Недавние тренды рунета

Мой папа дрался, пил и сидел в тюрьме. Мама обрела с ним широкую психологическую практику. Когда папа умер, она так и не смогла изобразить скорбь. Сейчас, терапевтируя брошенных женщнин, мама не вполне понимает, в чём проблема.

Вот звонит пациент Оля. Говорит: - умираю, муж ушёл.
Мама поздравляет:
- Клёво, Оля! Поездки, театры, вязание кукол, чёрная магия – весь мир теперь перед вами!

Но Оля хочет мужа обратно – и всё. Много лет она ограничивала его в еде для его же здовровья, и в сексе - непонятно зачем. Она мешала играть в компьютер и прививала фортепианные концерты. Заботилась как могла. Он сделал несколько шагов от обезьяны к человеку, но вдруг свинтил к какой-то Алёне с ногами на 8 см. длиннее. Вопрос: откуда у мужчин эта зацикленность на сантиметрах?

Мама сказала:
- Оля. Не спрашивайте, какую часть в жизни мужчнины занимает секс. Спрашивайте, какую часть в сексе мужчины занимает жизнь.

Оля пожелала лечиться на природе. Она потащила маму гулять туда, где раньше выгуливала мужа. Также, она запретила жирную пищу и прописала фортепианные концерты. Мама на всё пошла из сочуствия к женской упёртости.

Мама говорила:
- Один брак - как дача в Нижнем Хрюкино. А много браков – как путешествия по миру.
Ещё:
- Новый муж не возникнет, покуда старый не съехал.
Ещё:
- Наше прошлое – как затычка в трубе, полной единорогов.

Мир полон длинноногих хищниц. Но и Олины 96 сантиметров – не приговор. Подбородки по всему телу были бы хуже.
У Оли образование, цвет глаз, квартира с видом на реку. В сумме выходит не меньше метра отличных женских ног. Что за пессимизм? Некоторых женщин на мясо сдавать неудобно, не то что замуж. И всё равно они как-то проникают в ЗАГС. Каждой Мальвине отдельное Буратино – вот так устроен мир.

Оля не хотела других мужей. Израсходовав аргументы, объявила:
- На мне венец безбрачия!
- На мне тоже! – обрадовалась мама. – Это наш дар! Мы сёстры в венцах! Можем днём ходить в пижамах, питаться сыром, рыбой и оливками. У меня в доме порядок, наведённый ещё в 1993-м! Если бы кто позвал замуж, я бы в обморок упала от ужаса!

Так сказала мама и стукнула воображаемой туфлёй по воображаемой трибуне. Оля поверила. Но тут подошёл какой-то пенсионер, спросил:
– Надя?
- Ну, Надя.
- А я Костя!

Этот Костя был соседом 40 лет назад, и тогда уже влюбился. Надя состояла в браке с уголовником и Костя тогда не решился мешать их любви. Зато сейчас рад встрече и хочет жениться. Провидение, добрый рок, всё такое.

Надя оттащила жениха в сторону. Говорит:
- Костя, у нас сеансы терапии по 12 километров, мне после них замуж почти не хочется.

Костя:
- Ничего, я дождусь тебя на другом конце тренинга! Главное – мы встретились!

И ушёл, счастливый идиот. Всю терапию сломал. Оля заметила, как Надя не упала в обморок, хоть и обещала. И значит, никакая она не сестра по венцу безбрачия. Кругом враньё и подставы.

Мама говорит, вчера Оля пыталась огреть трубой новую бабу бывшего мужа. Когда не вышло, поклялась сбить машиной. Южная кровь провоцируюет женщин на удивительно красивые поступки.

Я говорю:
- Мама! Плевать на Олю! Я поведу тебя к венцу! Давай же планировать свадьбу!
- Да я Костю этого почти не помню. – говорит мама. - Если и выходить, так за Сергея Палыча. Или за Антона, военного лётчика.

В этом году маме исполнится 79. Она практикующий психолог, бегает за троллейбусами. Я многого о ней не знаю, кажется. Таким как она заводным девчонкам посвящается эта песня.

https://www.youtube.com/watch?v=3Y_55ZKTzyo&list=RD3Y_55ZKTzyo&index=1

Оригинал и комментарии

Очень важная статья на самую актуальную тему. То, что я думаю.

https://m.vz.ru/opinions/2020/6/22/1046326.html

Желающим получить российский трон нужно молча ждать

Никакие Ротшильды не будут вкладывать в Ходорковского миллиард долларов, потому что после обнуления смысл этих инвестиций существенно понизится. И ФСБ не будет бодаться с ГРУ, а вторая башня Кремля с третьей – по той же самой причине: чего бодаться-то, кресло всё равно не освободят.

Назрел вопрос: что делать с поправками в Конституцию. Поправки известны, и о них речь шла не раз. Я сам некоторые из них готовил, и этим горжусь.

Поправка о поддержке русскоязычного населения за рубежом: после распада СССР русские стали самым разделенным народом в мире, и, рискну сказать, самым притесняемым. Как же нам не порадеть о своих, оставшихся за кордоном?

С поправкой о неотчуждаемости территории России тоже всё ясно: даже после распада империи, при нас осталась самая большая территория – и к ней приглядывались и будут приглядываться. Надо закрыть эту тему. Нечего сюда смотреть. Уменьшаться наша территория не может. А вот увеличиваться – может. Это Конституцией не запрещено.

Поправка о браке, как о союзе мужчины и женщины, могла б показаться забавной, если б происходящее в «цивилизованном» человечестве не выглядело бы столь грустно. Я воспринимаю всю эту гендерную свистопляску, как ущемление прав детей: никто не спрашивает у них, желают ли они получить вместо мамы и папы, допустим, папу и папу. Но вообще, если на прямоту, это сатанизм. Пусть он будет запрещен.

Множество поправок социального толка тоже нам пригодятся: на тот случай, если к нам, упаси бог, снова явится вирус или какой иной кризис, и тогда политологам с аналитиками не придется спорить необходимы ли населению «вертолетные» деньги или люди без них обойдутся – а всем нуждающимся нужно будет всего лишь сослаться на Конституцию и потребовать причитающегося.

И прочие поправки о культуре, о здоровье, о спорте, обо всем, что касается всех и каждого – тоже мне кажутся не случайными и нужными. Включая поправку о Боге и о русском народе как государствообразующем. Всё было бы совсем просто, когда б не стоял в списке иных вопросов пункт об «обнулении» президентских сроков, позволяющий действующему президенту претендовать на власть. Многие комментаторы именно в нем видят загвоздку, и никто у них этого права не отнимет.

Могу сказать, что я думаю по этому поводу. Всякий мыслящий и более-менее спокойный человек, наблюдающий за российской политикой, может заметить несколько очевидных вещей. У действующей российской власти есть влиятельные и обеспеченные противники. Они есть в США, есть в Европе, конечно же, они есть на Украине и в ряде других бывших республик СССР. У них отлажена сложная система помощи явным и скрытым группам оппозиции в России. Они ждут российского майдана и готовятся к нему. Они даже не скрывают этого. Мои знакомые в Киеве рассказывают, как бывшие российские граждане в лице разнообразных ганапольских и муждабаевых спокойно собираются в киевском ресторане и обсуждают грядущую московскую революцию, и свое в ней участие.

Впрочем, это не главная проблема. Главная проблема – это легальные центры управления в России, претендующие на власть и сделавшие ставку на своего преемника. Преемников этих несколько. Это вовсе не те люди, о которых вы подумали. Это не Жириновский и не коммунисты Зюганова. У власти достаточно ресурсов, чтоб раскатать любого противника и навязать стране своего кандидата, жестко пользуясь подконтрольным Кремлю телевидением, политтехнологическими уловками и средствами черного пиара. Спецслужбы тоже к услугам власти.

Проблема в том, что на власть претендуют люди, которых мы, в сущности, не знаем и о планах которых не догадываемся. Многие эксцессы последних пары лет, взрывавшие информповестку и становившиеся поводом для того, чтоб разнообразные оппозиционные медиа трубили о тиранической власти в России – являлись на самом деле как бы взорвавшимися пузырями подводной борьбы наших спецслужб друг с другом. Система взаимных подстав усложняется, обстановка накаляется. В этой ситуации у действующей власти не осталось иного выхода, как подать однозначный сигнал как местным центрам влияния, так и европейским игрокам: успокойтесь.

Это как бы невысказанная главой России мысль: «Если вы будете выкобениваться, господа генералы, маршалы, обитатели башен Кремля, политические изгнанники, американские и европейские партнеры – я вообще никуда не уйду. Сидите тихо». Иного способа донести эту мысль, чем вот в такой форме – обнулив сроки – нет. В любые другие обещания и угрозы никто не поверит. «Ладно, скажут, не стращай. Досиживай и уходи, теперь без тебя тут потанцуем».

А вот в это послание – поверят. Всем игрокам придется смирить жестикуляцию. Их преемники больше не нужны. Желающим получить московский трон нужно будет затаиться и молча ждать, чем всё закончится. Если совсем грубо: то никакие Ротшильды не будут вкладывать в Ходорковского миллиард долларов, потому что после обнуления смысл этих инвестиций существенно понизится. И ФСБ не будет бодаться с ГРУ, а вторая башня Кремля с третьей – по той же самой причине – чего бодаться-то, кресло всё равно не освободят.

При этом втайне я думаю, что действующий президент устал, что ему всё обрыдло, что он хочет пожить без всего вот этого. Что он уйдет, как только закончится его срок. Но он не хотел бы завершать свое правление в обстановке натуральной битвы российских и зарубежных спецслужб за российский трон. Он хотел бы спокойно довести корабль к гавани – так чтоб на этом корабле не началась по дороге резня. Довести и передать штурвал претендентам. В обстановке той самой стабильности, о которой так часто говорили в последние годы. А не в обстановке всероссийского психоза.

Оригинал и комментарии

ПЯТЬ ТЫСЯЧ

Дима Стремокоцкий, допив чай и отерев губы салфеткой, встал из-за стола, прошествовал мимо своей жены Алисы, потрепал ее по затылку, нагнулся, нежно поцеловал в макушку, поблагодарил за прекрасный ужин и вышел из кухни.
- На здоровье! – сказала Алиса ему вслед.
Потом встала, прошлась по кухне, взяла с полки толстую замусоленную тетрадку. В такие тетрадки хорошие хозяйки обычно записывают кулинарные рецепты. Пролистала ее. Хмыкнула. Сунула под мышку и пошла следом за мужем. Нашла его в комнате, которая в большинстве обычных интеллигентных семей называется «большой». Люди побогаче и позатейливей такую комнату называют «гостиная», а всякие оголтелые западники – «ливинг рум», а люди попроще, из провинции – «зала». Но Стремокоцкие были самой обычной семьей, москвичи с высшим образованием, и ничего особенного. Поэтому в их двухкомнатной квартире была спальня и большая комната. Женаты они были уже шесть лет с небольшим – весной отметили «чугунную свадьбу», а сейчас был конец августа. Диме было тридцать четыре, Алисе – тридцать ровно. Детей у них пока еще не было.
Дима сидел в кресле и размышлял – то ли включить телевизор, то ли заглянуть в планшет, то ли вообще почитать книгу.
Алиса вошла и сказала:
- Пять тысяч.
- А? – спросил Дима, потому что не понял.
- Пять тысяч, - повторила Алиса, слегка нахмурившись.
Он слегка пожал плечами, встал, вышел в спальню и оттуда крикнул:
- Тебе какими?
Алиса пошла за ним.
Дима стоял у раскрытого шкафа, куда он уже повесил свой рабочий костюм, и держал в руках бумажник:
- Тебе пятеркой или по тысяче? – и добавил: – Видишь, я даже не спрашиваю, зачем тебе пять тысяч. Во какой я хороший муж! – и потянулся целоваться.
Алиса отшагнула к двери и сказала:
- Спрячь деньги, пригодятся. Я не про то. Пять тысяч, помнишь?
- Нет, - сказал он. – Ты про что?
- Про пять тысяч, - объяснила она, усмехаясь.
- Какие пять тысяч? – вскричал Дима. – Может, объяснишь?
- Сегодня ты встал из-за стола, отодвинув от себя свою тарелку и чашку, не сполоснув, или даже, хотя бы, не поставив в раковину или машинку. В пятитысячный раз. Даже с хвостиком, чтобы не ошибиться. Всё. Вали.
- В смысле?
- В смысле fuck off and get out of my life! – Алиса ходила на курсы английского и знала разные слова и выражения. – Уговор дороже денег.
- Какой уговор? – Дима слегка ошалел.
***
Это было в марте, дней через пять после свадьбы.
Дима – вот в этой самой кухне – встал из-за стола, отодвинув тарелку, и Алиса сказала: «Ну что за манеры! Хорошие мальчики моют за собой посуду! Или хотя бы ставят грязную тарелку в раковину!» Но Дима пробурчал, что хорошие девочки не делают замечания таким злым голосом. Алиса, однако, настаивала на своем. Оба – на своем. Она на равноправии, а он – на распределении ролей в семье. Они чуть не поссорились. Но потом Алиса сказала: «Ладно. Один раз не считается». «А два? А десять? А сто раз не вымыть тарелку?» – прицепился Дима. «И сто, и двести не считается», - сказала Алиса. «А сколько считается?» - спрашивал он, обнимая ее. «А сколько тебе надо раз не вымыть посуду, чтобы почувствовать себя настоящим мужчиной?»  «Тысячу!» - сказал он. «Чепуха! – засмеялась она. – Даю тебе пять тысяч! Но потом всё!» «Ого! – обрадовался он. – Вот это да! Согласен!» - и они повалились на диван. Все-таки первая неделя медового месяца! Хотя, конечно, до свадьбы у них всё было, но тем не менее…
***
- Вот, - говорила Алиса, заглядывая в тетрадку. – Каждый год мы на две недели ездим в отпуск, то есть пятнадцать дней долой. Остается триста пятьдесят. Из них пятьдесят уикэндов, то есть сто дней, когда мы вместе едим три раза в день, то есть триста раз. Остается двести пятьдесят дней, когда только завтрак и ужин, итого пятьсот. Пятьсот плюс триста будет восемьсот. То есть восемьсот раз в году ты вставал из-за стола, отодвинув посуду. Всего тебе было дано…
- Мне? Было? Дано? – возмутился Дима. – А кто ты такая?
- Мы так договорились, – возразила она. – Ты согласился. Шесть лет и три месяца, вот и выходит пять тысяч раз. С хвостиком, я же говорю. Сегодня в пять тысяч шестой раз ты не сполоснул тарелку и даже не отнес ее в раковину. Не говоря уже загрузить в машинку. Можешь пересчитать! – и она кинула ему тетрадку. – Я думала, ты все-таки придешь в норму. Но ты оказался неисправим.
- Бред какой-то… – сказал Дима.
- Не бред, а обещание, – сказала она. – Я, например, обещала хранить тебе верность. И я тебе не изменяла.
- Да пожалуйста! – воскликнул он.
- Конечно, я бы могла изменить тебе, как бы в отместку, – задумчиво сказала она. – Но мне это почему-то неинтересно. И смешно – изменить в отместку за невымытую тарелку. Нет! Так что собирай вещички. Ну или я уйду, если хочешь, – сказала она, вышагнув на секунду в коридор и вернувшись с большой дорожной сумкой. – Но я с собой возьму всё. Всё-всё. Посуду, мебель, одежду. Свою, разумеется! Вилки и ножи, книги и телевизор, картинки со стен и даже сами стены. Ты меня понял, надеюсь? Так что лучше сам.
- Сука! – вдруг заорал Дима, вытащил со дна шкафа большой охотничий нож и метнул в Алису, целясь ей в лицо, в глаз.
Она успела увернуться буквально на сантиметр.
Нож воткнулся в дверную притолоку, вбив в нее пышную прядь Алисиных волос. Алиса дернулась и зашипела от боли: она оказалась за волосы пришпилена к двери ножом.
Дима зачем-то снял рубашку и бросил ее в сторону. Он был хорошо мускулист. Поиграв плечами, приблизился к ней, плюнул ей в лицо и сказал, расстегивая домашние брюки:
- Сучка… Тарелку ей не сполоснули… Сейчас я тебя так сполосну…
Алиса сбросила тапочек и правой ногой пнула Диму, остро заточенным стальным когтем большого пальца взрезав ему живот.
Дима рухнул на пол, пачкая белый ковер кровью и пытаясь руками удержать выползающие наружу кишки.
Алиса с натугой вышатала нож из притолоки, сдула с него два своих золотистых волоска, нагнулась над Димой и аккуратным тычком под левый сосок закончила дело.
Подумала, что надо бы сразу все поджечь и бежать, но все-таки сначала решила вымыть посуду.
Пять тысяч шестой раз.

