30 p.m on July 13 when they noticed a driver in a car trying to pass them, said Goldsbury, 46.

Goldsbury, who has worked as a medical assistant at Oregon Health & Science University, said Anderson sprayed wiper fluid on his windshield while driving and some of the fluid may have gotten on the other driver’s car. “I was just like ‘ignore him, he’s having a bad day,’” she said.

The car — which police identified Tuesday as a BMW 3 Series — eventually passed, Goldsbury said, and she believed it was gone. A few miles later, however, they arrived at a rest area northeast of Otis where Goldsbury said they saw the same car parked on the side of the road.

“We drove by it, and then it got behind us,” Goldsbury said. “And then when the lanes started to turn to one again, the car started driving really close to the back of us almost like it was going to hit us. And then it would go into oncoming traffic and kind of swerve towards us, like trying to push us to the side of the forest.”

She said the other car did this a couple of times, so she told Anderson to pull over and call 911. He did. He also got out of the car while Goldsbury dialed, she said.

That’s when the driver of the other car stopped parallel to them and started shooting, she said. “The last thing that he said was, ‘Oh my god, they shot me,’” Goldsbury said.

After several shots, Goldsbury unbuckled her seatbelt and flagged down passing cars for help.

“By the time I got to him, blood was coming out of his mouth,” she said. She said a man started CPR on Anderson and didn’t stop until paramedics arrived.

Police, as of Tuesday, have not made any arrests. They said the driver fled.

Oregon State Police described the suspect as a short man, younger than 25, with dark hair.
Отсюда

Мужчина, мой ровесник, убит за то, что какому-то малолетнему мудаку на бэхэ на его бэху попала стеклоочищающая жидкость с другой машины. Он прижал "оскорбителя" к обочине и когда тот остановился - хладнокровно расстреял. Ибо у него "ружжо" и он решил "наказать". Убийце меньше 25.

Оригинал и комментарии

Старый анекдот про ребе, который в субботу нашёл туго набитый бумажник, будучи ребе, не имел права в субботу его поднимать, но помолился, и всюду осталась суббота, а для него и бумажника стал четверг - так вот, анекдот про ребе всегда казался мне (как и всем, наверное) историей про хитрожопость. А оказался инструкцией, точнее, подсказкой, что так тоже можно. И даже необходимо. Же сюи этот ребе, человек, который живёт в четверге и каждый миг сокрушительно, невозможно здесь счастлив детским естественным счастьем происходящего бытия, а что сердце фоново рвётся от горя, ну то такое. Нормально. В конце времён живым иначе нельзя.

Оказалось, что в кофейне Elska Coffee, куда я почти никогда не хожу, потому что она через дорогу от дома, и это неинтересно, бариста теперь не говорят по-литовски. Извините, моя твоя не понимай! Предлагают на выбор - русский, английский. Спрашиваю первое, что пришло в голову: это кофейня решила дать работу украинцам? - Да нет, - говорит бариста, - почему украинцам? Всем. Я из Беларуси, а мой коллега испанец. Просто при устройстве на работу от нас не требовали знания литовского языка.
Это, конечно, совершенно нормально для идеального мультикультурного города Вильнюса, вымышленного вот этими вот руками, но полный четверг для реальной, ещё совсем недавно глубоко и упёрто националистической Литвы.

В некоторых виленских супермаркетах весной начали зачитывать объявления: "Наши продавцы говорят по-русски, не стесняйтесь к ним обращаться, они вам всё объяснят". В июне в Ниде в супермаркете Максима покупателям говорили из репродуктора: "У нас работают люди из Украины, пожалуйста, говорите с продавцами по-русски, а кто не умеет, пожалуйста, обратитесь к другому продавцу".
На самом деле, можно ничего специально не объявлять, и так все на всех языках друг с другом без стеснения говорят, помогая жестами, английскими фразами из учебника и телепатическими сигналами, кто во что горазд.
До полного сияющего четверга как я его себе представляю осталось открыть курящие бары и где-нибудь закопать поглубже все остальные дебильные ограничительные правила союза европейских социалистических республик, желательно вместе с этим сраным союзом. Пусть просто рассосётся тихонечко этот гнойник, чтобы мы тут его не видели и не слышали. В конце концов, просто нечестно последовательно впихивать в одну жизнь (и человека, и города) целых два вонючих совка.

(Заметно, да, что пребывание в четверге не отключает опцию "говниться". Спасибо за это, господи. Я этой опцией дорожу.)

Я не читаю новостей, но мне их периодически пересказывают. Про борьбу с курением в Украине и специальные телефонные приложения для удобного стука на закуривших в общественном месте особенно смешно. Не, ну правда, что нужно для полного счастья людям, которых постоянно бомбят? Правильно, немедленно бросить курить и получить высокотехнологичненькую возможность удобно настучать на соседа. Все, считай, спасены.
Ещё рассказывают, что так называемый "запад" дружно готовится к новому витку сраного карантина (ещё не все масочки с тестами проданы, да и от вакциночек как-то вяло, неохотно помирают пока, пенсионные фонды встревожены). С учётом роста цен на энергоносители, этой зимой евронаселение запрут колбаситься после обязательных ежедневных прививок голодными в холодных домах! Всё это примерно так же смешно, как борьба с курением в воюющей Украине. А! Ещё в ту же копилку, мне кто-то рассказывал, что счастливым гражданам владимирского централа специальным новым законом официально разрешили лупить детей. Говорю же, третий год понятно чего у нас будет весёленький. Такой прекрасный мир из суммы пересказанных мне новостей вырисовывается! Настоящий, правдивый, без дешёвых гуманитарненьких украшений старый добрый скотский адский brave world.

Ну то есть, я всё понимаю, место такое, столовка, здесь хтонь пожирает живое всеми доступными способами, но это уже какая-то "Большая жратва" пошла, того гляди, издохнут от пережора бедочки (и если на этой планете осталось место надежде, то вот же она). Если какие-то остатки еды на дне адских мультиварок уцелеют, их, по-хорошему, надо бы отдать в мой четверг. Научу их дышать, у меня это быстро, буквально за пару месяцев, глядишь, и появится жизнь на земле.
(Но сперва надо бы куда-то убрать отсюда всю хтонь с мертвяками, а этого я как раз не умею. Такой вот досадный кордебалет.)

/Здесь, в моём четверге нет вопросов, что мне следует делать: любить жизнь - ту, которую выдали - пока она есть и потом, и потом./

Оригинал и комментарии

Ермак прав. Поскольку в Лондоне решено воевать до полной победы или до последнего украинца, кроме детей "элиты" и их родителей, Бубочка настроен серьезно, - и скоро таки будет много сюрпризов, которые, кстати, не сюрпризы, потому что всем обо всем известно. Но ничего страшного. Уверен, что у военного и политического руководства стран Коалиции на все "сюрпризы" подготовлен адекватный ответ...

Оригинал и комментарии

Продолжение. Предыдущее здесь.

Колокол звонит трижды

Естественно, вернувшись в Штаты, «президент Новой Никарагуа» вновь, как и после экспедиции в Мексику, предстал перед судом, все по той же статье: нарушение Закона о нейтралитете. На сей раз, однако, линия защиты была выстроена куда прочнее:


во-первых, подчеркнул адвокат, его подзащитный отправился «искать приключений» по контракту с законными властями «подразумеваемого государства»,

во-вторых, действовал там, как гражданин этого государства, имеющий все права, в том числе, и право баллотироваться в президенты.

в-третьих же, действуя, как президент независимого государства, м-р Уокер, подводил черту адвокат, не нарушал американских законов. Кроме того, следует учесть, что деяния, инкриминируемые подсудимому, завершись они успешно, принесли бы огромные выгоды Соединенным Штатам.

Перешибить такие доводы было трудно. Обвинение, правда, отметило, что в случае успешного завершения деяний, инкриминируемых подсудимому, судить его было бы не за что, но все завершилось так, как завершилось, и таким образом, м-р Уокер должен нести ответственность за гибель, как минимум, 1200 американцев, не считая тех, чья судьба неизвестна (о десятке тысяч погибших «метисов» не поминали).

Тоже, в общем, соответствует истине, - но вердикт присяжных, простых парней, в политике особо не разбиравшихся (то ли дело бейсбол!), читавших не какую-то заумь, а нормальные газеты, заголовки которых хором вопили «Свободу узнику совести!», вновь был единогласен: «Нет, не виновен!».

Справедливости ради, некоторым экс-флибустьерам, попавшим под суд за более серьезные дела, - скажем, за мошенничество и обман граждан США при совершении сделок, как «майор» Джозефа Фабенс, - светили реальные сроки, но на первых же заседаниях первых процессов начали выползать на свет такие скандальные детали, что забеспокоились весьма официальные лица.

Тот же м-р Фабенс, например, осознав, что вероятность отишачить на каторге три года становится значительно выше нуля, под присягой заявил, что м-р Сьюард, личный секретарь президента Пирса, пользовался его услугами, приобретая через подставных лиц, состоявших в «Фаланге» фиктивно, бесплатные участки, но и заинтересовал верной прибылью брата самого главы государства, и он готов подтвердить это на очной ставке.

После этого процесс увяз в обсуждении формальностей, потом был приостановлен, а затем и вовсе как-то скис, «майора» же выпустили под залог в 50 долларов, и забыли. Несколько других процессов тоже оборвались на взлете. А «Воин Судьбы», не дав себе и месяца отдыха, двинулся в турне по штатам, - в основном, южным, но не объезжая и северные мегаполисы, - объясняя сбегавшимся послушать согражданам, чего он хотел, чего хочет и к чем намерен стремиться. Естественно, в Никарагуа, законным президентом которой он себя полагал, намереваясь «сурово наказать узурпаторов».

Народ пил пиво и соглашался. На дверях салуновв, музыкальных залов, музеев, кое-где даже церквей ветер трепал плакаты: мускулистый колонист с винтовкой наперевес на фоне дикой сельвы, нежная дама с ребенком на руках, выглядывающая из-за крутого плеча, и крупными, кричаше-алыми буквами: “Have you signed up as a volunteer?”, а ниже, шрифтом поменьше, о твердом жалованье и 250 акров земли.

Естественно, кому надо, всю эту активность отслеживали. 7 августа 1858 в Коста-Рике постановили, что любая вооруженная группа лиц, появившаяся на территории республики, имея в своем составе Уокера или кого угодно, сидевшего в Ривасе, подлежит казни без суда, как пираты, - а правительства всех остальных республик утвердили этот декрет у себя, 14 сентября подтвердив это на встрече с госсекретарем в присутствии посла Её Величества.

Открыто покрывать новую затею «Сероглазого» власти Штатов, разумеется, не могли. Послы получили заверения в понимании, а капитан крейсера «Саратога» - приказ встать на рейде порта Сан-Хуап-дель-Норте и пресекать все возможные инциденты. Далее, чтобы вовсе уж успокоить страсти, президент Бьюкенен официально признал правительство Патрисио Риваса «единственно законным в Никарагуа», тем самым окончательно закрыв щекотливую тему.

А два дня спустя, Уокер с отрядом в 270 стволов, заявив, как «единственно законный президент Никарагуа», официальный протест Госдепу, отплыл в направлении устья Сан-Хуан, высадился там и, экспроприировав «для военных нужд» несколько пароходов, за десять дней занял с десяток прибрежных поселков и крепостцу, закрывавшую выход из реки в океан.

Командование «Саратоги» всего этого как бы не замечало, - возможно, ослепло, возможно, злоупотребило ромом, а может быть, имело какие-то негласные инструкции, - но в начале ноября лорд Нэпир, посол Англии в США, уведомил Госдеп, что корабли Royal Navy пресекут «любую противоречащую международному праву активность американских граждан в Никарагуа, Коста-Рике, Москитии или Белизе», и что уведомление это он делает также от имени императора Франции.

И тогда, поскольку еще до этого уведомления близ устья «Сан-Хуан» появился 90-пушечный британский крейсер «Брансуик», туда же подошел 50-пушечный американский фрегат «Уабош», капитан которого, м-р Полдинг, в отличие от капитана «Саратоги», сразу заметил, что на берегу имеют место какие-то эксцессы, и тотчас принял меры.

В лагерь «президента Уокера» отправился старпом «Уабоша» с извещением: Штаты в курсе, что их граждане, потерпев кораблекрушение, испытывают невзгоды в дикой сельве, - и спасение пришло. Обсуждения излишни. Возражения не принимаются. Далее – взаимные комплименты, рукопожатия, сборы, размещение на борту «Уабоша» (Уокер в капитанской каюте), курс на Колон (Колумбия, ныне Панама), а оттуда в Нью-Йорк, к шефу полиции которого «президент» дал честное слово явиться.

Явился. А всего через две недели – новый рывок, теперь с отрядиком человек в двадцать, курсом на Гондурас, где опять кто-то кого-то свергал. С попаданием в тайфун, крушением и трехдневным сидением на рифах близ Белиза, откуда «мирных рыбаков» забрал случайно проходивший мимо британский «Василиск». А может быть, и не случайно, - но, как бы там ни было, личности удостоверять не стали, поверив на слово, что документы смыло волной.

По правде говоря, в такой ситуации мало кто (и я тоже) стал бы искушать Судьбу дальше, причем ударами в одну и ту же точку. В конце концов, мест, где можно было попробовать по-новой, не нарываясь, на тогдашних картах значилось немало, - те же Гавайи, скажем, или еще что, - однако Уокер, видимо, превратно понял три подарка Судьбы, в которую верил беззаветно, - а возможно, проект «Юг 2.0», без Центральной Америки невозможный, вообще стал для него «идеей-фикс», сместив в голове какие-то шестеренки.

До такой степени, что на явно видное по прессе нарастание напряжения в самих США, где Гражданской войной пахло все отчетливее (уже отгремели выстрелы в Харперс-Ферри, уже повесили Джона Брауна, уже шли разговоры, что Юг не признает «эту обезьяну из Иллинойса»), он не обратил никакого внимания, отслеживая исключительно развитие событий в регионе, куда его тянуло, как поводком. Теперь у него чесался Гондурас.



Honduras в огне

Для понимания. Еще с испанских времен, помимо Белиза и Москитии, прекрасные сэр из Лондона остро интересовались т. н. «архипелагом Баия», - тремя островками близ гондурасского побережья: Роатаном, Гуанаха и Утпла, малолюдными, но весьма важными стратегически.

Поскольку просто высадиться и отнять, как аргентинские Мальвины, учитывая специфику региона, было непросто, спорили долго, нудно, иногда даже с подморозкой отношений, но в ноябре 1858 энергичный дипломат, Чарльз Уайк, позже за заслуги посвященный Вдовой в рыцари (его портрет, кстати, висит в Fame Gallery Форин-офиса), сумел добиться невозможного, согласовав с властями Комаягучо «пункты», устроившие всех.

Согласно проекту, Британия снимала претензии на архипелаг, а Гондурас взамен признавал Белиз владением Королевства, а также корректировал позицию по Москитии, уже не утверждая, что «це Никарагуа», но признавая спорность вопроса. На такую измену в Манагуа, конечно, обиделись, но кого волновало мнение Манагуа? – а вот с островитянами, которых, естественно, никто не спрашивал, возникла проблема: населяли их, в основном, американцы, и большинство из них, - точь-в-точь, как нынче на Фоллендах, - готовы были стенать под гнетом британской монархии, но категорически не желали оказаться гражданами свободного Гондураса.

Вот, «говорят», инициативная группа этих граждан весной 1860 и обратилась к «Воину Судьбы», прося помочь. Кавычки, кстати, потому, что говорил только сам Уокер, текста этого обращения никто и нигде по сей день отыскать не может, а сами островитяне ее наличие активно отрицали, так что, не исключено, предлог к очередному «эксцессу» выдуман от и до, - но с его репутацией он сумел найти спонсоров, хотя теперь и не таких щедрых, как раньше, и…

Сначала на Роатан прибыла первая группа колонистов, - обычных колонистов, с которых не пускать не за что, - с документами на ничего не говорящие имена: Джон Смит там, Томми Аткинс, Джон Байден etc. Затем желающие навеки поселиться потянулись из США струйкой, без обращений в Комаягучо, Лондон сообщил, что исполнение соглашения о передаче островов отложено до тех пор, пока сеньор Гвардиола (тогдашний президент Гондураса, естественно, генерал) не решит вопрос с «нежелательными иностранцами», - то есть, надолго, потому что флота сеньор Гвардиола не имел, а сэры подвозить не предлагали, - их более чем устраивало, что острова «зависли».

А вот Уокера такой оборот очень не устраивал. Архипелаг как таковой его интересовал исключительно, как плацдарм для броска на континент, где, вернувшись из Сальвадора, в очередной раз партизанил наш старый знакомый, генерал Тринидад Кабаньяс, сколько-то лет тому смещенный с поста президента, а теперь пытающийся восстановить статус-кво. Там, по оценкам «Воина Судьбы», намечались серьезные перспективы, а что до островов, так ведь если порешать на Большой Земле, острова пойдут в довесок.

Одна беда: мешали сэры. Очень мешали. Поэтому в июне 1860 две шхуны, подойдя неведомо откуда, глухой ночью забрали «новых флибустьеров» с их железом на крохотный островок Косумель, в 300 милях к северу от Роатана и в стороне от морских трасс. Там Уокер намеревался дождаться ухода англичан, которым теперь, когда «непонятные люди» исчезли, по логике, должны были передать Роатан Гондурасу, после чего можно было, исполнив просьбу «островитян», работать дальше.

Однако английские корабли никуда не спешили, а припасы меж тем иссякали, и экс-«президент» решил в очередной раз положиться на Судьбу.4 августа 97 флибустьеров с тремя пушками покинули Косумель, и в ночь на 6 августа, атаковали форт Трухильо, прикрывавший доступ в гавань одноименного порта, почти без потерь взяв его, - а над ф ортом Уокер приказал поднять знамя бывшей Центральноамериканской федерации, - флаг Морасана, - как комплимент союзнику, генералу Кабаньясу, фанату «морасанизма», и призыв ко всем «федералистам».

Видимо, зациклившись на сверхидее, обычно просчитывавший ходы «Воин Судьбы» исходил из того, что местные не просто «низшая раса», но и клинические дебилы, после событий в Никарагуа не понявшие, что Федерация по Морасану и Федерация по Уокеру – мягко говоря, не одно и то же, но как бы там ни было, город они заняли без труда, «территорией Нового Гондураса» провозгласили, а кроме того, заняли таможню, объявив порт Трухильо, где до того все таможенные сборы осуществляли подданные Вдовы, в счет старого государственного долга, а льготами пользовались только гондурасцы, «свободным для мореплавания и открытым для беспошлинной торговли для всех, кто пожелает».

И вот это, - именно это, а не флаг, не лозунги и даже не захват городка, - как показало ближайшее будущее, стало очередной, на сей раз фатальной ошибкой Уокера. Ибо даже Судьба не всегда всесильна. Уже через две недели в порту пришвартовался британский бриг «Икарус», командир которого, лейтенант Ноуэлл Салмон, о случившемся ничего не знал, и узнал только сойдя на берег.

Никаких инструкций на такой случай у него, естественно, не было, и действовал он на свой страх и риск, руководствуясь военно-морской логикой. Уокеру была направлена записка с указанием на вопиющую незаконность захвата таможни ( городке речи не шло, это морского волка не касалось), и характеристикой действий пришельцев, как «поступков, носящих явно враждебный для Англии характер».

Немедленно по получении послания, на борт «Икаруса» был доставлен сундук с деньгами, хранившийся в таможне, с нетронутыми печатями, и вся документация, - но не помогло: Салмон потребовал немедленного, без разговоров разоружения флибустьеров. Пошла переписка. Уокер доказывал, что прибыл в Гондурас не грабить, но по призыву самих гондурасцев, стенающих под гнетом тирана Гвардиолы, а м-р Салмон в ответ вполне резонно парировал, что м-р Уокер сам существенно нарушал (и нарушает) нормы международного права, а за это, между прочим, следует отвечать.

Обнадеженный тем, что калибры брига, во всяком случае, зачехлены, Уокер вспомнил, что он все-таки юрист, и грянул по военмору максимально: а Вы, сэр, если уж о международном праве, ознакомьтесь с соответствующими статьями «Кодекса» Альберта Великого, - большого ума был человек, даром что жил тысячу лет назад, - однако коса нашла на камень: лейтенант Салмон, тоже зубривший юриспруденцию в колледже, в ответ посоветовал перелистать сборник международных и морских законов под редакцией сэра Джозефа Уитона, изданный в 1842-м. Дескать, там и трактовки, и формулировки посвежее, да и вы, м-р Уокер, не викинг из Денло.

Короче, почти сутки соревновались в эпистолярном жанре, и пока шла вся эта вежливая переписка, Уокер думал, как быть, потому что ситуация выглядела очень скверно. Промашка с таможней здорово подкосила всю затею, теперь оставаться в Трухильо была смертельно опасно, - неделя, ну, полторы, м-р Салмон получит инструкции из Белиза, а тогда… - и «Воин Судьбы» думал, как быть. Хотя думать было особо и не над чем: единственным вариантом оставалось уходить вглубь гондурасской территории, где гулял «законный президент» Кабаньяс, а затем действовать по обстановке.

Рассуждая таким, единственно возможным образом, бывший президент Никарагуа, оставив в городке орудия, повозки, больных и раненых, 21 августа опять в глухой ночи вывел отряд (72 штыка) из Трухильо и повел на юго-восток, на соединение с «армией» потенциального союзника, уже извещенного, что недурно бы встретиться и поговорить, - а по его следам шли 200 отборных гондурасских солдат под командованием генерала Альвареса, имеющего категорический приказ: «Найти, разоружить и взять под стражу»…



Джентльменам верят на слово

Тем временем лейтенант Салмон, обнаружив исчезновение «кучки неизвестных», был весьма доволен, поскольку уже не нуждался ни в каких инструкциях. Ситуация, когда заподозренный во враждебных действиях против Англии, вместо ожидания расследования пытается скрыться, кодексом под редакцией сэра Джона Уитона была рассмотрена и квалифицирована. Подняв паруса, «Икарус» вошел в устье реки Рио-Тинто, его командир просчитал, что мимо Уокер не пройдет, высадил десант, - и не ошибся.

3 сентября лагерь флибустьеров окружили и блокировали, - с одной стороны гондурасцы Альвареса, с другой британские морпехи. Вероятно, Тринидад Кабаньяс, находившийся с большим отрядом поблизости и знавший о проблемах Уокера, мог бы помочь, но, видимо, старая обида (помните же? повторяться неохота…) взяла верх, и он, сказав гонцу: «Передайте, что я помогу ему так, как он когда-то помог мне», ушел в другом направлении.

Старый сюжет повторился до мельчайшей детали. Никаких шансов вырваться не оставалось, и Уокер, понимая это, вновь согласился сложить оружие, - но, как в Ривасе, не перед «метисами», а перед английским капитаном, при условии, что командир «Икаруса» словом чести даст ему и его людям личную гарантию защиты Юнион Джека и возвращения на родину. В противном случае: «Мы будем драться до конца, а драться мы умеем и умереть не боимся. Нужно ли вам, лейтенант, хоронить своих ребят?».

Какое-то время подумав, м-р Салмон дал гарантию, поклявшись честью, и написал то же на клочке бумаги, после чего Уокер со словами «Этого более чем достаточно» положил на землю два кольта  и приказал своим людям делать, как он. Тут же состоялось короткое совещание, к участию которого в последний момент подоспел супериндентант Белиза, м-р Бенджамен Прайс, ради такого дела примчавшийся на место лично, а по итогам этого саммита Уокера, полковника Радлер, его начальника штаба, и 70 рядовых передали людям генерала Альвареса.

Через полчаса быстро организованный военно-полевой суд приговорил «бандита, предателя Уокера» к смерти, а «бандита Радлера» к десяти годам каторги, с примечанием: исполнение осуществить в Трухильо, «мир и покой которого эти преступники мерзко нарушили месяц назад, оправданий не слушать». Хотя никто и не оправдывался.

…Вообще-то, пересказывай я какой-то авантюрный роман или крутой сериал, сейчас по законам жанра обязан был бы появиться «чертик из табакерки». То ли подмога, о которой не знали, не ведали, а она пришла в последний момент, то ли все простивший ради светлого гондурасского будущего Тринидад Кабаньяс налетел и всех спас, то ли еще что-то, вплоть до (почему нет, все бывает, когда сценарист исписался) зеленых человечков, - но речь идет о реальной жизни реального человека, которую назад не перелистнешь, как бы она ни была похожа на боевик.

Так что, все дальнейшее очень просто и скучно. Всех связали, свели в трюм «Икаруса», перевезли в Трухильо, некоторое время наверняка заняли какие-то мелкие, но обязательные формальности, - а 12 сентября, очень ранним утром (солнце чуть-что брезжило), в присутствии почти трех сотен зевак, почти всего населения города, осужденный Уокер встал лицом к строю солдат, а спиной к разбитой стене того самого форта, в котором совсем недавно представлял власть «Нового Гондураса».

Оглашение приговора слушал спокойно, сосредоточенно, изредка поглядывая на небо, правом говорить воспользовался, сказав «Я бы хотел думать, что моя смерть станет добром для общества», а самые последние слова, оборванные пулей, были “Soy el presidente de Nicaragua, un nicaragüense...” – «Я президент Никарагуа, никарагуанец...»

Как вспоминал генерал Альварес, когда затихли отголоски залпа, один из его офицеров, потерявший мать в разрушенной флибустьерами Гранаде, «подойдя вплотную, выстрелил мертвецу в лицо, совершенно его изуродовав». Единственной ценной вещью, найденной при досмотре тела, оказался серебряный медальон, подаренный давно покойной невестой, а к двум песо в кошельке местному падре пришлось добавить еще восемь, потому что негоже хоронить христианина не в гробу. А плита над могилой в Трухильо так и стоит, и могила нетронута. Время от время энтузиасты собирались вывезти тело домой, в США, да так и не собрались.

И всё. Хотя нет. Событие как-никак случилось знаковое, можно сказать, точка на проекте, так что волны пошли. В Центральной Америке, - везде, - радовались, и это понятно. В Штатах по разному: на Юге возмущались, скорбели, взывали к месте, но не очень активно, - народ нервничал по другим, куда более актуальным поводам, - на Севере почти не заметили, или сделали вид, что не заметили, потому как, с одной стороны, конечно, «парень допрыгался», но с другой-то «нашего замочили, - и кто?!».

В Англии же, - в тех ее кругах, где люди понимали, что к чему, - думаю, особо не радовались, особо не горевали, но вздохнули с облегчением. Ибо был человек, была проблема, не стало человека, и проблемы не стало, навсегда, поскольку конкретно этот человек был мотором конкретно этой проблемы. Ну и слава Богу.

Нет, разумеется, нашлись злые языки среди сослуживцев, кто-то даже, имея в виду нарушенное слово, попрекнул лейтенанта в «неджентльменском поведении», дошло  до того, что некий лейтенант Кейбрич публично не подал ему руки, он же, открыто и спокойно отвечая на злословие, ссылался на «отсутствие четких приказов» и на стремление оградить интересы Британии и других стран от посягательств со стороны пиратов, и был невозмутим.

И правильно. Вскоре точку на спорах поставил сэр Артур Милн, командующий RN в Северной Америке и Вест-Индии, в донесении первому лорду Адмиралтейства оценив действия лейтенанта, как «энергичные,  решительные и дальновидные». После чего в Адмиралтействе действия м-ра Салмона единодушно одобрили, лейтенант Кейбрич публично принес лейтенанту Салмону извинения, и они пожали другу руку, а лорд Рассел, министр иностранных дел, докладывая Вдове, живо интересовавшейся этим вопросом, указал, что лейтенант проявил «разумную инициативу».

Видимо, Вдова это запомнила (она вообще мало и редко забывала), так что к концу своей долгой жизни, полностью посвященной честной службе, от морпеха до адмирала флота, м-р (сэр!) Ноуэл Салмон, кавалер Большого креста Ордена Бани, занимал ответственную и почетнейшую должность главного военно-морского адъютанта Её Величества Королевы Великобритании и Императрицы Индии...

А завершить эту главу, на мой взгляд, уместно резолюцией того же лорда Рассела на обобщающем докладе об эпопее Уильяма Уокера. Очень коротко, в британском стиле: «Эти американцы очень милы. Они были англичанами, они не захотели быть англичанами, а теперь, перестав быть англичанами, они почему-то очень хотят быть ровней нам, англичанам. Well, well…»

Продолжение следует.

Оригинал и комментарии

Высказал мысль, что большинство социальных проблем, которые обсуждаются в США, у остального мира вызывают оторопь. Все эти споры про то, как трансгендерам пользовать сортиры, какие использовать в разговоре с ними местоимения и прочая лабуда у большинства населения планеты ничего, кроме раздражения не вызывает. И не потому, что большинство людей ненавидит трансгендеров, а потому что для большинства людей это всего лишь бешенство с жиру зажравшихся мудаков. Даже права геев и право на аборты по большому счету - жироподбес, хотя и имеет больше связей с реальностью.
И это не значит, что в Америке не говорят о чем-то таком, что бы могло найти отклик среди обитателей остальной планеты, причем с большими противоречиями. Например разница в оплате мужчин и женщин или что делать с климатическими катаклизмами. Но нет же! На первых полосах "бешенство жира" 

Оригинал и комментарии

Если кому не видно: БМВ в своих машинах установили подогрев сидений, но  пользоваться этим вы не можете без месячной подписки!!!! Платите 18 долларов в месяц (или годовая подписка за 180) и вам снимут блок в программе на эту опцию!!! Скоро машины вообще будут продавать со всеми наворотами за огромные деньги, но пользоваться наворотами, за которые вы заплатили при покупке добавив сверху над базовой комплектацией, вы не сможете, поскольку нужно еще отвалить за подписку!

Оригинал и комментарии

Говорят, что русские - неблагодарная нация, не хотят вспоминать Ленд-Лиз и быть благодарными. Говорят, что американцы - неблагодарная нация, не хотят вспоминать поддержку Российской Империей 13 колоний и потом Северян во время гражданской войны. Однако, всё это цветочки в сравнении с тремя нациями, которые я даже затрудняюсь расположить в порядке самой неблагодарной, там все чемпионы: украинцы, поляки и евреи. Но, думаю, что всё же евреи - они/мы неблагодарны не только на уровне нации но и на персональном уровне!

Оригинал и комментарии

Продолжение. Предыдущее здесь.




Дикие гуси прилетают на рассвете

Когда все слова сказаны и все буквы написаны, остается только делать или объяснять, почему не делаешь, и Уокер не был «человеком второго варианта». У него было готово все. Район будущей экспедиции изучен по всем возможным открытым источникам, испанский язык освоен, и Крымская война, неожиданно для Лондона оказавшаяся затяжной и не очень успешной, отвлекала внимание основных конкурентов.

Кроме всего прочего, договор с «партнерами» исключал в будущем любые претензии по Закону о нейтралитете, - как опытный юрист, «полковник» считал сей момент важным, - в средствах недостатка не было, - а «Золотой Круг» гарантировал политическую поддержку, практические же вопросы, помимо 620 тысяч долларов займа, решила «Аксессори», предоставив транспорт. Правда, сам м-р Ванлербильт, находившийся в Лондоне, был не в курсе и по возвращении устроил сотрудникам разнос за самовольство, но потом одобрил. И…

И 16 июня 1855 первое подразделение «Фаланги», - 57 боевиков, вооруженных лучшими по тем временам стволами, - высадилось в порту Реалехо (север, труднопроходимые горные районы), где «диких гусей» тепло встретили хозяева, вручив документ о зачислении всех в армию и патент на офицерский чин лично Уокеру. Отныне, он мог именовать себя полковником без кавычек, а его бойцы, при успехе, имели шанс поправить не только дела, но и, - по крайней мере, те, для кого это было важно, репутацию.

А репутация у boys была та еще. В газетах Юга, их, естественно, величали «паладинами демократии, истинные героями нашего времени», но от газет юга объективности ждать не приходится, а вот Хусто Нонуалко, солидный историк из Коста-Рики, уверен, что «отряд навербовали из неудачливых старателей, рудокопов, профессиональных убийц и даже лавочников, которым опостылело зарабатывать на жизнь, стоя целыми днями за прилавком».

Впрочем, объективности не приходится ждать и от latinos, будь они даже солидные историки, - там «флибустьеров» поныне считают бяками-буками, а именем Уокера почти век пугали непослушных детей, но вот характеристика авторитетной тогда «Нью-Йорк геральд», многое сделавшей, чтобы этот отряд собрался, а его командиру симпатизировавшей:

«Благодаря полковнику Уокеру, - рубит автор передовицы в номере за 7 ноября 1855, - мы скоро отделаемся от массы опасных бездельников. Вот уже два года как на углах главных улиц Нью-Йорка и около общественных зданий собираются толпы бродяг и лоботрясов, приехавших из разных концов страны. Эта порочная толпа состоит из директоров лопнувших банков, отставных генералов и разложившихся попов. На их лицах застыл ужас, который им внушает честный труд. Эти люди без благородных намерений, без энергии, без профессии. . . обивают углы, как голодные волки, в надежде, что вспыхнет мятеж или пожар, чтобы дать волю грабительским инстинктам».

Тут трудно не верить. Судя по мемуарам, из всех этих оторв с крайне мутным прошлым, только командир «Фаланги», единственный, - этого не отрицали тогда и не отрицают сейчас даже враги, - не увлекался выпивкой, картишками и бабами, не бранился, а в денежных вопросах был бескорыстен и скурпулёзно честен. С прочими же единицами личного состава мало кто решился бы сесть за карточный стол, а столкнувшись на темной улице, немедленно отдал бы кошелек.

