ЖЖ Топ-50 постов сегодня
Недавние тренды рунета
нейроинтертекстуальность от vinah
Вот лучше не писать ничего про умирание в этом прекрасном месте - сегодня в два часа тридцать минут дня, когда я продолжала читать книжку Оливера Сакса про глухих людей, зависнув на пассаже про то, что обретающие заново речь как средство коммуникации прежде отрезанные от мира (и лишенные языка) дети всматривались в учебники своих слышащих сиблингов с трагической завистью и тоской - они как будто понимали и знали, что написанное - ключ к коммуникации с миром, но постичь это не было никакой возможности ("он старался копировать буквы алфавита, выцарапывая их пером, точно зная, что они обладают какой-то таинственной силой, но не имея возможности придать им хоть какое-то значение") - и в этот момент я вдруг поняла, что смотрю на буквы точно так же - они обладали силой и я понимала, что они несут в себе значение, но оно как будто ломалось по дороге. Несешь, несешь значение - и проливаешь по дороге, как воду из простреленного ведра.
Первое время я не понимала, что происходит, настолько это не было похоже ни на что. Я попробовала полистать ленту Фейсбука, решив, что я немножко перегрузилась книгой - но там было то же самое - буквы как будто бы мерцали и постоянно перепрыгивали с места на место, и не складывались в слова, а если и складывались - слова воспринимались визуально, но на пути к превращению в значение размывались, терялись и истаивали, как вода. Я снова взяла книгу, налила себе чаю, вышла на веранду (надеюсь, что это не повторится, когда я это пишу - но мне важно это записать, раз уж я нахожусь там же, где это писал Оливер Сакс, в роли всего, о чем он писал - я и автор, и предмет, согласитесь, это редкая ситуация), продолжила читать книгу - и заметила, что это все-таки не исчезает.
Я минут семь, наверное, пыталась отрицать очевидное и не верила в то, что это происходит - но да, это происходило, у меня отключилось восприятие письменного текста. Мне сложно это описать из нынешней моей прекрасной, замечательной реальности слов и символов, в которой я сейчас снова (ура) нахожусь, но это было именно так - как будто в процессе восприятия где-то на полпути слова как визуальные образы пережало - как жгутом - и они не шли дальше в ту область мозга, которая отвечает за понимание и обработку. Текст выглядел как некая рябь, ничего не доходило - я не могла поверить в происходящее (и потеряла много драгоценного времени). Только когда я раз в сотый уставилась на страницу, не понимая, как так может быть - я вижу текст, но не понимаю значения - я поняла, что со мной происходит какая-то неврологическая херня, и я бросилась к зеркалу для диагностики - действительно, лицо мое было фрагментированным и перемешанным, один глаз пропал.
Я выдохнула: мигрень с аурой! Я ее всегда диагностирую по своему отражению в зеркале и его распаду. Всего это случалось со мной в жизни шесть раз - каждый я помню слишком хорошо, потому что это одни из самых неприятных переживаний в жизни (возникают они, как правило, на почве сильнейшего стресса, иногда позитивного, переизбытка впечатлений, магнитных бурь, резкой смены погоды и некоего спускового триггера, часто какой-то фразы или слова, после которого мир рассыпается на части - чтобы случился приступ, совпасть должны все эти факторы одновременно, это важно) - это был седьмой. Начинались мигрени по-разному, чаще всего со зрительных и речевых нарушений (вспышки, сияния, затемнения, выпадения полей зрения, перемешивание визуальных сигналов в кашу и картины Филонова и Пикассо) - но так они не начинались еще никогда. Это было что-то совсем новенькое и поэтому очень страшное. К счастью, у меня была одна таблетка суматриптана (я всегда таскаю ее с собой, хотя последний приступ был в 2016 году в мае), я выпила ее, пока еще могла нормально видеть (я знала, что зрение распадется скоро и даже собственные руки увидеть будет тяжеловато), также закинулась аспирином и полтаблеткой адельфана, снижающего давление и риск инсульта (да, мне всегда страшно, что это инсульт), поулыбалась в зеркало - видела я плохо, но улыбка была симметричной, я даже ощупала ее пальцами. Стало очень страшно: я одна в домике в лесу, где нет связи. Если это мигрень, то она пройдет. А если нет?
Чертова аура длилась больше получаса, тогда я решила пойти в библиотеку, потому что там люди и жизнь! Когда я брела через лес, аура дошла до момента с короной, это называется мерцательная скотома - чертова корона в сумеречном октябрьском лесу в пелене дождя и тумана в резкую жару в плюс 25 была полноценным Линчем, так страшно мне не было никогда. Хотя я обрадовалась немного, ура, корона, после короны обычно отпускает, она финальная вишенка этого ада. Ну и если корона - то не инсульт точно. Также я почти забыла английский и общалась, как пьяная (в библиотеке я ненавязчиво спросила пару человек, есть ли у них таблетки от мигрени - мне не столько таблетки были нужны, сколько было важно зафиксировать недомогание: если я выключусь, рассудила я, люди уже будут знать, как эта херня начиналась) - у меня были в наличии слова, но отключило синтаксис и умение располагать слова в предложении, я общалась просто понятиями. Но это уже мелочи.
В библиотеке я полежала еще минут сорок, пока аура не прошла, и по правой стороне шеи не разлилась чугунная, обжигающая боль - вниз, до кончиков пальцев руки. Мир все еще был бумажный и тонкий, как промокший китайский фонарик. Видимо, не в этот раз, поняла я, и пошла обратно в студию - боль выносима, но это обезъязычивание всякий раз ужасно травмирующий опыт: ты понимаешь, что даже когда мозг перестает трактовать входящие сигналы, ты все равно остаешься, это все равно - ты. Но при этом за пределами мозга тебя нет и быть не может. Такое жесткое, пустое и холодное напоминание о том, что сознание не равно личности, язык не равен присутствию, бытие не равно мышлению, и выпасть из здесь-и-сейчас очень легко и быстро.
Ну что ж, зато интертекстуальность как перформативная практика состоялась на отличненько - меня срубил приступ жесточайшей мигрени с аурой ИМЕННО в том самом месте, где Оливер Сакс написал книжку про жесточайшие мигрени с аурой - и срубил именно в процессе чтения ДРУГОЙ книжки Оливера Сакса, которую он тоже написал в этом самом месте.
Да, кажется, я все-таки живу в том мире, который я описываю.
Первое время я не понимала, что происходит, настолько это не было похоже ни на что. Я попробовала полистать ленту Фейсбука, решив, что я немножко перегрузилась книгой - но там было то же самое - буквы как будто бы мерцали и постоянно перепрыгивали с места на место, и не складывались в слова, а если и складывались - слова воспринимались визуально, но на пути к превращению в значение размывались, терялись и истаивали, как вода. Я снова взяла книгу, налила себе чаю, вышла на веранду (надеюсь, что это не повторится, когда я это пишу - но мне важно это записать, раз уж я нахожусь там же, где это писал Оливер Сакс, в роли всего, о чем он писал - я и автор, и предмет, согласитесь, это редкая ситуация), продолжила читать книгу - и заметила, что это все-таки не исчезает.
Я минут семь, наверное, пыталась отрицать очевидное и не верила в то, что это происходит - но да, это происходило, у меня отключилось восприятие письменного текста. Мне сложно это описать из нынешней моей прекрасной, замечательной реальности слов и символов, в которой я сейчас снова (ура) нахожусь, но это было именно так - как будто в процессе восприятия где-то на полпути слова как визуальные образы пережало - как жгутом - и они не шли дальше в ту область мозга, которая отвечает за понимание и обработку. Текст выглядел как некая рябь, ничего не доходило - я не могла поверить в происходящее (и потеряла много драгоценного времени). Только когда я раз в сотый уставилась на страницу, не понимая, как так может быть - я вижу текст, но не понимаю значения - я поняла, что со мной происходит какая-то неврологическая херня, и я бросилась к зеркалу для диагностики - действительно, лицо мое было фрагментированным и перемешанным, один глаз пропал.
Я выдохнула: мигрень с аурой! Я ее всегда диагностирую по своему отражению в зеркале и его распаду. Всего это случалось со мной в жизни шесть раз - каждый я помню слишком хорошо, потому что это одни из самых неприятных переживаний в жизни (возникают они, как правило, на почве сильнейшего стресса, иногда позитивного, переизбытка впечатлений, магнитных бурь, резкой смены погоды и некоего спускового триггера, часто какой-то фразы или слова, после которого мир рассыпается на части - чтобы случился приступ, совпасть должны все эти факторы одновременно, это важно) - это был седьмой. Начинались мигрени по-разному, чаще всего со зрительных и речевых нарушений (вспышки, сияния, затемнения, выпадения полей зрения, перемешивание визуальных сигналов в кашу и картины Филонова и Пикассо) - но так они не начинались еще никогда. Это было что-то совсем новенькое и поэтому очень страшное. К счастью, у меня была одна таблетка суматриптана (я всегда таскаю ее с собой, хотя последний приступ был в 2016 году в мае), я выпила ее, пока еще могла нормально видеть (я знала, что зрение распадется скоро и даже собственные руки увидеть будет тяжеловато), также закинулась аспирином и полтаблеткой адельфана, снижающего давление и риск инсульта (да, мне всегда страшно, что это инсульт), поулыбалась в зеркало - видела я плохо, но улыбка была симметричной, я даже ощупала ее пальцами. Стало очень страшно: я одна в домике в лесу, где нет связи. Если это мигрень, то она пройдет. А если нет?
Чертова аура длилась больше получаса, тогда я решила пойти в библиотеку, потому что там люди и жизнь! Когда я брела через лес, аура дошла до момента с короной, это называется мерцательная скотома - чертова корона в сумеречном октябрьском лесу в пелене дождя и тумана в резкую жару в плюс 25 была полноценным Линчем, так страшно мне не было никогда. Хотя я обрадовалась немного, ура, корона, после короны обычно отпускает, она финальная вишенка этого ада. Ну и если корона - то не инсульт точно. Также я почти забыла английский и общалась, как пьяная (в библиотеке я ненавязчиво спросила пару человек, есть ли у них таблетки от мигрени - мне не столько таблетки были нужны, сколько было важно зафиксировать недомогание: если я выключусь, рассудила я, люди уже будут знать, как эта херня начиналась) - у меня были в наличии слова, но отключило синтаксис и умение располагать слова в предложении, я общалась просто понятиями. Но это уже мелочи.
В библиотеке я полежала еще минут сорок, пока аура не прошла, и по правой стороне шеи не разлилась чугунная, обжигающая боль - вниз, до кончиков пальцев руки. Мир все еще был бумажный и тонкий, как промокший китайский фонарик. Видимо, не в этот раз, поняла я, и пошла обратно в студию - боль выносима, но это обезъязычивание всякий раз ужасно травмирующий опыт: ты понимаешь, что даже когда мозг перестает трактовать входящие сигналы, ты все равно остаешься, это все равно - ты. Но при этом за пределами мозга тебя нет и быть не может. Такое жесткое, пустое и холодное напоминание о том, что сознание не равно личности, язык не равен присутствию, бытие не равно мышлению, и выпасть из здесь-и-сейчас очень легко и быстро.
Ну что ж, зато интертекстуальность как перформативная практика состоялась на отличненько - меня срубил приступ жесточайшей мигрени с аурой ИМЕННО в том самом месте, где Оливер Сакс написал книжку про жесточайшие мигрени с аурой - и срубил именно в процессе чтения ДРУГОЙ книжки Оливера Сакса, которую он тоже написал в этом самом месте.
Да, кажется, я все-таки живу в том мире, который я описываю.
Оригинал и комментарии
Как тут не вспомнить Задорнова? от lemming-drover
Жена показала задачку из ЕГЭ по математике. Она начинается так: "В шляпе у фокусника 100 кроликов: белые, синие и зеленые..." Я не фанат отряда зайцеобразных, но, по-моему, тут есть о чем задуматься Обществу защиты животных. Красить кроликов нехорошо. Даже па Пасху.
А у писателя Николая Задорнова (отца Михаила) я, кажется, нашел ляп в романе "Цунами". Для стрельбы из пушек на фрегате "Диана" там употребляются пальники, как будто речь идет о корабельной артиллерии самого начала 19 века. Должны были употребляться замки пистолетного типа, только не со спусковым крючком, а с веревочкой. Что и показано адекватно в старом фильме "Адмирал Нахимов".
А у писателя Николая Задорнова (отца Михаила) я, кажется, нашел ляп в романе "Цунами". Для стрельбы из пушек на фрегате "Диана" там употребляются пальники, как будто речь идет о корабельной артиллерии самого начала 19 века. Должны были употребляться замки пистолетного типа, только не со спусковым крючком, а с веревочкой. Что и показано адекватно в старом фильме "Адмирал Нахимов".
Оригинал и комментарии
перечитывая классику от clear-text
СТРЁМНЫЕ ЗАТЕИ
Светлым июньским вечером по берегу Большого Царскосельского пруда шел господин лет шестидесяти, то есть не такой уж старый. Но по шагу, по лицу и одежде видно было – как следует поживший и даже прожившийся. Оно и верно: огромную родительскую квартиру в «Доме Бенуа» на Каменноостровском проспекте он задорого продал и купил меньшую, но в хорошем месте, на Ждановке. Дачу в Комарове потом тоже продал. Полученные деньги тратил просто так, на жизнь. Неделю назад, обтираясь полотенцем после душа и глядя на свой худой, но уже дряблый живот, он вдруг ощутил буквальный смысл слова «проел». Как будто бы вживую увидел анфиладу с лепным потолком, ореховый кабинет, вид из окна во двор; увидел также старую дачу на просторном участке соснового леса, где в углу был маленький совсем ахматовский прудок с тиной, которая на парчу похожа. И все это пошлейшим образом превратилось в еду, одежду, квартплату, летний отдых, скромную машину – то есть не бог весть в какие роскошества, потому что зарабатывать как следует Николай Алексеевич – так звали этого господина – не умел, как-то не вышло у него научиться. Наверное, сказалось детство в шестикомнатной квартире, в самом важном доме Петербурга, где живали Киров и Шостакович.
Теперь же Николай Алексеевич затеял продавать свою квартиру на Ждановке и покупать жилье в городе Пушкине. Он рассчитывал выручить некоторую существенную разницу, чтоб хватило еще лет на пятнадцать скромной, но достойной жизни – а там уж поглядим. А во-вторых, квартира в Царском Селе – это само по себе очень элегантно. Хорошо звучит.
Поговорив с продавцом и обговорив некоторые детали сделки, он решил пройтись по парку.
Со скамейки его громко окликнули на «ты».
Это был его примерно ровесник, мужчина лысый и полноватый, в отличие от подтянутого Николая Алексеевича с короткой, но плотной седой стрижкой
«Ванька! Так это ты?» - узнал Николай Алексеевич, присмотревшись.
«А то!»
Николай Алексеевич сел рядом и сказал:
«Да, давно не виделись… Лет пятнадцать, небось?»
«Небось двадцать два!»
«И ведь правда! – вздохнул Николай Алексеевич, оглядев старого приятеля. Тот был одет весьма прилично, и главное – туфли дорогие и новые. По туфлям видно человека. – Как ты, что ты?»
«Если одним словом, то уезжаю», - сказал тот.
Николай Алексеевич вопросительно поднял брови. Иван Сергеевич объяснил, что едет в Германию. Вместе с женой. Навсегда, извините. К родному сыну. Сын там уже давно имеет гражданство, а вот теперь и он сам все оформил. Гуд бай, Россия, о!
«Ясно. Вот и попрощались. Двадцать два года не виделись, а вот ведь как совпало! Интересная штука жизнь, - сказал Николай Алексеевич и добавил: - У меня тоже дети уже давно в Европе».
Он ждал, что Иван Сергеевич станет его расспрашивать, как у него дела, и уже готовился что-то складное и солидное рассказать, но тот вздохнул и сказал:
«Пятого июля самолет. А приехал я сюда, милый мой Коленька, и в самом деле попрощаться. Только не с тобой, ясное дело, откуда ж я знал, что ты подвернешься. Живешь тут, что ли?»
«Нет. Собираюсь купить что-то загородное…»
«Попрощаться с одной чудесной, самой лучшей в моей жизни женщиной…»
«Ого! Ну, расскажи!»
«И в твоей жизни тоже, полагаю! – мрачно сказал Иван Сергеевич. – Дачу Кочубея помнишь? Вон там, - и он мотнул головой назад и вправо. – Угол Парковой и Радищева. Или забыл?».
***
Помнил ли Николай Алексеевич дачу Кочубея! Дело было в девяносто шестом, они приехали на конференцию. Он сам был питерский, поэтому вполне мог ездить сюда на электричке, но все-таки удобнее было жить вместе со всеми. Дача Кочубея – когда-то это была на самом деле дача. Точнее, маленький дворец какого-то придворного человека, а сейчас – гостиница с обслуживанием конференций и семинаров. Их с Иваном поселили в одном двухкроватном номере. Иван был из Москвы, неустанный рассказчик анекдотов – бывало, даже утомлял этим, особенно за обедом – но, судя по его докладу, хороший специалист и вообще умница. Почти подружились. Но потом почти поссорились.
Там на рецепции была девушка, Надя ее звали, удивительно красивая, черноволосая и большеглазая, с полукруглыми персидскими бровями, темно-вишневым ртом и маленькими ушками. У нее была длинная шея, высокая грудь и тонкие руки с темным пушком выше запястий. Совсем юная, только окончила гостиничное училище, куда она пошла после восьмого класса. Она все это рассказала Николаю, он любовался ею и облизывался в сердце своем – ему, кстати, было тридцать шесть! В два раза старше! – но тут сбоку возник Иван, сосед и приятель. Стал шутить, рассказывать анекдоты, все более фривольные с каждым разом. Надя вспыхивала, хохотала, взмахивала своей красивой рукой, а Иван все сильнее наваливался на стойку рецепции, приближал к ней лицо – так что Николай отошел в сторону и пошел по своим делам. Сначала на заседание секции, а потом пройтись по парку.
На ужине Иван наклонился к нему, взял за рукав и шепотом попросил его «пойти погулять где-нибудь». Потому что он с этой Надей уже условился. Николай помрачнел. Иван предложил договориться о номере на одну ночь. Что он даже заплатит, чтоб другу было где переночевать. «Вот и договорись сам для себя, а меня не вытуривай!» «Эх ты, друг называется!» - упрекнул Иван. Объяснять, что никакой он ему не друг, а всего лишь номинальный коллега и сосед по номеру – у Николая не было сил. Он мрачно кивнул, забрал из номера зонтик, и пошел гулять.
Была серо-белая июньская ночь. Калитка в парк была открыта. Редкие мужские и женские фигуры двигались вдоль пруда в безмолвном тумане. Николай сел на скамейку, раскинул руки, вообразил себе, как Иван обнимает Надю, и вдруг понял, что он в нее сильно, тяжело и ревниво влюблен. Слова любви сами шептались в его голове. «Ты моя прекрасная, ты моя чудесная, зачем же ты?». Он чуть не заснул от бессилия. А может, и на самом деле задремал. Очнулся, посмотрел на часы. Шесть тридцать утра.
Вернулся в гостиницу. На рецепции сидела Надя. Она вздрогнула и опустила глаза. Он подошел, увидел ее поспешно приглаженные волосы, протянул руку, поправил прядку:
«Экие у тебя петухи торчат! Ай-ай-ай!»
«А что такого? – она посмотрела ему в глаза. – Я знаю, что вы знаете. Ну и пожалуйста. Я взрослый самостоятельный человек. Я взрослая свободная женщина, ясно вам?»
«Слушай, взрослая женщина, - сказал он, доставая из кармана бумажник. – А выпиши-ка ты мне номер, одноместный, с хорошей кроватью, за наличный расчет. А то у вас тут такие койки, все пружины дыбом…»
«Пожалуйста, - сказала она. – Сейчас. Паспорт давайте… Ладно, не надо, я данные с той карточки перепишу. На сколько вам?»
«До конца заезда».
«Платим сейчас или при выезде?»
«Да один черт! – зашептал Николай, схватив ее за руку, притянув к себе, целуя ее пальцы и запястье. – Я люблю тебя, девочка, чудо мое. Мне наплевать, что ты только что была с этим другом… Я тебя обожаю. Ты прекрасная. Ты красивая. Ты смелая. Он анекдотики травит, а я тебя люблю. Ты хоть знаешь, что это слово значит?»
Он зашел к ней за стойку рецепции, обнял. Целуя ее шею, плечи, грудь и ниже, опустился перед ней на колени. Уткнулся лицом в низ ее живота, заскрежетал зубами: «люблю!».
Потом поднялся. Сказал:
«Ключ! Пойдем!»
«Через час, - шепнула она, подавая ему ключ. – У меня в восемь смена кончается».
Через день Иван сказал ему на обеде:
«Вот ты на меня дуешься, а ведь это я должен обижаться. А вот я не обижаюсь! Больше того скажу: я ее сегодня утром встретил и… и все у нас было хорошо. Мне кажется, я ее люблю. Почти как ты. Или даже сильнее. Но неважно. Да, а теперь, значит, твоя очередь. Все честно. Но я вот думаю: чего это мы с тобой в очереди стоим? Это скучно. Давай попробуем, выражаясь по-ученому, не сукцессивно, а симультанно, а? Молодые красивые мужики, чего нам друг друга стесняться? А она вообще потрясающая. Давай у тебя в номере? У тебя же кровать большая-пребольшая, она мне сказала».
«Она сказала?» - изумился Николай
«Да, да, да, она сказала!» - покивал Иван.
«Какие-то у тебя стрёмные затеи».
«Я с ней договорюсь, - сказал Иван. – Ты, главное, сам не стремайся. Нормальные затеи. Тебе понравится. Уверяю. Или ты что, первый раз будешь, ээээ… в коллективе?».
«Да нет, ты что! - сказал Николай. – Сто раз! Давай, жду с нетерпением».
Ну, конечно, не сто раз, но раз десять уж точно. Но все эти разы были по пьяному делу с какими-то шлюшками, но вот так, чтобы с девушкой, в которую он искренне и нежно влюбился… Ужас. Но, наверное, судьба.
***
«Ну и как, попрощался?» - спросил Николай Алексеевич.
«Да. Взглянул на забор, на окна. Конечно, не заходил. Что я, сумасшедший? Может, она там и не работает вовсе. Мне просто нужно было в последний раз увидеть этот дом. Мне скоро шестьдесят, друг мой дорогой. У меня много было всего. Был мал, был велик, и бабы меня любили, и я их. Но это была самая лучшая женщина в моей жизни. Всем – смехом своим, радостью, взглядом, голосом, телом своим бесподобным, и даже тем, что она нам с тобой, прости за выражение, одновременно в одной постели давала. Давала нам свою нежную ласку и любовь, - уточнил он. – А ты уж, наверное, забыл ее?»
Николай Алексеевич вместо ответа сказал:
«А ты, брат, лирик!»
«Подвезти до города? – спросил Иван Сергеевич, поднимаясь со скамейки. – Меня шофер ждет. Тут, два шага, у пассажа».
«Спасибо! Не надо. Ну, удачи тебе в Неметчине. Erfolg!»
«Danke!» - они коротко обнялись.
***
На рецепции сидела темноволосая, чернобровая красивая женщина, похожая на цыганку, с темным пушком на верхней губе и вдоль щек, с большими грудями под красной кофточкой.
«Давно здесь работаете?» - спросил он.
«Давно, Николай Алексеевич!»
«Надежда! Ты? - сказал он, в упор глядя на нее. - Сколько лет мы не видались?»
«Двадцать два года, Николай Алексеевич. Мне сейчас ровно сорок, а вам под шестьдесят, думаю?»
«Вроде этого. Боже мой, как странно! Ты замужем?»
«Нет. И не была».
«Почему? При такой красоте замуж не вышла?»
«Не могла я этого сделать. Помните, как я вас любила?».
«Мы же на “ты”!»
«Вас обоих, - сказала она. – Тебя и Ваню. Ивана Сергеевича, кажется. Так его звали?»
«Так, так, - сказал он, покраснев и нахмурясь. – Все проходит, моя хорошая. Любовь и молодость, всё!»
«У кого как, - сказала она. – Молодость у всех проходит, а любовь – другое дело».
«Но не могла же ты меня… то есть нас… любить всю жизнь?»
«Значит, могла. А как вы ужасно меня бросили!»
«Как?» - спросил он.
«Просто уехали, и всё. Чмокнули в щечку, и навсегда… Я вам отдала - нет, не молодость и красоту! Я вам свою душу, свой стыд и совесть отдала, я же с вами двоими в одной кровати, разве забыли? Одному так, другому этак, да под тихую музыку. Что мне после этого было делать? Блядью я стать не смогла, честной женой и матерью – не захотела. Как я мужу и детям в глаза бы смотрела, когда у меня в голове только вы? Как вы меня вдвоем уласкиваете…»
«Ну, прости меня. Простила?».
«Нет. Простить не смогу. У меня не было ничего лучше вас. А вы меня в щечку чмокнули и уехали».
Николай Алексеевич посмотрел на нее и строго сказал:
«Одно тебе скажу: и я не был счастлив в жизни. Жена бросила меня еще обидней, чем я тебя. Телеграмму из Франции прислала, и не вернулась. Детей обожал! А сын вышел негодяй, наглец, а второй всё себя ищет, в Индию ездит, дурачок с рюкзачком… Думаю, что и я потерял в тебе самое дорогое, что имел в жизни».
Она вышла из-за стойки. Он поцеловал ей руку:
«Прощай. А Ваня уехал в Германию, навсегда».
Когда он ехал в электричке, он смотрел в окно и хмуро думал: «Она была чудесная, волшебная, невероятная. Проклятый Ванька! Но что было бы, если бы я остался с нею? Если бы мы остались с нею? Жить втроем? Слишком стрёмные затеи. Но даже если Ваньку совсем вычеркнуть и забыть… Допустим, нет никакого Ивана Сергеевича! Ну и что? Она – не администратор в «Даче Кочубея», а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей? Нет, нет».
И закрывая глаза, качал головой, прекрасно понимая, что он сейчас цитирует Бунина, а на самом деле у него не было никакого «дома» в семейно-светском смысле, и жены никогда не было, и детей не было тоже.
Светлым июньским вечером по берегу Большого Царскосельского пруда шел господин лет шестидесяти, то есть не такой уж старый. Но по шагу, по лицу и одежде видно было – как следует поживший и даже прожившийся. Оно и верно: огромную родительскую квартиру в «Доме Бенуа» на Каменноостровском проспекте он задорого продал и купил меньшую, но в хорошем месте, на Ждановке. Дачу в Комарове потом тоже продал. Полученные деньги тратил просто так, на жизнь. Неделю назад, обтираясь полотенцем после душа и глядя на свой худой, но уже дряблый живот, он вдруг ощутил буквальный смысл слова «проел». Как будто бы вживую увидел анфиладу с лепным потолком, ореховый кабинет, вид из окна во двор; увидел также старую дачу на просторном участке соснового леса, где в углу был маленький совсем ахматовский прудок с тиной, которая на парчу похожа. И все это пошлейшим образом превратилось в еду, одежду, квартплату, летний отдых, скромную машину – то есть не бог весть в какие роскошества, потому что зарабатывать как следует Николай Алексеевич – так звали этого господина – не умел, как-то не вышло у него научиться. Наверное, сказалось детство в шестикомнатной квартире, в самом важном доме Петербурга, где живали Киров и Шостакович.
Теперь же Николай Алексеевич затеял продавать свою квартиру на Ждановке и покупать жилье в городе Пушкине. Он рассчитывал выручить некоторую существенную разницу, чтоб хватило еще лет на пятнадцать скромной, но достойной жизни – а там уж поглядим. А во-вторых, квартира в Царском Селе – это само по себе очень элегантно. Хорошо звучит.
Поговорив с продавцом и обговорив некоторые детали сделки, он решил пройтись по парку.
Со скамейки его громко окликнули на «ты».
Это был его примерно ровесник, мужчина лысый и полноватый, в отличие от подтянутого Николая Алексеевича с короткой, но плотной седой стрижкой
«Ванька! Так это ты?» - узнал Николай Алексеевич, присмотревшись.
«А то!»
Николай Алексеевич сел рядом и сказал:
«Да, давно не виделись… Лет пятнадцать, небось?»
«Небось двадцать два!»
«И ведь правда! – вздохнул Николай Алексеевич, оглядев старого приятеля. Тот был одет весьма прилично, и главное – туфли дорогие и новые. По туфлям видно человека. – Как ты, что ты?»
«Если одним словом, то уезжаю», - сказал тот.
Николай Алексеевич вопросительно поднял брови. Иван Сергеевич объяснил, что едет в Германию. Вместе с женой. Навсегда, извините. К родному сыну. Сын там уже давно имеет гражданство, а вот теперь и он сам все оформил. Гуд бай, Россия, о!
«Ясно. Вот и попрощались. Двадцать два года не виделись, а вот ведь как совпало! Интересная штука жизнь, - сказал Николай Алексеевич и добавил: - У меня тоже дети уже давно в Европе».
Он ждал, что Иван Сергеевич станет его расспрашивать, как у него дела, и уже готовился что-то складное и солидное рассказать, но тот вздохнул и сказал:
«Пятого июля самолет. А приехал я сюда, милый мой Коленька, и в самом деле попрощаться. Только не с тобой, ясное дело, откуда ж я знал, что ты подвернешься. Живешь тут, что ли?»
«Нет. Собираюсь купить что-то загородное…»
«Попрощаться с одной чудесной, самой лучшей в моей жизни женщиной…»
«Ого! Ну, расскажи!»
«И в твоей жизни тоже, полагаю! – мрачно сказал Иван Сергеевич. – Дачу Кочубея помнишь? Вон там, - и он мотнул головой назад и вправо. – Угол Парковой и Радищева. Или забыл?».
***
Помнил ли Николай Алексеевич дачу Кочубея! Дело было в девяносто шестом, они приехали на конференцию. Он сам был питерский, поэтому вполне мог ездить сюда на электричке, но все-таки удобнее было жить вместе со всеми. Дача Кочубея – когда-то это была на самом деле дача. Точнее, маленький дворец какого-то придворного человека, а сейчас – гостиница с обслуживанием конференций и семинаров. Их с Иваном поселили в одном двухкроватном номере. Иван был из Москвы, неустанный рассказчик анекдотов – бывало, даже утомлял этим, особенно за обедом – но, судя по его докладу, хороший специалист и вообще умница. Почти подружились. Но потом почти поссорились.
Там на рецепции была девушка, Надя ее звали, удивительно красивая, черноволосая и большеглазая, с полукруглыми персидскими бровями, темно-вишневым ртом и маленькими ушками. У нее была длинная шея, высокая грудь и тонкие руки с темным пушком выше запястий. Совсем юная, только окончила гостиничное училище, куда она пошла после восьмого класса. Она все это рассказала Николаю, он любовался ею и облизывался в сердце своем – ему, кстати, было тридцать шесть! В два раза старше! – но тут сбоку возник Иван, сосед и приятель. Стал шутить, рассказывать анекдоты, все более фривольные с каждым разом. Надя вспыхивала, хохотала, взмахивала своей красивой рукой, а Иван все сильнее наваливался на стойку рецепции, приближал к ней лицо – так что Николай отошел в сторону и пошел по своим делам. Сначала на заседание секции, а потом пройтись по парку.
На ужине Иван наклонился к нему, взял за рукав и шепотом попросил его «пойти погулять где-нибудь». Потому что он с этой Надей уже условился. Николай помрачнел. Иван предложил договориться о номере на одну ночь. Что он даже заплатит, чтоб другу было где переночевать. «Вот и договорись сам для себя, а меня не вытуривай!» «Эх ты, друг называется!» - упрекнул Иван. Объяснять, что никакой он ему не друг, а всего лишь номинальный коллега и сосед по номеру – у Николая не было сил. Он мрачно кивнул, забрал из номера зонтик, и пошел гулять.
Была серо-белая июньская ночь. Калитка в парк была открыта. Редкие мужские и женские фигуры двигались вдоль пруда в безмолвном тумане. Николай сел на скамейку, раскинул руки, вообразил себе, как Иван обнимает Надю, и вдруг понял, что он в нее сильно, тяжело и ревниво влюблен. Слова любви сами шептались в его голове. «Ты моя прекрасная, ты моя чудесная, зачем же ты?». Он чуть не заснул от бессилия. А может, и на самом деле задремал. Очнулся, посмотрел на часы. Шесть тридцать утра.
Вернулся в гостиницу. На рецепции сидела Надя. Она вздрогнула и опустила глаза. Он подошел, увидел ее поспешно приглаженные волосы, протянул руку, поправил прядку:
«Экие у тебя петухи торчат! Ай-ай-ай!»
«А что такого? – она посмотрела ему в глаза. – Я знаю, что вы знаете. Ну и пожалуйста. Я взрослый самостоятельный человек. Я взрослая свободная женщина, ясно вам?»
«Слушай, взрослая женщина, - сказал он, доставая из кармана бумажник. – А выпиши-ка ты мне номер, одноместный, с хорошей кроватью, за наличный расчет. А то у вас тут такие койки, все пружины дыбом…»
«Пожалуйста, - сказала она. – Сейчас. Паспорт давайте… Ладно, не надо, я данные с той карточки перепишу. На сколько вам?»
«До конца заезда».
«Платим сейчас или при выезде?»
«Да один черт! – зашептал Николай, схватив ее за руку, притянув к себе, целуя ее пальцы и запястье. – Я люблю тебя, девочка, чудо мое. Мне наплевать, что ты только что была с этим другом… Я тебя обожаю. Ты прекрасная. Ты красивая. Ты смелая. Он анекдотики травит, а я тебя люблю. Ты хоть знаешь, что это слово значит?»
Он зашел к ней за стойку рецепции, обнял. Целуя ее шею, плечи, грудь и ниже, опустился перед ней на колени. Уткнулся лицом в низ ее живота, заскрежетал зубами: «люблю!».
Потом поднялся. Сказал:
«Ключ! Пойдем!»
«Через час, - шепнула она, подавая ему ключ. – У меня в восемь смена кончается».
Через день Иван сказал ему на обеде:
«Вот ты на меня дуешься, а ведь это я должен обижаться. А вот я не обижаюсь! Больше того скажу: я ее сегодня утром встретил и… и все у нас было хорошо. Мне кажется, я ее люблю. Почти как ты. Или даже сильнее. Но неважно. Да, а теперь, значит, твоя очередь. Все честно. Но я вот думаю: чего это мы с тобой в очереди стоим? Это скучно. Давай попробуем, выражаясь по-ученому, не сукцессивно, а симультанно, а? Молодые красивые мужики, чего нам друг друга стесняться? А она вообще потрясающая. Давай у тебя в номере? У тебя же кровать большая-пребольшая, она мне сказала».
«Она сказала?» - изумился Николай
«Да, да, да, она сказала!» - покивал Иван.
«Какие-то у тебя стрёмные затеи».
«Я с ней договорюсь, - сказал Иван. – Ты, главное, сам не стремайся. Нормальные затеи. Тебе понравится. Уверяю. Или ты что, первый раз будешь, ээээ… в коллективе?».
«Да нет, ты что! - сказал Николай. – Сто раз! Давай, жду с нетерпением».
Ну, конечно, не сто раз, но раз десять уж точно. Но все эти разы были по пьяному делу с какими-то шлюшками, но вот так, чтобы с девушкой, в которую он искренне и нежно влюбился… Ужас. Но, наверное, судьба.
***
«Ну и как, попрощался?» - спросил Николай Алексеевич.
«Да. Взглянул на забор, на окна. Конечно, не заходил. Что я, сумасшедший? Может, она там и не работает вовсе. Мне просто нужно было в последний раз увидеть этот дом. Мне скоро шестьдесят, друг мой дорогой. У меня много было всего. Был мал, был велик, и бабы меня любили, и я их. Но это была самая лучшая женщина в моей жизни. Всем – смехом своим, радостью, взглядом, голосом, телом своим бесподобным, и даже тем, что она нам с тобой, прости за выражение, одновременно в одной постели давала. Давала нам свою нежную ласку и любовь, - уточнил он. – А ты уж, наверное, забыл ее?»