Оригинал и комментарии

Поразительный текст.

Влад Шурыгин /ФБ/

Не удивляйтесь этому тексту. У меня было много времени подумать над главным в жизни. И я должен был его написать.

ВОСЕМЬ ТЫСЯЧ ЗНАКОВ НА ИСПОВЕДЬ

...Так вышло, что я вырос в семье известного военного журналиста. Известного, не званием и должностью, а своим талантом. Талантом писать ярко, образно. Я очень гордился и горжусь им, хотя уже полгода его нет с нами. Настолько «очень», что в первые недели учёбы в военном училище мне это не раз выходило боком. Я всем подряд пытался рассказать о нём, напомнить о нём и не понимал, что со стороны это выглядит просто глупо и вызывающе. Тогда я первый раз в жизни столкнулся с тем, что чужая (хотя и близкая по крови!) судьба и слава к тебе не имеет никакого отношения, и ты должен строить свою собственную с «нуля». Я был слишком «домашним» тогда и не понимал «азов» военной дисциплины и субординации. И меня со всем армейским рвением взялись им обучать! Двадцать восемь нарядов за пять месяцев! Кто служил, тот оценит эту цифру! Я до сих пор не знаю, как умудрился сдать первую сессию…
Всё это происходило в стенах славного Львовского военно-политического училища, куда я поступил не без помощи на экзамене по сочинению, где подполковник Кривошея ткнул пальцем в две грамматические ошибки. Это был первый «кредит», который я получил от жизни. Буду с вами честным - я был в довольно большой (а в нашем училище это было почти нормой) группе «блатных». Тех, кто поступил в училище «с помощью» или «при участии», а кое-кто и просто «по отдельному указанию». Таких у нас была, наверное, треть. Училище было самым элитным в Советской армии…
Но за следующие четыре года учёбы я ни разу не получил никакой помощи от своего отца. Никто и никогда не видел его в эти годы в стенах училища, никому он не звонил и никогда он не решал мои проблемы. Ни с сессиями, ни с отпусками, ни с «залётами». Я знаю, что эти строки читают мои однокурсники и товарищи, и перед их строгим судом врать не могу. Я учился сам, сам набивал шишки, сам получал опыт и взрослел. И к третьему курсу я был уже верной частью «толпы» (так мы называли свой коллектив) и считал «за счастье за неё подписаться». И уже не играло никакой роли, кто, откуда, и у кого кто папа или дядя.
Только на третьем курсе я неожиданно осознал, что вообще-то собираюсь быть журналистом. Наш учебный процесс был выстроен по принципу: «журналистом можешь ты не быть. А вот комвзвода быть обязан!» Военные дисциплины составляли львиную часть предметов и всерьез с будущей профессией мы сталкивались только на стажировке после третьего курса в дивизионных газетах…
Это было удачное совпадение, что мой выбор профессии, вдруг, совпал с моими способностями. Точно так же я мог тогда понять, что писать не моё…
А потом был четвёртый курс и распределение. Вот тогда нас снова разделила жизнь. Разделила совершенно несправедливо. Чем всё когда-то началось, тем и закончилось. «Блатные» поехали служить в достойные и перспективные места, остальные кто куда. Я снова стал «блатным»…
Юношеский бунт («Хочу в Афганистан!») не помог. За меня всё было решено. Войска ПВО страны. Газета «На боевом посту» Москва…
Так я поучил кредит, который закабалил меня на всю мою оставшуюся жизнь.
Мне было мучительно стыдно, что я здесь, и что все те, с кем я учился, прекрасно знают, почему я здесь. Что кто-то вместо меня поехал в Афганистан или на Дальний восток. И этот стыд постоянно точил мне сердце наждачным камнем. Ответить на это я мог только одним – я должен был стать не просто хорошим журналистом, а лучшим! Доказать, что всё было не зря. И я старался, всё больше втягиваясь в ремесло, открывая в нём и в себе особую силу - силу Слова…
Но до самого конца своей службы в военной прессе, несмотря на то, что за четыре года я стал отличным (не хвастаясь) военным журналистом, я отчаянно страдал от этой своей «неполноценности». Неполноценности человека, который получил судьбу «из-под полы».
И так продолжалось до декабря 1990, когда одно интервью круто изменило мою жизнь.
…После долгой беседы с Александром Прохановым о его феноменальной по своей футурологии и провидчеству статьи «Трагедия централизма», мне совершенно неожиданно поступило от него предложение перейти на работу в только-только созданную газету Союза Писателей СССР «День». Газету жёсткую, яркую, откровенно «красную», антилиберальную, горой стоявшую за СССР, который к этому моменту уже со всех сторон подтачивали грызуны сепаратизма и антисоветчины. Судьба впервые дала мне право выбирать самому, и я не думал ни дня! С мая я стал военным корреспондентом «Дня». А всего через три с половиной месяца грянул август 1991-го!
За три дня газета стала «газетой путчистов», нас стали таскать в прокуратуру на допросы, выясняя степень участия каждого в августовских событиях. А ещё через два месяца мне поступил приказ оставить газету и убыть в распоряжение кадров для дальнейшего назначения. В неофициальной беседе мне предложили «отсидеться» в одной из армейских газет ГСВГ…
Надо было выбирать. А точнее выполнять приказ…
И в 1991 году между карьерой в военной прессе Российской армии я совершенно осознанно выбрал работу в газете «День», которую уже к этому моменту уже заклеймили как «красно-коричневую» и «коммуно-фашисткую». Наверное, именно в этот день – я его очень хорошо помню – я впервые столкнулся с тем, что значит офицерская честь и присяга. День выбора. Принять то, что произошло со страной и «встроиться» в общий тогдашний мейнстрим – «Хуже не будет! А Ельцин наш, русский мужик!»? Или уйти в оппозицию, где тогда было очень трудно.
И тогда я подал рапорт на увольнение, в котором написал, что не признаю новую власть, а единственный приказ, который готов выполнить, это приказ об аресте Ельцина. Я отдавал себе отчёт, что отрезаю себе все пути в новое светлое либеральное будущее и получаю клеймо «путчиста» и «коммуно-фашиста». В октябре 1991 года я ещё совершенно не представлял, что меня ждёт впереди. Сколько ещё просуществует газета «День», которую тогда чуть ли не ежедневно обещали закрыть – после каждого нового номера. Не знал я и, что будет есть моя семья? Это было в 1991 году. Году, когда деньги обесценивались скоростью несущегося экспресса! Несколько месяцев мне ещё платили «армейские», но, после увольнения я оставался один на один со всеми проблемами. И финансовыми тоже! Зарплаты в «Дне» к этому моменту были почти символическими…
Пишу это не для того, чтобы рассказать, как «стойко преодолевал трудности». Нет! Пишу потому, что именно тогда начался отчёт моей собственной судьбы, которую строил только я и никто кроме меня. И за следующие двадцать восемь лет у меня никогда не было никаких покровителей, влиятельных знакомых и «толкачей». Я никогда не входил ни в один клан, не искал «спонсоров», не лез подмышки к сильным мира сего. Это я могу сказать совершено спокойно, ничуть не погрешив против совести. Всего, чего я добился, я обязан только себе, своей газете и удивительному человеку, с которым меня связала журналистская судьба – моему редактору Александру Андреевичу Проханову, с которым мы рядом прошли почти тридцать лет.
И все эти годы я доказывал себе и всем, кто был рядом со мной, что моя судьба это мой выбор! И что я выбрал не зону комфорта, не погоню за благами и положением, а свою работу, профессию, которой я когда-то выучился – военную журналистику. Пару лет назад я попытался посчитать свои командировки в «горячие точки» - сбился на ста десяти. Десять войн. Добровольцем я прошёл Приднестровье и Сербию. Моя кровь осталась на полу 20-го подъезда «Белого дама» и на камнях безымянной горы под Требине. И это тоже был мой выбор.
Бог дал мне способность словом передавать то, что я вижу, что чувствую. И, надеюсь, оно останется со мной до конца.
…Но и сегодня, спустя тридцать шесть лет после выпуска из училища, я помню, что в далёком 1984 я получил судьбу «из-под полы». И как бы я себя не убеждал, что потом не раз и не два отработал этот «кредит», но моё сердце до сих пор хватает зубами стыд. Стыд перед тем, кого я не знаю, но кому, возможно, перешёл дорогу. Я не знаю кому, но искренне прошу меня простить…

Оригинал и комментарии

Как я и предполагал неоднократно. Ленин точно вернётся. Ленин русский супербренд. Вна Украине валят, в Германии ставят. Где цивилизация?