Это правда. Но правда и то, что этот полукриминальный люд, легко нарушавший все заповеди Господни и презиравший своих союзников, не боялся абсолютно ничего, свою жизнь ценил не больше, чем чужую, и очень скоро доказал, что посылать против одного американца с винтовкой меньше дюжины никарагуанцев не стоит, - а именно этого от своих парней Уокер ждал в первую очередь. Остальное прощалось, - кроме предательства, неисполнения приказа, трусости, мародерства и насилия над женщинами, даже индеанками.
Не уверен, что boys его любили, но каждый твердо знал: полковник может в любой момент, если на то будет причина, отдать приказ о расстреле любого из них, а то и спокойно расстреляет сам, однако знали и то, что в бою Воин Судьбы рискнет ради них своей жизнью, а в сложных обстоятельствах последний кусок хлеба и последний глоток воды отдаст рядовому.

Впрочем, о личности Уильяма Уокера мы еще поговорим, ибо личность того достойна. А сейчас к делу, то есть, в Леон, куда прибыли 20 июня, после чего, без всяких банкетов, - лидер «Фаланги» от чествований отказался наотрез, - началась скучная штабная работа, без которой никак.

По плану, предложенному Уокером, следовало быстро взять под контроль порт Сэн-Хуан-дель-Сур, конечный пункт межокеанского пути на западе, для чего сперва марш-броском по «дороге меж океанами» пройти до города Ривас, и занять его. В успехе сомнений не было, однако гладко только на бумаге: генерал-консерватор Понсиано Корраль штурм 29 июня отбил и город удержал, в связи с чем, наступило затишье, и взять крайне актуальный Сан-Хуан-дель-Сур удалось только он смог только в предпоследний день августа, с моря, когда прибыли подкрепления, - а Ривас остался за консерваторами.

Это, впрочем, не обескуражило, ибо начались успехи. 3 сентября к флибустьерам присоединились не очень многочисленные, но злые гондурасские эмигранты во главе с – ага! – генералом Кабаньясом. Они как раз в это время попытались взять очередной реванш, проиграли, отступили, но когда генерал Гвардиола, президент Гондураса, попытался добить их на территории Никарагуа, отряд флибустьеров, прикрыв людей дон Тринидада, огорчил преследователей около города Вирхен.

В общем, все шло по плану. С перекосами, конечно, но это как всегда, и даже грустная неожиданность, - 8 сентября от холеры скончался президент Кастельон, - стратегию не нарушила. В конце концов, президент Чаморро умер еще раньше, в мае, - и что? Мертвым мертвое, живым живое, так что теперь во главе консерваторов стоял президент (естественно, генерал) Хосе Мария Эстрада, а либералов, до решения вопроса, временно возглавлял кто-то, чья персона нам совсем не любопытна, -

и жизнь продолжалась, а потом (протяни бедняга Кастельон еще неделю, вот бы порадовался!), флибустьеры при минимальной поддержке союзников ночным налетом взяли Гранаду, беззащитную, поскольку все силы консерваторов скопились в Ривасе, пленив почти всех министров, в том числе, Матео Майорга, главу МИД, считавшегося «мозгом и серым кардиналом легитимистов».

С военной точки зрения, конечно, не триумф, - армия консерваторов продолжала существовать, президента Эстраду упустили, а Гранада была скорее символом, - но символом важным. Так что, удар по моральному духу вышел сильный, начались шатания, срочно требовалось как-то погасить зарождавшуюся панику, и консерваторы совершили огромную ошибку: один из их «батальонов», отбив у либералов портовый городок Вирхен, при этом обстрелял, разрушив до основания контору и склады «Аксессори»,

над которыми развевались «Звезды и полосы». И ладно бы еще только разрушив, но при обстреле погибли несколько американцев, клерков и пассажиров, ожидавших посадки на шхуну, а это уже, с точки зрения Уокера, никуда не годилось, пусть даже солдаты либералов оборудовали в конторе огневую точку, и на предложение сдаться, никто не вышел, а о присутствии там американцев солдаты не знали…



Расстрел, как довод

В принципе, офицера, отдавшего приказ «Пли!» понять можно, он справедливо полагал, что Уокер и Вандербильд работают на лапу, - но «Воин Судьбы» решил, что смерть белых людей должна быть отомщена, дабы впредь никому не повадно было, - и приказал расстрелять пленного министра Матео Майоргу, а кроме того, взять под арест лидеров консервативной партии, их семьи и родню самых видных генералов, заявив, что прикажет казнить их в случае повторения эксцессов.

Шок грянул неописуемый. За годы независимости Центральная Америка привыкла ко многому: «лучшие люди» и в боях гибли, и к стенке порой становились, если попадали в руки к личным врагам, и даже похуже случалось, если вдруг имели дело с индейцами, - но все это не часто, в основном, с военными, а чтобы вот так, штатского, уважаемое лицо, со связями, ни малейшего отношения к «эксцессу» не имевшего,

просто в отместку? – нет, такого не бывало, и как думали все, быть не может, потому что не может быть. И элита консерваторов испугалась настолько, что пошли разговоры о полной капитуляции, которые генерал Понсиано Корраль, теперь силою вещей неформальный лидер «партии», конечно, как-то пресек, но…

И тут на сцену вышел посредник: Джон Уиллер, посланник США, восторженный почитатель (а вскоре и близкий друг) Уокера, спустя какое-то время прозванный «пиратским дипломатом». При его участии за несколько дней посланцы Эстрады и либералы 23 октября договорились прекратить огонь и строить новую Никарагуа, распустив обе «партии» и создав сформировав «правительство национального единства»,

а до тех пор, на 14 месяцев, назначив правительство временное: президент - Патрисио Рибас, либерал, Понсиано Корраль, консерватор, - военный министр, Уильям Уокер, «независимый», - главнокомандующий, еще четыре министра от четырех главных районов страны и один по квоте «Фаланги»: «полковник» Паркер Френч, давний приятель Уокера, возглавил министерство финансов. Также стороны обязались сократить «партийные» войска до 150 бойцов. И сократили.

И у многих, насколько можно судить по мемуарам, возникло ощущение, что можно на что-то надеяться, ибо появился честный арбитр, - разве что президент Эстрада, которому места в новом раскладе вообще не нашлось, признавать «Договор о примирении» отказался, всех заклецмил предателями, заявил, что законный президент только он, призвал народ к сопротивлению, а соседей к вмешательству, и сгинул, - но это мелочи.

Теоретически дальше могло сложиться по всякому, однако Уокер с самого начала даже не делал вид, что бумажка что-то для него значит. Спустя пару дней он, вопреки запрету нового военного министра, приказал вывезти из Гранады в Леон все оружие и боеприпасы, а на резонный вопрос того же министра насчет прибывающих из США волонтеров отрезав: мол, это не «партийные» войска, а «моя личная охрана».

Нехорошая тенденция, не правда ли? Всего лишь тенденция, но sapienti, как известно, sat, и генерал Понсиано Корраль пришел к выводу, что все совсем не так славно, как уверяют либералы, в связи с чем, написал несколько писем близким друзьям-военным, а также приятелям в Гондурасе, предупредив, что следует готовиться к худшему, но еще лучше, пресечь в зародыше. С резюме: «Никарагуа погибла, но также погибнут Сальвадор, Гондурас и Гватемала, если они позволят ему усилиться. Приходите скорей!».

К сожалению, сеньор Корраль слишком верил в людей. Одно из писем, доверенное для пересылки некоему мерзавцу, имя которого не называю, ибо противно, а тот сдал. Дона Понсиано арестовали, судили за «государственную измену», приговорили к смерти, и хотя президент Рибас склонялся к помилованью и высылке, как это обычно делалось, Уокер настоял на приведении приговора в исполнение, что и случилось 3 ноября, под плач зрителей, поскольку генерала Корраля уважали в обеих «партиях».

Грянула вторая волна шока, уже и в столицах стран-соседок, ибо дон Понсиано в консервативных кругах заслуженно считался «образом старомодного рыцарства, мудрым и безупречным хранителем традиций» Но главнокомандующего армией Никарагуа это не тревожило. Подкрепления из США шли чуть ли не ежедневно, дойдя к ноябрю до 600 штыков. Агенты работали в Никарагуа и в Панаме, ловя желающих «транзитников» и прельщая их огромными суммами плюс сияющим будущим. В окружении Уокера открыто говорили о предстоящем создании «центральноамериканской федерации» со столицей в Леоне, и это, докладывал шефам мексиканский посланник в Гватемале:

«вовсе не досужие разговоры. Президент Каррера уведомил меня, что имеет копии инструкций, данных правительством США посланникам в Никарагуа и Гватемале… Предписано содействовать созданию Конфедерации всех этих государств под протекторатом США. Обращаю ваше внимание на то, что теперь на флаге его отряда вышит девиз “Пять или ни одной”».

Насколько можно судить, в этот момент Уокер ощущал себя творцом миров. Несмотря на то, что полной победой еще не пахло, - часть лидеров консервативной «партии», заявив, что признает «временным президентом» только сеньора Эстраду, ушла кто в леса, кто в Гватемалу, кто в Гондурас, - но «покончить с этим недоразумением» Уокер предполагал за месяц-другой, и видимо поэтому, ранее действовавший по четкому плану, начал спешить, совершая непростительные ошибки, - в частности, заставив президента Риваса 23 ноября подписать «Декрет о колонизации».

Отныне каждый белый мужчина, прибывший в Никарагуа из США, получал гражданство и (бесплатно) участок земли, равный средней плантации на Юге, а если приезжал с семьей, - в полтора раза больше, и, - в книге «Никарагуанская война», написанной  по следам событий, которую автор не успел подержать в руках,  сказано, - «этот план способствовал правильному устройству государства».

Справедливости ради, Уокер не был таким запредельным расистом, как консул Уилер, с которым он быстро и накрепко сдружился на почве полного согласия насчет «предопределения судьбы» и превосходства белой расы. Тот вообще краев не видел и не знал, до такой степени, что еще до всех событий, только-только прибыв в Никарагуа (в декабре 1854), сразу после вручения верительных грамот заявил в лицо элите консерваторов: «По правде говоря, ваша латиноамериканская раса, господа, неопровержимо доказала полную неспособность к самоуправлению», и элиты утерлись.

Уокер как раз считал местных «практически белыми людьми, во всяком случае, просвещенную их часть», и даже был уверен, что впоследствии, став гражданами США, «многие из них смогут претендовать на некоторую долю участия в политике», - но эти маленькие разногласия никак не влияли на большое взаимопонимание. Напротив, Уилер закладывал фундамент будущего дома, забегая впереди дилижанса.

Уже 10 ноября, даже не дождавшись инструкций Госдепа, он от имени США официально признал правительство Риваса-Уокера, что несколько шокировало его руководство, и госсекретарь отказался принимать верительные грамоты от посланника «новой Никарагуа», однако Уилер, имеющий неплохие связи в Конгрессе, грыз гранит, и в конце концов, добился своего: и в середине мая 1856 года, выступая на съезде «ослов», президент Пирс объявил о готовности принять никарагуанского представителя Ибо-де «необходимо, наконец, признать правительство, существующее де-факто, верное идеалам демократии и пользующееся поддержкой народа».



Игры с акулой

Но я отклонился от темы. Вернемся к тому, что принятие «Закона о колонизации» было ошибкой: очень многие из «чистой публики» заподозрили, что в «новой Никарагуа» им просто не найдется места. И либералы в том числе. Ибо «Шум машин и грохот повозок янки на здешних улицах возвестили гражданам Никарагуа, что праздность должна уступить место предприимчивости, невежество — науке, а анархия и революции — закону и порядку», это, конечно, хорошо, но местные так не могли, просто не умели, а следовательно, в их услугах нуждались только временно.

Зная о дальнейшем, можно, конечно, рассуждать насчет «поспешишь – людей насмешишь», но в тот момент прожекты вовсе не были досужими мечтаниями: вербовщики Уокера гнали в страну не только новобранцев, но и, скажем так, «качественный мирняк», убалтывая путешественников на станциях перешейка. О чем 17 марта следующего, 1856 года Джон Уилер, докладывал Госдепу с восторженным захлебом:

«Эта республика удивительно быстро заполняется эмигрантами из США. На последних кораблях, пришедших из Нового Орлеана, Нью-Йорка и Калифорнии, прибыло много полезных граждан, капиталистов, торговцев, фермеров, механиков и просто рабочих. Некоторые привезли с собой оборудование для мельниц, лесопилок и другую технику. 400 человек вступили в никарагуанскую армию, что увеличило контингент иностранцев до 1300 солдат, но теперь не это главное, теперь главное – укореняться».

А сейчас о первой ошибке хватит, - про ее удаленные последствие речь пойдет позже, - и рассмотрим вторую, вероятно, фатальную. Примерно в это же время завершился «медовый месяц» флибустьеров с «Аксессори». При всем том, что ее пароходы исправно перевозили в Никарагуа колонистов, включая ветеранов с солидным военным опытом, Уокер физиологически не терпел, когда на него давили.

А Корнелиус Вандербильт, за жесткий характер прозванный в бизнес-кругах «Коммодором», не давить не умел, тем более, на тех, кого считал зависимым от себя. Одно указание, данное свысока, другое, третье, - чтобы взбесить Уокера этого хватило, и в самом конце 1855 трепетавшее под взглядом главнокомандующего правительство Риваса разорвало контракты с «Аксессори», передав их основным конкурентам (то есть, заклятым врагам) Вандербильта, - Корнелиусу Гаррисону и Чарльзу Моргану.

И вот тут, честно говоря, развожу руками. Уокер любил воевать, Уокер умел воевать, Уокер верил в свою Судьбу, - но воевать с Вандлербильтом, тоже умевшим и любившим воевать, а Судьбу считавшим фактором подчиненным, было никак не в его весовой категории. Прежде всего, «Коммодор» прекратил все пассажирские и грузовые перевозки для «Фаланги», а затем, включив своих лоббистов, начал разгонять в конгрессе неприятие флибустьеров, как «уголовников, позорящих Америку».

Следующий этап: выход его агентов на самые высокие уровни Лондона, где фирма имела мощные связи, давая понять, что деловые круги Севера понимают озабоченность Англии, и если британский флот блокируют побережья Никарагуа, поддержка в США «такой разумной политике» появится непременно. Параллельно через филиалы «Аксессори» в Коста-Рике, которую Лондон уже готовил к конфронтации с Никарагуа, пошло оружие новых образцов.

Естественно, все в кредит, на мягчайших условиях, - а в самой Никарагуа люди «Коммодора» начали работать с президентом Ривасом, преклонявшимся перед «великим филантропом», объясняя ему, что такому великому политику, как он, негоже быть марионеткой заезжего авантюриста.А чтобы не ограничиваться вершками, Вандербильд нанес мощный удар и по корешкам.

М-ра Гаррисона он обвинил в мошенничества, вчинив ему иск на полмиллиона долларов, а м-ра Моргана – в «недобросовестном сговоре» с Уокером, и предъявили им иск аж на миллиард, сумму, которую в то время, пожалуй, вся США не могла бы наскрести. Бодаться с Вандербильтом в кругах, где он считался равным, не полагалось, - все знали, что он пойдет до конца, чего бы ему не стоило, - и конкуренты капитулировали, признав незаконность сделок с Уокером и поставив его в «стоп-лист», а Вандербильд, подсластив проигравшим пилюлю, за 56 тысяч долларов отступных ежемесячно обещал не конкурировать с трансокеанской трассой в Панаме.

На этом моменте любой здравомыслящий человек, будь он на месте Уокера, притормозил бы, подумал и сделал выводы. Но полковник поймал волну, его несло, а когда людей несет на волне, они перестают видеть, что еще можно, а что уже ни в коем случае нельзя. И зря. Потому что, - возвращаясь к первой ошибке, - перестав видеть берега, Уокер перестал уважать союзников. Либералы же, очень долго исходившие из твердой убежденности в том, что уж из Штатов-то не может быть подвоха, ибо оплот демократии, волновались. Раньше, в угаре головокружения от успехов, они много не видели, ибо не хотели.

Ну да, расстрелял «наш друг» беднягу Майоргу, - так ведь в ответ на убийство американцев, да и что жалеть консерватора? Ну да, поставил к стенке генерала Корраля, - так опять же, консерватор, и к тому же двурушник.  Но к концу 1855, укрепившись в Гранаде, Уокер начал показывать господам из послушного правительства Патрисио Риваса, где их место, - демонстрируя разное отношение к местным и к прибывающим. Без хамства, но ведь иногда холодная учтивость жжет больнее.

Например, отказал нашему хорошему знакомому Тринидаду Кабаньясу, который очень помог в первые месяцы войны, а теперь просил давно обещанной помощи для похода в Гондурас, спокойно пояснив, что тема не актуальна. После чего взбешенный Кабаньяс при мимолетной встрече с «пиратским дипломатом» заявил, что «авантюре вашего дружка скоро придет конец», а затем покинул Леон, уведя с собой пару сотен своих бойцов, очень не лишних в армии Никарагуа.

Всему этому главный флибустьер почему-то внимания не придавал, и когда, попытавшись объяснить «полковнику», что «Декрет о колонистах» не совсем то, что нужно, и нарвавшись на хамство, подал в отставку с поста главы МИД популярнейший генерал Максимо Перес, твердый «морасанист» и моральный эталон либералов, тоже внимания не обратил внимания. Типа, ну ушел, и пусть.

И визиты сеньора Эстрады, «временного президента» по версии консерваторов, в Комаягучо, Сан-Сальвадор и Сьюдад-Гватемала с призывом «ко всем центральноамериканцам, консерваторам и либералам» объединиться против общего врага, тоже оценил с презрением, как «прыжки скунса без сумки», - по нашему «сбитый летчик». Он очень верил в себя, полностью полагался на Предопределение, и в Судьбу, и в начале 1856 у него все складывалось слишком славно, чтобы волноваться.

А между тем, пока ниточки понемногу связывались в узелок, все тот же мексиканский посланник в Гватемале уведомлял свое правительство: «беседа моя с сеньором Батресом оказалась весьма полезной. Министр рассказал, что аргументы Мексики учтены, что создана оперативная хунта в составе генерала Завала, генерала Черна и самого президента, и эта хунта собирается не реже двух раз в неделю. Также министр сообщил о визите м-ра Гамильтона из Белиза, доставившего депешу от генерал-губернатора, и ясно дал мне понять, что генерал Каррера, располагая полной информацией, дожидается предстоящих вскоре известий из Коста-Рики…»

Продолжение следует.

Оригинал и комментарии

Продолжение. Предыдущее здесь. И повторяю, огромная просьба: под этими очерками, пожалуйста, воздержитесь от всякого рода мелочей. Буду зачищать, и без обид. Просто подождите: я вроде бы немножко оклемался, завтра-послезавтра начну писать о том, что интересно большинству, а там никаких ограничений, кроме агитации в пользу помойки не будет...




Страна специального назначения

Ну что ж, коль скоро дон Рафаэль ждал каких-то важных новостей из Коста-Рики, давайте посмотрим, что там за такие любопытные могли быть новости, а заодно и проясним, что происходило в этой стране на отшибе после расстрела Морасана. Без особых подробностей, потому что ни к чему копаться в местечковых разборках, но в целом, ибо такова уж, видно, была планида самого маленького осколка Федерации, что события там, когда во всем регионе созревали крупные перемены, играли роль своеобразного катализатора.

Так вот, в Коста-Рике, сразу после залпов, оборвавших жизнь Генерала, началось форменное безобразие. Страна-то, напомню, была, в основном, фермерской (плюс мелкие торговцы и контрабандисты), самые крутые плантаторы равнялись примерно самым мелким «падронам» из Гватемалы и Сальвадора, а «коренных», почитай, не водилось вовсе…

Поэтому старое деление на «партии», державшие под контролем «партийные» города, как-то быстро и само собой стерлось. Хозяевам страны стали восемь «фамилий», - самых богатых семейств, - и несколько лет подряд в политике царил калейдоскоп: выборы-переворот-выборы-переворот (в периоде), причем перевороты перерастали в гражданские войны очень редко, а когда перерастали, войны эти по масштабам напоминали разве что знаменитые «стрелки» лихих 90-х годов минувшего века.

Со временем, однако, надоело всем, и поскольку основным внешним партнером традиционно была Англия, от которой все «восемь фамилий» зависели, в какой-то момент, посовещавшись, «фамилии» ударили в Лондон челом, прося установить протекторат. Типа, земля наша невелика, но обильна, а вот ни порядка, ни наряда в ней нет, так что, придите и володейте, пока мы тут друг дружку не сожрали.

Столь нечасто звучащее, в стиле стриптиза предложение Туманный Альбион, нуждавшийся в серьезном плацдарме на континенте оценил (острова – несколько иная стратегия, а Белиз… да сколько там того Белиза?), однако принять в исходной формулировке не счел возможным, пояснив, что договор с США не позволяет создавать в регионе протектораты.

Вместо этого предложили другой проект, ничем не хуже. При посредничестве Лондона «фамилии» заключили некое «водяное перемирие» на десять лет, расписав, кому какие правительственные посты полагаются, а из Британии прибыли советники и кураторы, следившие за стабильностью, если нужно, выступавшие в роли разводящих, а в основном, дававшие рекомендации по экономическим вопросам. С правом контроля над попилами и откатами в сторону минимизации.

Президентом после общего «за» избрали (а потом еще раз избрали) молодого, весьма разумного бизнесмена Хуана Рафаэля Мора, связанного родством с тремя «фамилиями», а свойством практически со всеми, и ситуация спустя пару лет стала по меркам региона более чем приличной, с серьезной заявкой на стабильный экономический рост.

На первый взгляд, никакого особого профита от всего этого Лондон не имел, разве что эксклюзивное право на закупки кофе с бананами, но и кофе, и бананы покупал по ценам, весьма приемлемым. То есть, никакой (ладно-ладно, почти никакой) эксплуатации. Но и, понятное дело, без слюнявой филантропии.

Одобряя рост экономических показателей, появление школ, больниц и прочих примет Века Разума, стратегические партнеры предельно бдительно следили за ростом и укреплением костариканской армии, добившись в итоге, что в этом смысле крохотная страна к 1854 году располагала самыми большими регулярными вооруженными силами на перешейке, - аж 7 тысяч штыков, - с наилучшим по тем временам вооружением и офицерами, натренированными спецами из Восточного полушария.

Излишне говорить, что джентльмены с Даунинг-стрит (или где там тогда была резиденция премьера), понимая, что столкновения со Штатами в Западном полушарии неизбежны по всему контуру континента, готовили прокси, и элиты Коста-Рики это прекрасно понимали, но не возражали, понимая, что каждому отведено свое место, и если грянет, отгребут все, а британская крыша – то что надо.

Понятно, что Англия не знала заранее, как конкретно случится неизбежное, но знала, что оно неизбежно, - аналитики Её Величества не зря овсянку ели, - так что готовые планы реакции на вызовы любого формата ждали своего часа в сейфах, и когда появился Уокер, некто извлек из сейфа соответствующую папочку, а когда Уокер стал фактором повышенной нестабильности, дальнейшее шло по схеме, которая сбоя не дает.

Уже 10 декабря 1855 власти Коста-Рики обратилось к Англии и Франции: ой! Штаты ведут себя агрессивно, мы обеспокоены, просим прислать эскадру. При этом зная: эскадру не пришлют, - Лондон с Парижем увязли в Крымской войне, - но эскадры и не ждали: обращение было нацелено на создание нужного внешнего фона. Как и второе обращение, к США, - коллективное, от всей «пятерки», - с требованием объяснить, что происходит и насколько происходящее соответствует дружеским заявлениям Госдепа.

Проигнорировать такой демарш правила не позволяли, и Госдеп отреагировал. В ответной ноте сообщалось, что (а) «эти американцы выехали из США как мирные граждане, арестовать или задержать их не было законных оснований», (б) «они пребывают на территории Никарагуа по приглашению никарагуанских властей, на основе законного контракта», (в) «виновниками гражданской войны являются не США, а местные силы», и (г) «возможность привлечения этих граждан к ответственности, если они, приняв приглашение, нарушили законы США, будет рассмотрена».

Ответ еще не пришел, но 20 ноября дон Хуан Рафаэль Мора 20 ноября обратился к народу, сообщив, что «банда гнусных авантюристов, подонков человечества, готовит вторжение в нашу милую маленькую страну», и дав понять, что ждать появления врага у себя дома нельзя, воевать нужно малой кровью, на чужой территории, а если драка неизбежна, бить надо первым.

Учитывая, что «особые отношения» Сан-Хосе с Лондоном секрета не составляли, происходящее кое-кого в Вашингтоне обеспокоило, однако Джон Уилер в ответ на запрос погнал начальству дезу. Скажем, в отчете за 25 января 1856 вместо анализа и прогноза - сплошное убаюкивание:

«Политическое положение в Никарагуа не изменилось. . . Внутри царит мир, а с соседями искренняя дружба. Утверждения некоторых лиц о якобы враждебном отношении со стороны Коста-Рики, Сальвадора, Гондураса и Гватемалы являются жалкой ложью на пользу известной монархии...»

Будучи полностью в курсе, Уокер готовился к войне, однако до прибытия новых контингентов считал ее преждевременной, поэтому 12 февраля отправил в Сан-Хосе миссию с задачей убедить костариканские власти в полном отсутствии угрозы со стороны флибустьеров, а если сеньор Мора не поверит, оценить, насколько Коста-Рика готова к серьезным действиям.

Итог поездки не утешил: посланцам откровенно не верили, а скопление войск выглядело внушительным. Более того, стало известно, что 26 февраля президент Коста-Рики получил согласие ассамблеи на предоставление ему чрезвычайных полномочий, в частности права на объявление войны, и на следующий день президентским декретом численность армии была увеличена до 9 тысяч бойцов, а также выпущен военный заем, распространять который разрешили принудительно.



Медленно жующие челюсти

Вообще, ощущение такое, что проекты декретов были подготовлены задолго до того, ибо посыпалось потоком. В рабочем порядке все оружие, находившееся в собственности костариканцев, изымалось, за сотрудничество с врагом вводилась смертная казнь, а в Пунтаренасе сгружали с бортов ящики с новейшими образцами ружей, как выяснилось, заказанных президентом Мора пятью месяцами ранее.

Понимая, что ждать нечего, и в свою очередь исходя из того, что драка неизбежна, Уокер решил не ждать. 28 февраля отряд флибустьеров (300 штыков) выдвинулся к границе, перешел ее и занял небольшой, но важный городок Санта-Роса, где и укрепился, поджидая армию Коста-Рики.

А долго ждать не пришлось: 1 марта войну (не правительству Никарагуа, а персонально «пирату и узурпатору Уокеру») объявили официально, в четырех столицах, три дня спустя 2500 штыков первого эшелона выступили из Сан-Хосе, - и 20 марта, после ожесточенного боя за Санта-Росу, флибустьеры были разбиты, а десятка два пленных расстреляны без суда по закону о пиратстве.

Все понимали: смысл казни – демонстрация, а инициатор казни отнюдь не сеньор Мора, и все понимали, кто, кому и на что намекает, но предъявлять претензии Лондону оснований не существовало. Коста-Рика, суверенное государтво, сама решает, с кем и когда воевать, isnt’it? В полном бешенстве (по тексту видно) Джон Уилер 15 апреля направил в Сан-Хосе ноту:

«Мое право и моя обязанность информировать Вас, как главу государства Коста-Рика, что хладнокровные убийства безоружных американских граждан, которые по недоразумению оказались связанными с воюющими сторонами, несовместимы с Божьими законами, с принципами гуманности и международным правом… Уверен, что правительство (США. - ЛВ) примет решительные меры по защите жизней своих граждан и отомстит за поруганную честь нации».

Ответом «пиратского дипломата» не удостоили, Уокер же, получив известие о фиаско у Санта-Роса, перевел почти треть своих сил в город Ривас, основной опорный пункт на пути следования противника, укрепился, и 11 апреля армии, наконец, столкнулись. По итогам упорного уличного боя обе стороны понесли серьезные потери, флибустьеры устояли, но, сильно потрепанные, перейти в контрнаступление не смогли.

Это заставило президента Коста-Рики серьезно задуматься. Запретив посылать реляции об итогах сражения (и даже письма родным) в столицу, где общественность не сомневалась в победе, «Хуанито», как его называли дома, понимал, что теперь ослабевшие части легко могут оказаться под ударом основных сил Уокера или идущих к нему подкреплений.

Тем более, его неприятно удивила позиция Гватемалы и Сальвадора, - они, объявив войну, как и Коста-Рика, 1 марта, и даже начав собирать войска, в поход все еще не выступили. А в довесок ко всему, началась очередная холера, страх и ужас того времени. И просчитав все это, с учетом, что вторжения из Никарагуа в ближайшие месяцы не начнется, сеньор Мора 26 апреля отдал приказ об отходе «на отдых и переформирование».

Такой исход в Никарагуа восприняли, как успех, с полным на то основанием, но сам Уокер не особо ликовал. Его люди справились, ОК, однако потери оказались не меньше, чем у костариканцев, а главное, «закидать обезьянок бананами», вопреки уверенности его бойцов, не получилось, - с latinos, которых флибустьеры презирали, отныне следовало опасаться.

Очень даже следовало. Ибо, передавали агенты из Гватемалы и Сальвадора, промедление, столь огорчившее «Хуанито», не свидетельствовало о нерешительности, напротив, генерал Каррера считал, что перед выступлением необходимо предусмотреть все, а сальвадорский президент, сеньор Дуэньяс, смотрел ему в рот. И все это исключало вторжение в ослабевшую Коста-Рику по горячим следам. Оставалось только ждать и читать газеты с текстом выступления Рафаэля Карреры на параде 5 мая. В частности:

«Гватемальцы! Наше дело свято, наша религия и наша раса под угрозой. Я как никто знаю, что такое война, я не хочу войны, но негодяи не внимают голосу разума. Вашим братьям в Коста-Рике выпала честь пролить первую кровь, защищая родину, и сыны Гватемалы докажут, что ради Отечества готовы пожертвовать кровью, а если придется, то и самой жизнью.

Братья мои! Все вы знаете генерала Паредеса, который ведет вас в бой. Я ему полностью доверяю, как доверяю вашему мужеству и стойкости, а сам я буду с вами, как рядовой офицер, там, где он поставит, как и все министры, как и все депутаты, кроме слишком старых, чтобы встать в строй. Господь и Дева смотрят на нас с любовь. Сейчас мы едины, а значит, непобедимы, и мы прогоним тех, кто пришел использовать наши разногласия и сделать нас рабами на нашей же земле. За нами правда, мы победим!».

Так говорил Рафаэль Каррера, - а в костариканском Пунтаренасе уже выгружались новые партии ружей, пушек и боеприпасов, и бортовые калибры под Юнион Джеком пристально всматривались в материк. Владычица Морей, первым блином вполне удовлетворенная, прикрыла своих.

И никто на Темзе никуда не спешил. Если раньше, на старте одиссеи «Воина Судьбы», Форин-оффис отнесся к нему скептически, усмотрев в «сероглазом» лишь заурядного пирата и авантюриста, то теперь до лордов дошло, тем паче, заработали связи «Коммодора» в Лондоне, а по этим проводам инфа быстро достигала самых высоких кабинетов.

Уже в начале марта Адмиралтейство дало негласные инструкции капитанам Royal Navy, - и люди Вандербильта захватили, а потом передали Коста-Рике для перевозки войск на фронт четыре парохода «Аксессори», конфискованные Уокером. Явный факт пиратства, - но обычно зоркие «хорнблауэры» ничего этого не заметили. Одновременно британские фрегаты блокировали очередных «волонтеров», прибывших в Грейтаун, - 400 человек, - а затем вывезли их в Новый Орлеан.

Все это не могло не тревожить. Что такое Британский Лев, пусть и слегка обрюзгший, если его раздразнить, Уокер понимал очень хорошо, - в ХIX века это все понимали, - и еще он теперь понимал, какую лавину событий спровоцировал. В связи с чем, попытался объяснить Лондону, что он не такая уж бука.

Из Штатов в Европу поехал гонец: Доминго де Гойкоурия, первый глашатай борьбы за независимость Кубы, демократ, прогрессист и очень богатый плантатор, владелец почти тысячи рабов, эмигрировавший от испанских спецслужб в Вирджинию и тесно связанный с тогдашним эквивалентом MI-6.

Фанатик избавления от «ига Испании», он считался своим человеком на Юге, нравы которого боготворил, а модель устройства полагал идеалом, готов был ради «Разорвем цепи колониализма!» идти на союз с кем угодно, кто мог помочь, а Уокер помощь гарантировал:

«Никто лучше Вас не убедит британский кабинет, что мы не разрабатываем каких-либо планов аннексии. Наш единственный способ ограничить обширную агрессию Севера против подлинной демократии, — это создание мощной и компактной южной федерации, основанной на военных принципах, состоящей в тесном союзе с Британией».

Учитывая всем известные симпатии лондонского политикума к Югу, поставлявшему Британии хлопок и закупавшему много чего, и крайне настороженное отношение к Северу, давно целившемуся забрать южный хлопок «под себя», а британский экспорт на Юг заменить своими товарами, ход был красив, - однако аналитики кабинета Её Величества (т.н. меморандум Кокса) предостерегали  от «заигрывания с Дьяволом».

Поэтому м-ра Гойкоурия, приняв очень любезно, убедили в том, что и методы того, с кем он связался, и цели, совсем не подразумевают свободу Кубы, которую может обеспечить только Англия, и смышленый дон Доминго мало что спрыгнул с темы, но еще и послал в Times открытое письмо, предав гласности переписку с Уокером, - а в этой переписке было очень много такого, чего публике знать не стоило.