Николай Алексеевич вместо ответа сказал:
«А ты, брат, лирик!»
«Подвезти до города? – спросил Иван Сергеевич, поднимаясь со скамейки. – Меня шофер ждет. Тут, два шага, у пассажа».
«Спасибо! Не надо. Ну, удачи тебе в Неметчине. Erfolg!»
«Danke!» - они коротко обнялись.
***
На рецепции сидела темноволосая, чернобровая красивая женщина, похожая на цыганку, с темным пушком на верхней губе и вдоль щек, с большими грудями под красной кофточкой.
«Давно здесь работаете?» - спросил он.
«Давно, Николай Алексеевич!»
«Надежда! Ты? - сказал он, в упор глядя на нее. - Сколько лет мы не видались?»
«Двадцать два года, Николай Алексеевич. Мне сейчас ровно сорок, а вам под шестьдесят, думаю?»
«Вроде этого. Боже мой, как странно! Ты замужем?»
«Нет. И не была».
«Почему? При такой красоте замуж не вышла?»
«Не могла я этого сделать. Помните, как я вас любила?».
«Мы же на “ты”!»
«Вас обоих, - сказала она. – Тебя и Ваню. Ивана Сергеевича, кажется. Так его звали?»
«Так, так, - сказал он, покраснев и нахмурясь. – Все проходит, моя хорошая. Любовь и молодость, всё!»
«У кого как, - сказала она. – Молодость у всех проходит, а любовь – другое дело».
«Но не могла же ты меня… то есть нас… любить всю жизнь?»
«Значит, могла. А как вы ужасно меня бросили!»
«Как?» - спросил он.
«Просто уехали, и всё. Чмокнули в щечку, и навсегда… Я вам отдала - нет, не молодость и красоту! Я вам свою душу, свой стыд и совесть отдала, я же с вами двоими в одной кровати, разве забыли? Одному так, другому этак, да под тихую музыку. Что мне после этого было делать? Блядью я стать не смогла, честной женой и матерью – не захотела. Как я мужу и детям в глаза бы смотрела, когда у меня в голове только вы? Как вы меня вдвоем уласкиваете…»
«Ну, прости меня. Простила?».
«Нет. Простить не смогу. У меня не было ничего лучше вас. А вы меня в щечку чмокнули и уехали».
Николай Алексеевич посмотрел на нее и строго сказал:
«Одно тебе скажу: и я не был счастлив в жизни. Жена бросила меня еще обидней, чем я тебя. Телеграмму из Франции прислала, и не вернулась. Детей обожал! А сын вышел негодяй, наглец, а второй всё себя ищет, в Индию ездит, дурачок с рюкзачком… Думаю, что и я потерял в тебе самое дорогое, что имел в жизни».
Она вышла из-за стойки. Он поцеловал ей руку:
«Прощай. А Ваня уехал в Германию, навсегда».
Когда он ехал в электричке, он смотрел в окно и хмуро думал: «Она была чудесная, волшебная, невероятная. Проклятый Ванька! Но что было бы, если бы я остался с нею? Если бы мы остались с нею? Жить втроем? Слишком стрёмные затеи. Но даже если Ваньку совсем вычеркнуть и забыть… Допустим, нет никакого Ивана Сергеевича! Ну и что? Она – не администратор в «Даче Кочубея», а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей? Нет, нет».
И закрывая глаза, качал головой, прекрасно понимая, что он сейчас цитирует Бунина, а на самом деле у него не было никакого «дома» в семейно-светском смысле, и жены никогда не было, и детей не было тоже.
Оригинал и комментарии
Проблема новичка-3: "тусование" от dreamer-m
Помните условный фэнтези-народ из прошлого, у которого есть странный обычай socialize? Так вот, есть у него дальние соседи. Может, гномы такие странные, может гоблины, а может вастаки.
У этих странных гномов-вастаков есть особое представление о трёх возрастах. Согласно ему, собираться вместе без дела, а тем более тратить на это время регулярно - нормальное занятие для неженатого, бездетного и безденежного молодняка. Предполагается, что молодёжь собирается, когда старшие не припахивают её к чему-нибудь полезному вроде учёбы или неоплачиваемого труда. Собирается где бесплатно, от квартиры родственника до скверика у метро, вечерами или по ночам. И там кутит и флиртует, а также занимается всем, что вызывает беспокойство у нормального взрослого гнома-вастака(фехтованием на деревянных мечах или изучением неоязыческих практик), которое он различными способами объясняет. Иногда это называется «тусоваться».
В тот момент, когда у представителя такой молодёжи появляется наконец партнёр, ребёнок, а главное – заработок, данная культура предполагает полный отказ от «лишнего» общения ради безопасности этих трёх пунктов. Если вдруг у гнома-вастака есть лишние время и деньги, в которые он не пашет как сивка, он обычно делает следующее. Можно осторожно потратить их на развлечения ограниченной группой друзей (скажем, на троих), в строго закрытом формате. А можно потратить деньги на полезную прокачку себя (в зале, на тренингах, семинарах), а ещё лучше - своих детей. Когда гномы вастаки общаются между-собой, это обычно не очень похоже на расслабленный обмен новостями и взаимное почёсывание. Это обычно или разговоры о том, как всё на свете плохо (конкретика определяется в основном социальным слоем и родом занятий), или демонстрация готовности защищать партнёра, ребёнка и заработок. При этом, например, быть в толпе на народных гуляниях вполне прилично: это не предполагает контакта с окружающими, что подвергло бы опасности три культурные ценности.
Но и этот возраст не бесконечен. Когда гном-вастак стареет и слабеет, в некий момент общество признаёт, что далее участвовать в коллективной традиции «зарабатывай и защищай источник заработка» не обязательно. Если гном-вастак действительно прекращает это делать, он снова обретает право «тусоваться», хотя в отношении стариков это слово употребляется редко. Кутит он при этом существенно меньше, здоровье обычно не позволяет, но он имеет полное право посвящать время общению со сверстниками на скамейке в сквере (конкурируя за неё с молодёжью) или в очереди в поликлинику. Хотя такие пожилые вастаки нередко бывают агрессивны и тоже вызывают у нормальных взрослых вастаков беспокойство, неуместным подобное поведение не считается.
А теперь представьте, что некоторое количество представителей фэнтези-культуры, описанной в предыдущем посте, переехало волей судьбы к гномам-вастакам и попыталось удобно устроиться привычным способом: подобрать себе по 2-3 клуба для регулярного посещения.
Что при этом происходит?
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/416795.html. Please comment there using OpenID.
У этих странных гномов-вастаков есть особое представление о трёх возрастах. Согласно ему, собираться вместе без дела, а тем более тратить на это время регулярно - нормальное занятие для неженатого, бездетного и безденежного молодняка. Предполагается, что молодёжь собирается, когда старшие не припахивают её к чему-нибудь полезному вроде учёбы или неоплачиваемого труда. Собирается где бесплатно, от квартиры родственника до скверика у метро, вечерами или по ночам. И там кутит и флиртует, а также занимается всем, что вызывает беспокойство у нормального взрослого гнома-вастака(фехтованием на деревянных мечах или изучением неоязыческих практик), которое он различными способами объясняет. Иногда это называется «тусоваться».
В тот момент, когда у представителя такой молодёжи появляется наконец партнёр, ребёнок, а главное – заработок, данная культура предполагает полный отказ от «лишнего» общения ради безопасности этих трёх пунктов. Если вдруг у гнома-вастака есть лишние время и деньги, в которые он не пашет как сивка, он обычно делает следующее. Можно осторожно потратить их на развлечения ограниченной группой друзей (скажем, на троих), в строго закрытом формате. А можно потратить деньги на полезную прокачку себя (в зале, на тренингах, семинарах), а ещё лучше - своих детей. Когда гномы вастаки общаются между-собой, это обычно не очень похоже на расслабленный обмен новостями и взаимное почёсывание. Это обычно или разговоры о том, как всё на свете плохо (конкретика определяется в основном социальным слоем и родом занятий), или демонстрация готовности защищать партнёра, ребёнка и заработок. При этом, например, быть в толпе на народных гуляниях вполне прилично: это не предполагает контакта с окружающими, что подвергло бы опасности три культурные ценности.
Но и этот возраст не бесконечен. Когда гном-вастак стареет и слабеет, в некий момент общество признаёт, что далее участвовать в коллективной традиции «зарабатывай и защищай источник заработка» не обязательно. Если гном-вастак действительно прекращает это делать, он снова обретает право «тусоваться», хотя в отношении стариков это слово употребляется редко. Кутит он при этом существенно меньше, здоровье обычно не позволяет, но он имеет полное право посвящать время общению со сверстниками на скамейке в сквере (конкурируя за неё с молодёжью) или в очереди в поликлинику. Хотя такие пожилые вастаки нередко бывают агрессивны и тоже вызывают у нормальных взрослых вастаков беспокойство, неуместным подобное поведение не считается.
А теперь представьте, что некоторое количество представителей фэнтези-культуры, описанной в предыдущем посте, переехало волей судьбы к гномам-вастакам и попыталось удобно устроиться привычным способом: подобрать себе по 2-3 клуба для регулярного посещения.
Что при этом происходит?
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/416795.html. Please comment there using OpenID.
Оригинал и комментарии
Проблема новичка-3: socialize от dreamer-m
Не так давно коллега, занятый переводом одной игры, по случаю жаловался мне на сложности подбора перевода для слова socialize, обозначавшего в игре навык персонажа и одновременно действие, которое он с помощью этого навыка совершает. Других социальных навыков и действий, там тоже хватало, и важно было развести их максимально точно, чтобы по-русски сразу понятно было, о чём речь.
Кстати, сегодня день переводчика, так что поздравляю всех причастных
В общем, я ему тогда как переводчик переводчику посочувствовала и сказала, что проблема не в том, что у нас для слова socialize хорошего перевода нету, а в том, что у нас socialize нету.
Socialize у нас сложно не столько перевести, сколько объяснить.
Представьте себе условно-человеческое общество (можно фэнтезийно-эльфийское или полуросличье), где все по умолчанию уже много поколений практикуют примерно следующее. Есть специально выделенные места, где в урочное время по открытому объявлению собираются те, кто будет socialize по условиям, умеренно заданным местом и временем. Местом и временем в равной степени являются «паб вечером», «церковь в воскресенье», «скамеечки на сельской площади вечером» или «банкет без общего стола и почти без еды, но с возможностью походить по залу с бокалом в руках». Места, времена и форматы рассчитаны на разные социальные и возрастные группы, такие есть для всех групп, начиная с подростков, их часто - но не всегда, что сбивает столку иноземцев - называют «клубами». При этом ни один из форматов не является настолько закрытым, чтобы на нём не ожидали периодически видеть незнакомцев.
Эти места работают регулярно, и все их посещающие ожидают, что понравившийся socialize можно будет повторить примерно в том же формате - послезавтра или там через неделю. Обеспечением их работы часто занимаются отдельные люди и за плату, хотя бывают добровольно-энтузиастные схемы. Ключевое занятие приходящих (socialize) – это общаться друг с другом на темы нейтральные (природа-погода-как-там-наши-общие-знакомые?) и заданные клубом (здесь конкретный тип «клуба» и место действия определяют примерно всё); разумеется, в рамках разговора естественно могут всплывать вопросы работы, личных отношений - у кого что выплывет, но все углубления в тему происходят за рамками формата. Несмотря на разницу, в этих форматах есть всегда нечто общее: по умолчанию предполагается, что всем пришедшим хочется потусить в компании, получить поглаживание-одобрение и узнать, не происходит ли где вокруг что интересное, стоящее участия. То есть в целом, socialize - само по себе хорошо и ценно, для этого в рамках культуры не требуются дополнительные объяснения. "Все знают".
По умолчанию, все представители нашей фэнтезийной культуры включены в несколько таких клубов: самый интраверт, конечно, может попытаться обойтись одним, но в целом ожидается, что человек бывает хотя бы в двух-трёх разных местах, в зависимости от предпочтений и образа жизни. Ну, сами понимаете, в церковь с семьёй, в паб с соседями, да и с коллегами по работе хотя бы в боулинг… Обычно в процессе socialize человек узнаёт новости, особенно локальные, вчерне договаривается с мало- и средне-знакомыми о возможных совместных планах и мероприятиях, ну и вообще принюхивается к окружающей социальной среде. Если предпочтения или образ жизни меняются, переползти из клуба в клуб можно и даже нужно. Если переехал (обычно дело в нашей фэнтезийной культуре), то находишь ближайшие подходящие по стилю и смыслу клубы по месту нового проживания. Чему никто не удивляется, потому что все тоже переезжают, и нередко. Переехав, ты просто, придя в клуб, сигнализируешь, что ходил в такой же в Шире, а теперь думаешь перебраться в аналогичный брыльский, если всех всё устроит. Всем в рамках этой фэнтезийной культуры сказанное понятно. Вот ОТСУТСТВИЕ возможности так сделать - это непонятно, неудобно и, предположительно, временно.
За рамками данной фэнтезийной культуры это выглядит и называется не так. За её рамками попытка собраться в клубном режиме создаёт кучу вопросов, от «что это за секта?» до «а почему вход платный?» и «а чем эти люди в жизни занимаются, им что, делать нечего?».
Про подкладку в следующий раз говорить. Потому что у нас вместо socialize есть другие форматы общения, предполагающие более жёсткую половозрастную сегрегацию и организацию групп вокруг кормушек, а не вокруг socialize, плюс противопоставление потребности в комфорте потребности в зарабатывании денег и статуса… не, много будет, по порядку расскажу. Начиная с вымерших игр во дворе для детей, а также кухонь, скамеечек и поликлиник.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/416765.html. Please comment there using OpenID.
Кстати, сегодня день переводчика, так что поздравляю всех причастных
В общем, я ему тогда как переводчик переводчику посочувствовала и сказала, что проблема не в том, что у нас для слова socialize хорошего перевода нету, а в том, что у нас socialize нету.
Socialize у нас сложно не столько перевести, сколько объяснить.
Представьте себе условно-человеческое общество (можно фэнтезийно-эльфийское или полуросличье), где все по умолчанию уже много поколений практикуют примерно следующее. Есть специально выделенные места, где в урочное время по открытому объявлению собираются те, кто будет socialize по условиям, умеренно заданным местом и временем. Местом и временем в равной степени являются «паб вечером», «церковь в воскресенье», «скамеечки на сельской площади вечером» или «банкет без общего стола и почти без еды, но с возможностью походить по залу с бокалом в руках». Места, времена и форматы рассчитаны на разные социальные и возрастные группы, такие есть для всех групп, начиная с подростков, их часто - но не всегда, что сбивает столку иноземцев - называют «клубами». При этом ни один из форматов не является настолько закрытым, чтобы на нём не ожидали периодически видеть незнакомцев.
Эти места работают регулярно, и все их посещающие ожидают, что понравившийся socialize можно будет повторить примерно в том же формате - послезавтра или там через неделю. Обеспечением их работы часто занимаются отдельные люди и за плату, хотя бывают добровольно-энтузиастные схемы. Ключевое занятие приходящих (socialize) – это общаться друг с другом на темы нейтральные (природа-погода-как-там-наши-общие-знакомые?) и заданные клубом (здесь конкретный тип «клуба» и место действия определяют примерно всё); разумеется, в рамках разговора естественно могут всплывать вопросы работы, личных отношений - у кого что выплывет, но все углубления в тему происходят за рамками формата. Несмотря на разницу, в этих форматах есть всегда нечто общее: по умолчанию предполагается, что всем пришедшим хочется потусить в компании, получить поглаживание-одобрение и узнать, не происходит ли где вокруг что интересное, стоящее участия. То есть в целом, socialize - само по себе хорошо и ценно, для этого в рамках культуры не требуются дополнительные объяснения. "Все знают".
По умолчанию, все представители нашей фэнтезийной культуры включены в несколько таких клубов: самый интраверт, конечно, может попытаться обойтись одним, но в целом ожидается, что человек бывает хотя бы в двух-трёх разных местах, в зависимости от предпочтений и образа жизни. Ну, сами понимаете, в церковь с семьёй, в паб с соседями, да и с коллегами по работе хотя бы в боулинг… Обычно в процессе socialize человек узнаёт новости, особенно локальные, вчерне договаривается с мало- и средне-знакомыми о возможных совместных планах и мероприятиях, ну и вообще принюхивается к окружающей социальной среде. Если предпочтения или образ жизни меняются, переползти из клуба в клуб можно и даже нужно. Если переехал (обычно дело в нашей фэнтезийной культуре), то находишь ближайшие подходящие по стилю и смыслу клубы по месту нового проживания. Чему никто не удивляется, потому что все тоже переезжают, и нередко. Переехав, ты просто, придя в клуб, сигнализируешь, что ходил в такой же в Шире, а теперь думаешь перебраться в аналогичный брыльский, если всех всё устроит. Всем в рамках этой фэнтезийной культуры сказанное понятно. Вот ОТСУТСТВИЕ возможности так сделать - это непонятно, неудобно и, предположительно, временно.
За рамками данной фэнтезийной культуры это выглядит и называется не так. За её рамками попытка собраться в клубном режиме создаёт кучу вопросов, от «что это за секта?» до «а почему вход платный?» и «а чем эти люди в жизни занимаются, им что, делать нечего?».
Про подкладку в следующий раз говорить. Потому что у нас вместо socialize есть другие форматы общения, предполагающие более жёсткую половозрастную сегрегацию и организацию групп вокруг кормушек, а не вокруг socialize, плюс противопоставление потребности в комфорте потребности в зарабатывании денег и статуса… не, много будет, по порядку расскажу. Начиная с вымерших игр во дворе для детей, а также кухонь, скамеечек и поликлиник.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/416765.html. Please comment there using OpenID.
Оригинал и комментарии
воспоминание от clear-text
БЕЛОРУССКИЙ ВОКЗАЛ
Однажды в меня влюбилась красивая женщина.
С первого взгляда.
А я её обманул.
Дело было в 1988 году примерно. Она торговала в молочном магазине. Была такая «стекляшка» (то ли магазинчик, то ли павильончик) на задах дома номер 64 по улице Горького. Последний дом перед Тверской заставой, то есть площадью Белорусского вокзала. Сейчас номер у этого дома другой, потому что улицу Горького не только переименовали, но и разделили на две части, а сзади давно нет никакой «стекляшки», а стоят новые дома.
В этот магазинчик я почему-то зашел за сыром. Сыра, конечно, не было. Был творог в белых пластиковых колбасках, по 55 копеек, и еще какие-то молочные продукты. Я стоял и рассматривал прилавок, и то, что за прилавком, хотя там не было ничего, кроме стеклянной таблички с изречением Сервантеса про вежливость. Тогда это висело во многих торговых точках. Я не уходил, потому что нутром чуял – сыр есть. Есть здесь сыр! Я просто ждал, пока все уйдут, и я останусь с продавщицей наедине.
Она была красивая, чуть полноватая натуральная блондинка, в тонких золотых очках с минусовыми стеклами. На руках много золотых колец: на правой одно ажурное, другое с лиловым камешком, третье как бы мужское, с плоской печаткой, а на левой руке с красным камешком, и тонкое с брильянтиком рядом с толстым обручальным – но, граждане, на левой руке. Ей было не больше сорока, а мне – тридцать семь.
Когда, запихнув свои покупки в кошелки, ушла последняя тетка, я прошелся по пустому павильону, покосился в широкое окно на зеленые башенки и петушки Белорусского вокзала, потом подошел к прилавку и, заглянув в двоящиеся из-за сильных очков глаза продавщицы, спросил вполголоса:
«Сыр есть?»
«Приезжий, что ли?» - почему-то спросила она в ответ.
«Ну! - сказал я. - У нас там, - и я повел плечом в сторону вокзала, - сыр уж забыли, как он вообще на вкус».
«В Белоруссии-то?» - усомнилась она.
«Все в Москву гонят», - сказал я.
«Жизнь! – вздохнула она. – А как вообще-то жизнь?»
«В смысле?» - не понял я.
«Ну так, - вдруг засмущалась она. – Я просто так, вообще спросила. Не хочешь, не говори. Женатый?»
«Как видишь, – вздохнул я и показал кольцо на правой руке. – Разная жизнь, сама понимаешь…» - я тоже перешел на «ты».
«Это бывает! Это у всех так! - засмеялась она и полушепотом спросила: - “Российский” будешь?»
«А то!» - сказал я.
«Сколько возьмешь? Могу восемьсот грамм, не больше».
«Давай!» - обрадовался я.
Она взвесила мне сыр, завернула в серую с древесными прожилками бумагу, положила на прилавок и спросила:
«Надолго приехал, приезжий?»
«А что?», - сказал я, кладя на пластмассовую тарелку два рубля тридцать копеек, без сдачи.
«Ну что, что… - сказала она, смущенно улыбаясь. – А вот, например, что ты сегодня вечером делаешь?»
Я положил сыр в портфель и ответно вздохнул:
«Поезд у меня в семь пятнадцать… В Гродно».
«Ну и езжай, - сказала она, и голос ее дрогнул. – Езжай, угощай свою жену московским сыром!»
«Обиделась? – спросил я. – Возьми назад!»
Я решительно вытащил из портфеля брусок сыра и бросил его на прилавок.
«Раз так, не надо! – сказал я. – Деньги отдать не забудь!»
«Ну что ты, что ты, что ты! – она выскочила из-за прилавка, силком раскрыла мне портфель и запихнула туда сыр. – А ты еще приедешь?»
«Конечно, - сказал я. – Я же в командировки езжу, раз в полгода, а то и чаще».
«Зайдешь?» – спросила она, улыбнувшись.
«Конечно! – сказал я. – Обязательно!»
***
Лет пять я старался не ходить мимо этого места. Но потом все-таки решил зайти к ней. Там был забор, за забором стройка, и всё.
Однажды в меня влюбилась красивая женщина.
С первого взгляда.
А я её обманул.
Дело было в 1988 году примерно. Она торговала в молочном магазине. Была такая «стекляшка» (то ли магазинчик, то ли павильончик) на задах дома номер 64 по улице Горького. Последний дом перед Тверской заставой, то есть площадью Белорусского вокзала. Сейчас номер у этого дома другой, потому что улицу Горького не только переименовали, но и разделили на две части, а сзади давно нет никакой «стекляшки», а стоят новые дома.
В этот магазинчик я почему-то зашел за сыром. Сыра, конечно, не было. Был творог в белых пластиковых колбасках, по 55 копеек, и еще какие-то молочные продукты. Я стоял и рассматривал прилавок, и то, что за прилавком, хотя там не было ничего, кроме стеклянной таблички с изречением Сервантеса про вежливость. Тогда это висело во многих торговых точках. Я не уходил, потому что нутром чуял – сыр есть. Есть здесь сыр! Я просто ждал, пока все уйдут, и я останусь с продавщицей наедине.
Она была красивая, чуть полноватая натуральная блондинка, в тонких золотых очках с минусовыми стеклами. На руках много золотых колец: на правой одно ажурное, другое с лиловым камешком, третье как бы мужское, с плоской печаткой, а на левой руке с красным камешком, и тонкое с брильянтиком рядом с толстым обручальным – но, граждане, на левой руке. Ей было не больше сорока, а мне – тридцать семь.
Когда, запихнув свои покупки в кошелки, ушла последняя тетка, я прошелся по пустому павильону, покосился в широкое окно на зеленые башенки и петушки Белорусского вокзала, потом подошел к прилавку и, заглянув в двоящиеся из-за сильных очков глаза продавщицы, спросил вполголоса:
«Сыр есть?»
«Приезжий, что ли?» - почему-то спросила она в ответ.
«Ну! - сказал я. - У нас там, - и я повел плечом в сторону вокзала, - сыр уж забыли, как он вообще на вкус».
«В Белоруссии-то?» - усомнилась она.
«Все в Москву гонят», - сказал я.
«Жизнь! – вздохнула она. – А как вообще-то жизнь?»
«В смысле?» - не понял я.
«Ну так, - вдруг засмущалась она. – Я просто так, вообще спросила. Не хочешь, не говори. Женатый?»
«Как видишь, – вздохнул я и показал кольцо на правой руке. – Разная жизнь, сама понимаешь…» - я тоже перешел на «ты».
«Это бывает! Это у всех так! - засмеялась она и полушепотом спросила: - “Российский” будешь?»
«А то!» - сказал я.
«Сколько возьмешь? Могу восемьсот грамм, не больше».
«Давай!» - обрадовался я.
Она взвесила мне сыр, завернула в серую с древесными прожилками бумагу, положила на прилавок и спросила:
«Надолго приехал, приезжий?»
«А что?», - сказал я, кладя на пластмассовую тарелку два рубля тридцать копеек, без сдачи.
«Ну что, что… - сказала она, смущенно улыбаясь. – А вот, например, что ты сегодня вечером делаешь?»
Я положил сыр в портфель и ответно вздохнул:
«Поезд у меня в семь пятнадцать… В Гродно».
«Ну и езжай, - сказала она, и голос ее дрогнул. – Езжай, угощай свою жену московским сыром!»
«Обиделась? – спросил я. – Возьми назад!»
Я решительно вытащил из портфеля брусок сыра и бросил его на прилавок.
«Раз так, не надо! – сказал я. – Деньги отдать не забудь!»
«Ну что ты, что ты, что ты! – она выскочила из-за прилавка, силком раскрыла мне портфель и запихнула туда сыр. – А ты еще приедешь?»
«Конечно, - сказал я. – Я же в командировки езжу, раз в полгода, а то и чаще».
«Зайдешь?» – спросила она, улыбнувшись.
«Конечно! – сказал я. – Обязательно!»
***
Лет пять я старался не ходить мимо этого места. Но потом все-таки решил зайти к ней. Там был забор, за забором стройка, и всё.
Оригинал и комментарии
от clear-text
МАРТОВСКАЯ ИДА. ЧАСТЬ 2
Три дня композитор прожил в тумане воспоминаний об этом получасе, напрасно стараясь вытащить из памяти детали и подробности их первой поспешной близости. Жена Маша была в отъезде, слава богу. Она всегда простужалась в марте, сильно кашляла, поэтому он отправлял ее то во Францию, то в Грецию, пока не установится сухая весна. Он ждал, что Ида объявится. На четвертый день позвонил ей. «Аппарат абонента выключен». Еще через неделю Ида позвонила и сказала: «Нам надо встретиться». Он обрадовался, как влюбленный подросток.
Встретились в том же кафе. Легко поцеловав его в щеку, она сказала, взмахом руки отогнав официанта:
«Дело принимает забавный оборот!», - и протянула ему узкий белый конверт.
«Позволь я сначала закажу хотя бы кофе», - сказал он.
«Тебе конфузно перед официантом? - засмеялась она и крикнула в глубину зала: - Два эспрессо!»
На листе плотной чуть шероховатой бумаги было написано от руки, крепким и четким почерком:
«Милая Ида!
Как ты знаешь, полтора месяца назад я принял предложение стать вице-губернатором Н-ского края. Тем самым я стал «охраняемым лицом», и моя семья, то есть ты – тоже. Поэтому мне стало известно, где и с кем ты была 14 марта сего года с 16.50 до 18.30. С печалью уведомляю тебя, что я более не могу быть твоим мужем, и освобождаю тебя от всех сопутствующих супружеству обязательств. По денежным и прочим имущественным вопросам, если у тебя есть ко мне претензии, свяжись с моим поверенным, господином Цехановичем Адрианом Францевичем, его телефон есть у тебя в списке.
С искренним сожалением, когда-то весь твой – Петр».
Официант принес две чашечки кофе и два стакана холодной воды.
Композитор смял конверт и ощутил что-то твердое. Там было обручальное кольцо мужского размера. Он повертел его, увидел, что на внутренней стороне написано «Ида».
«Петрик очень хороший, - сказала Ида. – Но любит красивые жесты… - Она одним глотком, по-итальянски, выпила свою порцию эспрессо. – Я свободна, мой дорогой», - и снова, как в прошлый раз, бросила руки на стол.
Он поцеловал ее пальцы, все десять по очереди, и заметил, что на ней нет обручального кольца. Она погладила его по голове.
«Ты, наверное, рад, но растерян? - сказала она. – Ты мечтаешь на мне жениться, но думаешь: а как же Маша? Ты ведь ответственный мужчина, и это очень хорошо. Не волнуйся, Маша согласна».
«Что?!»
«Я слетала к ней на Родос. Она согласна за половину».
«Половину чего?» - растерянно спросил он.
«Всего, - объяснила Ида. – Половину всех вкладов и депозитов, половину авторских за песни сейчас и далее всегда. Не жадничай. Она заслужила. Опять же дети. Дача ей, квартира тебе. Вернее, нам с тобою. Допивай кофе, пойдем».
«Куда?»
«Как это куда? – Ида подняла брови. – К тебе домой. То есть к нам. И не думай, что связался с нищей разведенкой. Петрик не так богат, как кажется. Но он благороден и добр, почти как ты. Он выдаст мне нестыдную сумму. Уверена, что обойдемся без суда. Во всяком случае, если он, я примерно говорю, должен мне сто миллионов, а даст девяносто, я возьму и спасибо скажу, не стану воевать за остаток. Мне дороже наше с тобой спокойствие».
Композитору казалось, что слова Иды стучат по его голове как дождь по козырьку балкона на даче. На даче, которую он больше не увидит. Но тут же ему показалось смешно думать о даче, балконе, авторских и депозитах, когда перед ним сидит такая прекрасная совсем молодая женщина. Восхитительная женщина, которую он обожал и хотел уже пять лет. Или он только месяц назад убедил себя в этом? Но теперь уже неважно. Мартовская Ида пришла.
«Пойдем!» - сказал он, улыбаясь ее фиалковым глазам, и поднялся из-за стола.
Она вдруг обняла его наивно и сильно, и настойчиво прошептала: «Я люблю тебя. Люблю, люблю! Пойдем скорее, скорее домой!»
Композитор и Ида быстро и ловко уладили свои разводы и разделы имущества, отчасти сменили мебель в квартире, чтобы ничего не напоминало о Маше, и начали медленно разлюблять друг друга.
***
Композитору было неинтересно с Идой. Всего-то образования у нее было те самые дизайнерские курсы, на которые она ходила с Машей. Странно – девушка вроде бы из интеллигентной семьи, родители – потомственные гуманитарии, дома книги по всем стенам. Она, кстати, читала довольно много, но все это пролетало через нее, как через крупный дуршлаг, и зацеплялись только отдельные факты и словечки. Как вот это, про мартовские Иды, которые еще не пришли, не прошли… Слова вроде «конфузно», не «Петя», а «Петрик». Очень мило. А где высшее образование? Ах, да, конечно, девочка «ищет себя», ходит на курсы. Но его Маша оканчивала нормальный институт по строительной специальности, просто она всю жизнь – особенно жизнь с ним – интересовалась искусством, все время «брала курсы», как теперь выражаются, переводя напрямую с английского. То курсы истории средних веков, то акварели, то вот дизайна. И в конце концов устроилась в архитектурное бюро Мартынова, очень модное место, интересные заказы. И, кстати, неплохой заработок. Ида же вообще не работала ни дня. Как выскочила за своего Петрика в двадцать два года, так сразу и стала как бы типа «гранд-дамой». Но именно что «как бы» и «типа». Подруги, сплетни, пикники, трендовые кафе, показы мод, «пати» и «афтепати», тьфу. Говорить с ней было совершенно не о чем. Ну не о новом же меню в ресторане «Трильби»? Даже удивительно, что в ней нашла Маша. Ну да, молоденькая, ищет себя, тянется к старшей подруге…
Ида поняла, что композитору вообще ничего не интересно, кроме его песен и денег. Нежные и страстные слова, которые он так красиво плел в их первом разговоре, исчезли и более не повторялись. Да и песни, казалось ей – для него это такие маленькие кошелечки, из которых сыплются авторские. Он никогда не говорил про мелодию или слова, а только про то, какие певцы взяли и на каких площадках катают, и сколько с этого должно накапать. Как это пошло! Ее прежний муж был сначала брокер, потом инвестор, вот его пригласили в вице-губеры, ничего вроде бы особенного. Но он был в сто раз талантливее этого композитора. По-человечески, душевно талантливее. Кто знает, тот поймет, а кто не поймет – так идут они лесом… Композитор казался ей скупым. Особенно в дорогом ресторане, когда он угощал друзей, и выпендривался перед официантами, говоря «вы мои королевские замашки знаете», «расстелите-ка нам скатерть-самобранку» - в общем, притворялся этаким старинным русским купцом, кутящим напропалую, а в узеньких глазках его – Ида точно видела – горел огонек злости, как будто он спрашивал каждого из гостей: «Ну, когда ж тебя стыд возьмет на мои пить и есть? Когда ж ты, в ответ на мое «я угощаю» решительно скажешь «нет, давай пополам»? вот ведь оглоед, халявщик!». Ей становилось противно, даже аппетит пропадал. Тут не в комплексах дело, у нее своих денег было достаточно, Петрик ей при разводе хорошо отвалил. А когда она показывала ему новый пиджачок, он непременно спрашивал: «А почем?» и жмурился, и воздевал руки: «Да они с ума сошли!», хотя потом говорил: «Ты не подумай, мне не жалко, я в принципе говорю…» «На свои гуляю!» - возражала она, смеясь, и они целовались, но все равно было неприятно.
Секс у них был совсем никудышный. Началось с родинки. У Иды была очень большая темная выпуклая родинка внизу лобка, почти что на этом самом месте, слева. Она ходила к онкологу, он сказал, что опасности никакой нет, но удалять не советует. Композитор в первый раз в «Балчуге» ничего не заметил, потому что она отдалась ему под одеялом. Выгнала в ванную, разделась и легла под одеяло, и не позволила себя рассматривать потом. А дома уже пришлось, некуда деваться. Ида не могла забыть и простить его испуганно-брезгливый взгляд. Она все объяснила. Он даже поцеловал, даже языком лизнул эту родинку, даже пробормотал что-то вроде «ты моя сладость!» - но видно было, что ему гадко, что он боится, что он заставляет себя. Еще ей было неприятно, что композитор в сексе какой-то стереотипный и безрезультатный. Она вспоминала Петрика – с ним было чаще, горячее, красивее. Изысканнее, вот! А может быть, все дело в возрасте? Ида не знала, как это бывает у мужчин за пятьдесят – все ее любовники (их, кстати, было не так уж много) были ее ровесники, а мужу она вообще не изменяла. «Вот один раз изменила, и влетела. Да, наверное, возраст», - грустно думала она, когда он примерно в неделю раз тянулся к ней в постели.
А композитор, обнимая Иду, вспоминал Машу, какая она была сильная и жаркая, как ее окатывали волны оргазмов, по пять за один присест, за одну сессию, как она шаловливо говорила. И он был неутомим и изобретателен. А здесь? Ида минут пять постанывала, порою не в такт, а потом раза три дрыгала бедрами, вздыхала и говорила: «Милый, я уже всё… Спасибо, любимый…». А когда он переворачивался на спину, поднималась на локте и шептала: «Дай я тебе помогу». Его бесил этот нежный, но как будто покровительственный тон: ишь, она мне поможет! – но он покорялся ее пальцам и губам. Ясно, что в таком режиме о случайном залете и речи быть не могло; а при свете дня о ребенке они вообще не говорили.
В одну такую ночь композитор вдруг спросил:
«Ида, ты в бога веришь?»
«Да, - легко ответила. – А ты?»
«И я. Но мне кажется, что Он надо мной подшутил. Но я не пойму, зачем. Какой тут смысл? Что Он имел в виду? Мне надо с Ним поговорить», - сказал композитор.
«Давай завтра пойдем в церковь. Найдем умного батюшку», - сказала Ида. Она со всем всегда соглашалась и всегда находила простой и легкий выход.
«Завтра не надо, - сказал он. – Надо сейчас. Найди круглосуточного священника. Должны такие быть. Для випов».