Оригинал и комментарии

ЗАЩИТА ЖИВОТНЫХ

Там был треугольник как будто любовный. Женщина лет сорока пяти, влюбленный в нее пожилой сосед – и внезапно поселившийся в этой квартире студент, красивый и умный парень, чуть за двадцать. Женщина него влюбилась. Старик страдал. Парень не знал, что ему делать. С одной стороны, она еще вполне, и смотрит на него с обожанием. С другой стороны, старика жалко: для него эта дамочка – смысл жизни, он дарит ей подарки, помогает по хозяйству, делится едой – поскольку все происходило в скудные послевоенные годы…
***
Была ночь.
Ника лежала в постели, смотрела в потолок и вспоминала какую-то старую советскую повесть. Она ее прочитала случайно, лет двадцать назад, когда жила у бабушки на даче. Спала на втором этаже, в мансарде с сильно скошенной крышей, и еще там были дощатые полки, на которых напиханы старые журналы. От бумаги пахло особым влажно-клейким запахом книг, которые зиму проводили на морозе, летом отогревались, а потом мерзли снова, и так без счету сколько раз. От матраса пахло сеном. От стен – едва оструганной сосной. От лампочки – горелым эбонитом. Ника лежала и читала.
Там, в этой повести, настала роковая ночь, когда этот парень уже совсем истомился, и уже собрался встать и пойти к той женщине в соседнюю комнату – он даже слышал, как она тихонько ворочается в постели за стеной, как будто бы напоминая о себе – но вдруг вспомнил этого несчастного влюбленного старика, и написал гвоздем на обоях: «Если ты человек!». Он решил: «Если я человек, а не похотливое животное, то я останусь в своей комнате. Не буду ради нескольких сладких ночей ломать жизнь этим немолодым людям».
На Нику в ее четырнадцать лет это произвело огромное впечатление. Быть человеком, а не животным – как прекрасно! Она получала особое, ни с чем не сравнимое удовольствие, когда «давила животное в себе» – так она это называла.
***
Но непонятно, - думала она уже сейчас, - правильно это было, или нет? Наверное, да, с точки зрения морали правильно. Но вот вопрос, - думала она, - легче мне стало жить? Чего я достигла, давя животное в себе? И что потеряла, проморгала, выпустила из рук?
Впрочем, неважно.
Сейчас она лежала в постели, прислушиваясь к тишине в квартире и понимая, что ее внутреннее животное вылезло из своей норы и не хочет слушаться свою хозяйку.
Ника гладила себе живот. Писала на своей коже те самые слова. Царапала их пальцем, острым ногтем – от самого верха до самого низа, от нежной ямочки на горле до жесткой шерстки на лобке – «если я человек!» Восклицательный знак заезжал в опасное место. Ника вздрагивала, закидывала руки за голову и заставляла себя не прикасаться к собственному телу.
«Я – человек! – думала она. – Я справлюсь со своим животным!»
Но потом, стиснув ноги до боли в лодыжках, начинала думать чуть по-другому. Более резонно и даже, извините, диалектично.
Я человек. Но человек состоит из нескольких частей. Из трех, самое маленькое.
Интеллект, это раз. Я умная и образованная женщина. Я знаю английский почти свободно и французский неплохо. Я люблю логику. И простую, аристотелеву, и математическую. Парадокс Рассела, теорема Гёделя и все такое. Кажется, я нарочно отвлекаю себя от низменных мыслей, - и Ника левой рукой сбросила правую с собственного живота. «Фу!» - гневно шепнула она своей руке. Философию тоже люблю и знаю. Особенно Платона. Всякая душа бессмертна. Начало не имеет возникновения. Из начала возникает все возникающее, а само оно ни из чего не возникает.
Эмоции, это два. Душа бессмертна, вечна и трепещет в эмпатии, - думала Ника. Я умею сочувствовать, любить всей душой. Я умею жалеть и помнить. Я любила Колю Антипова, он был талантливый и добрый, он спился, я не хотела его бросать, он сам ушел и потом умер, но я все равно его помню и люблю. Я и бабушку, царствие небесное, люблю! Я хожу к ней на могилу три раза в год. День смерти, день рождения и на Радоницу.
Но интеллект и душа – еще не все. В человеке есть еще и животное. Биология. Сердце, легкие, печень, почки, кишечник, половые органы. Матка, яичники, влагалище, клитор. У мужчины – яички, простата, пенис. Лейкоциты, эритроциты, и, главное, гормоны! Гормоны, и нет им закона! Все равно, какой у тебя острый интеллект, какая у тебя тонкая и нежная душа – у тебя все равно есть всё вот это. В полном наборе!
«Так что ты всё равно животное, животное! – думала Ника. – Животное!»
Но вот вопрос: нужно ли давить это животное в себе? Ведь есть же общества защиты животных. Есть даже законы о защите животных. Жестокое обращение с животными запрещается. Пнешь собачку ногой, или выкинешь попугайчика на мороз – тебя могут запросто привлечь! Оштрафовать. А если ты специально, долго, жестоко издеваешься над животным – могут даже арестовать и посадить! В особо жестоких случаях – от трех до пяти лет.
«А вот это постоянное, упорное, издевательское подавление животного в себе? – со смесью отваги и злости подумала Ника, теперь уже привольно и бесстыдно поглаживая свое тело, от горла до лобка и обратно. – Разве это не преступление перед собственным животным? Конечно! А как же иначе! Преступление, мучительство! Нет уж, всё, хватит!»
Она сбросила одеяло и встала с постели.
Секунду подумала, накинуть ли халат. Нет. Незачем! Голая вышла из комнаты в темный коридор.
Прислушалась. Шагнула вперед, в темноту.
***
Отворила дверь на кухню.
Включила свет. Быстро зажгла плиту. Плеснула на сковороду немного масла.
Повернулась и раскрыла холодильник. Вытащила большой непочатый батон докторской колбасы. Ловко взрезала оболочку, оттянула ее, обнажив розовый конец – и, глотая слюну, на весу отхватила от него четыре кружка. Кинула на сковороду, подождала минуту, и разбила туда два больших бежево-коричневых яйца.

Оригинал и комментарии

А вы как думаете? Я-то как раз считаю, что мы с Иваном люди XXI века. А вокруг настойчивое дохристианское дикарство ликует.

https://monavista.ru/article/152175/?fbclid=IwAR0vhUeNLUAjQxkb6iPg55Do_JLNFpX1mzMEmTuShEQ_zzZa0tXQBbXHZ9g

Оригинал и комментарии

- Что вы тут творите, мать вашу?!- закричал на людей демиург Мазукта.- Совсем берега попутали?!
- Да чего мы такого сделали-то?..
- Они ещё спрашивают!- всплеснул руками демиург.- Вы вообще в курсе, что за ваши неисчислимые прегрешения у меня уже в этом году был Конец света запланирован?
- Ну да... догадывались.
- Так с какого же перепуга вы лезете не в своё дело, дилетанты хреновы?! Кто же так апокалипсис устраивает?! И вообще, вы что, заранее не могли предупредить, что сами хотите со всем управиться? Я бы хоть на чуме сэкономил.

Оригинал и комментарии

ТЕПЕРЬ УЖЕ НЕВАЖНО

Евгений Сергеевич вдруг узнал, что о нем прошел слух как о порядочном человеке. Хотя на самом деле он был, конечно, сволочью. Но не каким-то особым подлецом и гадом, чтоб людей жрал заживо и без соли. Нет, конечно. Он был обыкновенной руководящей сволочью среднего звена, которые встречаются и в администрациях разного рода, и в бизнесе, и в искусстве, и, конечно, в науке – где он и подвизался. Несколько сломанных научных судеб, десятки зарубленных проектов, сотни шлагбаумов на пути молодых карьер, а уж срезанных зарплат и заваленных диссертаций – вообще без счету. Евгений Сергеевич всё это о себе прекрасно знал, и тем забавнее было ему услышать от своей секретарши Марго Степановны, что вот, дескать, какая-то полуиностранная дама – русская, но живет на Западе – в каком-то бурном споре назвала его не только блестящим специалистом, но и глубоко порядочным, благородным человеком. Настоящим рыцарем.
- Кто это, Маргоша? – спросил он, поморщившись.
- Смешная фамилия, - ответила та. – Что-то про уши. Забыла.
Марго Степановне было уже шестьдесят два года, но Евгений Сергеевич не гнал ее на пенсию, потому что она знала всё-всё-всё. И всех-всех-всех.
- Алоиз подкрался незаметно… – хмыкнул он. – Ничего! У меня та же петрушка. Полминуты не мог вспомнить, как отчество у Павлодарского.
- Перестань! – она взмахнула рукой. – Сейчас. Что-то такое… То ли Лопоухова, то ли Вислоухина.
- Хе! И на лице вселенская скорбь, как у бассета, который конфету клянчит? И ноги такие же?
- Какие? – рассеянно спросила Марго Степановна, не отрывая глаз от компьютера и продолжая щелкать мышью.
- Как у бассета, - объяснил он.
- Нет! – сказала она, подняв на него глаза в тонких очках на толстом носу. – Совсем нет. Очень даже из себя ой.
- Угу, - кивнул Евгений Сергеевич, прошел в свой кабинет, сел за стол, открыл почту, и вдруг вспомнил.
***
Он вспомнил, как лет десять или чуть больше назад он, недавно назначенный главным редактором главного профильного журнала, выходил после конференции на теплую и нарядную июньскую улицу. Выходил из гостиницы – организаторы сняли конференц-зал аж в «Мариотте» на Тверской.
Уже на крыльце, в маленьком портике, мощеном рубленой гранитной плиткой, к нему вдруг подошла незнакомая молодая женщина. Не просто подошла, а заступила ему дорогу.
- Здравствуйте, Евгений Сергеевич! – то ли очень вежливо, то ли наоборот, слишком просто сказала она.
Он не смог сразу понять, что это – робость или напор. Поэтому буркнул:
- Добрый день. Чем могу?
- Я вас поздравляю, вы ведь теперь наш главный редактор! – сказала она, улыбаясь крупным чуть подкрашенным ртом, полным белых матово блестящих зубов. – А я когда-то ходила к вам на лекции. И на семинаре вы мне пятерку поставили.
- Очень приятно. Простите, позабыл. С кем имею честь?
- Лена Востроухова. Я теперь соискательница у Анциферова.
- Остроухова? – переспросил Евгений Сергеевич.
- Во! – сказала она. – Во!строухова. «Держи ухо востро!».
- Серьезное начало! – совершенно серьезно сказал он, внутренне усмехнулся и быстро оглядел ее с головы до ног.
Она была очень хороша. Большеглазая, с красивым носом, высокими бровями. Крупная, коротко стриженая. Волосы черные-черные – наверное, крашеная. Потому что совсем белотелая – был теплый июнь, и она была в недлинном темно-фиолетовом платье без рукавов, но в непременных колготках и лаковых туфлях. Размер, наверное, тридцать девятый, но ведь и рост метр семьдесят пять, самое маленькое. Ноги были сильные, стройные, круглые и тоже матово блестящие, прямо как зубы. Евгений Сергеевич внутренне поежился: какая ловкая. Одета безупречно формально, но выглядит до неприличия соблазнительно.
- Я хотела с вами поговорить, - сказала она.
- Я вас слушаю, - вздохнул он.
- Вы к метро?
- Я к метро.
Она рассказала, что занимается Швецией. Конкретно – политическими партиями. Пересказала свою диссертацию. Видно было, что интересуется, и вообще неглупая и, наверное, прилежная. Говорит складно. Наверное, и пишет неплохо. Тем временем дошли до Пушкинской.
- Ну, успехов, - сказал он.
Они остановились у самой лестницы, которая вела вниз.
- Евгений Сергеевич, - сказала она, глядя ему прямо в глаза. – Возьмите меня в соавторы. Пожалуйста! Я хорошо работаю. Правда. Вы не пожалеете!
И она чуть шевельнула пальцем, как будто желая прикоснуться к пуговице его пиджака, но тут же отдернула руку, сжала кулак и опустила взгляд.
***
Вот тут он все понял.
Он понял, что это Анциферов копает.
В прошлом году Евгений Сергеевич зарубил членкорство Грибоварову, над которым Анциферов уже пять лет держит руки домиком. И вот теперь такая изощренная месть. Вернее, месть простая и эффективная. «Мы не будем интриговать, чтоб тебя уволили, не будем рубить твоих аспирантов-докторантов, это мелко и глупо! – Евгений Сергеевич словно бы залез в голову Анциферова и слышал его мысли. – Ты трахнешь мою соискательницу за публикацию статьи в своем журнале. Даже не трахнешь, а просто полезешь обнимать-целовать. Этого хватит. А мы тебя выполощем в дерьме на всю страну, и на зарубеж тоже. Смотри, какая девочка! Ну, вперед! Пиль!»
- Хорошо, - сказал Евгений Сергеевич. – Давайте отбросим всю странность ситуации и рассмотрим дело по существу. Вы специалист по шведской политике, а я – по итальянской, испанской и отчасти греческой. По средиземноморской. Так? Так. Вы по своим интересам, можно сказать, северянка, а я – южанин. «О, Север есть Север, а Юг есть Юг, и вместе им не сойтись». Вот такой, извините, Киплинг.
- Но вы же вели семинары по общим проблемам политологии! – она не отставала.
- Нет, нет, нет, – он оперся рукой о парапет подземного перехода. – Что я могу об этом написать?
- Я уже всё написала, - сказала она.
- Господи! – он отнял руку от полированного гранита, отряхнул ладонь. Получилось демонстративно брезгливо. – Вы что? Чтоб я подписал чужую работу? И напечатал ее в своем журнале? Вам что, к защите срочно нужна публикация?
Она молча кивнула.
- Хорошо, – сказал он. – Покажите мне вашу статью. Я подумаю. Пришлите на мой мейл, - и протянул ей визитку.
- Я лучше ее привезу в бумаге, - сказала она, глядя ему в глаза. – Домой. Можно?
- Отчего ж нельзя? – сказал он.
***
Ему было даже весело.
За минуту до ее прихода он приспособил свой айфон на книжной полке и включил видеозапись.
Она была одета все в том же убийственном стиле: так строго, что ни к чему не придерешься, но любой мужик с ума бы сошел.
Евгений Сергеевич поставил на журнальный столик кофе и конфеты.
Она протянула ему распечатанную статью.
- Я прямо сразу прочитаю, - сказал он.
Она сидела на стуле и чинно пила кофе маленькими глоточками. От конфет отказалась. У нее был потрясающе красивый рот. Шея, впрочем, тоже. Руки вообще обалдеть; ах эти бы руки да сплелись у меня за спиною…
- Ну, что ж! – сказал Евгений Сергеевич, переворачивая последнюю, двенадцатую страницу. – Что тут скажешь… Если не трудно, подайте мне ручку, вон, видите, на столе.
Она встала, прошла к столу. Он полюбовался ее фигурой сзади. Взял у нее авторучку, написал на первой странице: «Алла Николаевна! В ред.подг.! Для № 4». Поставил дату и расписался.
- Держите, - сказал он. – Берем. Но выйдет не раньше октября. Отвезите в редакцию, отдайте Артемьевой Алле. Кофе допили? Нет? Давайте, доглатывайте. Конфетку на дорожку, а? У меня еще масса дел, простите, я бы с удовольствием с вами побеседовал, но увы.
Он встал со стула.
- Спасибо, – она протянула ему руку.
- «Ковид, ковид, всё пред тобой трепещет!» - продекламировал он. – Мы еще долго все будем жутко нерукопожатные. Спасибо, говорите? Да не за что. Вам спасибо! Нам нужны хорошие статьи.  Мы рады новому автору. Успехов!
Он покосился в айфон, который стоял ну прямо напоказ на полке.
Кажется, она ничего не заметила.
Он сохранил видео на Яндекс-диске и представил себе рожу Анциферова. Хотел ему послать ссылочку, но решил погодить.
В октябре, когда вышел журнал, Лена Востроухова позвонила и сказала, что хочет прийти и поблагодарить его.
-  Букет принесете? – фыркнул он. – Или коньяк? Не валяйте дурака.
Потом она пригласила его на защиту.
Он, разумеется, не пришел.
***
- Вот ведь дура! – засмеялся Евгений Сергеевич, сидя за столом в своем кабинете.
Захотел позвонить Анциферову, сказать: «Давай вместе посмеемся!» но вспомнил, что тот умер два года назад. Да если был бы жив, то не вспомнил бы, наверное. А Грибоваров так и не прошел в членкоры, и это, по большому счету, правильно.
***
Еще через год он встретил ее в Швеции, в Упсале. Опять на конференции.
- О! – сказал он. – «Ухо востро!» Госпожа Востроухова, если я не ошибаюсь?
- Востроухова-Линдеман, - сказала она.
- Вышли замуж в Швецию?
- Как видите, Евгений Сергеевич.
- Ну и как жизнь? – они присели за столик; разговор шел на кофе-брейке.
- Нормально, - сказала она. – Муж программист. Двое детей. Я доцент на кафедре политической теории.
- Прекрасно, - Евгений Сергеевич прижал руку к сердцу. – Как я за вас рад! Мне тогда так понравилась ваша статья!
- Правда? – обрадовалась она.
- Не совсем, – вдруг усмехнулся он. – Находясь за границей, позволю себе быть честным. Статья неплохая, публикабельная, но я взял ее не поэтому. Вы же знаете, почему.
- Почему? – спросила она.
- Потому что эта вражина Анциферов решил через вас меня спровоцировать. На харассмент, или как это. Чтоб потом меня вывалять в дерьме перед всем миром. Впрочем, Анциферов, царствие небесное, имел право мне мстить. Я ему в свое время сильно жизнь попортил. Но вы, такая умная и красивая… Зачем вы на это согласились?
- Я думала, что вы благородный рыцарь, – сказала она после некоторой паузы. – А вы оказались какой-то странный параноик. Господи, как печально. Но теперь уже неважно. Я все равно вас не разлюблю, вы не думайте.
- Что? – воскликнул Евгений Сергеевич и вскочил со стула, опрокинув картонный стаканчик кофе со сливками; все полилось по столу прямо на нее; она отодвинула свои прекрасные ноги, и бежевая струйка потекла на пол.
- Да так, ничего, – сказала Лена Востроухова-Линдеман, подняв на него свои черные глаза и показывая матово-белые зубы. – Знайте же, мой дорогой, что я полюбила вас еще на третьем курсе, и люблю до сих пор.
- Какая же ты дура! – закричал он.
Закричал так громко, что проходивший мимо уборщик-пакистанец вздрогнул и обернулся, увидел пролитый кофе, подбежал к ним и стал вытирать лужу экологической веревочной шваброй.