Короче говоря, перехитрить хитрецов не получилось, а ФПГ Севера, боясь ссориться с «Коммодором», Уокера вычеркнули. Единственной надежной опорой оставался «Золотой Круг» и демократы в целом. Тут осложнений не возникало: «Воина Судьбы» лоббировали все «парни из Диксиленда», во главе со знаменитым сенатором Стивеном Дугласом, «делателем президентов», в переписке с которым полковник не сглаживал никакие углы:

«Мы передовой отряд в битве с Британией… В этой битве может быть только один победитель… наш общий долг - наказать Британию за политику прошлую и нынешнюю. К сему прилагаю меморандум о происках англичан лично против меня и против народа Соединенных Штатов, который прошу Вас, дорогой старший друг, лично передать главе Госдепартамента».

Получая такие письма, вполне совпадавшие с его личной и политической позицией, м-р Стивенс нажимал на все доступные ему рычаги, на Холме, в Доме, на Уолл-стрит, - и под прямым влиянием своего близкого друга президент Пирс, выступая 15 мая с посланием Конгрессу, не обошел стороной и «никарагуанский» сюжет:

«Традиционная политика США сводится к тому, чтобы признавать все правительства, не анализируя ни их происхождения или организации, ни средств, с помощью которых правители добиваются власти, лишь бы правительство являлось реальным, признанным народом страны... Для нас безразлично, получала или не получала победившая сторона помощь в виде иностранной интервенции...», - а вишенкой на торт вечером того же дня стала аудиенция, данная м-ром Пирсом посланнику «новой Никарагуа».



Теория и практика эталонной демократии

Успех? Несомненно. В смысле пиара еще какой. Но реальных проблем де-факто  официальная поддержка Штатов не решала, и что еще хуже, к привычным сложностям добавлялись новые: доселе приличные отношения с никарагуанским истеблишментом быстро охладевали. Не столько потому, что объявлять войну «всем реакционерам Центральной Америки», на чем категорически настаивал Уокер, либералы элементарно боялись, - главной причиной были взгляды главнокомандующего, и вот тут прошу прощения за огромную цитату. Без нее никак, и она интересна:

«В вопросе о расах я совершенно откровенен. Черная раса самим Провидением создана для услужения, это неоспоримо. Негр может быть свободным, но и в этом качестве он должен услужать, и свобода ему, по чести сказать, не нужна, она его развращает.

Индейская раса, представленная тут в досадно немалом количестве, это дети Природы, чуждые всяком развитию. Они упорно цепляются за свои дикарские обычаи, ненавидят и отторгают все новое, но, вместе с тем, стоят неизмеримо выше черных. По моему убеждению, через какое-то время, возможно, два или три века, путем упорной дрессировки, их можно будет воспитать, и они займут уготованное им Господом скромное место в семье цивилизованных наций.

Наконец, белая раса создана, чтобы побеждать, покорять, повелевать, исследовать, творить, созидать и мыслить (…) Здешние джентльмены, будучи, если можно так сказать, испорченными испанцами, безусловно, относятся к белым, как к белым относятся сами испанцы, разумеется, в той мере, в какой вообще можно назвать белыми представителей латинских рас.

Некоторые из них, как я убедился, уже вполне готовы принять перемены, предлагаемые им прогрессом, и стоят в шаге от превращения в настоящих американцев. Они полностью поддерживают мои начинания, но их, должен признать, меньшинство, большинство же, представляя себя белыми, настроено и далее пребывать в бессмысленной лености, вечных раздорах, пустословии и глупейшей роскоши.

Размышляя над этим, я пришел к выводу, что виной всему – испанцы. Они не понимали, сколь пагубно смешение рас, допустили появление проклятых метисов, предоставив им права белых людей, в том числе, право владеть землей и получать образование. Эти метисы, внешне почти белые, отрицают родство с индейцами, но именно в их индейской отсталости, нежелании принять нашу опеку, в их ненависти к тем, кто несет им добро, кроется главное препятствие процветанию этих стран.

Очевидно, что всех местных джентльменов,именующих себя белыми, но по духу цветных, следует лишить недвижимого имущества, хотя бы и с компенсансацией, чтобы они покинули страну, и пусть их работники уехали бы вместе с ними. Белый колонист и его черный работник, которого легко купить на Ямайке, - вот залог честного процветания свободных американских наций!».

Ага. Именно так он думал, никогда своих взглядов не скрывая, напротив, оглашал их совершенно открыто. А потому, как уже сказано выше, либеральные лидеры, кроме немногих, поставивших на США, как светоч прогресса, всё, осознавали, что скоро могут оказаться лишними, да и агенты Вандербильта, поникая в Гранаду под самыми разными легендами, по чуть-чуть точили камень.

Напряжение в салонах росло. Все боялись Уокера, никто не смел ему возражать, но, вспоминает современник, «воздух стал тяжелым, словно перед грозой», и «Воин Судьбы», наделенный изрядной интуицией, сознавал, что пришло время перезагрузки. Неформальной власти ему хватало в избытке, но необходима была власть формальная, легитимная и на 100% надежная.

А между тем, 14 месяцев истекали, надвигались выборы президента, уже не временного, и в списке кандидатов числился некто Фермин Феррера, абсолютно надежный, из тех, кого Уокер считал «настоящими белыми», имевший бизнес с США и мечту дожить до счастливого дня, когда получит американский паспорт, но, увы, не имевший никакой популярности.

Естественно, чтобы повысить рейтинг, было сделано все, - статьи, позитивные слухи, поцелованные детки, пулькэ от пуза после митингов, но в итоге половины голосов не собрал никто, и теперь, согласно закону, выбрать главу государства предстояло Ассамблее, из трех призеров гонок, - а дон Фермин сиротливо ютился на седьмом, последнем месте.

Такой вариант Уокер предвидел, но отвергал заранее, - на сей случай он намеревался организовать новые выборы, и 12 июня временный президент Ривас, трясущийся в присутствии «нашего спасителя», по настойчивой просьбе «спасителя» объявил результаты выборов незаконными, ибо «первая тройка» (в том числе, и он сам) «использовала нечестные методы борьбы», - а сразу уехал из Гранады, логова флибустьеров, в родной Леон.

Рассерженный Уокер срочно прибыл туда же, состоялся не очень приятный разговор (вроде бы даже поминались какие-то деньги, полученные сеньором Ривасом от каких-то жуликов), но расстались мирно, договорившись встретиться в Гранаде, - однако вместо Гранады, как только грозный гость убыл, президент со всем правительством ускакал на глухой запад, в горную Чинандегу, и там отменил свой указ о новых выборах, объявив Уокера «предателем Никарагуа», а себя вновь временным президентом.

В свою очередь, в Гранаде низложенным и «предателем Никарагуа», объявили сеньора Риваса, а временным президентом, поскольку все остальные отказались от столь высокой чести, стал Фермин Феррера, надеявшийся вскоре стать настоящим главой государства, но на западе страны был еще один президент, Ривас, а кроме того, на севере вынырнул из глубокой тины, вернее, из Гондураса, всеми забытый, но, в принципе, легитимный сеньор Эстрада (помните такого?), создав некий «Комитет спасения».

Но это я только для полноты, так сказать, ощущений, потому что «гондурасского претендента» кто-то очень скоро пристрелил, и глав государств опять осталось двое. Однако на этом, однако, парадоксы не иссякли. 10 июля Уокер на основании декрета «предателя Риваса», отмененного «предателем Ривасом», провел выборы, - по оценке официального наблюдателя, консула Уилера, «первые по-настоящему демократические выборы в этой несчастной стране», - в которых сеньор Феррера участия не принял, войдя в историю как «Временное Ндоразумение», - зато принял участие сам «Воин Судьбы». На безальтернативной основе. И…

И это были очень неординарные, даже по меркам Центральной Америки тех лет выборы: они состоялись только в двух департаментах из семи, - Гранаде и Ривасе, - а в голосовании, даже по официальным данным, приняло участия около 9% полноправных граждан, реально же за единственного кандидата, генерала Уильяма Уокера, голосовали его бойцы и колонисты.

Никарагуанцы, за исключением 98 персон (список утвержден лично кандидатом), на участки не допускались, как «политически ненадежные» или «незрелые» - а 12 июля, после торжественной инаугурации, счастливый победитель принес присягу, зачитав первое обращение к нации по-английски, потому что испанский знал еще не очень хорошо, и стеснялся…

Продолжение следует.

Оригинал и комментарии

В Нью Йорке хотят переименовать часть Брайтоне Бич Авеню в "Украинский Путь" Ukrainian way. Место выбрали на пересечении Брайтона с Кони Айленд авеню. В городе это рапространенная практика: переименовывают не улицу, чтобы документы всем не менять, а только какой-нибудь перекресток. И вешают соответственную табличку.

А теперь нюанс. Как правило, такие переименования делают в честь МЕРТВЫХ. Погибших на войне, павших пожарников и полицейских, жертв произвола итд. Что как бы намекает насчет Украиныи её пути.... Впрочем, бывают и исключения, конечно, когда улицу переименовывают в честь событий или явлений, например "путь пидарасов" Pride Way.

Оригинал и комментарии

Жизнь после летнего солнцеворота надо уметь готовить, иначе - деньги на ветер, не впрок, аааа, куда подевалось лето, почему вокруг мрак и дождь, не убиться ли мне об стену. Как сейчас это будет в кириллическом секторе, где кроме обыденного ада чел.жизни теперь ещё и дополнительный ад войны, диктатурочки и чего там навалят ещё, даже подумать заранее страшно (ну не то чтобы именно страшно, просто устойчивое выражение, так говорят).

Летний солнцеворот - поворот на смерть, нежный, ласковый, незаметный. Символический, но не только. С этого момента начинает убывать день, ночи тянутся дольше, тьма, с которой почти никто не умеет работать, прибывает; до конца июля это почти незаметно, до самых августовских внезапно (всегда внезапно) угольно-чёрных звёздных ночей.

Этот поворот, изменение вектора надо осознавать с первой минуты солнцеворота, когда в мире ещё звенит ликование каждого долгого июньского дня. И впускать в себя юную летнюю смерть с её солнечным жаром, сладкими запахами, блаженством купаний и просто дождя, цикадами, урожаями, выгоревшей травой, всем этим знойным зачарованным мёдом, от которого клонит в сон. Впускать, но не давать ей воли, не подчиняться, засыпать наяву нам сейчас не надо. Успеем ещё потом, когда ночи станут такие длинные, что не останется ничего, кроме ночей.

Кароч. Я о чём. Начался сезон духовного подвига. Строгости к себе, трезвости, полной ясности и постоянного напряжённого усилия сердца, которому стало объективно трудней, чем на весеннем гормональном подъёме деятельно любить. Сейчас каждый миг решается, в каком состоянии мы (да и мы ли) на Йольское дно придём.

Зима будет такая, особая. Третий год понятно чего завершается. И господь реально как сраный Гамлет со своим монологом скачет сейчас по сияющим небесам.

Оригинал и комментарии

The gunman who killed three people and injured two others at a mall in Greenwood, Indiana, Sunday evening was armed with two rifles, a Glock pistol and more than 100 rounds of ammunition, police said.

Оригинал и комментарии

Продолжение. Предыдущее здесь.

Без гнева и пристрастия

А теперь давайте на время забудем о Латинской Америке и поговорим о диалектике. Не знаю, как у кого, а у меня, сказать по правде, возникает ощущение, что Франсиско Морасан в моем изложении выглядит, как конфетка. Или, если кому-то так больше нравится, икона. И соответственно, те, с кем он боролся, - в первую очередь, Рафаэль Каррера, - выглядят, как некие отродья тьмы, потому что только последний мерзавец способен бороться со святыми. Или, опять же, если это кому-то больше нравится, с блаженными, - конечно, в хорошем смысле слова...


И вот этот нюанс, честно говоря, меня очень не устраивает, потому что в реальной политике никогда не бывает так, чтобы с одной стороны – только тьма. То есть, бывает, но только в том случае, если политик - сопля на перилах, кукла на ниточках, без своей воли и видения, чего о героях моего повествования никак не скажешь. Иное дело, что может нравиться, может не нравиться, - но основа основ всего, что я пишу о прошлом, - объективность. Без малейшего проявления симпатий к любой из сторон, даже если лично мне она симпатична, и наоборот, ни грана антипатии к любой из сторон, как бы она ни была мне неприятна. Пусть цену человеку определяют его дела, и только по ним следует судить.

Нет, разумеется, сложно спорить с тем, что дон Франсиско, со всеми его странностями и непониманиями элементарного, был уникально светлой личностью. Вот, например, воспоминание современника:

«Никакого легкомыслия, никакой роскоши. Одетый скромно, чисто и опрятно, он избегал пустых развлечений, не любил показных выражений симпатии, банкетов и мишуры, но был чрезвычайно доволен общением с просвещенными людьми, даже если они были его врагами (…) Его никто не боялся, потому что ни свирепости, ни жестокости не было в его нраве. Величайшие его враги смущались в его присутствии, потому что, видя его, ненавидеть его было невозможно».

Красиво, не правда ли? Хотя, конечно, это из мемуаров либерала, сторонника и поклонника, так что объективности ждать не приходится. Но вот еще один отзыв, не мемуар, а официальная переписка:

«Теперь, когда политическая необходимость компрометировать его утратила актуальность, следует признать его достоинства. Внешность его впечатляла, высокое и прямое телосложение обращали на себя внимание, совокупность черт составляла столь совершенно очерченную физиономию классического греческого типа, что, увидев ее раз, нельзя было забыть… Старомодно благородный и честный характер, он никогда не злоупотреблял властью ради собственной выгоды, что, к сожалению, исключало возможность обратить эти несомненные достоинства на пользу Англии…»

Это, между прочим, докладывает по инстанциям, в Форин офис, м-р Рамсфельд. Тот самый м-р Рамсфельд, представлять которого тебе, любезный мой читатель, наверное, излишне. А вот и мнение Рафаэля Карреры, услышанное и записанное много лет спустя:

«Имея все возможности победить, он проиграл, потому что служил Дьяволу, а Дьявол великий лжец. Если бы он не был безбожником, он, с Божьей помощью, добился бы всего, чего хотел…»

Ну что ж, остается признать: ангел во плоти, некстати явившийся на не понявшую его грешную твердь. Верный друг, человек слова, нежный семьянин, гениальный полководец, не проигравший ни одного из полусотни сражений, - при этом, правда, уложивший в могилы несколько десятков солдат, в итоге со всеми рассорившийся и ничего не добившийся, - но ведь все не корысти ради, а токмо чистой, благородной Идеи для.

Хорошо.
А что же Каррера?

«Этот человек, если его можно так назвать, всецело преданный своим порокам, не признававший порядка, кукла в руках аристократов, фанатичный раб фанатичных церковников, потакавший горным дикарям в ущерб гражданам просвещенным, продавший нашу землю англичанами, не принес за ничего хорошего нашей бедной Гватемале. Он не верил в силу закона, в силу голосований, в бескорыстие депутатов. Природный человек, как у Руссо, не умеющий ни читать, ни писать, - вооруженный готтентот, раб страстей, угрожавших порядку и цивилизации…»

Надеюсь, всем понятно, что это среднестатистическое мнение либерала, и это понятно, а потому и неинтересно. Зато интересно, что консерваторы, вернувшие при Каррере все утраченное, и вообще, бывшие за ним, как за каменной стеной, тоже в комплиментах не рассыпались.

Нет, ни в коем случае не критиковали, напротив: «великий патриот Гватемалы», «национальный герой» etc., - но и только. Ибо не очень любили поминать, что боялись и недолюбливали «плебея и покровителя плебеев», который, - даром что, по версии либералов, «раб аристократии», - держал аристократию в ежовых рукавицах, уважая и приближая за знания, опыт и связи, но жестко пресекая все нездоровые амбиции.

Так что, подводя баланс, «итого» выглядит примерно так: парень из низов, с самыми плебейскими привычками (обожал гитару, редко с ней расставался, любил расслабиться, выпить и потанцевать, жену очень любил, но постоянно бегал налево). Смелый, отлично владел орудием (пару раз шпагой отбивался от наемных киллеров). Предельно религиозный, боявшийся Бога и безраздельно чтивший церковь, отвечавшую ему полной взаимностью, вплоть до разрешения иметь несколько семей).

В общем, вожак восстания крестьян, уставших от угнетения масс против «новой элиты», уважавшей только чистоган, до конца жизни не забывавший, откуда вышел. С «чистой публикой», которую (если в Бога верила) общался уважительно, но с прохладцей, отстраненно, с пеонами и индейцами же запросто, имел друзей в предместьях и «общинах» (предпоследние слова на смертном одре: «Заботьтесь о моих бедных индейцах»).

Абсолютно объективно: не допустив кровавого хаоса, - обычного финала крестьянских восстаний, - каким-то волчьим чутьем сумел угадать, что делать, подморозил ситуацию и установил баланс, на долгие года став окончательным арбитром в дрязгах «политических людей». Без расстрелов и почти без репрессий.

Несомненный патриот Гватемалы, не позволивший особо наглым региональным царькам оторвать от страны самые богатые департаменты, - а что до «продажи англичанам», так да: уступил Белиз, - формально, по старым картам – испанский, а стало быть, гватемальский, - Англии, которая фактически владела Белизом полтора века и уходить не собиралась, - взамен получив льготный заем и выгоднейший торговый договор.

И опять же, с хорошей хозяйственной чуйкой. Например, когда в Европе изобрели искусственные красители, обесценив индиго, главное богатство страны, собрал разумных людей, выслушал и приказал делать ставку на входящий в моду кофе, - причем правительство выдавало саженцы бесплатно и обеспечивало консультации плюс налоговые льготы, в связи с чем, Гватемала стала одним из поставщиков зерен на мировой рынок.

Правда, советские историки очень не любили «реакционера, не желавшего развивать тяжелую промышленность, чтобы воспрепятствовать развитию пролетариата», - но признавали, что «экономическое положение Гватемалы и трудящихся существенно улучшилось». О пролетариате же дон Рафаэль, уверен, вообще не думал, ибо знать не знал, а тяжелой промышленности в Гватемале и сейчас нет, потому что никому не надо.

А что до подкожного «начав свой путь политического деятеля простым сержантом, он оставил после смерти шести законным наследникам несколько доходных домов в столице и другое имущество, оцениваемое в 120 тыс. песо», так извините, почти 30 лет пребывания на постах с окладом 500 песо в месяц при государственном обеспечении – это 180 тыс. песо, не говоря о премиальных за военные успехи. И даже ультралиберальные современники вроде Лоренсо Монтуфара, ненавидевшие «плебея» утробно, изучив при «своей» власти архивы, подтвердили: «Умер, не оставив подозрительных накоплений, с полной, до сентаво отчетностью по тратам казны».

Тиран и деспот? Возможно. Но при этом не стремился к диктатуре, на десять лет оставив политику политикам, - аж до момента, когда политики доказали полную профнепригодность. Неграмотный дикарь, подписывавшийся нелепым «Рака-Каррака» и от тупости закрывший Академию свободных наук, где преподавались прогрессивные идеи? Хм. Да, читать и писать грамотно выучился только к 43 годам, - но ведь учился же! - а «просвещенных» ценил, привлекал к работе и многое им прощал.

Академию же таки закрыл, не видя смысла в «пустых разговорах» на отвлеченные темы, не имеющие практической пользы, вместо нее с помощью иезуитов открыв Папский Университет с факультетами права, медицины, естественных наук, классических языков, испанской литературы, - и конечно, теологии.

Ну и жестокость. Было такое. Тогда вообще мало кто кого щадил, и Морасан, если нужно, тоже, особенно если речь шла об индейцах. Но в Лос-Альтосе, напомню, к стенке поставили тех, кто был предупрежден и не прислушался к предупреждениям. А «ночь варваров» была ответом индейцев на тактику выжженной земли, излюбленную гватемальскими либералами.

А т. н. «бойня в Мичокануа» - ответом лично Карреры солдатам гарнизона, перед тем изнасиловавшим его любимую жену Петрону. Вернее, подарком Петроне, после изнасилования вообще не щадившей пленных, так что ее боялись больше, чем мужа, даже многие соратники. И мотивы личной ненависти к Морасану налицо: раздосадованные неуловимостью оппонента, солдаты казнили тестя Карреры, насадив его голову на пику, после чего Рафаэль и Петрона поклялись мстить «еретику» даже из могилы.

В общем, согласитесь, уж точно не ангел. Не Морасан, то есть. Земной персонаж. Земнее некуда. И тем не менее, поскольку влияние Карреры на весь перешеек было настолько велико, что историки даже придумали определение «мрачное тридцатилетие», судить о нем только потому, что он надолго прижал к ногтю приятные многим приличным людям идеи, не стоит. Ибо, как говаривал Федор наш Михайлович, широк человек…



Когда я вернусь...

А теперь вернемся на столбовую дорогу. Отплыв в изгнание, дон Франсиско с соратниками сперва направился в Коста-Рику, единственную республику бывшей Федерации, где у власти оставались либералы, сидевшие тише мыши и потому усидевшие. Правда, их лидер, президент Браулино Каррильо, в 1838-м объявил независимость, в связи с чем Морасан считал его «беспринципным мошенником», но все-таки была надежда осесть хоть где-то поблизости от родных мест.

Однако в Коста-Рике гостям не обрадовались. Возможно, из страха перед Каррерой, возможно еще почему-то, но убежище согласились предоставить только 23 эмигрантам, по списку, Генералу же и семерым его ближайшим друзьям в приюте отказали, и они поплыли дальше, в Колумбию, где в самом начале мая осели в маленьком городке Давид (ныне Панама).

Что дальше? То единственное, что могло быть. Морасан остался самим собой. Впервые имея время, засел за мемуары, увы, так и не завершенные, ибо быстро наскучило. Разбирал почту, - а писем приходило очень много. Друзья сообщали об «ужасных гонениях»: в Сальвадоре консерваторы, поставленные Каррерой, пачками увольняли либералов с госслужбы, в Никарагуа и Гондурасе, чтобы не сердить Карреру, делали то же самое, и это не радовало. А дикая кампания клеветы в СМИ, обвинявшей «бежавшего негодяя» во всех грехах, включая растление детей и людоедство, бесила.

Воспринимая газетную грязь, как очередной вызов на бой, дон Франсиско написал и опубликовал манифест «К народам Центральной Америки». По сути, крик души, плевок в лица ««подлецов, поправших самые священные права народа так же бесстыдно, как некогда они же попрали свободу, отдавшись в руки мексиканского императора». И: «Ваше ли Отечество бедная Центральная Америка, - риторически спрашивал он, сам же и отвечая: - Нет! Это Отечество тех, чей крик о независимости разнесся по Королевству Гватемала ... и наэлектризовал народ священным огнем свободы».

Высокие слова, не более. По сути, ни о чем. Но Морасан тем и интересен, что говорил, как думал, и готов был за это умереть. Поэтому обращение, разъясняющее, почему развал Федерации стал «трагедией, результаты которой отзовется даже на наших внуках», и почему автор считает себя вправе говорить «от имени тех, кто до освобождения от гнета испанцев являлся жалкими рабами», многим не понравился, ибо эти многие оценили публикацию, как заявление Морасана о намерении продолжать борьбу.

А вот на один маленький, сугубо для красоты вставленный пассажик, - «Идет непримиримая схватка между теми, кто трудится, и тиранами, извлекающими выгоду из чужого труда», - никто внимания не обратил. В том числе, наверное, и сам автор не догадался, что вплотную приблизился к пониманию причин своего поражения.

Естественно, на «Манифест» пошли отклики. В первую очередь, из Коста-Рики, и вполне практические. Тамошние либералы сообщали, что президент Каррильо «стал презренным диктатором», отменив конституцию и заменив ее неким «Законом о главных гарантиях», согласно которому избирать президента должны были все граждане, а не депутаты Ассамблеи, как раньше, и сам Каррильо становился пожизненным президентом.

Вообще-то, если разбираться, все обстояло не совсем так. Дон Браулино, опытный, разумный, в 1838-м вывел «штат» из Федерации, чуя, куда дело идет, а сейчас, имея толковую программу, не желал зависеть от политиканов, в связи с чем и ввел «всенародное голосование», продлив срок своих полномочий. Однако в понимании Морасана, он совершил преступление, поступив не по закону, тем более, «отдав решения высшей сложности на усмотрение людей непросвещенных». Тем паче с довеском – отказом в убежище, очень обидевшим изгнанника.

Тем не менее, завязав узелок на память, дон Франсиско не счел нужным давать волю эмоциям, и решив отправиться в Перу, где рулили либералы, посмотреть, что получилось у тех, кто пошел другим путем. Встречали его крайне тепло, как легенду, перуанский лидер, маршал Агустин Гамарра, даже попросил принять командование дивизией (Перу в тот момент воевало с Чили), однако Морасан отказался, потому что считал эту войну «очень запутанной», объяснив: «Я не знаю, на чьей стороне правда».

Далее намечалась поездка в Чили, но жизнь внесла коррективы. В начале 1841 года англичане оккупировали Сан-Хуан-дель-Норте, главный порт Никарагуа на Атлантическом побережье. Не собираясь аннексировать, а всего лишь для острастки, в рамках очередной кампании по защите маленького индейского королевства Москития, с начала XVIII века находившегося под опекой Лондона. Формально это была бывшая территория испанцев, стало быть, ныне принадлежала Никарагуа (очень похоже на «гватемальский, но британский» Белиз), однако в Лондоне полагали иначе, и когда власти Манагуа решили в очередной раз обидеть moscitos, Лондон зарычал.

Естественно, Никарагуа попросило о помощи соседей, но не откликнулся никто: Каррера, как полагалось гватемальскому консерватору, с аншличанами дружил, его ставленники в Сальвадоре подчинялись решениям Карреры, а Гондурас связываться британцами боялся. Поэтому люди из Манагуа бросили клич ко всем латиноамериканцам, - дескать, помогите спасать общее Отечество! – в надежде на приток добровольцев, и дон Франсиско решил, что время возвращаться в большую политику пришло.

Правда, средств не хватало, но помогли друзья, включая президента Перу, так что и оружие закупили, и судно зафрахтовали, и в начале февраля 1842, движимый «зовом долга и непреодолимым национальным чувством», Генерал с соратниками оказался Сальвадоре, где надеялся получить поддержку. И получил, - но только «снизу»: на его призыв откликнулись сотни сторонников. А вот власти, поставленные Каррерой, сразу же попросили его покинуть страну, упирая на то, что иначе возможна никому не нужная война с соседями.

Теоретически можно было и отказаться, - отряд собрался уже солидный, и оружия хватало, но устраивать гражданскую войну в измотанном Сальвадоре, а тем паче, подставлять Сальвадор под вторжение, дон Франсиско, естественно, не хотел. Он просто поблагодарил за гостеприимство, попросил предоставить пару-тройку небольших судов в качестве отступного (власти тут же согласились), принял на борт всех, кто готов был следовать за ним, и 7 апреля высадился в Коста-Рике.

И тут нам вновь не избежать ухода в сторону.
Не бойтесь, ненадолго и по делу.

Коста-Рика, о чем мы уже говорили в самом начале, среди всех «пяти сестер» была самой маленькой и бедной. Никаких индейцев, большинство креолы, и самые богатые плантаторы, как максимум, на уровне гватемальских «падронов» средней руки, а большинство – «плебеи» (ремесленники, мелкие кофейные плантаторы, рыбаки, торговцы, контрабандисты, веками гонявшие безакцизный товар в Никарагуа).

В составе Федерации вела себя тихо, ни на что не претендуя, ибо, имея самое маленькое представительство в Ассамблее, и не могла претендовать (в связи с чем, к слову, сеньор Каррильо и пошел на «развод» в 1838-м, полагая, что лучше законно не платить федеральные налоги, чем платить непонятно за что). И вообще, «штат» жил на отшибе от всех бурлений, в событиях 1826-1842 годов участия не принимая. Вернее, принимая, но, скажем там, сугубо на местечковом уровне, внутри себя, потому что «партии» были и тут.

Первая драчка случилась еще в 1823-м, когда в «больших братьях» еще царил покой. «Плебеи» из городков Сан-Хосе и Алауэла успешно пободались с «монархистами» из колониально-бюрократического Картаго, желавшими присоединиться к Мексиканской империи, и по итогам одной-единственной стычки «империалисты» разбежались, а столица из Картаго переселилась в «плебейский» Сан-Хосе. Консерваторы смирились, либералы видели берега, тем паче, что раздробились на фракции и грызлись между собой.

Спокойствие держалось на компромиссах, а с 1834 на «Великом соглашении»: либералы, временно объединившись, сумели прищемить церковь, отменив десятину, а содержание храмов возложив на «особо богатых» (что консерваторам не понравилось). Главным же пунктом консенсуса стало то, что все четыре города будут столицами, поочередно, на год, - поскольку сеньоры из Сан-Хосе слишком тянули одеяло на себя.

Однако терять привычное одеяло никому не нравится, и в 1835-м, заняв пост президента, тот самый Браулино Каррильо, либерал из «умеренных», продавил поправку: вместо абсурдных переездов учредить, как в Штатах, отдельную, одну на всех столицу в «особом округе Мурснелаго», а пока в маленьком городке все не подготовят, пусть будет Сан-Хосе. Ничего, казалось бы, крамольного, - но, учитывая, что городок Мурснелаго был пригородом Сан-Хосе, лютая наглость новации взбесила многих, и пошли последствия.

Против столицы объединились все обиженные города, «реакционные» и «прогрессивные», сформировалась Лига. Оружия у лигеров было мало, зато людей много, сеньор Карррильо крутился, как ужик, интриговал, обещал, льстил, сыпал посулами, в итоге выиграв время, и когда 14 сентября 1835 армия Лиги подошла к Сан-Хосе, ей не свезло. Последовали оргвыводы, кого-то даже расстреляли, а знамя с вытканной имперской короной было отправлено в дар Морасану, перед которым Каррильо в 1835-м заискивал, как знак победы над «охвостьем монархизма», а что было потом, все мы уже в курсе.

Вот в эту-то малюсенькую, безысходно повинциальную, ни на что никогда не влиявшую страну страну, прибыл, бросив якоря в порту Кальдера, флот Морасана – пять небольших кораблей с парой сотен вооруженных энтузиастов на бортах. И…



Командовать расстрелом буду я!

И оказалось, что изгнанник кое-что знал. Его ждали. Сразу после прибытия к Морасану явился генерал Висенте Вилясеньор, командующий армией Коста-Рики, - не столько либерал, сколько яростный фанат единства Центральной Амерки, - от своего и своих офицеров имени присягнув на верность, а затем потянулись делегации из городов, державших зуб на президента Каррильо, то есть, из всех, кроме Сан-Хосе.

Изумленный дон Браулино, в принципе, имея силы, чтобы защищать столицу, плюнув на все, подал в отставку («Должность не стоит крови») и уехал, а 13 апреля 1842 в Сан-Хосе вошел Генерал, и в тот же день Ассамблея провозгласила дона Франсиско главой государства, после чего он сразу взял быка за рога.

Флаг и герб сразу же заменили на флаг и герб покойной Федерации, первым же декретом Коста-Рика была объявлена «надежным убежищем для всех жертв политических гонений, в каком бы штате бы они ни жили». По сути, это означало призыв под знамена всех «федералистов», и никак иначе, кроме как объявление войны этот декрет истолковать было невозможно, а когда 27 мая Морасан ввел военное положение, приказал сдать все оружие «на нужды армии», объявил всеобщую воинскую повинность и установил чрезвычайный «военный налог» на собственников, все стало кристально ясно.

Реакция последовала мгновенно: Гватемала объявила Коста-Рику «вражеским государстом», Сальвадор разорвал отношения, а Гондурас и Никарагуа, отказавшись признать правительство «чудовища», перекрыли границы. Четыре государства объединились в «Гватемальскую лигу», военный союз против «костариканской агрессии», обязавшись «помогать друг другу и действовать сообща в случае угрозы независимости всех и любого из них».

Впрочем, никакого впечатления на дона Франсиско не произвело, наоборот, 29 июля чрезвычайная сессия Ассамблеи по его настоянию одобрила «Манифест к центральноамериканцам», где уже открыто говорилось о «грядущей священной войне за национальное единство», а Коста-Рика объявляла себя «штатом» возрожденной Федерации и гарантом ее полного восстановления, ради чего «готова пожертвовать всем».

А теперь внимание. Доселе все военные кампании Генерала были безупречно обеспечены юридически. Будучи главой Федерации, он, в соответствии с Конституцией, подавлял мятежи, а поход в Гватемалу организовал, как президент Сальвадора, чтобы, во исполнение союзного договора, помочь союзнику, на который напали.

Теперь же, впервые в жизни, законник Морасан инициировал чистейшей воды авантюру. И что важно, в самих по себе авантюрах ничего страшного нет, - они могут завершиться крахом, как «100 дней» Наполеона или «Год французов» в Ирландии, но ведь могут и увенчаться успехом, как высадка Генриха Тюдора в Англии, - но начинать войну против всей Центральной Америки, имея в своем распоряжении только ресурсы маленькой Коста-Рики (ок. 500 солдат, никогда всерьез не воевавших), - это что?

В сущности, дон Франсиско в очередной раз показал, что в политике разбирается, как дитя. Абсолютно не скрывая, что Коста-Рика важна ему только как стартовая площадка для начала борьбы за восстановление «Большой родины», он, будучи уверен в том, что его Идею беззаветно поддерживают все, кроме монархистов и фанатиков, совершенно не понимал Коста-Рику, где раньше, к слову сказать, ни разу не бывал.

А между тем, реальная, не вымышленная Коста-Рика, привыкшая жить в стороне от великих потрясений, совсем не хотела воевать, и новые веяния мало кому нравились. Явление-то Морасана и переворот, сделавший его главой государства страна более или менее приняла, - реформы Каррильо многим были поперек души, а бывший федеральный президент слыл законником, да и живая легенда у власти, став своей, льстила провинциалам, то теперь рейтинги поползли вниз.