Ида включила прикроватную лампочку, посмотрела на композитора, вскочила, схватила свой ноутбук. В три клика нашла вип-батюшку, вызвала его, и тут сообразила, что надо вызывать скорую.
***
Батюшка и скорая приехали одновременно, поднимались на одном лифте. Но опоздали.
Когда скорая уехала, Ида попросила батюшку остаться до прихода полиции: во-первых, отчасти как бы свидетель, а во-вторых – просто страшно. Священник был лет тридцати пяти, высокий и красивый, похож на грека: большие черные глаза, оливковая кожа, короткая курчавая борода. Пока ждали полицию, Ида рассказала ему всю свою жизнь – за пятнадцать минут, как это умеют делать в России. Она попросила его отпеть покойника и проводить его до могилы, то есть исполнить чин погребения полностью, по-старинному. Отпевали в храме Всех Скорбящих на Ордынке, хоронили на Троекуровском. Ида смотрела на красивый греческий профиль священника и гнала от себя ужасные мысли.
Но потом с этими мыслями пришла к нему исповедоваться. Не сразу конечно, а сильно после сороковин.
Пришла очень красивая, в специально купленном длинном траурном платье, в шляпке с вуалькой. В таком виде на улице показаться нельзя – но Ида теперь ездила на машине с шофером. Священник быстро ее выслушал, отпустил все грехи, и, по всему видать, не хотел с ней более разговаривать. Но она снова пришла к нему, уже через восемь месяцев. Был такой же сырой март, с вечным московским звуком железных лопат, сгребающих мокрый снег с тротуарной плитки.
«Отец мой, - сказала Ида, опустившись на колени и откинув темную вуаль с лица. – Давайте я буду говорить коротко. Если вы разведетесь, вы, конечно, потеряете сан?»
«О чем вы? - поморщился священник. – И лучше встаньте».
«Но это не так страшно. Вы сможете стать светским богословом. У нас или даже за границей. Преподавать в Академии. Потеря сана – это же не выход из церкви? Так?»
«О чем вы?» - переспросил он, морщась еще сильнее и оглядываясь, словно бы ища подмоги. Но в пустом храме никого не было, если не считать старушку, которая собирала обгоревшие свечи и звонко бросала их в цинковое ведерко.
«Я богата. Мой предыдущий муж оставил мне восемьдесят миллионов рублей, то есть больше миллиона долларов. Мой недавно усопший муж оставил еще больше, плюс половину авторских отчислений, это насчет будущего».
Ида взяла его руку и поцеловала поцелуем, менее всего приличным на исповеди.
Священник отнял руку и посмотрел в ее ясные фиалковые глаза.
«Ты дура, дочь моя! – сказал он. – Иди домой».
Встал, повернулся и скрылся в северных дверях алтаря.
Однако ночью ему приснилась Ида. Ему приснилось, что они гуляют по зеленым травяным площадкам около какого-то английского университета, где он – профессор православной теологии. Они идут быстро, весело, почти вприпрыжку, и обнимаются на ходу. Поэтому назавтра он сел в свой джип и поехал в Ярославль, где в монастыре на покое жил его духовный отец, бывший архиепископ.
Но у старика как раз был тяжкий душевный кризис. Он вдруг перестал понимать, зачем он жил и во что веровал. Молодой священник исповедовался ему, а старик сказал:
«Господь даровал человекам свободу воли. Вот и выбирай. Советов давать не буду, греха не отпущу. Это не грех, это жизнь. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Ступай! Ступай прочь, кому сказано!»
Священник чуть не расплакался. Старик смягчился и вымолвил:
«Последнее время становлюсь радикальным феофелитом, так сказать. Все, что ни делается в этом мире, делается по воле Его. И эта женщина, о которой ты говорил, которая бросила одного мужа ради другого, которая стала без стыда соблазнять тебя, хотя еще не минул год со дня смерти ее супруга, соблазнять духовное лицо, в храме, во время исповеди, подумать только, какой цинизм, мерзость какая! – она, сын мой, тоже выполняет непостижный замысел Божий».
«Но в чем он?»
«Я же сказал – непостижный», - повторил старик.
«Но постойте, отец мой! Ежели я разведусь со своей супругой, лишусь сана и женюсь на этой, как вы сами изволили сказать, циничной и мерзкой женщине, я тоже буду исполнять Божий замысел и действовать по Его воле?»
«Ну разумеется!», - сказал монах и поглядел в печальные очи молодого священника своими выцветшими фиалковыми глазами.
Священник вышел за ворота, сел в машину. Всю дорогу до Москвы он усердно молился, но успокоения не было, и решения тоже. Назавтра у ворот храма он снова заметил Иду. Тогда он написал прошение в Синод, чтобы его перевели в маленький бедный приход, куда-нибудь в Сибирь. Но в Синоде решили, что это типичная гордыня, и направили его настоятелем православной церкви в одну из европейских столиц.
Через несколько лет он оказался в Москве по делам. Его старый товарищ попросил его сослужить ему в отпевании некоего человека в храме святителя Николая в Троекурове. Отпевали Петра Николаевича Т., бывшего вице-губернатора Н-ского края, осужденного по делу Верхне-Чулимского комбината, получившего десять лет тюрьмы, скоро умершего там при неясных обстоятельствах, но посмертно оправданного. Священник вспомнил рассказ Иды у неостывшего тела ее второго мужа. Поэтому после погребения он пошел по кладбищенским дорожкам, чтобы найти могилу композитора.
Вот и она. Вся заросла высокой травой. Тоненький уже потемневший от дождей деревянный крест, а внизу металлическая табличка на штыре, с фамилией и датами. Ни холмика, ни цветов, ни памятника. Ни Иды.
Священник перекрестился и пошел назад.
Три дня композитор прожил в тумане воспоминаний об этом получасе, напрасно стараясь вытащить из памяти детали и подробности их первой поспешной близости. Жена Маша была в отъезде, слава богу. Она всегда простужалась в марте, сильно кашляла, поэтому он отправлял ее то во Францию, то в Грецию, пока не установится сухая весна. Он ждал, что Ида объявится. На четвертый день позвонил ей. «Аппарат абонента выключен». Еще через неделю Ида позвонила и сказала: «Нам надо встретиться». Он обрадовался, как влюбленный подросток.
Встретились в том же кафе. Легко поцеловав его в щеку, она сказала, взмахом руки отогнав официанта:
«Дело принимает забавный оборот!», - и протянула ему узкий белый конверт.
«Позволь я сначала закажу хотя бы кофе», - сказал он.
«Тебе конфузно перед официантом? - засмеялась она и крикнула в глубину зала: - Два эспрессо!»
На листе плотной чуть шероховатой бумаги было написано от руки, крепким и четким почерком:
«Милая Ида!
Как ты знаешь, полтора месяца назад я принял предложение стать вице-губернатором Н-ского края. Тем самым я стал «охраняемым лицом», и моя семья, то есть ты – тоже. Поэтому мне стало известно, где и с кем ты была 14 марта сего года с 16.50 до 18.30. С печалью уведомляю тебя, что я более не могу быть твоим мужем, и освобождаю тебя от всех сопутствующих супружеству обязательств. По денежным и прочим имущественным вопросам, если у тебя есть ко мне претензии, свяжись с моим поверенным, господином Цехановичем Адрианом Францевичем, его телефон есть у тебя в списке.
С искренним сожалением, когда-то весь твой – Петр».
Официант принес две чашечки кофе и два стакана холодной воды.
Композитор смял конверт и ощутил что-то твердое. Там было обручальное кольцо мужского размера. Он повертел его, увидел, что на внутренней стороне написано «Ида».
«Петрик очень хороший, - сказала Ида. – Но любит красивые жесты… - Она одним глотком, по-итальянски, выпила свою порцию эспрессо. – Я свободна, мой дорогой», - и снова, как в прошлый раз, бросила руки на стол.
Он поцеловал ее пальцы, все десять по очереди, и заметил, что на ней нет обручального кольца. Она погладила его по голове.
«Ты, наверное, рад, но растерян? - сказала она. – Ты мечтаешь на мне жениться, но думаешь: а как же Маша? Ты ведь ответственный мужчина, и это очень хорошо. Не волнуйся, Маша согласна».
«Что?!»
«Я слетала к ней на Родос. Она согласна за половину».
«Половину чего?» - растерянно спросил он.
«Всего, - объяснила Ида. – Половину всех вкладов и депозитов, половину авторских за песни сейчас и далее всегда. Не жадничай. Она заслужила. Опять же дети. Дача ей, квартира тебе. Вернее, нам с тобою. Допивай кофе, пойдем».
«Куда?»
«Как это куда? – Ида подняла брови. – К тебе домой. То есть к нам. И не думай, что связался с нищей разведенкой. Петрик не так богат, как кажется. Но он благороден и добр, почти как ты. Он выдаст мне нестыдную сумму. Уверена, что обойдемся без суда. Во всяком случае, если он, я примерно говорю, должен мне сто миллионов, а даст девяносто, я возьму и спасибо скажу, не стану воевать за остаток. Мне дороже наше с тобой спокойствие».
Композитору казалось, что слова Иды стучат по его голове как дождь по козырьку балкона на даче. На даче, которую он больше не увидит. Но тут же ему показалось смешно думать о даче, балконе, авторских и депозитах, когда перед ним сидит такая прекрасная совсем молодая женщина. Восхитительная женщина, которую он обожал и хотел уже пять лет. Или он только месяц назад убедил себя в этом? Но теперь уже неважно. Мартовская Ида пришла.
«Пойдем!» - сказал он, улыбаясь ее фиалковым глазам, и поднялся из-за стола.
Она вдруг обняла его наивно и сильно, и настойчиво прошептала: «Я люблю тебя. Люблю, люблю! Пойдем скорее, скорее домой!»
Композитор и Ида быстро и ловко уладили свои разводы и разделы имущества, отчасти сменили мебель в квартире, чтобы ничего не напоминало о Маше, и начали медленно разлюблять друг друга.
***
Композитору было неинтересно с Идой. Всего-то образования у нее было те самые дизайнерские курсы, на которые она ходила с Машей. Странно – девушка вроде бы из интеллигентной семьи, родители – потомственные гуманитарии, дома книги по всем стенам. Она, кстати, читала довольно много, но все это пролетало через нее, как через крупный дуршлаг, и зацеплялись только отдельные факты и словечки. Как вот это, про мартовские Иды, которые еще не пришли, не прошли… Слова вроде «конфузно», не «Петя», а «Петрик». Очень мило. А где высшее образование? Ах, да, конечно, девочка «ищет себя», ходит на курсы. Но его Маша оканчивала нормальный институт по строительной специальности, просто она всю жизнь – особенно жизнь с ним – интересовалась искусством, все время «брала курсы», как теперь выражаются, переводя напрямую с английского. То курсы истории средних веков, то акварели, то вот дизайна. И в конце концов устроилась в архитектурное бюро Мартынова, очень модное место, интересные заказы. И, кстати, неплохой заработок. Ида же вообще не работала ни дня. Как выскочила за своего Петрика в двадцать два года, так сразу и стала как бы типа «гранд-дамой». Но именно что «как бы» и «типа». Подруги, сплетни, пикники, трендовые кафе, показы мод, «пати» и «афтепати», тьфу. Говорить с ней было совершенно не о чем. Ну не о новом же меню в ресторане «Трильби»? Даже удивительно, что в ней нашла Маша. Ну да, молоденькая, ищет себя, тянется к старшей подруге…
Ида поняла, что композитору вообще ничего не интересно, кроме его песен и денег. Нежные и страстные слова, которые он так красиво плел в их первом разговоре, исчезли и более не повторялись. Да и песни, казалось ей – для него это такие маленькие кошелечки, из которых сыплются авторские. Он никогда не говорил про мелодию или слова, а только про то, какие певцы взяли и на каких площадках катают, и сколько с этого должно накапать. Как это пошло! Ее прежний муж был сначала брокер, потом инвестор, вот его пригласили в вице-губеры, ничего вроде бы особенного. Но он был в сто раз талантливее этого композитора. По-человечески, душевно талантливее. Кто знает, тот поймет, а кто не поймет – так идут они лесом… Композитор казался ей скупым. Особенно в дорогом ресторане, когда он угощал друзей, и выпендривался перед официантами, говоря «вы мои королевские замашки знаете», «расстелите-ка нам скатерть-самобранку» - в общем, притворялся этаким старинным русским купцом, кутящим напропалую, а в узеньких глазках его – Ида точно видела – горел огонек злости, как будто он спрашивал каждого из гостей: «Ну, когда ж тебя стыд возьмет на мои пить и есть? Когда ж ты, в ответ на мое «я угощаю» решительно скажешь «нет, давай пополам»? вот ведь оглоед, халявщик!». Ей становилось противно, даже аппетит пропадал. Тут не в комплексах дело, у нее своих денег было достаточно, Петрик ей при разводе хорошо отвалил. А когда она показывала ему новый пиджачок, он непременно спрашивал: «А почем?» и жмурился, и воздевал руки: «Да они с ума сошли!», хотя потом говорил: «Ты не подумай, мне не жалко, я в принципе говорю…» «На свои гуляю!» - возражала она, смеясь, и они целовались, но все равно было неприятно.
Секс у них был совсем никудышный. Началось с родинки. У Иды была очень большая темная выпуклая родинка внизу лобка, почти что на этом самом месте, слева. Она ходила к онкологу, он сказал, что опасности никакой нет, но удалять не советует. Композитор в первый раз в «Балчуге» ничего не заметил, потому что она отдалась ему под одеялом. Выгнала в ванную, разделась и легла под одеяло, и не позволила себя рассматривать потом. А дома уже пришлось, некуда деваться. Ида не могла забыть и простить его испуганно-брезгливый взгляд. Она все объяснила. Он даже поцеловал, даже языком лизнул эту родинку, даже пробормотал что-то вроде «ты моя сладость!» - но видно было, что ему гадко, что он боится, что он заставляет себя. Еще ей было неприятно, что композитор в сексе какой-то стереотипный и безрезультатный. Она вспоминала Петрика – с ним было чаще, горячее, красивее. Изысканнее, вот! А может быть, все дело в возрасте? Ида не знала, как это бывает у мужчин за пятьдесят – все ее любовники (их, кстати, было не так уж много) были ее ровесники, а мужу она вообще не изменяла. «Вот один раз изменила, и влетела. Да, наверное, возраст», - грустно думала она, когда он примерно в неделю раз тянулся к ней в постели.
А композитор, обнимая Иду, вспоминал Машу, какая она была сильная и жаркая, как ее окатывали волны оргазмов, по пять за один присест, за одну сессию, как она шаловливо говорила. И он был неутомим и изобретателен. А здесь? Ида минут пять постанывала, порою не в такт, а потом раза три дрыгала бедрами, вздыхала и говорила: «Милый, я уже всё… Спасибо, любимый…». А когда он переворачивался на спину, поднималась на локте и шептала: «Дай я тебе помогу». Его бесил этот нежный, но как будто покровительственный тон: ишь, она мне поможет! – но он покорялся ее пальцам и губам. Ясно, что в таком режиме о случайном залете и речи быть не могло; а при свете дня о ребенке они вообще не говорили.
В одну такую ночь композитор вдруг спросил:
«Ида, ты в бога веришь?»
«Да, - легко ответила. – А ты?»
«И я. Но мне кажется, что Он надо мной подшутил. Но я не пойму, зачем. Какой тут смысл? Что Он имел в виду? Мне надо с Ним поговорить», - сказал композитор.
«Давай завтра пойдем в церковь. Найдем умного батюшку», - сказала Ида. Она со всем всегда соглашалась и всегда находила простой и легкий выход.
«Завтра не надо, - сказал он. – Надо сейчас. Найди круглосуточного священника. Должны такие быть. Для випов».
Ида включила прикроватную лампочку, посмотрела на композитора, вскочила, схватила свой ноутбук. В три клика нашла вип-батюшку, вызвала его, и тут сообразила, что надо вызывать скорую.
***
Батюшка и скорая приехали одновременно, поднимались на одном лифте. Но опоздали.
Когда скорая уехала, Ида попросила батюшку остаться до прихода полиции: во-первых, отчасти как бы свидетель, а во-вторых – просто страшно. Священник был лет тридцати пяти, высокий и красивый, похож на грека: большие черные глаза, оливковая кожа, короткая курчавая борода. Пока ждали полицию, Ида рассказала ему всю свою жизнь – за пятнадцать минут, как это умеют делать в России. Она попросила его отпеть покойника и проводить его до могилы, то есть исполнить чин погребения полностью, по-старинному. Отпевали в храме Всех Скорбящих на Ордынке, хоронили на Троекуровском. Ида смотрела на красивый греческий профиль священника и гнала от себя ужасные мысли.
Но потом с этими мыслями пришла к нему исповедоваться. Не сразу конечно, а сильно после сороковин.
Пришла очень красивая, в специально купленном длинном траурном платье, в шляпке с вуалькой. В таком виде на улице показаться нельзя – но Ида теперь ездила на машине с шофером. Священник быстро ее выслушал, отпустил все грехи, и, по всему видать, не хотел с ней более разговаривать. Но она снова пришла к нему, уже через восемь месяцев. Был такой же сырой март, с вечным московским звуком железных лопат, сгребающих мокрый снег с тротуарной плитки.
«Отец мой, - сказала Ида, опустившись на колени и откинув темную вуаль с лица. – Давайте я буду говорить коротко. Если вы разведетесь, вы, конечно, потеряете сан?»
«О чем вы? - поморщился священник. – И лучше встаньте».
«Но это не так страшно. Вы сможете стать светским богословом. У нас или даже за границей. Преподавать в Академии. Потеря сана – это же не выход из церкви? Так?»
«О чем вы?» - переспросил он, морщась еще сильнее и оглядываясь, словно бы ища подмоги. Но в пустом храме никого не было, если не считать старушку, которая собирала обгоревшие свечи и звонко бросала их в цинковое ведерко.
«Я богата. Мой предыдущий муж оставил мне восемьдесят миллионов рублей, то есть больше миллиона долларов. Мой недавно усопший муж оставил еще больше, плюс половину авторских отчислений, это насчет будущего».
Ида взяла его руку и поцеловала поцелуем, менее всего приличным на исповеди.
Священник отнял руку и посмотрел в ее ясные фиалковые глаза.
«Ты дура, дочь моя! – сказал он. – Иди домой».
Встал, повернулся и скрылся в северных дверях алтаря.
Однако ночью ему приснилась Ида. Ему приснилось, что они гуляют по зеленым травяным площадкам около какого-то английского университета, где он – профессор православной теологии. Они идут быстро, весело, почти вприпрыжку, и обнимаются на ходу. Поэтому назавтра он сел в свой джип и поехал в Ярославль, где в монастыре на покое жил его духовный отец, бывший архиепископ.
Но у старика как раз был тяжкий душевный кризис. Он вдруг перестал понимать, зачем он жил и во что веровал. Молодой священник исповедовался ему, а старик сказал:
«Господь даровал человекам свободу воли. Вот и выбирай. Советов давать не буду, греха не отпущу. Это не грех, это жизнь. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Ступай! Ступай прочь, кому сказано!»
Священник чуть не расплакался. Старик смягчился и вымолвил:
«Последнее время становлюсь радикальным феофелитом, так сказать. Все, что ни делается в этом мире, делается по воле Его. И эта женщина, о которой ты говорил, которая бросила одного мужа ради другого, которая стала без стыда соблазнять тебя, хотя еще не минул год со дня смерти ее супруга, соблазнять духовное лицо, в храме, во время исповеди, подумать только, какой цинизм, мерзость какая! – она, сын мой, тоже выполняет непостижный замысел Божий».
«Но в чем он?»
«Я же сказал – непостижный», - повторил старик.
«Но постойте, отец мой! Ежели я разведусь со своей супругой, лишусь сана и женюсь на этой, как вы сами изволили сказать, циничной и мерзкой женщине, я тоже буду исполнять Божий замысел и действовать по Его воле?»
«Ну разумеется!», - сказал монах и поглядел в печальные очи молодого священника своими выцветшими фиалковыми глазами.
Священник вышел за ворота, сел в машину. Всю дорогу до Москвы он усердно молился, но успокоения не было, и решения тоже. Назавтра у ворот храма он снова заметил Иду. Тогда он написал прошение в Синод, чтобы его перевели в маленький бедный приход, куда-нибудь в Сибирь. Но в Синоде решили, что это типичная гордыня, и направили его настоятелем православной церкви в одну из европейских столиц.
Через несколько лет он оказался в Москве по делам. Его старый товарищ попросил его сослужить ему в отпевании некоего человека в храме святителя Николая в Троекурове. Отпевали Петра Николаевича Т., бывшего вице-губернатора Н-ского края, осужденного по делу Верхне-Чулимского комбината, получившего десять лет тюрьмы, скоро умершего там при неясных обстоятельствах, но посмертно оправданного. Священник вспомнил рассказ Иды у неостывшего тела ее второго мужа. Поэтому после погребения он пошел по кладбищенским дорожкам, чтобы найти могилу композитора.
Вот и она. Вся заросла высокой травой. Тоненький уже потемневший от дождей деревянный крест, а внизу металлическая табличка на штыре, с фамилией и датами. Ни холмика, ни цветов, ни памятника. Ни Иды.
Священник перекрестился и пошел назад.
Оригинал и комментарии
буквально парой сов перекинуться от vinah
* * *
Все-таки сюда добралась, хотя до последнего не верила, что это возможно. Весь октябрь я проведу в Колонии Макдоуэлл - это моя первая писательская резиденция, и, как точно заметил директор Колонии, "мы вас в этом смысле испортим, к сожалению" (потому что лучше ничего быть не может, подозреваю). Писатели живут здесь в домиках-студиях, разбросанных по лесу с гигантскими вековыми северными соснами. Ланч приносят в корзинке прямо в студию. Интернет есть только в библиотеке, но в нее надо идти с фонарем через лес, как в фильмах Лэвида Линча (собственно, Линч тут тоже был, как и Оливер Сакс, и много еще кто). Вообще тут все ужасно Линч (Линч тут тоже приносят прямо в студию, ох), и я даже немножко заблудилась вчера в лесу, когда пыталась дойти домой - оказывается, фонарик помогает только в том смысле, что он освещает неизвестность (но не делает ее известней, о да).
Мой домик - самый старый в Колонии. В нем нет мобильной связи и интернета (ура!), зато есть камин и древнее кресло-качалка на веранде на сваях над лесным болотцем. Этот домик был первым, который выстроили специально для художников - больше ста лет назад. Внутри на специальных полочках - целый лес деревянных скрижалей ("надгробных плит", называют их жители колонии), куда записывают свои имена все, кто здесь жил. Да, половина этих людей уже умерла, ну и что с этого! Мы и так все время живем среди призраков, только не всегда нам везет точно видеть их списки от первого лица!
К сожалению или счастью (все сложно), это не тот самый домик, где Торнтон Уайлдер написал пьесу "Наш Городок" (посвященную, как выяснилось, Питерборо - городку, около которого и находится колония), зато я нашла имена Джонатана Франзена (удивительно, что у меня есть рассказ "Поправки", посвященный его книге, которую я не дочитала!), прекрасной Мэри Гэйтскилл, чьи эссе я ужасно люблю, и - вот уж не ожидала - Йоко Оно!
Колбаса по имени Йоко (она единственная, которая записала себя как колбасу - прочие идентифицируют себя как "писатели", "драматурги" или "поэты") жила здесь в мае 1971 года. Что она тут делала, хотела бы я знать? Они с Ленноном в этот период переезжали в Нью-Йорк, заканчивали альбом Imagine и проходили через всякий ад вроде политики и терапии. Может быть, это был своего рода ретрит, отдых, передышка?
Так или иначе, поняла я перед сном, с разницей в 47 лет я таки заснула на одной кровати с Джоном Ленноном.
*
Во второй - адаптационный, скажем так - день сходила в Питерборо, чтобы убедиться, что это и правда тот самый городок. Оказалось, что колония стоит на горе - я где-то сорок минут шла вниз (хватило же ума не ехать на велосипеде). В городке разлито хрустальное северное великолепие с паутинкой и листочком - торгуют багряными восковыми грушами (это не метафора, а груши из воска), винная лавка находится в кафе-мороженом, а магазин пластинок - в книжном, и все в этом городке существует в одном экземпляре, кроме магазинчиков винтажа с фарфоровыми банными куколками "замороженная Эльза". Тут самое время перечитать пьесу - пусть это и "самая часто разыгрываемая в старших классах школы" пьеса, что мне многие подтверждали, но в этом есть какой-то смысл - к тому же, именно к этой пьесе, ее французской постановке, писал саундтрэк мой друг-музыкант Свет - и пьеса, и жуть написания саундтрэка к призрачным голосам мертвых людей, в итоге ввели его в такую депрессию, что он из нее так и не выбрался. Думаю, его позабавило бы, что я попала в итоге в тот самый городок (как и многое другое, случившееся в моей жизни за эти 10 лет, что).
По дороге назад из Питерборо я заблудилась, выбрав не ту лесную дорогу, и потеряла около часа времени - зато по дороге назад видела могилу того самого Эдварда Макдоуэлла, пьесу которого все не могла выучить моя мама в детстве, а уже совсем недалеко от своего лесного домика-студии в качестве зверя утешения (я украла этот перевод у Полины Барсковой, простите!) встретила огромного чорного североамериканского дикобраза. Дикобраз! Вначале я подумала, честно говоря, что это лесной чорт. Чтобы убедиться, что я это вижу, я даже включила видео и начала опрашивать зверя ("Ты кто? - спрашивала я прельстивым, сиропным голосом. - Кто ты такой? Какое ты животное вообще? Как ты называешься? Ой, у тебя иглы на голове! Ты дикобраз? Невероятно? Ты правда дикобраз?") - дикобраз был неторопливый и не пугливый (ему незачем), у него были смешные толстенькие лапки и прическа, как у Роберта Смита. Дикобраз без проблем дал себя рассмотреть, вздохнул, покружил вокруг дерева и побрел в маленький деревянный домик-сарай, где, как мне казалось раньше, никто не живет. Ну вот, живет.
После дикобраза у меня появилось ложное ощущение, что я видела уже в этой жизни все - к счастью, его развеяла четверка чорных диких индеек в росистых хрустящих фраках ранним морозным утром посреди поля - не индейки, а прямо обложка The Beatles "Help"!
*
Также бездну новых ощущений дарит хромированный айпод классик первого поколения, который я слушаю в студии - вся актуальная музыка у меня в облаке (пожалуйста, передайте такую фразу в 90-е), поэтому в отсутствие интернета и мобильной связи включаются добрые старые аналоговые техники - винчестер! намагниченная музыка! стимпанк! Моя музыкальная коллекция, записанная на айпод классик первого поколения, насчитывает 7.777 песен, о роли большинства которых в моей жизни я успешно и целительно для психики забыла - поэтому, конечно, все это опыт расширения сознания (Вертолетная симфония Штокгаузена! ранние альбомы Игги Попа! дискография Роберта Смита! - о боже, дикобраз! Porcupine Tree - о боже, снова дикобраз!) - но что в данном случае сознание? Я забыла.
*
Сны здесь снятся настолько странные и невероятные, что, похоже, это все какой-то эксперимент по переливанию коллективной памяти, своего рода оживление в потустороннем режиме: мне все время снятся разные малознакомые и незнакомые люди, и я с ними со всеми разговариваю о важном. Только бы не написать роман во сне! Это было бы неприятно.
Вторым своим утром в колонии я обнаружила, что на перила около моего крыльца мне кто-то принес дар леса: пожеванный оранжевый складчатый грибочек, подернутый ниточкой паутинки и скелетом талого листика. Спасибо, друг. Возможно, ты и есть тот, от чьего визга я проснулась в 4 утра и пыталась понять, кто я и где я нахожусь (причем с первым проблем было в разы больше).
Оригинал и комментарии
нафталин пахнет англией от vinah
Когда иду через лес относить обратно на кухню плетеную корзинку - здесь всем писателям привозят к дверям студии плетеные корзинки с ланчем, я уже говорила! - меня все время разбирает смех, потому что это немного Красная Шапочка! Оказалось, что всех здесь разбирает точно такой же смех - есть что-то неумолимо прелестное и нелепое в том, чтобы каждый день фигачить с громоздкой, плетеной корзиночкой через реликтовый лес с дикобразами.
У всех такое же - это мой рефрен, припев два раза и светлое откровение. Никто ни от кого не отличается, и у всех один и тот же вопрос к Оракулу. И это при том, что сюда же выбирают людей, ох, выбирают. Долгий и мучительный выбор, а кого не выберешь - все одинаковые.
- А ты откуда?
- Из Доминиканы.
- Ого. Круто. Ну ладно, а живешь ты где, в смысле сейчас?
- Живу в США уже давно.
- А где именно?
- В Бруклине.
- Класс! А где именно в Бруклине?
- В Бушвике.
- Круто! А где в Бушвике?
- Около Центральной Авеню поезда "М".
- Я тоже там живу!
- О господи! А ты откуда?
- Из Беларуси.
Все пути сходятся в Бушвике. Беларусь, Доминикана - не важно.
Заметила, что запахи иногда вызывают ассоциации с местами, где в последний раз была в почти забытом детстве - скажем, в библиотечном коридорчике-шлюзе всегда нестерпимо пахнет Англией. Английская принцесса-драматург Корделия объяснила мне, что это на самом деле запах нафталина, сама Англия же пахнет несколько иначе.
*
Много думала о том, почему некоторые творческие люди в компании других творческих людей в режиме обычных малых разговоров часто актизивизируют этот межсубъектный дискурс призрачного принадлежания людей другим людям? "Мой муж говорил, что...", "моя бойфренд тоже так считает", "мой агент сказал..." - у некоторых буквально каждая третья фраза начинается с того, что принадлежащее им некое человеческое существо осуществило некую разовую или регулярную деятельность в окружающем мире. У некоторых, не у всех. Потом я решила, что это терапевтическая фигура речи - нацеленная не столько на то, чтобы уверенно дать понять себе и остальным, что ты не одинок, сколько на то, чтобы вспомнить, что тебе мнимо принадлежат какие-то люди. Возможно, это какая-то остаточная фигура речи со времен рабовладения, кто знает: мой кофе, мой терапевт, мой агент, мой муж, мой бойфренд. "Моего мужа кузена жена как-то однажды поехала куда-то на машине..." (я прекращаю слушать, но отмечаю: ей принадлежит огромное количество людей! это своего рода богатство!).
Мне никто не принадлежит, я никому не принадлежу. Даже про кофе я так и не научилась здесь говорить, что он мой, потому что ты никогда не знаешь, твой ли этот кофе на самом деле.
Кофе наверняка не мой - первые три дня в Колонии я по ошибке пила на завтрак кофе не из того баллончика - оказалось, что там был безалкогольный кофе из Колумбии. То-то я несколько дней ходила не проснувшись и лежала на всех горизонтальных панельках в библиотеке (а там очень много специальных горизонтальных панелек для любителей безалкогольного кофе!).
В дни, которые у меня начинались с безалкогольного кофе, я проводила каждое утро в полном делирии, беспомощно черкая болящей правой рукой (отсутствие привычки аналоговых письменных практик, о да) какие-то нелепые фразы в огромном японском блокноте.
Одна из этих фраз - видимо, я писала дневник? - меня потрясла, будучи прочитанной уже на нормальную кофейную голову.
"На завтрак был авокадо-тост, - написала я в восемь утра после трех живительных чашек безалкогольного кофе, - ВЫПЬЕМ ЖЕ ЗА ЭТОТ ОХУЕННЫЙ МЕКСИКАНСКИЙ АВОКАДО!"
Ну, понятно, чего именно выпьем, хе-хе.
Теперь я научена горьким, как кофе, опытом, и на завтрак выпиваю две чашки алкогольного колумбийского глубоко прожаренного. Но не моего, нет.
А как же мой прости господи роман, мой текст, мой метафикшн? Вчера целый день редактировала огромный кусок этого чортового метафикшна - когда я успела написать 50 тысяч знаков? Тем не менее, я бы хотела писать больше, постояннее, беспрерывнее. Но оказалось, что в этом санаториуме многие (такое у всех!) мучаются чувством вины, смешанным с горькой благодарностью - здесь слишком прекрасно для того, чтобы не использовать каждое мгновение подаренного времени. Но использование каждого мгновения этого времени - как выяснилось - это не только написание текста, вот что удивительно. Для меня - и для многих других, как я выяснила, робко поспрашивав - это в том числе и про какую-то тотальную чистку входящего восприятия от беспорядочных информационных потоков и раскладывание всего по умозрительным полочкам. Не то, чтобы я перестала читать ленту Фейсбука по утрам, о нет. Но она стала какая-то лишенная наполненности. Неинтересная. Я начинаю читать - и мне быстро перестает быть интересно.
Что действительно интересно - это полное собрание сочинений Оливера Сакса, которое он собственноручно сюда притащил, а также книжка "Animal Acts: Performing Species Today" под редакцией Юны Чадхури, где с нежностью и трепетом разложены межвидовые перформативные практики (я все время думала раньше: может ли существовать книга-хрестоматия по interspecies performance? но да, в мире, где всем неслышно правит хтонь и Донна Харавэй, существовать может все).
Немного переживаю из-за того, что никак не попадаю на концерт "Ляписа Трубецкого" в Бостоне (о Нью-Йоркском концерте их и речи быть не может, ехать пять часов! до Бостона всего два) - у меня нет машины и способа ее добыть. Есть шальная мысль пригласить "Ляпис Трубецкой" на квартирник в лес, но что-то мне подсказывает, что это не сработает. А ведь это мой Ляпис! Наверняка мой! Я так ужасно обрадовалась, когда мое студийное Радио Нулевых включила мне их песню "Холодная мамба" из двухтысячного, что ли года - как будто птичка в окно постучала. Хотя там и птичка в окно постучала, чего уж.
*
Читаю книгу Оливера Сакса про глухих и про знаковые системы, которыми они общались раньше и общаются сейчас - это вполне объяснимо, потому что проект, над которым я как бы по идее и приехала сюда работать - про оглушение, немоту и выход за пределы речи. Так вот что интересно - я никогда не задумывалась над этим, как и сам Оливер Сакс, пока не начал писать ту книжку! - ведь до того, как для глухих изобрели речь и знаковые системы, они не могли мыслить. Это чудовищно, если задуматься. До середины 18 века, оказывается, глухие были абсолютно исключенным из общества меньшинством, причем полностью ментально инвалидизированным - из-за того, что у них не было системы знаков и речи (впрочем, для общения друг с другом они как-то придумывали какие-то вернакулярные знаки всегда, что важно), у них не было и мышления - ни конкретного, ни абстрактного. Вроде бы это так просто и ясно - что человеческое мышление всегда привязано к знаку, символу, языку - что мы не задумываемся о том, что вот же целая категория людей с сохранным интеллектом и выключенным мышлением. По сути, это состояние очень близкое приобретенной афазии - когда интеллект сохраняется, но выключается язык - и, что самое жуткое, вместе с языком полностью выключается мышление как мы его понимаем.
Еще я поняла, почему глухих людей в английском языке всегда исторически называли deaf and dumb - глухотупые! - я раньше даже по ошибке (выстроив аналогию с "глухонемыми", что является такой же ошибкой аттрибуции - глухие никогда не немые в смысле производства звуков - они немы в смысле производства смыслов и речи; это не мутизм и не обеззвученность, но невозможность языка и выражения!) считала, что слово dumb на английском - это "немой" (и даже использовала его в этом значении, думаю, до довольно взрослого возраста уже). Но нет, это глухотупые - глухоидиоты, глухоимбецилы - потому что лишенный возможности категоризовать мир через знаки, глухой человек оказывается в депривации мышления и не мыслит. Следовательно, не человек в каком-то смысле. Но если обучить его языку даже во взрослом возрасте - он моментально начинает мыслить и категоризовать (что тоже невероятно). Меня в каком-то смысле потрясло, что это состояние полной неконтактности и "дебильности" - преходяще за счет языковых систем. И еще, оказывается, глухие люди в режиме постижения мира иначе учатся - у них нет "фонового обучения" вещам, как у слышащих детей - они запоминают в процессе обучения только то, что их просят запомнить. Все, что они знают о мире - это то, чему их целенаправленно обучили как знанию о мире.