Оригинал и комментарии

- Возрадуйтесь, жители города, я уже тут!- громко крикнул рыцарь на белом коне и красиво взмахнул мечом над головой.
Горожане переглянулись и вздохнули. У них это был уже не первый рыцарь. Почему-то рыцарей сюда как магнитом тянуло. И под каждым непременно был белый конь. Хотя мечом размахивали не все, некоторые предпочитали потрясать копьём. Но все они были молоды, самоуверенны, прекрасны ликом и не обременены интеллектом. И все кончали одинаково: после трёх-четырёх дней, посвящённых разнообразным подвигам, рыцари непременно изъявляли желание сразиться с драконом. Это было их последнее желание. Потому что дракон в округе действительно проживал и имел богатый опыт сражений. Многовековой, вообще-то. Рыцари, весь боевой стаж которых обычно не превышал нескольких лет, не имели против чудовища никакого шанса. Вот и этот в глазах жителей города был уже заранее обречён.
Рыцарь, не уклоняясь от проторенной его предшественниками колеи, тут же начал вершить подвиги во имя добра и справедливости. Он переводил старушек через дорогу, хотели того старушки или не хотели - иногда по десять раз туда и обратно. Он скакал по огородам на своём белом коне и размахивал мечом, отгоняя ворон. Он снимал с деревьев несчастных котов, которые буквально взлетали туда, напуганные грохотом его доспехов. Он сражался за честь прекрасных дам с их мужьями. Он... много чего творил. У парня выдалось очень напряжённое расписание добрых дел.
И наконец, на третий день, рыцарь во всеуслышание объявил, что отправляется на битву с драконом. Все эти три дня он слышал ужасающие истории о злодеяниях этого чудовища, и вот душа героя преисполнилась гнева, сердце - отваги, рука - твёрдости, ноги - чего-то там ещё, и он готов к великим свершениям. "Ура",- сказали горожане, переглянувшись.
Рыцарь снова покрутил мечом над головой и ускакал к драконьему логову. Через час белый конь вернулся без седока. Коня привёл дракон.
- Не благодарите,- буркнул он, когда жители вышли встречать его у городских ворот.- Это было нетрудно.
- Спаситель ты наш!- прослезился бургомистр.- Избавитель!
- Да ладно, было бы о чём говорить! Работа такая. Заведутся ещё рыцари - присылайте ко мне. Только не забывайте потом платить чеканной монетой!

Оригинал и комментарии

Челябинских нацболов сажают за то, что они пытались разбить памятник белочехам в Челябинске - как бы отвечая на снос памятника Коневу в Праге.

Сразу скажу: я не сторонник этого вандализма - если мы в ответ на снос наших памятников - сносим их: мы ставим себя с ними на один уровень. А мы - русские. Мы снисходительны к побеждённым. Мы не варвары.
Тем не менее, реакция челябинских спецслужб, мягко говоря, чрезмерна.

У нас в России сотни людей были пойманы у Вечного огня - со всякими там своими сосисками, и с прочими шалостями - однако все отделались административкой.

А вот по нацболам решили проехаться катком.

Друзья мои, товарищи. Нацболы отстаивали русский мир, когда нашим спецслужбам, работавшим в числе прочего на ельцинский режим, было не до того. Надо иметь хоть какое-то понимание.

Ещё им шьют, что они всё это проделывали с "экстремистским" флагом.
Этот "экстремистский" флаг - серп и молот в белом круге на красном знамени. У меня он в недавней программе на НТВ на столе стоял. Он изображён на обложках десятков книг и фигурирует в тысячах газетных публикаций. Уж до абсурда-то не надо всё доводить. Какие-то ельцинского разлива чиновники, ненавидящие всё советское, признали когда-то этот флаг экстремистским. Что ж теперь, расстреливать за серп и молот молодых патриотов? Пусть и диковатых.

Разберитесь, пожалуйста, по совести.

Оригинал и комментарии

КРАСИВАЯ И МОЛОДАЯ

Тоска дорожная, железная. Ранний вечер. Девушка на перроне полустанка. Отчаянный и безнадежный взгляд в окна поезда, проплывающего мимо. «Быть может, кто из проезжающих посмотрит пристальней из окон?» Пустые жалкие фантазии. Кто посмотрит? Ну, посмотрит, а дальше что? Один только раз какой-то гусар скользнул по ней улыбкой нежною и все… и поезд вдаль умчало.
Нет! Сделайте что-нибудь! Помогите, спасите, дайте надежду!
Например, вот так:
«Лишь раз гусар, рукой небрежною
Облокотясь на бархат алый,
Скользнул по ней улыбкой нежною –
И вдруг!
И вдруг, и вдруг, и вдруг – рванул рычаг стоп-крана!»
Тогда, конечно, бархат должен быть не алый, а, например, драный, для рифмы, да и вообще в этих поездах скорее всего была старая, истрепанная, а кое-где и дырявая, прожженная сигарами бархатная обивка, но дело не в этом.
А дело в том, что поезд остановился.
***
Да, тогда поезда сильно замедляли ход, проходя мимо станций, поэтому поезд остановился, проскрежетав по рельсам еще три-четыре сотни шагов. Где-то громко упал чемодан с полки. Стакан звонко покатился по полу, гремя мельхиоровой ложкой и выливая на истертый ковер остатки чая. Вагоны первого и второго класса, прокатились вперед и остановились в поле, за недлинной платформой, третий класс оказался прямо перед станционным зданием.
Молчаливые желтые и синие негромко возмущались, а поющие-плачущие зеленые отворили двери и выскочили на платформу с криком: «Кипяток! Кипяток!», держа в руках кружки и чайники. Наверное, они решили, что это самая настоящая остановка, и устремились в буфет, но не к прилавку, где все дорого, а к бесплатному восьмиведерному кипятильнику, что стоял между печью и окном. Поэтому начальник поезда не мог тронуться раньше, чем соберет всех этих людей обратно в вагоны.
Сильнее же всего начальнику поезда хотелось найти того, кто сорвал стоп-кран. Красная рукоятка с оторванной пломбой торчала в тамбуре почти пустого вагона первого класса. Никто из шестерых оставшихся пассажиров не мог сказать, кто виноват в происшествии. Как на грех, это были дамы и девицы, и один престарелый тайный советник. Никто из них не мог сотворить такую глупость. Но дверь из тамбура наружу была открыта.
Начальник поезда пошел в свое купе составлять рапорт в полицию, поручив проводникам поскорее заканчивать эту чепуху с кипятком.
***
Гусара звали князь Бельяминов. Миша. Михаил Михайлович. Тридцать один год, холост, штаб-ротмистр. Служил в Императорском полку. Богат. У папаши, Михаила Михайловича Бельяминова-старшего, был особняк на Большой Морской.
Гусар выпрыгнул из тамбура на насыпь, перебрался через мокрый некошеный ров и полем побеждал к платформе – но там нашел только суету с кипятком и жандарма, рядом с которым уже не было девушки.
Издали ему показалось, что девушка убегает от него по длинной улице, идущей в гору. Он пробежал несколько шагов за ней, потом вернулся, обратился к жандарму.
Разыскал ее дом. Разузнал, кто она: Машенька Волчанская, дворянка, дочка доктора, окончила семь классов женской гимназии в губернском городе, а здесь живет уже второй год при папаше и сестрах. Бельяминов задержался на день, снял номер в гостинице. Видел ее вечером в городском саду – она шла под руку с мамашей. Подошел, представился. Поцеловал ручки обеим дамам. Подарил цветы, угостил мороженым с сельтерской водой. Отозвал мамашу на минутку в сторону и сообщил, что приедет через месяц, когда Маше исполнится шестнадцать, делать формальное предложение.
***
Странное дело! Машенька месяцами что ни день ходила на станцию, глядела в окна проходящего петербургского скорого, она томилась тоской и одиночеством, она мечтала о чуде – что кто-нибудь из проезжающих увидит ее, как она юна, красива, как ждет любви. Но вот чудо свершилось: блестящий гусар из лейб-гвардии, богач, князь, сказочный принц – влюбляется в нее с первого взгляда, хочет ее в жены, посылает ей цветы и конфеты… А она плачет и говорит: «Нет! Нет! Я его совсем не знаю! Я его не люблю!»
Родители говорили ей положенные слова. Во-первых, что это действительно чудо, это Божий промысел, и отвергать его – это гневить Бога! Во-вторых, «стерпится – слюбится». И самый главный довод: «Да, положим, ты его не любишь. Но подумай, сколько ты сможешь сделать добра! И нам, твоим бедным родителям и сестрам, в том числе».
Чего же она боялась? Жизнь в уездном городке была сера и уныла, но это была родная привычная жизнь. Каждая выбоина в мостовой был мила, каждая бакалейная лавка знакома, каждая ступенька в церкви вытоптана сто раз, и перила на мостике через речку были деревянны и будто бы всегда теплы от ее руки. Страшно было уезжать в громадный каменно-чугунный Петербург.
Но сильней всего она боялась мужчину. Особенно – гусара. В гимназии, где она училась и жила вместе с воспитанницами в пансионе, только и было среди девиц разговоров, что о гусарах. Никому из русской кавалерии, ни уланам, ни кавалергардам, не повезло так, как гусарам – стать монстрами пугливо-страстных девичьих фантазий. Гусары казались ненасытными половыми чудовищами, в их лосинах пряталось нечто ужасное, беспощадное, пронзающее-разрывающее, похожее на слоновий хобот или даже бивень.
***
На деле всё оказалось совсем не страшно. То есть на самом деле еще хуже. Влюбленный Миша Бельяминов сумел сладить только в третью ночь. Было щекотно, мокро и обидно.
Зато старый князь отвел молодым пол-этажа в семейном особняке – целую квартиру. Они завели еженедельные приемы, стали ходить в театры. С радостного разрешения щедрого Миши она стала «делать добро», то есть посылать деньги родителям и сестрам. Миша обожал ее и даже не подозревал, сколь он забавен в своих попытках насытить ее любовью.
Она познакомилась с подполковником Томилиным, начальником своего мужа. Томилин снимал квартиру недалеко, на Казанской. Через Мойку по Красному Мосту и еще пять минут – и вот она взлетает на четвертый этаж, звонится в дверь, открывает Томилин в шлафроке – ах, бедные гусары, либо мундир, либо халат! – открывает, шутливо-строго хмурит брови и спрашивает:
- Que voulez-vous, mademoiselle?
А она, нарочно топоча каблучками, отвечает:
- Je veux jouer au cheval!
Топоча каблучками как копытами, она предлагает ему поиграть в лошадок! Он берет ее за ленты шляпы, как под уздцы, тащит в комнату, нагибает ее к дивану, задирает на ней платье, а она уже совсем голенькая – лошадки же не носят панталончиков… Она любила его лошадиной веселой любовью, но и Мишу, мужа своего, князя Бельяминова, любила тоже – с брезгливой благодарностью.
***
Ранним летом четырнадцатого Маше было едва девятнадцать. Она поехала с мужем в Баден, и знала, что муж уедет в Россию через месяц, а она останется еще отдохнуть на водах, и в июле туда прибудет Томилин. Но увы. Миша уехал, и тут Государь объявил мобилизацию. Муж и любовник словно бы забыли о ней. Они оба погибли 17 августа у реки Збруч, под Городком, в первой большой кавалерийской рубке великой войны, но Маша об этом так и не узнала. Германия скоро начала репатриацию русских, а Маша как раз увлеклась неким молодым поэтом из круга Стефана Георге; он погиб на Сомме; в Россию она так и не вернулась.
Еще через четыре с половиною года она, бывшая докторова дочка Маша Волчанская, бывшая молодая княгиня Бельяминова, а ныне работница швейной фабрики «Майер и Шульте» в крохотном городке, через службу Красного Креста разузнала все-таки, что ее сиятельные свекор и свекровь расстреляны, и скромный папа-доктор – тоже. Мама и одна из сестер остались живы. Она написала им, не надеясь, что ее письмо дойдет. Однако в те странные годы почта работала, как прежде. Они ответили слезной просьбой забрать их к себе. Забрать – но куда? Она жила в комнате вдвоем с такой же швеей. Умывальник был в коридоре. Клозет – этажом ниже. Мужа у нее не было. Она попыталась объяснить это в своем письме. Ответа не получила.
**
Осенью двадцать третьего ей было уже двадцать восемь.
Однажды субботним вечером она увидела на бульваре мужчину, который читал русскую газету, напечатанную по старинке, с «ятями» и «ерами». Подсела к нему на скамейку. Разговорились. Он оказался философ, недавно высланный из России.
- А вы кто? – спросил он.
- Буквально никто, - сказала Маша. – Просто никто. Ничтожество. Je suis littéralement nullité.
- Не говорите по-французски! – шикнул философ. – Да еще так громко! Здесь ненавидят Францию, вы что, не знаете?
- Знаю. Но увидела русского и заговорила по-французски. Забавно, правда? Ja, ich bin buchstäblich Null, nichts, niemand! Слишком философски… Как там в России? Что пишут?
- Ужасно, - сказал он. – Большевики меня изгнали, я должен был бы горевать, но я счастлив, что вырвался.
- А я скучаю, - сказала Маша.
- О чем? Вот, почитайте! – он сунул ей газету чуть ли не под нос. – Расстрелы, реквизиции и голод. А будет еще хуже.
- Не знаю, - она отвела его руку. – Здесь не сытнее. А я люблю Россию. Вспоминаю, как жила в маленьком городке, где главное событие – скорый поезд, который без остановки проходил через нашу станцию. Смешно, глупо? Но все равно люблю.
- Кому некого любить, тот любит родину! – вдруг обозлился он. – Особенно же Россию.
- А вы кого любите? – спросила Маша.
- Себя, разумеется. Но вы мне тоже нравитесь. Пойдемте ко мне.
***
Утром он, встав с постели, вдруг деловито спросил – они уже перешли на «ты»:
- Сколько я тебе должен?
- За что?
- Как это за что? – он удивленно обернулся к ней. – За… за всё за это.
- Я не знаю здешних цен, - усмехнулась она.
Хотела добавить «на проституток», но промолчала.
- Тогда пускай это будет бесплатно, - засмеялся он в ответ. – Пускай это будет взаимопомощь соотечественников на чужбине! – и засмеялся еще громче.
Деньги Маша у него все-таки взяла, купюры с безумными нулями. В станционном буфете она купила на все эти миллионы бутерброд с паштетом и бутылку пива.
Вышла наружу.
Услышала шум и свист. Приближался поезд. Станция была маленькая. Скорые на таких не останавливаются. Человек пять зевак стояли на платформе. Начальник станции три раза позвонил в колокол, привинченный к стене. Жандарм в мундире с галунами стал навытяжку и отдал честь.
Рядом с жандармом стояла девочка лет пятнадцати, с нежным румянцем и крутыми локонами. Поезд ехал мимо, чуть замедлив ход, а она, едва не встав на цыпочки, сияющими глазами смотрела в окна. Вот она помахала кому-то рукой. Маша мельком увидела, что это был молодой офицер. Кажется, он ответил улыбкой. Девочка покраснела и счастливо засмеялась.
Маша отвернулась от нее и пошла вдоль платформы.
Платформа кончилась, Маша легко спрыгнула наземь.
 ***
- Guck mal, Fritz! – крикнул путевой обходчик своему товарищу.
- Mein Gott! – заохал тот, глядя на Машу, лежащую навзничь головой вниз на обкошенном склоне насыпи. Взглянул в ее открытые глаза. Вздохнул: - Schön und jung…