То есть, какое-то количество идеалистов и авантюристов, конечно, нашлось, но сдавать оружие, тем более, идти по мобилизации невесть куда, с крайне сомнительными, учитывая соотношение сил шансами на успешный исход затеи, да еще ради восстановления Федерации, от которой Коста-Рика со своей крохотной фракцией в конгрессе никакого профита не имела, люди не хотели. Не говоря уж о чрезвычайном налоге, разозлившем большинство, потому что налоги вообще всех злят. И еще примем во внимание, что закрытие границ с Никарагуа лишило многие семьи, промышлявшие контрабандой, привычного куска хлеба…

Тем не менее, несмотря на ропот, к концу августа армию вторжения сформировали: 500 «кадровых» штыков, чуть меньше разного рода волонтеров, включая примчавшихся эмигрантов, и около тысячи мобилизованных по разнарядке. В начале сентября основная ее часть уже находилась в порту Пунта-Аренас, готовясь плыть в Никарагуа, еще один батальон мобилизованных, спешно обучавшийся в Картаго, готовился маршировать туда же, и день отплытия был назначен на 15 сентября, 21-годовщину провозглашения Федерации, куда к тому времени должен был прибыть и глава государства со штабом.

Вот только 11 октября во всех городах страны начались волнения, быстро перешедшие в мятеж. В «плебейской» Алауэле, по призыву португальца Антониу Пинту Соареша, крупного плантатора и контрабандиста, под лозунгами «Нет войне!» и «Верните наших сыновей!», в «реакционном» Картаго под колокольный звон и крики «Прочь еретика!», а в Сан-Хосе без особых изысков просто «Долой налоги!». Как пишут очевидцы, «лохмотья в толпе мешались с изысканными сюртуками», - и поскольку верных войск в столице уже не было, ситуация сразу стала сложной.

Тем не менее, Морасан и кучка его офицеров сумели запереться в генеральном штабе, где хранились боеприпасы, и толпа, уже под тысячу, почти без оружия, но сильная массой, осадила здание, пытаясь его штурмовать. Осажденные отстреливались метко, сразу же отказавшись от капитуляции с гарантией сохранения жизни, а после 88 часов непрерывного боля, получив небольшую подмогу, пошли на вылазку, и таки прорвались в Картаго, где располагались казармы батальона призывников, считавшегося верным, поскольку возглавлял его Педро Майорга, близкий друг.

И это оказалось ошибкой. Полковник предал: распустил солдат и спрятался. Почему, до сих пор спорят, известно только, что жена предателя пыталась спасти Генерала, но мул был только один, и Морасан отказался спасаться, бросив друзей. А потом пришла толпа. Генерал Саравиа, давний соратник, оказав сопротивление, погиб. Висенте Вильясеньор пытался заколоться, тяжело ранил себя, но выжил.

Пленников перевезли в Сан-Хосе, напичкав  недосамоубийцу снотворным, и самопровозглашенные власти сразу по прибытии провели суд, позже названный «издевательским», - причем, если генерала Вильясеньора осудили за «мятеж и измену» (что в какой-то степени соответствовало действительности), то в отношении Морасана прозвучала формулировка «за разные предосудительные дела», с глумливым примечанием: «Пятью пулями, по пуле за каждую страну, которую он так любил».

Таким образом, по странной прихоти судьбы умереть дону Франсиско предстояло в святой для него день, - в годовщину независимости Центральной Америки, - и последние свои часы он провел, диктуя сыну, Франсиско-младшему, политическое завещание:

«Этот расстрел с точки зрения закона – убийство, но я не считаю убийц своими врагами, не уношу в могилу ни малейшей обид на них, прощаю их и желаю им всего самого лучшего (…) Свой прах завещаю народу Сальвадора, лучше всех меня понимавшему (…) Сегодня, когда моя любовь к Центральной Америке умирает вместе со мной, я обращаюсь к молодежи, которой суждено вдохнуть жизнь в эту страну, покидаемую мною с чувством горечи из-за царящей в ней анархии. Я призываю молодежь следовать моему примеру: пусть она предпочтет скорее умереть, чем видеть родину в состоянии хаоса, в каком она, к сожалению, пребывает сейчас…»

Дальнейшее описано многими, поминутно. Приговоренных вывели на площадь, - полумертвого, опоенного болеутоляющими Вильясеньора несли на руках, затем усадив на стул, спиной к взводу, как изменника. Стул, - конечно, лицом к взводу, - предложили и Морасану, что означало уважение, - но он отказался, от исповеди тоже отказался («Спасибо, падре, но моя совесть перед Господом чиста, а в услугах церкви я не нуждаюсь), однако поцеловал крест и перекрестился, после чего, тепло попрощавшись с соратником, попросил позволения самому командовать расстрелом.

Распорядитель разрешил. Генерал расстегнул черный сюртук, распахнул сорочку и «звонко, отчетливо, словно на военном параде» скомандовал: «Готовься! Цель…», однако оборвал приказ на полуслове, поправил прицел одного из стрелков, вернулся на отмеченное место и крикнул: «Целься! Это было…», - но слово оборвал залп. Вильясеньор мешком свалился со стула, Морасан упал, слегка приподнял голову и прошептал: «Я еще жив…». Грянул второй залп, и все было кончено…

Эхо этих залпов раскатилось по всей Латинской Америке. В Перу, Чили, Колумбии, Буэнос-Айресе ведущие газеты возмущались, скорбя о «человеке, вся жизнь которого была непрерывной борьбой с аристократией, дикостью, со всеми, кто не был заинтересован в укреплении либерализма, кто стремился к восстановлению монархии и теократии».

На перешейке, когда о случвшемся узнали, колокола в храмах гремели везде, а остальное где как: в Гватемале устроили бал с фейерверком, в Никарагуа и Гондурасе обошлось без празднеств, но вздохнули облегченно, а в Сальвадоре немало граждан, вопреки запрету властей, повязало траурные ленточки, - но «Гватемальскую лигу» тут же распустили и дипломатические отношения с Коста-Рикой восстановили.

На сколько-то лет поминать имя Генерала в «высшем свете» стало неприлично, и не поминали, но в 1848-м, когда ситуация изменилась, правительство Коста-Рики, согласно завещанию Морасана, отправило его останки в Сальвадор, где их захоронили и отчеканили в честь дона Франсиско памятную медаль. Еще через пару десятков лет, когда второй президент Федерации уже почти официально считался «могущественным гением, стратегом, оратором, настоящим государственным деятелем, возможно, единственным, которого когда-либо рождала Центральная Америка», его именем (везде, кроме Гватемалы) начали называть площади, а что до Коста-Рики, то им вскоре стало стыдно, и стыдно по сей день.

Поэтому, согласно официальной версии, виновники трагедии не костариканцы, а случайные люди. Так и пишут: «Группа, вынесшая этот варварский приговор, состояла из Антониу Пинто, португальца, незаконно объявленного главнокомандующим, двух испанцев по фамилиям Бенавидес и Фарруфо, случайных людей, приглашенных в судьи за деньги, а также местного сумасшедшего, доктора Кастильо, и отца Бланко, гватемальца».

…Впрочем, все это случится потом, сильно потом, а пока что завершу главу безусловным. Дон Франсиско Морасан, идейный человек, гениальный военный и, как по мне, никудышный политик, стал черточкой на камне меж двумя датами, но свято место не пустует.

Теперь груз ответственности за государства перешейка, независимые и неразрывно связанные, силою вещей должен был лечь на плечи кого-то другого, достаточно сильного, чтобы сдюжить, - и в списке г-жи Судьбы значился лишь один кандидат. Очень сомневаюсь, что Рафаэлю Каррере, гватемальцу до мозга костей, только Гватемалой и озабоченному, хотелось принимать этот крест, но с Судьбой не спорят...

Продолжение следует.

Оригинал и комментарии

Продолжение. Предыдущее здесь.

Человек и закон

Тем не менее, успех был очевиден: «воин Божий» растворился в пространстве, его силы были практически уничтожены, власть либералов в Гватемале восстановлена, а консерваторы, изрядно испуганные поведением «своих демонов» в столице, уже не так жестко оппонировали федеральным властям.


Оставались какие-то мелкие штришки, - и тут последовал никак не жданый удар в спину: 30 апреля ассамблея Никарагуа голосами и консерваторов, и либералов заявила о намерении выйти из Федерации.
В связи с таким форс-мажором Морасан, оставив в Гватемале самых надежных генералов, срочно вернулся в Сан-Сальвадор, провел консультации с федеральными депутатами, - и с изумлением обнаружил: большинство народных избранников, включая тех, кому он полностью доверял, не исключает «развода».

Люди мялись, отводили глаза, мэкали, бекали, уходили от темы, понять, что происходит, Генерал не мог. И не странно. В сознании человеку, который, получив информацию о том, что кто-то из соратников берет взятки, вызывал уличенного и прямо спрашивал: «Вы взятки берете?», а получив ответ «Клянусь честью, нет!», закрывал вопрос, конструктив, как бы он ни был продуктивен, не укладывался. В итоге же 31 мая федеральный конгресс принял решение, сравнимое с решением Верховного Совета РСФСР о суверенитете Российской Федерации.

Согласно принятому пусть совсем незначительным, - всего в десяток голосов, - но большинством решению, все «штаты» Федерации объявлялись «с момента истечения полномочий этого созыва Конгресса свободными в установлении любой формы правления, которую они пожелают, при условии, что это правление будет народным, республиканским, представительным и при этом будет соблюдаться принцип разделения властей».

Теперь, согласно закону, - а законы дон Франсиско, повторяю, не нарушал никогда, даже при крайней необходимости, - у Морасана оставалось всего несколько месяцев до истечения срока его полномочий, как федерального президента и, следовательно, главнокомандующего. То есть, единственным аргументом становилась грубая, но соответствующая закону (если объявить сепаратистов в «мятежных действиях») сила. И действовать нужно было очень, очень быстро, потому что вслед за Никарагуа, из Федерации вышел Гондурас и, чего генерал никак не ждал, либеральная, всегда лояльная центру и лично дону Франсиско маленькая Коста-Рика, причем, Гондурас и Никарагуа, вопреки закону заявив об отделении, заключили военный союз.

Такая слаженность событий, их полная координация сама по себе указывала на хорошо проведенную предварительную работу, - и тут следует отдать должное м-ру Чатфильду. Как к нему ни относись, но нельзя не признать: регулярные поездки английского посланника в Манагуа и Комаягуа оправдали себя, «культурные связи» он установил на совесть, с каждым из местных политиков работая индивидуально, больше пряником, но, если считал нужным, не стесняясь и кнута.

«Этот англичанин, - вспоминал много позже, когда это уже никому не угрожало, один из никарагуанских депутатов, - был решающим фактором, способствовавшим развалу Центральноамериканского союза. Его приватные беседы были иезуитски убедительны, его официальные письма нашему бедному правительству превосходили в жестокости все известные документы такого рода, а когда он начинал угрожать, добрые никарагуанцы тряслись от страха не менее, чем при виде крейсеров...»

Естественно, нечто в таком роде Морасан подозревал, но ни о чем точной информации не имел, поскольку обзаводиться осведомителями считал «делом бесчестным» , но, как военный, четко осознавал: чтобы удержать ситуацию, необходимо окончательно умиротворить Гватемалу, где опять, как только Генерал убыл, появился Рафаэль Каррера. И не просто появился, но и, мгновенно собрав армию из «коренных», взял штат под контроль. Не сразу (командование, оставленное Морасаном на хозяйстве, дело знало), потерпев несколько поражений, потеряв в бою брата, но, в конце концов, не столько силой, сколько хитростью, 13 апреля взял столицу.

На сей раз, к приятному удивлению испуганных креолов из обеих «партий», не повторив «нашествия варваров». Напротив, «варвары» вели себя прилично, расположились вне города, никого из либералов пальцем не трогали, а видных консерваторов генерал Каррера пригласил на беседу, в ходе которой сообщил, что «падронов» уважает, на их власть не посягает, «тираном быть не намерен», но намерен присматривать за порядком.

А кроме того, изрядно удивив «чистую публику», потребовал немедленно подготовить и принять т. н. «Кодекс общин» (индейских), законодательно утверждающий права «коренных». Впрочем, как мы уже знаем, в отличие от либералов, консерваторы, старающиеся жить по старым понятиям, к индейцам всегда относились патриархально, как к пусть и отсталым, темным, но людям, и возражений требование Карреры не вызвало.

Так что, завершился разговор полным взаимопониманием сторон, а через несколько дней «Кодекс» был написан и стал первым в Америке законом, четко определившим обязанности краснокожих перед государством (платить небольшие налоги, участвовать в некоторых общественных работах) и обязанности государства перед краснокожими (обучать грамоте, лечить, защищать от унижений и обид и не посягать на земли племен).

Гватемала, как говорится, пришла к консенсусу, вернуть ее стало много сложнее. Однако необходимо, поскольку маленького Сальвадора на восстановление порядка не хватало, а вот совместными усилиями двух «штатов» объяснить мятежникам, что они не правы, было вполне реально, и в своей способности добить Карреру дон Франсиско не сомневался.

Видя цель, Морасан умел действовать быстро. С середины сентября он лично руководил операциями в Гватемале, неуклонно побеждая, и в декабре 1838 упрямый Каррера, наконец, запросил мира. Но лимит времени был на нуле. Под Рождество, правда, по указанию Морасана конгресс Гватемалы обратился к трем отделившимся «штатам» с призывом «не совершать роковую ошибку», но из всех трех провинциальных столиц пришли одинаковые учтиво-холодные ответы: избирать депутатов в федеральный конгресс не намерены, принимать участие в выборах федерального президента не будем.

Как поступили бы в этом случае, имея под рукой отлично вооруженные, привыкшие верить в «гений» вождя войска плюс ресурсы двух штатов Наполеон, Цезарь или еще кто-то в этом духе, гадать не будем. Морасан не был ни Наполеоном, ни Цезарем, он был Морасаном, переходить рубиконы, не имея прописанных в Конституции полномочий, неспособным по определению, а потому, прочитав ответы «сепаратистов», - вернее, уже не сепаратистов, поскольку право имели, - дон Франсиско 31 января 1839, ровно в час истечения срока своего мандата, распустил «федералов».



Как два различных полюса

На следующий день, ровно в полдень 1 февраля «величайшая трагедия XIX века», как сказал в последнем выступлении дон Франсиско, свершилась. Флаг над зданием Ассамблеи сполз вниз по флагштоку, Федеральная Республика Центральной Америки перестала существовать даже формально, а ее второй и последний президент, попрощавшись с гватемальскими друзьями, уехал в Сальвадор, где сразу по прибытии был назначен главнокомандующим войсками республики, на территорию которой уже вторглись объединенные войска Никарагуа и Гондураса.

Ну и, как вторглись, так и, прошу прощения, выторглись. Собрав небольшой, штыков в триста отряд, Генерал в апреле 1839 вдрызг разгромил вчетверо превосходящие его силы союзников, которым не помогла даже кавалерия, которой сальвадорцы не имели. После этого вернуть многое можно было одним рывком, - в Манагуа и Комаягуа сторонники ждали, - да вот ресурсов для контрнаступления по горячему следу Морасан не имел, так что, единственным следствием блестящей победы стало единогласное избрание победителя главой республики Сальвадор, - и при этом, невзирая на военные успехи, политическое положение дона Франсиско ухудшалось.

«Эта победа не стоит ничего. В контактах с м-ром Морасаном нет никакой выгоды, везде, кроме Сальвадора, он имеет не больше власти, чем в Нью-Йорке», - писал в отчете Госдепу «спецагент» Джон Ллойд Стефенс, и примерно тогда же, докладывая лорду Пальмерстону о завершении миссии, подводил итоги м-р Чатфильд:

«Приходится выбирать из двух зол. Правившее здесь длительное время правительство был лишь видимостью правительства, оно не имело ни реальной власти, ни каких-либо принципов, а бывший президент, имея принципы, не имел никакого понятия о реальной власти. Нынешнее правительство, основываясь на твердых реакционных принципах, способно обеспечить реальную власть. Выбирая, следует признать, что из двух зол второе может быть меньше, даже если вместо одного суверенного правительства станет пять. Таким образом, следует пресечь все возможные авантюры».

Разумеется, «пресекать авантюры» предстояло властям Никарагуа и Гондураса, которые после апрельского фиаско не очень-то стремились экспериментировать, - но куда денешься? Пытаясь предотвратить очередное вторжение, Морасан в августе провел разведку боем, показавшую, что враги в средствах не нуждаются и готовятся к реваншу всерьез, заключив союз уже и с Гватемалой, а что единственная цель этого «тройственного союза» - раз и навсегда вывести из игры экс-президента (тем самым окончательно зачеркнув все надежды на восстановление Федерации), понимали все.

Всего лишь за три недели августа в Сальвадоре случились три попытки путча, впрочем, легко подавленные. Однако в начале сентября, когда Генерал уже шел к границе, стало ясно, что в августе только репетировали. Полковник Педро Леон Веласкес, начальник гарнизона, поднял мятеж, арестовал семью Генерала, - жену, 13-летнего сына Франсиско-младшего и новорожденную Адель, - и послал главе государства ультиматум: или капитулировать, или «расстаться со всякой надеждой увидеть несчастных живыми».

Ответ был дан мгновенно, перед строем солдат: «Враги взяли в заложники самых дорогих моему сердцу людей, я вряд ли смогу пережить их гибель, но как глава государства, я должен сражаться, даже перешагнув через трупы моих детей. Иначе совесть не позволит мне смотреть в глаза людям».

Далее – резкий разворот и невероятно быстрый марш на Сальвадор, где полковник Леон Веласкес, сдавшись без единого выстрела, на коленях молил о прощении, лепеча, что «некое безумие овладело им», - и супруга Генерала простила его, а сам Генерал вновь повел войска к границе, и 25 сентября, имея всего 600 бойцов, опять без кавалерии, против 2500 штыков и 500 сабель, не оставил интервентам ни единого шанса.

Понеся огромные потери, остатки проигравших бежали, коалиции перестала существовать, Рафаэль Каррера, уже шедший на Сальвадор, услышав новости, срочно развернул войска, не желая рисковать. И тем не менее, «фактор Карреры» оставался. Что рано или поздно он бросит вызов «проклятому безбожнику», сознавали все, и оставалось только одно: успеть ударить на упреждение. Чтобы, вернув себе ресурсы Гватемалы, разбираться со всеми прочими. Это была последняя ставка: выигрыш обещал продолжение борьбы за возрождение Федерации, проигрыш ставил точку на всём.

И был еще момент, как политический, так и личный. Пользуясь ситуацией, Рафаэль Каррера уничтожил «штат» Лос-Альтос. Те самые, если помните, три департамента Гватемалы, после «нашествия варваров» отделившихся и (с подачи Морасана, получавшего от такой комбинации дополнительные голоса в Ассамблее) ставших шестым субъектом Федерации. Там позиции либералов были прочнее некуда, а их разлад со столичной «аристократией» глубок и непримирим, - да и со столичными либералами, которых презрительно именовали «умеренными».

Карреру, естественно, ненавидели страстно, называя «обезьяной в подаренном англичанами мундире», а консерваторов-креолов практически не водилось. Таковыми считались «коренные» киче и качикель, которых либералы считали «вторым сортом», произвольно увеличивая налоги, вводя новые, а недовольных «туземцев» сажая в тюрьмы, а то и расстреливая без суда, чего в былые, реакционные времена не случалось никогда.

И вот после того, как 1 октября 1839 каратели, подавляя очередные волнения, убили 40 человек, в том числе много женщин, люди киче и качикель обратились за помощью к человеку, которого индейцы общины считали заступником, посланным самой Божьей Матерью, а Каррера, вернувшийся из сорвавшегося доложил правительству, что «поддержать беззащитных необходимо».

Возражений, естественно, не последовало. Вообще. Церковь и консерваторы терпеть не могли радикальных либералов, и при этом всем гватемальским элитам, включая либералов столичных, хотелось вернуть три департамента, самые богатые в «штате». К тому же известный нам м-р Чатфильд, к тому времени прочно осевший в Сьюдад-Гватемала, восстанавливая старые связи с Англией, рекомендовал покончить с Лос-Альтос, как с единственным потенциальным союзником Сальвадора.

При таком полном консенсусе Каррера пообещал индейцам не дать в обиду, попросив лишь создать повод для вмешательства, а когда племена восстали и пришли вести о жестоком их подавлении, власти Гватемалы в январе 1840 заявили, что обязаны спасти «добрых чад Господних от притеснений жестоких либералов». После чего Каррера выступил перед войсками, - на 90% индейцами, - с речью: дескать, «либеральный враг все еще держит Кесальтенанго в угнетении», и что «только эти тираны, да еще Сальвадор, не позволяют вам вернуться домой и обнять жен».

В Лос-Альтосе все поняли, испугались (крохотный «штат» и армию имел крохотную), попытались вести переговоры (безуспешно), и в то же время запросили о помощи Морасана, когда-то обеспечившего им независимость, и давшего слово чести, что будет защищать от любых невзгод, обещая взамен полностью поддержать в борьбе за возрождение Федерации.



Сила противодействия

Итак, повод для окончательного решения всех вопросов возник: «слово чести» для Морасана значило очень много, но это личное, а политически все сложилось лучше некуда - суверенная Гватемала напала на суверенный Лос-Альтос, союзника суверенного Сальвадора, а помощь союзнику, на которого напали, безусловно, не агрессия. Для дона Франсиско, законника, сей нюанс был важен. Но подготовка армии еще не завершилась, откликнуться на призыв сразу он не мог, - и в начале февраля 1840 Каррера легко разгромил слабенькое ополчение Лос-Альтоса, оккупировав три департамента. Индейцы встречали его с восторгом, церковь приветствовала колокольным звоном, а вот либералам пришлось несладко.

Нет, их не унижали, не арестовали, тем паче, не расстреляли (в Центральной Америке все креолы, невзирая на «партийность», края видели, ибо все ж свои, близкие), - разве что пленных командиров увезли в столицу и на время посадили в тюрьму. Однако при этом Каррера, покидая Лос-Альтос, предупредил либеральный бомонд трех возвращенных в лоно департаментов, что «добр к ним, потому что они не понимали, с кем имеют дело, но теперь, когда поняли, в случае чего никого не пожалеет», а через пару недель, 18 марта, сочтя войска готовыми, Генерал повел армию в Гватемалу.

Безусловно, он шел побеждать. И потому что привык, и потому что был уверен в своих бойцах. Ну да, у Карреры больше, примерно 3000 против 1300 сальвадорцев, ну и что? Бывало и сложнее. Навяжем генеральное сражение, опрокинем, займем Сьюдад-Гватемала, и все. Однако Каррера, сознавая, с кем имеет дело, выходить в чисто поле не рискнул. Уступая в дарованиях противнику, он был более чем неглуп, а в политике, в отличие от противника, разбирался без всяких книжных теорий, на инстинкте.

«Каждый мужчина в возрасте от 14 до 50 лет пусть в течение шести часов явится в муниципалитет и получит оружие. Любой, кто не появится после этого срока, будет считаться подозреваемым», - приказал «воин Божий», и люди пришли. Уклониться не попытался никто, даже либералы, - не только из страха попасть пож подозрение с последствиями, но и потому, что Федерации уже не было, и события воспринимались, как сальвадорское вторжение. Притом неспровоцированное, ибо сальвадорская мотивация, - «защита Лос-Альтоса», - в Гватемале, где «три департамента» своими считали все, не работала.

А далее все пошло по нехитрому, но разумному плану. Оставив в столице небольшой гарнизон во главе со своим братом Сотеро, Каррера отвел основную часть армии на лесистые высоты, нависающие над городом, при этом, однако, оставив в Сьюдад-Гватемале две сотни ветеранов, переодев их в гражданское и разместив в частных домах, а также примерно столько же вооруженных клиентов Семьи, которым и переодеваться не было нужды, отдав все нужные распоряжения.

На следующий день, подойдя около полудня, войска Генерала после пары часов перестрелки сломали сопротивление защитников (солдаты Сотеро Карреры разбежались) и сальвадорцы вошли в столицу, приняв ключи на блюде от «отцов города» и первым делом освободив из тюрьмы лидеров Лос-Альтос, которых дон Франсиско сразу послал домой, сообщить землякам, что все в полном порядке, они опять независимы, и пусть собирают армию для священной борьбы за восстановление единства Центральной Америки.

А потом, когда уже смеркалось и сальвадорцы, уже не ожидая никакого подвоха, расположились на отдых, чтобы с первыми лучами солнца идти добивать Карреру, Каррера открыл огонь из четырех орудий по Большой площади, где находился палаточный городок, в самой столице солдат Морасана атаковали «люди в партикулярном», прекрасно владеющие оружием и великолепно, в отличие от «гостей», знающие город.
Начались уличные бои, перешедшие в рукопашную, вскоре с высот, вопя «¡Salve Reina! ¡Muerte al enemigos!» - «Cлава Матери Божьей! Смерть врагам!» - пошли гватемальцы, и дону Франсиско разве лишь чудом удалось пресечь панику.

К утру оказалось, что выстояли, разогнав «людей в штатском» и отбросив атакующих. Однако потери оказались непомерны. К тому же взорвался обоз с боеприпасами, - а Каррера подступил опять, перекрыв все выходы, и стало совсем худо. Защищаться в чужом враждебном городе, без малейшей надежды на помощь извне, почти без боеприпасов и продовольствия, с сотнями увечных, нуждающихся в уходе, было невозможно, и Морасан, препоручив заботу о раненых святым отцам, приказал идти на прорыв.

Эту операцию по сей день разбирают в военных академиях Латинской Америки, оценивая как «более чем блестящую». Притом, что противник, казалось бы, предусмотрел все и по всем позициям, - от живой силы до боеприпасов, -  имел преимущество, дон Франсиско, филигранно маневрируя, сумел обойти одни заслоны, сбить другие, обмануть все засады и оторваться от погони. Но это тактика, а стратегически Каррера, конечно, переиграл. Да и политически тоже.

Впрочем, политические последствия начались позже, а пока что, по приказу даже не Карреры, а его жены Панчи, которую он очень любил, а солдаты уважали, как боевого командира, расстреляли всех выживших сальвадорцев, включая раненых, и даже просьбы служителей Божьих на сей раз учтены не были, - а потом пришла очередь Лос-Альтос, где либералы, получив первые известия о победе от освобожденных лидеров, но не сообразив подождать, на радостях вновь объявили независимость, уведомив Генерала, что готовы, хотя сил у них маловато, поддерживать его во всем.

И зря. Прямо с поле боя Каррера послал гонца в общины киче и качикель, приказав встать на тропу войны, а через сутки, поручив брату и жене вести основную часть армии к границам Сальвадора, с парой батальонов двинулся в «три департамента», защищать которые без Морасана никто даже не думал, сообщив «презренным изменникам», что намерен их примерно наказать.

На политическом воляпюке тех лет и тех мест это означало неминуемые штрафы, высылки, даже сроки, но не болене, поэтому сбежали только самые предвидчивые, и не ошиблись: Каррера, войдя в Кетсальтенанго, тут же приказал поставить к стенке всех видных либеральных деятелей, общим числом 17 душ, не глядя, кто там доктор, кто адвокат, кто журналист, а кто аж депутат. Без суда, по собственной воле.

И вот это не шло ни в какие ворота: «чистая публика» по умолчанию считалась неприкосновенной, ибо, неважно, консерватор ты или либерал, - но ведь белый человек, соль земли. И когда полковник Пабло де Айсинена, второй человек в Семье, попытался спасти приговоренных, Каррера промолчал, ответив уже после залпа: «При всем уважении, дон Пабло, мои приказы не обсуждаются. Прошу запомнить это раз и навсегда. А кровь белых так же красна, как индейская».

С этого момента либералы надолго затихли, а консерваторы, полагавшие, что будут иметь влияние на дона Рафаэля, осознали, что этому влиянию есть границы, которые лучше не переступать. Ибо, как отметил м-р Джон Ллойд Стивенс, тот самый спецпосланник США, «Пошли разговоры о Рафаэле Каррере-и-Турсиосе как о “короле индейцев”. Ему не нужны были титулы и голосования. Учитывая его незримую власть, одним словом он мог без вопросов вызвать резню всех белых».

Всем было ясно, что трагедия (или, если кому-то так больше по нраву, трагикомедия) на исходе. 4 апреля 1840, через пять дней после того, как Гондурас и Никарагуа официально присоединились к Гватемале, а войска Карреры расположились на границе Сальвадора, дон Франсиско Морасан подал в отставку и объявил о решении покинуть страну, чтобы «не доставлять больше неудобств сальвадорскому народу», и 8 апреля вместе с 36 самыми близкими соратниками поднялся на борт шхуны «Изалько».

Агония завершилась. Высокая поэзия чистого идеализма, столкнувшись с суровой прозой, данной нам в ощущениях, грянулась оземь, и ничем не обернулась, несмотря на «гений Морасана», не потерпевшего ни одного поражения, но так и не победившего, потому что, как подтвердит любой марксист, - да и не марксист тоже, - строить капитализм при почти полном феодализме в экономике, не посягая на основы, нельзя. А если на «основы» давить, не выкорчевывая, они непременно дадут сдачи…

Оригинал и комментарии

Продолжение. Предыдущее здесь.




Ва-банк

Уокер вскрыл карты. Его программа содержала всего четыре пункта: (а) подчинение к апрелю 1857 всей Центральной Америки, (б) создание эскадры па Карибском море, (в) присоединение Центральной Америки «и возможно» Кубы к «сообществу южных штатов», (г) решение вопроса о Москитии «с разумным учетом интересов Англии, если она удовлетворит законные интересы США», а первой акцией – попытка переиграть в свою пользу старый конфликт с Вандербильтом.

Теперь, полностью и легально контролируя все возможности государства, он, как ему казалось, мог себе это позволить. Использовав тот факт, что «Аксессори» несколько лет удерживала положенные выплаты предыдущим правительства Никарагуа, не говоря уж о процентах от прибыли, Уокер наложил эмбарго на ее собственность, подписал указ о национализации и назначил новым управляющим своего офицера Джозефа Скотта, бывшего бухгалтера из Нью-Орлеана. Тем самым, наступив на грабли.

Справедливо оценив случившееся, как пощечину, никогда, никому и ничего не прощавший «Коммодор», воспринимавший вызовы, как приятный повод показать всем, что он сожрет кого угодно, отреагировал мгновенно: его эмиссары прибыли в Коста-Рику с предложением своими силами (поскольку ВМФ республика не имела) блокировать транзитный путь по реке Сан-Хуан, связывающий внутренние районы Никарагуа с ее Атлантическим побережьем, тем самым фактически обнулив рейсы пароходов, а значит, и поставки.

Естественно, президент Мора предложение принял. Он готовил второй этап операции, но не спешил, поскольку Гватемала, Сальвадор и Гондурас раскачивались медленно, и вторично таскать каштаны из огня в одиночку «Хуанито» не хотел. А вот, использовав передышку, в той или иной форме взять под контроль устье Сан-Хуан, - давняя мечта костариканских политиков! – наоборот, хотел, и даже очень.

Поэтому выполнение всяких формальностей заняло совсем немного времени, и вскоре около вожделенного устья появились пароходы компании Вандербильда, по контракту с властями Коста-Рики охраняющие побережья от «пиратов и разбойников», причем в смысле вооружения и подготовки экипажей эти сугубо торговые посудины мало уступали военным.

Это, впрочем, на «законного президента Никарагуа» впечатления не произвело. Он исходил из того, что золото золотом, а хладное железо властвует над всем, и если Вашингтон, округ Колумбия с нами, то кто на ны? А тут все складывалось, как нельзя лучше: Юг был в силе, - пусть этой силы оставалось всего на несколько лет, - и «машина Стивенса» (система политического контроля над Конгрессом) работала исправно, - тем более, что по южным (и некоторым западным) штатам прошла волна хорошо организованных митингов, требовавших от властей «не отворачиваться от наших героев».

Шикарно отработали и на съезде демократов, внеся в список «обязывающих резолюций» кандидату Бьюкенену (будущему президенту) рекомендацию «проявлять участие к попыткам, предпринимаемым демократическими центральноамериканскими народами для возрождения той части континента, которая расположена на подступах к межокеанскому каналу».

Ничего странного, что Джон Уилер, сразу после инаугурации Уокера сообщивший в Госдеп, что «в соответствии с инструкциями установил отношения с правительством Уокера и готов также подписать с ним договор о дружбе, торговле и навигации», ничем не рисковал. Ну да, никаких инструкций не сей счет он не имел, ну и что? Когда инструкции, наконец, прибыли, значилось там ровно то же самое: признаем, считаем желательным подписать договор о дружбе, торговле и, конечно же, навигации.

А вот для столиц четырех республик (даже пяти, считая Чинандегу, временное пристанище временного президента Риваса, которого Штаты законным не считали, зато считали законным все остальные, включая Лондон и Париж) случившееся стало не шоком (там давно уже ничто никого не шокировало), а руководством к действию, и, - инстинкт политического (и не только) самосохранения, что ни говорите, мощный рычаг, - действовали.

Уже 18 июля, скорость по тем временам и ленивым нравам фантастическая, полпреды Гондураса , Сальвадора и Гватемалы, собравшись в гостеприимной резиденции генерала Карреры, подписали договор о «союзе защиты суверенитета и независимости», еще раз подтвердив, что признают президентом Никарагуа только сеньора Риваса, создали Союзный Штаб для совместной разработки плана военных действий и уполномочили сеньора Мора запросить англичан о возможности поставки новых современных вооружений, - и стоит ли говорить, что ответом на запрос “All right!”?