Я как-то никогда не думала об этом раньше - ну, глухонемые и глухонемые. Но ведь и правда - это совсем другая ментальная реальность! Ирина Сандомирская писала о мемуарах слепоглухонемой женщины-самоисследователя Ольги Скороходовой (об этом много есть в ее книге про биполитику афазии, а еще вот перевод ее англоязычной статьи про Скороходову), но та все-таки имела некий предыдущий опыт слышания и восприятия - с ней весь этот кошмар погружения в бездну случился после болезни в детстве - а вот как существуют и воспринимают мир те, кто изначально в тишине и невозможности языка? Короче, все это очень интересно и странно.
*
Для дела мне нужно было посмотреть какую-то смертную бюрократию, статистику, строчку из песни Blue Oyster Cult "Don't Fear The Reaper". Оказалось, что в мире в год приблизительно умирает 50 миллионов человек, а рождается - приблизительно в два-три раза больше.
Выяснив эту информацию, я вдруг подвисла, потому что поняла, что это первый раз в моей жизни (и снова тут проскальзывает что-то мое, что удивительно - первый раз в моем кофе!), когда я вообще заинтересовалась этим вопросом: сколько людей умирает в мире в год? Почему этому не учат в школах? Почему статистика не дается в конце каждого календарного года - мы все провожаем такой-то год, в этом году нас - человечества! - стало меньше на 57 миллионов, а стало больше на 146 миллионов зато! Нет такой обязательной статистики, все вообще за кадром как-то происходит, а ведь понимание масштаба в этом смысле как-то важно, наверное.
У всех такое же - это мой рефрен, припев два раза и светлое откровение. Никто ни от кого не отличается, и у всех один и тот же вопрос к Оракулу. И это при том, что сюда же выбирают людей, ох, выбирают. Долгий и мучительный выбор, а кого не выберешь - все одинаковые.
- А ты откуда?
- Из Доминиканы.
- Ого. Круто. Ну ладно, а живешь ты где, в смысле сейчас?
- Живу в США уже давно.
- А где именно?
- В Бруклине.
- Класс! А где именно в Бруклине?
- В Бушвике.
- Круто! А где в Бушвике?
- Около Центральной Авеню поезда "М".
- Я тоже там живу!
- О господи! А ты откуда?
- Из Беларуси.
Все пути сходятся в Бушвике. Беларусь, Доминикана - не важно.
Заметила, что запахи иногда вызывают ассоциации с местами, где в последний раз была в почти забытом детстве - скажем, в библиотечном коридорчике-шлюзе всегда нестерпимо пахнет Англией. Английская принцесса-драматург Корделия объяснила мне, что это на самом деле запах нафталина, сама Англия же пахнет несколько иначе.
*
Много думала о том, почему некоторые творческие люди в компании других творческих людей в режиме обычных малых разговоров часто актизивизируют этот межсубъектный дискурс призрачного принадлежания людей другим людям? "Мой муж говорил, что...", "моя бойфренд тоже так считает", "мой агент сказал..." - у некоторых буквально каждая третья фраза начинается с того, что принадлежащее им некое человеческое существо осуществило некую разовую или регулярную деятельность в окружающем мире. У некоторых, не у всех. Потом я решила, что это терапевтическая фигура речи - нацеленная не столько на то, чтобы уверенно дать понять себе и остальным, что ты не одинок, сколько на то, чтобы вспомнить, что тебе мнимо принадлежат какие-то люди. Возможно, это какая-то остаточная фигура речи со времен рабовладения, кто знает: мой кофе, мой терапевт, мой агент, мой муж, мой бойфренд. "Моего мужа кузена жена как-то однажды поехала куда-то на машине..." (я прекращаю слушать, но отмечаю: ей принадлежит огромное количество людей! это своего рода богатство!).
Мне никто не принадлежит, я никому не принадлежу. Даже про кофе я так и не научилась здесь говорить, что он мой, потому что ты никогда не знаешь, твой ли этот кофе на самом деле.
Кофе наверняка не мой - первые три дня в Колонии я по ошибке пила на завтрак кофе не из того баллончика - оказалось, что там был безалкогольный кофе из Колумбии. То-то я несколько дней ходила не проснувшись и лежала на всех горизонтальных панельках в библиотеке (а там очень много специальных горизонтальных панелек для любителей безалкогольного кофе!).
В дни, которые у меня начинались с безалкогольного кофе, я проводила каждое утро в полном делирии, беспомощно черкая болящей правой рукой (отсутствие привычки аналоговых письменных практик, о да) какие-то нелепые фразы в огромном японском блокноте.
Одна из этих фраз - видимо, я писала дневник? - меня потрясла, будучи прочитанной уже на нормальную кофейную голову.
"На завтрак был авокадо-тост, - написала я в восемь утра после трех живительных чашек безалкогольного кофе, - ВЫПЬЕМ ЖЕ ЗА ЭТОТ ОХУЕННЫЙ МЕКСИКАНСКИЙ АВОКАДО!"
Ну, понятно, чего именно выпьем, хе-хе.
Теперь я научена горьким, как кофе, опытом, и на завтрак выпиваю две чашки алкогольного колумбийского глубоко прожаренного. Но не моего, нет.
А как же мой прости господи роман, мой текст, мой метафикшн? Вчера целый день редактировала огромный кусок этого чортового метафикшна - когда я успела написать 50 тысяч знаков? Тем не менее, я бы хотела писать больше, постояннее, беспрерывнее. Но оказалось, что в этом санаториуме многие (такое у всех!) мучаются чувством вины, смешанным с горькой благодарностью - здесь слишком прекрасно для того, чтобы не использовать каждое мгновение подаренного времени. Но использование каждого мгновения этого времени - как выяснилось - это не только написание текста, вот что удивительно. Для меня - и для многих других, как я выяснила, робко поспрашивав - это в том числе и про какую-то тотальную чистку входящего восприятия от беспорядочных информационных потоков и раскладывание всего по умозрительным полочкам. Не то, чтобы я перестала читать ленту Фейсбука по утрам, о нет. Но она стала какая-то лишенная наполненности. Неинтересная. Я начинаю читать - и мне быстро перестает быть интересно.
Что действительно интересно - это полное собрание сочинений Оливера Сакса, которое он собственноручно сюда притащил, а также книжка "Animal Acts: Performing Species Today" под редакцией Юны Чадхури, где с нежностью и трепетом разложены межвидовые перформативные практики (я все время думала раньше: может ли существовать книга-хрестоматия по interspecies performance? но да, в мире, где всем неслышно правит хтонь и Донна Харавэй, существовать может все).
Немного переживаю из-за того, что никак не попадаю на концерт "Ляписа Трубецкого" в Бостоне (о Нью-Йоркском концерте их и речи быть не может, ехать пять часов! до Бостона всего два) - у меня нет машины и способа ее добыть. Есть шальная мысль пригласить "Ляпис Трубецкой" на квартирник в лес, но что-то мне подсказывает, что это не сработает. А ведь это мой Ляпис! Наверняка мой! Я так ужасно обрадовалась, когда мое студийное Радио Нулевых включила мне их песню "Холодная мамба" из двухтысячного, что ли года - как будто птичка в окно постучала. Хотя там и птичка в окно постучала, чего уж.
*
Читаю книгу Оливера Сакса про глухих и про знаковые системы, которыми они общались раньше и общаются сейчас - это вполне объяснимо, потому что проект, над которым я как бы по идее и приехала сюда работать - про оглушение, немоту и выход за пределы речи. Так вот что интересно - я никогда не задумывалась над этим, как и сам Оливер Сакс, пока не начал писать ту книжку! - ведь до того, как для глухих изобрели речь и знаковые системы, они не могли мыслить. Это чудовищно, если задуматься. До середины 18 века, оказывается, глухие были абсолютно исключенным из общества меньшинством, причем полностью ментально инвалидизированным - из-за того, что у них не было системы знаков и речи (впрочем, для общения друг с другом они как-то придумывали какие-то вернакулярные знаки всегда, что важно), у них не было и мышления - ни конкретного, ни абстрактного. Вроде бы это так просто и ясно - что человеческое мышление всегда привязано к знаку, символу, языку - что мы не задумываемся о том, что вот же целая категория людей с сохранным интеллектом и выключенным мышлением. По сути, это состояние очень близкое приобретенной афазии - когда интеллект сохраняется, но выключается язык - и, что самое жуткое, вместе с языком полностью выключается мышление как мы его понимаем.
Еще я поняла, почему глухих людей в английском языке всегда исторически называли deaf and dumb - глухотупые! - я раньше даже по ошибке (выстроив аналогию с "глухонемыми", что является такой же ошибкой аттрибуции - глухие никогда не немые в смысле производства звуков - они немы в смысле производства смыслов и речи; это не мутизм и не обеззвученность, но невозможность языка и выражения!) считала, что слово dumb на английском - это "немой" (и даже использовала его в этом значении, думаю, до довольно взрослого возраста уже). Но нет, это глухотупые - глухоидиоты, глухоимбецилы - потому что лишенный возможности категоризовать мир через знаки, глухой человек оказывается в депривации мышления и не мыслит. Следовательно, не человек в каком-то смысле. Но если обучить его языку даже во взрослом возрасте - он моментально начинает мыслить и категоризовать (что тоже невероятно). Меня в каком-то смысле потрясло, что это состояние полной неконтактности и "дебильности" - преходяще за счет языковых систем. И еще, оказывается, глухие люди в режиме постижения мира иначе учатся - у них нет "фонового обучения" вещам, как у слышащих детей - они запоминают в процессе обучения только то, что их просят запомнить. Все, что они знают о мире - это то, чему их целенаправленно обучили как знанию о мире.
Я как-то никогда не думала об этом раньше - ну, глухонемые и глухонемые. Но ведь и правда - это совсем другая ментальная реальность! Ирина Сандомирская писала о мемуарах слепоглухонемой женщины-самоисследователя Ольги Скороходовой (об этом много есть в ее книге про биполитику афазии, а еще вот перевод ее англоязычной статьи про Скороходову), но та все-таки имела некий предыдущий опыт слышания и восприятия - с ней весь этот кошмар погружения в бездну случился после болезни в детстве - а вот как существуют и воспринимают мир те, кто изначально в тишине и невозможности языка? Короче, все это очень интересно и странно.
*
Для дела мне нужно было посмотреть какую-то смертную бюрократию, статистику, строчку из песни Blue Oyster Cult "Don't Fear The Reaper". Оказалось, что в мире в год приблизительно умирает 50 миллионов человек, а рождается - приблизительно в два-три раза больше.
Выяснив эту информацию, я вдруг подвисла, потому что поняла, что это первый раз в моей жизни (и снова тут проскальзывает что-то мое, что удивительно - первый раз в моем кофе!), когда я вообще заинтересовалась этим вопросом: сколько людей умирает в мире в год? Почему этому не учат в школах? Почему статистика не дается в конце каждого календарного года - мы все провожаем такой-то год, в этом году нас - человечества! - стало меньше на 57 миллионов, а стало больше на 146 миллионов зато! Нет такой обязательной статистики, все вообще за кадром как-то происходит, а ведь понимание масштаба в этом смысле как-то важно, наверное.
Оригинал и комментарии
Проблема новичка: отдельная илюстрация от dreamer-m
Прежде чем продолжу свои разговоры о местной культуре общения, вот вам ссылочка на тред. Только начинающийся, но мне уже начало его нравится. Англоязычный тред. Тема "А вот с кем вы эту новую игровую систему тестировали?"
http://paizo.com/threads/rzs42ap9?Who-has-been-at-your-Playtest-table
Мы уже видим, что люди сумели привлечь к этому делу:
Папу
Жену
Детей
Коллег по работе
Church friend! Как я понимаю - буквально, человека, с которым просто в одну церковь ходит и потому знаком. Вот вы представили себе в наших реалиях, как надо вывернуть мозг, чтоб такого знакомого "по церкви" зазвать хотя бы в бадминтон поиграть? А здесь идёт о поиграть в колдующих гоблинов, прошу заметить.
С интересом жду, что ещё накидают. Ну вдруг ещё алмазы найдутся, хочется же.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/416395.html. Please comment there using OpenID.
http://paizo.com/threads/rzs42ap9?Who-has-been-at-your-Playtest-table
Мы уже видим, что люди сумели привлечь к этому делу:
Папу
Жену
Детей
Коллег по работе
Church friend! Как я понимаю - буквально, человека, с которым просто в одну церковь ходит и потому знаком. Вот вы представили себе в наших реалиях, как надо вывернуть мозг, чтоб такого знакомого "по церкви" зазвать хотя бы в бадминтон поиграть? А здесь идёт о поиграть в колдующих гоблинов, прошу заметить.
С интересом жду, что ещё накидают. Ну вдруг ещё алмазы найдутся, хочется же.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/416395.html. Please comment there using OpenID.
Оригинал и комментарии
Сандра В. от nikab
Была изловлена и уговорена посниматься во всей сандрячьей красе. Бонусами - Ляпопам и Моисей Моисеич :)
Оригинал и комментарии
Проблема новичка от dreamer-m
Уфф.
Я тут болею уже некоторое время как. Сейчас вот получшало мне достаточно, чтобы хоть текст в ЖЖ выложить.
Преамбула. Я в рамках темы «игры в жизни» долго эту тему обходила, потому что с некоего момента невозможно продолжать говорить об окружающей реальности, не валясь в сакраментальную тему «Почему Р не А». Вот специально полностью названия не прописываю, чтобы хоть боты, по ключевым словам ориентирующиеся, не набегали.
Меж тем самые известные в наших краях НРИ пришли к нам ровненько из А. И ряд форматов связанного с ними времяпрепровождения – «съехаться на выходной», «собраться вечером в клубе», «присоединиться к игре на конвенте» - применялся изначально в А., будучи уместным в тамошних реалиях.
В наших реалиях это, например, выглядит так.
Новичок (женщина за 30) впервые приходит на игротеку, ей нравится-нравится, она хочет ещё того же и побольше, где это дают?
Ведущий (реалистично зная ситуацию с клубами в данном городе): ну, игротеки у нас редко, так что лучше обзавестись книжкой, вот такой, какой я сейчас пользовался. И самой начинать водить.
Новичок: но мне же не с кем играть! Никто вокруг больше этим не занимается!
Ведущий: ну, а как вы думаете, я начал? Никто вокруг тоже не занимался, я первый принёс и показал.
Испуганный взгляд человека, которому только что предложили распространять сектантские материалы. При этом я не замечала, чтобы такой ужас испытывали люди, которым предложили попродавать гербалайф или привести «ещё двух подруг, чтобы получить доступ себе бесплатно». Как только в предложении выплывает мотив материальной выгоды, попытки добыть денег-ресурса нахаляву и так далее - предложение сразу становится приличным. Не обязательно привлекательным, но уместным и осмысленным в культурных реалиях. Попробовать распространить среди подруг суперсредство для похудания – это гораздо более «адекватное» поведение, чем предложить тем же подругам поиграть в ковбоев, мутантов и даже дракончиков. Проблема именно в формате того, с предложением чего предстоит подойти к другому человеку.
Ведущий (продолжая диалог): ну, у вас есть семья? (неопределённая реакция?) А коллеги на работе?
Ужас в глазах превращается в хтонический. Семья? Играть - с семьёй?? Коллеги на работе??? Приходить с предложением поиграть в ковбоев (именно этим она только что сама занималась и именно это ей хотелось бы продолжить и повторить) туда, где сплошные монстры с баблом в глазах - и предлагать им поиграть? (вероятнее всего, ещё и поперёк простроенных официальных и неофициальных иерархий).
Тут новичок комментирует: не, на работе – это не вариант совсем.
Ведущий: ну, проще всего, конечно, если студент…
Новичок (выражение лица «ну это читерство, так неинтересно»): студентам-то конечно, проще!
Тут ведущий по своему опыту согласен на все сто. Студенту проще. Школьнику проще. До какого-то социального статуса - а именно, до статуса «нормальный взрослый человек» - подходить к другим существам с затеей поиграть в ковбоев можно. А вот потом… Во, на базах отдыха ещё хорошо новому народу игры показывать! Вы бываете на базах отдыха?
То, в что мордой шмякается новичок, увидев новую вкусняшку, которую можно в силу её конструкции «разъесть» только в компании – это, простите за пафос, культура общения. Не та, которая высокая и с придыханием, а культура в самом этнографическом понимании этого слова: кто с кем о чём болтает на кухне и в курилке, чем заняться в выходной (если не одному), кто и с кем может сходить в паб-клуб (и с каким результатами), о чём можно поговорить с коллегами по работе и чем, кроме шашлыков, занимаются на шашлычном выезде. То есть то, что нормальный взрослый человек (тм) должен знать-уметь не приходя в сознание и нарушение чего гораздо более табуировано, чем кажется не-этнографу.
Продолжу следующей телегой.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/416132.html. Please comment there using OpenID.
Я тут болею уже некоторое время как. Сейчас вот получшало мне достаточно, чтобы хоть текст в ЖЖ выложить.
Преамбула. Я в рамках темы «игры в жизни» долго эту тему обходила, потому что с некоего момента невозможно продолжать говорить об окружающей реальности, не валясь в сакраментальную тему «Почему Р не А». Вот специально полностью названия не прописываю, чтобы хоть боты, по ключевым словам ориентирующиеся, не набегали.
Меж тем самые известные в наших краях НРИ пришли к нам ровненько из А. И ряд форматов связанного с ними времяпрепровождения – «съехаться на выходной», «собраться вечером в клубе», «присоединиться к игре на конвенте» - применялся изначально в А., будучи уместным в тамошних реалиях.
В наших реалиях это, например, выглядит так.
Новичок (женщина за 30) впервые приходит на игротеку, ей нравится-нравится, она хочет ещё того же и побольше, где это дают?
Ведущий (реалистично зная ситуацию с клубами в данном городе): ну, игротеки у нас редко, так что лучше обзавестись книжкой, вот такой, какой я сейчас пользовался. И самой начинать водить.
Новичок: но мне же не с кем играть! Никто вокруг больше этим не занимается!
Ведущий: ну, а как вы думаете, я начал? Никто вокруг тоже не занимался, я первый принёс и показал.
Испуганный взгляд человека, которому только что предложили распространять сектантские материалы. При этом я не замечала, чтобы такой ужас испытывали люди, которым предложили попродавать гербалайф или привести «ещё двух подруг, чтобы получить доступ себе бесплатно». Как только в предложении выплывает мотив материальной выгоды, попытки добыть денег-ресурса нахаляву и так далее - предложение сразу становится приличным. Не обязательно привлекательным, но уместным и осмысленным в культурных реалиях. Попробовать распространить среди подруг суперсредство для похудания – это гораздо более «адекватное» поведение, чем предложить тем же подругам поиграть в ковбоев, мутантов и даже дракончиков. Проблема именно в формате того, с предложением чего предстоит подойти к другому человеку.
Ведущий (продолжая диалог): ну, у вас есть семья? (неопределённая реакция?) А коллеги на работе?
Ужас в глазах превращается в хтонический. Семья? Играть - с семьёй?? Коллеги на работе??? Приходить с предложением поиграть в ковбоев (именно этим она только что сама занималась и именно это ей хотелось бы продолжить и повторить) туда, где сплошные монстры с баблом в глазах - и предлагать им поиграть? (вероятнее всего, ещё и поперёк простроенных официальных и неофициальных иерархий).
Тут новичок комментирует: не, на работе – это не вариант совсем.
Ведущий: ну, проще всего, конечно, если студент…
Новичок (выражение лица «ну это читерство, так неинтересно»): студентам-то конечно, проще!
Тут ведущий по своему опыту согласен на все сто. Студенту проще. Школьнику проще. До какого-то социального статуса - а именно, до статуса «нормальный взрослый человек» - подходить к другим существам с затеей поиграть в ковбоев можно. А вот потом… Во, на базах отдыха ещё хорошо новому народу игры показывать! Вы бываете на базах отдыха?
То, в что мордой шмякается новичок, увидев новую вкусняшку, которую можно в силу её конструкции «разъесть» только в компании – это, простите за пафос, культура общения. Не та, которая высокая и с придыханием, а культура в самом этнографическом понимании этого слова: кто с кем о чём болтает на кухне и в курилке, чем заняться в выходной (если не одному), кто и с кем может сходить в паб-клуб (и с каким результатами), о чём можно поговорить с коллегами по работе и чем, кроме шашлыков, занимаются на шашлычном выезде. То есть то, что нормальный взрослый человек (тм) должен знать-уметь не приходя в сознание и нарушение чего гораздо более табуировано, чем кажется не-этнографу.
Продолжу следующей телегой.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/416132.html. Please comment there using OpenID.
Оригинал и комментарии
шепот в библиотеке от vinah
Дней пять у меня ушло на адаптацию - лежу на всех горизонтальных поверхностях, читаю книги Оливера Сакса и Дэвида Линча (здешняя библиотека включает в себя только книги тех, кто тут жил, что в каком-то смысле прекрасно - боюсь, что даже во всех смыслах), много хожу по лесу, обнаружила заброшенный амфитеатр в лесной чаще с видом на горы (выяснилось, что колония находится на вершине горы), ем вегетарианскую еду и слушаю физическую музыку на физическом носителе - том самом древнем iPod Classic первого поколения.
Вообще с этим айподом странная история - подозреваю, я на него записала всю музыку со своего прошлого ноутбука, купленного году в 2007-м - все, размещенное на нем для меня суть тайна и сюрприз, поэтому шаффл всех этих семи тысячи песен местами бывает довольно травматичным - когда я в последний раз слушала группу dEUS? Кто последний (первый) раз слушал в Колонии Макдоуэлл сольные альбомы Егора Летова? Почему каждый третий трэк - это Coil или, прости господи, Iron Maiden? Нет ответа. Аналоговая музыка вообще не дает никаких ответов, и это прекрасно.
Эти пять дней я почти ничего не писала - написала буквально одну главу англоязычного большого текста и русскоязычного не менее большого - как выяснилось, первую неделю у всех происходит что-то похожее: полная реструктуризация сознания, чистка памяти, вспоминание себя. Мое персональное вспоминание себя прошло даже не столько через этот безумный аналоговый музыкальный аппарат, сколько через повторение дикобраза - каждый чертов день я где-нибудь встречала дикобраза по дороге домой в свой лесной домик! Я дошла до того, что стала с дикобразом невыносимо фамильярной: кричала, например, на весь лес "Ну здравствуй, колючая жопа, что у тебя на этот раз?". Дикобраз, который вначале на меня немножко фыркал, стал просто поворачиваться этой самой колючей жопой и демонстративно застывать. Но сегодня случился некий проясняющий момент - когда я возвращалась из амфитеатра (это прекрасное место - там можно сидеть в полной тишине, писать в блокноте и пить кофе из термоса с видом на горы - да, термос с видом на горы, разумеется), я в очередной раз встретила дикобраза, снова с ним немножко поговорила - а он слегка распушил иголки и удалился в норку под большими валунами буквально в десяти метрах от моего домика.
Получается, дикобраз - мой сосед. У меня даже появилось некоторое смутное понимание того, кто именно ходит по ночам по крыше моего домика - в разы тяжелее белки, но к счастью, намного легче медведика (медведика тут тоже встречали, увы). Ну что ж, я хотела странного лесного соседа - и я его получила. Все прочие обитатели колонии мне завидуют - никто из них даже не знает, как дикобраз выглядит, а мы с ним делим территорию! Родители, правда, волнуются - если во времена Барда мне беспрестанно приходили от них сообщения в духе "не трогай руками оленя" (да, они переоценивают коммуникабельность североамериканских оленей), сейчас я получаю тревожные требования не нести в дом дикобраза (технически это было бы сложновато). Отец авторитетно сообщил мне. что "дикобразы стреляют иглами". Ох, ты гуглил не того дикобраза, папа. Впрочем, неважно.
В самую первую ночь здесь я пошла с толпой малознакомых людей в ночь по туристическим лесным тропинкам (мы тут же коллективно увязли в болоте) в будку Оракула - оказалось, что около самой дальней студии есть Оракул, отвечающий на вопросы. Оставляешь ему вопрос на бумажке - и вытягиваешь ответ на другой бумажке. Я спросила у Оракула единственное, что в моей ситуации можно было бы спросить - почему я вечно зависаю в лимбической ситуации "между" (причем это уже до абсурда дошло) - на что он ответил буквально лимбической ситуацией между! Собственно, ответ на вопрос оказался частью вопроса - я частично переиграла Оракула на его же поле. Фактически, я спросила у Оракула о том, почему в моей жизни все выходит ровно так как - о, как собственно я только что вытянула из списка ответов - блаженная пустота, священный лимб, спасительная лиминальность. Так - значит, так.
"Вообще удивительно другое, - сказала Э., которая является Хранителем Оракула. - Тут есть Музей Вопросов к Оракулу - закрытый, не публичный, совсем маленький, потому что большая часть записок просто истлекает. И вот оказалось, что все по большому счету задают оракулу Один И Тот Же Вопрос. Когда я прочитала много разных вопросов и поняла, что это Один И Тот Же Вопрос - пожалуй, это был первый раз в моей жизни, когда я испытала и правда какое-то религиозное откровение.
- В твоей студии жил мой бывший бойфренд, - с ужасом шепчет ей в ответ Д., читая списки на скрижалях в студии Э., расположенной, между прочим, в паре километров от центра Колонии (зато рядом с Оракулом).
- Это нормально, мир очень мал, - утешаю я ее, пытаясь выглядеть социальной. - Вот в моей студии тоже, скажем, жила колбаса по имени Йоко Оно.
(вот что действительно хорошо - что ни один мой бывший бойфренд даже теоретически тут не мог бы оказаться, хе-хе).
По вечерам в общем холле все периодически смотрят фильмы ужасов. Я - большой любитель фильмов ужасов - испытываю фильм и ужас в отношении мысли о том, как я буду брести одна через лес после просмотра (когда все смотрели фильм Нereditary, в лесу кто-то отрывисто выл голосом женщины, которую ритмично бьют рельсом по голове - поэтому я решила его не смотреть, несмотря на то, что британская девочка уверяла меня, что это лисаньки, она знает!). Возможно, в моей жизни на самом деле не было опыта ежедневного возвращения домой узенькой тропинкой через дикий октябрьский лес, полный звуков, криков, полновесной воющей и совокупляющейся жизни - робко опросив всех прочих за завтраком, я выяснила, что прочие нервничают еще сильнее меня: скажем, нигерийская девочка вообще не ходит по лесу пешком, у нее начинаются панические атаки ("это с непривычки: последний раз она видела лес в детстве, - сказал один мой знакомый, - но потом это дерево засохло").
Еще я заметила, что когда освещаешь ночной лес фонариком, все равно очень страшно. А вот когда освещаешь его мобильным телефоном - не так страшно, нет. Видимо, дело в технологиях - фонарик аналоговый, он все равно оставляет тебя одиноким элементом дикой жизни в полной неизвестности. А мобильный телефон с ровно таким же светом более утешителен - эй, говорит он, если тебя растерзает миша или лосик, ты успеешь запостить это в инстаграмчик, не волнуйся. Связь есть! есть связь!
Хотя связи на самом деле нет нигде, кроме библиотеки. Из которой я и пишу эти строки, вместо того, чтобы писать какие-нибудь другие строки. Чем мы только не прокрастинируем то, чем мы прокрастинируем что-нибудь другое.
*
Прочитала (кажется, в первый раз) собственную книжку "Воробьиная река". Очень понравилась. Хотя мне показалось, что в жанровом смысле это - poetic science fiction. Не знаю, хорошо это или плохо.
*
Изучая скрижали, пыталась выяснить, кто жил в этом домике в апреле 1980 года, когда я родилась.
Оказалось, что в это время в домике жила пустота - буквально за апрель 1980 там пустая строка, которая выглядит очень странно. Пробел, пустое место, невнятность, дыра, пропасть, abyss.
Но я не колбаса по имени Йоко, я не буду вписывать себя туда. До свидания, пустота-1980, я не поддаюсь на твои дешевые приемы.
*
Взяла вчера в библиотеке почитать одеяло. Оказалось, тут одна из художниц в творческом кризисе стала делать одеяло из гексагональных заплаточек - в итоге, она и правда сделала одеяло и отнесла его в библиотеку как в архив (кто-то приносит книгу, а она принесла одеяло). Одеяло можно взять почитать, отсканировав его штрих-код, как у книжки. Мне повезло - кто-то как раз уезжал и сдал взятое почитать одеяло, поэтому я взяла его почитать (уже выстиранное, чистое - тут вообще все как-то идеально в этом смысле) вместе с полной библиографией Оливера Сакса. Тащила все это добро через лес - одеяло и Оливера Сакса - думала о том, что этой же дорогой ходил, вероятно, Оливер Сакс - возможно, даже с тем же самым одеялом - а теперь его больше нет, а я с его книжками (которые он сам своими руками сюда притащил) пока что временно есть, и тащу это одеяло в свою студию, которую я делю с дикобразом, и это все каким-то немыслимым образом порядок вещей. Конечно же, мне навстречу вышел дикобраз и навострил игольчатую жопу. Не бойся, дикобраз. Ты скоро привыкнешь.
*
За завтраком во время типичного смалл-талк австралийская женщина спрашивает африканскую женщину о том, над чем она работает. Африканская женщина долго, минут 15, подробно, как на конференции, объясняет концепцию своего исследования - пунктирно, с изящными забеганиями вперед, цитированиями первоисточника, полным предоставлением нам биографии человека, о котором она пишет. Потом, будто бы забывшись, в вежливом режиме спрашивает в ответ австралийскую женщину: а вы что сейчас пишете? (все молчат, тягостно переваривают эту необъятную историю о проекте всей жизни, можно сказать - вообще, за завтраком это все дико тяжело, не случайно у нас есть тихий стол для молчаливых утренних людей).
Австралийка смущенно отвечает:
- I'm an artist. I'm sorry.
У всех начинается коллективная истерика. "И все засмеялись, а Ваня заплакал".
*
Наконец-то появилось время подробно и внимательно прочитать работы Николая Федорова, всю эту Философию Общего Дела. Это, конечно, черт знает что. Оказалось, что есть целая серия научно-фантастических книжек, основанных на Философии Общего Дела - это серия "Мир Реки" (мне показали! сама бы я не нашла!) - к счастью, я пишу совершенно другое.
Писать, кстати, я начала только дней через пять. Все остальное время я пыталась убедить свой мозг, что это не отпуск!
*
Проиграла руку - оказывается, я так давно не писала от руки в большом количестве (как сейчас), что четыре дня писания от руки немного испортили мне мышцы, начинающиеся от шеи и заканчивающиеся в лопатке - адская боль при попытке даже помешать кофе ложечкой. Ну что ж, во всяком случае, сквозь боль даже лучше пишется. Должно быть хоть какое-то препятствие.
*
Думаю, что должен выйти какой-то закон, запрещающий людям шептать в библиотеке. Или только на меня шепот воздействует, как ядерный взрыв?
Вообще с этим айподом странная история - подозреваю, я на него записала всю музыку со своего прошлого ноутбука, купленного году в 2007-м - все, размещенное на нем для меня суть тайна и сюрприз, поэтому шаффл всех этих семи тысячи песен местами бывает довольно травматичным - когда я в последний раз слушала группу dEUS? Кто последний (первый) раз слушал в Колонии Макдоуэлл сольные альбомы Егора Летова? Почему каждый третий трэк - это Coil или, прости господи, Iron Maiden? Нет ответа. Аналоговая музыка вообще не дает никаких ответов, и это прекрасно.
Эти пять дней я почти ничего не писала - написала буквально одну главу англоязычного большого текста и русскоязычного не менее большого - как выяснилось, первую неделю у всех происходит что-то похожее: полная реструктуризация сознания, чистка памяти, вспоминание себя. Мое персональное вспоминание себя прошло даже не столько через этот безумный аналоговый музыкальный аппарат, сколько через повторение дикобраза - каждый чертов день я где-нибудь встречала дикобраза по дороге домой в свой лесной домик! Я дошла до того, что стала с дикобразом невыносимо фамильярной: кричала, например, на весь лес "Ну здравствуй, колючая жопа, что у тебя на этот раз?". Дикобраз, который вначале на меня немножко фыркал, стал просто поворачиваться этой самой колючей жопой и демонстративно застывать. Но сегодня случился некий проясняющий момент - когда я возвращалась из амфитеатра (это прекрасное место - там можно сидеть в полной тишине, писать в блокноте и пить кофе из термоса с видом на горы - да, термос с видом на горы, разумеется), я в очередной раз встретила дикобраза, снова с ним немножко поговорила - а он слегка распушил иголки и удалился в норку под большими валунами буквально в десяти метрах от моего домика.
Получается, дикобраз - мой сосед. У меня даже появилось некоторое смутное понимание того, кто именно ходит по ночам по крыше моего домика - в разы тяжелее белки, но к счастью, намного легче медведика (медведика тут тоже встречали, увы). Ну что ж, я хотела странного лесного соседа - и я его получила. Все прочие обитатели колонии мне завидуют - никто из них даже не знает, как дикобраз выглядит, а мы с ним делим территорию! Родители, правда, волнуются - если во времена Барда мне беспрестанно приходили от них сообщения в духе "не трогай руками оленя" (да, они переоценивают коммуникабельность североамериканских оленей), сейчас я получаю тревожные требования не нести в дом дикобраза (технически это было бы сложновато). Отец авторитетно сообщил мне. что "дикобразы стреляют иглами". Ох, ты гуглил не того дикобраза, папа. Впрочем, неважно.
В самую первую ночь здесь я пошла с толпой малознакомых людей в ночь по туристическим лесным тропинкам (мы тут же коллективно увязли в болоте) в будку Оракула - оказалось, что около самой дальней студии есть Оракул, отвечающий на вопросы. Оставляешь ему вопрос на бумажке - и вытягиваешь ответ на другой бумажке. Я спросила у Оракула единственное, что в моей ситуации можно было бы спросить - почему я вечно зависаю в лимбической ситуации "между" (причем это уже до абсурда дошло) - на что он ответил буквально лимбической ситуацией между! Собственно, ответ на вопрос оказался частью вопроса - я частично переиграла Оракула на его же поле. Фактически, я спросила у Оракула о том, почему в моей жизни все выходит ровно так как - о, как собственно я только что вытянула из списка ответов - блаженная пустота, священный лимб, спасительная лиминальность. Так - значит, так.
"Вообще удивительно другое, - сказала Э., которая является Хранителем Оракула. - Тут есть Музей Вопросов к Оракулу - закрытый, не публичный, совсем маленький, потому что большая часть записок просто истлекает. И вот оказалось, что все по большому счету задают оракулу Один И Тот Же Вопрос. Когда я прочитала много разных вопросов и поняла, что это Один И Тот Же Вопрос - пожалуй, это был первый раз в моей жизни, когда я испытала и правда какое-то религиозное откровение.
- В твоей студии жил мой бывший бойфренд, - с ужасом шепчет ей в ответ Д., читая списки на скрижалях в студии Э., расположенной, между прочим, в паре километров от центра Колонии (зато рядом с Оракулом).
- Это нормально, мир очень мал, - утешаю я ее, пытаясь выглядеть социальной. - Вот в моей студии тоже, скажем, жила колбаса по имени Йоко Оно.
(вот что действительно хорошо - что ни один мой бывший бойфренд даже теоретически тут не мог бы оказаться, хе-хе).