Оригинал и комментарии

Еще один генератор - сделай свой стеклянный шарик с мелким волшебством внутри.

Генератор


Мой шарик-чайничек (немного навеяно просмотром Jibaku Shounen Hanako-kun):

Оригинал и комментарии

Был на даче. Пришла дама с собачкой. Псинка -- мелкая белокурая декоративная дрянь, словом, шпиц. А у дамы просьба: так как у меня на участке растет большая ель, то не поделюсь ли я шишками? Я охотно поделился, но с вопросом: на кой черт нужны еловые шишки? Отказывается, псинка любит их грызть, а в ближайшем лесу шишки на земле валяются только сосновые, их четвероногая привереда не жалует. Дама набила шишками сумку и удалилась, очень огорчаясь, что я успел сжечь в бочке вдесятеро больше шишек. А я задумался: не перейти ли шпицу на окурки, как тому лисенку, что был описан Дарреллом? Не везде ведь растут елки.

Оригинал и комментарии

А знаете, почему в Средней полосе России который день прохладно и с неба поливает? Для себя я это объясняю так: потому что я посадил на даче рассаду дыни, поверив синоптикам, сулившим жаркое и сухое лето. А надо было посадить еще один кустик клюквы в добавок к уже имеющемуся, -- тогда, глядишь, стояла бы жара. Мораль: бороться с фундаментальными законами бесполезно, надо использовать их!

Оригинал и комментарии

Сгенерируй себе няшу с помощью AI!
(Или аватарку. Или портрет персонажа для истории или отыгрыша. Главное - получится уникально.)
Жмите ссылку справа внизу, meet your dream, там будет понятно. Все sfw и вообще прилично, только портреты, ничего сверх.

Мои эксперименты, рандомно:



Няши выходят на ура, однозначно.

Кому лень самому - вот просто много вайфу, сеткой, автоматический генератор. Но тут встречаются адские ляпы и монстроиды, причем взятые явно из 18+ арт-кусочков.

Еще штука, для тех, чьи вкусы более специфичны. Генератор фурриков!
(нечего стесняться, мои специфичны примерно так же и еще больше)



А тут можно создавать пейзажи, например. У меня все больше выходят инопланетные, но и то хлеб.

Вот оно, правильное использование AI-мощностей! Что еще нужно?

Показывайте, какие у вас вышли няши?

Оригинал и комментарии

Для тех, кто хотел, но не успел! Вот ссылка на запись концерта в Ашдоде, который мы транслировали из Мюнхена (да, мне тоже нравится, как это звучит). Запись размеченная, есть содержание вечера и можно, по желанию, "перепрыгнуть" к любому тексту или музыкальному номеру. Все это сделал Анатолий Брук, который почему-то считает, что успех вечера с ним особо и не связан (отлично мы бы посидели в тишине без записи, ага).

Первое отделение:
https://www.youtube.com/watch?v=pSzMcVT8vxU&feature=youtu.be&fbclid=IwAR35ljbFGbnbGGENrC6gVEO5E_hzt9LhmsVLGgmDXRvww4Iqx2SZbjFVTyA

Второе отделение:
https://www.youtube.com/watch?v=UT1S22ylGPI&feature=youtu.be&fbclid=IwAR3QtQ9xKdVwc8rw31vLWZSisgr3Or24puXWsM8-kaguaajEuUAcxdDVQA

Между прочим. Десятки людей бесстрашно включили камеру и впустили меня к себе домой. Показали диваны, книги, столы, кое-где даже детей и прочую симпатичную фауну. Типа, привет, мы дома, заходи! Знаете, есть такие приметы времени, которые будто трогают за сердце мягкой лапой.

Еще раз спасибо клубу "Город" и всем, кто пришел, участвовал, слушал и принимал меня в гостях. Вит Гуткин, тебя здорово не хватало. В будущем году - в отстроенном Иерусалиме, идет?

P.S. В фейсбуке вокруг этого концерта шумно и людно, как в фойе кинотеатра, а тут тишина как в морге в библиотеке. Но я видела комментарии во время зума: пожалуйста, не уходите из жж, тут есть еще люди! Так вот. Не уйду. Тут есть еще люди, верно. Мы.