Да и Мексика, где недавно завершилась очередная гражданская война, - то есть возникла возможность заняться внешней политикой, - а gringo, особенно южных, любили таким страшным любом, что аж зубы скрипели, дала понять «братьям меньшим», что, если надо, готов поддержать, даже не поднимая вопрос о спорной территории Соколуко. Безвозмездно, то есть, даром.

А что особо интересно, - если на время удариться в мистику, которая, конечно, чепуха на постном масле, но все-таки… - душа давно покойного Франсиско Морасана в эти недели непрерывно чихала, ибо его много лет полузапретное имя поминали все. Решительно все. От и до.

И Уокер, на полном серьезе (реально!) считавший себя продолжателем его дела, - ибо был фанатом идеи Фередации, причем не отвлеченным, а указывавшим путь к Прогрессу, хотя, конечно, сам дон Франсиско такой Прогресс никогда не признал бы. И либералы, ранее молившиеся на Штаты, теперь же через слово повторявшие, что любое вмешательство извне в дела Центральной Америки недопустимо. И даже консерваторы, срочно признавшие, что защитить себя от внешних вторжений бывшие штаты, а ныне республики могут только вместе.

Так что, в унисон оформлению Коалиции прозвучала (правда, только в Никарагуа) мысль о том, что пора бы перестать заниматься глупыми играми в «измы» и как-то объединяться, споря, но не переводя споры в кровавые склоки, - а 12 сентября ранее непримиримые враги из Леона и Гранады подписали «Конвенционный пакт», обязавшись после победы «совместно трудиться на благо Отечеству».

Столь трогательное единство не замедлило принести плоды. Первого посланника «новой Никарагуа», - очень достойного, ранее всеми уважаемого священника, - прибывшего в Вашингтон и после вручения верительных грамот приступившего было к несению обязанностей, дипломаты всех пяти республик с первого же дня так беспощадно троллили, буллили и хейтили, что он, по воспоминаниям очевидцев, «плача и дрожа», через месяц подал в отставку, а его преемнику, не глядя на все старания «южной партии», вообще отказали в аудиенции президента, - под влиянием уже «северной партии», поддержанной к тому же посольствами Англии и Франции.

И  не думайте, что все ограничилось выражениями глубокой обеспокоенности или даже озабоченности: на рейде Сан-Хуан-дель-Норте вновь замаячила британская эскадра, а в залив Фонсека вошли суда под флагом Второй Империи: Наполеон III, когда речь шла о серьезных вопросах, друзьям из Лондона не отказывал, к тому же, на Кэ д‘Орсе, зная о планах Уокера, тревожились за Гваделупу и Мартинику.



El pueblo unido jamás será vencido!

В общем, мелкая авантюра фанатика Destiny вышла на уровень серьезного геополитического кризиса, угрожая со дня на день включить логику процессов, которые остановить не мог бы никто, - но Диксиленд отступать не стал. Слишком явственно рисовалось превращение теории в практику, - то есть, создания на перешейке некоего «Юга 2.0», младшего партнера с огромным массивом свободных (ну, не совсем, но долго ли освободить?) земель под плантации, а также фермы (приманка для эмигрантов, чтобы не рвались на подконтрольный северянам Дикий Запад), - а этот Париж стоил любой мессы.

Поэтому вербовочные пункты работали на износ, очередные партии кандидатов в флибустьеры ехали в Никарагуа, не глядя на все препоны, любыми путями, подчас рискуя жизнью, - и в августе, с очередной группой добровольцев, одетый в самое простое, едва ли не в лохмотья, чтобы не выделяться, в Гранаду вместе с очередным подкреплением прибыл нежданный, но очень дорогой гость: лично м-р Суле, «магистр Золотого Круга», доставивший полмиллиона (колоссальная сумма!) баков на «военные и гуманитарные нужды», и убедившийся, что Уокер добился многого.

Две недели его пребывания на югах прошли в долгих доверительных беседах. Не под протокол, конечно, с глазу на глаз, но, по признанию самого Уокера, «имевших очень важное значение», и скорее всего, именно по итогам этих разговоров 22 сентября, неделю спустя после отъезда м-ра Суле, президент Уокер издал декрет о легализации рабства в Никарагуа. Подчеркну: именно легализации, а не реставрации, то есть, немногочисленные местные негры, давно свободные, автоматически рабами не становились, просто на территории страны можно было ввозить рабов, и они оставались бы рабами.

Важность этого акта сложно переоценить. Это сознавал и сам Уокер, указывая в письме сенатору Стивенсу: «Закон о рабстве — ядро моей политики. Без него американцы смогут играть в Центральной Америке лишь роль преторианской гвардии, подобной римской, или же роль янычаров на Востоке, роли, к которым они плохо подготовлены в силу традиций своей расы», и позже, в книге «Никарагуанская воина», где писал о себе в третьем лице, повторяя: «По этому декрету можно судить об администрации Уокера, ибо он был ключом всей его политики… Лишь таким способом можно было разорвать порочный круг и отдать большую часть земель в руки белой расы».

Впрочем, пока что все эти грандиозные планы жили только на бумаге, насущным делом оставалась война, в которой Уокер, веря в Судьбу, собирался победить, - а между тем, расклад понемногу менялся не в его пользу. Силы Коалиции сформировались, Англия щедро подбросила дополнительные тонны полезного железа, - несколько пушек, еще три тысячи ружей, боеприпасы, - и хотя гондурасские войска во главе с азартным президентом Гвардиолой по прозвищу «Генерал Вперед», попробовав 3 сентября на зуб оборону «Фаланги», откатились с потерями, это мелкий успех никакого развития не получил: уже 14 сентября парни «Воина Судьбы» потерпели поражение на западе страны, при Сан-Хасинто.

Неудача была тем более обидна, что дрались они не с английскими прокси из Коста-Рики, не с обученными солдатами из Гватемалы, а всего лишь с ополченцами «правительства в Чинандоге», то есть, с никарагуанцами, которых вообще чем-то серьезным не считали, и кому следовало, выводы сделали: сразу после того Коалиция протрубила «Вперед!», и даром что на южном фронте пока было тихо (Коста-Рика приходила в себя после холеры), Северный фронт, - сальвадорцы и гватемальцы (800 и 500 соответственно), - всасывая отряды никарагуанцев (в одном занятом без боя Леоне – почти 500 добровольцев), медленно двинулись на юг, во внутренние департаменты.

24 сентября пал Манагуа, где союзники смогли выиграть рукопашную, затем, в трехдневном (11–13 октября) сражении за Масайю, сорвали попытку Уокера перейти в контрнаступление, и в то же время осуществили рейд на Гранаду, временно заняв большую часть города, который, однако, их целью не являлся: целенаправленно прорвавшись к зданию американской миссии, бойцы Альянса окружили ее, обстреляли и потребовали выдачи Джона Уилера...

И тут бы вовсю торжествовать справедливости, - ан нет, пиратскому дипломату» свезло: за несколько дней до того он был отозван Госдепом «недальновидность и недипломатическое поведение», уехал в Штаты, а позже подал в отставку, став идеальным «козлом отпущения» для правительства США, «удивленного его личными инициативами, полностью расходящимися с данными ему инструкциями».

Северный фронт продвигался медленно, но неудержимо, а тут еще, наконец, пошла жара и на южном направлении: 7 ноября войска Коста-Рики заняли важнейший порт Сан-Хуан-дель-Сур. Генеральное сражение становилось насущной необходимостью. Поэтому Уокер, сумев 12 ноября отбить город (союзники бежали, их командующий пал в бою), развернул воодушевленную «Фалангу» на Масайю, сдать которую противнику означало поставить под удар Гранаду.

И снова, извините, облом: в четырехдневной баталии, семь раз неудачно поднявшись в атаку, «правительственные войска», отрезанные от Гранады, отошли в Ривас, после чего союзники окружили бывшую столицу консерваторов, ставшую (вот ведь ухмылка Судьбы) столицу флибустьеров, и после трех недель осады, идя на прорыв, генерал Чарльз Хеннингсен, комендант города, во исполнение приказа Уокера велел своим солдатам поджечь город, сгоревший в итоге до фундаментов.

Этот приказ, не имевший никакого военного смысла, больше того, абсолютно несвойственный характеру «Воина Судьбы», уникальный в его биографии, мотивы которого он предпочел не озвучивать даже перед лицом смерти, до сих пор пытаются как-то объяснить, - и пока что никто не смог. Только предположения. Кто-то допускает, что был нервный срыв, кто-то рассуждает о «злобной мести», еще кто-то пытается натянуть тактическую сову на стратегический глобус, но, думаю, точного ответа не будет.

Да оно и не так важно. Важно, что уничтожение древнего богатого города плюс пара сотен сгоревшего ни за что, ни про что мирняка окончательно взбесили и никарагуанцев, и всех союзников. С этого момента война перешла в новую фазу, типа «Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей».

Война, по сути, кончилась. Началось добивание. Без шанса уйти морем, - побережье перекрыли вновь вступившие в дело костариканцы, маленькую флотилию приватизировали «неизвестные в штатском», нанятые Вандербильтом, а за устьем Сан-Хуан присматривали корабли Royal Navy, капитаны которых имели приказ руководствоваться «Законом о пиратстве», - остатки флибустьеров скучились в окрестностях последнего «своего» города, Риваса, на узенькой полоске вдоль озера Никарагуа.

Не хватало еды, раны (а раненых насчитывалась едва ли не треть) во влажном климате гнили, люди болели, - и даже сдаться выходом не было: хотя президент Мора объявил, что все сдавшиеся будут помилованы и депортированы, солдаты выполняли его распоряжение только в тех случаях, если рядом был офицер, и если этот офицер не имел личных счетов с «Фалангой».

К концу апреля у остатков осажденных в Ривасе, измотанных, измученных, больные умерла даже надежда, умирающая последней, и только сам Уокер, как вспоминали близкие к нему люди, казался спокойным. Может быть, даже не казался, но был, - «Воин Судьбы» безоговорочно доверял Судьбе, и не зря: она таки не подвела, а звали Судьбу на сей раз Чарльз Дэвис...



Экстракшн под гарантии

29 апреля 1857 года в ставку союзников прибыл капитан фрегата ВМФ США St. Marys , стоявшего в Сан-Хуан-дель-Сур, попросил встречи с генералом Мора, братом президента Коста-Рики и командующим силами коалиции, а получив аудиенцию предложил себя в посредники, пояснив, что имеет приказ командования спасти от гибели мирных граждан США, если таковые есть в Ривасе, а также, по возможности, прочих нонкомбатантов.

Предложение было принято, генерал даже поблагодарил м-ра Дэвиса, избавившего его от необходимости общаться с «кучкой мерзких головорезов», и сообщил окончательные условия: все, кто не имеет прямого отношения к «банде Уокера», невзирая на гражданство, могут уйти беспрепятственно. Также, милосердия Господня ради, могут быть вывезены из Риваса тяжело раненные и больные американцы. Но из «фалангистов» и предателей, - то есть, местных, служивших Уокеру, - не выпустят никого, им предлагается сдаться полностью и безоговорочно, положившись на беспристрастность суда.

Капитана это вполне устроило, и 1 мая, очень рано утром, состоялась встреча Дэвиса с Уокером, в ходе которой капитан, сообщил, что очень хорошо осведомлен о положении осажденных, слово в слово передав условия генерала Мора. Далее около четырех часов шла беседа без свидетелей, после чего сдвумя росчерками, - «Уильям Уокер», «Чарльз Дэвис», - был скреплен тут же, на месте написанный Акт о капитуляции Риваса.

А выше росчерков – условия. Два. Первое: «президент Уокер» с 16 высшими офицерами «под покровительством и гарантией» Дэвиса уходит из Риваса с багажом, лошадьми и личным оружием, причем «противник не может причинять им беспокойства», и Дэвис на борту своего фрегата переправит их в Панаму. Второе: право уйти «с багажом и личным оружием» получают все американцы без исключения, но их Дэвис на борт не берет, а обеспечит им переезд в Панаму под присмотром своих офицеров.

Последним, дополнительным пунктом Дэвис гарантировал личную неприкосновенность и целостность имущества «всем никарагуанцам и гражданам иных местных стран», сотрудничавшим с «президентом Уокером», а флибустьеры и «сторонники законного правительства», имевшие семьи в Сан-Хуан-дель-Сур, могли «свободно находиться там под защитой консула США» до того момента, пока они сами не изыщут возможности отплыть в Панаму или Сан-Франциско. И ни одной строчкой, ни единым словом не было сказано о центрально американской армии. Вообще.

Как видим, акт о неизбежной капитуляции, полной и безоговорочной, превратился в акт о гарантиях героям, которые устояли, а значит, победили. Без намека на какие-то обязательства флибустьеров, даже без простого обещания впредь не доставлять хлопот странам перешейка. И плюс ко всему, флибустьеры, уходя, уничтожили все вооружение, которое не могли унести.

Далее, как положено, документ (с небольшой запиской от Дэвиса) был послан на ознакомление генералу Мора, отдыхавшему в палатке, и вскоре от главнокомандующего прибежал вестовой с устным ответом: «Утверждаю. Благодарю Вас». Таким образом, формальности завершились, договор вступил в силу, и американец, наконец, ознакомил с его содержанием генералов, выразив уверенность в том, что «ваши люди, господа, не создадут сложностей в ходе процедуры ухода из города».

Такое уже вообще не лезло ни в какие ворота. «Эта капитуляция является позорным и унизительным документом для Центральной Америки... – писал на следующий день супруге в Сальвадор генерал Херардо Барриос, с которым мы давно знакомы, и о котором еще будем говорить немало. - Никогда еще агонизирующий бандит не презирал так правительства, воевавшие с ним, и мужественных солдат, которые загнали его в угол. При сдаче города побежденные держались более гордо, чем победители», и практически все генералы союзной армии, скопом бросились в палатку командующего с протестом, но тот ни отменять приказ, и вообще слушать не стал.

И загадка загадок этой истории: почему генерал Мора позволил уже почти добитым врагам уйти с почестями из западни, никак не пояснив свое решение подчиненным? Тут звучали и по сей день звучат разные мнения, подчас нелепые. Например, что дело в честолюбии: дескать, вот-вот прибывал сальвадорский корпус, и костариканец не хотел делить честь окончания войны ни с кем. Чушь, потому что сальвадорцы прибыли за два дня до того, да и лавры у главкома отнять никто не мог.

Или: да просто не было иного выхода, поскольку к Ривасу рвалась… эээ… «армия Венка», способная снять осаду. Опять чушь: достоверно известно, что никаких частей, кроме запертых в Ривасе, у флибустьеров давно не было. Есть еще предположения, что капитан Дэвис, как южанин, мог, сочувствуя Уокеру, действовать по заданию «Золотого Круга», а то и (советские историки высказывали и такое мнение) «по личному указанию президента Бьюкенена», и это уже правдоподобнее, но…

Но зачем гадать, если можно послушать самого м-ра Дэвиса, который в истории США персона заметная. Моряк по призванию, в старости адмирал, первооткрыватель, крупный ученый (географ, гидролог, геодезист), и даже один из основателей Американской академии наук, он сам дал пояснения по этому вопросу, причем под присягой.

Итак, слушания комиссии Сената 12 декабря 1857 года, даю, естественно, в сильном сокращении. Сперва, как положено, рука на Библии: «Во имя Господа клянусь говорить правду, только правду и ничего, кроме правды». Затем, тоже по процедуре, установочные данные: «Чарльз Генри Дэвис, родился в Бостоне от урожденных бостонцев, евангелист, капитан ВМФ США, Тихоокеанская эскадра». Далее еще что-то, сугубо второстепенное, и наконец, переход к теме:

- Причина вашего присутствия у Сан-Хуан дель Сур?
- Исполняя приказ коммодора Уильяма Мервина, вошел в бухту, имея задания: не позволить м-ру Уокеру обижать мирных американских граждан, если он в порыве гнева решит повторить безрассудство Гранады, предотвратить попытки м-ра Уокера перенести боевые действия в соседние страны, и защищать мирных граждан от эксцессов со стороны победителей.
- Являетесь ли вы сторонником м-ра Уокера, его взглядов и действий?
- Нет, сэр. Как военный, я не имею политических взглядов, как гражданин, отвергаю любые нарушения закона, как бы благородны ни были их мотивы, как христианин не приемлю рабства, считаю его позором человечества. Полагаю, не будь я военным, я бы назвал себя аболиционистом.
(…)
- Предложения, сделанные Вами генералу Мора, полностью соответствовали распоряжениям коммодора Мервина. Получали ли Вы какие-либо секретные инструкции или распоряжения от м-ра Мервина, или м-ра Доббина (военно-морской министр. – ЛВ), или иных лиц, и если да, то какие?
- Секретные инструкции, полученные мною от коммодора Мервина относились исключительно к исследованию архипелага Пенероа, узнать их содержания Вы можете, запросив военно-морское министерство. Никаких иных секретных инструкций, устных или письменных, я не имел.
(…)
- Таким образом, согласившись с условиями м-ра Уокера, Вы сознательно превысили свои полномочия?
- Именно так, сэр.
- Прошу объяснить мотивы Ваших действий.
- Выслушав меня, м-р Уокер сказал, что готов принять условия генерала Мора, кроме пункта о гражданах Никарагуа, работавших с ним, которых он никогда не оставит на расправу. Кроме того, он сказал, что скорее умрет, чем капитулирует перед представителем расы метисов, и не сложит оружие иначе как перед представителем США на условиях почетной сдачи. После этого я пришел к выводу, что нельзя допустить, чтобы герой американской нации погиб от руки метисов или, хуже того, предстал перед их судом. Поэтому я принял его условия, дав гарантии.
- Вы понимали, что неправомочны давать эти гарантии?
- Да, сэр.
- Вы признаете, что сознательно превыcили свои полномочия?
- Да, сэр.
- Вы сознавали, что генерал Мора может аннулировать ваш договор?
- Да, сэр. Поэтому, послав ему текст на рассмотрение, я приложил маленькую записку, где сообщил, что будет очень грустно, если Сан-Хосе и другие города Коста-Рики разделят судьбу Гранады.
- Следует ли понимать Вас так, что это была угроза бомбардировки?
- Можно сказать и так, сэр.
- Вы понимали, что генерал Мора может отвергнуть договор даже при угрозе, поскольку Вы говорили только от своего имени?
- Да, сэр. Поэтому в упомянутой записке я дал понять, что имею определенные полномочия от командования Тихоокеанской эскадры и правительства США. Я предполагал, сэр, что генерал Мора не посмеет рисковать, и не ошибся.
- Иными словами, капитан, Вы не просто превысили полномочия, но и злоупотребили своим положением, как морского офицера США, незаконно выступая от лица правительства?
- Да, сэр, именно так, сэр. Сожалею, сэр. Но я искренне уверен в том, что унижение белого человека,  американца, представителями низших рас недопустимо. Если такой случай повторится, я с именем Господа на устах поступлю так же.

Ну и довольно. Остается добавить, что по итогам слушания с м-ра Дэвиса сняли претензии, отправив копии протокола в посольства Англии и Франции, а министер сделал ему замечание, ничуть не повредившее карьере. Думаю, никто не станет спорить с тем, что морской офицер, глубоко верующий северянин, убежденный противник рабства, чуть позже подтвердивший это, встав на сторону Севера, под присягой не лгал, и все его поступки были продиктованы искренними убеждениями, - а выводы делайте сами…

Продолжение следует.

Оригинал и комментарии

Продолжение. Предыдущее здесь.




Превратности безусловного суверенитета

Уверен, что все заметили: до сих пор канва сего повествования виляет от Сальвадора к Гватемале и обратно, изредка затрагивая Гондурас, но обходя Коста-Рику и Никарагуа. С Коста-Рикой ясно, она маленькая, на отшибе, там, в общем, и рассказывать не о чем, - а вот с Никарагуа сложнее. Страна и велика (по тамошним меркам), и богата, и могла бы участвовать в бурях местных страстей поактивнее, - но не могла. Ибо все силы сжирал постоянный, непреходящий бардак. Проистекающий из традиционного противоборства двух примерно равных центров: тароватого либерального Леона и строгой, патриархально-аристократичной Гранады.

В принципе, драки там по сути и форме мало отличались от таких же драк у соседей, беда же заключалась в том, что перевеса добиться не могли ни те, ни другие. Ибо если чуть усиливался Леон, города поменьше вставали за Гранаду, а если приподнималась Гранада, города поменьше вставали за Леон, на чем, собственно, и сохраняли какую-то политическую субъектность.

Никакие попытки договориться, и никакие сложные схемы не работали: договоренности срывались, неделя без переворота считалась чем-то исключительным, выборы регулярно срывались, потому что ехать в Леон боялись гранадские депутаты, а ехать в Гранаду боялись депутаты леонские, - и только на самом-самом изломе ХIX века очередному мимолетному президенту, сеньору с мозгами, пришло в голову сделать столицей крохотный городок Манагуа, фактически деревню, куда не боялся ехать никто.

И вот аккурат в это время на Никарагуа, проблемную, издерганную Никарагуа двинулся бульдозер. Или, точнее сказать, молодой, но  поверивший в себя хищник, позволявший себе уже порыкивать и на Англию, давая старушке понять, что она, при всем уважении, уже не владычица морей, а хозяйничает пусть у себя в Восточном полушарии (говорят, у вас там в Крыму что-то не складывается?), в Западном же могут и покусать. Вопрос же, почему именно Никарагуа, излишен: об этом мы только-только поговорили, так что, достаточно повторить волшебное слово «канал». Или, поскольку канал планировался пока только в отдаленной перспективе, произнести другое, не менее волшебное слово: «транзит».

Теперь зафиксируем безусловное. Главный урожай от войны с Мексикой пожали южане, - в зону их влияния вошли Техас, Аризона, Нью-Мексико и Калифорния. Хотя нет, Калифорния не по итогам войны, - там просто были мексиканские земли, но почти не заселенные, и когда американцы их заняли, они через какое-то время и объявили их сперва независимыми, а потом в составе США, но Бог с ним. Главное, что Юг, уже задыхавшийся в тяжком кризисе, получил новые земли, и Царь-Хлопок вновь обрел мощь, что сделало совершенно неизбежной Гражданскую войну, которой, в общем, не хотел никто.

А тут еще самородки в Сакраменто, и золотая лихорадка, погнавшая тысячи людей за тысячи миль, через земли, заселенные индейцами, которым это совсем не нравилось, - и вопрос транспортной логистики, став запредельно актуальным, запах прибылями в сотни процентов, и тут уж заинтересовался Север, где люди мыслили куда масштабнее, чем дилеры с хлопковых бирж.

Нет, все, конечно же, было куда сложнее, но нам сейчас более чем достаточно и этого. Потому что транспортная логистика при таком раскладе, - даже без вопроса о канале, - означала шоссейные дороги, причалы, речные флотилии, депо дилижансов и многое еще чего. Ведь искатели удачи хотели попасть к своим золотым жилам поскорее, не плетясь длинными медленными караванами через горы и пустыни, не рискуя попасть под стрелы и копья, - а спрос рождает предложение.

Вот и, как мы уже знаем, 14 августа 1851 фирма шустряги Корнелиуса Вандербильта договорилась с властями Никарагуа о создании «Аксесори транзит компани», - монополиста в области перевозок, - на приличных условиях: 10 тысяч песо в месяц и 10% прибыли государству. За дело взялись споро, и быстро добились многого: возникли те самые шоссе , причалы, речной флот, дилижансы, и вся эта сложная структура всего за месяц переправляла от океана к океану до 2000 искателей удачи, - от Атлантики к Пасифику - полных надежд, а назад, от Пасифика к Атлантике - тех, чьи надежды уже сбылись или не сбылись необратимо.

Прибыли АТС имела оглушительные, - но при этом первый взнос в бюджет Никарагуа, выплаченный при подписании контракта, оказался последним: компания прекратила отчисления правительству, и вообще, повела себя, как государство в государстве, на все запросы отвечая в стиле «И что ты мне сделаешь?», а чаще не отвечая вовсе, ибо, - мнение официоза соседней Коста-Рики, - «в этой преступной позиции она имела полную поддержку со стороны американского правительства».

А деньги были нужно, да и лохом быть всякому обидно. Но когда глава МИД Никарагуа решился послать в Госдеп ноту, жалуясь на то, что «служащие компании обращаются с властями республики без должного уважения и приличия... они третируют правительственных чиновников», в ответ ему прислали выдержку из речи посланника США в Никарагуа, произнесенной еще 14 сентября, при вручении верительных грамот:

«Нация, которая занимает такое выгодное географическое положение, располагая при этом небольшой силой, не может... владеть этим богатством только и исключительно в своих интересах… Организованная политическая власть... не может не признавать и не выполнять без опасности для себя долг гостеприимства по отношению к гражданам других стран, которые идут сюда либо транзитом, либо для ведения торговли».

По сути, ультиматум, а действия служащих Вандербильта только штришки для лучшего понимания, - и понять пришлось: в обмен на уплату части задолженности, власти Никарагуа, кряхтя, подписало «Дружеский акт», подтвердив, что американцы, если увидят в чем-либо угрозу своим интересам, имею право ввести на территорию Республики войска.

Это было неприлично, оскорбительно. По данным мексиканского посла в Гватемале: «Подобное положение договора было плохо воспринято, ибо его считают слишком компрометирующим и опасным, учитывая известные захватнические цели американцев... Даже сам поверенный в делах Никарагуа в беседе со мной выразил большое недовольство и сказал, что остается лишь надежда, что законодательный орган не ратифицирует договор».

А между тем, мухи продолжали лететь на мед. Примерно в те же дни еще один американец, Уильям Кинпи, создал фирму «Компаниа де колонисасьон де Сентро Америка», купившую у «короля» Москитии (в кредит, поскольку до Вадербильта не дотягивал) гигантские массивы земель для поселения американских колонистов. При этом, понимая, что «король» - вернейший вассал Её Величества и никогда не предаст англичан, а сэры, в свою очередь, никогда такую сделку не одобрят, шустрый янки просто обманул туземного монарха, проведя сделку через длинную цепь «прокладок».

На сей раз, рискуя расстаться с половиной побережья, которую и без новой докуки считал своей Лондон, но внаглую все же не отнимал, власти Никарагуа обратились к США уже не с нотой, а со слезной просьбой, умоляя «во имя чести, дружбы и закона» не допустить беспредела. Дескать, сами же знаете: «король» Москитии самозванец и марионетка, его акты – пустые бумажки, и: эй, все дружественные нации!.. кто может, помогите!!!

Бедолаг жалели все, мексиканский посланник переслал крик души в Мехико с припиской: «Американцы не снижают своей активности и с неслыханной дерзостью стремятся к господству на всем континенте и к его захвату. Таким образом, возрастает необходимость дать другой поворот отношениям между испано-американскими государствами, ибо речь идет уже о защите путем создания военных союзов от угрожающей им катастрофы. . .», но помочь в такой ситуации мог мало кто, и этот мало кто не подвел.

Пока никарагуанское правительство безвольно ожидало развития событий, уже ни на что не надеясь, на авансцену вышла Коста-Рика, обычно голоса не подававшая, если не велела Англия. Англия же на сей раз велела, и представитель Коста-Рики в Вашингтоне в декабре 1854 вручил госсекретарю ноту протеста: дескать, Коста-Рика против любых соглашений с индейскими вождями, и если колонисты полезут на ее территорию, «применит оружие». В ответ услышав: а мы, правительство США, тут ни причем, обращайтесь в компанию м-ра Кимпи.

После такого ответа британцы урегулировали разногласия очень быстро: выявили факт мошенничества, объяснили м-ру Кимпи, что если Лондон обидится и примет точечные меры, лично ему будет очень не good, «королю» Москитии тоже все растолковали, и он, оскорбленный и возмущенный, отменил контракт. М-р Кимпи остался на бобах, а потом, говорят, разорился и спился.

Но это уже было его личной проблемой. А сама по себе идея частной инициативы в такого рода вопросах (причем без лишнего идеализма, как в случае с Верхней Калифорнией, а сугубо прагматической) ушла в массы «не ванлдербильтов», - американских граждан, искавших применение своему (вполне реально на тот момент) пассионарному потенциалу. Хотя бы и с риском для жизни. Веком раньше такой люд уходил в пираты, - а сейчас времена были иные, но кто ищет, тот найдет, и вот: Уильям Уокер.



Фаталист

Информация к размышлению. Родился в 1823-м. Сын мелкого банкира, выходца из Шотландии. Вырос в Нешвилле (Теннеси). Строгий кальвинист. К 19 годам выучился учился на врача, специализация окулист. Два года колесил по Европе, практикуясь в Париже, Гейдельберге, Эдинбурге  и Лондоне. Вернувшись, внезапно решил стать юристом, учился в Нью-Орлеане, получил лицензию, но увлекся журналистикой, создал свою газету (между прочим, открыв публике молодого талантливого поэта Уолта Уитмена). Полюбил первую красавицу Нью-Орлеана, глухонемую, но окруженную поклонниками.

Освоив язык жестов, добился взаимности, однако накануне свадьбы невеста умерла, после чего веселый парень, душа компании, верующий, противник рабства и, как сказали бы нынче, эмпирический социалист, как вспоминали друзья, превратился в мрачного меланхолика, чуть ли не атеиста, порвал с прежней жизнью, заинтересовался политикой, став убежденным защитником идеалов Юга и поклонником Manifest Destiny, - т. н. теорией «предопределенности», утверждавшей, что расширение Штатов предначертано Свыше.

Был замечен Пьером Суле, влиятельным дипломатом, одним из лидеров «Ордена рыцарей Золотого Круга», закрытого общества политиков-южан, мечтавших, как минимум, забрать или купить у Испании ее последние колонии, Кубу и Пуэрто-Рико, а в идеале создать Карибскую Рабовладельческую Империю, подчинив Югу все, что севернее Колумбии. Стал полнправным «рыцарем».

В какой-то момент увлекся поисками золота, не преуспел, зато познакомился с кучей бедовых парней, готовых на любой кипиш ради бабла и славы. Не будучи трусом и слабаком, - тем паче, «образованный», хотя и свой, - заработал авторитет. Присматриваясь к событиям, создал группировку, одну из многих, но, в отличие от многих, грабить старателей не стал, а создав что-то типа ЧВК, нацелился на только-только проигравшую Мексику.

А теперь, чтобы не рассусоливать без нужды, официальные показания отчет сеньора Педро Гаттелума, капитана мексиканской пограничной стражи: «Этот сеньор высадился близ Энсенады в ноябре 1853 со своими людьми и был встречен частями местного ополчения. 18 дней он отбивал атаки наших, но поскольку ежедневно к нему прибывали подкрепления из ныне американской части Калифорнии, он смог прорвать осаду и рассеять наши части».

Таким образом, разогнав тероборону, Уокер, именовавший себя «полковником», взял под контроль слабонаселенную, но огромную территорию, по нынешним меркам сначала теперешний мексиканский штат Нижняя Калифорния, а затем и большую часть штата Сопора, создав базу, и совершенно не стеснялся, решай организационые вопросы:

«На мое ранчо явился Уокер с компанией в 600 парней. Прожил на ранчо четыре месяца, уходя, забрал всю движимую собственность, все запасы, всю мебель и инструменты. Также угнал или забил скот: 450 коров и бычков, 258 необъезженных лошадей, 30 рабочих лошадей, 50 упряжек быков…»

То есть, грабеж. Но не просто грабеж. К показаниям приложена расписка на клочке бумаги, гарантирующая владельцу конфискованной собственности компенсацию после войны, - но лишь в том случае, если он присягнет на верность независимой Республике Сонора. То есть, «полковник» мыслил политически, сразу (юрист все же) придав своим действиям юридическое обоснование.

Объявив захваченные территории «Республикой Южная Калифорния» (позже «Республикой Сонора»), провел силами своих боевиков выборы, по итогам став «президентом», создал «правительство», учредил «государственную символику», а в его «регулярную армию» потоком шли добровольцы: с января 1854 во Фриско открыто проводилась вербовка новых наемников, причем власти благожелательно ослепли. Шоу раскручивалось не по-детски:

«К нам на ранчо прибыл человек от Уокера, велев ехать в занятый его людьми Сан-Висенте. Собрав всех окрестных жителей, он требовал присягнуть на знамени объявленно им республики, пообещав нам поддержку и защиту со стороны США, к которым, как он утверждал, республика сразу после отделения от Мексики присоединится».

Это из показаний на суде, но о том же задолго до суда докладывал мексиканскому консулу во Фриско алькальд местечка Сан-Томас, прося передать в столицу, что «не следует винить обывателей, присягнувших раскрашенной американской тряпке, им пришлось так поступить, потому что пришельцы за отказ грозили лишить имущества или даже повесить».

Разумеется, из Мехико в Вашингтон полетела официальная нота с приложениями, - нотариально заверенные копии показаний и доказательства прямой причастности к «событиям» официальных лиц, - начальника таможни Сан-Франциско и генерального прокурора Калифорнии. Требовали расследовать и принять меры. Однако президент Франклин Пирс ограничился брифингом, сообщив журналистам, что «выходка м-ра Уокера и другие готовящиеся экспедиции, безусловно, заслуживают порицания».

И кто знает, возможно, пойди все по писаному, нынче в составе США было бы на два штата больше, но инициаторы «выходки» недоучли, что Мексика уже не совсем такая, как пять лет назад. Потрясенная разгромом и потерей половины территории, мексиканская элита временно сплотилась, мятежи и перевороты перестали быть рутиной, восстановился какой-никакой порядок, и власти в Мехико, понимая, что происходит, действовали без раскачки.

Отряды местного ополчения свели в единый корпус, прислали кадровых офицеров, из порта Акапулько прибыли регулярные части с артиллерией и боеприпасами, и начиная с февраля 1854 отсеченный от побережья, и стало быть, лишенный пополнений отряд Уокера, тратя бесценные боеприпасы, вел тяжелые бои на территории, население которого сплошь ненавидело пришельцев.

Дрались неплохо, зло, цепко, - во многом под влиянием командира, проявлявшего полное бесстрашие, с пояснением: «Что суждено, то сбудется, чего не суждено, бояться не стоит», за что и получил прижившееся впоследстии прозвище Сероглазый Воин Судьбы. Но выстоять шансов не оставалось, оставалось только уходить,  пока не взяли в кольцо, и 8 мая 34 уцелевших «флибустьера», как тотчас окрестила их пресса, включая  «президента», перейдя кордон, сдались властям в Сан-Диего.

По идее, нарушение т. н. Закона о нейтралитете 1818 года было налицо, но отряд распустили по домам без обвинений, только Уокера, как главную персону, отвезли во Фриско и судили судом присяжных. Процесс освещался широко, обсуждался громко, во всех штатах, всем хотелось понять, что же это за Уокер такой и с какой стати «флибустьеры», и СМИ изо всех сил растолковывали.

«Флибустьерство в сегодняшнем смысле этого слова, - объяснял солидный «Блэквуд Эдинбург мэгазин», - означает вовсе не те постыдные явления морского разбоя, которые возмущали наших предков. Сегодня это действия американского народа либо какой-то его части по приобретению не принадлежащей ему территории без тормозящих факторов, связанных с ответственностью американского правительства. Следует понимать, что суверенный народ США и правительство США – разные институты, на которые

влияют разные обстоятельства. Правительство обязано придерживаться принципов доброй воли в отношениях с дружественными нам нациями. Но в то же время оно обязано уважать принципы демократии, и не вправе принимать реальных мер против народных движений, не создающих угрозы правительству, пусть даже их действия незаконны, если они пользуются поддержкой большинства народа».

То есть, частная инициатива неравнодушных граждан во имя интересов большинства американцев и государственных интересов, - ничего больше. Да, в каких-то нюансах, возможно, предосудительно, но с благородными целями, во исправление каких-то явных несправедливостей. Неудивительно, что процесс завершился единогласным верликтом: «Нет, невиновен!».

Уокера вынесли из здания суда на руках, горланя патриотические песни, и он, какое-то время отдохнув, съездил в Вашингтон, потом в какие-то южные штаты, а затем, выйдя на контакт с неким Байроном Коулом, начал планировать новую экспедицию, исходя из того, что если Мексика не по плечу, то не может же быть такого, чтобы не было кого-то, кто в самый раз. Вот, допустим, Никарагуа…



Чип и Дэйл спешат на помощь

Что ж, нельзя не признать: Никарагуа подавала надежды. А чтобы понять, какие, давайте еще раз зафиксируем, чем же региональные либералы отличались от консерваторов, с которыми так ожесточенно, подчас и насмерть боролись. С консерваторами-то все прозрачно: «аристократы» с солидными поместьями, с колониальных времен правящие в своих города и весях, привыкшие к своим полномочиям,

а неизбежность перемен сознававшие, но категорически не хотевшими, чтобы перемены приходили через великие потрясения, от которых нормальным людям сплошь убыток. И соответственно, либералы, - если рассматривать их, как социальное явление, по марксисткой схеме, - как альтернатива консерваторов должны быть «национальной буржуазией», то есть… эээ… прогрессивным элементом, боровшимся за капиталистический путь развития.

Ан нет. Ничего подобного. В общем, по всей Центральной Америке, но конкретно в Никарагуа – в кубе. Красивых лозунгов хватало, прогрессивных проектов тоже, но, по сути, к реформам никто не рвался. Рвались к праву подписи, к полномочиям, к должностям, к фондам и «потокам», черт побери! Отставным полковникам и генералам, молодым, не имевшим пропуска в социальные лифты адвокатам

и журналистам, обедневшим или чем-то скомпрометировавшим себя и выброшенным из клана «падронам» хотелось повелевать, распределять, представлять страну в Европе, руководить министерствами, дивизиями etc., а добиться этого можно было только очистив кабинеты «под себя». Ну и плюс к тому: древние, с колониальных времен семейные распри типа «Монтекки vs Капулетти» или, если угодно, «грельские против прельских».

Так что, термин «партии», - особенно в Никарагуа, - следует принимать очень условно, ибо ничьи интересы, кроме своих, семейных или «клубных» они не представляли. Просто неустойчивый, постоянно менявшийся по составу и численности блок «ярких личностей», политические интересы которых зачастую сходились лишь на стремлении отстранить от власти «засидевшихся», - а если ненароком удавалось во власть просочиться, тут же превращавшихся в самых заскорузлых «реакционеров». Были, конечно, среди них и идеалисты, - не стоит село без праведника, - но они, как правило, сами не знали, чего хотят…

А если от теории перейти к практике, то в 1853 либералы из Леона и консерваторы из Гранады лихорадочно готовились к первым в истории страны выборам не «главного директора», но настоящего президента, причем выборы должны были проходить в Манагуа, на нейтральной территории, а кандидата имелись два: заслуженный генерал Фруто Чаморро от консерваторов и модный адвокат Франсиско Кастельон от либералов.

Рейтинги оба имели примерно равные, но консерваторы, учитывая агитацию в храмах и мягкое давление на ведущих политиков из Гватемалы, по опросам слегка вырывались вперед, и в день Х победителем объявили сеньора Чаморро, чего проигравшие, как случалось не раз до того, не признали, заявив о подтасовках.
Дальше по стандартной схеме: отбытие лузера с группой поддержки в Леон, где его тут же объявили законным президентом, и двоевластие аж на год, с неизбежной гражданской войной, завершившейся победой талантливого консервативного генерала Понсиано Корраля в т.н. «озерной битве» и высылкой из страны всех либеральных авторитетов.

Далее по правилам изгнанникам полагалось искать в эмиграции поддержку и целиться на реванш, так что, в мае 1854 сеньор Кастельон, - The Show Must Go On! - вновь возник в Леоне, и вялотекущие разборки вышли на новый круг, - а в декабре в Леоне появился американец, бизнесмен Байрон Коул с интересным предложением, которое Франсиско Кастельон принял, и было подписано соглашение о концессии на освоение целинных земель.

Если коротко: правительство демократов (так называл м-р Коул местных либералов, ибо слово «либерал» в Штатах тогда считали «английским», то есть, плохим, ругательным) приглашает «Американскую фалангу», - 200 «опытных граждан США с офицерами», которые должны прибыть не позднее 40 дней после подписания, принимая их на довольствие и гарантируя жалованье. На территории Никарагуа наемники рассматриваются, как никарагуанские граждане, со всем правами и обязанностями вести себя благонравно (не пьянствовать, не сквернословить etc.), а после победы иметь все «фалангиоты» и наследники погибших получат солидные участки земли в плодородных департаментах.

Состоявшуюся сделку обе стороны сочли удачной. Либералы без спора сошлись на том, что уж американцы-то точно хотя помочь торжеству идеалов демократии, а что не даром, так всякий труд должен быть оплачен, и кроме того, полагал сеньор Кастельон, «фалангиоты», став ударной силой «борцов с реакцией», сильно поредеют в числе, а выжившие станут безобидными фермерами.

Так рассуждали либералы. У бывшего же «президента Республики Сонора», от имени которого заключил контракт м-р Коул (и тем паче, его официального, но не единственного спонсора, Уильяма Ральстона, основателя и первого главы Калифорнийского банка, стоявшего за спиной Коула), имелись совсем иные планы, и превращать своих людей в пушечное мясо на радость туземцам м-р Уокер не намеревался…

Продолжение следует.

Оригинал и комментарии

Название "Глубокое интервью и фокус-группы". Учебник. Серьезно доработал и объединил в одну книгу. Вышла в издательстве Директ-Медиа. Пока только в электронной версии, обещают скоро сделать в бумажной. Чувствую себя идиотом, у которого сбылась мечта. Сколько труда вложил, а зачем? Книга большая, подробная. Кто будет ее читать? Те, кто состоялся (хорошо ли, плохо ли состоялся - вопрос отдельный) читать не будут. У них есть свое мнение и дела поважнее. Презентационные девочки и мальчики тем более читать не будут. Сейчас, когда спецоперация и санкции, вообще читать стало некому. Тем не менее для желающих приобрести даю ссылки. Цена около 500 руб. за электронную версию (если не поменяли).Пока только на этих сайтах. Обещают число сайтов увеличить, разместить на ЛитРес и т.д. Прошу перепоста

https://biblioclub.ru/index.php?page=book_red&id=688888

https://www.directmedia.ru/book-688888-glubokoe-intervyu.../ 

Оригинал и комментарии

А вы в курсе, что экстремальная жара в европе помимо всего прочего еще и выжгла урожай?

Western Europe is facing sweltering temperatures again this week, with the thermostat hovering around 110 degrees in Seville in southern Spain. More than 20 wildfires are burning in Spain and Portugal, and persistent drought has left rivers and reservoirs running so low that they’re exposing ancient artifacts.
In Italy, the hot and dry conditions are expected to destroy a third of the seasonal harvest of rice, corn, and animal fodder — at a minimum. Locusts have descended on the island of Sardinia in the worst invasion in three decades, hurting the production of hay and alfalfa. The European Commission recently downgraded its soft-wheat harvest estimates from 130 million tons to 125 million tons
Across the world in China, a record-breaking heat wave is causing major problems. Roofs are melting, residents are relocating to public cooling zones in underground air-raid shelters, and health workers are strapping frozen food to their too-hot hazmat suits. The Central Meteorological Observatory in Tokyo has warned that the heat could further hurt the production of corn and soy, worsening inflation. These crops are used to feed pigs, and early-season failures have already sent the price of pork, China’s staple meat, soaring.
In the United States last year, searing heat and drought in the Great Plains scorched the wheat crop and also enabled wheat-munching grasshopper populations to flourish. The grain’s price nearly doubled to $10.17 a bushel, its highest level since 2008. Extreme temperatures endanger livestock, too: The heat wave that struck much of the country last month caused thousands of cattle to die of heat stress in Kansas.

Отсюда

А еще - саранча. Прямо библейские казни. Причем не на Россию, которая якобы обижает "низашто" Украинушку, а конкретно на Европу и США. И Китай вдобавок. А вот не нужно быть "бохатовекторным"

Оригинал и комментарии

Продолжаем рассказ, начатый выше...






Сложный путь к секретам космоса: вывернутые мусорные ведра, совместные застолья и бесплатный двигатель…

В отношении того, откуда у корейцев взялись образцы для моделирования – отдельный вопрос. Тут тот же экс-директор KARI Чо Гван Рэ рассказывает практически детективную историю. Согласно его словам, в ходе проекта «Наро», когда для испытания пускового стенда необходимо было создать модель будущей ракеты-носителя, то россияне в августе 2008 г. доставили модель первой ступени в Корею, но при этом вместо модели двигателя поставили реальный. Прессе же это было сказано, что это лишь модель, а не настоящий двигатель. При этом корейцы не имели права иметь доступ к настоящей первой ступени ракеты, но, согласно договору о сотрудничестве, получали эту самую модель ракеты-носителя. Наличие же настоящего двигателя в ней оказалось неожиданным подарком, который и помог ускорить создание корейского двигателя.

«Когда был произведен третий, ставшим успешным запуск ракеты-носителя «Наро», то мы забрали себе макет, доставили себе в KARI в Тэчжон и только внимательно изучив всё поняли, что двигатель-то настоящий! Когда я впервые это понял, то у меня аж в жар бросило!» - отметил Чо Гван Рэ. Он добавляет, что российская сторона потом спохватилась, попыталась забрать двигатель, но корейцы указали на контракт, где было записано, что макет они имеют право забрать себе. А что в макете оказался настоящий двигатель – уже была не проблема корейской стороны. Издание «Чунан Ильбо» приводит и фотографию этой модели с двигателем, на котором написано «макет-НЖ», хотя двигатель был настоящим. Всё это до сих пор хранится на складе KARI в городе Тэчжон. («Чунан Ильбо», 29 октября 2021 г.)

Вот этот самый двигатель, который подарили "по большой российской дружбе" (фото из "Чунан Ильбо")



На вопрос, как получилось, что россияне так могли ошибиться, сделав подобный подарок, то Чо выдвигает следующую версию: «Это лишь мое предположение. Думаю, что российской стороне не хотелось лишний раз что-то делать дополнительно, а потому на модель системы установили имевшийся у них настоящий двигатель, планируя потом его забрать. Они потом и хотели это сделать, но мы указали на указали на контракт, где было записано, что весь макет корейская сторона имеет право забрать себе. Так и макет и двигатель оказались у нас, а директор ГКНПЦ им. М.В.Хруничева был, насколько я знаю, снят за это с должности. Думаю, что это в некоторой степени отражает последствия той неразберихи и проблем, которые были в России после дефолта 1998 г.» Корейские инженеры потом исследовали этот двигатель вдоль и поперек, что и помогло им быстро создать собственный 75-тонный двигатель. (Газета «Чунан Ильбо», 29 октября 2021 г.)

С этим, кстати, в принципе согласен и нынешний руководитель отдела двигателей проекта «Нури» KARI Хан Ён Мин, который в последние годы и руководил процессом создания двигателя для «Нури». Он признает, что они тщательно исследовали использованный в первой ступени «Наро» двигатель «Ангары», который они получил «по ошибке», посмотрев решения, примененные российскими инженерами. Это во многом позволило решить возникшие у корейских инженеров проблемы.

Впрочем, Хан настаивает, что помощь была, но не в такой степени, чтобы говорить об «обратной разработке». «Мы тот российский двигатель так до сих пор и не разобрали на части. Конечно, я заходил внутрь носителя, изучал систему двигателя, учел общие размеры, место расположения клапанов, труб и прочего. Но тот двигатель «Ангары» имеет мощность свыше 200 тонн, сильно различается с нашими двигателями следующего поколения по мощности и давлению. Потому вряд ли можно говорить, что имела место обратная разработка. Конечно, двигатель «Ангары» помог нам, но схемы, чертежи пришлось нам делать самим», - подчеркивает Хан Ён Мин. («Чунан Ильбо», 30 июня 2022 г.) Правда тут надо учитывать, что Хан возглавлял группу разработчиков двигателя, а потому является весьма заинтересованным лицом в этой дискуссии, хотя и он признает косвенную помощь со стороны России.

В этом плане показательны также и высказывания директор Управления развития корейских ракет-носителей KARI Ко Чжон Хвана. Он тоже участвовал в проекте и «Наро», активно контактируя с российскими экспертами. «У нас не было чьих-либо готовых чертежей. Единственное, что было – изучали очень старые, еще изданные в 1960-х гг. российские книги. На основе их уже общались с российскими и украинскими специалистами, получали какие-то намеки, советы, а также консультации в рамках контрактов по помощи. Но чертежи, схемы - мы делали полностью сами», - отметил Ко. (Газета «Чунан Ильбо», 22 июня 2022 г.)

При этом он признает, что ради получения информации прибегали к «самым разным способам». «В рамках проекта «Наро» Россия привезла уже полностью готовой первую ступень, но в процессе совместной работы на неофициальном уровне мы получали помощь от российских инженеров», - говорит он. – «Когда мы вели переговоры с россиянами официально, то у россиян всегда присутствовал человек, отвечающий за безопасность, который записывал содержание бесед. Мы также не могли заходить в ангар, где находилась сделанная в России первая ступень «Наро». Но они же тоже люди, за всеми постоянно не уследишь, нельзя ходить до жилья за каждым. Когда у нас были какие-то праздники, радостные события, то приглашали и российских инженеров. Вот в ходе таких неформальных бесед, жаря мясо, пропуская рюмочку-другую, мы сдружились. Вот после этого они уже нам кое-то что и рассказывали, если мы спрашивали. Таким образом в ходе разработки «Наро» мы получили много знаний, который использовали уже при создании «Нури», - отметил Ко. («Чунан Ильбо», 22 октября 2021 г.)

Издание «Чосон Ильбо», ссылаясь на неназванных корейских сотрудников, сообщило, что корейцы «даже вытаскивали содержимое мусорных ведер у россиян, пытаясь получить хоть какую-то информацию». («Чосон Ильбо», 25 октября 2021 г.) Тот же Ко Чжон Хван, подчеркнув, что «лично он в мусорных ведрах не копался», признает, что он и его сотрудники «ради получения какой-то новой информации собирали рисунки, документы и прочие схемы, наброски, которые российские инженеры оставляли на столах после общения». «Всё это пытались понять, а там же еще всё на русском… А мы же русского не знаем, рылись в словарях, пытаясь понять, что написано… вот это помню», - рассказал он в интервью телеканалу KBS после успешного запуска 21 июня, вспоминая процесс разработки. (KBS, 22 июня 2022 г.)

Как можно сделать вывод, с одной стороны, можно спорить о размерах и масштабах российской прямой и косвенной помощи корейцам, но она была, включая «неожиданные», но очень ценные подарки в виде настоящего двигателя. С другой стороны, корейцы и сами к тому времени немалого достигли, могли разобраться в советах, в итоге всё же сделали потом своими руками, применяя упорство, настойчивость, смекалку, а порой и хитрость. И теперь могут производить ракеты-носители и выводить спутники почти самостоятельно (про «почти» - немного ниже).

Кстати, когда довелось рассказать одному российскому знакомому, который работает с корейцами в другой сфере технического сотрудничества, тот он, посмеиваясь по поводу «вытряхивания мусорных ведер», отметил следующее: «Знакомое дело. С корейцами надо держать ухо востро. Когда им нужны технологии, то они часто не стесняются в методах, метут любую информацию как пылесосы, идут на самые разные ухищрения, включая лесть, попытки войти в доверие, «давление на жалость». Подчас намеренно нарушают те границы дозволенного, которые мы устанавливаем, надеясь заполучить нужные технологии. Тут нам надо уже действовать пожестче, бить по рукам, когда наши партнеры их распускают. Сами корейцы свои технологические секреты охраняют очень и очень строго. На переговорах, когда чувствуют слабину или возможность диктовать свои условия, то пытаются выжать всё и по максимуму. Это, кстати, американцы тоже отмечали, правда у США с этим всё строго, они своих союзников куда лучше изучили и заранее ставят их в очень жёсткие рамки», - отметил он. При этом он признал то, что всегда говорили и российские ракетчики: корейцы в целом «очень усидчивые, трудолюбивые специалисты, которые не щадят себя ради работы, и преданы своему делу».

Со своей стороны могу лишь сказать, что когда собирался делать репортаж «о флагмане южнокорейской электронной промышленности» одной очень известной компании РК, то мне не только не показали цех по производству, но даже запретили фотографировать в музее, где были выставлены их электронные изделия, производившиеся с 1960-х до 2010-х гг, сказав, что «запрещено делать фото даже телевизора производства 1980-х гг.» Можно предположить, что они уж точно «по ошибке» не поставили бы в Россию свою технологическую новинку. А со «случайно попавшим в Корею» ракетным двигателем хотелось бы услышать версию российской стороны… Судя по фотографиям, он действительно был передан корейцам и, как говорилось выше, до сих пор находится на складе KARI в Тэчжоне.

Интересно, что все эти споры по поводу «смогли ли корейцы сами или кто-то передал готовые чертежи» очень напоминают разговоры, которые идут и про северокорейцев, у которых в последние годы также произошел резкий скачок в сфере ракетостроения. Интересно, правда, что если южнокорейцы в целом оставляют за собой право на «самостоятельный прорыв» и «наличие собственных выдающихся талантов», то в отношении северян чаще всего подозревают, что «кто-то очень сильно помог, так как сами не могли». Похоже, что корейские таланты в этом плане едины для Юга и Севера, если южане на основе выброшенных схем, разговоров в ходе застолий и благодаря своим знаниям, труду и упорству смогли сделать «Нури», то почему северяне нет?

В любом случае, говоря про проект «Нури», отметим, что даже имея перед глазами готовый «Мерседес», абсолютно не значит, что получится сделать не уступающую ему копию. От российской стороны корейцы помощь получили и смогли ей воспользоваться, но всё непосредственно делали сами.


Большие амбиции на будущее

Судя по настрою корейских властей и специалистов, они не намерены удовлетворяться достигнутым, а в планах у них – превращение в крупную космическую державу, которая могла бы на равных общаться с нынешними государствами-лидерами этой сферы.

Согласно заявлению министру науки РК Ли Чжон Хо, для дальнейшего подтверждения надежности и работоспособности ракеты-носителя «Нури» они до 2027 г. намерены провести еще четыре запуска, первый из которых состоится в первой половине следующего года. На это заложен бюджет в 687,4 млрд. вон (около 530 млн. долл.). В процессе этих стартов на околоземную орбиту планируется вывести в общей сложности 13 малых и средних спутников.

Совсем скоро пойдет активная фаза реализации корейской программы освоения Луны. Корейцы в августе на американской ракете-носителе планируют запустить спутник «Танури». 6 июля это устройство уже было доставлено из Кореи в США. «Танури» к декабрю должен выйти на орбиту Луны на высоте 100 км и в течение года (до декабря 2023 г.) будет обследовать Луну, делая подробные фотографии поверхности и подбирая площадку для приземления корейского лунохода. Последний же планируется доставить на Луну через несколько лет при помощи уже корейской ракеты-носителя следующего поколения KSLV-III. Луноход Страны утренней свежести должен начать путешествовать по поверхности Луны в 2031 г., что сделает (если всё пройдёт успешно) Южную Корею четвертой – после CCCР, США и Китая – страной, которая сможет направить свой аппарат на природный спутник Земли.

Вот "Танури" и как он летать будет вокруг Луны (взято из "Чунан Ильбо")




Что же касается ракеты-носителя следующего поколения KSLV-III, которая должна стать основной космической «рабочей лошадкой» Кореи ближайшего будущего, то на этот проект выделено 1,9 трлн. вон (около 1,5 млрд. долл.). У новой ракеты будут пять двигателей мощностью 100 тонн каждый в первой ступени и два двигателя мощностью по 10 тонн на второй ступени при возможности выводить в космос до 10 тонн полезной нагрузки (для сравнения, напомним, что запущенная 21 июня KSLV-II рассчитана только на грузы до полутора тонн). Первый запуск KSLV-III запланирован на 2030 г., а в 2031 г. эта система должна доставить на Луну корейский луноход. Вот эта ракета-носитель уже куда более серьёзная и даст возможность Корее существенно расширить количество доступных для реализации космических проектов. Некоторые в Корее уже поговаривают о программах освоения других планет Солнечной системы – Марса, Венеры, хотя и понимают, что до этого придется пройти еще немалый путь.

Сеул также не скрывает, что он намерен активно развивать и военное направление использования космоса, в том числе развитие орбитальной группировки спутников-шпионов, а также поговаривают о возможности и создания на основе ракет-носителей межконтинентальных баллистических ракет.

Впрочем, космос для Кореи – не только и не столько вопрос национального престижа и обеспечения военной безопасности, но и возможность зарабатывать деньги. Коммерческому направлению будет уделяться особое внимание. Корейцы намерены создать собственную навигационную систему, для чего надо выводить большое количество спутников.

Планируется также активно выйти на мировой рынок запуска спутников для других стран. Согласно статистике, в период с 2010 по 2020 гг. в мире было выведено 2663 спутника, но в ближайшие десять лет различные страны мира собираются вывести в пять раз больше – 12 510. Объем рынка запусков, согласно данным компании Fortune Business Insights, увеличится с 14,21 млрд в 2022 г. до 31,9 млрд. долл. в 2029 г. Согласно оценкам компании Morgan Stanley, составлявшая в 2020 г. 251 млрд. долл. мировая космическая индустрия к 2040 г. увеличится в масштабах до 1 трлн. 100 млрд. долл. И Южная Корея намерена получить свою значительную долю этого растущего мирового «космического пирога» - как путем запуска спутников на коммерческой основе, так и путем предоставления других услуг.

Для обеспечения прибыльности, рентабельности и стимулирования конкуренции правительство РК планирует активным образом привлекать в эту сферу частные компании, передавая им технологии и обеспечивая финансовую и прочую поддержку. На острове Венародо, где расположен космодром «Наро», будет создан полноценный космический кластер, где будут собраны компании отрасли. Соответствующий закон должен пройти одобрение в парламенте РК в октябре этого года. На развитие кластера до 2031 г. будет потрачено 800 млрд. вон. Там разместятся производственные, исследовательские, информационные мощности компаний отрасли, там же собираются готовить и новых специалистов. Для всего этого на острове создадут специальную «космическую промышленную зону» площадью 306 тысяч кв м.

Сам же космодром «Наро» будет расширен. Сейчас на нем существуют пока две крупные пусковые площадки и строится одна малая. К 2031 г. на космодроме таких площадок будет в общей сложности пять – две большие и три малые.

Кстати, частные компании будут активно привлечены в качестве партнеров уже и на этапе следующих запусков «Нури». Во второй половине этого года министерство науки РК должно определить главную компанию, которая будет отвечать за очередной запуск «Нури». Эта частная фирма получит от KARI соответствующие технологии. При следующих запусках «Нури» частным компаниям будут переданы уже все этапы реализации запусков – от проектировки и сборки до непосредственно старта. «Если мы хотим как следует развивать космическую отрасль, то без активного привлечения частных компаний, создания конкуренции между ними не обойтись», - цитирует издание «Чосон Ильбо» слова профессора Корейского аэрокосмического университета Чан Ён Гына.

Впрочем в Южной Корее уже определились лидеры космической отрасли среди «частников». Тот же концерн Hanwha, который отвечал за создание двигателей для ракеты-носителя «Нури», намерен до 2030 г. инвестировать в космос самостоятельно или через дочерние компании несколько миллиардов долларов. Помимо двигателей компания будет работать в сфере развития спутников, систем связи и информации. Отвечавшая за координацию всего процесса сборки «Нури» компания Korea Aerospace Industries (KAI) уже активно занимается военным и гражданским направлением спутников, собираясь в том числе выйти на рынок услуг по съемкам из космоса. Korean Air, которая является ведущей авиакомпанией страны и которая активно участвовала в проекте «Наро», ведет разработку двигателей для малых аппаратов, беспилотных и иных систем. Корейцев очень впечатлила история и успех частного предпринимателя Илона Маска и его компании SpaseX. Вот в Стране утренней свежести надеются, что со временем и у них появится такой же инновационный лидер космической сферы из рядов частного бизнеса.

Глядя на амбициозные планы корейцев, автору эти строк запомнились сказанные в 2007 г. слова одного из российских специалистов, который работал с корейцами в рамках проекта «Наро»: «Сейчас они учатся у нас, но учатся очень быстро, у них замечательная собственная научная и производственная база, есть передовые решения в области электроники, систем связи. Очень скоро эти наши ученики превратятся в наших конкурентов», - сказал россиянин. Как говорится, «как в воду глядел», что, впрочем, с учетом подхода Кореи к развитию других новых отраслей было предсказуемо и неизбежно. На космическом рынке мира появляется новый игрок в лице Южной Кореи, который бросит вызов ведущим державам, включая США, Россию, Китай и ЕС.

Эксперты правда отмечают, что до полетов на Марс и Венеру Корее еще очень далеко. Кроме того, они хоть и создали собственную ракету-носитель «Нури», но все же без согласия США не могут выводить на орбиту тяжелые спутники, так как в них до сих пор используют американские комплектующие, за которыми власти США установили жесткий контроль. Потому над полной независимостью еще придется потрудиться, но начало уже положено. Южная Корея 21 июня вошла в клуб космических держав планеты, имеет свой космодром, может создавать свои спутники, свои ракеты-носители, имеет технологии, финансы, передовую промышленность и желание развиваться в этой сфере, а потому с корейцами нельзя не считаться даже в «космическом масштабе».

Оригинал и комментарии

Продолжение. Предыдущее здесь.




Воины Света, воины Добра

15 августа состоялась официальная церемония. На сей раз, список депутатов, составленный лично главой МВД, кроме консерваторов, включал и самых видных либералов. В полном молчании заслушав речь Карреры, просьбу от отставке удовлетворили, и были потрясены тем, что дон Рафаэль не хочет оставить за собой командование армией, а просит отпустить его за рубеж.

Поддержали и это, выразив благодарность за работу, и Каррера начал распродавать имущество, подтверждая, что намерен уйти из гватемальской политики навсегда, причем распродавать старался монастырям, «будучи уверен, что только церковь сохранит в неприкосновенности права и земли любезных ему индейцев». А затем уехал в Мексику…

Временным президентом после долгих криков назначили солидного предпринимателя Хуана Антонио Мартинеса, очень пожилого, с безупречной во всех отношениях репутацией, очень умеренного либерала с хорошими связями в консервативных кругах, и вообще, «без пороков и с небольшим честолюбием». По большому счету, компромиссная фигура, не более, не способная ни убедить людей идти на компромиссы, ни давить авторитетом,в кризисные моменты никакая.

А между тем, позиции либералов в отсутствие Карреры укреплялись, они, опираясь на «друзей из провинции»,  то есть, отряды братьев Круз, уже именовавших себя «Народной армией», - давили, настаивали, шантажировали, запугивали. Больше того, уже 26 августа, спустя всего 10 дней после ухода Карреры, элиты «трех департаментов», грезившие самостийностью, объявили о восстановлении государства Лос-Альтос, назначив временным президентом генерала Агустина Гусмана, - ультралиберального фанатика, «отца первой независимости», в свое время но не расстрелянного, ибо, попав в плен на поле боя, отделался показом столичной публике на Параде Победы.

Это был вызов, реакции на вызов не последовало,  и сеньор Гусман тут же заключил договор о  союзе с «Народной армией», а помощь из Сальвадора сепаратистам и так шла.  После этого удивляться уже не приходилось ничему, и никто не удивился, когда 16 октября Ассамблея, хотя и минимальным большинством, с криками и даже дракой признала генерала Карреру государственным преступником, лишенным права на возвращение и подлежащим смертной казни без суда, если попытается вернуться.

Оставаться президентом в таких условиях, не имея рычагов воздействия ни на кого, для уважающего себя человека невозможно, поэтому 27 ноября сеньор Мартинес подал в отставку, объяснив свое решение «нежеланием иметь отношение к бессмысленной войне и отвращением к грязным страстям политиков», и поскольку брать на себя ответственность лидеры фракций боялись, президентом (опять временным) избрали единственного, кто согласился, Хосе Бернардо Эскобара.

Политик со стажем, «очень умеренный либерал», поддерживавший Карреру, как «великого патриота», не интриган, и при этом «человек, которого никто не сможет назвать чьей-то марионеткой» (к слову сказать, его фраза «Гватемале нужен не столько тот, кто делает хорошо, сколько тот, кто делает не плохо» стала крылатой и пережила века), он на время устраивал большинство, - а вице-президентом при нем, поскольку радикалы требовали, утвердили Висенте Круза.

Однако, как тут же выяснилось, дону Висенте этого было мало: на следующий же день он, заявив, что в подачках не нуждается, двинул свои отряды на столицу, велев младшему брату сделать то же, и 1 декабря потребовал от властей капитуляции заявив, что «народ устал от пустословия интриганов» и гарантируя жизнь и имущество всем, кроме (был обидчив и все запоминал) личных недругов, по списку, где числились и консерваторы, и либералы.

Конечно, сеньор Эскобар ответил отказом, но положение от достойного поступка легче не стало, напротив, отказ стоил жизни десятку родственников личных недругов дона Висенте, а 12 декабря Серапио Круз, выйдя уже на подступы к городу, сообщил, что брат смягчился и согласен говорить, после чего в ставку старшего Круза поехали уполномоченные со списком уступок практически со всем, чего требовал путчист, вплоть до неприемлемого доселе согласия признать независимость Лос-Альтоса.

По идее, как «стойкий либерал», вице-президент должен был оценить такую уступку, - да вот беда, просмотрев проект соглашения и дойдя до «Правительство выведет оккупационные силы из Лос-Альтоса, чтобы тамошний народ мог свободно определять свое будущее», он отбросил бумаги, заявив, что «презирает негодяев, жертвующих целостностью Отечества», и далее говорить с «предателями» не о чем.

Стало абсолютно ясно: дон Висенте, отказавшийся от своего же ключевого, священного для провинциальных либералов и его союзников требования, хочет всё, и теперь выхода не было. Переговоры провалились, попытки перетасовать кабинет, сделав его чуть более консервативным, тоже, - все боялись, - и 30 декабря сеньор Эскобар подал в отставку, но его преемник, переспав ночь в статусе президента, наутро тоже подал в отставку, и отставнику пришлось вернуться еще на несколько дней, до 3 января 1849, когда в столицу во главе двух батальонов прибыл из Лос-Альтоса генерал Хосе Мариано Паредес, «опытный военный, очень умеренный консерватор», мгновенно избранный временным президентом.

Теперь Лос-Альтос был полностью утраченн, - города «трех департаментов», оставленные войсками, мгновенно заняли «борцы за суверенитет», но угроза столице миновала. Конечно, братья Круз не признали новое руководство, напротив, старший, как «вице», объявил сеньора Паредеса «узурпатором», а себя законным президентом, так что война продолжалась, но 20 марта дон Висенте погиб в бою, и поскольку у Серапио политических амбиций не было, мятеж сошел на нет, а «Народная армия» разбрелась по глубинке, где появилось то ли пять, то ли шесть «временных президентов».

Обстановка слегка разрядилась, но именно слегка. Банда братьев Круз перестала существовать, однако теперь по всему югу и юго-западу бродили вовсе уж непонятные либеральные «армии», от десятка до пары сотен бойцов, подчинявшиеся неведомо кому, городки горели, как и селения «коренных», которые, в конце концов, тоже взялись за оружие, выясняя отношения и с бандитами, и между собой, - в основном, под лозунгом «Верните Заступника!» (то есть, Карреру), а на юго-востоке действовали отряды “Los Montahas”, сформированные в Сальвадоре при полной поддержке тамошних властей, и на законы, принимаемые в Сьюдад-Гватемала, уже никто внимания не обращал.

Задыхаясь в такой петле, президент Паредес, заручившись согласием всех фракций Ассамблеи, решился на самую крайнюю меру: сообщил в Кетсальтенанго, столицу Лос-Альтоса, что готов признать независимость сепаратистов, если они помогут ему против остальных либералов, в кавычках и без, а власти самопровозглашенной республики, даром что радикальные либералы, откликнулись в том духе, что ежели так, можно и поговорить, - но разговор не случился, потому что случился Рафаэль Каррера.

Тут, кстати, есть интрига. Версии о мотивах, побудивших генерала вернуться в Гватемалу, в основном, сводятся к двум предположениям: то ли изначально «выжидал, полагая, что внутриполитический хаос подорвет позиции его основных противников, и создаст предпосылки для его возвращения», то ли «не мог спокойно смотреть на беды Отечества».

Какая версия верна, судить не возьмусь, но, в любом случае, в конце апреля Каррера с десятком верных людей перешел мексиканскую границу, - несмотря на мольбы любимой супруги не делать этого, - сеньора Петрона была уверена, что если её Рафаэль уедет, она его потеряет, ибо он или погибнет в бою, или, если выживет и победит, вновь начнет бегать по бабам и найдет себе молоденькую.



А если это любовь?

Аргументация, чего уж там, серьезная, но, в данном случае, едва ли уместная. То есть, дамы из Латинской Америки, конечно, - своими глазами видел, - на эту тему с реальным прибабахом, но всему есть предел. Каррер, ходок, безусловно, незаурядный, свою Петрилью, дравшуюся рядом с ним в десятках стычек, имевшую чин капитана и готовую отдать за него жизнь, не променял бы ни на кого...

Но, в конце концов, это их личные дела, и не это нам интересно, а интересно нам, что сразу после перехода границы дон Рафаэль встретился с радостно встретившими его вождями «общин» киче, канчобал и мам, убедив их, что с враждой пока кончать, потому что только вместе они защитят себя от «столичных налогов и бессовестных бродяг», - и дальше двигался уже во главе многих сотен краснокожих, ежедневно прирастая людьми, включая войска, посланные из столицы «перехватить и уничтожить».

В Сьюдад-Гватемале занервничали. В Кетсальтенанго еще больше. Генерал Агустин Гусман срочно выехал на встречу с представителями генерала Паредеса, чтобы обсудить, как сообща противостоять Каррере, но Каррера, пока лидер сепаратистов ездил на переговоры, легко и просто занял Кетсальтенанго, в очередной раз покончив с очередной самостийностью «трех департаментов», и даже никого при этом не расстреляв.

Получив известия о происходящем, - в первую очередь, о том, что «коренные», прекратив выяснять отношения, повсеместно встречают «Заступника», «как вернувшегося Христа», президент Паредес начал консультации, и обнаружив, что либералы пребывают в полной прострации, обратился к консерваторам. А те объяснили, что западный фронт – не то, что нужно, и если еще чуток помедлить, начнется нечто вроде «Кастовой войны» на Юкатане (жуткой резни майя с креолами в Мексике, длившейся к тому времени уже лет пять, а затянувшейся аж до начала ХХ века).

И коль скоро это самое «нечто вроде» никому не нужно («Не так ли, сеньор президент?»), выход один: мириться с Каррерой. Никакой альтернативы не просматривалось, и дон Рафаэль получил отмену смертного приговора и пост главнокомандующего с неограниченными полномочиями, чтобы умиротворить восток.

Безусловно, - не зверь же, - дон Мариано сразу же сообщил о подписании указа лидерам либералов, мгновенно сбежавших в Сальвадор, где президент Васконселос вновь предоставил им убежище, а они мгновенно учредили газеты, шельмующие «грязного диктатора». Там же осел и Агустин Гусман, глава вторичного несостоявшейся Республики Лос-Альтос, объявив себя «наследником Морасана и знаменем всей эмиграции», однако «вся эмиграция» его знаменем не признала.

Генерал же Каррера 8 августа 1849 триумфально вошел в Сьюдад-Гватемалу, устроив вечером праздник с танцами и фейерверками, причем по ходу, оставив «чистую публику» чокаться шампанским, ушел в народ, и там… хм… одарил своим вниманием некую девушку, пристававшую к нему, твердя: «Мой генерал! я дала обет Святой Деве подарить Вам свою невинность, если Вы спасете нас!».

Если верить Дуарте Васкесу, свидетелю этой сцены, «Генерал поначалу досадливо отмахивался, предпочитая плясать, но потом, сказав “Похоже, красотка, никак иначе тебя не унять”, на несколько минут уединился с настойчивой сеньоритой», - а через несколько часов, рано-рано утром отец настойчивой синьориты, уличный музыкант, пырнул дона Рафаэля ножом, мстя за поруганную честь дочери.

Естественно, был ликвидирован на месте, генерала увезли лечиться (рана оказалась не фатальной, но и не простой), а шеф полиции затребовал тело незадачливого мстителя, чтобы «поступить с ним, как велит закон», и тело передали, но в полиции кто-то что-то не совсем понял, поэтому труп расчленили, а руки-ноги выставили на обозрение.

Возник небольшой скандал. Каррера, хотя и в постели, но в здравом уме, тотчас приказал «убрать и закопать падаль», инициативные полицейские получили втык, - но привкус остался: в Сальвадоре беглые либералы учинили истерику, обвиняя консерваторов в «дикости и средневековом варварстве», и эхо этой истерики докатилось аж до Европы.

К слову сказать, в Мексике сеньора Петрона, когда ей сообщили о случившемся, сперва упала без чувств, потом, придя в себя и выяснив, что ничего слишком уж страшного не произошло, подытожила: «Мой cambron (козел) легко отделался, надеюсь теперь поумнеет», и заказала пышную панихиду по покушавшемуся, а Сотеро Каррера, поскольку не общаться впредь с толпой дон Рафаэль отказался наотрез, увеличил число телохранителей брата с двух до дюжины, приказав им держать пистолеты всегда наготове.

Впрочем, это уже мелкие нюансы, интересные чисто по-человечески, а в целом, страна, уже практически скатившаяся в ноль, с августа понемногу начала приходить в себя. Необходимо было начинать практически с нулевого цикла, - и Каррера, вновь категорически отказавшийся от президентства, но приняв главнокомандование, наводил. Со сколько-то организованным сопротивлением покончили уже к октябрю, - генерал Агустин Гусман пошел ва-банк, попытавшись с отрядом “Los Montanas” атаковать Сьюдад-Гватемала, и в Сальвадор уже не вернулся, а с прочими разбирались в рабочем порядке. Откровенные бандиты шли к стенке без сантиментов, остальные кто как.

Например, Серапио Круз, вынырнув из тени, явился к Каррере проситься на службу, и услышав нечто в том духе, что «Вы, мой друг, либерал, а я стою за консерваторов, как же Вы можете быть на моей стороне?», ответил со всей солдатской прямотой: «Да, я либерал, потому что мой покойный брат, Царствие ему небесное, сказал, что мы либералы, и в память брата я, черт возьми, всегда буду либералом, что бы это ни значило, но я, слава Христу и Матери Его, честный солдат, и буду честно биться под Вашим началом». После чего получил одобрительный хлопок по плечу, чин полковника, и с тех пор верно служил Каррере, со временем дослужившись до маршала.

Короче говоря, ад завершался, - и это крайне не нравилось сеньору Доротео Васконселосу, если помните, президенту Сальвадора. Он видел в Каррере корень всех зол, мешающих солнцу либерализма воссиять над Центральной Америкой, он ненавидел консерваторов, мечтал отомстить за Морасана, покончив, наконец, с «бессмысленным существованием дармоедов в рясах», и в этом его всецело поддерживали набравшие силу «кокимбос». В том числе, конечно, наши старые знакомцы: Тринидад Кабаньяс, вернувшийся в Гондурас и ставший там значительной персоной, и Херардо Барриос.

Он аккурат к тому времени прибыл из Европы, куда съездил очень успешно, познакомившись с многими сильными мира сего, - Изабеллой II Испанской, королями Сардинии и Неаполя, королевой Викторией, еще не Вдовой, милой и очень обаятельной, а также Луи-Наполеоном, еще не императором, - и на всех произвел наилучшее впечатление. Луи даже доверил ему командовать парадом армии и подарил маршальский жезл, после чего Херардо так поверил в себя, что, вернувшись, получил кличку «Павлин».

Ничего странного, что сеньор Васконселос, более года кормивший и боевиков “Los Montanas”, и бойцов информфронта из газет, издаваемых сеньором Баррундия, видя, что и оружие, и деньги уходят в какую-то черную дыру, не принося реального результата, к концу 1850 устал от «странной войны» и решил, пока Гватемала слаба, не давать ей времени на раскачку, а ставить точки над “i”, благо, экономика Сальвадора позволяла повоевать.

Выделив серьезные средства на подготовку, он обратился к соседям-либералам, пригласив участвовать в «крестовом походе против мракобесия», - однако, поскольку в Никарагуа шла очередная драка на меже (два-три «законных» президента выясняли, кто законнее), откликнулся только сеньор Линдо из Гондураса, - но и этого более чем хватало, так что, 4 января 1851 два президента, встретившись в местечке Окотепека, заключили союз.

Непроработанной, правда, осталась мелкая формальность: согласно закону, лидеру Сальвадора (в Гондурасе такого нюанса не было) следовало получить одобрение Ассамблеи, - и сальвадорская Ассамблея, конечно, разрешила бы, но говорильня забрала бы много времени, - поэтому сеньор Васконселос, юрист с опытом, предложил считать предстоящую войну не войной, а «Un paseo especial en nombre del Bien y de la Ley», - «Особым походом во имя Добра и Закона», - провести который дон Доротео мог без созыва чрезвычайной сессии.

Далее пошло по накатанной. 28 января 1851 года сальвадорский президент направил письмо в МИД Гватемалы, сформулировав «окончательный список условий для мирного решения всех вопросов»:

(а) президент Паредес должен уйти в отставку, временного главу государства назначит Альянс,
(б) Каррера должен быть пожизненно сослан, причем не в Мексику, а туда, куда укажет Сальвадор,
(в) Учредительное собрание сформируют по списку эмигрантов, составленному в Сан-Сальвадоре,
(г) сальвадорская армия получит право оккупировать любую территорию Гватемалы, какую сочтет нужным, на неопределенное время.

Ответ на эти, как подчеркивалось, «мягкие и не превышающие пределы разумного условия» потребовали дать «в течение трех суток», но власти Гватемалы уложились в 24 часа:

«Ваше Превосходительство! Согласно законам Сальвадора, у вас нет права объявлять и начинать войну без разрешения сената. Таким образом, мы имеем честь рассматривать Вас и всех, кто к Вам примкнул, мятежниками, посягающими на свободы Республики Гватемала. Поэтому, у нас нет иного выбора, кроме как сообщить главнокомандующему гватемальской армией о Вашем преступном вторжении, чтобы он принял все необходимые меры для защиты чести и суверенитета Республики. Да хранит вас Бог много лет".



Особая военная операция

Разговоры кончились, и поскольку иной ответ означал бы конец Гватемале, никто не сомневался, что они завершатся именно так. Думаю, именно с расчетом на отказ послание и подготовили в таких формулировках, которые не подразумевали ничего, кроме войны. Сразу после прочтения ответа на ультиматум, войска союзников с трех направлений вошли на территорию Гватемалы, а еще через два дня соединились, и соединившись, убедились, что победа неизбежна.

Судите сами. Сальвадорцы, включая «Гватемальский легион» (озверелых от долгого сидения в экзиле эмигрантов) - около 4000 хорошо снаряженных и обученных солдат при 9 орудиях, гондурасцы поменьше, – где-то 2000 солдат и 5 орудий. Гватемала же, несмотря на все усилия, ибо чего-то подобного ждали, качественной живой силы смогла наскрести втрое меньше, не более 2000 бойцов, при 7 пушках. Без «коренных», которые, кинь дон Рафаэль клич по «общинам», конечно, пришли бы, но в регулярной со своими пиками, мачете и без понятия о дисциплине стали бы обузой.

При таком соотношении сил стратегия Карреры заключалась в том, чтобы симулировать отступление, заставляя силы противника следовать за «отступающими» туда, где сам гватемальский главком решит дать бой, - и 1 февраля обе армии сошлись лицом к лицу на берегах узенькой речки, под Ла-Арада, высоким холмом, похожим на плуг, - откуда и название, - близ городка Чикимула, где Каррера оставил 500 солдат на случай, если не повезет и придется уходить с боем, оставшись в поле с полутора тысячами штыков против примерно пяти. А наутро…

Не люблю описывать сражения, - каждый, кому интересны детали, легко их отыщет, - но долгие годы, до самого конца жизни каждое 2 февраля дон Рафаэль с самым близким кругом проводили в храме от заутрени до вечерни, вознося хвалу Матери Божьей, лично (в этом генерал Каррера был твердо убежден, и попытки сомневаться грубо преекал) сражавшейся в его войсках.

Что ж, основания для такой уверенности он имел железные: противник, настолько превосходил его армию по всем показателям, что просто не мог проиграть, и тем не менее, после многочасового боя проиграл. И не просто проиграл. Как пишет гватемальский историк Франсиско Поло Сифонтес, «это было больше, чем отступление, это было бегство, это было больше, чем поражение, это был разгром».

И знаете, я, может быть, и не очень атеист, но уж точно агностик, рискну добавить: это было чудо. Или очень, очень близко к тому. Даже с учетом пары хитроумных «домашних заготовок» дона Рафаэля, вроде «горящего поля», - и окончательный подсчет потерь мое допущение про чудо (а может быть, и уверенность Карреры в личном участии Божьей Матери) не кажутся вовсе уж невероятными.

Судите сами: 67 убитых и 58 раненых гватемальцев, а со стороны союзников 528 убитых, 200 пленных, 1000 винтовок, 13 тысяч патронов, множество мулов, весь обоз, 11 знамен и семь орудий. Нет, я в курсе, что небывалое бывает, но согласитесь: есть над чем задуматься…

«Около пяти часов дня, - свидетельствует тот же Франсиско Поло Сифонтес, - огонь стих и восточное солнце осветило страшную картину: среди дыма и пепла – поле, полное трупов. Израненный полковник Серапио Круз бродил среди них, издевательски спрашивая мертвых: “Ну что, друзья, каково скрестить шпаги с либералом?” Лишь теперь гватемальцы заметили, что Вождь пропал. Начались поиски его тела, и он был найден живым, лежащим навзничь под тенью дерева, перемазанный кровью, трудно и медленно дышащий. Левая рука его казалась сломанной, правая сжимала рукоять сабли так крепко, что он не мог расцепить пальцы, но когда солдаты облили его водой, он открыл глаза, задал несколько вопросов и начал, сперва слабым голосом, а потом все увереннее отдавать распоряжения».

Впрочем, распоряжений и не ждали. Тысячи совсем еще недавно вымуштрованных и мотивированных солдат, в том числе, президент Васконселос, которого никто не узнавал, бежали врассыпную к границам своих стран, а пятьсот гватемальцев, - резерв, оставленный на случай беды, - преследовали их по пятам; «пересекающими границу с Гондурасом были замечены два генерала верхом на одной лошади», а утром, дав войскам короткий отдых, генерал Каррера пересек кордон и скорее всего, занял бы беззащитный Сан-Сальвадор, не приди в войска приказ президента Паредеса: стоп. Поскольку союзники умоляли прекратить огонь, соглашаясь подписать мирный договор на любых условиях…

Ну и подписали. На достаточно щадящих. Могли себе позволить, ибо после Ла-Арада опасаться было нечего, и надолго, а все, чего могли бы потребовать, происходило само собой, силою вещей. Доротео Васконселос, добравшись до столицы, тотчас подал в отставку, его политическая карьера прервалась навсегда, его обязанности до истечения каденции при полном молчании Ассамблеи, отстранив «вице», взял на себя некто Хавьер Дуэньяс, один из самых «черных» консерваторов, тесно связанный с Гватемалой, тут же закрыв все эмигрантские «клубы».

И в Гондурасе – примерно то же, хотя и не так безысходно: президент Линдо в кресле как-то усидел, но превратился в «хромую утку», уже ни на что не влияя, и в стране возник, если и не вакуум власти (какое-то влияние либералы сохранили, а консерваторы, не дождавшись сигнала из Гватемалы, решили не наглеть), то, во всяком случае, вакуум понимания. В Гватемале же, наоборот, все окончательно определилось…

Продолжение следует.

Оригинал и комментарии

Если кто не знал. Настучать на кого-то, даже анонимно, даже ради собственной выгоды - нормальное дело. Называется гражданская позиция. Самый известный стукач в американской истории - Рони "мудак" Рейган, по доносу которого десятки лиц были брошены в застенки кровавой гебни . Он был стукачем в Голивуде и выискивал врагов государства среди актеров, сценаристов и режисеров. Поломал судьбы очень многим. И ничего, избрался дважды главой государства миллионами голосов.
Но есть нюанс. Люди готовы поддерживать стукачей, но тех, кто стучит в их среде, все равно не любят и называют snitch. Вот такой вот парадокс. "Сталин для других, не для себя"

Оригинал и комментарии

Продолжение. Предыдущее здесь.




Продолжатель

В историю Сальвадора генерал Барриос вписан золотыми буквами, как однозначно позитивная фигура. Разумный, патриотичный, сделавший много хорошего, в конце концов, обеспечивший рывок в Прогресс, - но вот ведь вопрос вопросов: а что такое Прогресс? То есть, ясно, конечно: очищение от старого, утверждение нового, инновации, акции, дивиденды, экономический бум, средний класс, технологические прорывы etc., etc., etc., - но это для тех, кто вписался в рынок. А для тех, кто не вписался, - то ли деньжат не хватило, то ли смекалки, то ли шустрости, - этот самый Прогресс подчас оборачивается, как минимум, сломанными судьбами, - но кому это интересно?

Впрочем, конкретно дону Херардо в этом смысле повезло. В более развитом, чем другие государства перешейка Сальвадоре к моменту его взлета начальная стадия уже миновала, Царь-Кофе утвердился, индейцев, в общем, ограбили, недовольство Прогрессом прищемили (помните «крестьянского короля» Анастасио I?), так что, президент Барриос просто оформлял уже случившееся. Вот останься он у власти сколько-то долго, скажи вслед за «б» еще и «в», и «г», глядишь, на глянце в памяти людской и осталось бы пятнышко, а так что ж? – однозначно светлая личность.

И важнейшая особенность этой личности заключалась в том, что он, будучи фанатом Морасана, своего учителя и кумира, во главу угла всю жизнь ставил возрождение Федерации. Не особо задаваясь вопросом, а для чего нужна Федерация, если для объединения нет реальных предпосылок, - которых таки не было, несмотря на приход Великого Кофе. Напротив, теперь, когда запахло крутыми барышами, местные элиты тем паче не могли понять, зачем нужен какой-то центр, спускающий циркуляры и забирающий часть доходов.

Тем не менее, в отличие от кумира и учителя, дон Херардо не жил отвлеченными идеями Века Просвещения. Он многое знал, многое понимал, объехав всю Европу, многое из поездки вывез, - и сознавал необходимость как-то приспособить Великую Цель к реалиям нового времени. И что действовать следует очень осторожно, в первую очередь, не раздражая Гватемалу, где к Прогрессу вообще относятся с подозрением, а любые поминания Федерации сродни мулете в руках torero, тоже сознавал, в связи с чем, первый свой официальный визит (декабрь 1860-январь 1861) нанес в Сьюдад-Гватемала.

И визит удался на славу. Гость был вежлив, тактичен, готов к самым широким компромиссам, возложил цветы к могилам героев, павших в войне против Морасана, уважительно общался с «генералами» орденов и высшими иереями, которых (это знали все) недолюбливал, - короче, произвел самое лучшее впечатление. Оценив это по достоинству, радушное гостеприимство проявил и хозяин, дав понять, что, в принципе, либералам не враг, и у него в аппарате тоже либералы имеются.

Вот, скажем, генерал Круз («Так точно!», - щелкнул каблуками дон Серапио), или, допустим, наш интеллигентный депутат Гарсия Гранадос («Чуффандин», уже вернувшийся из Парижа и ставший непримиримой, но лояльной оппозицией, закивал и на хорошем французском процитировал что-то весьма революционное). И далее, выступая перед публикой, оба президента горячо ратовали за мир, дружбу и вечное добрососедство на условиях невмешательства во внутренние дела.

В таком же тоне писали о визите и официальные газеты, - и в целом, расстались тепло, хотя, конечно, были и такие, кто втайне, в монастырских кельях и стариных особняках ворчал, не понимая, зачем вообще был нужен этот визит, если волк, сколько его ни корми, все равно в лес смотрит.

Что ж, в какой-то степени так оно и было. Не стремясь с кем угодно враждовать, президент Барриос не мог и не собирался поступаться принципами, тем паче, тщательно обдуманными и практичным. И молчать тоже не мог, на первое время просто в порядке обмена мнениями.

«Наши республики, - писал он в сентябре 1860 президенту Гондураса (консерватору, но «очень умеренному»), - находятся в тяжелейшем положении. У нас нет возможностей жить безопасно и достойно. По сути, наши страны – жалкие пародии. Я вправе так говорить, потому что являюсь сейчас главой одной из этих государств.

Как Вам известно, мой друг, я объездил полмира, побывал в Европе, в Америке, я очень хорошо знаю, что такое настоящие нации и что такое настоящие правительства, и мы, увы, являемся посмешищем в глазах политических деятелей земного шара. С этим нужно что-то решать. Да, есть сложности, большие сложности, но начать можно с малого.

Допустим, объединить Гондурас с Никарагуа, а Сальвадор с Гватемалой в “малые федерации”, а их связать союзным договором. Коста-Рике же с ее упрямым желанием жить отдельно, я бы предложил статус наблюдателя, чтобы она сама увидела все преимущества и пожелала присоединиться».

Это, конечно, было прощупыванием: генерал Сантос Гвардиола «федерализм» не признавал, однако в его близкий круг входили многие видные либералы (в том числе, «вице» и спикер Ассамблеи). Таким образом, дон Херардо забросил наживку, и оставалось только ждать. Благо, как раз в это время у президента Гондураса начались серьезные трения с церковью, - и об этом, думается, есть смысл рассказать подробнее.

Вообще-то, сеньор Гвардиола, будучи искренне верующим, с падре всегда ладил, однако, как мы уже знаем, незадолго до того сумел достичь очень выгодного соглашения с англичанами, передавшими Гондурасу спорный архипелаг Баия, но одним из условий Лондон, поскольку на островах жили и подданные Королевы, и граждане США, - естественно, протестанты, - поставил внесение изменений в Конституцию, согласно которой единственной религией в стране считался католицизм.

Такая новелла лишала гондурасский «костел» множества приятных бонусов, и епископ Комаягучо, человек жесткий, не преуспев в попытках переубедить президента, отлучил главу государства от церкви. Своей волей, без консультаций с Папой, который позже отменил отлучение, - однако это было позже, а реакция пошла сразу.

Дисциплинированные падре на местах начали агитировать простой люд «не мириться с явление Дьявола», затем то там, то тут пошли волнения, вскоре превратившиеся в масштабный мятеж на всей территории страны, - бессмысленный и беспощадный, потому что люди, которые всегда чем-то недовольны, но Бога все же боятся, веруя, что исполняют волю Божью, ринулись вымещать все обиды.

Власти в итоге беспорядки подавили, но с трудом, с немалыми жертвами, - а соседний Сальвадор очень помог в подавлении «бунта темных фанатиков»: перекрыл границу, арестовал и выдал многих падре, взявших оружие в руки, даже войска в помощь прислал, - так что у окружения генерала Гвардиолы появились дополнительные аргументы в пользу идеи дона Херардо, и теперь президент Гондураса к этим аргументам прислушивался.

Правда, - вот беда, - 11 февраля 1862 дон Сантос стал единственным президентом Гондураса за всю его историю, убитым не просто при исполнении, а прямо на дому. Просто постучали, - якобы важное письмо, - и охрана впустила, а когда он вышел из спальни, посетитель разрядил обрез в живот главе государства. И вот тут вновь никак не обойтись без отступления, ибо на сцену выходят новые люди, которым предстоит сыграть немалую роль в сюжете. Итак, скобка открывается…



Картечь и кулуары

Сперва факты. За пару дней до покушения на улице неизвестные застрелили шефа президентской охраны, - а организатором покушения стал его преемник. Так, во всяком случае, считается, ибо сразу после убийства этот преемник с несколькими подчиненными, включая наемного киллера, появился в казарме столичного гарнизона, где явно рассчитывал найти поддержку, и призвал солдатиков «отомстить за святых отцов».

Однако начальник гарнизона, полковник Хосе Мария Медина, арестовал путчистов, объявил себя «временным президентом», - поскольку ни «вице», ни спикера Ассамблеи в городе не было, - быстро-быстро провел следствие, потом суд и всех причастных к аттентату расстреляли, а затем полковник Медина чин-чином передал полномочия спешно вернувшему в город спикеру Франсиско Монтесу, сеньору весьма либеральных убеждений, через пару дней, в свою очередь, передавшему их Викториано Кастельяносу, законному вице-президенту, тоже либеральному, хотя и не весьма.

Это убийство, до сих пор не раскрытое, поныне остается одной из жгучих тайн гондурасского прошлого, и тамошние историки давно отчаялись докопаться до истины. Официально, как доложил срочно повышенный в генералы Хосе Медина, преступление совершили «фанатики» (с негласным уточнением: «вероятна, но не доказана причастность Гватемалы»), неофициально же в кругу друзей погибшего ходила иная версия, о которой, однако поговорим позже.

В любом случае, гибель генерала Гвардиолы подтолкнула «элиты» Комаягуа, скажем так, влево : уже 3 марта стартовали переговоры с Сальвадором, а 25 марта 1862 президенты двух стран заключили «Договор о мире и дружбе», с пунктами о единой таможенной системе и военной взаимопомощи, - практически о конфедерации, - ратифицированный невероятно быстро, -после чего сеньор Кастельянос, пожилой и очень хворый, ушел из политики, а страну вновь возглавил тот же спикер, Франсиско Монтес, разделявший идеалы «морасанизма». Скобка закрыта.

Итак, пусть и весьма неординарным образом, первый шаг к исполнению политической мечты Барриоса свершился. А вот в Никарагуа, куда он тоже писал доверительные письма, позитива не наблюдалась: тамошний президент, генерал Томас Мартинес, будучи человеком разумным, даже мудрым, при этом весьма уважал церковь, а церковь шуры-муры с «якобинцем» Барриосом, мягко говоря, не одобряла.

Однако факт, как и беда, один не ходит: весной 1862 в Мексике высадился французский экспедиционный корпус, посланный Наполеоном III на помощь тамошним консерваторам, воюющим с тамошними либералами, - то есть, на землю Латинской Америки пришли иностранные войска, и никарагуанское правительство, ушибленное Уокером, отреагировало мгновенно, циркуляром МИД, разосланным по всем столицам перешейка:

«(…) Если бы Центральная Америка управлялась единым правительством, наше положение не было бы таким опасным. К сожалению, наша раздробленность многих подталкивает на осуществление крупных перемен. Если великая идея о создании единой нации не может быть сейчас осуществлена, то, во всяком случае, перед лицом угрожающей всем нам опасности наши правительства должны объединить свои усилия…»

Первый ответ, из Гватемалы, поражал воображение. Дон Рафаэль Каррера не просто категорически отверг любые предложение о какой угодно форме объединения, но полностью одобрил действия мексиканских консерваторов, вернувших церкви все права, и даже, хотя и косвенно, на уровне «с пониманием», приветствовал появление французов. А вот Барриос отреагировал иначе. Не имея прямого контакта с сеньором Мартинесом, он немедля отправил письма генералу Максимо Хересу, лидеру никарагуанских либералов, хотя и сидевшему не у дел, но имевшему крутые связи:

«Бесспорно, даже военный союз – важный шаг вперед. Если ваше правительство склоняется к такому мудрому шагу, сейчас самое время. Друзья в Гондурасе к этой идее сейчас очень благожелательны, уверен, они согласятся войти в союз с Никарагуа и Сальвадором, на Коста-Рику не стоит обращать внимание, а Гватемала, как Вам известно, сейчас испытывает серьезные экономические трудности из-за падения цен на кошениль, поэтому едва ли готова воевать. С этой стороны сегодня нет угрозы».

Как видим, в данном случае, предложение скромное. Для начала хотя бы создать некий «наднациональный орган», можно коллегиальный, выделив ему для работы некий «особый» (ни в коем случае не федеральный!) округ,- допустим, в сальвадорском Сан-Мигеле, и только для общей обороны от внешнего врага. Дабы никакой Уокер впредь…. – и ничего больше.

Против такой постановки вопроса в Никарагуа не возражали, говорить (естественно, в режиме строжайшей секретности) согласились, - но слухами земля полнится, и в июне из Сьюдад-Гватемала в Манагуа был переведен епископ Хосе Пуньоль Айсинена, гватемалец, член Семьи, и этом очень авторитетный прелат, слывший на перешейке мудрецом, бессребренником и даже «почти святым», к тому же невероятно красноречивый.

Президент Мартинес, очень религиозный, воспринял это, как высокую честь, быстро подпал под ласковое влияние, а новый епископ быстро объяснил главе государства, что паниковать не нужно: французы в Мексике помогают «нашим», защищающим сакральные ценности от «ультра-ненаших».

Логика его была безупречна, аргументация безукоризненна, а просьба «не отказывать в милосердии достойным, порядочным людям, покинувшим свой дом во имя любви к Господу» привела к тому, что Мартинес, ранее к эмигрантам из Сальвадора равнодушный, взял под их под покровительство, быстро сойдясь с зачастившим в Комаягуа сеньором Дуэньясом.

При таком раскладе тайное, как водится, стало явным. Мартинес «совершенно секретным» письмом уведомил Карреру о предложении из Сан-Сальвадора, после чего МИД Гватемалы опубликовал в официозе текст за подписью дона Рафаэля. И сказано было там, что единство необходимо, без единства никак, но опыт распавшейся Федерации свидетельствует: союз пяти государств не может быть долговечным, потому что кто-то из равных всегда попытается стать равнее других. Поэтому Гватемала против.

Но Гватемала не против реального, прочного единства, и предлагает, если уж объединяться всерьез, то на старых принципах: с Гватемалой во главе, как при испанцах, и новых принципах, как в Штатах, с автономией на местах, но подчинением провинций центру. Такое единство Святая Церковь, конечно, благословит. И финал: «Если кто-то из политиков настаивает на ином решении, он, что бы ни говорил, красуясь подобно павлину, несомненно, больше любит себя в Центральной Америке и свою власть над Центральной Америкой, чем Центральную Америку».

В сущности, все было сказано более чем открыто, - Гватемала определилась, и Никарагуа тоже (в сентябре сеньор Мартинес и вовсе подписал секретный пакт о союзе с Каррерой и сотрудничестве с сальвадорской эмиграцией), а спустя несколько дней заявила позицию и Коста-Рика. Там дорожили своим покоем и внимательно присушивались к мнению Лондона, где Барриоса, слишком похвально отзывавшегося о США, опасались, а планы его оценивали, как «амбициозные и несвоевременные».

Подтверждая полную поддержку решению президента Никарагуа, в Манагуа из Сан-Хосе проездом через Сьюдад-Гватемала прибыл лично глава МИД Коста-Рики с дружескими сувенирами: 1000 «сестренок Энфилд» с боекомплектом и 25 тысяч песо беспроцентного займа под гарантии «Барклай-банка», и хотя никаких агрессивных заявлений на брифинге никто не делал, журналисты уже вовсю прогнозировали «обуздание Павлина».

Что любопытно, в ходе визита министр повидался с сеньором Максимо Хересом, тем самым лидером никарагуанских либералов, с которым давно дружил, и в приятельской беседе пояснил, что «Сегодня прекрасная идея прочного союза, в сущности, игра умов, фантазия, не имеющая реального фундамента. Ею воспламеняют себя отдельные политики, грезя величием, народам же нашим она просто не нужна. Славно было бы, прислушайся к моим словам ваши друзья».

Ответ никарагуанца, как вспоминает Фелипе Иглесиас, его секретарь, был таков: «Не говорите мне про народы! Наши народы не понимают этого вопроса и не понимают своих собственных интересов. Они пока что всего лишь дети, и их, как детей, нужно учить, начиная с азбуки. Их надо силой заставить принять единство. Единство само по себе принесет столько преимуществ и обеспечит такой прогресс, что все жертвы будут тысячекратно вознаграждены...».

Четко. Не знаю, кому как, но, на мой взгляд, основы мировоззрения либералов (что тогда, что сейчас, что там, что везде) этой максимой исчерпаны до дна. Отжав воду: наши (то бишь, их) идеи единственно верны, сомнению и обсуждению не подлежат, в борьбе за их торжество допустимо все, ибо когда-нибудь все окупится сторицей. Естественно, под нашим (то бишь, их) чутким руководством.

Точка. Без дискуссий. А пресловутые «народы», ради которых типа всё, ничего не понимают, поэтому должны слушаться тех, кто лучше понимает, что народам нужно, а что не нужно. В противном случае, если станут шалить и буянить, их поставят в угол или высекут, как испорченных детей, им же во благо…



Слово за слово

Как по мне, именно в этом и кроется причина постоянных неудач первого и второго поколений центральноамериканских либералов. Они клялись именем народа, подчас умирали за народ, но реально на народ, - то есть, широкие массы, - им было плевать. Тупое, непросвещенное, инертное стадо, которое подчиняется только кнуту. А стало быть, и пресловутым широким массам было плевать на либералов, они куда охотнее слушали консерваторов, гарантировавших жизнь без непонятных экспериментов, и святых отцов, объясняющих, что за тяготы тут воздастся Там.

Правда, - и это следует признать, - Херардо Барриос, в отличие от предшественников, людей Века Просвещения, многое понимал (отсюда и личный контроль над развитием «народных школ», и многое другое), но совершенно прав сальвадорский историк Лопеса Вальесильоса:

«Барриос, внимательно следя за событиями в Европе старался следовать в русле, предлагаемом Европой. Он не видел в своих “реформах”, куда более умеренных и практичных, нежели мечтания Морасана, ничего крамольного, считал их “отвечающими духу времени”, и видя, что противники объединяются, считал, что сможет переиграть их всех сразу».

Короче, обстановка накалялась вне зависимости от чьих-либо желаний, сбить градус не представлялось возможным, и вполне понятно, что кипение страстей выливалось в мир с газетных полос, в основном, официозных, а значит, имевших право ссылаться на информированные источники.

«Зачем Сальвадору, если он так миролюбив, формировать батальоны “нового образца”, создавая, кроме пехоты, регулярную кавалерию? Не повод ли это соседям Сальвадора тревожиться за свою безопасность и готовиться к возможной защите Отечества?», - спрашивали гватемальские СМИ, а дон Херардо, действительно, формировавший «профессиональную, а не эмпирическую армию», давая интервью, настаивал, что Сальвадор никому не угрожает, и вообще, не надо вмешиваться в наши внутренние дела.

Еще больше нагнетал вопрос об эмигрантах. Беглая оппозиция, сбежавшая под крыло дона Рафаэля, ранее крикливо-рыхлая, к этому времени консолидировалась. «Паук», - то есть, Франсико Дуэньяс, - кого-то оттеснил, кого-то скомпрометировал, кого-то как-то улестил и стал признанным лидером беглых, создав эффективный, четко работающий, неплохо финансируемый из разных источников штаб. Естественно, это тревожило дона Херардо, но многочисленные требования пресечь деятельность эмигрантов генерал Каррера игнорировал. Однажды даже пояснив:

«Барриос сделал Ирунгарая министром, Барриос принял Гонсалеса в армию. Несколько раз я указывал на это и просил их уволить, но президент Сальвадора считал это явным вмешательством во внутренние дела нации и попыткой навязать его стране вассалитет. Что это, как не враждебные действия?. А лица, о которых он говорит, - частные персоны, не состоящие на государственной службе, никак со мной не связанные, и я ничего не могу поделать. Некоторые в Сан-Сальвадоре называют меня абсолютистом и нарушителем Конституции, но я, во всяком случае, не конспирировал против законного президента, и я не вывозил спикера Ассамблеи на границу в мешке».

Крыть было нечем. Действительно, дон Рафаэль пришел к власти абсолютно законно, а дон Херардо отнюдь: предшественника он буквально затравил, а «Паука», в самом деле, вышвырнули из страны в мешке.
И действительно, «Паук» с присными, в каких бы отношениях ни пребывали с властями Гватемалы, юридически оставались никем, - просто политбеженцы, - а президент Сальвадора, в самом деле, принял в армию Сантьяго Гонсалеса, гватемальского майора, попытавшегося выступить против Карреры и чудом сбежавшего, причем произвел его в полковники.

Более того, сеньор Барриос, в самом деле, назначил военным министром Мануэля Ирунгарая, «глашатая» гватемальской оппозиции, личного врага Карреры, организовавшего травлю дона Рафаэля в парижской прессе, - а к тому же, еще и латентного атеиста, 15 сентября, на приеме по случаю Дня Независимости, касаясь недовольства «народными школами со стороны церкви», публично заявившего: «Официальная позиция нашего правительства заключается в том, что причиной социального упадка народов Центральной Америки были и есть злоупотребления духовенства», - что вызвало ярость в курии, гневный призыв епископа к сопротивлению «безбожным властям», его арест и высылка под конвоем в Гватемалу.

Короче говоря, соглашения трехлетней давности на глазах превращались труху. Формально дон Херардо не делал ничего предосудительного, - он реорганизовывал армию, принимал на государственную службу компетентных единомышленников, которым мог доверять, расширял сферу светского образования, - но фактически каждым своим действием он топтал красные линии, наступать на которые пожизненный президент Гватемалы считал недопустимым. Иначе просто не получалось, и градус шел вверх.

«Однажды ночью, в конце августа или начале сентября, - вспоминал позже маршал Савала, один из ближайших к дону Рафаэлю людей, о котором мы еще поговорим, - Главный собрал нас, как это изредка бывало, на дружескую трапезу. Все было, как обычно, достойно, очень мило, но примерно за час до полуночи он велел принести портрет президента Сальвадора, установил его так, чтобы держался крепко, и внимательно вглядываясь в изображение, после третьей рюмки aguardiente негромко, очень задумчиво произнес: “Да. Да. Наверное, иначе никак”. В том момент ни я, ни (длинное перечисление имен. – ЛВ) не придали этому значения».

При этом, помимо дипломатических шпилек, с начала 1862 наращивал накал информвойны официоз обеих стран, постепенно (ибо власти не одергивали) теряя всякое понятие о «красных линиях», и наконец, 20 ноября в Gaceta del Salvador появилась передовица без подписи:

«О да, призреть сирых – это так по-христиански! Но интриганы и отщепенцы, покинувшие Сальвадор в страхе перед многократно заслуженным наказанием, не только нашли там приют. Они получают от генерала Карреры все необходимое для вторжения и кровопролития, а министры в ответ на справедливые вопросы отделываются пустыми словами или даже лгут. Но ведь министры – лишь сообщают мнение главы государства. Неужели генерал Каррера, постоянно поминающий имя Господа нашего, служит Князю Лжи? Мы с прискорбием вынуждены сказать, что да, именно так».

Об авторстве этой статьи сальвадорские историки спорят. Кто-то видит «острый, легкий стиль» того самого Итугаррая, кто-то сомневается, но не суть. Суть в том, что прямое обвинение дона Рафаэля в службе Врагу Рода Людского по всем понятиям было либо перебором идиота, либо осознанным демаршем с очевидными последствиями, и 4 декабря МИД Гватемалы, официально объявиво разрыве дипломатических отношений, подытожило:

«Защищать бедных изгнанников, припавших к нашему алтарю, помогать им, опекать их. Таков долг гватемальцев перед Святой Девой, и не следует определенным политикам известных государств указывать нам, как должно оказывать на нашей территории помощь несчастным, чья вина лишь в том, что они мирно протестовали против произвола властей. Будь благословен день, когда Божьей волей они смогут вернуться под родной кров, откуда их безжалостно прогнал свирепый диктатор!».

Колесо раскрутилось до отказа. Правда, консул США предложил себя в посредники, и дон Херардо, старавшийся наводить мосты со Штатами (конечно, с Севером), согласился, но генерал Каррера янки не доверял в принципе, и не сошлось. Потом пришло аналогичное предложение от сеньора Мартинеса, из Никарагуа, и вроде бы возможность переговоров наметилась, однако под самое Рождество из Манагуа прилетел «черный лебедь».

Там, понимаете, близились выборы, на которых либералам опять ничего не светило, и генерал Максимо Херес, их лидер (который рассуждал про народы) попытался сыграть по старым правилам. Однако «революцию» пресекли на старте, и среди трофеев, в сумке, брошенной кем-то из «полковников» при бегстве, нашлась пара-тройка специфических писем, прочитав которые президент Мартинес, - как никак, экс-бизнесмен, - сведя дебет с кредитом, тоже разорвал отношения с Сальвадором.

Вот на таком фоне всей страной, то есть, обеими странами, отложив все нехорошее, встретили Рождество, потом либералы отметили входивший в моду, категорически непонятный консерваторам и осуждаемый церковью Año Nuevo, а затем наступил 1863 год, и этот год обещал быть очень насыщенным…

Продолжение следует.

Оригинал и комментарии

Продолжение. Предыдущее здесь.




Всерьез и надолго

Более полугода, начиная с триумфа при Ла-Араде, поставившей крест на всех спорах, жизнь «всей Гватемалы» определялась одним-единственным вопросом: на каких условиях Рафаэль Каррера согласится стать главой государства, когда истечет срок полномочий генерала Паредеса. Иного кандидата не видели, да и не хотели, дон Рафаэль же, в принципе, не возражая, ставил условие: либо я стану президентом на основе того варианта Конституции, который предложу сам, или опять уеду в Мексику, и опять живите, как хотите, но без меня. А поскольку, попробовав жить, как хотят, но без него, никто, памятуя недавнее прошлое, не хотел, - даже оставшиеся в стране либералы сильно поправели, - согласие будущей Законодательной Ассамблеи подразумевалось заранее.

Так что, 6 ноября, принимая из рук предшественника президентскую ленту (после чего Мариано Паредес вернулся в армию и стал вернейшим его офицером), дон Рафаэль был облечен полномочиями, указанными в за пару дней до того принятом «Законодательном акте», который он написал сами. Ну как сам… Сам он, конечно, ничего не писал, но собрал видных политиков и юристов, которым доверял, и велел писать, а сам внимательно выслушивал предлагаемые проекты, что-то одобряя, что-то отвергая, а что-то, условно одобрив, веля переделать. И если верить мемуарам участников этой нелегкой работы, «замечание Вождя всегда были уместны, он требовал краткости и как можно более полной четкости формулировок».

В итоге и получилось кратко, - всего 18 пунктов, - и четче некуда. Есть президент, и он раз в четыре года избирается Генеральной ассамблеей, которую не избирают, а созывают: все депутаты, верховные судьи, члены Госсовета и архиепископ. Есть Госсовет, состоящий состоит из всех министров и экс-министров (а также экс-президентов, верховных судей etc., но не более восьми); это своего рода «расширенное правительство», с которым президент непосредственно работает.

Есть, наконец, Палата депутатов, - 50 душ, которых избирают не голосованием, а «выдвижением от корпораций» (церкви, юристов, торговцев, плантаторов, преподавателей, литераторов etc.). Право придумывать и обсуждать законы Палата имеет, но принимает их только с позволения правительства, а президент имеет право абсолютного вето. Зато депутатам - семь лет в должности вместо четырех плюс бонусы.

В общем, понятно. Весь декорум в полном объеме, парламентская демократия, но (мнение мексиканского посланника) «Это учреждение до такой степени сведено к нулю, что с трудом проводит одно заседание в неделю, ибо в большинстве своем депутаты не приходят на заседания». И хотя многие с этого момента отсчитывают старт «диктатуры Карреры», я бы сказал, что с этого момента дон Рафаэль, наконец, принял решение взять всю ответственность на себя. Видимо, потому что только в самом себе был полностью уверен.

Нет, мы, конечно, не знаем, что он держал в уме. Мемуаров генерал не оставил, длинных писем тоже, интервью не давал, теоретическими статьями не увлекался, и редкие выступления его перед депутатами никаких отвлеченных материй не содержали, - сухая конкретика, и только. Однако по воспоминаниям современников, по каким-то дошедшим до нас застольным высказываниям, можно делать какие-то выводы. И если собрать все до кучи, а потом проанализировать, получается примерно следующее.

Прежде всего, дон Рафаэль сознавал, что есть «верхи» и есть «низы», желания, стремления и побуждения которых ни в чем не совпадают. «Сколько нынче зарабатывает пеон? – говорил он. – Пол-реала в день. А хочет зарабатывать реал. Нам необходимо обеспечить ему этот реал, а затем и два, это все, что ему нужно. А моим индейцам нужно жить на своей земле, и знать, что ее не отнимут. Больше им не нужно ничего. И всем нужен покой».

Логично? На мой взгляд, вполне. Но это для «низов». Относительно же «верхов» (ничтожный процент населения, тысяч пять-семь на всю страну) Каррера рассуждал иначе. По его мнению, «мечтания господ либералов далеки от твердой земли, как наша Гватемала от Испании. Они хотят добиться того, о чем мечтают, не зная, чего хотят, и ради этого даже применять силу. Но ведь, если чего-то хочешь, нужно знать, чего ты хочешь, и понимать, как строить этот дом. Может быть, когда-нибудь они подрастут. Но сейчас всё это слишком дорогое удовольствие, за которое приходится платить всем».

Как видим, человек мыслил в правильном направлении. Многое улавливая на инстинкте. Подсознательно принимая за основу, что ненавистные «новым людям» латифундии с их патриархальным бытом обеспечивают «низам», включая «коренных», привычный порядок, которая нужна им прежде всего, а церковь, влияние которой огромно, противостоит тем самым «мечтаниям», которые «дорогое удовольствие». И с полной уверенностью в том, что гарантировать стабильность могут только силовые структуры и власть, которой «низы» доверяют полностью.

Забегая вперед, ибо уместно, - дальше будет не до того, а тут  в самый раз, - добавлю, что именно из таких соображений (вполне вероятно, по отмашке с самого верха, - ну и что?) спустя пару лет в Гватемале, как сообщал посланник Мексики в свой МИД,

«началось стихийное движение в пользу провозглашения президента Карреры пожизненным главой государства. Сообщение об этом пришло из Сололы, самого отдаленного департамента, первым потребовал этого некий плотник во время пирушки, но требование поддержано и местным священником, и наиболее влиятельными жителями. Ныне этого же требуют и в Халапе, и в Чипе, причем возбужденные толпы, среди которых немало спустившихся с гор индейцев, угрожают начальству насилием, если оно останется глухо. Поэтому начальники, подчиняясь силе, пишут обращения в столицу…»

Стартовали эти специфические беспорядки в апреле 1854, и далее в столицу отовсюду, сотнями шли «прошения», обращенные ко всем подряд. о поддержке предложения Карреры: епископам, архиепископу, судьям, министрам, генералам и так далее. Никто из адресатов, разумеется не возражал, «желание народа» полностью поддержали и подписали петицию, требуя рассмотрения вопроса на Госсовете, и в октябре Госсовет рекомендовал Палате депутатов поддержать, особым пунктом прося президента «не искать легкой жизни, отказываясь от тяжкого труда на благо Отечества».

Теперь дело было только за депутатами, и 15 декабря 1854 Палата «восторженно присоединилась», после чего персонально дон Рафаэль Каррера стал пожизненным президентом с длинным списком полномочий. В частности, права назначать преемника, издавать указы, имеющие силу закона, распускать Палату, назначать членов Госсовета и, поскольку и, - поскольку все судебные решения отныне принимались «Именем президента», - судей.

На практике это, как разъяснила официозная «Гасета де Гватемала», означало, что : «Отныне и впредь, если можно так сказать, генерал Каррера является нашим главнейшим государственным институтом; отныне трудноосуществимая на практике теория разделения властей будет выброшена из наших законов, как она была выброшена, к счастью, из наших дел», и никто не возразил.

Разве что профессора-иезуиты из Папского университета усомнились, а не похоже ли все это на абсолютную монархию? – но дон Рафаэль ответил им лично: нет, не похоже, ибо никаких корон не будет, и ни один из моих сыновей президентом не станет, я, как отец, не возложу на них сей крест, а порядочных людей, готовых взять ношу на себя, достаточно. Такой ответ рассеял все опасения демократичных братьев ордена Сердца Иисусова, - и что интересно: пока был жив Каррера, все это и «низы», и «верхи» более или менее устраивало. Не всех, конечно, но подавляющее большинство.



Будет очень интересно

Но спрашиваю себя: а не идеализирую ли я «диктатора»?.. не глорифицирую ли «тирана»? Прокручиваю этот неизбежный вопрос так и этак, рассматриваю со всех сторон, - и получается, что нет. Ну хорошо, из самых низов, крестьянский сын, к тому же метис, полуграмотный, без понятия о политесах, с попами в десны целуется, - все так. Но ведь, если уж совсем без «ля-ля», политика оценивают по делам его, а дела Карреры на виду. Те самые пол-реала в день за десять лет таки выросли до двух реалов (без инфляции), и на земли «общин» никто не посягал, - «Кодекс о правах коренных») соблюдался строго, - так что никаких волнений «на низах» не случалось.

И на «верхах» тоже. С консерваторами дон Рафаэль традиционно дружил, считая их людьми знающими и серьезными, на них опирался («В этой стране , - писал британский торговый агент м-р Джекобс, - по существу господствует олигархия, представленная тремя семьями: Айсинена, Павон и Батрес. Главы этих семей являются хозяевами положения и почти единолично, держа ответ только перед Каррерой, руководят государственными делами»), но при малейшем подозрении в «своей игре», отстранял от дел и долго не прощал. Льстецов, кстати, не жаловал. Если министр, скажем, приносил Чиките, любимой маленькой собачке, что-то вкусненькое, только хмыкал, в ответ же на что-то типа «Вы гений!» мог и послать.

А что до либералов, так либералов не было.То есть, были, конечно. Не бывает аверса без реверса. Но первое поколение либералов уже повзрослело, помудрело, учло все пережитое, и в общем, продолжая именовать себя либералами, мало чем отличалось от ровесников-консерваторов. Во всяком случае, оставшиеся в Гватемале, тем более, что полезные предложения в области экономики (например, ставку на кофе) пожизненный президент принимал и обогащаться не мешал.

Иное дело, конечно, эмигранты. Многие после битвы при Ла-Арада рискнули вернуться, и не прогадали, но другие, чересчур нашкодившие, - сами себя они именовали las personas con ojos claros («люди с ясными глазами»), - бесились. В их газетах дона Рафаэля иначе как Сucaracha (Таракан) не именовали, сулили растоптать каблуком, измышляли всякие грязные небылицы, их лидеры, тихо ненавидевшие друг друга и друг под друга копавшие, улыбаясь при встрече, писали письма всем влиятельным людям планеты, от монархов Европы (даже Николаю I плакались) до императора Бразилии, президента США и султана Порты, вели обширную переписку с беглыми инсургентами из Венгрии и Польши, предлагая объединяться, - короче, как всегда, хотели, но уже не могли.

Однако свято место пусто не бывает: подрастала новая поросль, и что интересно, в самых что ни на есть консервативных семьях. Образованные дети, как водится, полагали, что знают жизнь лучше отцов, которые им эту жизнь заедают, и вели себя соответственно, пребывая в полной уверенности, что уж с ними-то точно ничего худого не случится. Пели на вечеринках «Марсельезу», играли в карбонариев (как бы тайные общества, рукописные газеты с критикой всего подряд,) - общем, по классике: «Шумим, братец, шумим».

Осаживать их смысле не имела, они от этого только убеждались в своем величии. Щемить казалось как-то не с руки (мам-пап обижать не хотелось), но и спускать с рук, типа «женится – переменится» тоже не хотелось, ибо многие ребята были уже женаты, но не переменились, и сами себя подзаводя, могли доиграться до опасных дел, а некоторые, вступив в переписку с эмигрантами, и вовсе качались на самой грани.

Вот, например, некий Мигель Гарсия Гранадос, в будущем серьезный политик, а на тот момент просто молодой бузотер из самого «высшего света», - его кузен, военный, первым поддержал дона Рафаэля, когда тот вернулся из Мексики, а тесть, министр, первым заявил, что генерала Карреру нужно прощать и возвращать на командование.Обоих пожизненный президент очень ценил, а между тем юный «Чаффатин» (в столице Мигеля именовали только так, детским прозвищем), самовыражаясь, в конце концов, счел себя «оппозицией режиму», и будучи депутатом, - родня пристроила мальца на синекуру, - однажды позволил себе критиковать святая святых – армию.

Дескать, «Сограждане, совесть патриота не позволяет мне молчать. У нас возобладал самый вопиющий милитаризм! Пятьсот солдат в столице, еще тысяча в департаментах, и каждый получает по два реала в день, вместо того, чтобы возделывать землю, а между прочим, возможен дефицит бюджета! Видано ли такое? И я утверждаю: виноват в этом наш достопочтенный президент, любящий играть в солдатики!».

Это уже было вне всяких рамок, вопрос с нахалом нужно было решать жестко, в науку всем, - и дон Рафаэль решил его. Так красиво, что я не могу не процитировать полностью рассказ известнейшего гватемальского историка Антонио Батреса Хауреги, записавшего со слов очевидцев. Итак, «несколько дней спустя президент пригласил на обед несколько близких людей, а также “Чаффандина”. Хозяин был весел, радушен, и после десерта обратился к соседу со словами:

- Эй, полковник, вы верите в вещие сны?
- Трудно сказать, - был ответ. – Иногда сны сбываются, но не всегда.
- Я вот почему спросил, - продолжал Каррера. – Мне нынче приснился ужасный сон. Представьте, я встал с постели, вызвал взвод солдат, велел привести моего дорогого друга, нашего интеллигентного дона Мигеля Гарсиа Гранадоса, которого всем мы так ценим, а потом приказал его расстрелять. Это было ужасно, я проснулся в холодном поту, и даже сейчас вспоминать об этом не страшно. Давайте же, друзья, выпьем за то, чтобы мне никогда больше не снились такие кошмары. Будьте здоровы!

Шутка мало кому показалась смешной, но генерал был так весел, так незлобив и радушен, так охотно откликнулся на просьбу сыграть на гитаре, что тягостное впечатление рассосалось, но на следующий день дон Луис Батрес Хуаррос, ближайший советник, пришел к дону Мигелю, как обычно, нежившемуся в постели до четырех часов дня, и с порога сказал зятю:
- Как? Ты еще тут? Тебе хочется еще немного поблистать красноречием?
Пять дней спустя Гарсия Гранадос с женой уже плыли в Париж».

Вот так, и так во всем. Спокойно, методично, когда нужно, жестко, когда нужно, мягко, не гнушаясь выходить в «низы» и говорить с «низами» на языке «низов». С именем Господним на устах, - после подписания конкордата со Святым Престолом объявлен «любимым сыном Церкви». Не прогибаясь под влияние «верхов», держа баланс, подбирая и перетряхивая кадры, - и все это в ручном режиме. Объективно, если по-марксистски, создавая предпосылки для неизбежных когда-нибудь перемен, но сам, безусловно, так далеко не заглядывая.

И то же во внешней политике. Естественно, главное направление – соседи. Без посягательств на их независимость, без территориальных претензий, но чтобы впредь не представляли опасности. То есть, пускай даже либералы, но без радикально непредсказуемых «морасанистов» у власти. Самая главная опасность, Сальвадор, после Ла-Арада в этом плане надолго выбыл из игры, Никарагуа с его вечной внутренней сварой опасным не казался, а вот с Гондурасом не сложилось...

Там, поскольку жесткие меры Гватемала, приходя в себя, принять не могла, либералы удержались, вскоре полностью восстановив позиции, давно известный нам генерал Кабаньяс в начале 1852 даже попытался организовать объединение Сальвадора, Гондураса и Никарагуа в некую «пред-Федерацию» с прицелом на будущее. Дальше слов, правда, не пошло, - но для президента Карреры даже самый слабый намек на чей угодно демарш в этом направлении гремел набатом, а когда весной того же года Тринидад Кабаньяс выиграл президентские выборы, сразу же распахнув двери для гватемальских эмигрантов, которым в Сальвадоре стало плохо, дон Рафаэль пришел к выводу, что проблему нужно решать как можно скорее.

Как можно скорее, однако, не получилось. Денег в казне хронически не хватало, вертикаль еще не укрепилась, поэтому гватемальское руководство решило поработать «мягкой силой», и с мая по октябрь 1852 небольшие ДРГ гватемальцев делали рейды на гондурасскую территорию, поясняя, что преследуют переходящих границу боевиков, которые границу, в самом деле, переходили. Но вылазки эти регулярно пресекались войсками Гондураса, и в конце концов, Каррера пошел другим путем.

В сентябре 1855 из Гватемалы двинулся в поход один из гондурасских эмигрантов, генерал Хуан Лопес с небольшой, но хорошо подготовленной армией, от причастности к подготовке которой Сьюдад-Гватемала тотчас открестился. Угроза не казалась серьезной, президент Кабаньяс пошел наперерез с втрое большими силами, - и нарвался. 6 октября, когда его солдаты отдыхали около местечка Масагуара, купаясь в минеральном источнике, эмигранты, внезапно обрушились на них и полностью разогнали, пользуясь тем, что два батальона, стоявшие поблизости, не пришли на помощь.

Сам сеньор Кабаньяс, проявивший себя удальцом, спасся чудом, бросившись в реку с обрыва, и уйдя от погони, в очередной раз скрылся за границей, в Никарагуа, победитель же через пару дней вошел в Комаягучо, сразу же заявив, что сражался не ради власти, а против «губящих страну либералов», и когда в страну вернулись реальные лидеры эмигрантов, претендовавшие на власть, ушел из политики с конфеткой: его, а также одного генерала и одного полковника, попридержавших свои части в ходе боя у Масагуара, наградили высшими орденами Республики, а отношения с Гватемалой стали лучше некуда.



Дальнее зарубежье

Но жизнь не кончается на заднем дворе. Некоторые политики, на своей территории всесильные, даже если их территория с гулькин нос, уверены, что мир ограничен ручьем на опушке. Это скверные политики, какими бы дипломами ни щеголяли. А вот дон Рафаэль Каррера, даром, что без диплома, прекрасно понимал (или чувствовал), что внешние силы определяют многое. Он был хорошим политиком. Но, разумеется, не знал того, что знаем мы теперь, спустя более чем полтора века, когда совершенно секретные тогда архивы распахнуты настежь. Даже в Великобритании…

Отсюда и начнем. Интересы Лондона в регионе сложились очень давно, лет за полтораста до событий, о которых речь. Они прочно сидели в формально гватемальском (потому что раньше формально испанском) Белизе, они официально объявили себя «покровителями» Москитии - индейского королевства, полностью подчинившегося Англии (с удовольствием, ибо сэры с предельно энглизированными moscitos обращались очень прилично), но формально принадлежащего Никарагуа (опять же, потому что раньше формально территория принадлежала Испании), - а земли «опекаемой монархии» занимали, на минуточку, более трети никарагуанского побережья.

Тему эту много лет курировал консул Фредерик Чатфильд, - тот самый, если помните, организовывавший и таки организовавший развал Федерации, - и действовал он, как всегда, жестко, выкручивая туземцам руки, как на дыбе. Мол, если вы, сеньоры, не идете навстречу, правительство Её Величества предъявит вам иск от имени британских подданных, понесших крупные убытки из-за ваших вояк, ваших бандитов и ваших бандитствующих вояк. А также примет меры для взыскания вашей части общего долга, оставшегося от покойной Федерации. И уж будьте уверены, средства взыскать долги найдутся, - слово джентльмена.

При этом, полностью находя общий язык с консерваторами, позиция которых не изменившись с колониальных времен, заключалась в том, что при такой разнице сил бодаться бессмысленно, а нужно уступать, выговаривая максимально выгодные условия компромисса, либералов, тупо стоявших «ни клочка земли прогнившей монархии», м-р Чатфильд гнул, как индийских князьков, и таки прогибал.

Гондурас в 1843 признал Москитию, заключив с «королевством» договор о торговле, дружбе и союзе, после чего и Никарагуа отправила в Лондон спецпредставителя, уполномочив его договориться о сохранении хотя бы трети спорной территории, - но в Лондоне не стали и слушать, четко дав понять, что или всё в полном пакете, или будем давить дальше.

Ничего странного в том, что м-ра Чатфильда либералы всех «штатов» ненавидели люто, бешено, страстно, чем он, похоже, даже гордился. Никак иначе нельзя объяснить тот факт, что в письме шефу, лорду Пальмерстону, от 8 мая 1850 консул не поленился полностью воспроизвести текст колонки в сальвадорской El Progreso:

«Все общественные несчастья имеют конец: гнилой запах оспы прошел, холера прошла, кровавые перевороты, тирания, варварство, Мальеспин, Каррильо — прошли, Каррера — скоро пройдет; но из всех зол, когда-либо ходивших по земле, есть одно зло, чудовищное и нескончаемое, которое, как гангрена, разрушает сердце Центральной Америки. Это Чатфильд — вечный враг свободы, вечный агент Англии».

И вот в эту-то сферу традиционных интересов Букингема и Сити, очень много в их геостратегических планах значившую, руководствуясь «доктриной Монро», - Америка для американцев! – в разгар драки всех со всеми полез славный парень дядя Сэм, тоже имевший виды на регион, - сперва аккуратно, но после победы над Мексикой и освоения Калифорнии, что называется, ногами на стол, и разумеется, из самых высоких побуждений. Ибо, гремел с трибуны Конгресса сенатор Томас Карьес, «Великобритания и ее представитель Фредерик Чатфильд несут ответственность за вмешательство в дела Центральной Америки. Чатфильд слишком часто попирает права народов, и мы должны, нет, мы обязаны защитить их свободу и молодую демократию!».

Этот и подобные спичи полностью отражали официальную позицию Госдепа при всех администрациях. Первые же посланники США, - Элиа Хейз в Гватемале и Джозеф Ливинстон в либеральном никарагуанском Леоне еженедельно информировали Вашингтон о «происках англичан», подчеркивая, что Лондон не допустит никакой «новой Федерации», при этом, однако, в один голос итожа:

«Первоначальные инструкции нуждаются в переосмыслении. Стремление ряда политиков Сальвадора и Никарагуа реконструировать Союз центральноамериканских государств едва ли заслуживает поддержки… есть уверенность, что новое федеральное правительство, если оно возникнет, постарается аннулировать, если возможно, акты национальных правительств, в первую очередь, никарагуанского, касающиеся его отношений с компанией, которая будет строить канал, или по крайней мере затруднит эти действия».

И вот оно, волшебное, уже разок мной помянутое, но, наверное, забытое тобою, любезный мой читатель, слово «канал». Мягко уходя от разговоров о Федерации, с которых начинали, дипломаты США вели переговоры с правительствами Гондураса, Сальвадора и Никарагуа о предоставлении Штатам исключительных прав на строительство железной дороги или канала между Атлантикой и Пасификом. Тех самых прав, которых добивалась Англия, - и вскоре между дипломатами двух стран началась «холодная война», грозившая выйти за рамки.

В какой-то момент активность американцев, организовывавших льготные перевозки и работы по исследованию трассы возможного канала вышла на такой уровень, что м-р Рамсфельд в очередном отчете, доложив о прекрасных отношениях с Коста-Рикой и усилении войск Москитии, как бы невзначай осведомился, что пассивная самооборона неэффективна, и как отнесется Форин-офис к тому, что его коллегу из США случайно лишит жизни «одна из никому не подчиняющихся местных банд».

На такой резкий демарш, правда, согласия не последовало, но когда 27 августа 1847 правительство Никарагуа подписала договор с компанией Корнелиуса Вандербильта о строительстве канала, отношения между двумя братскими народам напряглись до крайности.

Война казалась неизбежной, но Лондон был занят интригами в полыхавшей революциями Европе, проектом созданий Второй Империи во Франции, а также подготовкой грядущей Крымской войны, и принимать радикальные меры на столь удаленном фронте после специального заседания кабинета (где, помимо прочего, заслушали отчет о секретном обращении Никарагуа к США насчет, ежели что, военной помощи) не рискнул.

В итоге, черту подвели 19 апреля 1850 в Вашингтоне, т. н. «договором Клейтона-Бульвера». Обе стороны обязались не приобретать исключительных прав на будущий канал, не строить «в известной зоне» укреплений, а главное, отказаться «любых форм установления прямого контроля где угодно на перешейке». То есть, на первый взгляд, ничья, - а вот на второй, безусловно, проигрыш Лондона.

В отличие от янки, ничего в «известной зоне» не имевших, а стало быть, ничего не проигравших, да и полагавшихся на «косвенное» влияние, туманный Альбион отказался от формализации фактического протектората над Москитией, от уже почти согласованного протектората над Коста-Рикой и много другого.
Естественно, Штаты постарались закрепить и развить успех, в первую очередь, в Никарагуа, - но и Англия была не тем противником, который утирается после первого удара, о чем и предупредил Госдеп своего полномочного представителя в Никарагуа всего пару месяцев спустя:

«Примите во внимание, ваша миссия особенно важна. Известный договор, вопреки официальной позиции, вместо устранения наших трудностей увеличил их… Приложите все усилия для укрепления дружеских отношений с демократически настроенными политиками, при необходимости даже намекайте на возможность одобрения в какой-то форме их нового Союза, если это будет в наших интересах, но не давайте никаких гарантий, памятуя, что новый Союз нам нежелателен… Так же постарайтесь ослабить настороженное к нам отношение недругов демократии, которые, в отличие от друзей демократии, устойчивы и практичны. В свете планов, намеченных на не столь отдаленное будущее, их упорный курс на старые отношения с Англией нежелателен…»

Во исполнение указаний, американский представитель несколько раз посетил Гватемалу, наводя мосты, и был слаще меда. Однако дон Рафаэль, привечая гостя, ставил жесткие границы. Однажды придя к выводу, что с Англией дружить выгодно и надежно, обменяв Белиз, который сэры все равно не отдали бы, на серию важных уступок, он на том и стоял.

А вот Штатам, как ни растекались представители Госдепа, не доверял. Сложно даже понять, почему, - сам не пояснял, разве что однажды: «Слишком они шустрые. Слишком ласковые. Все время улыбаются, но глаза ледяные, с прищуром, словно выцеливают». Между прочим, очень консервативный подход, - тем паче, что либералы, чем дальше, тем больше льнули к США, а США, чем дальше, тем отчетливее ставили на либералов…

Продолжкение следует.

Оригинал и комментарии