По вечерам в общем холле все периодически смотрят фильмы ужасов. Я - большой любитель фильмов ужасов - испытываю фильм и ужас в отношении мысли о том, как я буду брести одна через лес после просмотра (когда все смотрели фильм Нereditary, в лесу кто-то отрывисто выл голосом женщины, которую ритмично бьют рельсом по голове - поэтому я решила его не смотреть, несмотря на то, что британская девочка уверяла меня, что это лисаньки, она знает!). Возможно, в моей жизни на самом деле не было опыта ежедневного возвращения домой узенькой тропинкой через дикий октябрьский лес, полный звуков, криков, полновесной воющей и совокупляющейся жизни - робко опросив всех прочих за завтраком, я выяснила, что прочие нервничают еще сильнее меня: скажем, нигерийская девочка вообще не ходит по лесу пешком, у нее начинаются панические атаки ("это с непривычки: последний раз она видела лес в детстве, - сказал один мой знакомый, - но потом это дерево засохло").
Еще я заметила, что когда освещаешь ночной лес фонариком, все равно очень страшно. А вот когда освещаешь его мобильным телефоном - не так страшно, нет. Видимо, дело в технологиях - фонарик аналоговый, он все равно оставляет тебя одиноким элементом дикой жизни в полной неизвестности. А мобильный телефон с ровно таким же светом более утешителен - эй, говорит он, если тебя растерзает миша или лосик, ты успеешь запостить это в инстаграмчик, не волнуйся. Связь есть! есть связь!
Хотя связи на самом деле нет нигде, кроме библиотеки. Из которой я и пишу эти строки, вместо того, чтобы писать какие-нибудь другие строки. Чем мы только не прокрастинируем то, чем мы прокрастинируем что-нибудь другое.
*
Прочитала (кажется, в первый раз) собственную книжку "Воробьиная река". Очень понравилась. Хотя мне показалось, что в жанровом смысле это - poetic science fiction. Не знаю, хорошо это или плохо.
*
Изучая скрижали, пыталась выяснить, кто жил в этом домике в апреле 1980 года, когда я родилась.
Оказалось, что в это время в домике жила пустота - буквально за апрель 1980 там пустая строка, которая выглядит очень странно. Пробел, пустое место, невнятность, дыра, пропасть, abyss.
Но я не колбаса по имени Йоко, я не буду вписывать себя туда. До свидания, пустота-1980, я не поддаюсь на твои дешевые приемы.
*
Взяла вчера в библиотеке почитать одеяло. Оказалось, тут одна из художниц в творческом кризисе стала делать одеяло из гексагональных заплаточек - в итоге, она и правда сделала одеяло и отнесла его в библиотеку как в архив (кто-то приносит книгу, а она принесла одеяло). Одеяло можно взять почитать, отсканировав его штрих-код, как у книжки. Мне повезло - кто-то как раз уезжал и сдал взятое почитать одеяло, поэтому я взяла его почитать (уже выстиранное, чистое - тут вообще все как-то идеально в этом смысле) вместе с полной библиографией Оливера Сакса. Тащила все это добро через лес - одеяло и Оливера Сакса - думала о том, что этой же дорогой ходил, вероятно, Оливер Сакс - возможно, даже с тем же самым одеялом - а теперь его больше нет, а я с его книжками (которые он сам своими руками сюда притащил) пока что временно есть, и тащу это одеяло в свою студию, которую я делю с дикобразом, и это все каким-то немыслимым образом порядок вещей. Конечно же, мне навстречу вышел дикобраз и навострил игольчатую жопу. Не бойся, дикобраз. Ты скоро привыкнешь.
*
За завтраком во время типичного смалл-талк австралийская женщина спрашивает африканскую женщину о том, над чем она работает. Африканская женщина долго, минут 15, подробно, как на конференции, объясняет концепцию своего исследования - пунктирно, с изящными забеганиями вперед, цитированиями первоисточника, полным предоставлением нам биографии человека, о котором она пишет. Потом, будто бы забывшись, в вежливом режиме спрашивает в ответ австралийскую женщину: а вы что сейчас пишете? (все молчат, тягостно переваривают эту необъятную историю о проекте всей жизни, можно сказать - вообще, за завтраком это все дико тяжело, не случайно у нас есть тихий стол для молчаливых утренних людей).
Австралийка смущенно отвечает:
- I'm an artist. I'm sorry.
У всех начинается коллективная истерика. "И все засмеялись, а Ваня заплакал".
*
Наконец-то появилось время подробно и внимательно прочитать работы Николая Федорова, всю эту Философию Общего Дела. Это, конечно, черт знает что. Оказалось, что есть целая серия научно-фантастических книжек, основанных на Философии Общего Дела - это серия "Мир Реки" (мне показали! сама бы я не нашла!) - к счастью, я пишу совершенно другое.
Писать, кстати, я начала только дней через пять. Все остальное время я пыталась убедить свой мозг, что это не отпуск!
*
Проиграла руку - оказывается, я так давно не писала от руки в большом количестве (как сейчас), что четыре дня писания от руки немного испортили мне мышцы, начинающиеся от шеи и заканчивающиеся в лопатке - адская боль при попытке даже помешать кофе ложечкой. Ну что ж, во всяком случае, сквозь боль даже лучше пишется. Должно быть хоть какое-то препятствие.
*
Думаю, что должен выйти какой-то закон, запрещающий людям шептать в библиотеке. Или только на меня шепот воздействует, как ядерный взрыв?
Оригинал и комментарии
искусство семейных отношений от clear-text
ПРОПИТКА И СВЕРКА
Эту историю когда-то давно рассказал мне мой отец.
Есть такая радиодеталь, называется «конденсатор», и в процессе его изготовления есть такой технологический этап, называется «пропитка».
У моего отца был дальний родственник, занимавший серьезный пост в одном из промышленных министерств. Так вот. Примерно раз в месяц он объявлял своей семье – жене, теще и восьмилетней дочери – что он уезжает на пропитку конденсаторов.
Он объяснял, что пропитка конденсаторов – это важнейший и опаснейший процесс. Поэтому он проходит на отдаленном секретном заводе, и непременно в субботу и воскресенье, чтобы на заводе не было рабочих, во избежание жертв в случае возможной аварии. В цехе пропитки остаются только главный инженер, восемь мастеров-пропитчиков, пожарный расчет – и он, представитель головного министерства.
Жена его была концертмейстер-репетитор в театре оперы и балета, а теща – учительница французского на пенсии. А дочь была вовсе дитя. Так что им можно было с серьезным видом излагать эту чушь.
Ему заботливо собирали чемоданчик. Две свежие сорочки, две смены белья, несессер, и даже крепкий чай в термосе.
Ласково и строго попрощавшись с семьей, в пятницу вечером он садился в служебную машину, и шофер его отвозил на вокзал. На вокзале, дождавшись, когда шофер уедет, он брал такси и ехал по заветному адресу, где три ночи с наслаждением предавался «пропитке конденсаторов». Возвращался в понедельник, якобы с утренним поездом, усталый, озабоченный, быстро принимал душ и уезжал в свое министерство.
Все было прекрасно. Все вокруг него на цыпочках ходили.
Но однажды он спросил у дочери, как они без него проводили время.
- Хорошо, папа! – сказала девочка. – Мама на ночь почитала мне книжку, а потом уехала…
- Куда?!
- На сверку партитур! – отвечало невинное дитя. – Мама сказала, что в субботу и воскресенье они в театре будут ночью сверять партитуры. С главным дирижером. Когда спектакль закончится и все разойдутся. Это очень важно, папа! Чтобы ноты не пропали!
Эту историю когда-то давно рассказал мне мой отец.
Есть такая радиодеталь, называется «конденсатор», и в процессе его изготовления есть такой технологический этап, называется «пропитка».
У моего отца был дальний родственник, занимавший серьезный пост в одном из промышленных министерств. Так вот. Примерно раз в месяц он объявлял своей семье – жене, теще и восьмилетней дочери – что он уезжает на пропитку конденсаторов.
Он объяснял, что пропитка конденсаторов – это важнейший и опаснейший процесс. Поэтому он проходит на отдаленном секретном заводе, и непременно в субботу и воскресенье, чтобы на заводе не было рабочих, во избежание жертв в случае возможной аварии. В цехе пропитки остаются только главный инженер, восемь мастеров-пропитчиков, пожарный расчет – и он, представитель головного министерства.
Жена его была концертмейстер-репетитор в театре оперы и балета, а теща – учительница французского на пенсии. А дочь была вовсе дитя. Так что им можно было с серьезным видом излагать эту чушь.
Ему заботливо собирали чемоданчик. Две свежие сорочки, две смены белья, несессер, и даже крепкий чай в термосе.
Ласково и строго попрощавшись с семьей, в пятницу вечером он садился в служебную машину, и шофер его отвозил на вокзал. На вокзале, дождавшись, когда шофер уедет, он брал такси и ехал по заветному адресу, где три ночи с наслаждением предавался «пропитке конденсаторов». Возвращался в понедельник, якобы с утренним поездом, усталый, озабоченный, быстро принимал душ и уезжал в свое министерство.
Все было прекрасно. Все вокруг него на цыпочках ходили.
Но однажды он спросил у дочери, как они без него проводили время.
- Хорошо, папа! – сказала девочка. – Мама на ночь почитала мне книжку, а потом уехала…
- Куда?!
- На сверку партитур! – отвечало невинное дитя. – Мама сказала, что в субботу и воскресенье они в театре будут ночью сверять партитуры. С главным дирижером. Когда спектакль закончится и все разойдутся. Это очень важно, папа! Чтобы ноты не пропали!
Оригинал и комментарии
Книга, новости от nikab
По ходу "Песни для короля ящериц" выйдут еще дешевле, чем я думала. 9800, если не гнаться за качеством бумаги, 13300 если гнаться + 1000р художнику - она заслужила. Художнику я заплачу сама, бо это уже моя личная инициатива :) Иллюстрации готовы, остались верстка и спонсорская организация, коя заплатит за этот банкет :) Мало ли кому для отчетности нужно?
И на вопрос - почему не Ридеро и не крупные издательства- потому что я не хочу переплачивать сама и не хочу, чтобы мои читатели переплачивали. Книжка будет простейшая, как делали в Серебряном веке. И стоить будет как три чашки кофе в Крыму или полторы в Москве :)
И на вопрос - почему не Ридеро и не крупные издательства- потому что я не хочу переплачивать сама и не хочу, чтобы мои читатели переплачивали. Книжка будет простейшая, как делали в Серебряном веке. И стоить будет как три чашки кофе в Крыму или полторы в Москве :)
Оригинал и комментарии
от prilepin
two worlds от wolfox
О точности перевода и о важности оригинала.
Многие, возможно, помнят эту цитату из сэра Брэдбери - она часто гуляет по сети (особенно часто - и грустно - увы, в связи с его смертью было).
"А что до моего могильного камня? Я хотел бы занять старый фонарный столб на случай, если вы ночью забредете к моей могиле сказать мне „Привет!“. А фонарь будет гореть, поворачиваться и сплетать одни тайны с другими — сплетать вечно. И если вы придете в гости, оставьте яблоко для привидений."
Красиво. Печально и красиво. Сразу представляется кадр в духе задумчивого аниме - старое позабытое кладбище и фонарь на нем, горящий в одиночестве, возможно, даже со свечой внутри, вокруг него кружатся светлячки... Что-то такое. Может быть, Миядзаки, или "Поездка в Йокогаму за покупками"...
А оригинал?
“As for my gravestone? I would like to borrow that great barber pole from out front of the town shoppe and have it run at midnight if you happened to drop by my mound to say hello. And there the old barber pole would be, lit, its bright ribbons twining up out of mystery, turning, and twining away up into further mysteries, forever. And if you come to visit, leave an apple for my ghost.”
Не фонарь там никакой. Barber pole. Barber pole - это вот такая штука, которая, натурально, у входа в barber shop (shoppe), то есть у входа в парикмахерскую. Они крутились и светились, да. Горит - открыто, не горит - закрыто. И вот такой столб с его цветными лентами, похожий на конфету-леденец - над могилой. Ярко светится, вертится, заплетая свои ленты в узелки. И яблоко лежит. Какая печаль? Хэллоуин, as it is. Tongue-in-cheek. Шалость удалась.
Две разных картинки, две разных атмосферы.
Понятно, почему переводчик не стал брать образ столба из парикмахерской - пришлось бы писать пояснение, а места, вероятно, не было; но... но.
А все языки мира не выучить. Эх.
Хотя... хотя бы некоторые... попробовать можно?
Многие, возможно, помнят эту цитату из сэра Брэдбери - она часто гуляет по сети (особенно часто - и грустно - увы, в связи с его смертью было).
"А что до моего могильного камня? Я хотел бы занять старый фонарный столб на случай, если вы ночью забредете к моей могиле сказать мне „Привет!“. А фонарь будет гореть, поворачиваться и сплетать одни тайны с другими — сплетать вечно. И если вы придете в гости, оставьте яблоко для привидений."
Красиво. Печально и красиво. Сразу представляется кадр в духе задумчивого аниме - старое позабытое кладбище и фонарь на нем, горящий в одиночестве, возможно, даже со свечой внутри, вокруг него кружатся светлячки... Что-то такое. Может быть, Миядзаки, или "Поездка в Йокогаму за покупками"...
А оригинал?
“As for my gravestone? I would like to borrow that great barber pole from out front of the town shoppe and have it run at midnight if you happened to drop by my mound to say hello. And there the old barber pole would be, lit, its bright ribbons twining up out of mystery, turning, and twining away up into further mysteries, forever. And if you come to visit, leave an apple for my ghost.”
Не фонарь там никакой. Barber pole. Barber pole - это вот такая штука, которая, натурально, у входа в barber shop (shoppe), то есть у входа в парикмахерскую. Они крутились и светились, да. Горит - открыто, не горит - закрыто. И вот такой столб с его цветными лентами, похожий на конфету-леденец - над могилой. Ярко светится, вертится, заплетая свои ленты в узелки. И яблоко лежит. Какая печаль? Хэллоуин, as it is. Tongue-in-cheek. Шалость удалась.
Две разных картинки, две разных атмосферы.
Понятно, почему переводчик не стал брать образ столба из парикмахерской - пришлось бы писать пояснение, а места, вероятно, не было; но... но.
А все языки мира не выучить. Эх.
Хотя... хотя бы некоторые... попробовать можно?
Оригинал и комментарии
writober от wolfox
Райтобер, между тем, продолжается, просто его - единой записью - удобнее поднимать в дайри (тут я так и не нашла опции "сделать запись новой", если не хочешь ее прикрепить, но хочешь, чтобы она отображалась в лентах друзей). Trick-or-treat!
writober-3: плотоядный друг
Билли? Новенький уборщик? Держи метлу.
Старый наш, по слухам, вроде, пропал. Убили?
Ха! По мне - сбежал с авансом, проклятый плут.
Что, впервые в цирке? Да уж, не Пикадилли,
Но зато все просто: мусор, навоз, золу -
Подметаешь. Ведра, ящик - вон в том углу.
Приступай, и чтобы чисто тут на полу!
Осторожней с клеткой тигра (и крокодила),
Не курить и не орать - я пока не глу...
А, ну да. И не заглядывай в холодильник.
writober-4: ворчливый кровосос
летучая мышка летучую кошку
конечно, поймает - о чем говорить?
летучие блошки, летучие мошки
так странно щекочут тебя изнутри.
простите, простите, я так виновата!
там было написано "выпей меня".
и руки - как ветки, и ноги - как вата,
я меньше, я больше? никак не понять.
картинки без книжек, забытая проза,
фламинго в сугробах в смешном январе.
в Чудесной Стране слишком красные розы
и длинные зубы у здешних зверей.
теперь я - Алиса - летучая мышка?
теперь я ночами пугаю людей?
так странно: мне нравятся здешние крыши,
и "выпей меня" почему-то - везде...
я помню, что Лондон - столица Парижа,
а устрицы в вальсе так мило звенят.
я точно вернусь, я учую, увижу;
о Дина, о Дина, поймаешь меня?
writober-5: пробуждение божества
Из кошачьего слова, из рыбьего пуха, из прозрачной, как дым, стрекозиной слюды, - в сентябре просыпаются мелкие духи: там, в листве, где помягче, у самой воды. И шуруют в ветвях, и шуршат под ногами, и в шкафах шелестят, свитера распугав. Все прямые тропинки отныне кругами, но так просто идти, не плутая в кругах.
Из пентакля на камне, из слез однорога, из волшебного пламени, тонких костей, - в октябре просыпаются древние боги: там, вдали, в глубине, меж разрушенных стен. До рассвета мерцают фонарики-тыквы, у завесы миров истончается плоть. Сотрясается лес от тигриного рыка, ударяют по крышам мохнатым крылом.
Из случайной печали, из мысли о доме, из забытого сна, из несказанных фраз... В ноябре просыпается кто-то огромный. Больше гор - городов - в сотню, тысячу раз. И глядит, и глядит, с тем покоем и ленью, что доступны идущим кругами планет.
Так выходишь - и видишь: на камень ступеней неизбежно и медленно падает снег.
writober-6: девы из преисподней
Мэг и Мэри ходят парой: юбки, туфли, блеск загара, тушь, помада, дым сигарный, кофточки в обтяг. Забегаловка "У Янки", если вышел после пьянки, на обочине стоянки. Понял? Не дурак!
Мэг - своя, и Мэри - в доску. Пальцы странно пахнут воском. Привкус меда - словно роскошь в этой-то глуши... Кофта, кудри - будто крылья, ветровым стеклом раскрылись, ярко-желтой сыплет пылью. Визг далеких шин.
Да, бывает - кто исчезнет, здесь легко пропасть и трезвым, бармен, блин, не мать Тереза, пьяниц не сдержать.
(Снилось: видишь друга с улиц, вроде он, а пальцем ткнули, то не человек, а улей. И глаза жужжат.)
writober-7: рожки да ножки
на краю не спи, не надо: волк утащит, как козленка.
у стены не спи, не надо: за обоями - ловушка.
и не спи посередине: так ты меньше, уязвимей
для того, кто прыгнет сверху, с потолка или со шкафа.
спи, мой мальчик, под кроватью, здесь уютно и спокойно,
не найдет голодный хищник, не затянут дырки в стенах,
замотайся в одеяло, заложи подушкой уши...
я же лягу - на кровати. чтобы утром встать - тобою.
writober-8: мой ласковый и нежный зверь
вот алеет рябина, и дети спешат из школы, дома ждет их горячий обед и камин горящий. только в старом сиротском приюте - сквозняк и холод, скрип иссохших дверей, каждый зал - как огромный ящик. склизко-серая каша (как будто уже жевали), вечно-серая форма, и к серости все привыкли.
"через месяц сбежим, обещаю", - клянется Алекс.
"непременно сбежим", - отвечает чуть слышно Мики.
эту кучку детей называют "оборвыши", "шваль" и "мыши"; клички можно стерпеть, если помнишь, мечтаешь, веришь. но стемнеет - молчи, затихай и - ни мысли лишней: каждый вечер под окна приюта приходят звери. длинноногие звери с копытами и рогами, многоногие звери с шипами и острым жалом. проржавевшие когти скребут по прогнившей раме, по стеклу; не уснуть, даже спрятавшись в одеяло. звери кружат под домом, змеиные вьются спины. не заходят ни в дверь, ни в окно (но зайдут? однажды?). был бы мышью взаправду - то скрылся б в норе мышиной; мелкой мухой, жучком, самым крохотным и неважным... это лучше, чем думать "для них мы - добыча", честно. и, чем койками двери задвинув, сбиваться в угол. почему наш приют на опушке большого леса? почему из него, как стемнеет, уходят слуги? почему нету - старше двенадцати?.. все привыкли. мутно-серые дни, ждуще-черные пасти спален.
"помни, завтра сбежим," - собирает мешочек Мики.
"я все помню, сбежим", - сухари под матрасом Алекс.
чем закончится сказка осенняя этой ночью? о мышиный король, что ты скажешь про двух смутьянов? звери воют, хохочут и скалятся за спиною, жалкий свет фонаря пляшет, скачет, как будто пьяный. и бежишь, и бежишь, лес под ноги бросает корни, и вот-вот - на лодыжке, на горле ли - лязгнут зубы!
лес окончился, словно обрублен или оборван, хищный гон за спиной понемногу пошел на убыль. они вышли к железной дороге, а позже - в город, было утро, рассвет растекался по бледной коже.
(тут закончить бы этим мотивом, простым, бесспорным: мышеловки возможно сломать, и капканы - тоже.)
а приют? он исчез, ни следа, на опушке чисто, и крупнее зайчонка зверюги там не встречали. дети выросли в семьях, хоть разных, но очень близких, Мики пишет картины, истории пишет Алекс. право взрослых - не слушать полуночных страшных баек, с петухами ложиться, ворота - на все запоры...
звери смотрят из книг Александры, с рисунков Майка. звери смотрят и ждут: мышеловка сомкнется - скоро ль?
writober-3: плотоядный друг
Билли? Новенький уборщик? Держи метлу.
Старый наш, по слухам, вроде, пропал. Убили?
Ха! По мне - сбежал с авансом, проклятый плут.
Что, впервые в цирке? Да уж, не Пикадилли,
Но зато все просто: мусор, навоз, золу -
Подметаешь. Ведра, ящик - вон в том углу.
Приступай, и чтобы чисто тут на полу!
Осторожней с клеткой тигра (и крокодила),
Не курить и не орать - я пока не глу...
А, ну да. И не заглядывай в холодильник.
writober-4: ворчливый кровосос
летучая мышка летучую кошку
конечно, поймает - о чем говорить?
летучие блошки, летучие мошки
так странно щекочут тебя изнутри.
простите, простите, я так виновата!
там было написано "выпей меня".
и руки - как ветки, и ноги - как вата,
я меньше, я больше? никак не понять.
картинки без книжек, забытая проза,
фламинго в сугробах в смешном январе.
в Чудесной Стране слишком красные розы
и длинные зубы у здешних зверей.
теперь я - Алиса - летучая мышка?
теперь я ночами пугаю людей?
так странно: мне нравятся здешние крыши,
и "выпей меня" почему-то - везде...
я помню, что Лондон - столица Парижа,
а устрицы в вальсе так мило звенят.
я точно вернусь, я учую, увижу;
о Дина, о Дина, поймаешь меня?
writober-5: пробуждение божества
Из кошачьего слова, из рыбьего пуха, из прозрачной, как дым, стрекозиной слюды, - в сентябре просыпаются мелкие духи: там, в листве, где помягче, у самой воды. И шуруют в ветвях, и шуршат под ногами, и в шкафах шелестят, свитера распугав. Все прямые тропинки отныне кругами, но так просто идти, не плутая в кругах.
Из пентакля на камне, из слез однорога, из волшебного пламени, тонких костей, - в октябре просыпаются древние боги: там, вдали, в глубине, меж разрушенных стен. До рассвета мерцают фонарики-тыквы, у завесы миров истончается плоть. Сотрясается лес от тигриного рыка, ударяют по крышам мохнатым крылом.
Из случайной печали, из мысли о доме, из забытого сна, из несказанных фраз... В ноябре просыпается кто-то огромный. Больше гор - городов - в сотню, тысячу раз. И глядит, и глядит, с тем покоем и ленью, что доступны идущим кругами планет.
Так выходишь - и видишь: на камень ступеней неизбежно и медленно падает снег.
writober-6: девы из преисподней
Мэг и Мэри ходят парой: юбки, туфли, блеск загара, тушь, помада, дым сигарный, кофточки в обтяг. Забегаловка "У Янки", если вышел после пьянки, на обочине стоянки. Понял? Не дурак!
Мэг - своя, и Мэри - в доску. Пальцы странно пахнут воском. Привкус меда - словно роскошь в этой-то глуши... Кофта, кудри - будто крылья, ветровым стеклом раскрылись, ярко-желтой сыплет пылью. Визг далеких шин.
Да, бывает - кто исчезнет, здесь легко пропасть и трезвым, бармен, блин, не мать Тереза, пьяниц не сдержать.
(Снилось: видишь друга с улиц, вроде он, а пальцем ткнули, то не человек, а улей. И глаза жужжат.)
writober-7: рожки да ножки
на краю не спи, не надо: волк утащит, как козленка.
у стены не спи, не надо: за обоями - ловушка.
и не спи посередине: так ты меньше, уязвимей
для того, кто прыгнет сверху, с потолка или со шкафа.
спи, мой мальчик, под кроватью, здесь уютно и спокойно,
не найдет голодный хищник, не затянут дырки в стенах,
замотайся в одеяло, заложи подушкой уши...
я же лягу - на кровати. чтобы утром встать - тобою.
writober-8: мой ласковый и нежный зверь
вот алеет рябина, и дети спешат из школы, дома ждет их горячий обед и камин горящий. только в старом сиротском приюте - сквозняк и холод, скрип иссохших дверей, каждый зал - как огромный ящик. склизко-серая каша (как будто уже жевали), вечно-серая форма, и к серости все привыкли.
"через месяц сбежим, обещаю", - клянется Алекс.
"непременно сбежим", - отвечает чуть слышно Мики.
эту кучку детей называют "оборвыши", "шваль" и "мыши"; клички можно стерпеть, если помнишь, мечтаешь, веришь. но стемнеет - молчи, затихай и - ни мысли лишней: каждый вечер под окна приюта приходят звери. длинноногие звери с копытами и рогами, многоногие звери с шипами и острым жалом. проржавевшие когти скребут по прогнившей раме, по стеклу; не уснуть, даже спрятавшись в одеяло. звери кружат под домом, змеиные вьются спины. не заходят ни в дверь, ни в окно (но зайдут? однажды?). был бы мышью взаправду - то скрылся б в норе мышиной; мелкой мухой, жучком, самым крохотным и неважным... это лучше, чем думать "для них мы - добыча", честно. и, чем койками двери задвинув, сбиваться в угол. почему наш приют на опушке большого леса? почему из него, как стемнеет, уходят слуги? почему нету - старше двенадцати?.. все привыкли. мутно-серые дни, ждуще-черные пасти спален.
"помни, завтра сбежим," - собирает мешочек Мики.
"я все помню, сбежим", - сухари под матрасом Алекс.
чем закончится сказка осенняя этой ночью? о мышиный король, что ты скажешь про двух смутьянов? звери воют, хохочут и скалятся за спиною, жалкий свет фонаря пляшет, скачет, как будто пьяный. и бежишь, и бежишь, лес под ноги бросает корни, и вот-вот - на лодыжке, на горле ли - лязгнут зубы!
лес окончился, словно обрублен или оборван, хищный гон за спиной понемногу пошел на убыль. они вышли к железной дороге, а позже - в город, было утро, рассвет растекался по бледной коже.
(тут закончить бы этим мотивом, простым, бесспорным: мышеловки возможно сломать, и капканы - тоже.)
а приют? он исчез, ни следа, на опушке чисто, и крупнее зайчонка зверюги там не встречали. дети выросли в семьях, хоть разных, но очень близких, Мики пишет картины, истории пишет Алекс. право взрослых - не слушать полуночных страшных баек, с петухами ложиться, ворота - на все запоры...
звери смотрят из книг Александры, с рисунков Майка. звери смотрят и ждут: мышеловка сомкнется - скоро ль?
Оригинал и комментарии
Проблема новичка-4 от dreamer-m
Итожа посты про новичков.
Люди, вы накидали в комментах кучу примеров, что происходит при контакте описанных культур. Так вот, всё это происходит параллельно, обеспечивая довольно нервный бурлящий котёл, когда социальное значение всех связанных с хобби, клубами и тусованием действий НЕВНЯТНО. Собеседники не могут договориться, «это хобби для богатых» или «это очень демократичное занятие», потому что при взгляде с разных точек на один и тот же масштабный социальный процесс видны разные его куски.
Так вот, «проблема новичка», о которой я здесь пишу - это то, что «готовых» клубов в округе мало или нет, а начинать свой - дело хлопотное, на которое не каждый пойдёт. Насколько хлопотное - каждый видит по-разному, со своей кочки.
Я вижу в происходящем переходный период для социальных формаций, когда одновременно сосуществуют «так не делается», «в наших краях это давно делают» и «а в чём проблема-то?». Культура гномов-вастаков встретилась и взаимодействует с культурой клубных эльфов. Тут и недоверие к клубам явно коммерческим «ну и что они нам предлагают за наши же деньги? А право голоса за эти деньги решать, что в клубе будет - оно у нас вообще есть?» (Обычно - нет. Обычно можно выбрать блюдо из готового меню на сегодня). Тут же и прорастающие из-под земли клубообразные социальные конструкцию, на «подростковую тусовку» уже не очень похожие.
Например, частый формат самообразующегося клуба, который с некоторых пор стало можно видеть в культуре гномов-вастаков: околостуденческая группа занимается чем-то, что требует всё же приличного помещения (танцы, акробаланс какой-нибудь и т.д.), начинает скидываться на помещение, а чтобы распределить расходы поэкономичнее, «открывает» клуб для новичков и начинает зазывать сторонний народ тоже заниматься вместе с ними. Все мероприятия - по вечерам, чтобы работающим было удобнее. Поскольку новичкам надо как-то осваиваться (и чтобы им было интересно и они продолжали ходить, внося вклад!), ими начинает прицельно заниматься кто-то из старожилов, превращая это потихоньку во вторую работу - которая становится вполне «работой», если клуб оказывается популярным и сборы начинают-таки превышать минимально необходимые для съёма помещения суммы… Эта схема хороша для крупногрупповых клубов, где нужен один зал на 20 человек и один опытный организатор на ораву новичков. При других форматах общения, разумеется, схемы понадобятся другие.
Я знаю два вида эпохи перемен. В одну из них народ, наперегонки и толкаясь, рвётся на танках в светлое будущее, истребляя тех, кто ему в этом светлом видении не выглядит пригодившимся. Будущее при этом очень светлое, прямо сияющее, глянцевое и мотивирующее. В другую эпоху будущее невнятно, астрологи и футурологи предвещают по концу света каждый год, сверху требуют инноваций и новой версии светлого будущего, поярче, а то на танки никто садиться не хочет. И вот в эту вторую эпоху из-под асфальта прорастает новая зелень.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/417029.html. Please comment there using OpenID.
Люди, вы накидали в комментах кучу примеров, что происходит при контакте описанных культур. Так вот, всё это происходит параллельно, обеспечивая довольно нервный бурлящий котёл, когда социальное значение всех связанных с хобби, клубами и тусованием действий НЕВНЯТНО. Собеседники не могут договориться, «это хобби для богатых» или «это очень демократичное занятие», потому что при взгляде с разных точек на один и тот же масштабный социальный процесс видны разные его куски.
Так вот, «проблема новичка», о которой я здесь пишу - это то, что «готовых» клубов в округе мало или нет, а начинать свой - дело хлопотное, на которое не каждый пойдёт. Насколько хлопотное - каждый видит по-разному, со своей кочки.
Я вижу в происходящем переходный период для социальных формаций, когда одновременно сосуществуют «так не делается», «в наших краях это давно делают» и «а в чём проблема-то?». Культура гномов-вастаков встретилась и взаимодействует с культурой клубных эльфов. Тут и недоверие к клубам явно коммерческим «ну и что они нам предлагают за наши же деньги? А право голоса за эти деньги решать, что в клубе будет - оно у нас вообще есть?» (Обычно - нет. Обычно можно выбрать блюдо из готового меню на сегодня). Тут же и прорастающие из-под земли клубообразные социальные конструкцию, на «подростковую тусовку» уже не очень похожие.
Например, частый формат самообразующегося клуба, который с некоторых пор стало можно видеть в культуре гномов-вастаков: околостуденческая группа занимается чем-то, что требует всё же приличного помещения (танцы, акробаланс какой-нибудь и т.д.), начинает скидываться на помещение, а чтобы распределить расходы поэкономичнее, «открывает» клуб для новичков и начинает зазывать сторонний народ тоже заниматься вместе с ними. Все мероприятия - по вечерам, чтобы работающим было удобнее. Поскольку новичкам надо как-то осваиваться (и чтобы им было интересно и они продолжали ходить, внося вклад!), ими начинает прицельно заниматься кто-то из старожилов, превращая это потихоньку во вторую работу - которая становится вполне «работой», если клуб оказывается популярным и сборы начинают-таки превышать минимально необходимые для съёма помещения суммы… Эта схема хороша для крупногрупповых клубов, где нужен один зал на 20 человек и один опытный организатор на ораву новичков. При других форматах общения, разумеется, схемы понадобятся другие.
Я знаю два вида эпохи перемен. В одну из них народ, наперегонки и толкаясь, рвётся на танках в светлое будущее, истребляя тех, кто ему в этом светлом видении не выглядит пригодившимся. Будущее при этом очень светлое, прямо сияющее, глянцевое и мотивирующее. В другую эпоху будущее невнятно, астрологи и футурологи предвещают по концу света каждый год, сверху требуют инноваций и новой версии светлого будущего, поярче, а то на танки никто садиться не хочет. И вот в эту вторую эпоху из-под асфальта прорастает новая зелень.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/417029.html. Please comment there using OpenID.
Оригинал и комментарии
смотрит в глаза гроза от wolfox
Боевой котик на данный момент в отпуске.
На сцену выходит боевая капустка. Красно-желтая, потому что осенняя. И с камышами.
Святая Селестия, сколько всего нового в GW2 произошло, пока меня не было. Своим старым персом (тоже котик, но другой - чарр) я уже и не помню, как играть. Lion's Arch отстроили из состояния "палки и руины" до состояния "гордость империи", ввели кучу маунтов (грифоносова, она красива настолько же, насколько безумна ее цена), ввели крылья, которые местами словно скопированы с китайских f2p вроде той же Perfect World, разве что анимированы лучше. (Но, кажется, последнее - общее ММОРПГшное безумие, оно давеча даже в финалке появилось, и народ массово разделился на "фу, дурновкусие" и "ура, наконец-то я могу обвешаться черными ангельскими крыльями и косплеить фулл-тайм эджлорда!"). Два адд-она, новый класс, в общем, что угодно, кроме, разве что, играбельных квагганов. Когда дадут играбельных квагганов? Эх.
Зато - в кои-то веки хорошая английская озвучка! Дайте две и заверните, прямо вот в эту капустную листву, пожалуйста. А уж когда натыкаешься там на НПС, которого озвучивал Гидеон Эмери... ух!
FFXIV, на самом деле, всем хороша, просто - и от нее устаешь. А новый контент для хайлевел игрока - это бесконечный апгрейд уровня шмота, он же ilvl: 340, 350, 380... кто больше? И рейды, которые либо фармишь часами с постоянной пати, как на работу ходишь (так называемый "статик", в PW мы это называли "конста"), либо надеешься, что повезет с рандомами. Я, конечно, нытик еще тот, но мне больше всего было обидно после Monster Hunter-ивента, с его нестандартной механикой экстремальной верстии Раталоса. Там больше всего в бою мешали даже не непривычные четыре человека в команде вместо восьми, не система "кто-то умер три раза = геймовер", и даже не отсутствие телеграфов, а банальная игровая невозможность отдалить камеру настолько, чтобы было видно, куда ныряет Раталос во второй фазе. Без этого... ну, наматываем круги по арене и молимся Кристаллу. (Я даже гуглила zoom hack, но в процессе решила, что не стоит оно того.) И все интересные награды только с экстремальной версии, не с обычной, падают; маунт в том числе.
А Stormblood-дополнение в Финалке замечательно красивое, конечно. Правда, я не знаю, удастся ли им дотянуть драму и красоту истории до уровня Heavensward, при всей восточной замечательной эстетике Кугане и Домы; Heavensward - это такая дыра в сердце насквозь, такой холодный ветер, дующий между острыми шпилями башен заснеженного Ишгарда... При том, что битвы с боссами и сами боссы в SB несомненно лучше.
Вообще FFXIV (в основном HW, но и SB тоже) ассоциируется у меня с песней "Витраж" Мельницы.
Где скользит дорога по камням,
Падая в объятия рассвета
Сквозь седловину меж ушей коня,
И ничуть не странно, что все это для меня,
Ветер дальних странствий на исходе лета –
Этот ветер тоже для меня.
Если бы я делала клип по FF, то, наверное, выбрала бы эту песню. И на словах "В ночи смолящимся пером сбывшееся обжигает пальцы" - кадр, где граф Эдмон захлопывает толстый том своих мемуаров с надписью Heavensward. Конец главы. И дальше уже следующая - Stormblood, Azim Steppe с ее кочевыми племенами, палатками из шкур и дикими табунами на равнинах. "Там принесут из степи птицы гром, и злые тени все уйдут во время танца над костром. А время словно ткань, натянутая в пяльцы, кто нас ныне вышьет серебром?"