Оригинал и комментарии

Сын взрослел, неплохо учился, не особенно огорчал мать и не спрашивал об отце. С годами он стал несколько отдаляться, но таковы все мальчишки. Марине все время казалось, что она недодает сыну, недостаточно сильно любит его, вынуждает жить в скудости. А такой красавец и талант заслуживает самого лучшего – заграничной куртки, ладных кожаных ботинок, ярких рубашек, новенького сверкающего велосипеда. Позволить себе роскошь Марина конечно же не могла, но деньги копила. И на окончание восьмого класса подарила сыну настоящие польские джинсы и путевку в пионерлагерь на море. Не «Артек» и даже не Крым, но и подле Одессы по слухам не так уж плохо.
Она долго переживала – раньше они с мальчиком не разлучались ни на день. Тщательно собрала чемодан, переметила вещи, спрятала в кармашке сменных шортов мятую десятку «на всякий случай», трижды проверила документы – свидетельство о рождении, путевка, справка из поликлиники. Сын не замечал ее тревоги, он не мог усидеть на месте, предвкушая первую в жизни поездку прочь из тихого скучного городка. Короткое прощание на перроне, хриплый гудок – и Марина на целый месяц оказалась предоставлена сама себе.
Конечно, она попробовала поразвлекаться «как люди» - сходила в кино на «Анжелику», потопталась в клубе на танцах «Для тех, кому за 30», посидела в гостях у подруги, съездила за грибами. Но все это не имело никакого сравнения с ее собственным настоящим морем. Тем паче, что и погода стояла сказочная – теплая, ясная, с редкими легкими дождиками и безмятежными волнами, еле-еле колышущими синеву. Незнакомые деревья покрылись гроздьями желтоватых цветов, сказочный аромат спускался с гор и таял в воде. В лагунах играли пестрые рыбки, носились взад-вперед веселыми стайками. На берег вынесло стеклянный шар, полный блестящих снежинок. Стоило встряхнуть игрушку – начиналась метель, стоило блесткам осесть – проступали контуры кирпичного дома с башней и лесенкой.
Ощущение неопределенной радости переполняло Марину. Она приплясывала на камнях, пускала по волнам блинчики, жарила на костре ломтики черного хлеба, пыталась подманить недоверчивую лису и купалась с утра до вечера. И даже спать у воды рисковала – ни зверь ни человек ее не обидят нынче. Она ждала – столь же пылко, как в юности. Ведь корабль под алыми парусами приплывает к тем, кто верит в чудеса.
На самом деле присутствие незримого гостя Марина ощущала уже давно. И подарки от него находила не раз – то свежую розу, сбрызнутую росой, то гроздь невиданного винограда, то красивую ракушку с шариком жемчужины внутри. Оставалось лишь увидеться, наконец, обняться посреди волн, взглянуть в глаза и признаться: да, совершенно такой! Человек, которого искала всю жизнь, понимающий, любящий и родной, самый лучший на свете. Завершится изнурительное одиночество, уйдут холод и страх, останутся ясность и теплота близких душ. И у сына наконец-то будет отец!
В ночь полнолуния Марина почувствовала: сегодня! Она разожгла на берегу большой огонь, купалась в серебристой дорожке света, складывала из камушков спирали и пирамидки, раскладывала на блюде ранние яблоки и полные сока вишни. Глядела на горизонт – с первыми лучами солнца парус непременно полыхнет алым блеском. Представляла себе красивого капитана с прозрачно-голубыми глазами, выгоревшими добела кудрями, волевым подбородком, воображала, что трогает медные пуговицы на обшлагах мундира, гладит обветренную, чуть колючую щеку. И задремала на коврике, убаюканная сладким шелестом волн.
Когда она проснулась, палец правой руки оттягивало лучистое кольцо. Зубцы серебряной черненой короны охватывали прозрачный камень, отблескивающий на солнце. Все как в книге! Он увидел, нашел, узнал и осталось лишь дождаться неминуемой встречи. Как жаль, что на свежем воздухе так крепко спится…
Рядом с ковриком, придавленное камушком, ждало письмо. Четыре страницы убористым, на редкость красивым почерком. Автор письма словно бы наблюдал за Мариной не один год и изучил ее лучше, чем она сама себя знала. Ему нравились скромные блузки с кружевными воротниками и аккуратная белая шапочка, манера пить чай вприкуску и оттопыривать мизинец, придерживая чашку, нравилась скромность и сдержанность, духи «Ландыш» и короткая стрижка, маленькая родинка над бровью, голубенькие сережки в ушах, привычка приходить на работу на десять минут раньше срока. Он помнил ее любимые книги и щедро цитировал их, помнил про ангину у сына и сломанные замки в квартире, трогательно рассказывал, как она, Марина, хороша, когда мечтательно смотрит на дверь – словно в химчистку сейчас зайдет настоящий единорог и попросит вывести пятна со шкуры. Извиняясь за беспокойство, он старомодно признавался в большом чувстве, надеялся, что его возлюбленная принцесса обязательно будет счастлива – ведь у всех морей один берег. И закончил стихами Грина:
В Зурбагане, в горной, дикой, удивительной стране,
Я и ты, обнявшись крепко, рады бешеной весне.
Там весна приходит сразу, не томя озябших душ, -
В два-три дня установляя благодать, тепло и сушь…
Настоящая, беспримесная любовь переполняла строки, согревала усталое сердце. Быть для кого-то единственной в мире всегда прекрасно. Вот только вытянутые четкие контуры букв показались Марине знакомыми – она уже видела этот почерк и не один раз. Когда заполняла зарплатные ведомости и бланки отчетов, когда разглядывала пестрый лист стенгазеты на Новый год.
Носатый бухгалтер, Аран Шимунович, любил на досуге переписать стихотворение или мудрое изречение и повесить на доску объявлений в назидание товарищам по работе. Он был стар и смешон, этот низенький лысоватый человек, с огромными морщинистыми ушами, бородавками на щеках и густыми волосами в носу, он называл на «вы» даже дворовых кошек и уважительно относился даже к дворовым пьяницам. На восьмое марта он непременно подносил цветы женщинам, не пропуская ни вороватую директрису химчистки, ни дурочку-уборщицу. На свой день рождения раздавал маленькие подарки – так, мол, принято в горах у него на родине. Ухаживания бухгалтера Марина воспринимала стоически, но втихомолку посмеивалась – он же старый! …Откуда он мог знать о море, ее собственном тайном море?
Аран Шимунович уже полгода как вышел на пенсию, но в химчистке остался адрес – переулок Свободы, два. Марина помчалась туда, взволнованная и расстроенная, полная вопросов. Она не вполне понимала, что чувствует, но пламенная страсть старика больше не казалась ей смешной. В переулке было тихо и сонно, яблони протягивали ветки из-за заборов, пыльные псы лениво дремали на солнце, квохтали куры. Калитка дома номер два оказалась открытой, у крыльца топтались соседки – поминутно причитая они обсуждали похороны. Старик бухгалтер – такой хороший, такой вежливый человек – сегодня умер в больнице, пролежав две недели в коме после инсульта.
Не выдавая себя, Марина включилась в погребальные хлопоты как бывшая коллега. Потрясла руководство химчистки, чтобы выделили денег на гроб, выбила хорошее место на кладбище – в глубине под березками. Возилась с поминками, напекла целую гору блинов. Разбирала вещи покойного, не подала виду, когда в ящике с документами обнаружился ее якобы потерянный шарфик и открытка «С 23 февраля». И всплакнула лишь раз – стук комьев земли о гроб прозвучал поминальной молитвой ее мечтам.
Возвращение сына за суетой прошло незаметно – Марина попросила парнишку Горбаткиных встретить его с вокзала, мимолетно чмокнула в потную щеку и вернулась к неотложным делам. Глухая обида стянула обручами круг ее жизни, оставив пространство лишь для простых вещей – сходить на работу, постирать простыни, сварить суп. А когда она вновь раскрыла глаза, оказалось, что вместо родного мальчика рядом живет совершенно чужой подросток. Ершистый, грубый, циничный, думающий лишь о деньгах и способах их раздобыть. Нежное «мама, мамочка» сменилось на скучное «мать», редкие разговоры свелись к обсуждению школьных оценок и обеденного меню. Иногда его видели с девочками –то счастливыми, то заплаканными. После лагеря сын еще похорошел, но детское очарование сменилось на опасную, хищную красоту – в точности как у отца.
Однажды Марина попробовала напомнить парню о море, но получила брезгливую отповедь: хватит, мол, выдумывать себе бредни, мало того, что мы нищие, так еще и мать сумасшедшая. Может так оно и было – не раз и не два усталая женщина пробовала снова пройти сквозь стену, но всякий раз билась лбом о серую штукатурку. Дверь закрылась, радость ушла, от чудес осталась лишь старая раковина. Да и сын в городе не задержался – кое-как доучился и подался в Москву искать лучшей доли. Мать его не держала.
Тем временем жизнь в маленьком городе из унылой и скудной сделалась вовсе невыносимой. Обесценились деньги, погорели вклады на сберкнижках, закрылась химчистка – людям сделалось не до ковров и шуб. Кто мог – копался в огородах, собирал на продажу грибы и ягоды, искал цветмет, торговал привезенными с Москвы сигаретами и китайскими сосисками в банках. Кто не мог - голодал… Марине и здесь повезло: случайная знакомая с похорон старика пристроила ее нянечкой в детский сад. Денег мало, но хоть какой хлеб. Выбирать не приходилось, Марина стала выносить горшки, мыть полы, перестилать кроватки и утирать сопливые носы бледным, капризным малышам.
Воровать в садике она стеснялась, обходилась чем бог послал. Из скромной женщины в одночасье превратилась в квелую тетку, повязала волосы тусклым платком и перестала душиться. Но дети все равно любили ее – не за карамельки и яблоки, что Марина порой приносила любимчикам, а за неизменную спокойную доброту. Для женщины не составляло труда переодеть малыша и тут же застирать колготки, помочь застегнуть пуговицы и натянуть валеночки, рассказать потешку или стишок, взять на руки зареванное дитя, скучающее по маме. В работе сосредоточилась вся ее жизнь.
Пустой дом заполнила пыльная тоска, даже половицы поскрипывали уныло. Вяли комнатные цветы, капал кран, рассохлись старые рамы. Черный как ночь котенок, из жалости взятый с улицы, быстро вымахал в здоровенного негодяя, переметил все стены и удрал на свободу. Пару раз Марина видела знакомую морду в соседних дворах, но бессовестный зверь сделал вид, что незнаком с тощей теткой. Самогон как лекарство тоже не помогал – Марине становилось плохо раньше, чем сердце успокаивалось, попытка уйти в запой оказалась тщетной. Жиличка, пущенная в комнату сына, сбежала, не заплатив, и прихватила с собой жалкие Маринины цацки. Небольшое утешение дарили лишь дети – иногда приходилось брать к себе малышей, чьи родители задерживались или платили за такую ночевку. У Марины остались книжки с картинками, она потихоньку раздаривала игрушки сына и умилялась, наблюдая за тем, как безмятежно дремлют чужие дети.
Белокурая Леночка прожила у нее без малого три года. Мать Леночки возила товар, сперва с Москвы, затем с Турции, отец погиб, бабка страдала провалами в памяти и не всегда добегала до туалета. Нянечка в детском саду оказалась чистым спасением – сперва на пару ночей, следом на пару недель, а потом как-то незаметно славная малышка поселилась в доме, словно родная. Она не отличалась умом, с трудом осваивала буквы и цифры, не любила длинные сказки. Зато была добродушна, щедра на ласку и искреннюю приязнь, охотно носила нарядные платьица, позволяла заплетать себе косы и упорно называла Марину бабушкой.
Они часто играли вместе – старая тешила малую и радовалась сама, шила платья для старых кукол, вырезала из бумаги тарелочки и устраивала «пир-на-весь-мир». Перевернутую табуретку обтягивали тканью и делали то роскошную спальню, то замок принцессы, то пещеру Али-Бабы. Прятались под столом от коварных пиратов, спасали сокровище – коробку настоящих конфет, привезенную мамой девочки из очередного рейса. Искали жемчужины в старой раковине – всякий раз находя то ириску, то орешек, то кусочек белого сахара. Пускали кораблики в тазу, рассказывая стишки:
Плывёт, плывёт кораблик
На запад, на восток.
Канаты — паутинки,
А парус — лепесток.
Осенним вечером, когда по старой крыше постукивал дождь, Леночка вдруг попросилась к водичке. Марина стала увещевать ее, думая, что ребенку приспичило погулять под дождем – холодно там, родненькая, ножки промочишь. Но девочка взяла бабушку за руку и потащила сквозь стену туда, где Марина уже не чаяла побывать. Берег почти не изменился – деревья стали повыше, пляж покаменистее, лисья нора опустела да коврик конечно же давно унесло. А так все осталось прежним, даже шкатулка с монетками уцелела. От счастья Марина разревелась как маленькая, девчушке пришлось долго ее успокаивать, утирать слезы с холодных щек.
Потом было много визгу и плеску, прыжков в прибой и шутливой охоты на толстых чаек, башенок и узоров из мокрых камней. Словно вернулось время, когда сын еще любил чудаковатую маму. Шаловливой Леночке ужасно понравилось бултыхаться в воде, она неожиданно быстро научилась плавать, нужен был глаз да глаз, чтобы не улизнула одна купаться. Отдельного труда стоило убедить ее никому не рассказывать о море – мол узнают взрослые и никогда больше не пустят. Покапризничав, Леночка согласилась, и крепко хранила секрет.
Место лис, как оказалось, заняла семейка диких пятнистых кошек с прижатыми ушами и недоверчивым характером – молоко они конечно лакали, но приблизиться к себе не позволяли. В лесу поселились большущие попугаи – эти оказались куда общительнее и на разные голоса пробовали подражать человеческой речи. Однажды к берегу приплыли дельфины – мокрые и добрые. Они подталкивали носами смешных людей, давали погладить гладкие черные спины, улыбались и били хвостами. И манили плыть дальше, в синий простор, довериться ласковому колыханию вольных волн. Конечно же Леночка захотела туда, окунуться в открытое море. И конечно же Марина не пустила ее – вода коварна и дельфины при всей их прелести не друзья, люди для них такие же игрушки, как для нас с тобой, милая, мячики или скакалки.
В один из редких визитов в город мама Леночки заявила, что девочка подросла, и пора бы ей вернуться в семью. Она, мол, переезжает в Тверь, там и жилье нашлось лучше и школа и общество – нечего среди голытьбы делать. Ни мнение Леночки ни ее слезы значения не имели – сказала, значит будет по-моему. Девочка долго уговаривала бабушку уплыть подальше и спрятаться в бухтах, но Марина не стала разлучать дочь и мать. Подарила воспитаннице на прощание старую ракушку с пожеланием счастья, обняла, поцеловала в пахнущую детским мылом макушку и снова осталась одна.
В тот же год пришла телеграмма от брата – умерла мама. Пришлось собираться и ехать через полстраны, трое суток в грязном плацкарте. Горя Марина почти не испытывала – они так давно расстались, что мама из живого человека превратилась в смутное еле теплое воспоминание. Незнакомая сухонькая старушка в дешевом гробу ничем не напоминала сутулую, хлопотливую женщину, чьи руки вечно двигались – шили, вязали, месили тесто, лепили сладкие пирожки. Грузный, оплывший мужчина с красным лицом не походил на скандального худого подростка и старость сестры не обрадовала его. Длинноногим красоткам-племянницам новая родственница тоже не пришлась по душе, но они старались быть вежливыми – Марина единственная оставалась прописана в двухкомнатной квартире, пусть и в лютой глуши. Проводили маму, выпили, съели кутью – и распрощались, как не семья.
Возвращение домой оказалось медленным и интересным – по пути туда Марина не вглядывалась в пейзажи, а тут крутила головой, разглядывая зимние леса и незнакомые контуры городов. Она выходила на перрон, купила пирожков с картошкой и толстую бабу на чайник, приценивалась к хрустальному сервизу, но брать не стала – зачем? Даже поклонник завелся – отставной капитан рыболовецкого судна из Мурманска. Чем ему приглянулась скромная женщина – бог весть, но ухаживал он красиво: подавал руку и подавал пальто, приносил чай в серебристых подстаканниках, подливал туда толику коньяку из фляжки, угощал дорогими конфетами и сетовал на тяготы быта холостяка. Заинтригованная Марина расспрашивала его о штормах и бурях, тяготах корабельной службы, охотно внимала моряцким байкам пополам с приукрашенными историями. Но давать телефон или адрес наотрез отказалась. Менять жизнь она больше не хотела.
В родном городе ничего не изменилось. По-прежнему уныло пустел старый ДК, толкались у универсама бабы с немудрящим товаром – вареньем, яблоками, вязаными носками. Ветер гулял вдоль ветшающих улиц, молодежь уезжала за лучшей жизнью, старики понемногу перекочевывали на кладбище. У Горбаткиных дома остались отец с матерью, колченогая бабка, пронзительно вопящая по ночам, и тихий дурачок сын – по утрам он выходил во двор кормить уличных котиков и перешептывался с ними на своем языке. У Степанычей умер железный старик Степан и допился до белой горячки старший из братьев, зато остальные исправно производили прозрачный «как слеза» продукт и продавали его жаждущим.
Садик закрылся – слишком мало детей в группах. Сбережений оставалось немного, но вскоре пришла неожиданная радость – сын, который до этого отделывался редкими короткими письмами, начал присылать домой деньги. По тому, как суммы росли, Марина судила о его благополучии – кажется жизнь у мальчика вполне наладилась. Когда он приехал сам, то оказался шокирован – скудость! Нищета! Гребаное убожество! Поехали ко мне, мать, поживешь по-людски на старости лет, места хватит!
Чтобы не обижать мальчика, Марина отправилась с ним в Москву. Полюбовалась роскошной квартирой, полежала в горячей ванне с пузырьками со всех сторон, поспала на огромной мягкой кровати. Посидела в ресторане, поковыряла несъедобные блюда, попросила борща и картошки с сосисками, чем шокировала метрдотеля. Подруга сына, большегрудая, ярко накрашенная и совершенно неприлично одетая, лезла из кожи вон, чтобы угодить свекрови и в конце концов завоевала приязнь пожилой женщины – видать любит, ежели так пластается. Внуков бы поскорее! Хватило недели сытой жизни, потом Марина запросилась домой и упросила сына отпустить ее с богом. Отказалась от дорогих подарков, модной одежды, новой квартиры – будь счастлив и мне этого хватит!
Больше Марина из города не выезжала. Жизнь ее вошла в размеренную неспешную колею одинокого человека. Ежедневные хлопоты, походы в магазин, на базар, на почту и в поликлинику, уборка по пятницам, баня по воскресеньям. Книжки из городской библиотеки, страшные фильмы по телевизору, который наконец-то появился в доме. И море, море. Теперь на берегу стоял аккуратный навес, красовался белый шезлонг и рядом маленький столик. Чужаков не появлялось уже очень давно, беспокоиться о вещах не приходилось.
Иногда Марина добиралась до Сан-Риоля, бродила по улицам с корзинкой, полной цветов или красивых ракушек. Птичий щебет незнакомого языка забавлял ее, длинные платья женщин и кружевные чепчики на завитых головках просто очаровали, тяжелые кареты казались куда красивее неуклюжих автомобилей. За пару монет можно было получить теплую булочку, присыпанную сахарной пудрой, и жевать ее прямо на пирсе, еще за одну монетку проворный мальчишка наливал стакан ледяной воды с листиком мяты и каплей кислого сока. В бесчисленных лавочках продавали невиданные вещи – маски африканских божков, медную посуду с причудливыми узорами, резные шахматы из слоновой кости, музыкальные шкатулки с балеринами и наездницами, стеклянные шары, полные снежных блесток. На площадях давали представления бродячие акробаты, играли на аккордеонах и саксофонах уличные музыканты, танцевали со своими дамами моряки в ослепительно синих мундирах. И сама Марина, поглядывая в витрины, видела себя другой – худощавой, улыбчивой пожилой женщиной, а не пыльной старухой.
Как-то в витрине детского магазина она углядела игрушку – белый фрегат с парусами алого шелка и крохотными матросами, расставленными по палубе, красовался среди толстых кукол и пирамид кубиков. Затем увидала и мастерицу – большеглазую девушку в заношенном платьице и ситцевой выгоревшей косынке. В больших глазах, сияющих со смуглого личика, читалось ожидание необычайной судьбы. Прослезившись, Марина следила, как незнакомка исчезает в переулке, как касаются грубых булыжников маленькие босые ноги. Вскоре встретился и капитан – сероглазый красавец договаривался о чем-то с уличным скрипачом, тот чесал потный живот и посмеивался: капитан женится!
Тогда Марина снесла меняле шкатулку с разрозненными монетами, получила взамен горсть серебряных талеров и оделась как горожанка – туфли на деревянной подошве, клетчатое платье с панталончиками и нижней юбкой, отделанной яркой тесьмой, кружевной чепчик, миленькие перчатки, легкий суконный плащ. Она прошлась по городу как своя – посидела в кафе, послушала разговоры – чужой язык, как южный ветер понемногу вползал ей в сердце. На площади играли вальсы, смеялись над прохожими серые чайки, в порту гудел единственный пароход – над «углежогом» смеялись настоящие моряки, те, кто умеет поднимать паруса и выходить один на один с бурей. Откуда-то сладко пахло тропическими цветами, переговаривались пестрые попугайчики, смеялись разряженные девчонки, постукивали по булыжникам каблуками. Сказка кончилась, осталась страница со скучными цифрами и непонятными надписями, следом картонка обложки и все. Лишь море никуда не девалось.
На следующий день она услыхала звонок. Упитанный лысенький новый русский топтался на пороге, выглядел одновременно виноватым и требовательным. В полуденном свете Марина видела его особенно четко – капельки пота на блестящей макушке, толстая золотая цепь обвивает шею, шелковая рубашка обтягивает богатые телеса, на здоровенных пальцах правой руки вытатуировано по букве – Л.Е.Н.А. и трогательное сердечко со стрелочкой на большом.
- Тут такое дело, мамаша. Невеста моя смерть как хочет в этом доме пожить – ремонт сделать, полы-потолки, бла-бла. Наказала – пока не куплю, в ЗАГС не пойдет. В детстве, мля, она здесь пожила и так ей полюбилась халупа, что хоть убей.
Посмотрев в блеклые карие глазки Марина поняла – убьет. Виновато посмотрит в пол, поуговаривает для приличия и убьет, если ему отказать. Новый русский откашлялся и продолжил:
- Любые деньги, мля, наказала платить, и чтобы вежливо, по-людски, мля. А я чо? Баба просит, мужик делает. Сколько за хату хочешь, мамаша?
- Невесту Леночкой зовут?
- Есть такое.
- Сколько дадите, столько и захочу. Только одно условие – для гарантии деньги брату переведите. Согласны?
Новый русский поскреб в потном затылке, мучительно размышляя. Потом озвучил неприлично большую на взгляд Марины сумму. Они сели в машину – шикарную тачку с кондиционером и пахнущими кожей сиденьями, поехали к нотариусу, следом в единственный в городе банк переводить деньги. Довольный, что дело решилось легко, покупатель болтал ерунду про какой-то товар из Вологды и паразита Рамика, который рамсы попутал, про свадебное путешествие в Грецию, про наследников, которых непременно нарожает будущая жена. Марина его не слушала. Она попросила остановить у почтамта и отправилась звонить по межгороду. Повезло застать сына дома, мальчик даже не рассердился неурочному звонку. И минут десять терпеливо выслушивал расспросы и восклицания матери, лишь потом заторопился – дела.
Марина вернулась домой пешком, попетляла немного по жарким улицам, выстланным коврами тополиного пуха. Кое-где виднелись выгоревшие круги – не иначе, мальчишки баловались, бросали на белое зажженные спички. Подле универсама продавали свежую землянику, подле роддома счастливый папаша старательно выводил на асфальте «спасибо за дочь» и мамашки в халатиках пялились на него из окон. Через улицу Ленина прокатила веселая свадьба, водители напропалую гудели и перекрикивались, счастливая невеста высунулась в окошко и махала прохожим. Дом Культуры облепила стайка трудолюбивых рабочих – подновляли, красили, чинили выщербленные ступени, меняли отсырелые рамы. Две черные как ночь кошки развалились на солнышке во дворе, дремали, окруженные стайкой разномастных веселых котят. Бахнула тяжелая дверь, прохлада лестницы встретила последнюю жиличку старого дома. Степанычи выехали на днях, Горбаткины в прошлом месяце. Даже крысы сбежали прочь, даже ласточки вырастили птенцов и оставили гнездо на чердаке. Старый дом принадлежал ей, Марине.
Она прошлась по квартире, погладила стены, порадовалась, что не завела ни комнатных цветов, ни новой кошки. Чуть подумав, написала коротенькую записку и оставила ее на столе под тарелкой. Поглядела на лучистое колечко с голубым камнем – серебряный обруч давно врос в палец. Поклонилась на все четыре стороны и шагнула сквозь шершавую стену вперед, к морю. Сказать честно, был страх, что родная стихия отвергнет ее, но женщине и в этот раз повезло. Волны лениво набегали на камни. Им было жарко и воздуху было жарко и вода чуть слышно шипела, соприкасаясь с шершавыми спинами валунов. Пахло водорослями и йодом, откуда-то с гор долетал запах сладких белых цветов. Больше никто не стоял между Мариной и ее морем. И неважно, что алый парус оказался игрушкой в витрине. Зато осталась свобода и бескрайний колышущийся простор.
С трудом вытолкав лодку к воде, Марина села внутрь, оттолкнулась, подождала, пока волны подхватят непрочную скорлупку, и налегла на весла. Прошлое перестало иметь значение и будущего больше не существовало – только мокрое гладкое дерево под натруженными руками, только ветер в седых волосах и белые лепестки, принесенные с берега. Только секунда восхитительной, полной жизни. Вдыхая полной грудью соленый воздух, Марина не знала, куда понесет суденышко, но не сомневалась, что доплывет к верной цели. Ведь у всех морей один берег.
...В шуме ветра послышался торжествующий голос скрипки…

Оригинал и комментарии

Сопредседатель партии "За Правду", политолог Александр Казаков написал очень дельные замечания по поводу челябинского дела нацболов.
Наши юристы уже работают.
Но в целом мне хотелось бы отметить некоторую что ли неблагодарность и наших властей, и отдельно - наших спецслужб. Нацболы строили "русский мир", когда в России о нём ещё и речь не шла. И вот благодарность.

Александр Казаков /ФБ/
.
Захар Прилепин (Zakhar Prilepin) сказал о ситуации с нацболами в Челябинске, которых арестовали за продолжение деятельности запрещённой организации (НБП была запрещена Верховным судом в 2007 году). История негромкая, в публичном пространстве развивается в основном в пабликах Другой России.
Мы уже поручили нашему правозащитному проекту изучить ситуацию, но у меня уже сейчас есть несколько вопросов помимо юридических.

1. По поводу меры пресечения. Почему некоторым деятелям, убившим человека с отягчающими обстоятельствами, "прописывают" домашний арест, а пацанам, которые не нанесли никому реального ущерба, СИЗО? Мне это кажется, как минимум, нелогичным а как максимум, не справедливым решением.

2. И главное. С учётом того, что то, за что раньше сажали нацболов, потом сделало (и правильно сделало) наше государство - взять хотя бы историю с "захватом" маяка в Севастополе - надо вернуться к дискуссии о ГРАНИЦАХ МЕЖДУ ПОЛИТИКОЙ И ПОЛИЦИЕЙ. С привлечением всех заинтересованных сторон, от бывших нацболов до ФСБ. У нас в программе партии написано о том, что в публичном (и даже политическом) пространстве должны быть представлены ВСЕ точки зрения.

2.1. Вообще, я понимаю, что правоохранительные органы действуют по инструкциям.И это правильно, так как они призваны предотвратить возможности произвола. Но... надо периодически обновлять инструкции. Страна развивается, общество взрослеет и становится всё более сложным. Надо обновить инструкции, в частности, по поводу тех организаций, которые раньше воспринимались как противники государства, а сейчас?

3. И САМЫЙ ГЛАВНЫЙ вопрос. Почему откровенные русофобы, работающие на западные деньги и обслуживающие интересы государств - наших противников, спокойно живут в Москве, катаются по курортам, о них пишут статусные СМИ, а нацболов, которые всегда выступали за продвижение интересов России, сделали преступниками? Это, на самом деле, к вопросу о прекращении гражданской войны в головах, о чём тоже написано в нашей программе. Если у людей разные представления о будущем нашей страны, то это повод для общественной дискуссии, а не для репрессий. Это дело политики, а не полиции. Разумеется, такой подход не касается предателей интересов России, вроде Навального. Но именно они у нас оказались неприкосновенными, а нацболов (и не только их) мочит государство со всей силы.

Вам не кажется, друзья, что тут какой-то сущностный перекос, и в политике, и в работе правоохранительных органов?
Партия #ЗаПравду, во всяком случае, готова начать по этому поводу публичную дискуссию.

Оригинал и комментарии

Итого в следующую субботу, 13 июня с 14-00 объявляем первую посткарантинную игротеку. Приоритет - манчкин, если наберутся желающие - преф, можно тащить и какие-нить свои настолки. В меню скорее всего пироги и пирожки, может сезонные ягоды. Если с погодой повезет, можно засесть во дворе или в парке на прудах. Если не повезет или будет лень идти - дома.
Большая просьба - приходить здоровыми, без температуры и прочая :)

Оригинал и комментарии

Для продолжения 06'92 решил покопаться в теме газовых пистолетов в означенном году. Потому как сцену вошедшую в первую книгу я наблюдал уже в 1993 году. А ну как окажется, что на момент описываемых событий ничего в обороте не было. Ну, упоминаний "Айсберга" в 1992 году я не нашёл, зато наткнулся на прелюбопытнейшую статью:

Газета "Коммерсантъ" №36 от 16.11.1992 (приводится с сокращениями - убраны абзацы про газовые баллончики и законодательные инициативы)

Последний абзац - это просто блеск )

"Какое оружие выбрать?

Газовый пистолет почти в законе

      9 ноября Борис Ельцин подписал Указ "О специальных средствах самообороны, снаряженных веществами слезоточивого и раздражающего действия". Указ, несмотря на подготовительную деятельность милиционеров, оказался для них неожиданным. По экспертным оценкам, на разработку инструкций и правил приобретения, хранения и использования этих спецсредств, а иначе говоря, газового оружия, уйдет не менее 5 месяцев. В этот срок не включено принятие Закона об оружии, слушание которого перенесено с декабря на январь-февраль (без закона полноценное действие указа невозможно.) Однако оружие в стране уже продается. Где и почем? На эти вопросы отвечает обзор Ъ.

Что почем

      В СНГ ажиотажный спрос на газовые пистолеты и револьверы, по-видимому, сохранится по крайней мере до момента принятия Закона об оружии, но лишь в том случае, если закон легализует пользование огнестрельным оружием. Если этого не произойдет, газовое оружие станет еще популярнее.

      С потребительской точки зрения имеющиеся на рынке СНГ газовые пистолеты и револьверы можно разделить на следующие категории (цены взяты из каталогов Германии).

      1. Высококачественное дорогое тяжелое оружие, представляющее интерес для состоятельных господ, которые заботятся о своей безопасности, но не желают связываться с боевым оружием (до DM520).

      FN Browning GPDA — четырнадцатизарядный пистолет (DM200--260, масса 700 г,);

      Reck Miami 92 — десятизарядный пистолет (DM280, 1150 г);

      Rohm 735 — девятизарядный пистолет (DM230--290, 850 г);

      Rohm RG 69 — шестизарядный револьвер (DM300, 700 г);

      ME 9 Mini P.A. — семизарядный пистолет (DM300--370, 960 г);

      Еrma EGR 77 — шестизарядный револьвер (DM520, 1000 г).

      2. Дешевое оружие — до DM110, более (Германия) или менее (Италия) высокого качества: немецкие автоматические пистолеты Rohm RG 600, RG 300, RG 3, Luger M 15, M 88 и итальянские револьверы Jaguar, Olympic 6.

      3. Легкое оружие для женщин — пистолет Reck G 5 (DM 100), двуствольный пистолет Twi-Nine Derringer (DM 235), шестизарядный револьвер Uma-Lady (DM200--300).

      4. Оружие среднего класса, сочетающее высокое качество и умеренные цены: семизарядный пистолет Walter PPK (DM200, 570 г), девятизарядный пистолет Geco 1910 (DM155, масса 500 г), шестизарядный револьвер Luger M 90 CS (DM169, 625 г).

Убийцы тоже плачут

      Некоторые приобретают газовое оружие, чтобы переделать его под боевой патрон. C этой целью высверливается перегородка, находящаяся внутри ствола, и подбирается подходящий по калибру патрон (к пистолетам калибра 9 мм, к примеру, подходят заряды от ПМ). По данным МВД России, подобная переделка чаще всего заканчивается плачевно для самих владельцев оружия: в подавляющем большинстве случаев оно выполнено из материалов, уступающих по прочности оружейной стали, из-за чего от пользования боевыми патронами ствол просто разрывается, тем самым нанося ущерб (материальный и физический) своему владельцу.

Кто дальше

      Цены, указанные в каталогах, зависят от калибра, дистанции поражения и материала, из которого изготовлена модель (модели из оружейной стали дороже моделей из силумина). По наблюдениям экспертов Ъ, различия моделей по дистанции поражения не носят принципиального характера: у короткоствольных пистолетов типа BROWNING (8 мм) он равен 8 м, у длинноствольных — до 16 м. Что касается револьверов (9 мм), то вне зависимости от модели и длины ствола дистанция составляет около 30 м.

      По субъективному мнению экспертов Ъ, лучше приобретать пистолет с ударно-спусковым механизмом двойного действия типа Luger 88 (8 мм, DM280) — первый выстрел производится без предварительного взвода курка.

Как продавать

      Продавцам оружия для получения прибыли рекомендуется обращать внимание клиентов при выборе оружия и определении цены на "громкость" выстрела и наличие выброса пламени из ствола. Последний эффект обеспечивается присутствием в заряде добавки элементарной поваренной соли (NaCl), но может, тем не менее, привести к увеличению цены в 1,5 раза.

      Проблемы при выборе газового пистолета или револьвера возникают на этапе выяснения, что же в патроне: слезоточивый газ (CS, CN) или нервно-паралитический. Суть в том, что нервно-паралитический газ является средством смертельного действия. Установление факта его нахождения в патронах, которыми заряжен пистолет (револьвер), приводит к уголовной ответственности по ст. 226 ч. 2 УК России ("незаконное изготовление, приобретение, хранение, перевозка или сбыт сильнодействующих и ядовитых веществ"; лишение свободы до 3 лет). Как показывает практика, газовый патрон можно зарядить любым отравляющим веществом. В то же время промышленное производство патронов с "паралитиком" во всем мире ведется только по спецзаказам (как правило, от государственных ведомств) и небольшими партиями. Эта проблема актуальна и для баллончиков.

      Цены упомянутых выше моделей на московском рынке, как правило, завышены минимум на DM60--70. По сведениям Ъ, сейчас многие модели пистолетов и револьверов открыто продаются в операционном зале РТСБ. Например, пистолет RECK Mod. Perfecta (8 мм) стоит $105; WALTHER Mod. PPK (8 мм, из силумина) — $180.

      Эксперты Ъ в связи с указом прогнозируют резкий скачок цен на газовые "пушки". Еще летом мафиозные круги, занимающиеся продажей газового оружия, устроили "пробу сил", резко взвинтив цены на газовые пистолеты. Кроме того, ожидается появление на рынке монополистов. По мнению экспертов Ъ, ими станут люди, которые торгуют оружием уже не один год и оптовыми партиями (до указа — небольшими по 20--30 стволов). Они уже как минимум полгода готовились к появлению разрешительного документа от Ельцина.

      Связь с такими людьми (имена — коммерческая тайна) скупщики держат по следующим номерам телефонов: (095) 127-85-56, 291-25-72 (Юра), 287-70-21, 946-51-06, 276-70-08,947-25-00.

А. Б."

Оригинал и комментарии

Взял да написал рассказ, действие которого происходит где-то в 2060 году и в котором из 8 миллиардов жителей Земли осталось только 5 миллиардов, причем процесс отнюдь не закончен. А то что это за безобразие: в большом романе "Звездная пирамида" мы с Димой Байкаловым не убили ни одного персонажа! Непорядок.

Оригинал и комментарии

Halflight. Полусвет, полутьма, сумерки - промежуток между днем и ночью, время, когда на охоту выходят призраки. Маленькая - даже для инди-проекта - хоррор-игра, проходится часа за два-три. С учетом поиска предметов для истинной концовки, может, подольше.



Тайвань, 1940-е годы, маленькая деревня, мальчик Ся-Шэн (Xi-Sheng) отправляется на поиски своего младшего брата Му-Шэна (Mu-Sheng), который пошел поиграть со своим бамбуковым аэропланом и не вернулся к обеду. Но стоит Ся-Шэну ступить за порог дома, как начинает твориться что-то странное. Деревня пропитана вечными сумерками, как клубничным сиропом, привычные вещи обретают странные черты и искажаются - словно бы во сне, собеседники исчезают, как только отвернешься, а из-за проволочной сетки и колючего мрака наблюдают чьи-то голодные глаза. Представьте себе Spirited Away gone horribly wrong and kinda dark - получится, пожалуй, очень близко; Миядзаки вообще умеет в эту потустороннюю жуть, только очень осторожно ее касается.



Паззлы-загадки в игре довольно простые, основная задача, это, конечно, найти те самые спрятанные предметы-записки, проливающие свет на "а что тут, собственно, вообще происходит". Jump-scares даже для нервного, как тушканчик, автора, немного, можно сказать, что и нет - хоррор там вообще не в этом. В случае смерти Ся-Шэн возрождается мгновенно, там же, где и был, никаких сейвлоадов. Правда, и ручных сохранений нет, только авто - но, с другой стороны, на два-три часа геймплея...



Примечательно, что в Стиме у игры оценки Mixed. Стим-разум довольно гуманен, это не рутрекер, и он редко ставит оценки ниже Mostly Positive, а чтобы найти игру с Negative, надо очень постараться. Так что Mixed обычно обозначает диапазон от "весьма посредственно" до "ну ужас, но не ужас-ужас-ужас". Только в случае Halflight причины другие. Игру заминусовали - насколько я понимаю, игроки с материкового Китая, - за то, что персонажи-китайцы там местами говорят по-японски. Насколько я ориентируюсь в языках, а ориентируюсь я плохо - в озвучке слышен салат из китайско-японских слов, что вполне возможно при смешении диалектов, тем более в эпоху оккупации Тайваня Японией. И в любом случае это не повод минусовать действительно очень интересный и нестандартный проект. В скольких проектах про Восточную Европу из славянских слов в лучшем случае можно услышать "Tovarisch", и то с акцентом?



История же очень атмосферная и жутковатая. Тем, кто любит страшные сказки, должно понравиться.

Оригинал и комментарии

Был.

Оригинал и комментарии

Очень большое и серьёзное интервью по всем актуальным вопросам. В том числе про то, кто "за мной стоит".

https://eanews.ru/news/zakhar-prilepin-putin-ustal-ot-vsego-proiskhodyashchego_23-06-2020

Оригинал и комментарии

ПРОСМОТРЕНО

Хищные птицы: Потрясающая история Харли Квинн (Birds of Prey: And the Fantabulous Emancipation of One Harley Quinn, США, 2020). Очень недотянуто. Не могу сказать, что история Харли — это очень богатый материал, сама по себе она персонаж искусственный и не лучший во вселенной Бэтмена; кроме того, после “Джокера” все новые фильмы в этой вселенной воспринимаются уже не так. Но всё равно получилось тускло. Слишком ненатуральный, слишком игровой персонаж, и слишком всё комедийно и рвано. По сути, единственный интересный персонаж — это Охотница, но это потому что я неровно дышу к Мэри Элизабет Уинстэд (я бы посмотрел спин-офф о ней). В остальном на один просмотр для фанатов. 4/10.
Правосудие Спенсера (Spenser Confidential, США, 2020). Марк Уолберг — это такой парень, который снимается в рядовом посредственном кино в ролях хороших парней. Ну вот очередной штампованный боевик про хорошего парня, которого несправедливо обидели, и он такой вышел из тюрьмы, где сидел не за что, ну и навёл справедливость с помощью бывшей жены, качка-придурка и деда из комиссии по надзору. Смотреть скучно, спасибо, штук 100 таких фильмов мы уже видели. 2/10.
Вторжение (Россия, 2019). Я написал, огромный, в двух частях обзор этого весьма посредственного, если не сказать хуже, фильма, и не вижу смысла повторяться: https://nostradamvs.livejournal.com/589093.html. Оценка — 2/10.
Мой шпион (My spy, США, 2020). Не ждал совершенно ничего, но оказалось очень мило и местами очень смешно. Полная неспособность Баутисты играть оказалась тут к месту: он играет каменного безэмоционального мужика, из которого с некоторым трудом выжимаются какие-то эмоции к концу истории. Ну собственно так и должно быть. Хотя сюжет в целом банален — ЦРУшники следят за домом жены погибшего торговца секретными материалами в надежде на то, что за данными явится его братан, уж совсем законченный уголовник. И походу дела шпион сдруживается с дочерью торговца и влюбляется в его жену. На один раз для семейного просмотра — отлично (а сцена, где девочка выходит на балконы, вообще угар). 7/10.
Зима (Россия, 2018). Довольно рядовой фильм о человеке, который в принципе всё потерял, и которого в жизни “Зима”, и гопники, случайно убивающие его отца, немного не рассчитывают на то, что терять-то уже герою нечего и им точно будет плохо. Снято довольно атмосферно и если бы не банальность сюжета, могло бы даже пахнуть Балабановым, есть такие намеренно подвешенные элементы. Но не дотянули. Намеренной слезодавилкой в виде погибшей дочери (на меня по понятным причинам действует эмоционально, но разумом я понимаю, что такое много где видел, и у Быкова, например), слишком картонным главным бандитом, “данилобагровским” обрезом. Не плохо и не хорошо. Нормально. 5/10.
Спутник (Россия, 2020). А вот прямо на удивление хорошо. Полнометражный режиссёрский дебют Егора Абраменко можно считать удачным — постановка прямо отличная, и даже очень посредственные актёры, коих в фильме прилично, играют к месту и удачно, то есть по сути вшиты режиссёров в свои роли. И Акиньшина отличная, и даже Фёдоров, который никого, кроме себя, играть не умеет. Сюжет прост: космонавт “привозит” из полёта инопланетного симбионта, и армейские не очень понимают, что с этим делать, тем более симбионт жрёт людей. Но всё это достаточно психологично; очень хорошо прописаны диалоги; логичные повороты сюжета; качественные съёмки и, как ни странно, очень достоверный симбионт. Минус, конечно, в том, что русские сценаристы в 100% случаев заваливают финал, и тут не исключение — финальная разборка получилась смятой и дублирующей предыдущую (где симбионт убивает солдат), плюс непонятно, по каким признакам Таня понимает, что симбионта не отделить, и как симбионт выжил, ну и ещё там 100 вопросов. Но в сумме внезапно зачёт. 7/10.
Тайлер Рейк: Операция по спасению (Extraction, США, 2020). И ещё один режиссёрский дебют — Сэма Харгрейва, одного из крутейших постановщиков трюков в Голливуде (“Голодные игры”, “Мстители”, “Пираты Карибского моря” и так далее). В этом и проблема фильма: он целиком состоит из совершенно однообразных перестрелок, драк и погонь. Притянутая за уши линия с умершим ребёнком главного героя — штамп, а больше ничего личного в фильме и нет, остальное — просто демонстрация способностей Харгрева как руководителя каскадёрской команды. Не надо больше, Сэм, ставь лучше трюки. Снимать фильмы — не твоё. 3/10.

Подраздел ДАУ

ДАУ. Нора мама (DAU. Nora Mother, Германия-Украина-Великобритания-Россия, 2020). Продолжаем смотреть “Дау”, и мне продолжает нравится. Правда, мне не нравится Курентзис (в “Наташе” и “Вырождении” его не было) — это связано с тем, что все остальные играют сами себя мент мента, а физик физика. Курентзис же — такой же непрофессиональный актёр, как и прочие — вынужден играть персонажа, и выходит у него так себе. В остальном же “Нора мама” — это фильм, предназначенный для повышения любви к родителям. К концу думаешь: какие же они хорошие в сравнению вот с этой вот вроде как любящей мамой, которая приехала к Норе и с ногами и руками полезла в её жизнь с Дау. 7/10.
ДАУ. Три дня (DAU. Three Days, Германия-Украина-Великобритания-Россия, 2020). Занятно смотреть большую часть фильма на греческом языке без перевода, но это концепт (да, я могу посмотреть и с переводом, но мне захотелось так). И знаете, на самом деле не очень важно, что говорят герои. Потому что прекрасно понятно, что говорят герои. Что крошечный глоток юношеской романтики, пришедший к сорокалетнему герою, вступает в конфликт с осточертевшим бытом. Что эта романтика сперва такая же нерешительная, как будто героям по 16 лет, и так и должно быть. И она заканчивается так, как и должна, сожалением сидящего в пустом коридоре своей жизни человека. 8/10.
ДАУ. Катя Таня (DAU. Katya Tanya, Германия-Украина-Великобритания-Россия, 2020). Хорошая и грустная история о Кате (Таня в данном случае — лишь появляющийся ближе к концу очередной инструмент воздействия на Катю). Библиотекарша Катя никак не может найти “своего” человека — то Дау, то Трифонов, то ещё кто-то третий, то ещё кто-то, а потом Катя, и гэбэшники мерзотного вида (надо сказать, что гэбэшники у Хржановского получились великолепными везде, и веришь ты в эту их великолепную мерзотность совершенно безотчётно), и Катя ищет, ищет и, конечно, никогда не найдёт. 8/10.
ДАУ. Никита Таня (DAU. Nikita Tanya, Германия-Украина-Великобритания-Россия, 2020). А вот и первый фильм из “Дау”, который мне не понравился — самый слабый из виденных. Его проблема в том, что весь фильм Никита Некрасов (кстати, реально очень крутой и известный физик, в “Википедии” есть) ведёт мутные, однообразные и вымученные разговоры с женой, причём разговоры на одну и ту же тему. “Дау” в целом фильм разговорный, но в этих разговорах всегда есть поразительные повороты, эмоции, переливы, перегибы — посмотрите хотя бы на диалоги Наташи и Оли в “Наташе”. А тут бесконечный монолог Некрасова о том, что он хочет трахать не только жену, но и кого-нибудь ещё. К 30-й минуте начинает надоедать, к 60-й радуешься, что фильм всего полтора часа. 3/10.
ДАУ. Смелые люди (DAU. Brave People, Германия-Украина-Великобритания-Россия, 2020). Занимательная история про слабохарактерного, но при этом принципиального немолодого физика Лосева, который дико боится, но всё-таки не идёт на сделку с ГБ, а потом дико боится, но всё-таки заставляет себя встать на защиту молодой жены. И то, и то он делает слабо, с плачем, с нытьём, но делает, в то время как значительно более сильные люди — не могут. В центре сюжета — репрессивный механизм, аресты, страх и тьма, но в целом они в центре всего “Дау”, так что “Смелых людей” можно в какой-то мере назвать квинтэссенцией происходящего. Нейтрально, 5/10.

Оригинал и комментарии

Новая. К 22 июня.

Оригинал и комментарии

Друзья, а нет ли у кого-нить желания поиграть в манчкин или преферанс? Окончательно одурела от карантина, хочу общества. Могу обеспечить бутербродами и вкусняшками и посидим в парке :)

Оригинал и комментарии

Очень тронула девушка. Прекрасно прочитала. Замерев, слушал. Обычно мне не нравится, как читают. Почти всегда. Включу и тут же выключу: стыдно как-то. А тут все интонации к месту. Надо же.

Оригинал и комментарии