кажется мне надо прививку от пафоса или уже не поможет простите доктор я сгрызла все шприцы
Anyway, скоро Хэллоуин! В GW2 время Безумного Короля, точно будет что-то веселое. Awwwwesome. Время тыкать тыквы!
На сцену выходит боевая капустка. Красно-желтая, потому что осенняя. И с камышами.
Святая Селестия, сколько всего нового в GW2 произошло, пока меня не было. Своим старым персом (тоже котик, но другой - чарр) я уже и не помню, как играть. Lion's Arch отстроили из состояния "палки и руины" до состояния "гордость империи", ввели кучу маунтов (грифоносова, она красива настолько же, насколько безумна ее цена), ввели крылья, которые местами словно скопированы с китайских f2p вроде той же Perfect World, разве что анимированы лучше. (Но, кажется, последнее - общее ММОРПГшное безумие, оно давеча даже в финалке появилось, и народ массово разделился на "фу, дурновкусие" и "ура, наконец-то я могу обвешаться черными ангельскими крыльями и косплеить фулл-тайм эджлорда!"). Два адд-она, новый класс, в общем, что угодно, кроме, разве что, играбельных квагганов. Когда дадут играбельных квагганов? Эх.
Зато - в кои-то веки хорошая английская озвучка! Дайте две и заверните, прямо вот в эту капустную листву, пожалуйста. А уж когда натыкаешься там на НПС, которого озвучивал Гидеон Эмери... ух!
FFXIV, на самом деле, всем хороша, просто - и от нее устаешь. А новый контент для хайлевел игрока - это бесконечный апгрейд уровня шмота, он же ilvl: 340, 350, 380... кто больше? И рейды, которые либо фармишь часами с постоянной пати, как на работу ходишь (так называемый "статик", в PW мы это называли "конста"), либо надеешься, что повезет с рандомами. Я, конечно, нытик еще тот, но мне больше всего было обидно после Monster Hunter-ивента, с его нестандартной механикой экстремальной верстии Раталоса. Там больше всего в бою мешали даже не непривычные четыре человека в команде вместо восьми, не система "кто-то умер три раза = геймовер", и даже не отсутствие телеграфов, а банальная игровая невозможность отдалить камеру настолько, чтобы было видно, куда ныряет Раталос во второй фазе. Без этого... ну, наматываем круги по арене и молимся Кристаллу. (Я даже гуглила zoom hack, но в процессе решила, что не стоит оно того.) И все интересные награды только с экстремальной версии, не с обычной, падают; маунт в том числе.
А Stormblood-дополнение в Финалке замечательно красивое, конечно. Правда, я не знаю, удастся ли им дотянуть драму и красоту истории до уровня Heavensward, при всей восточной замечательной эстетике Кугане и Домы; Heavensward - это такая дыра в сердце насквозь, такой холодный ветер, дующий между острыми шпилями башен заснеженного Ишгарда... При том, что битвы с боссами и сами боссы в SB несомненно лучше.
Вообще FFXIV (в основном HW, но и SB тоже) ассоциируется у меня с песней "Витраж" Мельницы.
Где скользит дорога по камням,
Падая в объятия рассвета
Сквозь седловину меж ушей коня,
И ничуть не странно, что все это для меня,
Ветер дальних странствий на исходе лета –
Этот ветер тоже для меня.
Если бы я делала клип по FF, то, наверное, выбрала бы эту песню. И на словах "В ночи смолящимся пером сбывшееся обжигает пальцы" - кадр, где граф Эдмон захлопывает толстый том своих мемуаров с надписью Heavensward. Конец главы. И дальше уже следующая - Stormblood, Azim Steppe с ее кочевыми племенами, палатками из шкур и дикими табунами на равнинах. "Там принесут из степи птицы гром, и злые тени все уйдут во время танца над костром. А время словно ткань, натянутая в пяльцы, кто нас ныне вышьет серебром?"
Anyway, скоро Хэллоуин! В GW2 время Безумного Короля, точно будет что-то веселое. Awwwwesome. Время тыкать тыквы!
Оригинал и комментарии
writober-2: оживите мертвеца от wolfox
Пепел и прах растворен в вине, дрожь в глубине зеркал. Милый мой, милый, вернись ко мне, вот же моя рука. Холоден сон под плитой в земле, черви прогрызли грудь. Милый, те годы, те много лет, я все искала путь. Трепетной плотью оденься, кость, танцем пьянят огни. Ради тебя я любой закон в пыль растопчу - проснись! Кровь наливается, как рубин, капли - чуть тронь! - горят.
Я оживлю тебя, чтоб убить.
Тысячу
раз
подряд.
Я оживлю тебя, чтоб убить.
Тысячу
раз
подряд.
Оригинал и комментарии
(меланхолически) от nikab
Дцать лет я делала игры, делала фестивали, писала и выпускала книги с одной мечтой - чтобы человек, для которого я это делаю, обернулся и посмотрел. Удавалось добиться всего, что угодно - и побеждать и проваливать и делать так себе и творить чудеса и менять реальность на годы вперед. Все, что угодно - кроме мечты, ага.
Возможно это дорогое МРЗД кричит мне - Ника, стань сама для себя тем человеком, который будет оборачиваться и смотреть. Если ты сама этому не научишься, никто другой тебе точно не даст...
Впрочем, писала пост и вспомнила лагерь в Дюрсо. И как я танцевала и человек увидел танец моей души. И момент запредельного счастья от этого ощущения тоже помню - я не ждала, не надеялась, просто танцевала на пределе возможного и тогда у меня получилось. Так что все небезнадежно :) Но умения смотреть на себя все равно не отменяет.
Возможно это дорогое МРЗД кричит мне - Ника, стань сама для себя тем человеком, который будет оборачиваться и смотреть. Если ты сама этому не научишься, никто другой тебе точно не даст...
Впрочем, писала пост и вспомнила лагерь в Дюрсо. И как я танцевала и человек увидел танец моей души. И момент запредельного счастья от этого ощущения тоже помню - я не ждала, не надеялась, просто танцевала на пределе возможного и тогда у меня получилось. Так что все небезнадежно :) Но умения смотреть на себя все равно не отменяет.
Оригинал и комментарии
перечитывая классику от clear-text
МАРТОВСКАЯ ИДА. ЧАСТЬ 1
Русские писатели любят открытые финалы. Мужчина и женщина объяснились слишком поздно: они уже связаны узами брака, окружены тысячью других неодолимых препон. Им остается только тешить себя воспоминаниями. Таков рассказ Бунина «Ида». В финале герой витийствует перед приятелями в ресторане, пьет «за всех любивших нас, за всех, кого мы, идиоты, не оценили, с кем мы были счастливы, блаженны, а потом разошлись, растерялись в жизни навсегда и навеки, и все же навеки связаны самой страшной в мире связью!» - а героиня и вовсе исчезает. Очевидно, возвращается к мужу, от которого отошла-то всего на пять минут, чтобы шепнуть герою «любила и люблю».
И мы, перевернув страницу, вздыхаем: «Ах! Ах, если бы…».
А почему, собственно, нет?
Представим себе, что описанная Буниным история Иды – вернее, история Иды и знаменитого композитора – все же получила продолжение.
Но перенесем действие в наши дни. Почему? Потому что писать продолжение «Иды» в тех, бунинских временах – значит, сталкивать героев с войной и революцией. А это сильно влияет на сюжет. Так что пусть лучше будет наша безбурная современность. Пусть герой остается композитором, богатым и знаменитым. Пусть она остается молодой красавицей, но женой не молодого аристократа, откуда сейчас аристократы? – а женой молодого успешного бизнесмена, да еще с административной карьерой.
***
Итак, через пять лет они встретились в бизнес-лаундже аэропорта «Шереметьево».
Все было, как в изначальном рассказе. Поздоровались. Она была прекрасна, свежа, молода, дорого и модно одета. Представила композитору своего мужа – элегантного, молодого, красивого. Композитор не знал его в лицо, но помнил фамилию, поскольку недавно было в новостях: новоизбранный губернатор крупнейшего региона пригласил его поработать своим «вице». Раскланялись, пожали друг другу руки, обменялись улыбками и любезными фразами: «О, как же, слышал, слышал!», «О, давно ваш почитатель!».
Иде неприятно было глядеть на спокойное и самодовольное лицо композитора. Чехов писал, что женщина все простит: и измены, и грубость, и пьяную рожу, но вот бедности не простит. Плохо знал женщин наш великий писатель! И бедность простит женщина, но вот чего она точно не простит – это невнимания. Особенно когда ей двадцать лет, и она приходит в гости к своей старшей подруге, у которой знаменитый муж, и вот он-то на нее совершенно не смотрит. Подруга была сильно старше, лет на десять даже или чуточку больше, а подругами они стали, потому что вместе ходили на курсы дизайна. Подруга была замужем за известным и богатым композитором. Его песни звучали изо всех дыр, по радио, по телевизору, в ресторанах и машинах такси. Композитору было сорок восемь, у него было широкое простецкое лицо, доброе, но рассеянное. «Наверное, - зло думала Ида, - он думает только о своих песенках, или гонорары подсчитывает». Ида с шестнадцати лет привыкла, что мужчины провожают ее глазами, делают ей комплименты, привстают в креслах, когда она проходит мимо, кидаются помочь снять пальто, ставят сушиться ее зонтик – и все это с выражением любовной алчности на лице. А тут: «Здравствуйте, Ида! Маша вас ждет. Что вы, как вы? Ну, слава богу. Да, да, спасибо, у меня все тоже слава богу. Ах, как вы милы, однако!» - с выражением бесчувственной вежливости.
Нет, Ида совсем не хотела отбивать мужа у подруги, или заводить с ним любовную интрижку. Но обижало его полнейшее равнодушие к ней, такой молодой и свежей, с чудным цветом лица и фиалковыми глазами. Не деланное, не вынужденное его положением женатого мужчины, к жене которого приходит в гости красавица-подруга (фу, как пошло было бы с ней заигрывать!), а внутреннее, задушевное, искреннее безразличие, что было особенно обидно. Тем более что его жена Маша была не бог весть что. Небольшая, полноватая, с большой грудью и тонкой талией над широкими бедрами. «Как колбаса, перетянутая веревочкой», - думала Ида. Что он в ней нашел? Она пыталась выведать у Маши про ее родителей – ей показалось бы логичным, если бы ее отец был важной шишкой – но нет! Отец – подполковник строительных войск, мама – врач в медсанчасти какого-то завода. Маша простодушно показала их фотографии.
Странно. Впрочем, любовь зла. Но все равно неприятно, когда она смотрела на него из-под своих пушистых ресниц, склонив голову и чуть покусывая пепельную прядку, или, когда она проходила мимо него, незаметно поворачиваясь спиной, чтоб он сзади увидел волшебное очертание ее шеи, плеч, талии, бедер и ног – эту, как говорили в старину, гитару ее фигуры – а он никак не отзывался, ни взглядом, ни вздохом.
Эти воспоминания в один миг пролетели в ее голове, и она сказала сама себе: «А вот сейчас я его накажу. Я сделаю так, что он долго будет обо мне помнить!»
Она, как и написано в рассказе Бунина, сказала мужу: «Помолчи, Петрик, не конфузь меня!» - и попросила подождать, пока они с композитором погуляют по залу и немного поболтают. Они прошлись мимо кафе и киосков, она спрашивала о Маше, как она поживает, как живут общие знакомые, и ему вдруг на секунду показалось, что она ему очень нравится – но он резко отбросил это чувство, вернее, эту мысль. Ибо он сознавал, что тут всего лишь внезапное обаяние ее молодости, красоты и высокого положения. Они добрели до самого дальнего выхода на посадку, людей там не было, и вот тут Ида села в сетчатое пластиковое кресло, подняла на него свои фиалковые глаза и неожиданно, без передышки сказала ему: «А теперь, дорогой, ответьте мне еще на один вопрос: знали ли вы и знаете ли вы теперь, что я любила вас целых пять лет и люблю до сих пор?»
Композитор не знал, что сказать в ответ. Есть такие моменты, когда лучше молчать. Вот он и смолчал. А она встала, обняла его за шею и нежно и крепко поцеловала. Только и всего: поцеловала – и ушла.
Но этим вся эта история не кончилась. История только начиналась.
***
Композитор сначала подумал, что это какая-то чепуха, игра и вранье. Если она его на самом деле так любила, то она могла сто раз объявиться, дать знать, написать, позвонить, как бы случайно столкнуться в театре, в концерте, на приеме в посольстве. Кто мешал? Что мешало? Ида явно ему врала – но зачем? Загадка. Женщина – тем более красивая, молодая и богатая – это всегда загадка. Композитор довольно улыбнулся этому своему открытию.
Вдруг ему стало очень приятно и лестно – оказывается, его уже пять лет любит молодая юная красивая женщина, да к тому же – жена важного и молодого, сравнительно с ним, человека. Композитору было уже пятьдесят три, его Маше – тридцать шесть, а Иде – всего двадцать пять, и она была положительно прекрасна. Допустим даже, что она врет. Допустим, она нарочно хочет его уколоть, огорчить – но ведь она именно так врет, именно об этом врет! Есть миллион способов огорчить композитора. Сказать что-нибудь небрежно-равнодушное о его творчестве: «Всё пишете? Всё песенки? Ну, дай вам бог!» Это было бы очень неприятно. Но вот что важно: она врет не о чем-нибудь, а о своей любви к нему. В каждом вранье есть доля вранья, только доля! Он стал вспоминать, как она приходила к ним в дом пять лет назад, вспоминал ее взгляды исподлобья, ее вспыхнувшие щеки, ее чудесную фигуру, которую она как бы показывала ему, поворачиваясь в профиль и спиной, и на секунду замирая в дверном проеме.
Нельзя сказать, что ему так уж сильно захотелось с ней переспать. То секундное желание, которое посетило его во время их встречи в аэропорте, исчезло бесследно. Да и возраст, возраст! Однако он вдруг подумал, что вся ситуация сама по себе – так сказать, объективно! – подталкивает к тайному роману: ведь она не только красива, но она его любит, давно и крепко. Он уже почти окончательно поверил в это. Но нельзя было просто разыскать ее, позвонить и назначить встречу. Это выглядело бы непристойно. Дескать, «оказывается, вы меня любите, вот и хорошо; я тоже не прочь». На романтику надо отвечать романтикой, тем более в его возрасте и положении.
Сказано – сделано.
Он раздобыл ее телефон, позвонил, и, сознавая, что говорит неправду, рассказал, что потрясен ее признанием и вынужден сказать, что это взаимно. Что он влюбился в нее пять лет назад, когда увидел впервые. Он описывал ее тогдашнюю, говорил о том, как мечтал со сладкой мукой обнять ее стан…
«Отчего же, мой дорогой, вы не подали мне хоть малейшего знака?» - спросила она своим чудесным грудным голосом.
«Я боялся нарушить ваш покой. Ваше, уж извините за старомодность, нежное и чистое девичество», - он умел подпустить словцо.
«Ничего страшного, я была уже совсем взрослой, - сказала она. – Наверное, вы просто любили Машу. Одновременно со мной, но чуточку сильнее и по-мужски серьезнее, ответственнее, не так ли? Полагаю, вы ее любите и сейчас, верно?»
«Нам надо встретиться», - сказал композитор.
«Вы не ответили на мой вопрос», - усмехнулась Ида.
«Нам надо встретиться», - повторил он.
«В самом деле? – смеялась Ида. –Это действительно нам надо? Именно нам обоим? Нам с вами? Или это просто вы так хотите? Уточните, прошу вас».
«Нам надо!» - он стоял на своем.
Встретились.
Сидя напротив нее за столиком кафе, композитор вспоминал, как она приходила к ним в гости пять лет назад. Ему вдруг показалось, что уже тогда он хотел ее обнять, хотел поцеловать ее прелестную руку, что будто бы вспоминал ее, когда она куда-то исчезла. Хотя на самом деле он тогда он о ней тут же забыл, как забывал о других Машиных приятельницах, которые появлялись и пропадали. Но он уже почти верил, что давно любил Иду, и любит сейчас. Для того, чтобы превратить это «почти» в окончательность, он понукал себя: «ну вот, вот, вот какая она прекрасная, сама в руки идет!», - и смотрел на нее пристально и жадно.
Ида тоже смотрела на него очень внимательно. Она увидела в его лице ту самую любовную алчность, отсутствие которой так ее оскорбило пять лет назад. Кажется, она поверила, что он на самом деле зверски в нее влюблен, и эта игра может закончиться интересно.
«Ну вот, мы встретились, и что теперь?» - сказала она.
«В смысле?»
«Здравствуйте! – она усмехнулась и пожала плечами. – Вы хотели со мной встретиться, и сами не знаете, зачем?»
Кровь прилила к его лицу, и заломило в затылке, как всегда бывало в минуты бессильного гнева. Когда обещали дать «народного артиста РФ», и обошли. Когда дочь стала кришнаиткой. Когда в дорогущем синтезаторе вдруг намертво зависла программа. Тогда Маша меряла ему давление и давала таблетку капотена под язык.
«Знаю», - мрачно сказал он.
«Я тоже», - сказала она и посмотрела в окно.
Был первый месяц весны. То таяло, то подмораживало. На улице дворники чистили мокрый тяжелый снег.
«Я вообще-то умная, спокойная, даже расчетливая женщина, - сказала Ида. – Но иногда делаюсь глупа и порывиста, как мартовская кошка. Сдается мне, сейчас как раз так», - и она бросила руки на стол перед ним.
«Мартовская Ида!» – сказал композитор, накрыв ее тонкие пальцы своими широкими ладонями, сжимая и гладя ее руки.
«Мартовская Ида еще не пришла», - сказала она и нервно засмеялась.
«Когда ты придешь? Куда ты придешь?»
«Когда ты позовешь, и куда ты позовешь», - сказала она, тоже перейдя на «ты».
«Сегодня», - сказал он.
Она кивнула. Он отошел к стойке, расплатился за кофе, потом вышел из зала, прошел на рецепцию: они встречались в кафе на первом этаже гостиницы «Балчуг-Кемпински». Вернулся. Она поднялась из-за стола ему навстречу. Он помог ей надеть пальто. Они пошли к лифту.
Это было так скоро и поразительно, что композитор даже не понял, насколько это было хорошо. Он полежал на спине, потом приподнялся, сел в постели, посмотрел на нее. Ида лежала, накрывшись одеялом до ключиц. Он потянулся сдернуть этот покров, чтобы полюбоваться ее телом, очертания которого рисовались сквозь тонкое одеяло. Но она ухватилась за верхний край и сказала: «Нет». «Но почему?» «Нет, я сказала! Здесь слишком светло».
Боже, что за детские фокусы! Он слегка хмыкнул, встал и пошел умыться. Когда он вернулся – демонстративно голый, с широким туловищем и круглым животом, с короткими кривоватыми ногами – Ида уже стояла посреди номера, плотно завернувшись в одеяло, придерживая его у шеи правой рукой, и держа в левой руке свою одежду. Композитор посторонился, пропуская ее в ванную.
Вернувшись совсем одетая, она обняла его, поцеловала и раздельно сказала, словно бы сама себя убеждая:
«Я тебя люблю. Я счастлива, что это наконец случилось. Я мечтала об этом пять лет. Спасибо, что ты такой решительный. Ты прекрасный. Мне хорошо с тобой».
«И мне», - сказал он, целуя ее в ответ.
«А сейчас мне пора. Не провожай меня».
***
Русские писатели любят открытые финалы. Мужчина и женщина объяснились слишком поздно: они уже связаны узами брака, окружены тысячью других неодолимых препон. Им остается только тешить себя воспоминаниями. Таков рассказ Бунина «Ида». В финале герой витийствует перед приятелями в ресторане, пьет «за всех любивших нас, за всех, кого мы, идиоты, не оценили, с кем мы были счастливы, блаженны, а потом разошлись, растерялись в жизни навсегда и навеки, и все же навеки связаны самой страшной в мире связью!» - а героиня и вовсе исчезает. Очевидно, возвращается к мужу, от которого отошла-то всего на пять минут, чтобы шепнуть герою «любила и люблю».
И мы, перевернув страницу, вздыхаем: «Ах! Ах, если бы…».
А почему, собственно, нет?
Представим себе, что описанная Буниным история Иды – вернее, история Иды и знаменитого композитора – все же получила продолжение.
Но перенесем действие в наши дни. Почему? Потому что писать продолжение «Иды» в тех, бунинских временах – значит, сталкивать героев с войной и революцией. А это сильно влияет на сюжет. Так что пусть лучше будет наша безбурная современность. Пусть герой остается композитором, богатым и знаменитым. Пусть она остается молодой красавицей, но женой не молодого аристократа, откуда сейчас аристократы? – а женой молодого успешного бизнесмена, да еще с административной карьерой.
***
Итак, через пять лет они встретились в бизнес-лаундже аэропорта «Шереметьево».
Все было, как в изначальном рассказе. Поздоровались. Она была прекрасна, свежа, молода, дорого и модно одета. Представила композитору своего мужа – элегантного, молодого, красивого. Композитор не знал его в лицо, но помнил фамилию, поскольку недавно было в новостях: новоизбранный губернатор крупнейшего региона пригласил его поработать своим «вице». Раскланялись, пожали друг другу руки, обменялись улыбками и любезными фразами: «О, как же, слышал, слышал!», «О, давно ваш почитатель!».
Иде неприятно было глядеть на спокойное и самодовольное лицо композитора. Чехов писал, что женщина все простит: и измены, и грубость, и пьяную рожу, но вот бедности не простит. Плохо знал женщин наш великий писатель! И бедность простит женщина, но вот чего она точно не простит – это невнимания. Особенно когда ей двадцать лет, и она приходит в гости к своей старшей подруге, у которой знаменитый муж, и вот он-то на нее совершенно не смотрит. Подруга была сильно старше, лет на десять даже или чуточку больше, а подругами они стали, потому что вместе ходили на курсы дизайна. Подруга была замужем за известным и богатым композитором. Его песни звучали изо всех дыр, по радио, по телевизору, в ресторанах и машинах такси. Композитору было сорок восемь, у него было широкое простецкое лицо, доброе, но рассеянное. «Наверное, - зло думала Ида, - он думает только о своих песенках, или гонорары подсчитывает». Ида с шестнадцати лет привыкла, что мужчины провожают ее глазами, делают ей комплименты, привстают в креслах, когда она проходит мимо, кидаются помочь снять пальто, ставят сушиться ее зонтик – и все это с выражением любовной алчности на лице. А тут: «Здравствуйте, Ида! Маша вас ждет. Что вы, как вы? Ну, слава богу. Да, да, спасибо, у меня все тоже слава богу. Ах, как вы милы, однако!» - с выражением бесчувственной вежливости.
Нет, Ида совсем не хотела отбивать мужа у подруги, или заводить с ним любовную интрижку. Но обижало его полнейшее равнодушие к ней, такой молодой и свежей, с чудным цветом лица и фиалковыми глазами. Не деланное, не вынужденное его положением женатого мужчины, к жене которого приходит в гости красавица-подруга (фу, как пошло было бы с ней заигрывать!), а внутреннее, задушевное, искреннее безразличие, что было особенно обидно. Тем более что его жена Маша была не бог весть что. Небольшая, полноватая, с большой грудью и тонкой талией над широкими бедрами. «Как колбаса, перетянутая веревочкой», - думала Ида. Что он в ней нашел? Она пыталась выведать у Маши про ее родителей – ей показалось бы логичным, если бы ее отец был важной шишкой – но нет! Отец – подполковник строительных войск, мама – врач в медсанчасти какого-то завода. Маша простодушно показала их фотографии.
Странно. Впрочем, любовь зла. Но все равно неприятно, когда она смотрела на него из-под своих пушистых ресниц, склонив голову и чуть покусывая пепельную прядку, или, когда она проходила мимо него, незаметно поворачиваясь спиной, чтоб он сзади увидел волшебное очертание ее шеи, плеч, талии, бедер и ног – эту, как говорили в старину, гитару ее фигуры – а он никак не отзывался, ни взглядом, ни вздохом.
Эти воспоминания в один миг пролетели в ее голове, и она сказала сама себе: «А вот сейчас я его накажу. Я сделаю так, что он долго будет обо мне помнить!»
Она, как и написано в рассказе Бунина, сказала мужу: «Помолчи, Петрик, не конфузь меня!» - и попросила подождать, пока они с композитором погуляют по залу и немного поболтают. Они прошлись мимо кафе и киосков, она спрашивала о Маше, как она поживает, как живут общие знакомые, и ему вдруг на секунду показалось, что она ему очень нравится – но он резко отбросил это чувство, вернее, эту мысль. Ибо он сознавал, что тут всего лишь внезапное обаяние ее молодости, красоты и высокого положения. Они добрели до самого дальнего выхода на посадку, людей там не было, и вот тут Ида села в сетчатое пластиковое кресло, подняла на него свои фиалковые глаза и неожиданно, без передышки сказала ему: «А теперь, дорогой, ответьте мне еще на один вопрос: знали ли вы и знаете ли вы теперь, что я любила вас целых пять лет и люблю до сих пор?»
Композитор не знал, что сказать в ответ. Есть такие моменты, когда лучше молчать. Вот он и смолчал. А она встала, обняла его за шею и нежно и крепко поцеловала. Только и всего: поцеловала – и ушла.
Но этим вся эта история не кончилась. История только начиналась.
***
Композитор сначала подумал, что это какая-то чепуха, игра и вранье. Если она его на самом деле так любила, то она могла сто раз объявиться, дать знать, написать, позвонить, как бы случайно столкнуться в театре, в концерте, на приеме в посольстве. Кто мешал? Что мешало? Ида явно ему врала – но зачем? Загадка. Женщина – тем более красивая, молодая и богатая – это всегда загадка. Композитор довольно улыбнулся этому своему открытию.
Вдруг ему стало очень приятно и лестно – оказывается, его уже пять лет любит молодая юная красивая женщина, да к тому же – жена важного и молодого, сравнительно с ним, человека. Композитору было уже пятьдесят три, его Маше – тридцать шесть, а Иде – всего двадцать пять, и она была положительно прекрасна. Допустим даже, что она врет. Допустим, она нарочно хочет его уколоть, огорчить – но ведь она именно так врет, именно об этом врет! Есть миллион способов огорчить композитора. Сказать что-нибудь небрежно-равнодушное о его творчестве: «Всё пишете? Всё песенки? Ну, дай вам бог!» Это было бы очень неприятно. Но вот что важно: она врет не о чем-нибудь, а о своей любви к нему. В каждом вранье есть доля вранья, только доля! Он стал вспоминать, как она приходила к ним в дом пять лет назад, вспоминал ее взгляды исподлобья, ее вспыхнувшие щеки, ее чудесную фигуру, которую она как бы показывала ему, поворачиваясь в профиль и спиной, и на секунду замирая в дверном проеме.
Нельзя сказать, что ему так уж сильно захотелось с ней переспать. То секундное желание, которое посетило его во время их встречи в аэропорте, исчезло бесследно. Да и возраст, возраст! Однако он вдруг подумал, что вся ситуация сама по себе – так сказать, объективно! – подталкивает к тайному роману: ведь она не только красива, но она его любит, давно и крепко. Он уже почти окончательно поверил в это. Но нельзя было просто разыскать ее, позвонить и назначить встречу. Это выглядело бы непристойно. Дескать, «оказывается, вы меня любите, вот и хорошо; я тоже не прочь». На романтику надо отвечать романтикой, тем более в его возрасте и положении.
Сказано – сделано.
Он раздобыл ее телефон, позвонил, и, сознавая, что говорит неправду, рассказал, что потрясен ее признанием и вынужден сказать, что это взаимно. Что он влюбился в нее пять лет назад, когда увидел впервые. Он описывал ее тогдашнюю, говорил о том, как мечтал со сладкой мукой обнять ее стан…
«Отчего же, мой дорогой, вы не подали мне хоть малейшего знака?» - спросила она своим чудесным грудным голосом.
«Я боялся нарушить ваш покой. Ваше, уж извините за старомодность, нежное и чистое девичество», - он умел подпустить словцо.
«Ничего страшного, я была уже совсем взрослой, - сказала она. – Наверное, вы просто любили Машу. Одновременно со мной, но чуточку сильнее и по-мужски серьезнее, ответственнее, не так ли? Полагаю, вы ее любите и сейчас, верно?»
«Нам надо встретиться», - сказал композитор.
«Вы не ответили на мой вопрос», - усмехнулась Ида.
«Нам надо встретиться», - повторил он.
«В самом деле? – смеялась Ида. –Это действительно нам надо? Именно нам обоим? Нам с вами? Или это просто вы так хотите? Уточните, прошу вас».
«Нам надо!» - он стоял на своем.
Встретились.
Сидя напротив нее за столиком кафе, композитор вспоминал, как она приходила к ним в гости пять лет назад. Ему вдруг показалось, что уже тогда он хотел ее обнять, хотел поцеловать ее прелестную руку, что будто бы вспоминал ее, когда она куда-то исчезла. Хотя на самом деле он тогда он о ней тут же забыл, как забывал о других Машиных приятельницах, которые появлялись и пропадали. Но он уже почти верил, что давно любил Иду, и любит сейчас. Для того, чтобы превратить это «почти» в окончательность, он понукал себя: «ну вот, вот, вот какая она прекрасная, сама в руки идет!», - и смотрел на нее пристально и жадно.
Ида тоже смотрела на него очень внимательно. Она увидела в его лице ту самую любовную алчность, отсутствие которой так ее оскорбило пять лет назад. Кажется, она поверила, что он на самом деле зверски в нее влюблен, и эта игра может закончиться интересно.
«Ну вот, мы встретились, и что теперь?» - сказала она.
«В смысле?»
«Здравствуйте! – она усмехнулась и пожала плечами. – Вы хотели со мной встретиться, и сами не знаете, зачем?»
Кровь прилила к его лицу, и заломило в затылке, как всегда бывало в минуты бессильного гнева. Когда обещали дать «народного артиста РФ», и обошли. Когда дочь стала кришнаиткой. Когда в дорогущем синтезаторе вдруг намертво зависла программа. Тогда Маша меряла ему давление и давала таблетку капотена под язык.
«Знаю», - мрачно сказал он.
«Я тоже», - сказала она и посмотрела в окно.
Был первый месяц весны. То таяло, то подмораживало. На улице дворники чистили мокрый тяжелый снег.
«Я вообще-то умная, спокойная, даже расчетливая женщина, - сказала Ида. – Но иногда делаюсь глупа и порывиста, как мартовская кошка. Сдается мне, сейчас как раз так», - и она бросила руки на стол перед ним.
«Мартовская Ида!» – сказал композитор, накрыв ее тонкие пальцы своими широкими ладонями, сжимая и гладя ее руки.
«Мартовская Ида еще не пришла», - сказала она и нервно засмеялась.
«Когда ты придешь? Куда ты придешь?»
«Когда ты позовешь, и куда ты позовешь», - сказала она, тоже перейдя на «ты».
«Сегодня», - сказал он.
Она кивнула. Он отошел к стойке, расплатился за кофе, потом вышел из зала, прошел на рецепцию: они встречались в кафе на первом этаже гостиницы «Балчуг-Кемпински». Вернулся. Она поднялась из-за стола ему навстречу. Он помог ей надеть пальто. Они пошли к лифту.
Это было так скоро и поразительно, что композитор даже не понял, насколько это было хорошо. Он полежал на спине, потом приподнялся, сел в постели, посмотрел на нее. Ида лежала, накрывшись одеялом до ключиц. Он потянулся сдернуть этот покров, чтобы полюбоваться ее телом, очертания которого рисовались сквозь тонкое одеяло. Но она ухватилась за верхний край и сказала: «Нет». «Но почему?» «Нет, я сказала! Здесь слишком светло».
Боже, что за детские фокусы! Он слегка хмыкнул, встал и пошел умыться. Когда он вернулся – демонстративно голый, с широким туловищем и круглым животом, с короткими кривоватыми ногами – Ида уже стояла посреди номера, плотно завернувшись в одеяло, придерживая его у шеи правой рукой, и держа в левой руке свою одежду. Композитор посторонился, пропуская ее в ванную.
Вернувшись совсем одетая, она обняла его, поцеловала и раздельно сказала, словно бы сама себя убеждая:
«Я тебя люблю. Я счастлива, что это наконец случилось. Я мечтала об этом пять лет. Спасибо, что ты такой решительный. Ты прекрасный. Мне хорошо с тобой».
«И мне», - сказал он, целуя ее в ответ.
«А сейчас мне пора. Не провожай меня».
***
Оригинал и комментарии
от prilepin
"Зато была надежда", как у нас любят говорить любители демократических преобразований и прочей либерализации.
https://newizv.ru/news/economy/12-10-2018/tsifra-dnya-za-chetvert-veka-v-rossii-ischezli-78-tysyach-zavodov-i-fabrik?utm_medium=social&utm_campaign=communities_newizv&utm_source=facebook
https://newizv.ru/news/economy/12-10-2018/tsifra-dnya-za-chetvert-veka-v-rossii-ischezli-78-tysyach-zavodov-i-fabrik?utm_medium=social&utm_campaign=communities_newizv&utm_source=facebook
Оригинал и комментарии
О мечте от nikab
Глухой музыкант долго не знал, что рожден для музыки.
Он рос в интернате для таких же как он – глухих, слабослышащих, глухонемых, брошенных семьями, загнанных в бетонную коробку казенного дома. Учился говорить пальцами и складывать губы в звуки, которых не понимал. Учился читать, писать, терпеть обиды и защищаться. Учился выживать в безразличном чужом мире, где каждый встречный бродяга богаче тебя. Жил как все – просто, от утреннего подъема и серой каши до пугающей темноты ночи.
С музыкой он столкнулся на Новый год – воспитуемые выступали в ДК, дружно мыча со сцены «В лесу родилась елочка». Он отбился от коллектива, и в пыльных сумерках закулисья натолкнулся на огромного черного белозубого зверя. Клавиши пианино поддавались под пальцами, вибрировали, дрожали – и с этой дрожью пришло понимание звука. Музыкант, наконец, понял, чего лишен. Он рыдал так, что перепуганные воспиталки вызвали врача, и дело чудом не кончилось дурдомом – с немтырями не церемонились.
Несколько месяцев он ходил и стучал пальцами по всему – по водосточным трубам, партам, стаканам, доскам подоконников, стенкам шкафов, мятым бокам огромных кухонных кастрюль, хрустким мокрым сосулькам. По лбам и ребрам товарищей по несчастью тоже стучал. Бывал пристыжен, наказан и даже бит. Потом дела насущные отодвинули детскую придурь.
Он вырос. Где упорством, где наглостью выбил себе десять классов, пошел на завод, вырос от ученика до мастера. Начал делать игрушки для продажи туристам, поставил лоток, а затем и киоск. Понемногу заматерел, завелись друзья с наколками на корявых пальцах, завелись и деньжата. Бабки без бабы – деньги на ветер, появилась и женщина, для которой мужские стати глухого парня перевесили его увечье. После свадьбы пошла работа – мастерская, бизнес, хозяйство. Плодились куры и кроли, зеленел огород, соседи завистливо цокали языками – каков мужик… Не задержались и дети – два здоровых сына, все слышат… да не слушают стареющего отца.
На изломе эпохи градом повалили несчастья. Бизнес отжали, скопленные деньги пропали, блатные кореша не вписались – копайся сам. Может и встал бы на ноги – было бы для кого… Но жене глухой муж без денег оказался не нужен, и сыновья решили так же как мать. Начал попивать с горя, потом запил по-черной. Жена, недолго думая, подала на развод, отобрала жилье и выставила за порог вещи.
Он остался один, ни с чем, безо всего. Как дикий зверь вырыл нору-землянку на горе, на берегу бухты Провато и ночевал там, дрожа от холода, чувствуя кожей неслышный грохот зимних штормов. Ловил рыбу и ел ее полусырой, пил что пилось, рылся в мусорных баках. И нашел рваную книгу. Стихи какой-то Бэ Ахмадулиной – в самый раз на растопку.
Он сидел у себя в норе, вырывал страницы и кормил чахлое пламя буржуйки. Пламя высветило четыре строки:
Не ладили две равных темноты:
рояль и ты — два совершенных круга,
в тоске взаимной глухонемоты
терпя иноязычие друг друга.
В четверостишии прозвучала вся его жизнь. Неизвестная женщина точно попала в сердце. Он вспомнил чудное пианино, мальчишескую мечту – слышать, звучать, петь… Что ж, если он не может стать музыкантом сам – он сделает музыкантам подарок. Место, где можно звучать вместе с морем. Сцену – такую, чтобы Беллочка Ахмадулина не постеснялась на нее выйти. Амфитеатр, как в древнем Риме, террасы, лестницы, деревья – на голой сухой горе будут расти деревья!
Дальше был труд – годы труда, невыносимого и для здорового молодого мужчины. Он был не молод и не здоров. Но точно знал, чего хочет.
Вместо норы появился дом, сложенный из прибрежных желтых камней. На склонах горы заблестели ступеньки первых террас. Идеальным строительным материалом оказались вколоченные в глину пустые бутылки – этого-то добра на пляжах всегда хватало. В поисках он стал обходить берег. Заодно невнятно мычал знакомым и незнакомым свои истории, читал стихи Беллы. И делился мечтой – такой нереальной и такой настоящей, что незнакомые люди в нее поверили.
В дом на горе потекла помощь. Порой скудная, мешок картошки, сигареты или пакет вина, а порой и существенная – инструменты, стройматериалы, деньги. Он брал, благодарил – и бОльшую половину раздавал случайным знакомым. В дом на горе заходили свои и чужие - за одеялом, баклагой воды или охапкой дров. Глухой музыкант ловил рыбу – из ниоткуда выросла и настоящая лодка с сетями – и делился добычей не только с людьми, но и с бездомными кошками. Бродячие мурки единственные не оставляли музыканта долгими зимами, грели его и радовали.
Год шел за годом. На горе появились молодые акации, по стене дома протянул плети виноград, зазеленели склоны. Возникла высокая лестница, раскрылась настоящая сцена с бетонным солнцем посреди площадки. Одно за другим наросли полукругом сиденья амфитеатра. И наконец однажды волшебный режиссер сыграл спектакль на новенькой сцене, семья циркачей показала фокусы, а напоследок бродячие фаерщики закрутили огни. Жаль, Ахмадулина уже умерла – пусть бы она увидела…
Глухой музыкант сделался знаменитостью, некоронованным королем бухты Провато. Он отчеканил свою глиняную монету, обходил дозором отдыхающих-подданных, собирая немудрящую дань. Строго следил, чтобы все жили в мире, не обижая друг друга и не скандаля зазря. Об отшельнике в бухте узнали по всему миру – привозили книги и редкости, оставляли автографы, фотографировались. Однажды про него сняли фильм – приезжал оператор с камерой и бродил за музыкантом по бухтам, плавал за рыбой, сидел на пляже. Однажды пообещали собрать на горе настоящий маленький фестиваль – дайте время и все получится.
Он много читал, долгими зимами учил наизусть стихи, мог цитировать и Шекспира и Пушкина. И верил, что до мечты осталась пара шагов – вот-вот и знаменитые музыканты, артисты, художники, съедутся в бухту подарить миру свое искусство, выступить на украшенной солнцем сцене.
…Болезнь пришла раньше – жестокая и смертельная. Взяли в больницу, прооперировали, шепнули друзьям «безнадежно» и оставили доживать. Он не знал – или не верил, строил планы, читал стихи заезжим гостям, изо всех сил цеплялся за короткую, но такую прекрасную жизнь. Надеялся снова увидеть лето. И когда появлялась хоть толика сил – строил. Еще бутылку в мокрую глину, еще уступчик, еще ступеньку, еще на шажок ближе к цели, ради которой трудился.
До лета он не дожил, тихо ушел в больнице.
Следующей весной на краю площадки, несаженное-негаданное вдруг проросло деревце. Одинокая упрямая акация. Порой она шевелила ветвями, шуршала листьями при полном безветрии, словно пыталась что-то сказать. Давним жителям бухты чудилось, будто они различают слова в тихом шорохе, будто старый друг не оставил их навсегда.
А на исходе лета на сцену собрались музыканты. Гитары и арфа, волшебный ханг и волшебная флейта, звонкие барабаны и тихие колокольчики, хриплый блюз и небесные мантры, огненный рок-н-ролл и тихие песни сердца. Вспыхнул свет, подключили звук – и начался фестиваль. Ссамые счастливые зрители заняли амфитеатр, хлопали, подпевали, пританцовывали и беззастенчиво отплясывали – порой трудно устоять на ногах. И вспоминали хозяина самыми добрыми словами, которые скопились в сердцах. А потом черноволосый бард, один из старых друзей, вышел на сцену – и спел про глухого музыканта у моря, про его дом и его мечту.
Упрямое дерево всплескивало ветвями. Словно бы слышало…
А может так и случилось? Глухой музыкант перестал быть глухим, расставшись с телом. И до сих пор ночует в землянке, выпутывает из сетей рыбу, подбирает бутылки и чинит ветшающие ступени. Слушает музыку, которую приносят на сцену с бетонным солнцем, и наконец-то слышит ее, одобрительно кивая, внимает стихам, щурится от огней фаер-шоу, пританцовывает под рок-н-ролл. А когда никого рядом нет, трогает пальцами струны забытой кем-то гитары, учится извлекать звуки, выстраивать их единственно возможным образом. И однажды сыграет на своей сцене, споет свою песню под скрипку и барабан.
Ведь музыка должна продолжаться. Если она звучит в сердце, не так и важно – слышат ее сейчас или нет. Однажды обязательно услышат, все сбудется – главное сделать шаг. Подобрать на пляже одну пустую бутылку и вбить ее в мокрый будущий пол дома своей мечты
Он рос в интернате для таких же как он – глухих, слабослышащих, глухонемых, брошенных семьями, загнанных в бетонную коробку казенного дома. Учился говорить пальцами и складывать губы в звуки, которых не понимал. Учился читать, писать, терпеть обиды и защищаться. Учился выживать в безразличном чужом мире, где каждый встречный бродяга богаче тебя. Жил как все – просто, от утреннего подъема и серой каши до пугающей темноты ночи.
С музыкой он столкнулся на Новый год – воспитуемые выступали в ДК, дружно мыча со сцены «В лесу родилась елочка». Он отбился от коллектива, и в пыльных сумерках закулисья натолкнулся на огромного черного белозубого зверя. Клавиши пианино поддавались под пальцами, вибрировали, дрожали – и с этой дрожью пришло понимание звука. Музыкант, наконец, понял, чего лишен. Он рыдал так, что перепуганные воспиталки вызвали врача, и дело чудом не кончилось дурдомом – с немтырями не церемонились.
Несколько месяцев он ходил и стучал пальцами по всему – по водосточным трубам, партам, стаканам, доскам подоконников, стенкам шкафов, мятым бокам огромных кухонных кастрюль, хрустким мокрым сосулькам. По лбам и ребрам товарищей по несчастью тоже стучал. Бывал пристыжен, наказан и даже бит. Потом дела насущные отодвинули детскую придурь.
Он вырос. Где упорством, где наглостью выбил себе десять классов, пошел на завод, вырос от ученика до мастера. Начал делать игрушки для продажи туристам, поставил лоток, а затем и киоск. Понемногу заматерел, завелись друзья с наколками на корявых пальцах, завелись и деньжата. Бабки без бабы – деньги на ветер, появилась и женщина, для которой мужские стати глухого парня перевесили его увечье. После свадьбы пошла работа – мастерская, бизнес, хозяйство. Плодились куры и кроли, зеленел огород, соседи завистливо цокали языками – каков мужик… Не задержались и дети – два здоровых сына, все слышат… да не слушают стареющего отца.
На изломе эпохи градом повалили несчастья. Бизнес отжали, скопленные деньги пропали, блатные кореша не вписались – копайся сам. Может и встал бы на ноги – было бы для кого… Но жене глухой муж без денег оказался не нужен, и сыновья решили так же как мать. Начал попивать с горя, потом запил по-черной. Жена, недолго думая, подала на развод, отобрала жилье и выставила за порог вещи.
Он остался один, ни с чем, безо всего. Как дикий зверь вырыл нору-землянку на горе, на берегу бухты Провато и ночевал там, дрожа от холода, чувствуя кожей неслышный грохот зимних штормов. Ловил рыбу и ел ее полусырой, пил что пилось, рылся в мусорных баках. И нашел рваную книгу. Стихи какой-то Бэ Ахмадулиной – в самый раз на растопку.
Он сидел у себя в норе, вырывал страницы и кормил чахлое пламя буржуйки. Пламя высветило четыре строки:
Не ладили две равных темноты:
рояль и ты — два совершенных круга,
в тоске взаимной глухонемоты
терпя иноязычие друг друга.
В четверостишии прозвучала вся его жизнь. Неизвестная женщина точно попала в сердце. Он вспомнил чудное пианино, мальчишескую мечту – слышать, звучать, петь… Что ж, если он не может стать музыкантом сам – он сделает музыкантам подарок. Место, где можно звучать вместе с морем. Сцену – такую, чтобы Беллочка Ахмадулина не постеснялась на нее выйти. Амфитеатр, как в древнем Риме, террасы, лестницы, деревья – на голой сухой горе будут расти деревья!
Дальше был труд – годы труда, невыносимого и для здорового молодого мужчины. Он был не молод и не здоров. Но точно знал, чего хочет.
Вместо норы появился дом, сложенный из прибрежных желтых камней. На склонах горы заблестели ступеньки первых террас. Идеальным строительным материалом оказались вколоченные в глину пустые бутылки – этого-то добра на пляжах всегда хватало. В поисках он стал обходить берег. Заодно невнятно мычал знакомым и незнакомым свои истории, читал стихи Беллы. И делился мечтой – такой нереальной и такой настоящей, что незнакомые люди в нее поверили.
В дом на горе потекла помощь. Порой скудная, мешок картошки, сигареты или пакет вина, а порой и существенная – инструменты, стройматериалы, деньги. Он брал, благодарил – и бОльшую половину раздавал случайным знакомым. В дом на горе заходили свои и чужие - за одеялом, баклагой воды или охапкой дров. Глухой музыкант ловил рыбу – из ниоткуда выросла и настоящая лодка с сетями – и делился добычей не только с людьми, но и с бездомными кошками. Бродячие мурки единственные не оставляли музыканта долгими зимами, грели его и радовали.
Год шел за годом. На горе появились молодые акации, по стене дома протянул плети виноград, зазеленели склоны. Возникла высокая лестница, раскрылась настоящая сцена с бетонным солнцем посреди площадки. Одно за другим наросли полукругом сиденья амфитеатра. И наконец однажды волшебный режиссер сыграл спектакль на новенькой сцене, семья циркачей показала фокусы, а напоследок бродячие фаерщики закрутили огни. Жаль, Ахмадулина уже умерла – пусть бы она увидела…
Глухой музыкант сделался знаменитостью, некоронованным королем бухты Провато. Он отчеканил свою глиняную монету, обходил дозором отдыхающих-подданных, собирая немудрящую дань. Строго следил, чтобы все жили в мире, не обижая друг друга и не скандаля зазря. Об отшельнике в бухте узнали по всему миру – привозили книги и редкости, оставляли автографы, фотографировались. Однажды про него сняли фильм – приезжал оператор с камерой и бродил за музыкантом по бухтам, плавал за рыбой, сидел на пляже. Однажды пообещали собрать на горе настоящий маленький фестиваль – дайте время и все получится.
Он много читал, долгими зимами учил наизусть стихи, мог цитировать и Шекспира и Пушкина. И верил, что до мечты осталась пара шагов – вот-вот и знаменитые музыканты, артисты, художники, съедутся в бухту подарить миру свое искусство, выступить на украшенной солнцем сцене.
…Болезнь пришла раньше – жестокая и смертельная. Взяли в больницу, прооперировали, шепнули друзьям «безнадежно» и оставили доживать. Он не знал – или не верил, строил планы, читал стихи заезжим гостям, изо всех сил цеплялся за короткую, но такую прекрасную жизнь. Надеялся снова увидеть лето. И когда появлялась хоть толика сил – строил. Еще бутылку в мокрую глину, еще уступчик, еще ступеньку, еще на шажок ближе к цели, ради которой трудился.
До лета он не дожил, тихо ушел в больнице.
Следующей весной на краю площадки, несаженное-негаданное вдруг проросло деревце. Одинокая упрямая акация. Порой она шевелила ветвями, шуршала листьями при полном безветрии, словно пыталась что-то сказать. Давним жителям бухты чудилось, будто они различают слова в тихом шорохе, будто старый друг не оставил их навсегда.
А на исходе лета на сцену собрались музыканты. Гитары и арфа, волшебный ханг и волшебная флейта, звонкие барабаны и тихие колокольчики, хриплый блюз и небесные мантры, огненный рок-н-ролл и тихие песни сердца. Вспыхнул свет, подключили звук – и начался фестиваль. Ссамые счастливые зрители заняли амфитеатр, хлопали, подпевали, пританцовывали и беззастенчиво отплясывали – порой трудно устоять на ногах. И вспоминали хозяина самыми добрыми словами, которые скопились в сердцах. А потом черноволосый бард, один из старых друзей, вышел на сцену – и спел про глухого музыканта у моря, про его дом и его мечту.
Упрямое дерево всплескивало ветвями. Словно бы слышало…
А может так и случилось? Глухой музыкант перестал быть глухим, расставшись с телом. И до сих пор ночует в землянке, выпутывает из сетей рыбу, подбирает бутылки и чинит ветшающие ступени. Слушает музыку, которую приносят на сцену с бетонным солнцем, и наконец-то слышит ее, одобрительно кивая, внимает стихам, щурится от огней фаер-шоу, пританцовывает под рок-н-ролл. А когда никого рядом нет, трогает пальцами струны забытой кем-то гитары, учится извлекать звуки, выстраивать их единственно возможным образом. И однажды сыграет на своей сцене, споет свою песню под скрипку и барабан.
Ведь музыка должна продолжаться. Если она звучит в сердце, не так и важно – слышат ее сейчас или нет. Однажды обязательно услышат, все сбудется – главное сделать шаг. Подобрать на пляже одну пустую бутылку и вбить ее в мокрый будущий пол дома своей мечты
Оригинал и комментарии
writober от wolfox
writober-1 - нехорошая квартира
Из окна все свет, зеленый, как кошкин глаз, с подоконника какая-то слизь свисает, иногда поют протяжными голосами, а потом недолго слышится тихий плач. Толстомясая лоза заплела балкон, мотыльки летают стаями каждый вечер...
Впрочем, здесь еще до них жил один такой -
все сверлил с утра до ночи.
Уж лучше нечисть.
Оригинал и комментарии
от dreamer-m
Я не совсем пропала, я просто то болела, то впахивала, то запойно играла в Pathfinder: Kingmaker (игра - конфетка, но количество багов ещё адское).
Пара объявлений.
3-4 ноября буду водить на Старконе игру. Мероприятие с хэллоуинской тематикой, поэтому будет игра про вампиров, подробности чуть позже.
10-11 ноября, дело небывалое, выбираюсь в Москву на Ролекон. Водить буду (оба дня, две группы) «Побег из Кадата», по системе «Кадат» - игра про «слабых богов земли», выбравшихся из Золотой Клетки Сутеха.
Московские френды, это также означает, что со мной можно будет тем или иным вечером пересечься/развиртуализоваться. Точнее своё расписание буду знать ближе к делу.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/417321.html. Please comment there using OpenID.
Пара объявлений.
3-4 ноября буду водить на Старконе игру. Мероприятие с хэллоуинской тематикой, поэтому будет игра про вампиров, подробности чуть позже.
10-11 ноября, дело небывалое, выбираюсь в Москву на Ролекон. Водить буду (оба дня, две группы) «Побег из Кадата», по системе «Кадат» - игра про «слабых богов земли», выбравшихся из Золотой Клетки Сутеха.
Московские френды, это также означает, что со мной можно будет тем или иным вечером пересечься/развиртуализоваться. Точнее своё расписание буду знать ближе к делу.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/417321.html. Please comment there using OpenID.
Оригинал и комментарии
Интересная идея от nikab
Она же цель к чему стремиться с текстиками, подхвачено в Фэйсбуке.
Чтобы выйти на рентабельность со своими сказками, рассказами и прочими повестями (а то и с романами наконец), мне нужно найти триста постоянных подписчиков, готовых платить сто рублей в месяц за удовольствие первыми пробовать мой контент :) Или три тысячи, готовых переводить десять рублей в месяц. И я смогу спокойно заниматься литературой и только литературой. ИМХО задача вполне решабельная... осталось придумать, как именно ее решить. Но и это преодолимо, я полагаю :)
Чтобы выйти на рентабельность со своими сказками, рассказами и прочими повестями (а то и с романами наконец), мне нужно найти триста постоянных подписчиков, готовых платить сто рублей в месяц за удовольствие первыми пробовать мой контент :) Или три тысячи, готовых переводить десять рублей в месяц. И я смогу спокойно заниматься литературой и только литературой. ИМХО задача вполне решабельная... осталось придумать, как именно ее решить. Но и это преодолимо, я полагаю :)
Оригинал и комментарии
Zотов "Тиргартен" от paul-kornev
Zотов "Тиргартен"
Других книг автора не читал, так что начал знакомство с чистого листа.
Что могу сказать: затягивает с первых страниц и уже не отпускает. Сюжет держит в напряжении постоянно, интрига раскрывается постепенно, история трансформируется и затягивает как водоворот. Антагонист выписан фактурно, так и хочется, чтобы его поскорее убили.
И всё замечательно вплоть до самого эпилога, на некоторые натяжки просто нет смысла фиксировать внимание. А вот эпилог из разряда "не верю". Он объясняет один из ключевых моментов, но одновременно рушит весь карточный домик. Ну просто не может человек из эпилога действовать сам по себе, очень быстро он оказался бы на коротком поводке.
Впрочем, историю это нисколько не портит.
Других книг автора не читал, так что начал знакомство с чистого листа.
Что могу сказать: затягивает с первых страниц и уже не отпускает. Сюжет держит в напряжении постоянно, интрига раскрывается постепенно, история трансформируется и затягивает как водоворот. Антагонист выписан фактурно, так и хочется, чтобы его поскорее убили.
И всё замечательно вплоть до самого эпилога, на некоторые натяжки просто нет смысла фиксировать внимание. А вот эпилог из разряда "не верю". Он объясняет один из ключевых моментов, но одновременно рушит весь карточный домик. Ну просто не может человек из эпилога действовать сам по себе, очень быстро он оказался бы на коротком поводке.
Впрочем, историю это нисколько не портит.
Оригинал и комментарии
Вита В. от nikab
от prilepin
Написал небольшую колоночку про итальянские свои впечатления и сравнил красоту двух этих молодых людей.
Вам какой больше нравится?
http://apn-nn.com/151966-krasota-sovetskix-vozhdej-v-glazax-italyanok.html
Вам какой больше нравится?
http://apn-nn.com/151966-krasota-sovetskix-vozhdej-v-glazax-italyanok.html
Оригинал и комментарии
от prilepin
К слову о Маяковском.
Всё забывал напомнить его стихи классические.
Тут один немецкий художник (переехавший после "крымнаша" из позорной России в Германию; раз уж я в Германии, решил о нём вспомнить) раз за разом всё Маяковского приводит в пример, рассказывая, каким тот был пацифистом и как войну не любил. Если и любил, то только до революции, когда патриотические стихи слагал, а потом передумал. Ну да, ну да.
Характерно, что в биографии Маяковского, которую недавно выдал другой наш любимый кудрявый друг, все эти стихи тоже обойдены вниманием. Там Маяковский по больше части представлен как сатирик и невротик. Короче, до странного смешения похожим на автора сей биографии.
О стихах, приведённые ниже, автор биографии Маяковского в наши дни сказал бы (и говорит раз за разом): "Патриоты перешли на визг".
Короче, вот вам Маяковский. Вдруг забыли.
***
Гляди, товарищ, в оба!
Вовсю раскрой глаза!
Британцы
твердолобые
республике грозят.
Не будь,
товарищ,
слепым
и глухим!
Держи,
товарищ,
порох
сухим!
За барыней,
за Англией
и шавок лай летит, -
уже
у новых Врангелей
взыгрался аппетит.
Следи,
товарищ,
за лаем
лихим,
Держи,
товарищ,
порох
сухим!
Мы строим,
жнем
и сеем.
Наш лозунг:
"Мир и гладь".
Но мы
себя
сумеем
винтовкой отстоять.
Нас тянут,
товарищ,
к войне
от сохи.
Держи,
товарищ,
порох
сухим!
Всё забывал напомнить его стихи классические.
Тут один немецкий художник (переехавший после "крымнаша" из позорной России в Германию; раз уж я в Германии, решил о нём вспомнить) раз за разом всё Маяковского приводит в пример, рассказывая, каким тот был пацифистом и как войну не любил. Если и любил, то только до революции, когда патриотические стихи слагал, а потом передумал. Ну да, ну да.
Характерно, что в биографии Маяковского, которую недавно выдал другой наш любимый кудрявый друг, все эти стихи тоже обойдены вниманием. Там Маяковский по больше части представлен как сатирик и невротик. Короче, до странного смешения похожим на автора сей биографии.
О стихах, приведённые ниже, автор биографии Маяковского в наши дни сказал бы (и говорит раз за разом): "Патриоты перешли на визг".
Короче, вот вам Маяковский. Вдруг забыли.
***
Гляди, товарищ, в оба!
Вовсю раскрой глаза!
Британцы
твердолобые
республике грозят.
Не будь,
товарищ,
слепым
и глухим!
Держи,
товарищ,
порох
сухим!
За барыней,
за Англией
и шавок лай летит, -
уже
у новых Врангелей
взыгрался аппетит.
Следи,
товарищ,
за лаем
лихим,
Держи,
товарищ,
порох
сухим!
Мы строим,
жнем
и сеем.
Наш лозунг:
"Мир и гладь".
Но мы
себя
сумеем
винтовкой отстоять.
Нас тянут,
товарищ,
к войне
от сохи.
Держи,
товарищ,
порох
сухим!
Оригинал и комментарии
Спасибо, господи что берешь с меня дешево от nikab
Дорогая Руперта Витольдовна решила, что пишут про нее, видимо, мало и плохо. По этому поводу она решила полакомиться варящейся кашей, опрокинуть на пол мультиварку, вывернуть вместе с ней кухонную розетку о четырех ячейках, на которой держались чайник, вытяжка и кухонный свет и обесточить квартиру. Первые полчаса ремонта и изоляции оборваннных проводов я думала, что все фатально. Потом оказалось, что всего лишь вышибло пробки на щитке. Вышибло, надо сказать, своевременно - я посмотрела, на каких соплях держатся провода наверху, и осознала, что в ближайшее время придется вызывать электрика и менять там все к тематической матери. Слава богу, что обошлось, артикль, малой кровью. А то слишком долго все было хорошо...
Оригинал и комментарии
Виталий Останин "Князь Благовещенский" от paul-kornev
Прочитал. Понравилось. Продолжение куплю.
"Князь Благовещенский"
Да - попаданец. Но в отличие от основной массы книг - это не случайный срыв в иной мир, а результат неких целенаправленных действий. Ну и пока что нет "всех нагнул, завёл гарем". Очень хорошо написано.
Можно начать цепляться к мелочам, но при наличии интересной истории не вижу в этом смысла
"Князь Благовещенский"
Да - попаданец. Но в отличие от основной массы книг - это не случайный срыв в иной мир, а результат неких целенаправленных действий. Ну и пока что нет "всех нагнул, завёл гарем". Очень хорошо написано.
Можно начать цепляться к мелочам, но при наличии интересной истории не вижу в этом смысла
Оригинал и комментарии
от prilepin
Из интервью Михаила Борзыкина (группа "Телевизор").
БОРЗЫКИН:
- В Советском Союзе, мне кажется, Захар Прилепин был бы заштатным советским писателем.
ЖУРНАЛИСТ (КАКОЙ-ТО МУТЕНЬ ИЗ ПСКОВА):
- Или вохровцем.
БОРЗЫКИН:
- Эта составляющая у него сейчас победила. Омоновец, к сожалению, в Прилепине победил. Всё остальное уже неважно. Он среди охранителей «государственных интересов и чаяний».
……………………..
Оставляем за бортом иронию по поводу «государственных интересов и чаяний» - конечно же, преследовать надо «антигосударственные интересы и чаяния».
Тут смешно про Советский Союз.
Дети не помнят, а люди повзрослее отлично знают, что Михаил Борзыкин пережил наивысшую степень своей популярности именно в Советском Союзе, именно тогда он мог позволить себе продать первый диск-гигант, изданный на "Мелодии" тиражом в миллион экземпляров. Сейчас его слушает по всей стране тысячи полторы человек в лучшем случае.
Виктор Цой вообще погиб в СССР, в 1990 году, "заштатный рок-музыкант".
Наивысшая, стадионная популярность группы "Аквариум" - 1986-1999,
"Машины времени" - 1980-1986.
Первое появление Гребенщикова на ТВ - 1982, "Музыкальный ринг" с группой "Аквариум" - 1986-й, смотрела вся страна.
Всё это росло, конечно, "вопреки Советской власти" и всё такое, проблема в том, что рок-н-ролл в России существует ТОЛЬКО Советский, после падения СССР появилась, пожалуй, только одна супер-группа - "Сплин".
Что до литературы - то не надо Мише лезть в далёкие от него сферы, потому что в Советском Союзе, где хорошие писатели были только "заштатные", странным образом ходили в литературных звёздах братья Стругацкие, Фазиль Искандер, Василий Шукшин, Валентин Распутин, продавшие миллионы книг, а Евтушенко требовал, чтоб его издавали тиражом не 100 000 экз, а 250 000 экз - это раз в пять больше, чем совокупный тираж поэтических сборников, изданных всеми современными поэтами сразу.
Ну и кто тут "заштатный".
В кондовом СССР 1985 года Михаил Борзыкин (группа "Телевизор") играл в Ленинградском рок-клубе, в позднем СССР играл на стадионах, а теперь даёт три концерта в год в клубах на 50 человек. И рассказывает ужасы про СССР. Удивительные люди.
(При всём том, что в СССР была цензура, мотали нервы, портили здоровье и всё такое. Не спорю, не спорю. Просто не надо банализировать очень сложные процессы).
БОРЗЫКИН:
- В Советском Союзе, мне кажется, Захар Прилепин был бы заштатным советским писателем.
ЖУРНАЛИСТ (КАКОЙ-ТО МУТЕНЬ ИЗ ПСКОВА):
- Или вохровцем.
БОРЗЫКИН:
- Эта составляющая у него сейчас победила. Омоновец, к сожалению, в Прилепине победил. Всё остальное уже неважно. Он среди охранителей «государственных интересов и чаяний».
……………………..
Оставляем за бортом иронию по поводу «государственных интересов и чаяний» - конечно же, преследовать надо «антигосударственные интересы и чаяния».
Тут смешно про Советский Союз.
Дети не помнят, а люди повзрослее отлично знают, что Михаил Борзыкин пережил наивысшую степень своей популярности именно в Советском Союзе, именно тогда он мог позволить себе продать первый диск-гигант, изданный на "Мелодии" тиражом в миллион экземпляров. Сейчас его слушает по всей стране тысячи полторы человек в лучшем случае.
Виктор Цой вообще погиб в СССР, в 1990 году, "заштатный рок-музыкант".
Наивысшая, стадионная популярность группы "Аквариум" - 1986-1999,
"Машины времени" - 1980-1986.
Первое появление Гребенщикова на ТВ - 1982, "Музыкальный ринг" с группой "Аквариум" - 1986-й, смотрела вся страна.
Всё это росло, конечно, "вопреки Советской власти" и всё такое, проблема в том, что рок-н-ролл в России существует ТОЛЬКО Советский, после падения СССР появилась, пожалуй, только одна супер-группа - "Сплин".
Что до литературы - то не надо Мише лезть в далёкие от него сферы, потому что в Советском Союзе, где хорошие писатели были только "заштатные", странным образом ходили в литературных звёздах братья Стругацкие, Фазиль Искандер, Василий Шукшин, Валентин Распутин, продавшие миллионы книг, а Евтушенко требовал, чтоб его издавали тиражом не 100 000 экз, а 250 000 экз - это раз в пять больше, чем совокупный тираж поэтических сборников, изданных всеми современными поэтами сразу.
Ну и кто тут "заштатный".
В кондовом СССР 1985 года Михаил Борзыкин (группа "Телевизор") играл в Ленинградском рок-клубе, в позднем СССР играл на стадионах, а теперь даёт три концерта в год в клубах на 50 человек. И рассказывает ужасы про СССР. Удивительные люди.
(При всём том, что в СССР была цензура, мотали нервы, портили здоровье и всё такое. Не спорю, не спорю. Просто не надо банализировать очень сложные процессы).
Оригинал и комментарии
от prilepin
Социология. «В целом положительно» к России относятся 48% опрошенных граждан Украины (в сентябрьском исследовании 2017 года этот показатель составлял 37%). Отмечается, что 32% опрошенных на Украине продолжают относиться к России «в основном плохо», в то время как в 2017 году таких людей было 46%.
Всё меняется. Не ругайтесь с украинцами, не злитесь на Украину. Нам ещё жить вместе.
Всё идёт своим чередом.
Будьте добрыми, будьте русскими.
Всё меняется. Не ругайтесь с украинцами, не злитесь на Украину. Нам ещё жить вместе.
Всё идёт своим чередом.
Будьте добрыми, будьте русскими.
Оригинал и комментарии
от prilepin
Очень смешно о Ницше и протоколах Сионских мудрецов.
https://readovka.ru/news/38029?sourse=yandex-news
https://readovka.ru/news/38029?sourse=yandex-news
Оригинал и комментарии
Сказки каждый день - 5 от nikab
5. Когда не знаешь, что делать...
У всех случаются темные дни, смутные дни, бессильные и безнадежные дни. Порывы отчаяния и тоски, бури бедствий, черные воды настоящей беды или ядовитый туман тающих иллюзий. Когда мир теряет краски и звуки, когда голос слабнет, руки опускаются, телефон молчит и вокруг - ни зги. По крайней мере так кажется. И не представляешь - как справиться с напастью, как излечить раны, унять боль, где взять хлеба, найти крышу над головой, пережить расставание с самым дорогим человеком. Когда не знаешь, что делать...
Берешь и делаешь то, что можешь сделать прямо сейчас. Самое простое, самое незначительное, самое на первый взгляд глупое и бессмысленное. Гладишь кошку, моешь посуду, чинишь текущий кран, протираешь пыль с окон. Рисуешь картину во всю стену, сочиняешь безумную песню и поешь ее в переходе, лепишь из глины чучелко и раздалбываешь его ногами вдребезги. Завариваешь чай и пьешь его долго-долго, наслаждаясь каждым глотком. Сидишь и смотришь - на море, на звезды, на горящий огонь, на уличное движение. Помогаешь незнакомой старухе дотащить сумки до дому, маме с коляской подняться в троллейбус, подвешиваешь кофе для незнакомца, бросаешь горсть монет уличному музыканту. Берешь мешок и выгребаешь дерьмище из сквера под окнами, пристраиваешь ничейного котенка, кормишь голодных птиц, везешь лекарства в больницу. Звонишь друзьям, пишешь маме, отправляешь смс брату - не затем, чтобы пожаловаться, как же тебе хреново, а затем, чтобы узнать - как там у них дела? Творишь чудо - маленькое, корявое, неумелое чудо для того, кто в нем позарез нуждается. А потом еще раз. И еще - на сколько хватает сил.
Думаешь, станет лучше? Развеются тучи, закончатся беды, утихнет боль? Вовсе не обязательно. Но кому-то в этом веселом мире станет немножечко лучше жить. Чей-то фонарь станет светить ярче, по чьей-то комнате заскачет солнечный зайчик, усталая мама улыбнется и музыкант продолжит играть. А чем больше света вокруг, тем светлей тебе станет однажды.
Просто берешь и делаешь. Прямо сейчас.
У всех случаются темные дни, смутные дни, бессильные и безнадежные дни. Порывы отчаяния и тоски, бури бедствий, черные воды настоящей беды или ядовитый туман тающих иллюзий. Когда мир теряет краски и звуки, когда голос слабнет, руки опускаются, телефон молчит и вокруг - ни зги. По крайней мере так кажется. И не представляешь - как справиться с напастью, как излечить раны, унять боль, где взять хлеба, найти крышу над головой, пережить расставание с самым дорогим человеком. Когда не знаешь, что делать...
Берешь и делаешь то, что можешь сделать прямо сейчас. Самое простое, самое незначительное, самое на первый взгляд глупое и бессмысленное. Гладишь кошку, моешь посуду, чинишь текущий кран, протираешь пыль с окон. Рисуешь картину во всю стену, сочиняешь безумную песню и поешь ее в переходе, лепишь из глины чучелко и раздалбываешь его ногами вдребезги. Завариваешь чай и пьешь его долго-долго, наслаждаясь каждым глотком. Сидишь и смотришь - на море, на звезды, на горящий огонь, на уличное движение. Помогаешь незнакомой старухе дотащить сумки до дому, маме с коляской подняться в троллейбус, подвешиваешь кофе для незнакомца, бросаешь горсть монет уличному музыканту. Берешь мешок и выгребаешь дерьмище из сквера под окнами, пристраиваешь ничейного котенка, кормишь голодных птиц, везешь лекарства в больницу. Звонишь друзьям, пишешь маме, отправляешь смс брату - не затем, чтобы пожаловаться, как же тебе хреново, а затем, чтобы узнать - как там у них дела? Творишь чудо - маленькое, корявое, неумелое чудо для того, кто в нем позарез нуждается. А потом еще раз. И еще - на сколько хватает сил.
Думаешь, станет лучше? Развеются тучи, закончатся беды, утихнет боль? Вовсе не обязательно. Но кому-то в этом веселом мире станет немножечко лучше жить. Чей-то фонарь станет светить ярче, по чьей-то комнате заскачет солнечный зайчик, усталая мама улыбнется и музыкант продолжит играть. А чем больше света вокруг, тем светлей тебе станет однажды.
Просто берешь и делаешь. Прямо сейчас.
Оригинал и комментарии
от prilepin
Итальянцы говорят мне тут: мы воспринимаем вас как Караваджо. У вас много пересечений.
Пошёл я посмотреть про Караваджо, работы которого, конечно, люблю, но детали биографии забыл; хотя читал о нём что-то, ессно.
Короче, вот.
Осенью 1591 года Караваджо вынужден бежать из Милана в Рим после ссоры за карточной игрой, завершившейся убийством.
Борромео, познакомившийся с Караваджо в пору его римской жизни, описал его как «человека неотёсанного, с грубыми манерами, вечно облачённого в рубище и обитающего где придётся. Рисуя уличных мальчишек, завсегдатаев трактиров и жалких бродяг,
он выглядел вполне счастливым человеком".
После драки Караваджо попадает в тюрьму Тор ди Нона, где происходит его встреча с Джордано Бруно.
Кроме всего прочего, обвинялся в том, что ранил шпагой человека, плохо отозвавшегося о его картинах, в том, что написал оскорбительные стихи о живописце Бальоне, в избиении нотариуса Пасквалоне, в потасовке в таверне. Каждый раз из тюрьмы его спасали кардиналы.
29 мая 1606 года спор на площадке для игры в мяч перерос в драку, в ходе которой был убит Рануччо Томассони. В убийстве был обвинён Караваджо. Павел V объявил художника «вне закона», его теперь мог убить любой человек и даже получить за это вознаграждение.
Теперь про творчество. Был очень знаменит. Герой Караваджо - мальчишка или юноша, наделённый грубоватой чувственной красотой и естественностью бездумно-жизнерадостного бытия.
Ну, нормально.
Найди десять отличий, как говорится.
Пошёл я посмотреть про Караваджо, работы которого, конечно, люблю, но детали биографии забыл; хотя читал о нём что-то, ессно.
Короче, вот.
Осенью 1591 года Караваджо вынужден бежать из Милана в Рим после ссоры за карточной игрой, завершившейся убийством.
Борромео, познакомившийся с Караваджо в пору его римской жизни, описал его как «человека неотёсанного, с грубыми манерами, вечно облачённого в рубище и обитающего где придётся. Рисуя уличных мальчишек, завсегдатаев трактиров и жалких бродяг,
он выглядел вполне счастливым человеком".
После драки Караваджо попадает в тюрьму Тор ди Нона, где происходит его встреча с Джордано Бруно.
Кроме всего прочего, обвинялся в том, что ранил шпагой человека, плохо отозвавшегося о его картинах, в том, что написал оскорбительные стихи о живописце Бальоне, в избиении нотариуса Пасквалоне, в потасовке в таверне. Каждый раз из тюрьмы его спасали кардиналы.
29 мая 1606 года спор на площадке для игры в мяч перерос в драку, в ходе которой был убит Рануччо Томассони. В убийстве был обвинён Караваджо. Павел V объявил художника «вне закона», его теперь мог убить любой человек и даже получить за это вознаграждение.
Теперь про творчество. Был очень знаменит. Герой Караваджо - мальчишка или юноша, наделённый грубоватой чувственной красотой и естественностью бездумно-жизнерадостного бытия.
Ну, нормально.
Найди десять отличий, как говорится.
Оригинал и комментарии
от prilepin
Короче, к чему я о Маяковском два поста сделал. Я ж не просто так. Я ж по делу. Короче, я сейчас в Германии, и завтра, 11 октября, буду выступать.
Выставочный центр Messe Frankfurt:
Ludwig-Erhard-Anlage 1, 60327 Frankfurt am Main, станция метро «Festhalle/ Messe»
Российский стенд находится в Halle 5.0, stand B121. Называется Read Russia
В павильон 5.0 удобнее входить не через центральный вход, а тот, что рядом с отелем «Maritim», либо доехать на метро до остановки «Festhalle/Messe», подняться по эскалатору и идти через другие павильоны по указателям к Halle 5.0.
14.00 – К 125-летию Владимира Маяковского. Институт мировой литературы им. А.М.Горького представляет полное собрание сочинений поэта и альбом его революционных плакатов. При участии писателей Игоря Волгина и Захара Прилепина. Модератор – доктор филологических наук Вера Терехина.
Выставочный центр Messe Frankfurt:
Ludwig-Erhard-Anlage 1, 60327 Frankfurt am Main, станция метро «Festhalle/ Messe»
Российский стенд находится в Halle 5.0, stand B121. Называется Read Russia
В павильон 5.0 удобнее входить не через центральный вход, а тот, что рядом с отелем «Maritim», либо доехать на метро до остановки «Festhalle/Messe», подняться по эскалатору и идти через другие павильоны по указателям к Halle 5.0.
14.00 – К 125-летию Владимира Маяковского. Институт мировой литературы им. А.М.Горького представляет полное собрание сочинений поэта и альбом его революционных плакатов. При участии писателей Игоря Волгина и Захара Прилепина. Модератор – доктор филологических наук Вера Терехина.
Оригинал и комментарии
Счастье Крыма от nikab
16го октября пойти на рынок и купить там за гуманные деньги полкило _грунтовой_ душистой, сладкой и свежей клубники. И употребить ее со сметаной, смакуя каждую ягодку. А какой нынче зизифус! А виноград. А изобилие яблок - они нынче дешевле картошки :)
И чтобы не делать двух постов - эпизод из котовьих войн. Сижу я у экрана. Приходит Гермес, раскладывается по коленям как тяжеленная жирная колбаса, когтит меня и мирно задремывает. Приходит Ляпопам. Недолго думая прыгает на колени поверх Гермеса, подымает хвост и устраивается пушистой задницей ровно котику на нос. Оскорбленный Гермес просыпается, шипит на оккупантку, но решает не марать когти, спрыгивает и уходит. Сидит теперь посреди комнаты, спиной ко всем, брезгливо дергает хвостом. А победительнице достались заслуженные мамины коленки :)
И чтобы не делать двух постов - эпизод из котовьих войн. Сижу я у экрана. Приходит Гермес, раскладывается по коленям как тяжеленная жирная колбаса, когтит меня и мирно задремывает. Приходит Ляпопам. Недолго думая прыгает на колени поверх Гермеса, подымает хвост и устраивается пушистой задницей ровно котику на нос. Оскорбленный Гермес просыпается, шипит на оккупантку, но решает не марать когти, спрыгивает и уходит. Сидит теперь посреди комнаты, спиной ко всем, брезгливо дергает хвостом. А победительнице достались заслуженные мамины коленки :)
Оригинал и комментарии
с днём рожденья, Йоролгуй! от bakluzhino
Теплотрасса, читавшая Витмана,
в промежутках шептала молитвенно,
что у них у бичей
от таких илбечей
создаётся ментальная рытвина!
в промежутках шептала молитвенно,
что у них у бичей
от таких илбечей
создаётся ментальная рытвина!
Оригинал и комментарии
в порядке саморекламы. от clear-text
РОМАН "АВТОПОРТРЕТ НЕИЗВЕСТНОГО"
НА "ЛИТРЕСЕ"
Примерно четверть - для бесплатного чтения.
Оригинал и комментарии
30 дней сказок от nikab
Завела себе маленькую добровольную практику - в течение 30 дней ежедневно сочинять и выкладывать маленькие (не больше странички) сказки или зарисовки обо всем, что придет в голову. Кто хочет - присоединяйтесь :)
1.
Последний ясный и теплый день этой осени завершился прохладным печальным вечером. Ночью в город придет дождь. Тронет желтые листья, погладит пыльные стекла, осторожно коснется крыш, забарабанит по жести. Серое время - сумерки и туманы, сырь и стыль, грусть и нежность. Не знаешь - то ли сожалеть об ушедшем лете, то ли радостно ждать зимы, прощаться с тягостным межсезоньем. Новогодние шарики еще спят, укутанные в мягкую вату. Толстобокие тыквы учатся преображаться - стать ли свирепой рожей, золоченой каретой или яркой душистой кашей в маленьком чугунке? Духи леса танцуют на мокрых полянах и уже не прячутся от людей. Сердце качается словно кораблик в луже, улыбки никнут, как ветви под грузом капель. И лишь запоздалые цветы торопятся разукрасить октябрь яркими пятнами - там где они распускаются, там теплее и суше. А в последней осенней розе обязательно сидит фея - стоит бутону раскрыться навстречу серому утру, она выпархивает наружу и смеется так звонко, что дождь на минуту перестает и веселое солнце отражается во всех окнах...
1.
Последний ясный и теплый день этой осени завершился прохладным печальным вечером. Ночью в город придет дождь. Тронет желтые листья, погладит пыльные стекла, осторожно коснется крыш, забарабанит по жести. Серое время - сумерки и туманы, сырь и стыль, грусть и нежность. Не знаешь - то ли сожалеть об ушедшем лете, то ли радостно ждать зимы, прощаться с тягостным межсезоньем. Новогодние шарики еще спят, укутанные в мягкую вату. Толстобокие тыквы учатся преображаться - стать ли свирепой рожей, золоченой каретой или яркой душистой кашей в маленьком чугунке? Духи леса танцуют на мокрых полянах и уже не прячутся от людей. Сердце качается словно кораблик в луже, улыбки никнут, как ветви под грузом капель. И лишь запоздалые цветы торопятся разукрасить октябрь яркими пятнами - там где они распускаются, там теплее и суше. А в последней осенней розе обязательно сидит фея - стоит бутону раскрыться навстречу серому утру, она выпархивает наружу и смеется так звонко, что дождь на минуту перестает и веселое солнце отражается во всех окнах...
Оригинал и комментарии
Г. Л. Олди, "Черный Баламут": 2-я аудиокнига на "Мире Олди" от ru-oldie
Дорогие друзья!
Спешим сообщить вам радостную новость: готова аудиоверсия 2-й книги эпопеи «Черный Баламут». Как и было обещано, «Сеть для Миродержцев» размещена БЕСПЛАТНО на авторском сайте «Мир Олди». 3-я книга «Иди куда хочешь» сейчас проходит корректуру.
Ссылка: https://www.oldieworld.com/chernyj-balamut-kniga-2-set-dlja-miroderzhcev-audiokniga.html
Читают: Дмитрий Игнатьев, Вадим Максимов, Елена Полонецкая, Дмитрий Полонецкий.
Работа со звуком: Сергей Одинец
Корректоры: Татьяна Жмайло, Виктория Рожкова
Если у вас проблемы с сайтом "Мир Олди", вот альтернативные ссылки:
https://www.dropbox.com/s/g6dfc2htgqzquhn/Chernij_Balamut_2_Set_dlia_miroderzhcev.zip?dl=0
https://s3-eu-west-1.amazonaws.com/oldieworlddownload/audio/Balamut/Free/Chernij_Balamut_2_Set_dlia_miroderzhcev.zip
Спасибо всем, кто уже принял участие в сборе средств, и тем, кто подтянется! Общими усилиями собрано 125 000 рублей. Для полного завершения проекта осталось собрать 25 000 рублей, и мы уверены, что это не проблема. С такими-то читателями? :-)
Страница сбора средств: http://www.oldieworld.com/audio/sbor-sredstv-na-audioknigu-chernyj-balamut.html
Реквизиты для прямых перечислений (дублируются на сайте):
Яндекс-кошелек: 410011216222681
Карта Приват-банка: 5168 7423 6010 2697
PayPal: https://www.paypal.me/oldieworld
Также вы можете приобрести на «Мире Олди» любое количество электронных версий «Черного Баламута». Эти средства пойдут на создание аудиоспектакля.
Спешим сообщить вам радостную новость: готова аудиоверсия 2-й книги эпопеи «Черный Баламут». Как и было обещано, «Сеть для Миродержцев» размещена БЕСПЛАТНО на авторском сайте «Мир Олди». 3-я книга «Иди куда хочешь» сейчас проходит корректуру.
Ссылка: https://www.oldieworld.com/chernyj-balamut-kniga-2-set-dlja-miroderzhcev-audiokniga.html
Читают: Дмитрий Игнатьев, Вадим Максимов, Елена Полонецкая, Дмитрий Полонецкий.
Работа со звуком: Сергей Одинец
Корректоры: Татьяна Жмайло, Виктория Рожкова
Если у вас проблемы с сайтом "Мир Олди", вот альтернативные ссылки:
https://www.dropbox.com/s/g6dfc2htgqzquhn/Chernij_Balamut_2_Set_dlia_miroderzhcev.zip?dl=0
https://s3-eu-west-1.amazonaws.com/oldieworlddownload/audio/Balamut/Free/Chernij_Balamut_2_Set_dlia_miroderzhcev.zip
Спасибо всем, кто уже принял участие в сборе средств, и тем, кто подтянется! Общими усилиями собрано 125 000 рублей. Для полного завершения проекта осталось собрать 25 000 рублей, и мы уверены, что это не проблема. С такими-то читателями? :-)
Страница сбора средств: http://www.oldieworld.com/audio/sbor-sredstv-na-audioknigu-chernyj-balamut.html
Реквизиты для прямых перечислений (дублируются на сайте):
Яндекс-кошелек: 410011216222681
Карта Приват-банка: 5168 7423 6010 2697
PayPal: https://www.paypal.me/oldieworld
Также вы можете приобрести на «Мире Олди» любое количество электронных версий «Черного Баламута». Эти средства пойдут на создание аудиоспектакля.
Оригинал и комментарии
олень ест грибы от vinah
Животные тут наверняка алфавит и метафора - и это при том, что первым же делом тут я прочитала здоровенную книжищу по Interspecies Performances, где множество раз повторяется: животное не метафора! (пусть мы его так и используем по культурологической привычке) Животное - это дар незамутненной необъяснимости, а также радикальной инаковости - всякий зверь запредельно непостигаем, и из звериных глаз на нас смотрит тесная бездна непонимаемости. Narrow abyss of incomprehension! Я писала про это целый огромный проект (я про свои звериные колонки), но, если честно, тут тоже текст шел впереди опыта, конечно же. Ладно дикобраз. Ладно колония разумных грибов на скрижалях - я про скрижали напишу отдельно, я уже несколько дней собираюсь, но боюсь даже руку занести (потому что именно после разбора скрижалей меня свалило с мигренью, мозг перегрелся и вообще это была кнопка reset). Ладно тут кто-то принял моего дикобраза за медвежонка (это объяснимо - дикобраз умилительно косолап, неуклюж и при свете луны сходит за пушистика) и в ужасе размахивал корзинкой для ланча, чтобы мать-медведица приняла его за смертельно опасное животное (при этом до конца никто не может понять, как действовать при встрече с медведем - все-таки раскинуть руки широко и шуметь, или все-таки тихо съебывать?). Ладно индейки, они вообще бродят, как пасторы, повсюду, с чорными книгами под мышкой (индейки, задумчиво сказал мой выросший в деревне отец, испытывающий поэтому дикий священный ужас перед животным миром - никогда не забуду его постоянное "не трогай оленя руками"! - индейки это не индейцы, они не опасны, если встречаешь их в лесу в большом количестве). Но тут дальше начинается какой-то сложный интертекст.
- Мы ходим по лесу с корзиночками, активизируякариотип архетип о Красной Шапочке, - рано или поздно кто-то это озвучивает. - При встрече с медведем можно, например, ебашить его корзинкой по голове. Но поможет ли это?
- Вы тоже видели, что в дождь олени всегда лежат в поле? Да, лежат. Как собаки. Как только дождь и туман - все олени ложатся в поле. Идешь - а по всему полю такие головы торчат с огромными ушами. Немного высадка инопланетян.
Около моего домика маленький олень стоит на обочине и задумчиво жует растущие вдоль дороги белые грибы с ажурными ободками, пристально всматриваясь мне в глаза. На моей открытой веранде белочка сушит грибочки. На моей закрытой, запечатанной сеткой веранде мышенька насрала в кофейную чашечку и сложила на полу шарик из войлока, и я не знаю, где она взяла войлок, надеюсь не натягала его из шерстяного кардигана Юникло, который лежит в шкафу и ждет заморозков (пока не дожидается - сегодня было плюс 25). Я ложусь на пол веранды и начинаю сосредоточенно высматривать щель, в которую уходит мышенька - последние пару ночей в этой области домика творился некоторый вуглускр, и я хочу убедиться, что это наружный безопасный вуглускр, а не внутренний проницаемый. С другой стороны, я встревожена - веранда вся изолирована! Вдруг мышенька на ней заперта и у нее теперь синдром запертой мышеньки! Есть от чего срать в чашечку!
В это время я слышу шаги по крыльцу - это Блейк приносит корзинку с ланчем. Он делает это уже 20 лет. Он носил сюда корзинку с ланчем Чарли Кауфману и Джонатану Франзену, а теперь он принес ее мне, а я лежу на полу и смотрю на войлочный шарик.
- Привет, Блейк, - говорю я из положения лежа. - Со мной все хорошо. Я пытаюсь локализировать мышеньку. Она оставила на полностью закрытой веранде мышиные капельки! Я волнуюсь, что она заточена и у нее синдром запертой мышки.
- Мышка найдет способ попасть, куда она хочет - есть смысл оставить ее в покое, - говорит Блейк. - Это довольно сообразительные малыши.
В корзинке - лазанья с бобами, кукурузный суп, апельсин, кофе и овсяное печенье как в детстве.
Я выбираюсь на веранду и сижу с ноутбуком и свечкой прямо там - на улице очень тепло, почти как летом, и из-за этой аномалии лес кажется комнатой для тренировки леса, оранжевой симуляцией синтетического тактильного леса в детской комнате будущего. Я сижу в плетеном стуле со свечкой, пледом, велосипедом и метлой, такая композиция. Я пишу фиолетово-сиреневую главу текста, потому что после приступа мигрени мой роман или что там у меня стал синестетический (я не шучу! или, может быть, когда пишутся большие тексты, у всех так? или во мне что-то сломалось?) - оказалось, что на прошлой неделе я писала довольно большую серую главу, а теперь пишу фиолетовую.
В какой-то момент я понимаю, что происходит что-то очень странное: в паре метров от веранды растет деревце, на деревце такая, знаете, развилочка, а на развилочке лежит серенькая белочка и дремлет. То есть, натурально - сраная белочка прилегла поспать! Она не собирает брезгливо орешки, не убегает к чертям, не стрекочет на меня, как сломанная детская трещотка, о нет! Она, мать ее, закрыла глазки, сложила ручки умильно, пальчики сжала в кулачки, обвилась хвостиком, лежит и сопит. И мягкая-мягкая такая стала, как облачко.
Ну все, поняла я, дожили - я наблюдаю животное из дикой природы, которое рядом со мной прилегло и спит. Такого не должно и не может быть!
(когда я это рассказывала Вере сегодня по телефону, долго и красочно описывая весь этот животный мир запредельности, она деликатно заметила: "Таня, у меня тоже уже немножко, как у белочки, если честно, ручки сжимаются в кулачки").
С другой стороны, сегодня день рождения Джона Леннона, а я живу в домике, где жила Йоко Оно - почему бы тут не заснуть белочке?
С третьей, отсутствующей стороны, я таки нахожусь в месте, где рядом со мной на веточке спит белочка, пока я пишу текстик - то есть я все-таки умерла и попала в рай, или превратилась в свой собственный текст. От этого немного срывает крышу, конечно. Но не только мне - такое, повторимся, здесь у всех: опыт иной реальности. Тебя выбрасывают одного в лес - давай, живи, пиши.
И это не опыт работы с текстом никоим образом. Это довольно жестокая иногда встреча с собой в полевых условиях. И для некоторых это невыносимо - если в случае медведя можно размахивать корзинкой, то в случае себя так сразу и не разберешь, чем размахивать.
Я читала, что тут был один писатель, который смог пробыть здесь не больше недели: осознав, что у него больше нет никаких ограничений, отговорок, преград, и он наконец-то может просто ВЗЯТЬ И НАЧАТЬ ПИСАТЬ, он от ужаса просто собрал вещи и уехал.
- Я его понимаю, - сказал мне практически каждый, кому я рассказала об этом.
("Я попал в книжку Эмили Бронте "Грозовой перевал"! - только что прокричала кому-то в телефон пробежавшая мимо дрэг-королева Кайеннский Перчик, - Но ты ничего не поймешь все равно!")
Звери - это не метафора, но вот я поняла важное. Вчера мое психо-радио "Аналоговый мир музыки" (как я его только не называю - но это потому, что я не помню предшествующих названий) включило одну милую песню The Cure и я вдруг поняла, что, кажется, пропустила приезд Блейка и должна взять свой ланч с крыльца.
Я включила видеозапись на телефоне (не знаю, почему - просто так, все мы делаем иногда необъяснимые и ничего не значащие вещи и забываем об этом), записывая все, пошла к двери, открыла ее, вышла на крыльцо, стала снимать корзинку, велосипед, крыльцо и - ой, подумала я - небольшого оленя, застывшего в нескольких шагах от меня с вопрошающим, влажным, грибным лицом. Через несколько секунд олень развернулся и ускакал под песню The Cure, это было довольно красиво. Я хотела выложить это видео в инстаграм, и вдруг с ужасом поняла, что оно выглядит как фокус, ловкость рук, задачка! Человек начал снимать видео внутри закрытого дома, не зная, что снаружи стоит и ждет олень - вышел наружу, а там олень! Как такое может быть? Да, случайность. Но выглядит как сделанная случайность - как будто кто-то сидел снаружи в кустах и дал знак: давай, снимай, он уже здесь!
Видео, где человек вначале начинает снимать внутри закрытого дома, а потом выходит наружу, чтобы выяснить, что снаружи пришел зверь со всей этой своей тесной бездной непроницаемости, стоит и смотрит, выглядит дешевой подделкой - сразу хочется начать разгадывать, как же это так получилось, в чем тут трюк. Поэтому я обрезала видео так, как будто я специально снимала оленя, красиво убегающего под The Cure, и выложила в Инстаграм так.
А потом поняла, чем я отличаюсь, если я отличаюсь (может, и нет). Большинство людей, которых я наблюдаю, стараются выдать специальное за случайное. "Вот я случайно сняла". "Сама не заметила, как удалось снять такое видео". "Я снимала что-то другое и тут смотрите, появился олень!". Они очень стараются. Иногда выглядит похоже. Трюк почти удается.
А я делаю ровно противоположное - точно так же в поте лица изо всех сил пытаюсь выдать случайное за сделанное специально.
Чтобы мне поверили. Потому что иначе мне никто не будет верить. Такой странный способ врать, если подумать - особенно если учесть, что вру я только для того, чтобы все выглядело более-менее правпоподобным и не сделанным.
Но в целом это какое-то довольно удобоваримое объяснение для меня про меня же.
И я думаю, что все, кто сюда попадает, в итоге получают на выходе именно такие объяснения - что даже важнее сотен страниц любого текста.
Один человек написал роман, другой человек написал рассказ, герой которого не дочитал этот роман, и вот они все встречаются на этом крыльце со спящей белочкой с разницей в 18 лет в день рождения человека, который приезжал сюда к своей жене, которая наверняка - ну, что она делала тут? сидела в мешке и визжала? - и как это все объяснить? Да никак. Мышка бежала, хвостиком смахнула.
("Я таки увидела медведя сегодня на тропинке, - сообщила Э. за ужином. - Все, что я успела о нем понять, это то, что медведь - это существо в форме медведя, внешне полностью совпадающее с медведем")
- Мы ходим по лесу с корзиночками, активизируя
- Вы тоже видели, что в дождь олени всегда лежат в поле? Да, лежат. Как собаки. Как только дождь и туман - все олени ложатся в поле. Идешь - а по всему полю такие головы торчат с огромными ушами. Немного высадка инопланетян.
Около моего домика маленький олень стоит на обочине и задумчиво жует растущие вдоль дороги белые грибы с ажурными ободками, пристально всматриваясь мне в глаза. На моей открытой веранде белочка сушит грибочки. На моей закрытой, запечатанной сеткой веранде мышенька насрала в кофейную чашечку и сложила на полу шарик из войлока, и я не знаю, где она взяла войлок, надеюсь не натягала его из шерстяного кардигана Юникло, который лежит в шкафу и ждет заморозков (пока не дожидается - сегодня было плюс 25). Я ложусь на пол веранды и начинаю сосредоточенно высматривать щель, в которую уходит мышенька - последние пару ночей в этой области домика творился некоторый вуглускр, и я хочу убедиться, что это наружный безопасный вуглускр, а не внутренний проницаемый. С другой стороны, я встревожена - веранда вся изолирована! Вдруг мышенька на ней заперта и у нее теперь синдром запертой мышеньки! Есть от чего срать в чашечку!
В это время я слышу шаги по крыльцу - это Блейк приносит корзинку с ланчем. Он делает это уже 20 лет. Он носил сюда корзинку с ланчем Чарли Кауфману и Джонатану Франзену, а теперь он принес ее мне, а я лежу на полу и смотрю на войлочный шарик.
- Привет, Блейк, - говорю я из положения лежа. - Со мной все хорошо. Я пытаюсь локализировать мышеньку. Она оставила на полностью закрытой веранде мышиные капельки! Я волнуюсь, что она заточена и у нее синдром запертой мышки.
- Мышка найдет способ попасть, куда она хочет - есть смысл оставить ее в покое, - говорит Блейк. - Это довольно сообразительные малыши.
В корзинке - лазанья с бобами, кукурузный суп, апельсин, кофе и овсяное печенье как в детстве.
Я выбираюсь на веранду и сижу с ноутбуком и свечкой прямо там - на улице очень тепло, почти как летом, и из-за этой аномалии лес кажется комнатой для тренировки леса, оранжевой симуляцией синтетического тактильного леса в детской комнате будущего. Я сижу в плетеном стуле со свечкой, пледом, велосипедом и метлой, такая композиция. Я пишу фиолетово-сиреневую главу текста, потому что после приступа мигрени мой роман или что там у меня стал синестетический (я не шучу! или, может быть, когда пишутся большие тексты, у всех так? или во мне что-то сломалось?) - оказалось, что на прошлой неделе я писала довольно большую серую главу, а теперь пишу фиолетовую.
В какой-то момент я понимаю, что происходит что-то очень странное: в паре метров от веранды растет деревце, на деревце такая, знаете, развилочка, а на развилочке лежит серенькая белочка и дремлет. То есть, натурально - сраная белочка прилегла поспать! Она не собирает брезгливо орешки, не убегает к чертям, не стрекочет на меня, как сломанная детская трещотка, о нет! Она, мать ее, закрыла глазки, сложила ручки умильно, пальчики сжала в кулачки, обвилась хвостиком, лежит и сопит. И мягкая-мягкая такая стала, как облачко.
Ну все, поняла я, дожили - я наблюдаю животное из дикой природы, которое рядом со мной прилегло и спит. Такого не должно и не может быть!
(когда я это рассказывала Вере сегодня по телефону, долго и красочно описывая весь этот животный мир запредельности, она деликатно заметила: "Таня, у меня тоже уже немножко, как у белочки, если честно, ручки сжимаются в кулачки").
С другой стороны, сегодня день рождения Джона Леннона, а я живу в домике, где жила Йоко Оно - почему бы тут не заснуть белочке?
С третьей, отсутствующей стороны, я таки нахожусь в месте, где рядом со мной на веточке спит белочка, пока я пишу текстик - то есть я все-таки умерла и попала в рай, или превратилась в свой собственный текст. От этого немного срывает крышу, конечно. Но не только мне - такое, повторимся, здесь у всех: опыт иной реальности. Тебя выбрасывают одного в лес - давай, живи, пиши.
И это не опыт работы с текстом никоим образом. Это довольно жестокая иногда встреча с собой в полевых условиях. И для некоторых это невыносимо - если в случае медведя можно размахивать корзинкой, то в случае себя так сразу и не разберешь, чем размахивать.
Я читала, что тут был один писатель, который смог пробыть здесь не больше недели: осознав, что у него больше нет никаких ограничений, отговорок, преград, и он наконец-то может просто ВЗЯТЬ И НАЧАТЬ ПИСАТЬ, он от ужаса просто собрал вещи и уехал.
- Я его понимаю, - сказал мне практически каждый, кому я рассказала об этом.
("Я попал в книжку Эмили Бронте "Грозовой перевал"! - только что прокричала кому-то в телефон пробежавшая мимо дрэг-королева Кайеннский Перчик, - Но ты ничего не поймешь все равно!")
Звери - это не метафора, но вот я поняла важное. Вчера мое психо-радио "Аналоговый мир музыки" (как я его только не называю - но это потому, что я не помню предшествующих названий) включило одну милую песню The Cure и я вдруг поняла, что, кажется, пропустила приезд Блейка и должна взять свой ланч с крыльца.
Я включила видеозапись на телефоне (не знаю, почему - просто так, все мы делаем иногда необъяснимые и ничего не значащие вещи и забываем об этом), записывая все, пошла к двери, открыла ее, вышла на крыльцо, стала снимать корзинку, велосипед, крыльцо и - ой, подумала я - небольшого оленя, застывшего в нескольких шагах от меня с вопрошающим, влажным, грибным лицом. Через несколько секунд олень развернулся и ускакал под песню The Cure, это было довольно красиво. Я хотела выложить это видео в инстаграм, и вдруг с ужасом поняла, что оно выглядит как фокус, ловкость рук, задачка! Человек начал снимать видео внутри закрытого дома, не зная, что снаружи стоит и ждет олень - вышел наружу, а там олень! Как такое может быть? Да, случайность. Но выглядит как сделанная случайность - как будто кто-то сидел снаружи в кустах и дал знак: давай, снимай, он уже здесь!
Видео, где человек вначале начинает снимать внутри закрытого дома, а потом выходит наружу, чтобы выяснить, что снаружи пришел зверь со всей этой своей тесной бездной непроницаемости, стоит и смотрит, выглядит дешевой подделкой - сразу хочется начать разгадывать, как же это так получилось, в чем тут трюк. Поэтому я обрезала видео так, как будто я специально снимала оленя, красиво убегающего под The Cure, и выложила в Инстаграм так.
А потом поняла, чем я отличаюсь, если я отличаюсь (может, и нет). Большинство людей, которых я наблюдаю, стараются выдать специальное за случайное. "Вот я случайно сняла". "Сама не заметила, как удалось снять такое видео". "Я снимала что-то другое и тут смотрите, появился олень!". Они очень стараются. Иногда выглядит похоже. Трюк почти удается.
А я делаю ровно противоположное - точно так же в поте лица изо всех сил пытаюсь выдать случайное за сделанное специально.
Чтобы мне поверили. Потому что иначе мне никто не будет верить. Такой странный способ врать, если подумать - особенно если учесть, что вру я только для того, чтобы все выглядело более-менее правпоподобным и не сделанным.
Но в целом это какое-то довольно удобоваримое объяснение для меня про меня же.
И я думаю, что все, кто сюда попадает, в итоге получают на выходе именно такие объяснения - что даже важнее сотен страниц любого текста.
Один человек написал роман, другой человек написал рассказ, герой которого не дочитал этот роман, и вот они все встречаются на этом крыльце со спящей белочкой с разницей в 18 лет в день рождения человека, который приезжал сюда к своей жене, которая наверняка - ну, что она делала тут? сидела в мешке и визжала? - и как это все объяснить? Да никак. Мышка бежала, хвостиком смахнула.
("Я таки увидела медведя сегодня на тропинке, - сообщила Э. за ужином. - Все, что я успела о нем понять, это то, что медведь - это существо в форме медведя, внешне полностью совпадающее с медведем")
Оригинал и комментарии
от prilepin
Синод Константинополя отменил решение 1686 года о переходе Киевской митрополии под юрисдикцию Московского патриархата. Пётр Порошенко заявил, что решение о предоставлении Украине автокефалии уже принято.
Ещё несколько недель назад я сделал программу по этому поводу ("Уроки русского"), где прогнозировал: всё закончится изгнанием или бегством огромного количества православных священников из Украины (но так как покидать страну они будут в медийной тишине и по одному, и нам про это ничего не расскажут, мы об этом и не узнаем; или узнаем постфактум). Одновременно один за другим захватят все приходы.
Я выразил надежду, что РПЦ (все четыре года войны, дистанцировавшаяся от проблем Донбасса), сможет найти в себе силы и подвигнуть российское государство на адекватные меры в связи с этим. Адекватные с нашей точки зрения, а не со стороны тех людей, которые будут брать штурмом приходы на Украине.
В ответ два, с позволения сказать, "православных" ресурса, обвинили меня в том, что я проповедую "либерал-православие".
Это я? Я проповедую "либерал-православие"?
Наверное, я что-то упустил. Простите.
Ещё несколько недель назад я сделал программу по этому поводу ("Уроки русского"), где прогнозировал: всё закончится изгнанием или бегством огромного количества православных священников из Украины (но так как покидать страну они будут в медийной тишине и по одному, и нам про это ничего не расскажут, мы об этом и не узнаем; или узнаем постфактум). Одновременно один за другим захватят все приходы.
Я выразил надежду, что РПЦ (все четыре года войны, дистанцировавшаяся от проблем Донбасса), сможет найти в себе силы и подвигнуть российское государство на адекватные меры в связи с этим. Адекватные с нашей точки зрения, а не со стороны тех людей, которые будут брать штурмом приходы на Украине.
В ответ два, с позволения сказать, "православных" ресурса, обвинили меня в том, что я проповедую "либерал-православие".
Это я? Я проповедую "либерал-православие"?
Наверное, я что-то упустил. Простите.
Оригинал и комментарии
О продажах от paul-kornev
Лучшие по продажам книги сентября на Литрес
"Свита мертвеца" за 10 дней доползла до 14 места. Что удивительно - аудиокнига тоже попала в общий топ
"Свита мертвеца" за 10 дней доползла до 14 места. Что удивительно - аудиокнига тоже попала в общий топ
Оригинал и комментарии
Хмель и Клондайк от paul-kornev
Весь наш с Андреем Крузом цикл "Хмель и Клондайк" в одном томе выйдет в ноябре/декабре.
Четыре романа + Эпилог
Оригинал и комментарии
Maria Demidova: "Путь Меча" Г. Л. Олди - взгляд из дня нынешнего от ru-oldie
Очень интересное, на наш взгляд, восприятие "Пути Меча" из дня нынешнего:
Maria Demidova:
Читать “Путь меча”, когда уже прочитаны, например, “Ойкумена” и “Бык из машины”, - весьма специфический опыт. Спотыкаешься о неровности стиля, чувствуешь сбои темпоритма, расстраиваешься из-за недостаточной проработанности большинства персонажей... И при этом видишь источник того, чем восхищают Олди сейчас. Приёмы, которые будут отточены, чтобы разить без промаха. Чувство языка. Мастерство описания. Но главное - глубину темы. Сложность вопросов. Неоднозначность ответов. И ты пробираешься сквозь текст, цепляясь за путеводную нить идеи, наблюдая, как сверкает тонкая, будто лезвие меча, грань между неспособностью к насилию и отказом от насилия. Как герои делают выбор. Как рушится утопия, чтобы воздвигнуться на новом основании - и дрогнуть под новым ударом... Но это уже в эпилоге, который бьёт под дых сильнее, чем всё, что было до него.
Кто-то рекомендует начинать знакомство с творчеством Г. Л. Олди именно с “Пути меча”. Я бы, пожалуй, не стала давать такого совета. Но в таких делах советы вообще очень редко бывают уместны: путь у каждого свой. Скажу только, что для меня этот роман, не первый и не последний из прочитанного у Олдей, стал, помимо прочего, наглядной демонстрацией творческого роста. Дополнительным стимулом для того, чтобы не опускать руки, не останавливаться и продолжать работать над собой, над собственными текстами. Да и не только над текстами. Это общий закон - простой и сложный одновременно. Для любой работы, для любого творчества. Дорогу осилит идущий. То, что не получилось вчера, получится завтра, но только если ты поработаешь над этим сегодня.
Maria Demidova:
Читать “Путь меча”, когда уже прочитаны, например, “Ойкумена” и “Бык из машины”, - весьма специфический опыт. Спотыкаешься о неровности стиля, чувствуешь сбои темпоритма, расстраиваешься из-за недостаточной проработанности большинства персонажей... И при этом видишь источник того, чем восхищают Олди сейчас. Приёмы, которые будут отточены, чтобы разить без промаха. Чувство языка. Мастерство описания. Но главное - глубину темы. Сложность вопросов. Неоднозначность ответов. И ты пробираешься сквозь текст, цепляясь за путеводную нить идеи, наблюдая, как сверкает тонкая, будто лезвие меча, грань между неспособностью к насилию и отказом от насилия. Как герои делают выбор. Как рушится утопия, чтобы воздвигнуться на новом основании - и дрогнуть под новым ударом... Но это уже в эпилоге, который бьёт под дых сильнее, чем всё, что было до него.
Кто-то рекомендует начинать знакомство с творчеством Г. Л. Олди именно с “Пути меча”. Я бы, пожалуй, не стала давать такого совета. Но в таких делах советы вообще очень редко бывают уместны: путь у каждого свой. Скажу только, что для меня этот роман, не первый и не последний из прочитанного у Олдей, стал, помимо прочего, наглядной демонстрацией творческого роста. Дополнительным стимулом для того, чтобы не опускать руки, не останавливаться и продолжать работать над собой, над собственными текстами. Да и не только над текстами. Это общий закон - простой и сложный одновременно. Для любой работы, для любого творчества. Дорогу осилит идущий. То, что не получилось вчера, получится завтра, но только если ты поработаешь над этим сегодня.
Оригинал и комментарии
Оставить отзыв с помощью аккаунта FaceBook: