ЖЖ Топ-50 постов сегодня
Недавние тренды рунета
Зима на пороге. от pesen-net
Утешая женщину, хвалите её ни за что. Она красива и элегантна сама по себе, без документов и фактов.
Шаг второй - следует обматерить мужчину, который обещал счастье и наврал.
Третий шаг, белое вино, понятно.
Четвёртый – дать денег, отправить к морю.
Женщина всегда хочет к морю. Невзначай она жалуется на ненастье. Покашливает выразительно. Зябко кутается. Измеряет температуру, свою и на улице. Оба градусника показывает молча, но со значением. Если же говорит прямо "я замёрзла, отвези меня в Канны", значит вы чурбан бесчувственный.
Жара на даче женщине не подходит. Хороший климат начинается не ближе чем за тысячу километров от дома. Лишь где-то в Таиланде, ко всему прилипая, за минуту до теплового удара, женщина говорит заветное "как же здесь хорошо!"
Я не люблю обобщений, поэтому возьмём конкретную мадам Попову. Её муж, месье Попов, в рамках улучшения отношений отправил жену на курорт. Через месяц получил письмо:
"Вынуждена задержаться. Пришли ещё денег."
И всё. Никаких "целую в бусю". Ни "твой хомячок", хотя бы. Холодная точка в конце. Похожая на дырочку от пули.
Попов заподозрил неладное. Но на юг не поехал. Скакать куда-то, хлестать по щекам незнакомых цыган не позволила северная гордость.
Теперь о том, как утешать Попова.
Мужчины любят факты. Хвалить надо в конкретных цифрах. Слова "всего двенадцать литров на сотню!" лучше, чем "какие красивые у тебя глаза". Это странно, но свойства автомобиля/ружья/велосипеда мужчина приписывает себе. А за рост, лысину, талию и аппетит отвечает жена.
"Сам-то я не толстый, просто она меня раскормила", - объясняет мужчина историю сплющенного мопеда.
Ещё раз, качества железяк – заслуга мужчины. А толстожопие и косоглазие суть проделки жены. Так что хвалите его фрезерный станок.
Второй шаг, напитки. Тут понятно, на сухую о любви не поговоришь.
Третий шаг – следует похвалить женщину, которая сделала человека несчастным, как и обещала в ЗАГСе. Нужно сказать – "твоя грымза потрясающая женщина, всё-таки!".
Объясню: быть брошенным потрясающей женщиной почётно. Называя же беглянку глупой курицей вы намыливаете другу петлю. Запомнили? Бабу – хвалим!
Четвёртый шаг: никуда не едем, пьём на месте.
Составив себе этот психологический конспект, я отправился утешать Попова. Дело было прошлой зимой, в холода. Попов живёт в Кокорякино, в доме с привидениями. Некая бабка померла, теперь перекладывает с места на место инструменты Попова. Всё приходится искать, особенно носки. На дальнейший рассказ бабка не влияет, хоть и участвует.
Попов признал вину. Он не смог объяснить жене красоту холодного климата. Прорубь после бани, мороженое в январе. А голоногие проститутки на морозе! А выносить мусор в трусах сквозь снежный буран? Где ещё такое возможно?
Сам Попов всегда готов отморозить руку, выкашлять лёгкое или схлопотать ангину, хотя бы. Он рад вернуться домой, звеня остекленевшими ушами. Настоящий патриот.
Я возразил: женщинам, особенно красивым, французская жара нравится, а наше не нравится вообще всё. Этот гендерный диморфизм надо принять и смириться.
Расхвалив таким образом жену Попова, я перешёл к возвеличиванию устройств, входящих в личность самого Попова. Расскажи, говорю, про свою замечательную печь! Можно ли с ней пережить оледенение?
Попов описал устройство печи. Кратко, без индийских танцев, но с ожогами и прищемлением пальца. У печи три дверцы и пять заслонок. 36 режимов работы плюс форсаж. Работает на картофельных очистках. Попов показал, как запускается этот звездолёт.
Он побежал по этажам, регулировал заслонки по таблице, напустил дыму. Дышать в форточку не разрешил. Спросил, не сошёл ли я с ума, выпускать тепло на улицу. Пришлось лечь на пол, что само по себе согревает. Он снова бегал, двигал какие-то рычаги. Когда воздух в доме закончился совсем, Попов сам выскочил в окно. Я вывалился следом. Мы оказались в яблоневом саду. Ночь, мороз. Привидение бабки опустилось рядом. Судя по синей коже, призракам тоже нужен воздух.
Печи других кокорякинских домов не столь технологичны. Они пускают дым в трубу. В безветрие деревня пахнет паровозом. Попов сказал, воздух-то, воздух какой у нас замечательный! Он по запаху определил, кто из соседей топит дровами, кто углём, а кто газетами, и что в этих газетах написано. Жизнь на природе развивает в человеке множество ненужных навыков.
В эту ночь дым отечества был так себе. Как, впрочем, и климат отечества. Вдруг, за забором, из-под куста поднялся человек. Постоял немного и ушёл.
- Это Серёга. - сказал Попов. – У него канализация замёрзла. Он всё теперь делает в саду, закаляется. В нашей деревне никому великое оледенение не страшно. Вон там (указал на Зюйд-Вест) в сугробе спит Володька. Устаёт на работе. От него тоже жена ушла, к армянину. Моя хотя бы с французом сбежала. Климат им не тот. Нормальный климат, я считаю. Тульская область третий год подряд возглавляет список жарких стран. Со второго по пятое июня, особенно. В эти дни, если закрыть глаза и нос, и как-то слепней отогнать, Кокорякино не отличишь от Сен-Поль-де-Ванса.
Я повторил все стадии утешения. Похвалил жену, потом печь. Ещё сказал, с точки зрения женщин Заполярья - мы знойные южане. Если в брачную газету "Гормон Якутии" написать про дом в под Тулой, цунами из невест выбьет сиськами ворота.
Мы стали фантазировать о том, какие мы клёвые с точки зрения женщин Якутии. У нас слишком богатое воображение. Оно заменяет нам реальность. Мы боремся с погодой, чтобы не бороться за любовь. Нет бы поехать, настучать в дупло соперникам. Мадам Попова обрадовалась бы такому вниманию. Ждёт ведь, надеется что муж приедет, сверкнёт глазом, обматерит. Вернёт домой, подарит новую фуфайку. Окурит дымом картофельных очисток. Да мало ли у нас ещё способов любовь выразить.
Оригинал и комментарии
от pesen-net
Девушка с самыми длинными в мире ногами чуть на меня не наступила. Лично!
Мы встретились на книжной выставке, в узком коридоре. На ней было розовое платье, где-то там, наверху. Серебряный поясок указывал, откуда надо измерять рекорд. Считать ли это место началом ног, или их окончанием, зависит от того, падаете ли вы с этой девушки, или только взбираетесь. Я дал ей пройти, вжавшись в стену. В тесноте коридора любое моё движение могло быть защитано как куннилингус.
Я хотел поделиться с девушкой своими достижениями. Это печень, жадность, комплексы и жопа. Но рации для связи с башней у неё на бедре не висело. А кричать в пупок "сова, выходи!" казалось неловким.
Вряд ли она была экспонатом. Скорей, тоже книгу написала. Что-нибудь с названием "Я и насекомые", об одноклассниках. Или приключенческое: "Перешагивая турникеты". Или о гормонах "Ах детство, детство, суп куриный".
У стенда нашего издательства собрались гномы, эльфы, какие-то зелёные дети с дубинами. Праздновали своё фэнтези. Увидев эти ноги, всё забыли. Гномы уставились в небо, эльфы уронили луки. Быль оказалась удивительней сказки. Девушка прошла, не глядя на заморышей. Дымный шлейф мужских фантазий тянулся за нею.
Я не знаю, почему ноги так важны. Целые капиталы вкачиваются в глаза, в грудь и губы. Но только бедро решает. Мужчина перед алтарём мысленно произносит: "Наконец-то буду виться вокруг этого бедра в радости и горести".
Живёт у нас в ЖЭКе одна зараза, Жанна. Сама трубу сломала, не заплатила и обозвала мастера узбеком. Когда у ней забилась другая труба, отправили сантехника Жору, самого вредного. Велели всё доломать и воду выключить. Чтоб уважала духов воды. Возвращается Жора не скоро и счастливый.
Говорит, эта женщина, Жанна, вышла вот в таком халатике. Жора показал на себе – не убедительно. Сознание вернулось, когда всё починил, полы протёр и от денег отказался. Такие уж, говорит, там бёдра удлинённые.
Невозможно осуждать Жору. В женщине могут быть недостатки, пока она в бесформенных штанах. А как только в трусах или лосинах, сразу чистый ангел, трогательный и непорочный.
Домашние спрашивали какая из себя эта рекордсменка Гиннеса. А я не помню ни лица, ни фигуры. А ведь наверняка всё это было. Поездка будто в тумане. Посетил выставку, называется. Только фото и остались.
Оригинал и комментарии
куплю жильё от хозяина от vertela-julia
Накрылась фирма, в которой я работала. Всех уволили.
Пошла искать работу. Таких придурков как я, редко где берут.
Полы мыть не могу - радикулит. На складе с бытовой химией не могу - астма.
Поднималась я в свой офис напоследок вещи забрать, и увидела открытую дверь в агенство недвижимости на моем же этаже.
Зашла. Просто так. Села. Взяли стажером.
Говорят: агентов дофига, но ты рекламу делай нестандартно. Это главное. Нестандартно.
Нарезала я бумажных объявлений типа "куплю, сниму". И пошла на кладбище. Маму помянуть.
А там столбы, заборы всякие и никакой рекламы на них...
Я как водки выпила, так и пошла клеить:
"Ищу жилье в вашем районе"
"Сниму угол для себя"
"Куплю жилплощадь от хозяина"
Дальше я выпила водки за подругу Маринку. Она агентом работала, последнюю сделку провела за день до смерти. Сижу со своими объявлениями и плачу. Спрашиваю: "Маринка, как?" Маринка отвечает: "Юлька, зашибись".
Вешаю дальше:
"куплю жильё для себя - 100 рублей за метр"
"сниму недорого от хозяев"...
Мне было всё равно. Мне давно всё равно. В этом мой секрет успеха.
Иду вдоль могил и клею:
"куплю жилье по вашей цене" , "сниму метры для одинокой женщины, порядок и тишину гарантирую"
Вечером три человека позвонили с кладбища, с двумя я уже заключила договора на продажу квартир.
В агенстве ликуют:
- Юля, где вы вешали рекламу? Наши стажёры никогда так быстро не заключали сделки.
- В людном месте рекламировала.
Мой секрет прост - мне всё равно, давно всё всё равно. У таких всегда получается.
Пошла искать работу. Таких придурков как я, редко где берут.
Полы мыть не могу - радикулит. На складе с бытовой химией не могу - астма.
Поднималась я в свой офис напоследок вещи забрать, и увидела открытую дверь в агенство недвижимости на моем же этаже.
Зашла. Просто так. Села. Взяли стажером.
Говорят: агентов дофига, но ты рекламу делай нестандартно. Это главное. Нестандартно.
Нарезала я бумажных объявлений типа "куплю, сниму". И пошла на кладбище. Маму помянуть.
А там столбы, заборы всякие и никакой рекламы на них...
Я как водки выпила, так и пошла клеить:
"Ищу жилье в вашем районе"
"Сниму угол для себя"
"Куплю жилплощадь от хозяина"
Дальше я выпила водки за подругу Маринку. Она агентом работала, последнюю сделку провела за день до смерти. Сижу со своими объявлениями и плачу. Спрашиваю: "Маринка, как?" Маринка отвечает: "Юлька, зашибись".
Вешаю дальше:
"куплю жильё для себя - 100 рублей за метр"
"сниму недорого от хозяев"...
Мне было всё равно. Мне давно всё равно. В этом мой секрет успеха.
Иду вдоль могил и клею:
"куплю жилье по вашей цене" , "сниму метры для одинокой женщины, порядок и тишину гарантирую"
Вечером три человека позвонили с кладбища, с двумя я уже заключила договора на продажу квартир.
В агенстве ликуют:
- Юля, где вы вешали рекламу? Наши стажёры никогда так быстро не заключали сделки.
- В людном месте рекламировала.
Мой секрет прост - мне всё равно, давно всё всё равно. У таких всегда получается.
Оригинал и комментарии
Вопрос по "делу Скрипалей" от apxiv
Почему-то сразу два френда задали мне в личку вопрос о моих соображениях, как бывшего следователя, по "делу Скрипалей". Не хочу их обижать, но известная взаимофрендам текущая тема мне гораздо интереснее. Если этот вопрос интересен значимо большему числу читателей, готов изложить свою точку зрения. Если нет, извиняюсь - нет.
Пишите, кому интересно.
Пишите, кому интересно.
Оригинал и комментарии
от bormor
-Да не было у нас отродясь никаких обескровленных трупов! В человеке крови сколько? Полтора галлона! Да столько ни в один желудок не вместится, какой ты там ни будь упырь. Я господина барона так напрямую и спрашивал... Ну да, спрашивал, а что? Барон к нам, бывало, сам в таверну захаживал - ну, не пива, конечно, выпить, но служаночки у нас, сами видите - чистенькие, крепенькие, кровь с молоком, как-раз в его вкусе... так о чём, то бишь, я? Да, ну так вот, я его и спрашивал: "А скажите, господин барон, Вы можете человека досуха выпить али слабо?" А он, бывало, усмехнётся, из служаночкиного запястья пригубит да и признается: да, мол, слабо. Оно и понятно, я вот, например, кружку пива выпью и не замечу, и две выпью, если жарко, ну три, если хорошо пойдёт. Четыре - это уже поднатужиться надо, пять - через силу, а на шестой лопну, пожалуй. И это ведь пиво, а не кровь. А кровь - она скорее еда, вроде как кисель или овсянка. Станет кто-то семь ковшей овсянки на завтрак потреблять? То-то и оно. Вот и господин барон, когда проголодается, подойдёт, бывало, к кому-нибудь из челяди, ножик достанет, а человек уж и знает, в чём дело, сам руку подставит. Господин барон его же потом и перевяжет - ну а что, о холопах тоже заботиться надо, они ценное имущество. Образованный человек был... ну, не совсем человек, а как бы это сказать... тварь, но тварь культурная. В разных болезнях хорошо разбирался, особенно которые от малокровия. Лечил деревенских, а ещё учил руки мыть, с земли не есть, чтобы поменьше хворали. И нам хорошо, и ему прямая выгода. Вообще, хороший был хозяин, заботливый. Охотой не увлекался, посевов не вытаптывал, девок не портил - при вечноживой-то жене! Вреда от него, почитай, и никакого. Ну, оброк, конечно, платили, не без того, но это ж везде так. А видели барона редко. Я его, бывало, так напрямую и спрашивал: "Господин барон, а что это Вы к нам только после заката заглядываете? Или правду говорят, что вам солнце - прямая погибель?" А он, бывало, засмеётся, к служаночке приложится, и ответит: "а вы, дурачьё, почему ночью по домам сидите? Или вас лунный свет убивает? А я помещик, живу как хочу - днём сплю, ночью звёзды наблюдаю. Астроном я, понимаешь? Не знаешь такого слова? Звездочёт, значит. А днём нам, дворянам, по солнцу разгуливать не резон, мы должны блюсти аристократическую бледность кожи, а не плебейских загар!" Ну, это он, конечно, хватил, другие-то дворяне все люди как люди, после полудня как просыпаются, так и выползают на природу, а этот, вишь, гордый. Старая аристократия, принципы. За это мы его очень уважали. Ну и любили, да. А как не любить, когда и деды наши, и прадеды, и все предки до седьмого колена под господином бароном ходили? Это у нас в крови уже, можно сказать. Но человек же такая неблагодарная скотина! Поедет кто-нибудь из наших в город или в соседнюю деревню, напьётся и как начнёт на жизнь жаловаться: и налоги-то барон с нас дерёт, и кровушку-то нашу сосёт, и золота-то у него немерено, когда трудовому человеку на пиво не хватает, и такой он, и сякой... Любим мы его, конечно, но как не пожаловаться? Ну и нашлись добрые люди, донесли кому надо, а те дальше передали, и вот к нам аж из самой столицы приехал судейский чин, да с охраной, да с гвардейцами. Чтобы, значит, запретить. Чтобы, значит, прекратить насилие. Не имеет, мол, господин барон такого права, кровь людскую пить забесплатно, хоть мы и его законные холопы. Но при том мы, мол, все твари Божьи, а герцог наш - божий помазанник навроде короля, и наша кровь - достояние государства и Святой Церкви, так что господин барон обязан за каждую унцию крови платить золотом. И довольствоваться тем, что люди ему сами захотят продать. Сколько, значит, принесут, столько пусть и покупает, и ни каплей больше. Ну и налоги заодно повысили, конечно, куда уж без этого. Но главное сказали: кровь - товар, стоит золота, принимается по весу.
Вот с тех пор и стали вдоль дорог находить обескровленный трупы.
Вот с тех пор и стали вдоль дорог находить обескровленный трупы.
Оригинал и комментарии
нейроинтертекстуальность от vinah
Вот лучше не писать ничего про умирание в этом прекрасном месте - сегодня в два часа тридцать минут дня, когда я продолжала читать книжку Оливера Сакса про глухих людей, зависнув на пассаже про то, что обретающие заново речь как средство коммуникации прежде отрезанные от мира (и лишенные языка) дети всматривались в учебники своих слышащих сиблингов с трагической завистью и тоской - они как будто понимали и знали, что написанное - ключ к коммуникации с миром, но постичь это не было никакой возможности ("он старался копировать буквы алфавита, выцарапывая их пером, точно зная, что они обладают какой-то таинственной силой, но не имея возможности придать им хоть какое-то значение") - и в этот момент я вдруг поняла, что смотрю на буквы точно так же - они обладали силой и я понимала, что они несут в себе значение, но оно как будто ломалось по дороге. Несешь, несешь значение - и проливаешь по дороге, как воду из простреленного ведра.
Первое время я не понимала, что происходит, настолько это не было похоже ни на что. Я попробовала полистать ленту Фейсбука, решив, что я немножко перегрузилась книгой - но там было то же самое - буквы как будто бы мерцали и постоянно перепрыгивали с места на место, и не складывались в слова, а если и складывались - слова воспринимались визуально, но на пути к превращению в значение размывались, терялись и истаивали, как вода. Я снова взяла книгу, налила себе чаю, вышла на веранду (надеюсь, что это не повторится, когда я это пишу - но мне важно это записать, раз уж я нахожусь там же, где это писал Оливер Сакс, в роли всего, о чем он писал - я и автор, и предмет, согласитесь, это редкая ситуация), продолжила читать книгу - и заметила, что это все-таки не исчезает.
Я минут семь, наверное, пыталась отрицать очевидное и не верила в то, что это происходит - но да, это происходило, у меня отключилось восприятие письменного текста. Мне сложно это описать из нынешней моей прекрасной, замечательной реальности слов и символов, в которой я сейчас снова (ура) нахожусь, но это было именно так - как будто в процессе восприятия где-то на полпути слова как визуальные образы пережало - как жгутом - и они не шли дальше в ту область мозга, которая отвечает за понимание и обработку. Текст выглядел как некая рябь, ничего не доходило - я не могла поверить в происходящее (и потеряла много драгоценного времени). Только когда я раз в сотый уставилась на страницу, не понимая, как так может быть - я вижу текст, но не понимаю значения - я поняла, что со мной происходит какая-то неврологическая херня, и я бросилась к зеркалу для диагностики - действительно, лицо мое было фрагментированным и перемешанным, один глаз пропал.
Я выдохнула: мигрень с аурой! Я ее всегда диагностирую по своему отражению в зеркале и его распаду. Всего это случалось со мной в жизни шесть раз - каждый я помню слишком хорошо, потому что это одни из самых неприятных переживаний в жизни (возникают они, как правило, на почве сильнейшего стресса, иногда позитивного, переизбытка впечатлений, магнитных бурь, резкой смены погоды и некоего спускового триггера, часто какой-то фразы или слова, после которого мир рассыпается на части - чтобы случился приступ, совпасть должны все эти факторы одновременно, это важно) - это был седьмой. Начинались мигрени по-разному, чаще всего со зрительных и речевых нарушений (вспышки, сияния, затемнения, выпадения полей зрения, перемешивание визуальных сигналов в кашу и картины Филонова и Пикассо) - но так они не начинались еще никогда. Это было что-то совсем новенькое и поэтому очень страшное. К счастью, у меня была одна таблетка суматриптана (я всегда таскаю ее с собой, хотя последний приступ был в 2016 году в мае), я выпила ее, пока еще могла нормально видеть (я знала, что зрение распадется скоро и даже собственные руки увидеть будет тяжеловато), также закинулась аспирином и полтаблеткой адельфана, снижающего давление и риск инсульта (да, мне всегда страшно, что это инсульт), поулыбалась в зеркало - видела я плохо, но улыбка была симметричной, я даже ощупала ее пальцами. Стало очень страшно: я одна в домике в лесу, где нет связи. Если это мигрень, то она пройдет. А если нет?
Чертова аура длилась больше получаса, тогда я решила пойти в библиотеку, потому что там люди и жизнь! Когда я брела через лес, аура дошла до момента с короной, это называется мерцательная скотома - чертова корона в сумеречном октябрьском лесу в пелене дождя и тумана в резкую жару в плюс 25 была полноценным Линчем, так страшно мне не было никогда. Хотя я обрадовалась немного, ура, корона, после короны обычно отпускает, она финальная вишенка этого ада. Ну и если корона - то не инсульт точно. Также я почти забыла английский и общалась, как пьяная (в библиотеке я ненавязчиво спросила пару человек, есть ли у них таблетки от мигрени - мне не столько таблетки были нужны, сколько было важно зафиксировать недомогание: если я выключусь, рассудила я, люди уже будут знать, как эта херня начиналась) - у меня были в наличии слова, но отключило синтаксис и умение располагать слова в предложении, я общалась просто понятиями. Но это уже мелочи.
В библиотеке я полежала еще минут сорок, пока аура не прошла, и по правой стороне шеи не разлилась чугунная, обжигающая боль - вниз, до кончиков пальцев руки. Мир все еще был бумажный и тонкий, как промокший китайский фонарик. Видимо, не в этот раз, поняла я, и пошла обратно в студию - боль выносима, но это обезъязычивание всякий раз ужасно травмирующий опыт: ты понимаешь, что даже когда мозг перестает трактовать входящие сигналы, ты все равно остаешься, это все равно - ты. Но при этом за пределами мозга тебя нет и быть не может. Такое жесткое, пустое и холодное напоминание о том, что сознание не равно личности, язык не равен присутствию, бытие не равно мышлению, и выпасть из здесь-и-сейчас очень легко и быстро.
Ну что ж, зато интертекстуальность как перформативная практика состоялась на отличненько - меня срубил приступ жесточайшей мигрени с аурой ИМЕННО в том самом месте, где Оливер Сакс написал книжку про жесточайшие мигрени с аурой - и срубил именно в процессе чтения ДРУГОЙ книжки Оливера Сакса, которую он тоже написал в этом самом месте.
Да, кажется, я все-таки живу в том мире, который я описываю.
Первое время я не понимала, что происходит, настолько это не было похоже ни на что. Я попробовала полистать ленту Фейсбука, решив, что я немножко перегрузилась книгой - но там было то же самое - буквы как будто бы мерцали и постоянно перепрыгивали с места на место, и не складывались в слова, а если и складывались - слова воспринимались визуально, но на пути к превращению в значение размывались, терялись и истаивали, как вода. Я снова взяла книгу, налила себе чаю, вышла на веранду (надеюсь, что это не повторится, когда я это пишу - но мне важно это записать, раз уж я нахожусь там же, где это писал Оливер Сакс, в роли всего, о чем он писал - я и автор, и предмет, согласитесь, это редкая ситуация), продолжила читать книгу - и заметила, что это все-таки не исчезает.
Я минут семь, наверное, пыталась отрицать очевидное и не верила в то, что это происходит - но да, это происходило, у меня отключилось восприятие письменного текста. Мне сложно это описать из нынешней моей прекрасной, замечательной реальности слов и символов, в которой я сейчас снова (ура) нахожусь, но это было именно так - как будто в процессе восприятия где-то на полпути слова как визуальные образы пережало - как жгутом - и они не шли дальше в ту область мозга, которая отвечает за понимание и обработку. Текст выглядел как некая рябь, ничего не доходило - я не могла поверить в происходящее (и потеряла много драгоценного времени). Только когда я раз в сотый уставилась на страницу, не понимая, как так может быть - я вижу текст, но не понимаю значения - я поняла, что со мной происходит какая-то неврологическая херня, и я бросилась к зеркалу для диагностики - действительно, лицо мое было фрагментированным и перемешанным, один глаз пропал.
Я выдохнула: мигрень с аурой! Я ее всегда диагностирую по своему отражению в зеркале и его распаду. Всего это случалось со мной в жизни шесть раз - каждый я помню слишком хорошо, потому что это одни из самых неприятных переживаний в жизни (возникают они, как правило, на почве сильнейшего стресса, иногда позитивного, переизбытка впечатлений, магнитных бурь, резкой смены погоды и некоего спускового триггера, часто какой-то фразы или слова, после которого мир рассыпается на части - чтобы случился приступ, совпасть должны все эти факторы одновременно, это важно) - это был седьмой. Начинались мигрени по-разному, чаще всего со зрительных и речевых нарушений (вспышки, сияния, затемнения, выпадения полей зрения, перемешивание визуальных сигналов в кашу и картины Филонова и Пикассо) - но так они не начинались еще никогда. Это было что-то совсем новенькое и поэтому очень страшное. К счастью, у меня была одна таблетка суматриптана (я всегда таскаю ее с собой, хотя последний приступ был в 2016 году в мае), я выпила ее, пока еще могла нормально видеть (я знала, что зрение распадется скоро и даже собственные руки увидеть будет тяжеловато), также закинулась аспирином и полтаблеткой адельфана, снижающего давление и риск инсульта (да, мне всегда страшно, что это инсульт), поулыбалась в зеркало - видела я плохо, но улыбка была симметричной, я даже ощупала ее пальцами. Стало очень страшно: я одна в домике в лесу, где нет связи. Если это мигрень, то она пройдет. А если нет?
Чертова аура длилась больше получаса, тогда я решила пойти в библиотеку, потому что там люди и жизнь! Когда я брела через лес, аура дошла до момента с короной, это называется мерцательная скотома - чертова корона в сумеречном октябрьском лесу в пелене дождя и тумана в резкую жару в плюс 25 была полноценным Линчем, так страшно мне не было никогда. Хотя я обрадовалась немного, ура, корона, после короны обычно отпускает, она финальная вишенка этого ада. Ну и если корона - то не инсульт точно. Также я почти забыла английский и общалась, как пьяная (в библиотеке я ненавязчиво спросила пару человек, есть ли у них таблетки от мигрени - мне не столько таблетки были нужны, сколько было важно зафиксировать недомогание: если я выключусь, рассудила я, люди уже будут знать, как эта херня начиналась) - у меня были в наличии слова, но отключило синтаксис и умение располагать слова в предложении, я общалась просто понятиями. Но это уже мелочи.
В библиотеке я полежала еще минут сорок, пока аура не прошла, и по правой стороне шеи не разлилась чугунная, обжигающая боль - вниз, до кончиков пальцев руки. Мир все еще был бумажный и тонкий, как промокший китайский фонарик. Видимо, не в этот раз, поняла я, и пошла обратно в студию - боль выносима, но это обезъязычивание всякий раз ужасно травмирующий опыт: ты понимаешь, что даже когда мозг перестает трактовать входящие сигналы, ты все равно остаешься, это все равно - ты. Но при этом за пределами мозга тебя нет и быть не может. Такое жесткое, пустое и холодное напоминание о том, что сознание не равно личности, язык не равен присутствию, бытие не равно мышлению, и выпасть из здесь-и-сейчас очень легко и быстро.
Ну что ж, зато интертекстуальность как перформативная практика состоялась на отличненько - меня срубил приступ жесточайшей мигрени с аурой ИМЕННО в том самом месте, где Оливер Сакс написал книжку про жесточайшие мигрени с аурой - и срубил именно в процессе чтения ДРУГОЙ книжки Оливера Сакса, которую он тоже написал в этом самом месте.
Да, кажется, я все-таки живу в том мире, который я описываю.
Оригинал и комментарии
перечитывая классику от clear-text
СТРЁМНЫЕ ЗАТЕИ
Светлым июньским вечером по берегу Большого Царскосельского пруда шел господин лет шестидесяти, то есть не такой уж старый. Но по шагу, по лицу и одежде видно было – как следует поживший и даже прожившийся. Оно и верно: огромную родительскую квартиру в «Доме Бенуа» на Каменноостровском проспекте он задорого продал и купил меньшую, но в хорошем месте, на Ждановке. Дачу в Комарове потом тоже продал. Полученные деньги тратил просто так, на жизнь. Неделю назад, обтираясь полотенцем после душа и глядя на свой худой, но уже дряблый живот, он вдруг ощутил буквальный смысл слова «проел». Как будто бы вживую увидел анфиладу с лепным потолком, ореховый кабинет, вид из окна во двор; увидел также старую дачу на просторном участке соснового леса, где в углу был маленький совсем ахматовский прудок с тиной, которая на парчу похожа. И все это пошлейшим образом превратилось в еду, одежду, квартплату, летний отдых, скромную машину – то есть не бог весть в какие роскошества, потому что зарабатывать как следует Николай Алексеевич – так звали этого господина – не умел, как-то не вышло у него научиться. Наверное, сказалось детство в шестикомнатной квартире, в самом важном доме Петербурга, где живали Киров и Шостакович.
Теперь же Николай Алексеевич затеял продавать свою квартиру на Ждановке и покупать жилье в городе Пушкине. Он рассчитывал выручить некоторую существенную разницу, чтоб хватило еще лет на пятнадцать скромной, но достойной жизни – а там уж поглядим. А во-вторых, квартира в Царском Селе – это само по себе очень элегантно. Хорошо звучит.
Поговорив с продавцом и обговорив некоторые детали сделки, он решил пройтись по парку.
Со скамейки его громко окликнули на «ты».
Это был его примерно ровесник, мужчина лысый и полноватый, в отличие от подтянутого Николая Алексеевича с короткой, но плотной седой стрижкой
«Ванька! Так это ты?» - узнал Николай Алексеевич, присмотревшись.
«А то!»
Николай Алексеевич сел рядом и сказал:
«Да, давно не виделись… Лет пятнадцать, небось?»
«Небось двадцать два!»
«И ведь правда! – вздохнул Николай Алексеевич, оглядев старого приятеля. Тот был одет весьма прилично, и главное – туфли дорогие и новые. По туфлям видно человека. – Как ты, что ты?»
«Если одним словом, то уезжаю», - сказал тот.
Николай Алексеевич вопросительно поднял брови. Иван Сергеевич объяснил, что едет в Германию. Вместе с женой. Навсегда, извините. К родному сыну. Сын там уже давно имеет гражданство, а вот теперь и он сам все оформил. Гуд бай, Россия, о!
«Ясно. Вот и попрощались. Двадцать два года не виделись, а вот ведь как совпало! Интересная штука жизнь, - сказал Николай Алексеевич и добавил: - У меня тоже дети уже давно в Европе».
Он ждал, что Иван Сергеевич станет его расспрашивать, как у него дела, и уже готовился что-то складное и солидное рассказать, но тот вздохнул и сказал:
«Пятого июля самолет. А приехал я сюда, милый мой Коленька, и в самом деле попрощаться. Только не с тобой, ясное дело, откуда ж я знал, что ты подвернешься. Живешь тут, что ли?»
«Нет. Собираюсь купить что-то загородное…»
«Попрощаться с одной чудесной, самой лучшей в моей жизни женщиной…»
«Ого! Ну, расскажи!»
«И в твоей жизни тоже, полагаю! – мрачно сказал Иван Сергеевич. – Дачу Кочубея помнишь? Вон там, - и он мотнул головой назад и вправо. – Угол Парковой и Радищева. Или забыл?».
***
Помнил ли Николай Алексеевич дачу Кочубея! Дело было в девяносто шестом, они приехали на конференцию. Он сам был питерский, поэтому вполне мог ездить сюда на электричке, но все-таки удобнее было жить вместе со всеми. Дача Кочубея – когда-то это была на самом деле дача. Точнее, маленький дворец какого-то придворного человека, а сейчас – гостиница с обслуживанием конференций и семинаров. Их с Иваном поселили в одном двухкроватном номере. Иван был из Москвы, неустанный рассказчик анекдотов – бывало, даже утомлял этим, особенно за обедом – но, судя по его докладу, хороший специалист и вообще умница. Почти подружились. Но потом почти поссорились.
Там на рецепции была девушка, Надя ее звали, удивительно красивая, черноволосая и большеглазая, с полукруглыми персидскими бровями, темно-вишневым ртом и маленькими ушками. У нее была длинная шея, высокая грудь и тонкие руки с темным пушком выше запястий. Совсем юная, только окончила гостиничное училище, куда она пошла после восьмого класса. Она все это рассказала Николаю, он любовался ею и облизывался в сердце своем – ему, кстати, было тридцать шесть! В два раза старше! – но тут сбоку возник Иван, сосед и приятель. Стал шутить, рассказывать анекдоты, все более фривольные с каждым разом. Надя вспыхивала, хохотала, взмахивала своей красивой рукой, а Иван все сильнее наваливался на стойку рецепции, приближал к ней лицо – так что Николай отошел в сторону и пошел по своим делам. Сначала на заседание секции, а потом пройтись по парку.
На ужине Иван наклонился к нему, взял за рукав и шепотом попросил его «пойти погулять где-нибудь». Потому что он с этой Надей уже условился. Николай помрачнел. Иван предложил договориться о номере на одну ночь. Что он даже заплатит, чтоб другу было где переночевать. «Вот и договорись сам для себя, а меня не вытуривай!» «Эх ты, друг называется!» - упрекнул Иван. Объяснять, что никакой он ему не друг, а всего лишь номинальный коллега и сосед по номеру – у Николая не было сил. Он мрачно кивнул, забрал из номера зонтик, и пошел гулять.
Была серо-белая июньская ночь. Калитка в парк была открыта. Редкие мужские и женские фигуры двигались вдоль пруда в безмолвном тумане. Николай сел на скамейку, раскинул руки, вообразил себе, как Иван обнимает Надю, и вдруг понял, что он в нее сильно, тяжело и ревниво влюблен. Слова любви сами шептались в его голове. «Ты моя прекрасная, ты моя чудесная, зачем же ты?». Он чуть не заснул от бессилия. А может, и на самом деле задремал. Очнулся, посмотрел на часы. Шесть тридцать утра.
Вернулся в гостиницу. На рецепции сидела Надя. Она вздрогнула и опустила глаза. Он подошел, увидел ее поспешно приглаженные волосы, протянул руку, поправил прядку:
«Экие у тебя петухи торчат! Ай-ай-ай!»
«А что такого? – она посмотрела ему в глаза. – Я знаю, что вы знаете. Ну и пожалуйста. Я взрослый самостоятельный человек. Я взрослая свободная женщина, ясно вам?»
«Слушай, взрослая женщина, - сказал он, доставая из кармана бумажник. – А выпиши-ка ты мне номер, одноместный, с хорошей кроватью, за наличный расчет. А то у вас тут такие койки, все пружины дыбом…»
«Пожалуйста, - сказала она. – Сейчас. Паспорт давайте… Ладно, не надо, я данные с той карточки перепишу. На сколько вам?»
«До конца заезда».
«Платим сейчас или при выезде?»
«Да один черт! – зашептал Николай, схватив ее за руку, притянув к себе, целуя ее пальцы и запястье. – Я люблю тебя, девочка, чудо мое. Мне наплевать, что ты только что была с этим другом… Я тебя обожаю. Ты прекрасная. Ты красивая. Ты смелая. Он анекдотики травит, а я тебя люблю. Ты хоть знаешь, что это слово значит?»
Он зашел к ней за стойку рецепции, обнял. Целуя ее шею, плечи, грудь и ниже, опустился перед ней на колени. Уткнулся лицом в низ ее живота, заскрежетал зубами: «люблю!».
Потом поднялся. Сказал:
«Ключ! Пойдем!»
«Через час, - шепнула она, подавая ему ключ. – У меня в восемь смена кончается».
Через день Иван сказал ему на обеде:
«Вот ты на меня дуешься, а ведь это я должен обижаться. А вот я не обижаюсь! Больше того скажу: я ее сегодня утром встретил и… и все у нас было хорошо. Мне кажется, я ее люблю. Почти как ты. Или даже сильнее. Но неважно. Да, а теперь, значит, твоя очередь. Все честно. Но я вот думаю: чего это мы с тобой в очереди стоим? Это скучно. Давай попробуем, выражаясь по-ученому, не сукцессивно, а симультанно, а? Молодые красивые мужики, чего нам друг друга стесняться? А она вообще потрясающая. Давай у тебя в номере? У тебя же кровать большая-пребольшая, она мне сказала».
«Она сказала?» - изумился Николай
«Да, да, да, она сказала!» - покивал Иван.
«Какие-то у тебя стрёмные затеи».
«Я с ней договорюсь, - сказал Иван. – Ты, главное, сам не стремайся. Нормальные затеи. Тебе понравится. Уверяю. Или ты что, первый раз будешь, ээээ… в коллективе?».
«Да нет, ты что! - сказал Николай. – Сто раз! Давай, жду с нетерпением».
Ну, конечно, не сто раз, но раз десять уж точно. Но все эти разы были по пьяному делу с какими-то шлюшками, но вот так, чтобы с девушкой, в которую он искренне и нежно влюбился… Ужас. Но, наверное, судьба.
***
«Ну и как, попрощался?» - спросил Николай Алексеевич.
«Да. Взглянул на забор, на окна. Конечно, не заходил. Что я, сумасшедший? Может, она там и не работает вовсе. Мне просто нужно было в последний раз увидеть этот дом. Мне скоро шестьдесят, друг мой дорогой. У меня много было всего. Был мал, был велик, и бабы меня любили, и я их. Но это была самая лучшая женщина в моей жизни. Всем – смехом своим, радостью, взглядом, голосом, телом своим бесподобным, и даже тем, что она нам с тобой, прости за выражение, одновременно в одной постели давала. Давала нам свою нежную ласку и любовь, - уточнил он. – А ты уж, наверное, забыл ее?»
Николай Алексеевич вместо ответа сказал:
«А ты, брат, лирик!»
«Подвезти до города? – спросил Иван Сергеевич, поднимаясь со скамейки. – Меня шофер ждет. Тут, два шага, у пассажа».
«Спасибо! Не надо. Ну, удачи тебе в Неметчине. Erfolg!»
«Danke!» - они коротко обнялись.
***
На рецепции сидела темноволосая, чернобровая красивая женщина, похожая на цыганку, с темным пушком на верхней губе и вдоль щек, с большими грудями под красной кофточкой.
«Давно здесь работаете?» - спросил он.
«Давно, Николай Алексеевич!»
«Надежда! Ты? - сказал он, в упор глядя на нее. - Сколько лет мы не видались?»
«Двадцать два года, Николай Алексеевич. Мне сейчас ровно сорок, а вам под шестьдесят, думаю?»
«Вроде этого. Боже мой, как странно! Ты замужем?»
«Нет. И не была».
«Почему? При такой красоте замуж не вышла?»
«Не могла я этого сделать. Помните, как я вас любила?».
«Мы же на “ты”!»
«Вас обоих, - сказала она. – Тебя и Ваню. Ивана Сергеевича, кажется. Так его звали?»
«Так, так, - сказал он, покраснев и нахмурясь. – Все проходит, моя хорошая. Любовь и молодость, всё!»
«У кого как, - сказала она. – Молодость у всех проходит, а любовь – другое дело».
«Но не могла же ты меня… то есть нас… любить всю жизнь?»
«Значит, могла. А как вы ужасно меня бросили!»
«Как?» - спросил он.
«Просто уехали, и всё. Чмокнули в щечку, и навсегда… Я вам отдала - нет, не молодость и красоту! Я вам свою душу, свой стыд и совесть отдала, я же с вами двоими в одной кровати, разве забыли? Одному так, другому этак, да под тихую музыку. Что мне после этого было делать? Блядью я стать не смогла, честной женой и матерью – не захотела. Как я мужу и детям в глаза бы смотрела, когда у меня в голове только вы? Как вы меня вдвоем уласкиваете…»
«Ну, прости меня. Простила?».
«Нет. Простить не смогу. У меня не было ничего лучше вас. А вы меня в щечку чмокнули и уехали».
Николай Алексеевич посмотрел на нее и строго сказал:
«Одно тебе скажу: и я не был счастлив в жизни. Жена бросила меня еще обидней, чем я тебя. Телеграмму из Франции прислала, и не вернулась. Детей обожал! А сын вышел негодяй, наглец, а второй всё себя ищет, в Индию ездит, дурачок с рюкзачком… Думаю, что и я потерял в тебе самое дорогое, что имел в жизни».
Она вышла из-за стойки. Он поцеловал ей руку:
«Прощай. А Ваня уехал в Германию, навсегда».
Когда он ехал в электричке, он смотрел в окно и хмуро думал: «Она была чудесная, волшебная, невероятная. Проклятый Ванька! Но что было бы, если бы я остался с нею? Если бы мы остались с нею? Жить втроем? Слишком стрёмные затеи. Но даже если Ваньку совсем вычеркнуть и забыть… Допустим, нет никакого Ивана Сергеевича! Ну и что? Она – не администратор в «Даче Кочубея», а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей? Нет, нет».
И закрывая глаза, качал головой, прекрасно понимая, что он сейчас цитирует Бунина, а на самом деле у него не было никакого «дома» в семейно-светском смысле, и жены никогда не было, и детей не было тоже.
Светлым июньским вечером по берегу Большого Царскосельского пруда шел господин лет шестидесяти, то есть не такой уж старый. Но по шагу, по лицу и одежде видно было – как следует поживший и даже прожившийся. Оно и верно: огромную родительскую квартиру в «Доме Бенуа» на Каменноостровском проспекте он задорого продал и купил меньшую, но в хорошем месте, на Ждановке. Дачу в Комарове потом тоже продал. Полученные деньги тратил просто так, на жизнь. Неделю назад, обтираясь полотенцем после душа и глядя на свой худой, но уже дряблый живот, он вдруг ощутил буквальный смысл слова «проел». Как будто бы вживую увидел анфиладу с лепным потолком, ореховый кабинет, вид из окна во двор; увидел также старую дачу на просторном участке соснового леса, где в углу был маленький совсем ахматовский прудок с тиной, которая на парчу похожа. И все это пошлейшим образом превратилось в еду, одежду, квартплату, летний отдых, скромную машину – то есть не бог весть в какие роскошества, потому что зарабатывать как следует Николай Алексеевич – так звали этого господина – не умел, как-то не вышло у него научиться. Наверное, сказалось детство в шестикомнатной квартире, в самом важном доме Петербурга, где живали Киров и Шостакович.
Теперь же Николай Алексеевич затеял продавать свою квартиру на Ждановке и покупать жилье в городе Пушкине. Он рассчитывал выручить некоторую существенную разницу, чтоб хватило еще лет на пятнадцать скромной, но достойной жизни – а там уж поглядим. А во-вторых, квартира в Царском Селе – это само по себе очень элегантно. Хорошо звучит.
Поговорив с продавцом и обговорив некоторые детали сделки, он решил пройтись по парку.
Со скамейки его громко окликнули на «ты».
Это был его примерно ровесник, мужчина лысый и полноватый, в отличие от подтянутого Николая Алексеевича с короткой, но плотной седой стрижкой
«Ванька! Так это ты?» - узнал Николай Алексеевич, присмотревшись.
«А то!»
Николай Алексеевич сел рядом и сказал:
«Да, давно не виделись… Лет пятнадцать, небось?»
«Небось двадцать два!»
«И ведь правда! – вздохнул Николай Алексеевич, оглядев старого приятеля. Тот был одет весьма прилично, и главное – туфли дорогие и новые. По туфлям видно человека. – Как ты, что ты?»
«Если одним словом, то уезжаю», - сказал тот.
Николай Алексеевич вопросительно поднял брови. Иван Сергеевич объяснил, что едет в Германию. Вместе с женой. Навсегда, извините. К родному сыну. Сын там уже давно имеет гражданство, а вот теперь и он сам все оформил. Гуд бай, Россия, о!
«Ясно. Вот и попрощались. Двадцать два года не виделись, а вот ведь как совпало! Интересная штука жизнь, - сказал Николай Алексеевич и добавил: - У меня тоже дети уже давно в Европе».
Он ждал, что Иван Сергеевич станет его расспрашивать, как у него дела, и уже готовился что-то складное и солидное рассказать, но тот вздохнул и сказал:
«Пятого июля самолет. А приехал я сюда, милый мой Коленька, и в самом деле попрощаться. Только не с тобой, ясное дело, откуда ж я знал, что ты подвернешься. Живешь тут, что ли?»
«Нет. Собираюсь купить что-то загородное…»
«Попрощаться с одной чудесной, самой лучшей в моей жизни женщиной…»
«Ого! Ну, расскажи!»
«И в твоей жизни тоже, полагаю! – мрачно сказал Иван Сергеевич. – Дачу Кочубея помнишь? Вон там, - и он мотнул головой назад и вправо. – Угол Парковой и Радищева. Или забыл?».
***
Помнил ли Николай Алексеевич дачу Кочубея! Дело было в девяносто шестом, они приехали на конференцию. Он сам был питерский, поэтому вполне мог ездить сюда на электричке, но все-таки удобнее было жить вместе со всеми. Дача Кочубея – когда-то это была на самом деле дача. Точнее, маленький дворец какого-то придворного человека, а сейчас – гостиница с обслуживанием конференций и семинаров. Их с Иваном поселили в одном двухкроватном номере. Иван был из Москвы, неустанный рассказчик анекдотов – бывало, даже утомлял этим, особенно за обедом – но, судя по его докладу, хороший специалист и вообще умница. Почти подружились. Но потом почти поссорились.
Там на рецепции была девушка, Надя ее звали, удивительно красивая, черноволосая и большеглазая, с полукруглыми персидскими бровями, темно-вишневым ртом и маленькими ушками. У нее была длинная шея, высокая грудь и тонкие руки с темным пушком выше запястий. Совсем юная, только окончила гостиничное училище, куда она пошла после восьмого класса. Она все это рассказала Николаю, он любовался ею и облизывался в сердце своем – ему, кстати, было тридцать шесть! В два раза старше! – но тут сбоку возник Иван, сосед и приятель. Стал шутить, рассказывать анекдоты, все более фривольные с каждым разом. Надя вспыхивала, хохотала, взмахивала своей красивой рукой, а Иван все сильнее наваливался на стойку рецепции, приближал к ней лицо – так что Николай отошел в сторону и пошел по своим делам. Сначала на заседание секции, а потом пройтись по парку.
На ужине Иван наклонился к нему, взял за рукав и шепотом попросил его «пойти погулять где-нибудь». Потому что он с этой Надей уже условился. Николай помрачнел. Иван предложил договориться о номере на одну ночь. Что он даже заплатит, чтоб другу было где переночевать. «Вот и договорись сам для себя, а меня не вытуривай!» «Эх ты, друг называется!» - упрекнул Иван. Объяснять, что никакой он ему не друг, а всего лишь номинальный коллега и сосед по номеру – у Николая не было сил. Он мрачно кивнул, забрал из номера зонтик, и пошел гулять.
Была серо-белая июньская ночь. Калитка в парк была открыта. Редкие мужские и женские фигуры двигались вдоль пруда в безмолвном тумане. Николай сел на скамейку, раскинул руки, вообразил себе, как Иван обнимает Надю, и вдруг понял, что он в нее сильно, тяжело и ревниво влюблен. Слова любви сами шептались в его голове. «Ты моя прекрасная, ты моя чудесная, зачем же ты?». Он чуть не заснул от бессилия. А может, и на самом деле задремал. Очнулся, посмотрел на часы. Шесть тридцать утра.
Вернулся в гостиницу. На рецепции сидела Надя. Она вздрогнула и опустила глаза. Он подошел, увидел ее поспешно приглаженные волосы, протянул руку, поправил прядку:
«Экие у тебя петухи торчат! Ай-ай-ай!»
«А что такого? – она посмотрела ему в глаза. – Я знаю, что вы знаете. Ну и пожалуйста. Я взрослый самостоятельный человек. Я взрослая свободная женщина, ясно вам?»
«Слушай, взрослая женщина, - сказал он, доставая из кармана бумажник. – А выпиши-ка ты мне номер, одноместный, с хорошей кроватью, за наличный расчет. А то у вас тут такие койки, все пружины дыбом…»
«Пожалуйста, - сказала она. – Сейчас. Паспорт давайте… Ладно, не надо, я данные с той карточки перепишу. На сколько вам?»
«До конца заезда».
«Платим сейчас или при выезде?»
«Да один черт! – зашептал Николай, схватив ее за руку, притянув к себе, целуя ее пальцы и запястье. – Я люблю тебя, девочка, чудо мое. Мне наплевать, что ты только что была с этим другом… Я тебя обожаю. Ты прекрасная. Ты красивая. Ты смелая. Он анекдотики травит, а я тебя люблю. Ты хоть знаешь, что это слово значит?»
Он зашел к ней за стойку рецепции, обнял. Целуя ее шею, плечи, грудь и ниже, опустился перед ней на колени. Уткнулся лицом в низ ее живота, заскрежетал зубами: «люблю!».
Потом поднялся. Сказал:
«Ключ! Пойдем!»
«Через час, - шепнула она, подавая ему ключ. – У меня в восемь смена кончается».
Через день Иван сказал ему на обеде:
«Вот ты на меня дуешься, а ведь это я должен обижаться. А вот я не обижаюсь! Больше того скажу: я ее сегодня утром встретил и… и все у нас было хорошо. Мне кажется, я ее люблю. Почти как ты. Или даже сильнее. Но неважно. Да, а теперь, значит, твоя очередь. Все честно. Но я вот думаю: чего это мы с тобой в очереди стоим? Это скучно. Давай попробуем, выражаясь по-ученому, не сукцессивно, а симультанно, а? Молодые красивые мужики, чего нам друг друга стесняться? А она вообще потрясающая. Давай у тебя в номере? У тебя же кровать большая-пребольшая, она мне сказала».
«Она сказала?» - изумился Николай
«Да, да, да, она сказала!» - покивал Иван.
«Какие-то у тебя стрёмные затеи».
«Я с ней договорюсь, - сказал Иван. – Ты, главное, сам не стремайся. Нормальные затеи. Тебе понравится. Уверяю. Или ты что, первый раз будешь, ээээ… в коллективе?».
«Да нет, ты что! - сказал Николай. – Сто раз! Давай, жду с нетерпением».
Ну, конечно, не сто раз, но раз десять уж точно. Но все эти разы были по пьяному делу с какими-то шлюшками, но вот так, чтобы с девушкой, в которую он искренне и нежно влюбился… Ужас. Но, наверное, судьба.
***
«Ну и как, попрощался?» - спросил Николай Алексеевич.
«Да. Взглянул на забор, на окна. Конечно, не заходил. Что я, сумасшедший? Может, она там и не работает вовсе. Мне просто нужно было в последний раз увидеть этот дом. Мне скоро шестьдесят, друг мой дорогой. У меня много было всего. Был мал, был велик, и бабы меня любили, и я их. Но это была самая лучшая женщина в моей жизни. Всем – смехом своим, радостью, взглядом, голосом, телом своим бесподобным, и даже тем, что она нам с тобой, прости за выражение, одновременно в одной постели давала. Давала нам свою нежную ласку и любовь, - уточнил он. – А ты уж, наверное, забыл ее?»
Николай Алексеевич вместо ответа сказал:
«А ты, брат, лирик!»
«Подвезти до города? – спросил Иван Сергеевич, поднимаясь со скамейки. – Меня шофер ждет. Тут, два шага, у пассажа».
«Спасибо! Не надо. Ну, удачи тебе в Неметчине. Erfolg!»
«Danke!» - они коротко обнялись.
***
На рецепции сидела темноволосая, чернобровая красивая женщина, похожая на цыганку, с темным пушком на верхней губе и вдоль щек, с большими грудями под красной кофточкой.
«Давно здесь работаете?» - спросил он.
«Давно, Николай Алексеевич!»
«Надежда! Ты? - сказал он, в упор глядя на нее. - Сколько лет мы не видались?»
«Двадцать два года, Николай Алексеевич. Мне сейчас ровно сорок, а вам под шестьдесят, думаю?»
«Вроде этого. Боже мой, как странно! Ты замужем?»
«Нет. И не была».
«Почему? При такой красоте замуж не вышла?»
«Не могла я этого сделать. Помните, как я вас любила?».
«Мы же на “ты”!»
«Вас обоих, - сказала она. – Тебя и Ваню. Ивана Сергеевича, кажется. Так его звали?»
«Так, так, - сказал он, покраснев и нахмурясь. – Все проходит, моя хорошая. Любовь и молодость, всё!»
«У кого как, - сказала она. – Молодость у всех проходит, а любовь – другое дело».
«Но не могла же ты меня… то есть нас… любить всю жизнь?»
«Значит, могла. А как вы ужасно меня бросили!»
«Как?» - спросил он.
«Просто уехали, и всё. Чмокнули в щечку, и навсегда… Я вам отдала - нет, не молодость и красоту! Я вам свою душу, свой стыд и совесть отдала, я же с вами двоими в одной кровати, разве забыли? Одному так, другому этак, да под тихую музыку. Что мне после этого было делать? Блядью я стать не смогла, честной женой и матерью – не захотела. Как я мужу и детям в глаза бы смотрела, когда у меня в голове только вы? Как вы меня вдвоем уласкиваете…»
«Ну, прости меня. Простила?».
«Нет. Простить не смогу. У меня не было ничего лучше вас. А вы меня в щечку чмокнули и уехали».
Николай Алексеевич посмотрел на нее и строго сказал:
«Одно тебе скажу: и я не был счастлив в жизни. Жена бросила меня еще обидней, чем я тебя. Телеграмму из Франции прислала, и не вернулась. Детей обожал! А сын вышел негодяй, наглец, а второй всё себя ищет, в Индию ездит, дурачок с рюкзачком… Думаю, что и я потерял в тебе самое дорогое, что имел в жизни».
Она вышла из-за стойки. Он поцеловал ей руку:
«Прощай. А Ваня уехал в Германию, навсегда».
Когда он ехал в электричке, он смотрел в окно и хмуро думал: «Она была чудесная, волшебная, невероятная. Проклятый Ванька! Но что было бы, если бы я остался с нею? Если бы мы остались с нею? Жить втроем? Слишком стрёмные затеи. Но даже если Ваньку совсем вычеркнуть и забыть… Допустим, нет никакого Ивана Сергеевича! Ну и что? Она – не администратор в «Даче Кочубея», а моя жена, хозяйка моего петербургского дома, мать моих детей? Нет, нет».
И закрывая глаза, качал головой, прекрасно понимая, что он сейчас цитирует Бунина, а на самом деле у него не было никакого «дома» в семейно-светском смысле, и жены никогда не было, и детей не было тоже.
Оригинал и комментарии
Проблема новичка-3: "тусование" от dreamer-m
Помните условный фэнтези-народ из прошлого, у которого есть странный обычай socialize? Так вот, есть у него дальние соседи. Может, гномы такие странные, может гоблины, а может вастаки.
У этих странных гномов-вастаков есть особое представление о трёх возрастах. Согласно ему, собираться вместе без дела, а тем более тратить на это время регулярно - нормальное занятие для неженатого, бездетного и безденежного молодняка. Предполагается, что молодёжь собирается, когда старшие не припахивают её к чему-нибудь полезному вроде учёбы или неоплачиваемого труда. Собирается где бесплатно, от квартиры родственника до скверика у метро, вечерами или по ночам. И там кутит и флиртует, а также занимается всем, что вызывает беспокойство у нормального взрослого гнома-вастака(фехтованием на деревянных мечах или изучением неоязыческих практик), которое он различными способами объясняет. Иногда это называется «тусоваться».
В тот момент, когда у представителя такой молодёжи появляется наконец партнёр, ребёнок, а главное – заработок, данная культура предполагает полный отказ от «лишнего» общения ради безопасности этих трёх пунктов. Если вдруг у гнома-вастака есть лишние время и деньги, в которые он не пашет как сивка, он обычно делает следующее. Можно осторожно потратить их на развлечения ограниченной группой друзей (скажем, на троих), в строго закрытом формате. А можно потратить деньги на полезную прокачку себя (в зале, на тренингах, семинарах), а ещё лучше - своих детей. Когда гномы вастаки общаются между-собой, это обычно не очень похоже на расслабленный обмен новостями и взаимное почёсывание. Это обычно или разговоры о том, как всё на свете плохо (конкретика определяется в основном социальным слоем и родом занятий), или демонстрация готовности защищать партнёра, ребёнка и заработок. При этом, например, быть в толпе на народных гуляниях вполне прилично: это не предполагает контакта с окружающими, что подвергло бы опасности три культурные ценности.
Но и этот возраст не бесконечен. Когда гном-вастак стареет и слабеет, в некий момент общество признаёт, что далее участвовать в коллективной традиции «зарабатывай и защищай источник заработка» не обязательно. Если гном-вастак действительно прекращает это делать, он снова обретает право «тусоваться», хотя в отношении стариков это слово употребляется редко. Кутит он при этом существенно меньше, здоровье обычно не позволяет, но он имеет полное право посвящать время общению со сверстниками на скамейке в сквере (конкурируя за неё с молодёжью) или в очереди в поликлинику. Хотя такие пожилые вастаки нередко бывают агрессивны и тоже вызывают у нормальных взрослых вастаков беспокойство, неуместным подобное поведение не считается.
А теперь представьте, что некоторое количество представителей фэнтези-культуры, описанной в предыдущем посте, переехало волей судьбы к гномам-вастакам и попыталось удобно устроиться привычным способом: подобрать себе по 2-3 клуба для регулярного посещения.
Что при этом происходит?
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/416795.html. Please comment there using OpenID.
У этих странных гномов-вастаков есть особое представление о трёх возрастах. Согласно ему, собираться вместе без дела, а тем более тратить на это время регулярно - нормальное занятие для неженатого, бездетного и безденежного молодняка. Предполагается, что молодёжь собирается, когда старшие не припахивают её к чему-нибудь полезному вроде учёбы или неоплачиваемого труда. Собирается где бесплатно, от квартиры родственника до скверика у метро, вечерами или по ночам. И там кутит и флиртует, а также занимается всем, что вызывает беспокойство у нормального взрослого гнома-вастака(фехтованием на деревянных мечах или изучением неоязыческих практик), которое он различными способами объясняет. Иногда это называется «тусоваться».
В тот момент, когда у представителя такой молодёжи появляется наконец партнёр, ребёнок, а главное – заработок, данная культура предполагает полный отказ от «лишнего» общения ради безопасности этих трёх пунктов. Если вдруг у гнома-вастака есть лишние время и деньги, в которые он не пашет как сивка, он обычно делает следующее. Можно осторожно потратить их на развлечения ограниченной группой друзей (скажем, на троих), в строго закрытом формате. А можно потратить деньги на полезную прокачку себя (в зале, на тренингах, семинарах), а ещё лучше - своих детей. Когда гномы вастаки общаются между-собой, это обычно не очень похоже на расслабленный обмен новостями и взаимное почёсывание. Это обычно или разговоры о том, как всё на свете плохо (конкретика определяется в основном социальным слоем и родом занятий), или демонстрация готовности защищать партнёра, ребёнка и заработок. При этом, например, быть в толпе на народных гуляниях вполне прилично: это не предполагает контакта с окружающими, что подвергло бы опасности три культурные ценности.
Но и этот возраст не бесконечен. Когда гном-вастак стареет и слабеет, в некий момент общество признаёт, что далее участвовать в коллективной традиции «зарабатывай и защищай источник заработка» не обязательно. Если гном-вастак действительно прекращает это делать, он снова обретает право «тусоваться», хотя в отношении стариков это слово употребляется редко. Кутит он при этом существенно меньше, здоровье обычно не позволяет, но он имеет полное право посвящать время общению со сверстниками на скамейке в сквере (конкурируя за неё с молодёжью) или в очереди в поликлинику. Хотя такие пожилые вастаки нередко бывают агрессивны и тоже вызывают у нормальных взрослых вастаков беспокойство, неуместным подобное поведение не считается.
А теперь представьте, что некоторое количество представителей фэнтези-культуры, описанной в предыдущем посте, переехало волей судьбы к гномам-вастакам и попыталось удобно устроиться привычным способом: подобрать себе по 2-3 клуба для регулярного посещения.
Что при этом происходит?
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/416795.html. Please comment there using OpenID.
Оригинал и комментарии
Проблема новичка-3: socialize от dreamer-m
Не так давно коллега, занятый переводом одной игры, по случаю жаловался мне на сложности подбора перевода для слова socialize, обозначавшего в игре навык персонажа и одновременно действие, которое он с помощью этого навыка совершает. Других социальных навыков и действий, там тоже хватало, и важно было развести их максимально точно, чтобы по-русски сразу понятно было, о чём речь.
Кстати, сегодня день переводчика, так что поздравляю всех причастных
В общем, я ему тогда как переводчик переводчику посочувствовала и сказала, что проблема не в том, что у нас для слова socialize хорошего перевода нету, а в том, что у нас socialize нету.
Socialize у нас сложно не столько перевести, сколько объяснить.
Представьте себе условно-человеческое общество (можно фэнтезийно-эльфийское или полуросличье), где все по умолчанию уже много поколений практикуют примерно следующее. Есть специально выделенные места, где в урочное время по открытому объявлению собираются те, кто будет socialize по условиям, умеренно заданным местом и временем. Местом и временем в равной степени являются «паб вечером», «церковь в воскресенье», «скамеечки на сельской площади вечером» или «банкет без общего стола и почти без еды, но с возможностью походить по залу с бокалом в руках». Места, времена и форматы рассчитаны на разные социальные и возрастные группы, такие есть для всех групп, начиная с подростков, их часто - но не всегда, что сбивает столку иноземцев - называют «клубами». При этом ни один из форматов не является настолько закрытым, чтобы на нём не ожидали периодически видеть незнакомцев.
Эти места работают регулярно, и все их посещающие ожидают, что понравившийся socialize можно будет повторить примерно в том же формате - послезавтра или там через неделю. Обеспечением их работы часто занимаются отдельные люди и за плату, хотя бывают добровольно-энтузиастные схемы. Ключевое занятие приходящих (socialize) – это общаться друг с другом на темы нейтральные (природа-погода-как-там-наши-общие-знакомые?) и заданные клубом (здесь конкретный тип «клуба» и место действия определяют примерно всё); разумеется, в рамках разговора естественно могут всплывать вопросы работы, личных отношений - у кого что выплывет, но все углубления в тему происходят за рамками формата. Несмотря на разницу, в этих форматах есть всегда нечто общее: по умолчанию предполагается, что всем пришедшим хочется потусить в компании, получить поглаживание-одобрение и узнать, не происходит ли где вокруг что интересное, стоящее участия. То есть в целом, socialize - само по себе хорошо и ценно, для этого в рамках культуры не требуются дополнительные объяснения. "Все знают".
По умолчанию, все представители нашей фэнтезийной культуры включены в несколько таких клубов: самый интраверт, конечно, может попытаться обойтись одним, но в целом ожидается, что человек бывает хотя бы в двух-трёх разных местах, в зависимости от предпочтений и образа жизни. Ну, сами понимаете, в церковь с семьёй, в паб с соседями, да и с коллегами по работе хотя бы в боулинг… Обычно в процессе socialize человек узнаёт новости, особенно локальные, вчерне договаривается с мало- и средне-знакомыми о возможных совместных планах и мероприятиях, ну и вообще принюхивается к окружающей социальной среде. Если предпочтения или образ жизни меняются, переползти из клуба в клуб можно и даже нужно. Если переехал (обычно дело в нашей фэнтезийной культуре), то находишь ближайшие подходящие по стилю и смыслу клубы по месту нового проживания. Чему никто не удивляется, потому что все тоже переезжают, и нередко. Переехав, ты просто, придя в клуб, сигнализируешь, что ходил в такой же в Шире, а теперь думаешь перебраться в аналогичный брыльский, если всех всё устроит. Всем в рамках этой фэнтезийной культуры сказанное понятно. Вот ОТСУТСТВИЕ возможности так сделать - это непонятно, неудобно и, предположительно, временно.
За рамками данной фэнтезийной культуры это выглядит и называется не так. За её рамками попытка собраться в клубном режиме создаёт кучу вопросов, от «что это за секта?» до «а почему вход платный?» и «а чем эти люди в жизни занимаются, им что, делать нечего?».
Про подкладку в следующий раз говорить. Потому что у нас вместо socialize есть другие форматы общения, предполагающие более жёсткую половозрастную сегрегацию и организацию групп вокруг кормушек, а не вокруг socialize, плюс противопоставление потребности в комфорте потребности в зарабатывании денег и статуса… не, много будет, по порядку расскажу. Начиная с вымерших игр во дворе для детей, а также кухонь, скамеечек и поликлиник.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/416765.html. Please comment there using OpenID.
Кстати, сегодня день переводчика, так что поздравляю всех причастных
В общем, я ему тогда как переводчик переводчику посочувствовала и сказала, что проблема не в том, что у нас для слова socialize хорошего перевода нету, а в том, что у нас socialize нету.
Socialize у нас сложно не столько перевести, сколько объяснить.
Представьте себе условно-человеческое общество (можно фэнтезийно-эльфийское или полуросличье), где все по умолчанию уже много поколений практикуют примерно следующее. Есть специально выделенные места, где в урочное время по открытому объявлению собираются те, кто будет socialize по условиям, умеренно заданным местом и временем. Местом и временем в равной степени являются «паб вечером», «церковь в воскресенье», «скамеечки на сельской площади вечером» или «банкет без общего стола и почти без еды, но с возможностью походить по залу с бокалом в руках». Места, времена и форматы рассчитаны на разные социальные и возрастные группы, такие есть для всех групп, начиная с подростков, их часто - но не всегда, что сбивает столку иноземцев - называют «клубами». При этом ни один из форматов не является настолько закрытым, чтобы на нём не ожидали периодически видеть незнакомцев.
Эти места работают регулярно, и все их посещающие ожидают, что понравившийся socialize можно будет повторить примерно в том же формате - послезавтра или там через неделю. Обеспечением их работы часто занимаются отдельные люди и за плату, хотя бывают добровольно-энтузиастные схемы. Ключевое занятие приходящих (socialize) – это общаться друг с другом на темы нейтральные (природа-погода-как-там-наши-общие-знакомые?) и заданные клубом (здесь конкретный тип «клуба» и место действия определяют примерно всё); разумеется, в рамках разговора естественно могут всплывать вопросы работы, личных отношений - у кого что выплывет, но все углубления в тему происходят за рамками формата. Несмотря на разницу, в этих форматах есть всегда нечто общее: по умолчанию предполагается, что всем пришедшим хочется потусить в компании, получить поглаживание-одобрение и узнать, не происходит ли где вокруг что интересное, стоящее участия. То есть в целом, socialize - само по себе хорошо и ценно, для этого в рамках культуры не требуются дополнительные объяснения. "Все знают".
По умолчанию, все представители нашей фэнтезийной культуры включены в несколько таких клубов: самый интраверт, конечно, может попытаться обойтись одним, но в целом ожидается, что человек бывает хотя бы в двух-трёх разных местах, в зависимости от предпочтений и образа жизни. Ну, сами понимаете, в церковь с семьёй, в паб с соседями, да и с коллегами по работе хотя бы в боулинг… Обычно в процессе socialize человек узнаёт новости, особенно локальные, вчерне договаривается с мало- и средне-знакомыми о возможных совместных планах и мероприятиях, ну и вообще принюхивается к окружающей социальной среде. Если предпочтения или образ жизни меняются, переползти из клуба в клуб можно и даже нужно. Если переехал (обычно дело в нашей фэнтезийной культуре), то находишь ближайшие подходящие по стилю и смыслу клубы по месту нового проживания. Чему никто не удивляется, потому что все тоже переезжают, и нередко. Переехав, ты просто, придя в клуб, сигнализируешь, что ходил в такой же в Шире, а теперь думаешь перебраться в аналогичный брыльский, если всех всё устроит. Всем в рамках этой фэнтезийной культуры сказанное понятно. Вот ОТСУТСТВИЕ возможности так сделать - это непонятно, неудобно и, предположительно, временно.
За рамками данной фэнтезийной культуры это выглядит и называется не так. За её рамками попытка собраться в клубном режиме создаёт кучу вопросов, от «что это за секта?» до «а почему вход платный?» и «а чем эти люди в жизни занимаются, им что, делать нечего?».
Про подкладку в следующий раз говорить. Потому что у нас вместо socialize есть другие форматы общения, предполагающие более жёсткую половозрастную сегрегацию и организацию групп вокруг кормушек, а не вокруг socialize, плюс противопоставление потребности в комфорте потребности в зарабатывании денег и статуса… не, много будет, по порядку расскажу. Начиная с вымерших игр во дворе для детей, а также кухонь, скамеечек и поликлиник.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/416765.html. Please comment there using OpenID.
Оригинал и комментарии
Заинтригован... от lemming-drover
Имею вопрос. Уже не впервые я слышу по радио (а я порой слушаю его на даче и в автомобиле) словосочетание "беременная девушка". Ну ладно. Если верить Новому Завету, один такой случай был. Но почему при наличии некоторого количества современных беременных девушек я еще ни разу не услышал о рождении хотя бы одного нового Иисуса? От нас что-то скрывают?
Оригинал и комментарии
Мимолетное от lemming-drover
Иногда хочется повыть на Луну. Но насколько же лучше посмотреть на нее в хороший телескоп! Тогда и выть расхочется.
Оригинал и комментарии
воспоминание от clear-text
БЕЛОРУССКИЙ ВОКЗАЛ
Однажды в меня влюбилась красивая женщина.
С первого взгляда.
А я её обманул.
Дело было в 1988 году примерно. Она торговала в молочном магазине. Была такая «стекляшка» (то ли магазинчик, то ли павильончик) на задах дома номер 64 по улице Горького. Последний дом перед Тверской заставой, то есть площадью Белорусского вокзала. Сейчас номер у этого дома другой, потому что улицу Горького не только переименовали, но и разделили на две части, а сзади давно нет никакой «стекляшки», а стоят новые дома.
В этот магазинчик я почему-то зашел за сыром. Сыра, конечно, не было. Был творог в белых пластиковых колбасках, по 55 копеек, и еще какие-то молочные продукты. Я стоял и рассматривал прилавок, и то, что за прилавком, хотя там не было ничего, кроме стеклянной таблички с изречением Сервантеса про вежливость. Тогда это висело во многих торговых точках. Я не уходил, потому что нутром чуял – сыр есть. Есть здесь сыр! Я просто ждал, пока все уйдут, и я останусь с продавщицей наедине.
Она была красивая, чуть полноватая натуральная блондинка, в тонких золотых очках с минусовыми стеклами. На руках много золотых колец: на правой одно ажурное, другое с лиловым камешком, третье как бы мужское, с плоской печаткой, а на левой руке с красным камешком, и тонкое с брильянтиком рядом с толстым обручальным – но, граждане, на левой руке. Ей было не больше сорока, а мне – тридцать семь.
Когда, запихнув свои покупки в кошелки, ушла последняя тетка, я прошелся по пустому павильону, покосился в широкое окно на зеленые башенки и петушки Белорусского вокзала, потом подошел к прилавку и, заглянув в двоящиеся из-за сильных очков глаза продавщицы, спросил вполголоса:
«Сыр есть?»
«Приезжий, что ли?» - почему-то спросила она в ответ.
«Ну! - сказал я. - У нас там, - и я повел плечом в сторону вокзала, - сыр уж забыли, как он вообще на вкус».
«В Белоруссии-то?» - усомнилась она.
«Все в Москву гонят», - сказал я.
«Жизнь! – вздохнула она. – А как вообще-то жизнь?»
«В смысле?» - не понял я.
«Ну так, - вдруг засмущалась она. – Я просто так, вообще спросила. Не хочешь, не говори. Женатый?»
«Как видишь, – вздохнул я и показал кольцо на правой руке. – Разная жизнь, сама понимаешь…» - я тоже перешел на «ты».
«Это бывает! Это у всех так! - засмеялась она и полушепотом спросила: - “Российский” будешь?»
«А то!» - сказал я.
«Сколько возьмешь? Могу восемьсот грамм, не больше».
«Давай!» - обрадовался я.
Она взвесила мне сыр, завернула в серую с древесными прожилками бумагу, положила на прилавок и спросила:
«Надолго приехал, приезжий?»
«А что?», - сказал я, кладя на пластмассовую тарелку два рубля тридцать копеек, без сдачи.
«Ну что, что… - сказала она, смущенно улыбаясь. – А вот, например, что ты сегодня вечером делаешь?»
Я положил сыр в портфель и ответно вздохнул:
«Поезд у меня в семь пятнадцать… В Гродно».
«Ну и езжай, - сказала она, и голос ее дрогнул. – Езжай, угощай свою жену московским сыром!»
«Обиделась? – спросил я. – Возьми назад!»
Я решительно вытащил из портфеля брусок сыра и бросил его на прилавок.
«Раз так, не надо! – сказал я. – Деньги отдать не забудь!»
«Ну что ты, что ты, что ты! – она выскочила из-за прилавка, силком раскрыла мне портфель и запихнула туда сыр. – А ты еще приедешь?»
«Конечно, - сказал я. – Я же в командировки езжу, раз в полгода, а то и чаще».
«Зайдешь?» – спросила она, улыбнувшись.
«Конечно! – сказал я. – Обязательно!»
***
Лет пять я старался не ходить мимо этого места. Но потом все-таки решил зайти к ней. Там был забор, за забором стройка, и всё.
Однажды в меня влюбилась красивая женщина.
С первого взгляда.
А я её обманул.
Дело было в 1988 году примерно. Она торговала в молочном магазине. Была такая «стекляшка» (то ли магазинчик, то ли павильончик) на задах дома номер 64 по улице Горького. Последний дом перед Тверской заставой, то есть площадью Белорусского вокзала. Сейчас номер у этого дома другой, потому что улицу Горького не только переименовали, но и разделили на две части, а сзади давно нет никакой «стекляшки», а стоят новые дома.
В этот магазинчик я почему-то зашел за сыром. Сыра, конечно, не было. Был творог в белых пластиковых колбасках, по 55 копеек, и еще какие-то молочные продукты. Я стоял и рассматривал прилавок, и то, что за прилавком, хотя там не было ничего, кроме стеклянной таблички с изречением Сервантеса про вежливость. Тогда это висело во многих торговых точках. Я не уходил, потому что нутром чуял – сыр есть. Есть здесь сыр! Я просто ждал, пока все уйдут, и я останусь с продавщицей наедине.
Она была красивая, чуть полноватая натуральная блондинка, в тонких золотых очках с минусовыми стеклами. На руках много золотых колец: на правой одно ажурное, другое с лиловым камешком, третье как бы мужское, с плоской печаткой, а на левой руке с красным камешком, и тонкое с брильянтиком рядом с толстым обручальным – но, граждане, на левой руке. Ей было не больше сорока, а мне – тридцать семь.
Когда, запихнув свои покупки в кошелки, ушла последняя тетка, я прошелся по пустому павильону, покосился в широкое окно на зеленые башенки и петушки Белорусского вокзала, потом подошел к прилавку и, заглянув в двоящиеся из-за сильных очков глаза продавщицы, спросил вполголоса:
«Сыр есть?»
«Приезжий, что ли?» - почему-то спросила она в ответ.
«Ну! - сказал я. - У нас там, - и я повел плечом в сторону вокзала, - сыр уж забыли, как он вообще на вкус».
«В Белоруссии-то?» - усомнилась она.
«Все в Москву гонят», - сказал я.
«Жизнь! – вздохнула она. – А как вообще-то жизнь?»
«В смысле?» - не понял я.
«Ну так, - вдруг засмущалась она. – Я просто так, вообще спросила. Не хочешь, не говори. Женатый?»
«Как видишь, – вздохнул я и показал кольцо на правой руке. – Разная жизнь, сама понимаешь…» - я тоже перешел на «ты».
«Это бывает! Это у всех так! - засмеялась она и полушепотом спросила: - “Российский” будешь?»
«А то!» - сказал я.
«Сколько возьмешь? Могу восемьсот грамм, не больше».
«Давай!» - обрадовался я.
Она взвесила мне сыр, завернула в серую с древесными прожилками бумагу, положила на прилавок и спросила:
«Надолго приехал, приезжий?»
«А что?», - сказал я, кладя на пластмассовую тарелку два рубля тридцать копеек, без сдачи.
«Ну что, что… - сказала она, смущенно улыбаясь. – А вот, например, что ты сегодня вечером делаешь?»
Я положил сыр в портфель и ответно вздохнул:
«Поезд у меня в семь пятнадцать… В Гродно».
«Ну и езжай, - сказала она, и голос ее дрогнул. – Езжай, угощай свою жену московским сыром!»
«Обиделась? – спросил я. – Возьми назад!»
Я решительно вытащил из портфеля брусок сыра и бросил его на прилавок.
«Раз так, не надо! – сказал я. – Деньги отдать не забудь!»
«Ну что ты, что ты, что ты! – она выскочила из-за прилавка, силком раскрыла мне портфель и запихнула туда сыр. – А ты еще приедешь?»
«Конечно, - сказал я. – Я же в командировки езжу, раз в полгода, а то и чаще».
«Зайдешь?» – спросила она, улыбнувшись.
«Конечно! – сказал я. – Обязательно!»
***
Лет пять я старался не ходить мимо этого места. Но потом все-таки решил зайти к ней. Там был забор, за забором стройка, и всё.
Оригинал и комментарии
Повесть закончена, ура и счастие от nikab
"Сердце осы", ага. Первая глава - ниже, под катом, полная версия на Литнете: https://litnet.com/book/serdce-osy-b96461
По запросу делаю электронную версию и высылаю в нужном формате.
Спасибо неизвестному спонсору, поддержавшему намерение закончить повесть сегодня :)
Если вам понравится прочитанное и захочется мотивировать автора работать над новыми текстами - это сюда:
5336690067544652 Сбербанк
4100167022198 ЯД
...Возьми на память из моих ладоней
Немного солнца и немного меда
Как зваещали пчелы Персефоны...
(с). О. Мандельштам
Ленуру нашли в капусте. Точнее в куче буковых листьев – Айше-абла ходила на Агармыш за шиповником, а вернулась с нежданным прибытком. Голый, кудрявый младенец нескольких дней от роду дремал на руках спасительницы и улыбался во сне. Женщины долго судачили – кто в Старом Крыму ходил с пузом, но так и не вычислили виновницу. Может и пришлая гулена приехала опростаться подальше от чужих глаз, да и бросить дите на произвол судьбы. Времена-то стоят голодные, жить всем хочется.
Девочка оказалась тиха, не плакала попусту и охотно пила козье молоко из соски. Фельдшерица из амбулатории освидетельствовала: здорова. По правилам подкидыша следовало отправить в больницу, а затем оформить в детдом. Но Айше-абла отказалась отдавать дите. Год назад у нее погиб единственный сын, муж давно ушел к молодой, жить одной опостылело. Возмущение соседок закипело ключом – сама мол едва концы с концами сводит, а туда же, лишний рот пригрела. Но татарка уперлась: раз дал бог дочку на старости лет, значит выкормлю. Поворчав, бабы смирились и одна за другой потянулись в дом, да не с пустыми руками – кто пеленок принесет, кто распашонок, кто одеяльце от своих внуков. Пусть послужит сиротке.
Зима выдалась скверной – отключали электричество, газ и воду, едва ходили автобусы. Деньги водились разве что у бандитов, магазины стояли пустые словно в войну, фонари не работали. Неуемная Айше-абла пласталась как проклятая – и по хозяйству, и с козами, и с курами, и торговать умудрялась на базаре, по-цыгански пристроив дочку в платке на бедре. Уставала так, что порой засыпала сидя с товаром, и соседки пихали в бок: ай, вставай, джян. Не жаловалась. И ни дня не жалела.
Окруженная материнской любовью, Ленура расцветала на глазах – хоть для газеты фотографируй. Младенческой пухлости, правда, в ней не проявилось, словно еда не шла впрок. Зато локоны вились, как у немецкой куклы и ресницы отбрасывали тень на румяные щеки и первые зубки прорезались ровненькие, как по линейке. Разговаривать девочка начала поздно, говорила мало, больше показывала пальцем и смеялась заливисто. Зато к хозяйству прилепилась, едва встав на ноги – сыпала курам корм, ворошила землю на грядках, старательно собирала клубнику и вычищала капустных червей. Следом за аблой бродила по склонам, лугам и пустошам, собирала душистый чабрец и золотые свечки татар-чая, нежные лепестки шиповника, бархатистые на ощупь орехи. Подолгу смотрела в воду священного родника, следила, как дубовые листья медленно падают с веток и устилают каменную чашу…
Через год-другой соседи начали замечать, что дела у сердобольной татарки идут все лучше. Козы круглый год доятся, молоко у них жирное, и не киснет в любую жару. Куры несутся дай бог, цыплята растут крепкими и не дохнут от всякой заразы. Персики вызревают, словно не было в мае заморозков и не выбило завязи по садам. Колодец не пересыхает, ливни не размывают грядок, град не бьет стекол – а в округе между тем ни единой целой теплицы. Дела… Бабье мнение разделилось – одни уверяли, что аллах благословил старую Айше за доброту к сироте, другие – что старуха повадилась колдовать, и приемная дочка тому причиной.
Когда появились ульи, несуразности стали явными. Утомленная хозяйством Айше-абла почти не подходила к колодам. Тем не менее густой душистый мед струился рекой, пчелы исправно плодились и в жаркие дни гудели над садом. И прямо посреди пчелиного роя играла малышка Ленура – без сетки, без костюма и дымовухи. Звонко смеясь, девочка прикармливала пчел прямо с ладоней, пела им песенки на неразборчивом детском языке, голыми руками выпутывала из волос, брала в ладони и нашептывала что-то тайное. К тому, что сиротку не трогают ни собаки, ни петухи, ни злые гуси, в селе привыкли. Но пчелы?
Понемногу соседки стали обходить дом Айше стороной, перестали брать у нее молоко и яйца. Несомненно, старухе завидовали, но и побаивались тоже. До дохлых кошек через забор дело не доходило, но когда прохудилась крыша, хозяйке пришлось нанимать рабочих в городе и платить им деньгами. Другая бы озлобилась или начала ныть, но Айше-абла словно не замечала всеобщего отчуждения – так же неторопливо, чуть раскачиваясь на ходу, поспешала в магазин, так же грозила палкой упрямым козам, так же пышно, по-городскому наряжала сиротку и прогуливалась с ней за ручку по пятницам. Мать и бабку упрямой татарки депортировали в 44м, и за долгую жизнь ей доводилось видеть вещи намного хуже, чем косые взгляды сварливых баб.
Может со временем вражда и улеглась бы, но Ленура раз за разом ломала хрупкий ледок приязни. Девочка переняла от приемной матери ханскую гордость, и обходилась без приятелей так же легко, как Айше обходилась без прежних подруг. Она даже выглядела чужачкой – тонкокостная, миниатюрная, с легкими светлыми локонами и тонкой кожей, на которую едва ложился загар. Безмятежный взгляд родниково-прозрачных глаз девочки завораживал и пугал сверстников.
Сперва сиротку дразнили, потом начали поколачивать, рвать нарядные платья, портить игрушки, совать за шиворот крапиву и пауков. Взрослые в травлю не вмешивались, абле Ленура не жаловалась, сдачи не давала. И не плакала, что особенно злило девчонок – смотрела в упор и молчала.
Беда подкралась незаметно. Девочке было почти семь, осенью в первый класс. Заботливая Айше-абла съездила в Симферополь, целый день бродила по магазинам и рыночкам, и сумела раздобыть настоящую школьную форму – шерстяное строгое платье и кружевной передник немыслимой прелести. Одежда оказалась великовата, старуха долго колдовала с иглой и ножницами, но подогнала наряд по фигуре. И Ленура не придумала ничего лучше, чем в обновке прогуляться до новой школы. Тогда-то жертву и засекли. Она успела пройтись вдоль дороги, полюбоваться зреющей вишней и поиграть с бабочками, когда соседский пацан примчался позвать на помощь – на старом кладбище, мол, мальчишки хотят котят сжечь. Айда, Ленурка, их жалко!
Котят среди тусклых, покрытых мхом памятников конечно не оказалось. А вот бутылка с керосином была – внучка фельдшерицы стащила горючее из отцовского гаража. Двое мальчишек схватили маленькую гордячку за руки, мстительница под одобрительный визг оравы щедро плеснула вонючей жижей на платье и шикарный передник. Неизвестно, решились бы дети на скверное или хотели лишь попугать, но Ленуру охватил страх. Закатив глаза, девочка пронзительно закричала – так вопят раненые детеныши, оказавшись в беде. Наконец-то! Сейчас заплачет!
…Рой разъяренных пчел появился словно бы ниоткуда. С металлическим, ровным гудением насекомые пикировали на детей, пробирались под одежду, садились на щеки и уши, путались в волосах. И жалили, жалили, жалили! Ребятня носилась по кладбищу, орала, отмахивалась – без толку, досталось каждому. Внучка фельдшера тотчас начала задыхаться, самому младшему из мальчишек тоже сделалось плохо. Если бы не случайный турист, дети могли погибнуть. Но бородатый москвич вытащил пострадавших к дороге, затормозил первую же машину и успел отвезти малышню в приемный покой.
Через три дня на закате к Айше без приглашения явился мулла Ахмет. Оба когда-то жили под Самаркандом, оба вернулись на родину в 90м, прошли огонь, воду и медные трубы. Айше помнила Ахмета упрямым юнцом, читавшим суры в те годы, когда за Коран случалось и срок получить. Мулла уважал Айше-аблу за трудолюбие и характер, за то, что взяла сироту, жила честно и не роптала на жизнь. Жаль, вести дурные. Сперва, как положено, посидели в беседке, выпили кофе, полакомились свежим медом и вареньем из розовых лепестков, на которое хозяйка была великая мастерица. Обсудили погоду, виды на урожай, цены на молоко и свет. Потом замолчали, глядя в теплые сумерки. Жужжали сонные мухи, шуршала подсыхающая листва, где-то далеко перебрехивались цепные псы – как и тысячу лет назад. Мулла заговорил, неторопливо и веско:
- Уезжать тебе надо, абла. Злы на тебя люди, того и гляди красного петуха пустят. Или дочку свою приемную в интернат сдай, отправь подальше отсюда.
- Моя дочка зла никому не сделала. Хорошая девочка, работящая, сердце у нее доброе. Отчего люди взъелись?
- Сама знаешь. Где это видано, чтобы пчелы ребенка слушали?
Отставив пиалу, Айше суетливо поправила волосы, затолкала под платок выбившуюся седую прядку. Мулла знал не все. Он не видел, как девочка дула в клюв задохнувшемуся цыпленку и тот ожил, как носила на руках слепого котенка, промывая тому глаза водой из источника, как выходила отравленного барбоса. Как однажды, думая, что никто не видит, водила руками у веток – и зеленые персики наливались розовым соком, зрели за считанные минуты…
- Не отправлю Ленурку в казенный дом. Она родная мне стала.
- Тогда уезжай. Я людей придержу, дам тебе время. Продашь дом спокойно, продашь живность, не с пустыми руками останешься. Только не тяни, абла, поспеши от греха.
- Совести у людей нет, - выдохнула Айше. – Зря гонят.
- За детей за своих боятся. И не только за них. Если дочку не уймешь, однажды беда случится. Ей большая сила дана, а откуда та сила – один Аллах ведает. Жил у нас тут один приемыш, отец рассказывал, давно жил, еще до войны. Тоже нашли мальчишку в лесу, вырастили в крымчацкой семье, как родного. Говорить приемыш вовсе не говорил, мычал да пальцами тыкал. Зато со зверьем ладил - скот его слушался, птицы на свист слетались. Пастухом работал в колхозе. Когда в сорок первом немцы пришли, они крымчаков всех согнали и в овраг повели. Крымчаки пошли молча. А приемыш уперся. Стадо быков на фашистов выпустил, собак поднял, коз, даже кошек. Пули его, говорят, не брали, пришлось из миномета стрелять…
- Пугаешь меня, Ахмед? – нехорошо прищурилась Айше-абла.
- Нет. Предупреждаю. На все воля божья.
- Иншалла, - согласилась старуха. Проводила гостя до двери, вернулась в беседку и долго глядела, как в гаснущих сумерках дочка возится с пестрым котенком, играет с ним на крыльце. Потом позвала: Ленур-джян! И долго укачивала малышку на коленях, пела песни, какие знала, целовала теплую, пахнущую детским потом макушку. Потом уложила в кровать обмякшее сонное тельце, ушла к себе и долго молилась, прося у Аллаха помощи сироте.
По запросу делаю электронную версию и высылаю в нужном формате.
Спасибо неизвестному спонсору, поддержавшему намерение закончить повесть сегодня :)
Если вам понравится прочитанное и захочется мотивировать автора работать над новыми текстами - это сюда:
5336690067544652 Сбербанк
4100167022198 ЯД
...Возьми на память из моих ладоней
Немного солнца и немного меда
Как зваещали пчелы Персефоны...
(с). О. Мандельштам
Ленуру нашли в капусте. Точнее в куче буковых листьев – Айше-абла ходила на Агармыш за шиповником, а вернулась с нежданным прибытком. Голый, кудрявый младенец нескольких дней от роду дремал на руках спасительницы и улыбался во сне. Женщины долго судачили – кто в Старом Крыму ходил с пузом, но так и не вычислили виновницу. Может и пришлая гулена приехала опростаться подальше от чужих глаз, да и бросить дите на произвол судьбы. Времена-то стоят голодные, жить всем хочется.
Девочка оказалась тиха, не плакала попусту и охотно пила козье молоко из соски. Фельдшерица из амбулатории освидетельствовала: здорова. По правилам подкидыша следовало отправить в больницу, а затем оформить в детдом. Но Айше-абла отказалась отдавать дите. Год назад у нее погиб единственный сын, муж давно ушел к молодой, жить одной опостылело. Возмущение соседок закипело ключом – сама мол едва концы с концами сводит, а туда же, лишний рот пригрела. Но татарка уперлась: раз дал бог дочку на старости лет, значит выкормлю. Поворчав, бабы смирились и одна за другой потянулись в дом, да не с пустыми руками – кто пеленок принесет, кто распашонок, кто одеяльце от своих внуков. Пусть послужит сиротке.
Зима выдалась скверной – отключали электричество, газ и воду, едва ходили автобусы. Деньги водились разве что у бандитов, магазины стояли пустые словно в войну, фонари не работали. Неуемная Айше-абла пласталась как проклятая – и по хозяйству, и с козами, и с курами, и торговать умудрялась на базаре, по-цыгански пристроив дочку в платке на бедре. Уставала так, что порой засыпала сидя с товаром, и соседки пихали в бок: ай, вставай, джян. Не жаловалась. И ни дня не жалела.
Окруженная материнской любовью, Ленура расцветала на глазах – хоть для газеты фотографируй. Младенческой пухлости, правда, в ней не проявилось, словно еда не шла впрок. Зато локоны вились, как у немецкой куклы и ресницы отбрасывали тень на румяные щеки и первые зубки прорезались ровненькие, как по линейке. Разговаривать девочка начала поздно, говорила мало, больше показывала пальцем и смеялась заливисто. Зато к хозяйству прилепилась, едва встав на ноги – сыпала курам корм, ворошила землю на грядках, старательно собирала клубнику и вычищала капустных червей. Следом за аблой бродила по склонам, лугам и пустошам, собирала душистый чабрец и золотые свечки татар-чая, нежные лепестки шиповника, бархатистые на ощупь орехи. Подолгу смотрела в воду священного родника, следила, как дубовые листья медленно падают с веток и устилают каменную чашу…
Через год-другой соседи начали замечать, что дела у сердобольной татарки идут все лучше. Козы круглый год доятся, молоко у них жирное, и не киснет в любую жару. Куры несутся дай бог, цыплята растут крепкими и не дохнут от всякой заразы. Персики вызревают, словно не было в мае заморозков и не выбило завязи по садам. Колодец не пересыхает, ливни не размывают грядок, град не бьет стекол – а в округе между тем ни единой целой теплицы. Дела… Бабье мнение разделилось – одни уверяли, что аллах благословил старую Айше за доброту к сироте, другие – что старуха повадилась колдовать, и приемная дочка тому причиной.
Когда появились ульи, несуразности стали явными. Утомленная хозяйством Айше-абла почти не подходила к колодам. Тем не менее густой душистый мед струился рекой, пчелы исправно плодились и в жаркие дни гудели над садом. И прямо посреди пчелиного роя играла малышка Ленура – без сетки, без костюма и дымовухи. Звонко смеясь, девочка прикармливала пчел прямо с ладоней, пела им песенки на неразборчивом детском языке, голыми руками выпутывала из волос, брала в ладони и нашептывала что-то тайное. К тому, что сиротку не трогают ни собаки, ни петухи, ни злые гуси, в селе привыкли. Но пчелы?
Понемногу соседки стали обходить дом Айше стороной, перестали брать у нее молоко и яйца. Несомненно, старухе завидовали, но и побаивались тоже. До дохлых кошек через забор дело не доходило, но когда прохудилась крыша, хозяйке пришлось нанимать рабочих в городе и платить им деньгами. Другая бы озлобилась или начала ныть, но Айше-абла словно не замечала всеобщего отчуждения – так же неторопливо, чуть раскачиваясь на ходу, поспешала в магазин, так же грозила палкой упрямым козам, так же пышно, по-городскому наряжала сиротку и прогуливалась с ней за ручку по пятницам. Мать и бабку упрямой татарки депортировали в 44м, и за долгую жизнь ей доводилось видеть вещи намного хуже, чем косые взгляды сварливых баб.
Может со временем вражда и улеглась бы, но Ленура раз за разом ломала хрупкий ледок приязни. Девочка переняла от приемной матери ханскую гордость, и обходилась без приятелей так же легко, как Айше обходилась без прежних подруг. Она даже выглядела чужачкой – тонкокостная, миниатюрная, с легкими светлыми локонами и тонкой кожей, на которую едва ложился загар. Безмятежный взгляд родниково-прозрачных глаз девочки завораживал и пугал сверстников.
Сперва сиротку дразнили, потом начали поколачивать, рвать нарядные платья, портить игрушки, совать за шиворот крапиву и пауков. Взрослые в травлю не вмешивались, абле Ленура не жаловалась, сдачи не давала. И не плакала, что особенно злило девчонок – смотрела в упор и молчала.
Беда подкралась незаметно. Девочке было почти семь, осенью в первый класс. Заботливая Айше-абла съездила в Симферополь, целый день бродила по магазинам и рыночкам, и сумела раздобыть настоящую школьную форму – шерстяное строгое платье и кружевной передник немыслимой прелести. Одежда оказалась великовата, старуха долго колдовала с иглой и ножницами, но подогнала наряд по фигуре. И Ленура не придумала ничего лучше, чем в обновке прогуляться до новой школы. Тогда-то жертву и засекли. Она успела пройтись вдоль дороги, полюбоваться зреющей вишней и поиграть с бабочками, когда соседский пацан примчался позвать на помощь – на старом кладбище, мол, мальчишки хотят котят сжечь. Айда, Ленурка, их жалко!
Котят среди тусклых, покрытых мхом памятников конечно не оказалось. А вот бутылка с керосином была – внучка фельдшерицы стащила горючее из отцовского гаража. Двое мальчишек схватили маленькую гордячку за руки, мстительница под одобрительный визг оравы щедро плеснула вонючей жижей на платье и шикарный передник. Неизвестно, решились бы дети на скверное или хотели лишь попугать, но Ленуру охватил страх. Закатив глаза, девочка пронзительно закричала – так вопят раненые детеныши, оказавшись в беде. Наконец-то! Сейчас заплачет!
…Рой разъяренных пчел появился словно бы ниоткуда. С металлическим, ровным гудением насекомые пикировали на детей, пробирались под одежду, садились на щеки и уши, путались в волосах. И жалили, жалили, жалили! Ребятня носилась по кладбищу, орала, отмахивалась – без толку, досталось каждому. Внучка фельдшера тотчас начала задыхаться, самому младшему из мальчишек тоже сделалось плохо. Если бы не случайный турист, дети могли погибнуть. Но бородатый москвич вытащил пострадавших к дороге, затормозил первую же машину и успел отвезти малышню в приемный покой.
Через три дня на закате к Айше без приглашения явился мулла Ахмет. Оба когда-то жили под Самаркандом, оба вернулись на родину в 90м, прошли огонь, воду и медные трубы. Айше помнила Ахмета упрямым юнцом, читавшим суры в те годы, когда за Коран случалось и срок получить. Мулла уважал Айше-аблу за трудолюбие и характер, за то, что взяла сироту, жила честно и не роптала на жизнь. Жаль, вести дурные. Сперва, как положено, посидели в беседке, выпили кофе, полакомились свежим медом и вареньем из розовых лепестков, на которое хозяйка была великая мастерица. Обсудили погоду, виды на урожай, цены на молоко и свет. Потом замолчали, глядя в теплые сумерки. Жужжали сонные мухи, шуршала подсыхающая листва, где-то далеко перебрехивались цепные псы – как и тысячу лет назад. Мулла заговорил, неторопливо и веско:
- Уезжать тебе надо, абла. Злы на тебя люди, того и гляди красного петуха пустят. Или дочку свою приемную в интернат сдай, отправь подальше отсюда.
- Моя дочка зла никому не сделала. Хорошая девочка, работящая, сердце у нее доброе. Отчего люди взъелись?
- Сама знаешь. Где это видано, чтобы пчелы ребенка слушали?
Отставив пиалу, Айше суетливо поправила волосы, затолкала под платок выбившуюся седую прядку. Мулла знал не все. Он не видел, как девочка дула в клюв задохнувшемуся цыпленку и тот ожил, как носила на руках слепого котенка, промывая тому глаза водой из источника, как выходила отравленного барбоса. Как однажды, думая, что никто не видит, водила руками у веток – и зеленые персики наливались розовым соком, зрели за считанные минуты…
- Не отправлю Ленурку в казенный дом. Она родная мне стала.
- Тогда уезжай. Я людей придержу, дам тебе время. Продашь дом спокойно, продашь живность, не с пустыми руками останешься. Только не тяни, абла, поспеши от греха.
- Совести у людей нет, - выдохнула Айше. – Зря гонят.
- За детей за своих боятся. И не только за них. Если дочку не уймешь, однажды беда случится. Ей большая сила дана, а откуда та сила – один Аллах ведает. Жил у нас тут один приемыш, отец рассказывал, давно жил, еще до войны. Тоже нашли мальчишку в лесу, вырастили в крымчацкой семье, как родного. Говорить приемыш вовсе не говорил, мычал да пальцами тыкал. Зато со зверьем ладил - скот его слушался, птицы на свист слетались. Пастухом работал в колхозе. Когда в сорок первом немцы пришли, они крымчаков всех согнали и в овраг повели. Крымчаки пошли молча. А приемыш уперся. Стадо быков на фашистов выпустил, собак поднял, коз, даже кошек. Пули его, говорят, не брали, пришлось из миномета стрелять…
- Пугаешь меня, Ахмед? – нехорошо прищурилась Айше-абла.
- Нет. Предупреждаю. На все воля божья.
- Иншалла, - согласилась старуха. Проводила гостя до двери, вернулась в беседку и долго глядела, как в гаснущих сумерках дочка возится с пестрым котенком, играет с ним на крыльце. Потом позвала: Ленур-джян! И долго укачивала малышку на коленях, пела песни, какие знала, целовала теплую, пахнущую детским потом макушку. Потом уложила в кровать обмякшее сонное тельце, ушла к себе и долго молилась, прося у Аллаха помощи сироте.
Оригинал и комментарии
Ох, немцы от dreamer-m
Вот так привыкаешь лавировать между крайностями вида:
- Вот вам почти готовый бланк персонажа, в нём всё про него уже написано, проставьте по галочке в вот этих четырёх списках, где вам можно что-то выбрать, подчеркните имя для персонажа (из списка). Вперёд, у вас готовый, совершенно уникальный персонаж!
и
- По главе 2 выберите народ, по главе 3 выбериет класс, для класса выберите черту, потом наберите заклинаний из главы 6, потом снаряжение из ещё одной главы... (а потом народ на формах ноет, что простору для кастомизации мало и всё это "иллюзия выбора"). А в книге ещё подчёркивают - видите, как просто было сделать персонажа!
(Я не издеваюсь. Самые примитивные для юзера системы гладят пользователя по головке за то, какой он умный и уникальный, а самые сложные - вопят про свою общедоступность и понятность. Мир сходит с ума по определённым закономерностям).
А потом берёшь поделку не американскую, а немецкую. Das Schwarze Auge.
- Пятнадцать этапов создания персонажа. Концепция, выбор народа-культуры-занятия... а потом вот у вас 1,100 пунктов на раскидку, чтобы закупать характеристики, навыки, плюшки и недостатки... Всё, это, заметим, стоит в совершенно некруглых цифрах, "набор народа" может стоить и 0, и 18 пунктов.
Вот так смотришь и понимаешь, что нифига "системы типа гурпса" не вымерли, а национальные особенности торчат сквозь глобализацию во всей своей красе.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/415972.html. Please comment there using OpenID.
- Вот вам почти готовый бланк персонажа, в нём всё про него уже написано, проставьте по галочке в вот этих четырёх списках, где вам можно что-то выбрать, подчеркните имя для персонажа (из списка). Вперёд, у вас готовый, совершенно уникальный персонаж!
и
- По главе 2 выберите народ, по главе 3 выбериет класс, для класса выберите черту, потом наберите заклинаний из главы 6, потом снаряжение из ещё одной главы... (а потом народ на формах ноет, что простору для кастомизации мало и всё это "иллюзия выбора"). А в книге ещё подчёркивают - видите, как просто было сделать персонажа!
(Я не издеваюсь. Самые примитивные для юзера системы гладят пользователя по головке за то, какой он умный и уникальный, а самые сложные - вопят про свою общедоступность и понятность. Мир сходит с ума по определённым закономерностям).
А потом берёшь поделку не американскую, а немецкую. Das Schwarze Auge.
- Пятнадцать этапов создания персонажа. Концепция, выбор народа-культуры-занятия... а потом вот у вас 1,100 пунктов на раскидку, чтобы закупать характеристики, навыки, плюшки и недостатки... Всё, это, заметим, стоит в совершенно некруглых цифрах, "набор народа" может стоить и 0, и 18 пунктов.
Вот так смотришь и понимаешь, что нифига "системы типа гурпса" не вымерли, а национальные особенности торчат сквозь глобализацию во всей своей красе.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/415972.html. Please comment there using OpenID.
Оригинал и комментарии
от clear-text
МАРТОВСКАЯ ИДА. ЧАСТЬ 2
Три дня композитор прожил в тумане воспоминаний об этом получасе, напрасно стараясь вытащить из памяти детали и подробности их первой поспешной близости. Жена Маша была в отъезде, слава богу. Она всегда простужалась в марте, сильно кашляла, поэтому он отправлял ее то во Францию, то в Грецию, пока не установится сухая весна. Он ждал, что Ида объявится. На четвертый день позвонил ей. «Аппарат абонента выключен». Еще через неделю Ида позвонила и сказала: «Нам надо встретиться». Он обрадовался, как влюбленный подросток.
Встретились в том же кафе. Легко поцеловав его в щеку, она сказала, взмахом руки отогнав официанта:
«Дело принимает забавный оборот!», - и протянула ему узкий белый конверт.
«Позволь я сначала закажу хотя бы кофе», - сказал он.
«Тебе конфузно перед официантом? - засмеялась она и крикнула в глубину зала: - Два эспрессо!»
На листе плотной чуть шероховатой бумаги было написано от руки, крепким и четким почерком:
«Милая Ида!
Как ты знаешь, полтора месяца назад я принял предложение стать вице-губернатором Н-ского края. Тем самым я стал «охраняемым лицом», и моя семья, то есть ты – тоже. Поэтому мне стало известно, где и с кем ты была 14 марта сего года с 16.50 до 18.30. С печалью уведомляю тебя, что я более не могу быть твоим мужем, и освобождаю тебя от всех сопутствующих супружеству обязательств. По денежным и прочим имущественным вопросам, если у тебя есть ко мне претензии, свяжись с моим поверенным, господином Цехановичем Адрианом Францевичем, его телефон есть у тебя в списке.
С искренним сожалением, когда-то весь твой – Петр».
Официант принес две чашечки кофе и два стакана холодной воды.
Композитор смял конверт и ощутил что-то твердое. Там было обручальное кольцо мужского размера. Он повертел его, увидел, что на внутренней стороне написано «Ида».
«Петрик очень хороший, - сказала Ида. – Но любит красивые жесты… - Она одним глотком, по-итальянски, выпила свою порцию эспрессо. – Я свободна, мой дорогой», - и снова, как в прошлый раз, бросила руки на стол.
Он поцеловал ее пальцы, все десять по очереди, и заметил, что на ней нет обручального кольца. Она погладила его по голове.
«Ты, наверное, рад, но растерян? - сказала она. – Ты мечтаешь на мне жениться, но думаешь: а как же Маша? Ты ведь ответственный мужчина, и это очень хорошо. Не волнуйся, Маша согласна».
«Что?!»
«Я слетала к ней на Родос. Она согласна за половину».
«Половину чего?» - растерянно спросил он.
«Всего, - объяснила Ида. – Половину всех вкладов и депозитов, половину авторских за песни сейчас и далее всегда. Не жадничай. Она заслужила. Опять же дети. Дача ей, квартира тебе. Вернее, нам с тобою. Допивай кофе, пойдем».
«Куда?»
«Как это куда? – Ида подняла брови. – К тебе домой. То есть к нам. И не думай, что связался с нищей разведенкой. Петрик не так богат, как кажется. Но он благороден и добр, почти как ты. Он выдаст мне нестыдную сумму. Уверена, что обойдемся без суда. Во всяком случае, если он, я примерно говорю, должен мне сто миллионов, а даст девяносто, я возьму и спасибо скажу, не стану воевать за остаток. Мне дороже наше с тобой спокойствие».
Композитору казалось, что слова Иды стучат по его голове как дождь по козырьку балкона на даче. На даче, которую он больше не увидит. Но тут же ему показалось смешно думать о даче, балконе, авторских и депозитах, когда перед ним сидит такая прекрасная совсем молодая женщина. Восхитительная женщина, которую он обожал и хотел уже пять лет. Или он только месяц назад убедил себя в этом? Но теперь уже неважно. Мартовская Ида пришла.
«Пойдем!» - сказал он, улыбаясь ее фиалковым глазам, и поднялся из-за стола.
Она вдруг обняла его наивно и сильно, и настойчиво прошептала: «Я люблю тебя. Люблю, люблю! Пойдем скорее, скорее домой!»
Композитор и Ида быстро и ловко уладили свои разводы и разделы имущества, отчасти сменили мебель в квартире, чтобы ничего не напоминало о Маше, и начали медленно разлюблять друг друга.
***
Композитору было неинтересно с Идой. Всего-то образования у нее было те самые дизайнерские курсы, на которые она ходила с Машей. Странно – девушка вроде бы из интеллигентной семьи, родители – потомственные гуманитарии, дома книги по всем стенам. Она, кстати, читала довольно много, но все это пролетало через нее, как через крупный дуршлаг, и зацеплялись только отдельные факты и словечки. Как вот это, про мартовские Иды, которые еще не пришли, не прошли… Слова вроде «конфузно», не «Петя», а «Петрик». Очень мило. А где высшее образование? Ах, да, конечно, девочка «ищет себя», ходит на курсы. Но его Маша оканчивала нормальный институт по строительной специальности, просто она всю жизнь – особенно жизнь с ним – интересовалась искусством, все время «брала курсы», как теперь выражаются, переводя напрямую с английского. То курсы истории средних веков, то акварели, то вот дизайна. И в конце концов устроилась в архитектурное бюро Мартынова, очень модное место, интересные заказы. И, кстати, неплохой заработок. Ида же вообще не работала ни дня. Как выскочила за своего Петрика в двадцать два года, так сразу и стала как бы типа «гранд-дамой». Но именно что «как бы» и «типа». Подруги, сплетни, пикники, трендовые кафе, показы мод, «пати» и «афтепати», тьфу. Говорить с ней было совершенно не о чем. Ну не о новом же меню в ресторане «Трильби»? Даже удивительно, что в ней нашла Маша. Ну да, молоденькая, ищет себя, тянется к старшей подруге…
Ида поняла, что композитору вообще ничего не интересно, кроме его песен и денег. Нежные и страстные слова, которые он так красиво плел в их первом разговоре, исчезли и более не повторялись. Да и песни, казалось ей – для него это такие маленькие кошелечки, из которых сыплются авторские. Он никогда не говорил про мелодию или слова, а только про то, какие певцы взяли и на каких площадках катают, и сколько с этого должно накапать. Как это пошло! Ее прежний муж был сначала брокер, потом инвестор, вот его пригласили в вице-губеры, ничего вроде бы особенного. Но он был в сто раз талантливее этого композитора. По-человечески, душевно талантливее. Кто знает, тот поймет, а кто не поймет – так идут они лесом… Композитор казался ей скупым. Особенно в дорогом ресторане, когда он угощал друзей, и выпендривался перед официантами, говоря «вы мои королевские замашки знаете», «расстелите-ка нам скатерть-самобранку» - в общем, притворялся этаким старинным русским купцом, кутящим напропалую, а в узеньких глазках его – Ида точно видела – горел огонек злости, как будто он спрашивал каждого из гостей: «Ну, когда ж тебя стыд возьмет на мои пить и есть? Когда ж ты, в ответ на мое «я угощаю» решительно скажешь «нет, давай пополам»? вот ведь оглоед, халявщик!». Ей становилось противно, даже аппетит пропадал. Тут не в комплексах дело, у нее своих денег было достаточно, Петрик ей при разводе хорошо отвалил. А когда она показывала ему новый пиджачок, он непременно спрашивал: «А почем?» и жмурился, и воздевал руки: «Да они с ума сошли!», хотя потом говорил: «Ты не подумай, мне не жалко, я в принципе говорю…» «На свои гуляю!» - возражала она, смеясь, и они целовались, но все равно было неприятно.
Секс у них был совсем никудышный. Началось с родинки. У Иды была очень большая темная выпуклая родинка внизу лобка, почти что на этом самом месте, слева. Она ходила к онкологу, он сказал, что опасности никакой нет, но удалять не советует. Композитор в первый раз в «Балчуге» ничего не заметил, потому что она отдалась ему под одеялом. Выгнала в ванную, разделась и легла под одеяло, и не позволила себя рассматривать потом. А дома уже пришлось, некуда деваться. Ида не могла забыть и простить его испуганно-брезгливый взгляд. Она все объяснила. Он даже поцеловал, даже языком лизнул эту родинку, даже пробормотал что-то вроде «ты моя сладость!» - но видно было, что ему гадко, что он боится, что он заставляет себя. Еще ей было неприятно, что композитор в сексе какой-то стереотипный и безрезультатный. Она вспоминала Петрика – с ним было чаще, горячее, красивее. Изысканнее, вот! А может быть, все дело в возрасте? Ида не знала, как это бывает у мужчин за пятьдесят – все ее любовники (их, кстати, было не так уж много) были ее ровесники, а мужу она вообще не изменяла. «Вот один раз изменила, и влетела. Да, наверное, возраст», - грустно думала она, когда он примерно в неделю раз тянулся к ней в постели.
А композитор, обнимая Иду, вспоминал Машу, какая она была сильная и жаркая, как ее окатывали волны оргазмов, по пять за один присест, за одну сессию, как она шаловливо говорила. И он был неутомим и изобретателен. А здесь? Ида минут пять постанывала, порою не в такт, а потом раза три дрыгала бедрами, вздыхала и говорила: «Милый, я уже всё… Спасибо, любимый…». А когда он переворачивался на спину, поднималась на локте и шептала: «Дай я тебе помогу». Его бесил этот нежный, но как будто покровительственный тон: ишь, она мне поможет! – но он покорялся ее пальцам и губам. Ясно, что в таком режиме о случайном залете и речи быть не могло; а при свете дня о ребенке они вообще не говорили.
В одну такую ночь композитор вдруг спросил:
«Ида, ты в бога веришь?»
«Да, - легко ответила. – А ты?»
«И я. Но мне кажется, что Он надо мной подшутил. Но я не пойму, зачем. Какой тут смысл? Что Он имел в виду? Мне надо с Ним поговорить», - сказал композитор.
«Давай завтра пойдем в церковь. Найдем умного батюшку», - сказала Ида. Она со всем всегда соглашалась и всегда находила простой и легкий выход.
«Завтра не надо, - сказал он. – Надо сейчас. Найди круглосуточного священника. Должны такие быть. Для випов».
Ида включила прикроватную лампочку, посмотрела на композитора, вскочила, схватила свой ноутбук. В три клика нашла вип-батюшку, вызвала его, и тут сообразила, что надо вызывать скорую.
***
Батюшка и скорая приехали одновременно, поднимались на одном лифте. Но опоздали.
Когда скорая уехала, Ида попросила батюшку остаться до прихода полиции: во-первых, отчасти как бы свидетель, а во-вторых – просто страшно. Священник был лет тридцати пяти, высокий и красивый, похож на грека: большие черные глаза, оливковая кожа, короткая курчавая борода. Пока ждали полицию, Ида рассказала ему всю свою жизнь – за пятнадцать минут, как это умеют делать в России. Она попросила его отпеть покойника и проводить его до могилы, то есть исполнить чин погребения полностью, по-старинному. Отпевали в храме Всех Скорбящих на Ордынке, хоронили на Троекуровском. Ида смотрела на красивый греческий профиль священника и гнала от себя ужасные мысли.
Но потом с этими мыслями пришла к нему исповедоваться. Не сразу конечно, а сильно после сороковин.
Пришла очень красивая, в специально купленном длинном траурном платье, в шляпке с вуалькой. В таком виде на улице показаться нельзя – но Ида теперь ездила на машине с шофером. Священник быстро ее выслушал, отпустил все грехи, и, по всему видать, не хотел с ней более разговаривать. Но она снова пришла к нему, уже через восемь месяцев. Был такой же сырой март, с вечным московским звуком железных лопат, сгребающих мокрый снег с тротуарной плитки.
«Отец мой, - сказала Ида, опустившись на колени и откинув темную вуаль с лица. – Давайте я буду говорить коротко. Если вы разведетесь, вы, конечно, потеряете сан?»
«О чем вы? - поморщился священник. – И лучше встаньте».
«Но это не так страшно. Вы сможете стать светским богословом. У нас или даже за границей. Преподавать в Академии. Потеря сана – это же не выход из церкви? Так?»
«О чем вы?» - переспросил он, морщась еще сильнее и оглядываясь, словно бы ища подмоги. Но в пустом храме никого не было, если не считать старушку, которая собирала обгоревшие свечи и звонко бросала их в цинковое ведерко.
«Я богата. Мой предыдущий муж оставил мне восемьдесят миллионов рублей, то есть больше миллиона долларов. Мой недавно усопший муж оставил еще больше, плюс половину авторских отчислений, это насчет будущего».
Ида взяла его руку и поцеловала поцелуем, менее всего приличным на исповеди.
Священник отнял руку и посмотрел в ее ясные фиалковые глаза.
«Ты дура, дочь моя! – сказал он. – Иди домой».
Встал, повернулся и скрылся в северных дверях алтаря.
Однако ночью ему приснилась Ида. Ему приснилось, что они гуляют по зеленым травяным площадкам около какого-то английского университета, где он – профессор православной теологии. Они идут быстро, весело, почти вприпрыжку, и обнимаются на ходу. Поэтому назавтра он сел в свой джип и поехал в Ярославль, где в монастыре на покое жил его духовный отец, бывший архиепископ.
Но у старика как раз был тяжкий душевный кризис. Он вдруг перестал понимать, зачем он жил и во что веровал. Молодой священник исповедовался ему, а старик сказал:
«Господь даровал человекам свободу воли. Вот и выбирай. Советов давать не буду, греха не отпущу. Это не грех, это жизнь. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Ступай! Ступай прочь, кому сказано!»
Священник чуть не расплакался. Старик смягчился и вымолвил:
«Последнее время становлюсь радикальным феофелитом, так сказать. Все, что ни делается в этом мире, делается по воле Его. И эта женщина, о которой ты говорил, которая бросила одного мужа ради другого, которая стала без стыда соблазнять тебя, хотя еще не минул год со дня смерти ее супруга, соблазнять духовное лицо, в храме, во время исповеди, подумать только, какой цинизм, мерзость какая! – она, сын мой, тоже выполняет непостижный замысел Божий».
«Но в чем он?»
«Я же сказал – непостижный», - повторил старик.
«Но постойте, отец мой! Ежели я разведусь со своей супругой, лишусь сана и женюсь на этой, как вы сами изволили сказать, циничной и мерзкой женщине, я тоже буду исполнять Божий замысел и действовать по Его воле?»
«Ну разумеется!», - сказал монах и поглядел в печальные очи молодого священника своими выцветшими фиалковыми глазами.
Священник вышел за ворота, сел в машину. Всю дорогу до Москвы он усердно молился, но успокоения не было, и решения тоже. Назавтра у ворот храма он снова заметил Иду. Тогда он написал прошение в Синод, чтобы его перевели в маленький бедный приход, куда-нибудь в Сибирь. Но в Синоде решили, что это типичная гордыня, и направили его настоятелем православной церкви в одну из европейских столиц.
Через несколько лет он оказался в Москве по делам. Его старый товарищ попросил его сослужить ему в отпевании некоего человека в храме святителя Николая в Троекурове. Отпевали Петра Николаевича Т., бывшего вице-губернатора Н-ского края, осужденного по делу Верхне-Чулимского комбината, получившего десять лет тюрьмы, скоро умершего там при неясных обстоятельствах, но посмертно оправданного. Священник вспомнил рассказ Иды у неостывшего тела ее второго мужа. Поэтому после погребения он пошел по кладбищенским дорожкам, чтобы найти могилу композитора.
Вот и она. Вся заросла высокой травой. Тоненький уже потемневший от дождей деревянный крест, а внизу металлическая табличка на штыре, с фамилией и датами. Ни холмика, ни цветов, ни памятника. Ни Иды.
Священник перекрестился и пошел назад.
Три дня композитор прожил в тумане воспоминаний об этом получасе, напрасно стараясь вытащить из памяти детали и подробности их первой поспешной близости. Жена Маша была в отъезде, слава богу. Она всегда простужалась в марте, сильно кашляла, поэтому он отправлял ее то во Францию, то в Грецию, пока не установится сухая весна. Он ждал, что Ида объявится. На четвертый день позвонил ей. «Аппарат абонента выключен». Еще через неделю Ида позвонила и сказала: «Нам надо встретиться». Он обрадовался, как влюбленный подросток.
Встретились в том же кафе. Легко поцеловав его в щеку, она сказала, взмахом руки отогнав официанта:
«Дело принимает забавный оборот!», - и протянула ему узкий белый конверт.
«Позволь я сначала закажу хотя бы кофе», - сказал он.
«Тебе конфузно перед официантом? - засмеялась она и крикнула в глубину зала: - Два эспрессо!»
На листе плотной чуть шероховатой бумаги было написано от руки, крепким и четким почерком:
«Милая Ида!
Как ты знаешь, полтора месяца назад я принял предложение стать вице-губернатором Н-ского края. Тем самым я стал «охраняемым лицом», и моя семья, то есть ты – тоже. Поэтому мне стало известно, где и с кем ты была 14 марта сего года с 16.50 до 18.30. С печалью уведомляю тебя, что я более не могу быть твоим мужем, и освобождаю тебя от всех сопутствующих супружеству обязательств. По денежным и прочим имущественным вопросам, если у тебя есть ко мне претензии, свяжись с моим поверенным, господином Цехановичем Адрианом Францевичем, его телефон есть у тебя в списке.
С искренним сожалением, когда-то весь твой – Петр».
Официант принес две чашечки кофе и два стакана холодной воды.
Композитор смял конверт и ощутил что-то твердое. Там было обручальное кольцо мужского размера. Он повертел его, увидел, что на внутренней стороне написано «Ида».
«Петрик очень хороший, - сказала Ида. – Но любит красивые жесты… - Она одним глотком, по-итальянски, выпила свою порцию эспрессо. – Я свободна, мой дорогой», - и снова, как в прошлый раз, бросила руки на стол.
Он поцеловал ее пальцы, все десять по очереди, и заметил, что на ней нет обручального кольца. Она погладила его по голове.
«Ты, наверное, рад, но растерян? - сказала она. – Ты мечтаешь на мне жениться, но думаешь: а как же Маша? Ты ведь ответственный мужчина, и это очень хорошо. Не волнуйся, Маша согласна».
«Что?!»
«Я слетала к ней на Родос. Она согласна за половину».
«Половину чего?» - растерянно спросил он.
«Всего, - объяснила Ида. – Половину всех вкладов и депозитов, половину авторских за песни сейчас и далее всегда. Не жадничай. Она заслужила. Опять же дети. Дача ей, квартира тебе. Вернее, нам с тобою. Допивай кофе, пойдем».
«Куда?»
«Как это куда? – Ида подняла брови. – К тебе домой. То есть к нам. И не думай, что связался с нищей разведенкой. Петрик не так богат, как кажется. Но он благороден и добр, почти как ты. Он выдаст мне нестыдную сумму. Уверена, что обойдемся без суда. Во всяком случае, если он, я примерно говорю, должен мне сто миллионов, а даст девяносто, я возьму и спасибо скажу, не стану воевать за остаток. Мне дороже наше с тобой спокойствие».
Композитору казалось, что слова Иды стучат по его голове как дождь по козырьку балкона на даче. На даче, которую он больше не увидит. Но тут же ему показалось смешно думать о даче, балконе, авторских и депозитах, когда перед ним сидит такая прекрасная совсем молодая женщина. Восхитительная женщина, которую он обожал и хотел уже пять лет. Или он только месяц назад убедил себя в этом? Но теперь уже неважно. Мартовская Ида пришла.
«Пойдем!» - сказал он, улыбаясь ее фиалковым глазам, и поднялся из-за стола.
Она вдруг обняла его наивно и сильно, и настойчиво прошептала: «Я люблю тебя. Люблю, люблю! Пойдем скорее, скорее домой!»
Композитор и Ида быстро и ловко уладили свои разводы и разделы имущества, отчасти сменили мебель в квартире, чтобы ничего не напоминало о Маше, и начали медленно разлюблять друг друга.
***
Композитору было неинтересно с Идой. Всего-то образования у нее было те самые дизайнерские курсы, на которые она ходила с Машей. Странно – девушка вроде бы из интеллигентной семьи, родители – потомственные гуманитарии, дома книги по всем стенам. Она, кстати, читала довольно много, но все это пролетало через нее, как через крупный дуршлаг, и зацеплялись только отдельные факты и словечки. Как вот это, про мартовские Иды, которые еще не пришли, не прошли… Слова вроде «конфузно», не «Петя», а «Петрик». Очень мило. А где высшее образование? Ах, да, конечно, девочка «ищет себя», ходит на курсы. Но его Маша оканчивала нормальный институт по строительной специальности, просто она всю жизнь – особенно жизнь с ним – интересовалась искусством, все время «брала курсы», как теперь выражаются, переводя напрямую с английского. То курсы истории средних веков, то акварели, то вот дизайна. И в конце концов устроилась в архитектурное бюро Мартынова, очень модное место, интересные заказы. И, кстати, неплохой заработок. Ида же вообще не работала ни дня. Как выскочила за своего Петрика в двадцать два года, так сразу и стала как бы типа «гранд-дамой». Но именно что «как бы» и «типа». Подруги, сплетни, пикники, трендовые кафе, показы мод, «пати» и «афтепати», тьфу. Говорить с ней было совершенно не о чем. Ну не о новом же меню в ресторане «Трильби»? Даже удивительно, что в ней нашла Маша. Ну да, молоденькая, ищет себя, тянется к старшей подруге…
Ида поняла, что композитору вообще ничего не интересно, кроме его песен и денег. Нежные и страстные слова, которые он так красиво плел в их первом разговоре, исчезли и более не повторялись. Да и песни, казалось ей – для него это такие маленькие кошелечки, из которых сыплются авторские. Он никогда не говорил про мелодию или слова, а только про то, какие певцы взяли и на каких площадках катают, и сколько с этого должно накапать. Как это пошло! Ее прежний муж был сначала брокер, потом инвестор, вот его пригласили в вице-губеры, ничего вроде бы особенного. Но он был в сто раз талантливее этого композитора. По-человечески, душевно талантливее. Кто знает, тот поймет, а кто не поймет – так идут они лесом… Композитор казался ей скупым. Особенно в дорогом ресторане, когда он угощал друзей, и выпендривался перед официантами, говоря «вы мои королевские замашки знаете», «расстелите-ка нам скатерть-самобранку» - в общем, притворялся этаким старинным русским купцом, кутящим напропалую, а в узеньких глазках его – Ида точно видела – горел огонек злости, как будто он спрашивал каждого из гостей: «Ну, когда ж тебя стыд возьмет на мои пить и есть? Когда ж ты, в ответ на мое «я угощаю» решительно скажешь «нет, давай пополам»? вот ведь оглоед, халявщик!». Ей становилось противно, даже аппетит пропадал. Тут не в комплексах дело, у нее своих денег было достаточно, Петрик ей при разводе хорошо отвалил. А когда она показывала ему новый пиджачок, он непременно спрашивал: «А почем?» и жмурился, и воздевал руки: «Да они с ума сошли!», хотя потом говорил: «Ты не подумай, мне не жалко, я в принципе говорю…» «На свои гуляю!» - возражала она, смеясь, и они целовались, но все равно было неприятно.
Секс у них был совсем никудышный. Началось с родинки. У Иды была очень большая темная выпуклая родинка внизу лобка, почти что на этом самом месте, слева. Она ходила к онкологу, он сказал, что опасности никакой нет, но удалять не советует. Композитор в первый раз в «Балчуге» ничего не заметил, потому что она отдалась ему под одеялом. Выгнала в ванную, разделась и легла под одеяло, и не позволила себя рассматривать потом. А дома уже пришлось, некуда деваться. Ида не могла забыть и простить его испуганно-брезгливый взгляд. Она все объяснила. Он даже поцеловал, даже языком лизнул эту родинку, даже пробормотал что-то вроде «ты моя сладость!» - но видно было, что ему гадко, что он боится, что он заставляет себя. Еще ей было неприятно, что композитор в сексе какой-то стереотипный и безрезультатный. Она вспоминала Петрика – с ним было чаще, горячее, красивее. Изысканнее, вот! А может быть, все дело в возрасте? Ида не знала, как это бывает у мужчин за пятьдесят – все ее любовники (их, кстати, было не так уж много) были ее ровесники, а мужу она вообще не изменяла. «Вот один раз изменила, и влетела. Да, наверное, возраст», - грустно думала она, когда он примерно в неделю раз тянулся к ней в постели.
А композитор, обнимая Иду, вспоминал Машу, какая она была сильная и жаркая, как ее окатывали волны оргазмов, по пять за один присест, за одну сессию, как она шаловливо говорила. И он был неутомим и изобретателен. А здесь? Ида минут пять постанывала, порою не в такт, а потом раза три дрыгала бедрами, вздыхала и говорила: «Милый, я уже всё… Спасибо, любимый…». А когда он переворачивался на спину, поднималась на локте и шептала: «Дай я тебе помогу». Его бесил этот нежный, но как будто покровительственный тон: ишь, она мне поможет! – но он покорялся ее пальцам и губам. Ясно, что в таком режиме о случайном залете и речи быть не могло; а при свете дня о ребенке они вообще не говорили.
В одну такую ночь композитор вдруг спросил:
«Ида, ты в бога веришь?»
«Да, - легко ответила. – А ты?»
«И я. Но мне кажется, что Он надо мной подшутил. Но я не пойму, зачем. Какой тут смысл? Что Он имел в виду? Мне надо с Ним поговорить», - сказал композитор.
«Давай завтра пойдем в церковь. Найдем умного батюшку», - сказала Ида. Она со всем всегда соглашалась и всегда находила простой и легкий выход.
«Завтра не надо, - сказал он. – Надо сейчас. Найди круглосуточного священника. Должны такие быть. Для випов».
Ида включила прикроватную лампочку, посмотрела на композитора, вскочила, схватила свой ноутбук. В три клика нашла вип-батюшку, вызвала его, и тут сообразила, что надо вызывать скорую.
***
Батюшка и скорая приехали одновременно, поднимались на одном лифте. Но опоздали.
Когда скорая уехала, Ида попросила батюшку остаться до прихода полиции: во-первых, отчасти как бы свидетель, а во-вторых – просто страшно. Священник был лет тридцати пяти, высокий и красивый, похож на грека: большие черные глаза, оливковая кожа, короткая курчавая борода. Пока ждали полицию, Ида рассказала ему всю свою жизнь – за пятнадцать минут, как это умеют делать в России. Она попросила его отпеть покойника и проводить его до могилы, то есть исполнить чин погребения полностью, по-старинному. Отпевали в храме Всех Скорбящих на Ордынке, хоронили на Троекуровском. Ида смотрела на красивый греческий профиль священника и гнала от себя ужасные мысли.
Но потом с этими мыслями пришла к нему исповедоваться. Не сразу конечно, а сильно после сороковин.
Пришла очень красивая, в специально купленном длинном траурном платье, в шляпке с вуалькой. В таком виде на улице показаться нельзя – но Ида теперь ездила на машине с шофером. Священник быстро ее выслушал, отпустил все грехи, и, по всему видать, не хотел с ней более разговаривать. Но она снова пришла к нему, уже через восемь месяцев. Был такой же сырой март, с вечным московским звуком железных лопат, сгребающих мокрый снег с тротуарной плитки.
«Отец мой, - сказала Ида, опустившись на колени и откинув темную вуаль с лица. – Давайте я буду говорить коротко. Если вы разведетесь, вы, конечно, потеряете сан?»
«О чем вы? - поморщился священник. – И лучше встаньте».
«Но это не так страшно. Вы сможете стать светским богословом. У нас или даже за границей. Преподавать в Академии. Потеря сана – это же не выход из церкви? Так?»
«О чем вы?» - переспросил он, морщась еще сильнее и оглядываясь, словно бы ища подмоги. Но в пустом храме никого не было, если не считать старушку, которая собирала обгоревшие свечи и звонко бросала их в цинковое ведерко.
«Я богата. Мой предыдущий муж оставил мне восемьдесят миллионов рублей, то есть больше миллиона долларов. Мой недавно усопший муж оставил еще больше, плюс половину авторских отчислений, это насчет будущего».
Ида взяла его руку и поцеловала поцелуем, менее всего приличным на исповеди.
Священник отнял руку и посмотрел в ее ясные фиалковые глаза.
«Ты дура, дочь моя! – сказал он. – Иди домой».
Встал, повернулся и скрылся в северных дверях алтаря.
Однако ночью ему приснилась Ида. Ему приснилось, что они гуляют по зеленым травяным площадкам около какого-то английского университета, где он – профессор православной теологии. Они идут быстро, весело, почти вприпрыжку, и обнимаются на ходу. Поэтому назавтра он сел в свой джип и поехал в Ярославль, где в монастыре на покое жил его духовный отец, бывший архиепископ.
Но у старика как раз был тяжкий душевный кризис. Он вдруг перестал понимать, зачем он жил и во что веровал. Молодой священник исповедовался ему, а старик сказал:
«Господь даровал человекам свободу воли. Вот и выбирай. Советов давать не буду, греха не отпущу. Это не грех, это жизнь. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Ступай! Ступай прочь, кому сказано!»
Священник чуть не расплакался. Старик смягчился и вымолвил:
«Последнее время становлюсь радикальным феофелитом, так сказать. Все, что ни делается в этом мире, делается по воле Его. И эта женщина, о которой ты говорил, которая бросила одного мужа ради другого, которая стала без стыда соблазнять тебя, хотя еще не минул год со дня смерти ее супруга, соблазнять духовное лицо, в храме, во время исповеди, подумать только, какой цинизм, мерзость какая! – она, сын мой, тоже выполняет непостижный замысел Божий».
«Но в чем он?»
«Я же сказал – непостижный», - повторил старик.
«Но постойте, отец мой! Ежели я разведусь со своей супругой, лишусь сана и женюсь на этой, как вы сами изволили сказать, циничной и мерзкой женщине, я тоже буду исполнять Божий замысел и действовать по Его воле?»
«Ну разумеется!», - сказал монах и поглядел в печальные очи молодого священника своими выцветшими фиалковыми глазами.
Священник вышел за ворота, сел в машину. Всю дорогу до Москвы он усердно молился, но успокоения не было, и решения тоже. Назавтра у ворот храма он снова заметил Иду. Тогда он написал прошение в Синод, чтобы его перевели в маленький бедный приход, куда-нибудь в Сибирь. Но в Синоде решили, что это типичная гордыня, и направили его настоятелем православной церкви в одну из европейских столиц.
Через несколько лет он оказался в Москве по делам. Его старый товарищ попросил его сослужить ему в отпевании некоего человека в храме святителя Николая в Троекурове. Отпевали Петра Николаевича Т., бывшего вице-губернатора Н-ского края, осужденного по делу Верхне-Чулимского комбината, получившего десять лет тюрьмы, скоро умершего там при неясных обстоятельствах, но посмертно оправданного. Священник вспомнил рассказ Иды у неостывшего тела ее второго мужа. Поэтому после погребения он пошел по кладбищенским дорожкам, чтобы найти могилу композитора.
Вот и она. Вся заросла высокой травой. Тоненький уже потемневший от дождей деревянный крест, а внизу металлическая табличка на штыре, с фамилией и датами. Ни холмика, ни цветов, ни памятника. Ни Иды.
Священник перекрестился и пошел назад.
Оригинал и комментарии
буквально парой сов перекинуться от vinah
* * *
Все-таки сюда добралась, хотя до последнего не верила, что это возможно. Весь октябрь я проведу в Колонии Макдоуэлл - это моя первая писательская резиденция, и, как точно заметил директор Колонии, "мы вас в этом смысле испортим, к сожалению" (потому что лучше ничего быть не может, подозреваю). Писатели живут здесь в домиках-студиях, разбросанных по лесу с гигантскими вековыми северными соснами. Ланч приносят в корзинке прямо в студию. Интернет есть только в библиотеке, но в нее надо идти с фонарем через лес, как в фильмах Лэвида Линча (собственно, Линч тут тоже был, как и Оливер Сакс, и много еще кто). Вообще тут все ужасно Линч (Линч тут тоже приносят прямо в студию, ох), и я даже немножко заблудилась вчера в лесу, когда пыталась дойти домой - оказывается, фонарик помогает только в том смысле, что он освещает неизвестность (но не делает ее известней, о да).
Мой домик - самый старый в Колонии. В нем нет мобильной связи и интернета (ура!), зато есть камин и древнее кресло-качалка на веранде на сваях над лесным болотцем. Этот домик был первым, который выстроили специально для художников - больше ста лет назад. Внутри на специальных полочках - целый лес деревянных скрижалей ("надгробных плит", называют их жители колонии), куда записывают свои имена все, кто здесь жил. Да, половина этих людей уже умерла, ну и что с этого! Мы и так все время живем среди призраков, только не всегда нам везет точно видеть их списки от первого лица!
К сожалению или счастью (все сложно), это не тот самый домик, где Торнтон Уайлдер написал пьесу "Наш Городок" (посвященную, как выяснилось, Питерборо - городку, около которого и находится колония), зато я нашла имена Джонатана Франзена (удивительно, что у меня есть рассказ "Поправки", посвященный его книге, которую я не дочитала!), прекрасной Мэри Гэйтскилл, чьи эссе я ужасно люблю, и - вот уж не ожидала - Йоко Оно!
Колбаса по имени Йоко (она единственная, которая записала себя как колбасу - прочие идентифицируют себя как "писатели", "драматурги" или "поэты") жила здесь в мае 1971 года. Что она тут делала, хотела бы я знать? Они с Ленноном в этот период переезжали в Нью-Йорк, заканчивали альбом Imagine и проходили через всякий ад вроде политики и терапии. Может быть, это был своего рода ретрит, отдых, передышка?
Так или иначе, поняла я перед сном, с разницей в 47 лет я таки заснула на одной кровати с Джоном Ленноном.
*
Во второй - адаптационный, скажем так - день сходила в Питерборо, чтобы убедиться, что это и правда тот самый городок. Оказалось, что колония стоит на горе - я где-то сорок минут шла вниз (хватило же ума не ехать на велосипеде). В городке разлито хрустальное северное великолепие с паутинкой и листочком - торгуют багряными восковыми грушами (это не метафора, а груши из воска), винная лавка находится в кафе-мороженом, а магазин пластинок - в книжном, и все в этом городке существует в одном экземпляре, кроме магазинчиков винтажа с фарфоровыми банными куколками "замороженная Эльза". Тут самое время перечитать пьесу - пусть это и "самая часто разыгрываемая в старших классах школы" пьеса, что мне многие подтверждали, но в этом есть какой-то смысл - к тому же, именно к этой пьесе, ее французской постановке, писал саундтрэк мой друг-музыкант Свет - и пьеса, и жуть написания саундтрэка к призрачным голосам мертвых людей, в итоге ввели его в такую депрессию, что он из нее так и не выбрался. Думаю, его позабавило бы, что я попала в итоге в тот самый городок (как и многое другое, случившееся в моей жизни за эти 10 лет, что).
По дороге назад из Питерборо я заблудилась, выбрав не ту лесную дорогу, и потеряла около часа времени - зато по дороге назад видела могилу того самого Эдварда Макдоуэлла, пьесу которого все не могла выучить моя мама в детстве, а уже совсем недалеко от своего лесного домика-студии в качестве зверя утешения (я украла этот перевод у Полины Барсковой, простите!) встретила огромного чорного североамериканского дикобраза. Дикобраз! Вначале я подумала, честно говоря, что это лесной чорт. Чтобы убедиться, что я это вижу, я даже включила видео и начала опрашивать зверя ("Ты кто? - спрашивала я прельстивым, сиропным голосом. - Кто ты такой? Какое ты животное вообще? Как ты называешься? Ой, у тебя иглы на голове! Ты дикобраз? Невероятно? Ты правда дикобраз?") - дикобраз был неторопливый и не пугливый (ему незачем), у него были смешные толстенькие лапки и прическа, как у Роберта Смита. Дикобраз без проблем дал себя рассмотреть, вздохнул, покружил вокруг дерева и побрел в маленький деревянный домик-сарай, где, как мне казалось раньше, никто не живет. Ну вот, живет.
После дикобраза у меня появилось ложное ощущение, что я видела уже в этой жизни все - к счастью, его развеяла четверка чорных диких индеек в росистых хрустящих фраках ранним морозным утром посреди поля - не индейки, а прямо обложка The Beatles "Help"!
*
Также бездну новых ощущений дарит хромированный айпод классик первого поколения, который я слушаю в студии - вся актуальная музыка у меня в облаке (пожалуйста, передайте такую фразу в 90-е), поэтому в отсутствие интернета и мобильной связи включаются добрые старые аналоговые техники - винчестер! намагниченная музыка! стимпанк! Моя музыкальная коллекция, записанная на айпод классик первого поколения, насчитывает 7.777 песен, о роли большинства которых в моей жизни я успешно и целительно для психики забыла - поэтому, конечно, все это опыт расширения сознания (Вертолетная симфония Штокгаузена! ранние альбомы Игги Попа! дискография Роберта Смита! - о боже, дикобраз! Porcupine Tree - о боже, снова дикобраз!) - но что в данном случае сознание? Я забыла.
*
Сны здесь снятся настолько странные и невероятные, что, похоже, это все какой-то эксперимент по переливанию коллективной памяти, своего рода оживление в потустороннем режиме: мне все время снятся разные малознакомые и незнакомые люди, и я с ними со всеми разговариваю о важном. Только бы не написать роман во сне! Это было бы неприятно.
Вторым своим утром в колонии я обнаружила, что на перила около моего крыльца мне кто-то принес дар леса: пожеванный оранжевый складчатый грибочек, подернутый ниточкой паутинки и скелетом талого листика. Спасибо, друг. Возможно, ты и есть тот, от чьего визга я проснулась в 4 утра и пыталась понять, кто я и где я нахожусь (причем с первым проблем было в разы больше).
Оригинал и комментарии
боль как метафора лечится текстом как таблеткой от vinah
Заметила, что когда упомянула в разговоре в режиме "само собой разумеется" фразу о том, что обезболивающие препараты снимают в том числе эмоциональную боль, связанную с социальной отвергнутостью (я заметила, что мои нынешние довольно разудалые симптомы тревожного расстройства полностью исчезают, когда я пью обезболивающие), собеседник тоже в режиме "само собой разумеется" сказал мне, что это неправда - такой же интонацией, как будто бы я сообщила про Луну в Овне, Меркурий в ретрограде и сатану-приходи задом наперед в пластинке Лед Зеппелин. Я поискала статьи по теме и зависла на этой. Так вот, мне кажется, что для того, чтобы убедиться в том, что на уровне нейронных связей физическая и душевная боль практически идентичны, над испытуемыми ужасно издевались - ладно, им показывали фотографии бывших и спрашивали, было ли больно с ними расставаться. Это ладно! Но ОНИ ЖЕ ЗАСТАВЛЯЛИ ИХ СМОТРЕТЬ ФИЛЬМЫ ДЭВИДА ЛИНЧА. Потому что от его сюрреалистических кинокартин человек испытывает ужас и тревогу. Ужас и тревогу, Карл. Невероятно. Кто бы мне раньше сказал, что от фильмов Линча помогают таблетки от головы, совсем другая жизнь была бы.
*
Случайно благодаря хорошему человеку Елене попала на встречу Тома Стоппарда с благодарными старушками Верхнего Ист-Сайда. Старушки, конечно, так себе - одна меня даже ущипнула за то, что я писала запаздывающей Елене сообщение о том, что я сижу не внизу среди привилегированного народу, а повыше среди них, старушек: отвлекаешь, зашипела она, ты отвлекаешь! - и это учитывая, что еще до секции "а теперь задавайте вопросы" весь ряд старушек хором поднялся и побежал в гардероб, распихивая человечество вокруг. Зато Том Стоппард оказался мне как нельзя кстати - в частности, рассказал про свою пьесу Hard Problem, о существовании которой (пьесы, не проблемы) я не знала (это 2015 год) - теперь мне нужно ее прочитать по работе. Ну и еще он сказал пару очень точных вещей про текст и коммуникацию:
- если написанное правда, это еще не значит, что это интересно;
- если в начале работы над большим текстом точно знать, чем он закончится, его вряд ли удастся дописать;
- доброта - это инстинкт, согласно которому живые существа взаимодействуют с ближним кругом.
*
Профессор Данн сегодня наконец-то нашел название тому, чем я занимаюсь: "you're a nomenologist, because this is what you do: searching for signs and investigating the consciousness".
*
Он же, в полном восторге от нашего проекта про случайное Таро в городах (ему не пришлось ничего объяснять! вообще ничего! он сразу сам начал описывать, что это такое!), сказал, что это редкий случай полевого изучения совмещенности технологического/спиритуального, а также партизанского использования технологий для тренировки внимания, их отрицающего и отвергающего. По сути, вся эта ваша игра - она про внимание, сказал он, про направленную тренировку внимания, чтобы улавливать и видеть нечто вовне, по ту сторону технологий - и тот факт, что для осуществления этого мы используем именно отвлекающие и рассеивающие внимание технологичные штуки - такие, как инстаграм и айфон - по сути, карманная революция как минимум. На прощание он меня обнял и сказал, что мы спасаем мир и, кажется, спасем его в конце концов.
Может, и спасем. Пока что мне кажется, что мир спасут устройства вроде Ipod Classic на 160 гигабайт - вот о чем мы вспоминаем в первую очередь, отправляясь на месяц в мир без технологий.
*
Случайно благодаря хорошему человеку Елене попала на встречу Тома Стоппарда с благодарными старушками Верхнего Ист-Сайда. Старушки, конечно, так себе - одна меня даже ущипнула за то, что я писала запаздывающей Елене сообщение о том, что я сижу не внизу среди привилегированного народу, а повыше среди них, старушек: отвлекаешь, зашипела она, ты отвлекаешь! - и это учитывая, что еще до секции "а теперь задавайте вопросы" весь ряд старушек хором поднялся и побежал в гардероб, распихивая человечество вокруг. Зато Том Стоппард оказался мне как нельзя кстати - в частности, рассказал про свою пьесу Hard Problem, о существовании которой (пьесы, не проблемы) я не знала (это 2015 год) - теперь мне нужно ее прочитать по работе. Ну и еще он сказал пару очень точных вещей про текст и коммуникацию:
- если написанное правда, это еще не значит, что это интересно;
- если в начале работы над большим текстом точно знать, чем он закончится, его вряд ли удастся дописать;
- доброта - это инстинкт, согласно которому живые существа взаимодействуют с ближним кругом.
*
Профессор Данн сегодня наконец-то нашел название тому, чем я занимаюсь: "you're a nomenologist, because this is what you do: searching for signs and investigating the consciousness".
*
Он же, в полном восторге от нашего проекта про случайное Таро в городах (ему не пришлось ничего объяснять! вообще ничего! он сразу сам начал описывать, что это такое!), сказал, что это редкий случай полевого изучения совмещенности технологического/спиритуального, а также партизанского использования технологий для тренировки внимания, их отрицающего и отвергающего. По сути, вся эта ваша игра - она про внимание, сказал он, про направленную тренировку внимания, чтобы улавливать и видеть нечто вовне, по ту сторону технологий - и тот факт, что для осуществления этого мы используем именно отвлекающие и рассеивающие внимание технологичные штуки - такие, как инстаграм и айфон - по сути, карманная революция как минимум. На прощание он меня обнял и сказал, что мы спасаем мир и, кажется, спасем его в конце концов.
Может, и спасем. Пока что мне кажется, что мир спасут устройства вроде Ipod Classic на 160 гигабайт - вот о чем мы вспоминаем в первую очередь, отправляясь на месяц в мир без технологий.
Оригинал и комментарии
Что лично мне интересно в "деле Скрипалей"? от apxiv
С профессиональной точки зрения, естественно, в первую очередь - характеристики орудия преступления, механизм его применения и наступившие последствия. Условно говоря, эксперт пишет в заключении что "такие-то телесные повреждения причинены тупым твердым предметом, возможно головой", а потерпевший/свидетель утверждает, что "обвиняемый ударил "ногой, обутой сапогой". Вроде бы мелочь чем отравили ударили, но все равно надо разбираться ;)
По версии Британии Скрипалей траванули веществом А-234 из семейства "Новичок", по версии России - веществом BZ.
Обе версии озвучены уже достаточно давно: Тереза Мэй впервые сказала о "Новичке" 12 марта с.г., а С. Лавров о BZ - 14 апреля с.г., но с тех пор никаких новостей именно по этому вопросу не видел.
Итак, 4 марта с.г. Сергей и Юлия Скрипали вышли из дома, каким-то образом ухитрились оба схватиться за дверную ручку входной двери, на которой потом обнаружили "Новичок" в высокой степени концентрации. По логике действий при закрывании замка за дверную ручку должен был держаться только хозяин - Сергей Скрипаль, а вот зачем еще и Юлия за нее хваталась для меня загадка. Ну да ладно, всякое бывает.
Потом в этот день они несколько часов ходили по городу, обедали в какой-то пиццерии и только тогда почувствовали себя плохо, вышли на улицу и свалились без сознания на скамейке. Через час их доставили в госпиталь. А соответствующую терапию с антидотами, насколько помню, начали аж через сутки после госпитализации (эх, надо было в свое время сделать накопительный пост со ссылками, но кто знал, что все так интересно закрутится).
Н-да, в свое время мне, как любому военному, пришлось изучать действие боевых отравляющих веществ, всяких там ипритов-заринов-зоманов-VX. Новичок считается многократно токсичнее VX, поэтому в данном случае уже тогда возникло впечатление действия не настоящего боевого отравляющего вещества, а какого-то "эстонского" замедленного действия. Или как вариант, отравление произошло не через ручку, а другим способом несколько позже.
Вил Мирзаянов, один из ученых, участвовавших в создании Новичка А-234, в интервью 19 марта "Новой газете" (тогда Скрипали еще находились в коме), предположил что действие яда было ослаблено из-за туманной, влажной погоды в Солсбери, поскольку яд разлагается в таких условиях. Но это сильно противоречит данным экспертизы в ОЗХО о высокой степени концентрации яда, обнаруженного на дверной ручке через много часов после их отравления.
Если бы директором был я расследование поручено мне, то в первую очередь запросил бы у специалистов характерную симптоматику находящихся под подозрением отравляющих веществ, запросил бы данные о симптомах Скрипалей из госпиталя (подлинник истории болезни) и для начала сам сравнил бы, а по результатам рассмотрения назначил бы комиссионную судебно-медицинскую экспертизу группе в составе специалистов по боевым отравляющим веществам и военных медиков-токсикологов. Естественно, у них на рассмотрении были бы также результаты химических экспертиз проб крови и прочих.
Но. Нет у меня таких полномочий, поэтому придется оценивать по имеющимся данным.
Один из главных источников - все то же интервью Вила Мирзаянова (кому как не ему лучше знать свойства Новичка А-234), вкратце, типа конспекта (жирным шрифтом далее везде выделено мною):
- «Новичок» поражает нервную систему. Необратимо нарушается функция энзимов, белковых групп, которые передают нервные сигналы. Если сразу же не ввести антидот, например тот же атропин, то человек может умереть очень быстро. Но даже своевременный антидот не дает полного восстановления функций.";
- "...если он коснулся продукта, у него сразу должен был начаться миоз и он бы не мог вести машину. Более вероятно, что заражение он получил в баре. Возможно, там был распылен спрей. С «Новичком» не обязательно направлять газ в лицо, хотя такой способ гарантированно приведет к смерти. Достаточно незаметно распылить на открытый участок."
- "Первый признак отравления — это как раз миоз, сужение зрачков, когда свет не проходит, ничего не видишь, затем — рвота и конвульсии."
- "...летальная концентрация VX или ХОВ-33 равна 0,05 мг на килограмм веса; у «Новичка» — 0,01 мг; у зарина — 0,2 мг.";
Из комментариев к посту О чуде воскрешения Скрипалей и вопросах без ответов мое внимание привлек этот: "Я, на свое счастье, с NHS сталкивался всего пару раз, и ... Никогда не думал до того, что пародии Аткинсона - и не пародии, а зарисовки с натуры.
Теперь о том, в чем я специалист - в оргсинтезе, симптомах и механизмах БФОВ (меня этому учили, вплоть до навыков синтеза). В настоящий момент все антидоты, которые существуют против популярных БФОВ - принимают при угрозе отравления или сразу, в течении 10-15 мин после. Существуют оксимные антидоты, которые, по статьям в PLOS, эффективны при лечении отравлений бытовой фосфорорганикой при длительном (месяцы, десятки месяцев) использовании. Сродство рецепторов к ФБОВ на несколько порядков выше, чем к бытовым ФОВ, они садятся в синаптическую щель намертво, навсегда. Именно поэтому Мирзаянов был прав, когда говорил, что если и вдруг они выживут, они навсегда инвалидизированы. Я не знаю сродства ФБЮВ группы Новичка к рецепторам, это не очень стандартные вещества, но ... полагаю, что оно не меньше, чем у VX, дальним родственником которых они являются. (VX токсичнее зомана, но зоман вообще не чувствителен к оксимам, а при VX - помогают). Так что уважаемый автор прав, при заявленных сутках между правильной терапией Юля Скрпиаль не то говорить - стоять бы не могла. Это - инсценровка. То есть то, чем их травили, если травили - не ФБОВ. Замечу, как замолк Мирзаянов"
Комментарий военного врача по теме
Представитель Великобритании в ОЗХО Петер Уилсон заявил на заседании, что результаты исследований предполагаемого применения химоружия в Солсбери, проведенные лабораториями, уполномоченными ОЗХО, подтвердили, что в Солсбери было применено вещество А-234.
"Результаты анализа ОЗХО подтвердили результаты проведенных Великобританией анализов идентичности токсичных химикатов. Они подтверждают наши выводы относительно того, что в Солсбери было использовано боевое нервно-паралитическое вещество типа, известного как "Новичок". Военная лаборатория (британская военная лаборатория в Портон-Дауне — ред.) установила высочайшую концентрацию этого вещества на ручке входной двери в доме господина Скрипаля" источник
«По итогам проведённой экспертизы в пробах обнаружены следы токсичного химиката BZ и его прекурсоры, относящиеся к химическому оружию второй категории в соответствии с Конвенцией по запрещению химического оружия. BZ является нервно-паралитическим веществом, временно выводящим человека из строя. Психотоксичный эффект достигается через 30—60 минут после применения и длится до четырёх суток. Данная рецептура находилась на вооружении армии США, Великобритании и других стран НАТО. В СССР и России разработок подобных химических соединений не осуществлялось», — привёл Лавров заключение. источник
Миссию РФ при ОЗХО уведомили, что вещество BZ было добавлено в пробы по "делу Скрипалей", чтобы подтвердить уровень компетентности лаборатории источник
Н-да, в открытую признают, что образцы, представленные экспертам, подверглись предварительной манипуляции и туда было добавлено еще одно отравляющее вещество. Ну и где гарантия что к Новичку добавили BZ, а не наоборот?
Есть еще много вопросов, на которые нельзя ответить, не имея доступа к первичным данным и специальных познаний. К примеру, пробы крови у Скрипалей взяли с разрешения королевского суда Лондона, когда те еще находились в коме (не менее чем через две недели после отравления). Учитыая, что при отравлениях любого рода производится детоксикация организма, интересно было бы узнать мнение специалистов почему через такой промежуток времени в крови циркулирует яд, допустимы ли обнаруженные концентрации для клинической картины и произведенной терапии?
Очень интересно было бы прочитать новое интервью Вила Мирзаянова уже постфактум, когда все не только остались живы, но и записывают видео-обращения. И т.п.
Так что наберемся терпения и подождем новостей по обозначенной теме.
Оригинал и комментарии
нафталин пахнет англией от vinah
Когда иду через лес относить обратно на кухню плетеную корзинку - здесь всем писателям привозят к дверям студии плетеные корзинки с ланчем, я уже говорила! - меня все время разбирает смех, потому что это немного Красная Шапочка! Оказалось, что всех здесь разбирает точно такой же смех - есть что-то неумолимо прелестное и нелепое в том, чтобы каждый день фигачить с громоздкой, плетеной корзиночкой через реликтовый лес с дикобразами.
У всех такое же - это мой рефрен, припев два раза и светлое откровение. Никто ни от кого не отличается, и у всех один и тот же вопрос к Оракулу. И это при том, что сюда же выбирают людей, ох, выбирают. Долгий и мучительный выбор, а кого не выберешь - все одинаковые.
- А ты откуда?
- Из Доминиканы.
- Ого. Круто. Ну ладно, а живешь ты где, в смысле сейчас?
- Живу в США уже давно.
- А где именно?
- В Бруклине.
- Класс! А где именно в Бруклине?
- В Бушвике.
- Круто! А где в Бушвике?
- Около Центральной Авеню поезда "М".
- Я тоже там живу!
- О господи! А ты откуда?
- Из Беларуси.
Все пути сходятся в Бушвике. Беларусь, Доминикана - не важно.
Заметила, что запахи иногда вызывают ассоциации с местами, где в последний раз была в почти забытом детстве - скажем, в библиотечном коридорчике-шлюзе всегда нестерпимо пахнет Англией. Английская принцесса-драматург Корделия объяснила мне, что это на самом деле запах нафталина, сама Англия же пахнет несколько иначе.
*
Много думала о том, почему некоторые творческие люди в компании других творческих людей в режиме обычных малых разговоров часто актизивизируют этот межсубъектный дискурс призрачного принадлежания людей другим людям? "Мой муж говорил, что...", "моя бойфренд тоже так считает", "мой агент сказал..." - у некоторых буквально каждая третья фраза начинается с того, что принадлежащее им некое человеческое существо осуществило некую разовую или регулярную деятельность в окружающем мире. У некоторых, не у всех. Потом я решила, что это терапевтическая фигура речи - нацеленная не столько на то, чтобы уверенно дать понять себе и остальным, что ты не одинок, сколько на то, чтобы вспомнить, что тебе мнимо принадлежат какие-то люди. Возможно, это какая-то остаточная фигура речи со времен рабовладения, кто знает: мой кофе, мой терапевт, мой агент, мой муж, мой бойфренд. "Моего мужа кузена жена как-то однажды поехала куда-то на машине..." (я прекращаю слушать, но отмечаю: ей принадлежит огромное количество людей! это своего рода богатство!).
Мне никто не принадлежит, я никому не принадлежу. Даже про кофе я так и не научилась здесь говорить, что он мой, потому что ты никогда не знаешь, твой ли этот кофе на самом деле.
Кофе наверняка не мой - первые три дня в Колонии я по ошибке пила на завтрак кофе не из того баллончика - оказалось, что там был безалкогольный кофе из Колумбии. То-то я несколько дней ходила не проснувшись и лежала на всех горизонтальных панельках в библиотеке (а там очень много специальных горизонтальных панелек для любителей безалкогольного кофе!).
В дни, которые у меня начинались с безалкогольного кофе, я проводила каждое утро в полном делирии, беспомощно черкая болящей правой рукой (отсутствие привычки аналоговых письменных практик, о да) какие-то нелепые фразы в огромном японском блокноте.
Одна из этих фраз - видимо, я писала дневник? - меня потрясла, будучи прочитанной уже на нормальную кофейную голову.
"На завтрак был авокадо-тост, - написала я в восемь утра после трех живительных чашек безалкогольного кофе, - ВЫПЬЕМ ЖЕ ЗА ЭТОТ ОХУЕННЫЙ МЕКСИКАНСКИЙ АВОКАДО!"
Ну, понятно, чего именно выпьем, хе-хе.
Теперь я научена горьким, как кофе, опытом, и на завтрак выпиваю две чашки алкогольного колумбийского глубоко прожаренного. Но не моего, нет.
А как же мой прости господи роман, мой текст, мой метафикшн? Вчера целый день редактировала огромный кусок этого чортового метафикшна - когда я успела написать 50 тысяч знаков? Тем не менее, я бы хотела писать больше, постояннее, беспрерывнее. Но оказалось, что в этом санаториуме многие (такое у всех!) мучаются чувством вины, смешанным с горькой благодарностью - здесь слишком прекрасно для того, чтобы не использовать каждое мгновение подаренного времени. Но использование каждого мгновения этого времени - как выяснилось - это не только написание текста, вот что удивительно. Для меня - и для многих других, как я выяснила, робко поспрашивав - это в том числе и про какую-то тотальную чистку входящего восприятия от беспорядочных информационных потоков и раскладывание всего по умозрительным полочкам. Не то, чтобы я перестала читать ленту Фейсбука по утрам, о нет. Но она стала какая-то лишенная наполненности. Неинтересная. Я начинаю читать - и мне быстро перестает быть интересно.
Что действительно интересно - это полное собрание сочинений Оливера Сакса, которое он собственноручно сюда притащил, а также книжка "Animal Acts: Performing Species Today" под редакцией Юны Чадхури, где с нежностью и трепетом разложены межвидовые перформативные практики (я все время думала раньше: может ли существовать книга-хрестоматия по interspecies performance? но да, в мире, где всем неслышно правит хтонь и Донна Харавэй, существовать может все).
Немного переживаю из-за того, что никак не попадаю на концерт "Ляписа Трубецкого" в Бостоне (о Нью-Йоркском концерте их и речи быть не может, ехать пять часов! до Бостона всего два) - у меня нет машины и способа ее добыть. Есть шальная мысль пригласить "Ляпис Трубецкой" на квартирник в лес, но что-то мне подсказывает, что это не сработает. А ведь это мой Ляпис! Наверняка мой! Я так ужасно обрадовалась, когда мое студийное Радио Нулевых включила мне их песню "Холодная мамба" из двухтысячного, что ли года - как будто птичка в окно постучала. Хотя там и птичка в окно постучала, чего уж.
*
Читаю книгу Оливера Сакса про глухих и про знаковые системы, которыми они общались раньше и общаются сейчас - это вполне объяснимо, потому что проект, над которым я как бы по идее и приехала сюда работать - про оглушение, немоту и выход за пределы речи. Так вот что интересно - я никогда не задумывалась над этим, как и сам Оливер Сакс, пока не начал писать ту книжку! - ведь до того, как для глухих изобрели речь и знаковые системы, они не могли мыслить. Это чудовищно, если задуматься. До середины 18 века, оказывается, глухие были абсолютно исключенным из общества меньшинством, причем полностью ментально инвалидизированным - из-за того, что у них не было системы знаков и речи (впрочем, для общения друг с другом они как-то придумывали какие-то вернакулярные знаки всегда, что важно), у них не было и мышления - ни конкретного, ни абстрактного. Вроде бы это так просто и ясно - что человеческое мышление всегда привязано к знаку, символу, языку - что мы не задумываемся о том, что вот же целая категория людей с сохранным интеллектом и выключенным мышлением. По сути, это состояние очень близкое приобретенной афазии - когда интеллект сохраняется, но выключается язык - и, что самое жуткое, вместе с языком полностью выключается мышление как мы его понимаем.
Еще я поняла, почему глухих людей в английском языке всегда исторически называли deaf and dumb - глухотупые! - я раньше даже по ошибке (выстроив аналогию с "глухонемыми", что является такой же ошибкой аттрибуции - глухие никогда не немые в смысле производства звуков - они немы в смысле производства смыслов и речи; это не мутизм и не обеззвученность, но невозможность языка и выражения!) считала, что слово dumb на английском - это "немой" (и даже использовала его в этом значении, думаю, до довольно взрослого возраста уже). Но нет, это глухотупые - глухоидиоты, глухоимбецилы - потому что лишенный возможности категоризовать мир через знаки, глухой человек оказывается в депривации мышления и не мыслит. Следовательно, не человек в каком-то смысле. Но если обучить его языку даже во взрослом возрасте - он моментально начинает мыслить и категоризовать (что тоже невероятно). Меня в каком-то смысле потрясло, что это состояние полной неконтактности и "дебильности" - преходяще за счет языковых систем. И еще, оказывается, глухие люди в режиме постижения мира иначе учатся - у них нет "фонового обучения" вещам, как у слышащих детей - они запоминают в процессе обучения только то, что их просят запомнить. Все, что они знают о мире - это то, чему их целенаправленно обучили как знанию о мире.
Я как-то никогда не думала об этом раньше - ну, глухонемые и глухонемые. Но ведь и правда - это совсем другая ментальная реальность! Ирина Сандомирская писала о мемуарах слепоглухонемой женщины-самоисследователя Ольги Скороходовой (об этом много есть в ее книге про биполитику афазии, а еще вот перевод ее англоязычной статьи про Скороходову), но та все-таки имела некий предыдущий опыт слышания и восприятия - с ней весь этот кошмар погружения в бездну случился после болезни в детстве - а вот как существуют и воспринимают мир те, кто изначально в тишине и невозможности языка? Короче, все это очень интересно и странно.
*
Для дела мне нужно было посмотреть какую-то смертную бюрократию, статистику, строчку из песни Blue Oyster Cult "Don't Fear The Reaper". Оказалось, что в мире в год приблизительно умирает 50 миллионов человек, а рождается - приблизительно в два-три раза больше.
Выяснив эту информацию, я вдруг подвисла, потому что поняла, что это первый раз в моей жизни (и снова тут проскальзывает что-то мое, что удивительно - первый раз в моем кофе!), когда я вообще заинтересовалась этим вопросом: сколько людей умирает в мире в год? Почему этому не учат в школах? Почему статистика не дается в конце каждого календарного года - мы все провожаем такой-то год, в этом году нас - человечества! - стало меньше на 57 миллионов, а стало больше на 146 миллионов зато! Нет такой обязательной статистики, все вообще за кадром как-то происходит, а ведь понимание масштаба в этом смысле как-то важно, наверное.
У всех такое же - это мой рефрен, припев два раза и светлое откровение. Никто ни от кого не отличается, и у всех один и тот же вопрос к Оракулу. И это при том, что сюда же выбирают людей, ох, выбирают. Долгий и мучительный выбор, а кого не выберешь - все одинаковые.
- А ты откуда?
- Из Доминиканы.
- Ого. Круто. Ну ладно, а живешь ты где, в смысле сейчас?
- Живу в США уже давно.
- А где именно?
- В Бруклине.
- Класс! А где именно в Бруклине?
- В Бушвике.
- Круто! А где в Бушвике?
- Около Центральной Авеню поезда "М".
- Я тоже там живу!
- О господи! А ты откуда?
- Из Беларуси.
Все пути сходятся в Бушвике. Беларусь, Доминикана - не важно.
Заметила, что запахи иногда вызывают ассоциации с местами, где в последний раз была в почти забытом детстве - скажем, в библиотечном коридорчике-шлюзе всегда нестерпимо пахнет Англией. Английская принцесса-драматург Корделия объяснила мне, что это на самом деле запах нафталина, сама Англия же пахнет несколько иначе.
*
Много думала о том, почему некоторые творческие люди в компании других творческих людей в режиме обычных малых разговоров часто актизивизируют этот межсубъектный дискурс призрачного принадлежания людей другим людям? "Мой муж говорил, что...", "моя бойфренд тоже так считает", "мой агент сказал..." - у некоторых буквально каждая третья фраза начинается с того, что принадлежащее им некое человеческое существо осуществило некую разовую или регулярную деятельность в окружающем мире. У некоторых, не у всех. Потом я решила, что это терапевтическая фигура речи - нацеленная не столько на то, чтобы уверенно дать понять себе и остальным, что ты не одинок, сколько на то, чтобы вспомнить, что тебе мнимо принадлежат какие-то люди. Возможно, это какая-то остаточная фигура речи со времен рабовладения, кто знает: мой кофе, мой терапевт, мой агент, мой муж, мой бойфренд. "Моего мужа кузена жена как-то однажды поехала куда-то на машине..." (я прекращаю слушать, но отмечаю: ей принадлежит огромное количество людей! это своего рода богатство!).
Мне никто не принадлежит, я никому не принадлежу. Даже про кофе я так и не научилась здесь говорить, что он мой, потому что ты никогда не знаешь, твой ли этот кофе на самом деле.
Кофе наверняка не мой - первые три дня в Колонии я по ошибке пила на завтрак кофе не из того баллончика - оказалось, что там был безалкогольный кофе из Колумбии. То-то я несколько дней ходила не проснувшись и лежала на всех горизонтальных панельках в библиотеке (а там очень много специальных горизонтальных панелек для любителей безалкогольного кофе!).
В дни, которые у меня начинались с безалкогольного кофе, я проводила каждое утро в полном делирии, беспомощно черкая болящей правой рукой (отсутствие привычки аналоговых письменных практик, о да) какие-то нелепые фразы в огромном японском блокноте.
Одна из этих фраз - видимо, я писала дневник? - меня потрясла, будучи прочитанной уже на нормальную кофейную голову.
"На завтрак был авокадо-тост, - написала я в восемь утра после трех живительных чашек безалкогольного кофе, - ВЫПЬЕМ ЖЕ ЗА ЭТОТ ОХУЕННЫЙ МЕКСИКАНСКИЙ АВОКАДО!"
Ну, понятно, чего именно выпьем, хе-хе.
Теперь я научена горьким, как кофе, опытом, и на завтрак выпиваю две чашки алкогольного колумбийского глубоко прожаренного. Но не моего, нет.
А как же мой прости господи роман, мой текст, мой метафикшн? Вчера целый день редактировала огромный кусок этого чортового метафикшна - когда я успела написать 50 тысяч знаков? Тем не менее, я бы хотела писать больше, постояннее, беспрерывнее. Но оказалось, что в этом санаториуме многие (такое у всех!) мучаются чувством вины, смешанным с горькой благодарностью - здесь слишком прекрасно для того, чтобы не использовать каждое мгновение подаренного времени. Но использование каждого мгновения этого времени - как выяснилось - это не только написание текста, вот что удивительно. Для меня - и для многих других, как я выяснила, робко поспрашивав - это в том числе и про какую-то тотальную чистку входящего восприятия от беспорядочных информационных потоков и раскладывание всего по умозрительным полочкам. Не то, чтобы я перестала читать ленту Фейсбука по утрам, о нет. Но она стала какая-то лишенная наполненности. Неинтересная. Я начинаю читать - и мне быстро перестает быть интересно.
Что действительно интересно - это полное собрание сочинений Оливера Сакса, которое он собственноручно сюда притащил, а также книжка "Animal Acts: Performing Species Today" под редакцией Юны Чадхури, где с нежностью и трепетом разложены межвидовые перформативные практики (я все время думала раньше: может ли существовать книга-хрестоматия по interspecies performance? но да, в мире, где всем неслышно правит хтонь и Донна Харавэй, существовать может все).
Немного переживаю из-за того, что никак не попадаю на концерт "Ляписа Трубецкого" в Бостоне (о Нью-Йоркском концерте их и речи быть не может, ехать пять часов! до Бостона всего два) - у меня нет машины и способа ее добыть. Есть шальная мысль пригласить "Ляпис Трубецкой" на квартирник в лес, но что-то мне подсказывает, что это не сработает. А ведь это мой Ляпис! Наверняка мой! Я так ужасно обрадовалась, когда мое студийное Радио Нулевых включила мне их песню "Холодная мамба" из двухтысячного, что ли года - как будто птичка в окно постучала. Хотя там и птичка в окно постучала, чего уж.
*
Читаю книгу Оливера Сакса про глухих и про знаковые системы, которыми они общались раньше и общаются сейчас - это вполне объяснимо, потому что проект, над которым я как бы по идее и приехала сюда работать - про оглушение, немоту и выход за пределы речи. Так вот что интересно - я никогда не задумывалась над этим, как и сам Оливер Сакс, пока не начал писать ту книжку! - ведь до того, как для глухих изобрели речь и знаковые системы, они не могли мыслить. Это чудовищно, если задуматься. До середины 18 века, оказывается, глухие были абсолютно исключенным из общества меньшинством, причем полностью ментально инвалидизированным - из-за того, что у них не было системы знаков и речи (впрочем, для общения друг с другом они как-то придумывали какие-то вернакулярные знаки всегда, что важно), у них не было и мышления - ни конкретного, ни абстрактного. Вроде бы это так просто и ясно - что человеческое мышление всегда привязано к знаку, символу, языку - что мы не задумываемся о том, что вот же целая категория людей с сохранным интеллектом и выключенным мышлением. По сути, это состояние очень близкое приобретенной афазии - когда интеллект сохраняется, но выключается язык - и, что самое жуткое, вместе с языком полностью выключается мышление как мы его понимаем.
Еще я поняла, почему глухих людей в английском языке всегда исторически называли deaf and dumb - глухотупые! - я раньше даже по ошибке (выстроив аналогию с "глухонемыми", что является такой же ошибкой аттрибуции - глухие никогда не немые в смысле производства звуков - они немы в смысле производства смыслов и речи; это не мутизм и не обеззвученность, но невозможность языка и выражения!) считала, что слово dumb на английском - это "немой" (и даже использовала его в этом значении, думаю, до довольно взрослого возраста уже). Но нет, это глухотупые - глухоидиоты, глухоимбецилы - потому что лишенный возможности категоризовать мир через знаки, глухой человек оказывается в депривации мышления и не мыслит. Следовательно, не человек в каком-то смысле. Но если обучить его языку даже во взрослом возрасте - он моментально начинает мыслить и категоризовать (что тоже невероятно). Меня в каком-то смысле потрясло, что это состояние полной неконтактности и "дебильности" - преходяще за счет языковых систем. И еще, оказывается, глухие люди в режиме постижения мира иначе учатся - у них нет "фонового обучения" вещам, как у слышащих детей - они запоминают в процессе обучения только то, что их просят запомнить. Все, что они знают о мире - это то, чему их целенаправленно обучили как знанию о мире.
Я как-то никогда не думала об этом раньше - ну, глухонемые и глухонемые. Но ведь и правда - это совсем другая ментальная реальность! Ирина Сандомирская писала о мемуарах слепоглухонемой женщины-самоисследователя Ольги Скороходовой (об этом много есть в ее книге про биполитику афазии, а еще вот перевод ее англоязычной статьи про Скороходову), но та все-таки имела некий предыдущий опыт слышания и восприятия - с ней весь этот кошмар погружения в бездну случился после болезни в детстве - а вот как существуют и воспринимают мир те, кто изначально в тишине и невозможности языка? Короче, все это очень интересно и странно.
*
Для дела мне нужно было посмотреть какую-то смертную бюрократию, статистику, строчку из песни Blue Oyster Cult "Don't Fear The Reaper". Оказалось, что в мире в год приблизительно умирает 50 миллионов человек, а рождается - приблизительно в два-три раза больше.
Выяснив эту информацию, я вдруг подвисла, потому что поняла, что это первый раз в моей жизни (и снова тут проскальзывает что-то мое, что удивительно - первый раз в моем кофе!), когда я вообще заинтересовалась этим вопросом: сколько людей умирает в мире в год? Почему этому не учат в школах? Почему статистика не дается в конце каждого календарного года - мы все провожаем такой-то год, в этом году нас - человечества! - стало меньше на 57 миллионов, а стало больше на 146 миллионов зато! Нет такой обязательной статистики, все вообще за кадром как-то происходит, а ведь понимание масштаба в этом смысле как-то важно, наверное.
Оригинал и комментарии
Зрелая красота от nikab
Все мы меняемся с возрастом, просыпаемся в новых телах, видим в зеркале, как преображаются черты лица и контуры фигуры. В юности это восхитительно – тело полнится силой, раскрывается, хорошеет на глазах – шелковистые волосы, округлая грудь, гладкая упругая кожа. Материнство особенно первое невероятно – тело растет, а внутри шевелится маленький человек, глаза будущей матери полны счастья и ожидания, ее совершенная женственность очаровывает. А вот зрелость пугает многих – гладкая кожа понемногу покрывается сеткой морщинок, волосы седеют, упругое тело сдувается словно воздушный шарик. И недалек тот час, когда очаровательная женщина превратится в старуху – можно замедлить, отложить переход, но преображение ждет всех.
Что красивого в зрелой женщине? Биология вопиет – все, репродуктивный период закончен или вот-вот закончится, ничего привлекательного для нормальных самцов не осталось. Общество присоединяется – молодись, а то проиграешь, пришей новую грудь, разгладь кожу, красься, колись, мажься, будь секси, вкладывай все, что зарабатываешь, во внешность. Кому ты нужна, если ты некрасива?
Для начала зрелая женщина может сказать спасибо эволюции. Потому что менопауза как явление существует лишь у людей, и именно женщины пострепродуктивного периода в свое время помогли человечеству выжить. Бабушки присматривали за детьми и жилищем, пока родители добывали еду, увеличивая шанс потомства на выживание. Не верите? https://www.newsru.com/world/24oct2012/grandmothers.h.. И по сей день выживание отдельной ячейки общества регулярно зависит от бабушки и ее помощи с малышами. У женщины от природы большой и растянутый по времени запас прочности, выживаемости, работоспособности. Те, кто терял ценность, потеряв красоту, не передали дальше свои гены.
Зрелая женщина - та, кто поддерживает огонь в очаге, встречает племя с охоты и провожает на охоту. Та, кто хранит знания и тайны, та, кто исцеляет тело и душу, та, кто ведает, оберегает, утешает и согревает. Та, кто принимает и хоронит, причащенная хрупкости жизни и драгоценности жизни. Так, кто помнит.
Дальше вспомним Коко Шанель. «В двадцать лет мы выглядим так, как были задуманы природой; в тридцать - как нам бы того хотелось самим; но к пятидесяти годам мы получаем то лицо, которое заслужили». На лице и теле зрелой женщины написана вся ее жизнь. В двадцать все девушки одинаково хороши – просто потому что молоды, а молодость обязана очаровывать по закону природы. К сорока каждая женщина похожа на себя и только на себя, она становится неповторимой. Если она сильна – все чувствуют ее силу, грозную или добрую. Если мудра – излучает мудрость, завораживает голосом. Если сумела отпить из чаши безусловной любви – каждый встречный ощущает любовь – материнскую, искреннюю. Если она сексуальна – это сексуальность Астарты, Гекаты, Кали, ночной страсти, не признающей границ и правил. Если талантлива – свет дара проступает сквозь физическую оболочку, как свеча наполняет дом жарким сиянием. Если была бережна со своим «домом души» – мышцы все еще упруги, движения быстры и грациозны.
А если нет? Если тело говорит об усталости трудовых лет, броня жира прикрывает от обид и разочарований, болезненная худоба молит «исчезни», если грудь «съедена» и живот покрывают растяжки. Если очевидно – детей не будет, кровь течет зря и кормить больше никого не придется. Если таланты схоронены вместе со стареньким пианино, пыльным мольбертом и пожелтевшей тетрадкой. Если улыбка искривлена, глазки прищурены, щеки обвисли, слой штукатурки прикрывает развалины когда-то пленительного лица? Если лень заниматься диетой, стыдно идти в спортзал, стыдно раздеться на пляже, стыдно жить… Где искать красоту?
В зеркале. В принятии себя такой, какая я сесть сейчас. Это итог жизненного пути, точка где я сейчас остановилась. Я есть. Я живая. Я неидеальная. И совершенная, лучшая для той задачи, которую выполняю сейчас. Да, я утратила молодость, прелесть весеннего цветка. И стала плодом – зрелым, сладким, полным сока и жизненной энергии. А однажды стану косточкой, семечком, зернышком – и память обо мне прорастет в душах близких.
Мое тело – мой лучший друг, оно терпит все мои ошибки и выходки, мою нелюбовь и жестокость к самой себе – и отзывается болью, когда терпение кончается. Мое тело столько лет носит мою душу – и будет носить дальше, пока смерть не разлучит нас. Мое лицо – отражение моей души, моих чувств, моих мыслей, моих поступков. И дело не в складочках, родинках и морщинках, а в том, что прячется за ними.
Я никогда больше не стану молодой, не обрету очарования юности. Но я могу быть такой, какая я есть. И изменить свое отношение к себе тоже могу. Мои мысли, мои поступки, моя честность, открытость, любовь к себе, принятие себя и других делают мою внешность, мне больше не скрыть себя за кокетливой маской и яркими шмотками.
Я могу сделать свое тело здоровее и сильнее. Я могу напитать кожу и волосы, наполнить энергией мышцы, излечить излечимые болезни и научиться жить с неизлечимыми. Я принимаю то, что однажды могу ослабеть, однажды не встану с постели – но не сейчас. Только от меня зависит, какой будет моя оставшаяся жизнь – все, что дано природой, я уже реализовала. Я могу дать телу здоровую пищу и нагрузки по силам, я могу делать себе массаж, разминать суставы и мышцы, познакомиться с собой – зрелой. Я могу дать пищу уму и духу – читать, практиковать, изучать новое, путешествовать. Отказаться от злословия и нездоровой агрессии, от зависимостей и гиперконтроля, от тревожности и паники, от обид и страхов. Видеть себя. Принимать себя. Любить себя – как любила бы мать, сестра, дочь, великая Богиня.
Я могу одеваться так, как мне комфортно и приятно. Выбрать свои запахи, свои вкусы, свой чай, свое мягкое одеяло, свои пушистые тапочки – или туфли на бешеном каблуке. Могу выбирать из модных изысков то, что подойдет лично мне – или создать свой собственный, ни на кого не
похожий стиль. Могу делать себе удобно, нежить себя и баловать.
Я могу сказать «да» и «нет», отказаться от токсичных, болезненных отношений, от привычки быть удобной для всех, послушной и правильной. Я могу быть одна столько, сколько захочу, и мне больше не скучно и не страшно рядом с собой. Потому что я умею изучать себя, смотреть вглубь и смотреться в зеркало. И рядом со мной – те люди, которые любят и ценят меня настоящую, без прикрас и масок.
Я приношу пользу – себе или другим. Могу потратить все силы и деньги на то, чтобы сделать себе приятно и интересно, исполнить свою мечту. Или позаботиться о близких людях, о районе и городе, об экологии или благотворительности. Спасти котенка или деревце, посидеть с соседским малышом, принести лекарства коллеге, угостить подруг малиновой Павловой и кофе со сливками. В моей жизни есть смысл и ценность, я их себе обеспечиваю.
Я реализую себя так, как хочу. Делаю карьеру или отказываюсь от карьеры. Занимаюсь спортом, йогой, телесными практиками – или гуляю с собакой в парке и ограничиваюсь утренней зарядкой. Если хочется – я пою и учусь петь, рисую и учусь рисовать, танцую и учусь танцевать – или просто разливаюсь в душе, мараю бумагу и прыгаю под плеер посреди улицы. Я творю и нахожу выход для творчества – на кухне, в рукоделии, в сочинении или дизайне, там, где мне нравится. Я слушаю свои желания и следую своим желаниям.
Я отказываюсь от кредитов, заемных удовольствий и стимуляторов. У меня есть то, что есть, я могу получить больше, но умею довольствоваться тем, что имею. Я ем то, что хочу есть, и пользуюсь тем, чем хочу пользоваться, а не тем, что навязывает общество или реклама.
Я познакомилась со своей женственностью, со своим телом и его желаниями. Я могу быть близка с тем, кто отвечает мне взаимностью, быть для него привлекательна и желанна. Или не быть близка ни с кем – моя ценность больше не зависит от моей сексуальности, востребованности или репродуктивной функции. У меня другие задачи.
Хочется сохранить женскую привлекательность? Следует посмотреть на великих красавиц и последовать их примеру – и секрет отнюдь не в ваннах с ослиным молоком. Зрелую женщину красит любовь к себе и своим любимым. Она полна жизни, полна энергии, полна творчества, ей есть чем заняться и есть чем занять окружающих. Поверьте, последнее, о чем думали мужчины Екатерины Великой, Нинон де Ланкло, Лили Брик или Галы – это форма их бюстов или количество морщин.
В любом случае биться за привлекательность точно не обязательно. Одно из преимуществ возраста – можно быть какой хочется. Я стараюсь для себя, чтобы тело прожило дольше и доставляло мне меньше проблем. Я делаю себя счастливой и счастье отражается в зеркале.
Вот, собственно и все. Зрелость красива и старость красива – как красивы осень и зима. Да, человек может своими руками превратить себя в отвратительную развалину, но он может сделать это в любом возрасте. Да, можно потерять силы и разум, разучиться вставать с постели и узнавать мужа – или не дожить до этих дней. Мы не знаем, что будет завтра и «когда-нибудь» не должно портить наше «здесь и сейчас».
Хочется быть красивой – смотри в зеркало. Благодари себя за то, что жива, за то, что видишь свое отражение, можешь к нему прикоснуться, смотришь на него, стоя на своих ногах. За улыбку и блеск глаз, за волосы и кожу, за любимое тело. За каждый кусочек долгого пути, отраженный на внешности – это все ты. Живая чудесная ты. Живая чудесная я. Живая настоящая взрослая женщина идущая своей собственной дорогой по своему выбору.
И это невероятно красиво!
Что красивого в зрелой женщине? Биология вопиет – все, репродуктивный период закончен или вот-вот закончится, ничего привлекательного для нормальных самцов не осталось. Общество присоединяется – молодись, а то проиграешь, пришей новую грудь, разгладь кожу, красься, колись, мажься, будь секси, вкладывай все, что зарабатываешь, во внешность. Кому ты нужна, если ты некрасива?
Для начала зрелая женщина может сказать спасибо эволюции. Потому что менопауза как явление существует лишь у людей, и именно женщины пострепродуктивного периода в свое время помогли человечеству выжить. Бабушки присматривали за детьми и жилищем, пока родители добывали еду, увеличивая шанс потомства на выживание. Не верите? https://www.newsru.com/world/24oct2012/grandmothers.h.. И по сей день выживание отдельной ячейки общества регулярно зависит от бабушки и ее помощи с малышами. У женщины от природы большой и растянутый по времени запас прочности, выживаемости, работоспособности. Те, кто терял ценность, потеряв красоту, не передали дальше свои гены.
Зрелая женщина - та, кто поддерживает огонь в очаге, встречает племя с охоты и провожает на охоту. Та, кто хранит знания и тайны, та, кто исцеляет тело и душу, та, кто ведает, оберегает, утешает и согревает. Та, кто принимает и хоронит, причащенная хрупкости жизни и драгоценности жизни. Так, кто помнит.
Дальше вспомним Коко Шанель. «В двадцать лет мы выглядим так, как были задуманы природой; в тридцать - как нам бы того хотелось самим; но к пятидесяти годам мы получаем то лицо, которое заслужили». На лице и теле зрелой женщины написана вся ее жизнь. В двадцать все девушки одинаково хороши – просто потому что молоды, а молодость обязана очаровывать по закону природы. К сорока каждая женщина похожа на себя и только на себя, она становится неповторимой. Если она сильна – все чувствуют ее силу, грозную или добрую. Если мудра – излучает мудрость, завораживает голосом. Если сумела отпить из чаши безусловной любви – каждый встречный ощущает любовь – материнскую, искреннюю. Если она сексуальна – это сексуальность Астарты, Гекаты, Кали, ночной страсти, не признающей границ и правил. Если талантлива – свет дара проступает сквозь физическую оболочку, как свеча наполняет дом жарким сиянием. Если была бережна со своим «домом души» – мышцы все еще упруги, движения быстры и грациозны.
А если нет? Если тело говорит об усталости трудовых лет, броня жира прикрывает от обид и разочарований, болезненная худоба молит «исчезни», если грудь «съедена» и живот покрывают растяжки. Если очевидно – детей не будет, кровь течет зря и кормить больше никого не придется. Если таланты схоронены вместе со стареньким пианино, пыльным мольбертом и пожелтевшей тетрадкой. Если улыбка искривлена, глазки прищурены, щеки обвисли, слой штукатурки прикрывает развалины когда-то пленительного лица? Если лень заниматься диетой, стыдно идти в спортзал, стыдно раздеться на пляже, стыдно жить… Где искать красоту?
В зеркале. В принятии себя такой, какая я сесть сейчас. Это итог жизненного пути, точка где я сейчас остановилась. Я есть. Я живая. Я неидеальная. И совершенная, лучшая для той задачи, которую выполняю сейчас. Да, я утратила молодость, прелесть весеннего цветка. И стала плодом – зрелым, сладким, полным сока и жизненной энергии. А однажды стану косточкой, семечком, зернышком – и память обо мне прорастет в душах близких.
Мое тело – мой лучший друг, оно терпит все мои ошибки и выходки, мою нелюбовь и жестокость к самой себе – и отзывается болью, когда терпение кончается. Мое тело столько лет носит мою душу – и будет носить дальше, пока смерть не разлучит нас. Мое лицо – отражение моей души, моих чувств, моих мыслей, моих поступков. И дело не в складочках, родинках и морщинках, а в том, что прячется за ними.
Я никогда больше не стану молодой, не обрету очарования юности. Но я могу быть такой, какая я есть. И изменить свое отношение к себе тоже могу. Мои мысли, мои поступки, моя честность, открытость, любовь к себе, принятие себя и других делают мою внешность, мне больше не скрыть себя за кокетливой маской и яркими шмотками.
Я могу сделать свое тело здоровее и сильнее. Я могу напитать кожу и волосы, наполнить энергией мышцы, излечить излечимые болезни и научиться жить с неизлечимыми. Я принимаю то, что однажды могу ослабеть, однажды не встану с постели – но не сейчас. Только от меня зависит, какой будет моя оставшаяся жизнь – все, что дано природой, я уже реализовала. Я могу дать телу здоровую пищу и нагрузки по силам, я могу делать себе массаж, разминать суставы и мышцы, познакомиться с собой – зрелой. Я могу дать пищу уму и духу – читать, практиковать, изучать новое, путешествовать. Отказаться от злословия и нездоровой агрессии, от зависимостей и гиперконтроля, от тревожности и паники, от обид и страхов. Видеть себя. Принимать себя. Любить себя – как любила бы мать, сестра, дочь, великая Богиня.
Я могу одеваться так, как мне комфортно и приятно. Выбрать свои запахи, свои вкусы, свой чай, свое мягкое одеяло, свои пушистые тапочки – или туфли на бешеном каблуке. Могу выбирать из модных изысков то, что подойдет лично мне – или создать свой собственный, ни на кого не
похожий стиль. Могу делать себе удобно, нежить себя и баловать.
Я могу сказать «да» и «нет», отказаться от токсичных, болезненных отношений, от привычки быть удобной для всех, послушной и правильной. Я могу быть одна столько, сколько захочу, и мне больше не скучно и не страшно рядом с собой. Потому что я умею изучать себя, смотреть вглубь и смотреться в зеркало. И рядом со мной – те люди, которые любят и ценят меня настоящую, без прикрас и масок.
Я приношу пользу – себе или другим. Могу потратить все силы и деньги на то, чтобы сделать себе приятно и интересно, исполнить свою мечту. Или позаботиться о близких людях, о районе и городе, об экологии или благотворительности. Спасти котенка или деревце, посидеть с соседским малышом, принести лекарства коллеге, угостить подруг малиновой Павловой и кофе со сливками. В моей жизни есть смысл и ценность, я их себе обеспечиваю.
Я реализую себя так, как хочу. Делаю карьеру или отказываюсь от карьеры. Занимаюсь спортом, йогой, телесными практиками – или гуляю с собакой в парке и ограничиваюсь утренней зарядкой. Если хочется – я пою и учусь петь, рисую и учусь рисовать, танцую и учусь танцевать – или просто разливаюсь в душе, мараю бумагу и прыгаю под плеер посреди улицы. Я творю и нахожу выход для творчества – на кухне, в рукоделии, в сочинении или дизайне, там, где мне нравится. Я слушаю свои желания и следую своим желаниям.
Я отказываюсь от кредитов, заемных удовольствий и стимуляторов. У меня есть то, что есть, я могу получить больше, но умею довольствоваться тем, что имею. Я ем то, что хочу есть, и пользуюсь тем, чем хочу пользоваться, а не тем, что навязывает общество или реклама.
Я познакомилась со своей женственностью, со своим телом и его желаниями. Я могу быть близка с тем, кто отвечает мне взаимностью, быть для него привлекательна и желанна. Или не быть близка ни с кем – моя ценность больше не зависит от моей сексуальности, востребованности или репродуктивной функции. У меня другие задачи.
Хочется сохранить женскую привлекательность? Следует посмотреть на великих красавиц и последовать их примеру – и секрет отнюдь не в ваннах с ослиным молоком. Зрелую женщину красит любовь к себе и своим любимым. Она полна жизни, полна энергии, полна творчества, ей есть чем заняться и есть чем занять окружающих. Поверьте, последнее, о чем думали мужчины Екатерины Великой, Нинон де Ланкло, Лили Брик или Галы – это форма их бюстов или количество морщин.
В любом случае биться за привлекательность точно не обязательно. Одно из преимуществ возраста – можно быть какой хочется. Я стараюсь для себя, чтобы тело прожило дольше и доставляло мне меньше проблем. Я делаю себя счастливой и счастье отражается в зеркале.
Вот, собственно и все. Зрелость красива и старость красива – как красивы осень и зима. Да, человек может своими руками превратить себя в отвратительную развалину, но он может сделать это в любом возрасте. Да, можно потерять силы и разум, разучиться вставать с постели и узнавать мужа – или не дожить до этих дней. Мы не знаем, что будет завтра и «когда-нибудь» не должно портить наше «здесь и сейчас».
Хочется быть красивой – смотри в зеркало. Благодари себя за то, что жива, за то, что видишь свое отражение, можешь к нему прикоснуться, смотришь на него, стоя на своих ногах. За улыбку и блеск глаз, за волосы и кожу, за любимое тело. За каждый кусочек долгого пути, отраженный на внешности – это все ты. Живая чудесная ты. Живая чудесная я. Живая настоящая взрослая женщина идущая своей собственной дорогой по своему выбору.
И это невероятно красиво!
Оригинал и комментарии
Проблема новичка: отдельная илюстрация от dreamer-m
Прежде чем продолжу свои разговоры о местной культуре общения, вот вам ссылочка на тред. Только начинающийся, но мне уже начало его нравится. Англоязычный тред. Тема "А вот с кем вы эту новую игровую систему тестировали?"
http://paizo.com/threads/rzs42ap9?Who-has-been-at-your-Playtest-table
Мы уже видим, что люди сумели привлечь к этому делу:
Папу
Жену
Детей
Коллег по работе
Church friend! Как я понимаю - буквально, человека, с которым просто в одну церковь ходит и потому знаком. Вот вы представили себе в наших реалиях, как надо вывернуть мозг, чтоб такого знакомого "по церкви" зазвать хотя бы в бадминтон поиграть? А здесь идёт о поиграть в колдующих гоблинов, прошу заметить.
С интересом жду, что ещё накидают. Ну вдруг ещё алмазы найдутся, хочется же.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/416395.html. Please comment there using OpenID.
http://paizo.com/threads/rzs42ap9?Who-has-been-at-your-Playtest-table
Мы уже видим, что люди сумели привлечь к этому делу:
Папу
Жену
Детей
Коллег по работе
Church friend! Как я понимаю - буквально, человека, с которым просто в одну церковь ходит и потому знаком. Вот вы представили себе в наших реалиях, как надо вывернуть мозг, чтоб такого знакомого "по церкви" зазвать хотя бы в бадминтон поиграть? А здесь идёт о поиграть в колдующих гоблинов, прошу заметить.
С интересом жду, что ещё накидают. Ну вдруг ещё алмазы найдутся, хочется же.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/416395.html. Please comment there using OpenID.
Оригинал и комментарии
Свита мертвеца: в продаже! от paul-kornev
Открыта продажа повести-финала литрпг-дилогии Дорога мертвеца (Мёртвый вор, Царство мёртвых).
Встречайте: Свита мертвеца!
Кому показалось недостаточно открытого финала дилогии, эта повесть написана специально для вас.
Купить напрямую у автора: FB2 EPUB MOBI RTF TXT
Помимо этого купить текст можно: на Литрес, в магазине Андрея Круза и на новой для меня площадке: Author.Today
АудиоЗастрять в виртуальном мире хорошего мало, оказаться при этом запертым в мёртвом теле игрового персонажа - паршиво вдвойне. Но ситуация не безнадёжна, спасти может свиток Возрождения. Но отыскать легендарный предмет - это одно, а суметь воспользоваться им - совсем другое. И уже нет времени играть по чужим правилам, пришла пора устанавливать собственные. Умереть раз и навсегда или обмануть систему - третьего не дано...
http://pavel-kornev.ru/home/1084-rogue3.html
Оригинал и комментарии
Проблема новичка от dreamer-m
Уфф.
Я тут болею уже некоторое время как. Сейчас вот получшало мне достаточно, чтобы хоть текст в ЖЖ выложить.
Преамбула. Я в рамках темы «игры в жизни» долго эту тему обходила, потому что с некоего момента невозможно продолжать говорить об окружающей реальности, не валясь в сакраментальную тему «Почему Р не А». Вот специально полностью названия не прописываю, чтобы хоть боты, по ключевым словам ориентирующиеся, не набегали.
Меж тем самые известные в наших краях НРИ пришли к нам ровненько из А. И ряд форматов связанного с ними времяпрепровождения – «съехаться на выходной», «собраться вечером в клубе», «присоединиться к игре на конвенте» - применялся изначально в А., будучи уместным в тамошних реалиях.
В наших реалиях это, например, выглядит так.
Новичок (женщина за 30) впервые приходит на игротеку, ей нравится-нравится, она хочет ещё того же и побольше, где это дают?
Ведущий (реалистично зная ситуацию с клубами в данном городе): ну, игротеки у нас редко, так что лучше обзавестись книжкой, вот такой, какой я сейчас пользовался. И самой начинать водить.
Новичок: но мне же не с кем играть! Никто вокруг больше этим не занимается!
Ведущий: ну, а как вы думаете, я начал? Никто вокруг тоже не занимался, я первый принёс и показал.
Испуганный взгляд человека, которому только что предложили распространять сектантские материалы. При этом я не замечала, чтобы такой ужас испытывали люди, которым предложили попродавать гербалайф или привести «ещё двух подруг, чтобы получить доступ себе бесплатно». Как только в предложении выплывает мотив материальной выгоды, попытки добыть денег-ресурса нахаляву и так далее - предложение сразу становится приличным. Не обязательно привлекательным, но уместным и осмысленным в культурных реалиях. Попробовать распространить среди подруг суперсредство для похудания – это гораздо более «адекватное» поведение, чем предложить тем же подругам поиграть в ковбоев, мутантов и даже дракончиков. Проблема именно в формате того, с предложением чего предстоит подойти к другому человеку.
Ведущий (продолжая диалог): ну, у вас есть семья? (неопределённая реакция?) А коллеги на работе?
Ужас в глазах превращается в хтонический. Семья? Играть - с семьёй?? Коллеги на работе??? Приходить с предложением поиграть в ковбоев (именно этим она только что сама занималась и именно это ей хотелось бы продолжить и повторить) туда, где сплошные монстры с баблом в глазах - и предлагать им поиграть? (вероятнее всего, ещё и поперёк простроенных официальных и неофициальных иерархий).
Тут новичок комментирует: не, на работе – это не вариант совсем.
Ведущий: ну, проще всего, конечно, если студент…
Новичок (выражение лица «ну это читерство, так неинтересно»): студентам-то конечно, проще!
Тут ведущий по своему опыту согласен на все сто. Студенту проще. Школьнику проще. До какого-то социального статуса - а именно, до статуса «нормальный взрослый человек» - подходить к другим существам с затеей поиграть в ковбоев можно. А вот потом… Во, на базах отдыха ещё хорошо новому народу игры показывать! Вы бываете на базах отдыха?
То, в что мордой шмякается новичок, увидев новую вкусняшку, которую можно в силу её конструкции «разъесть» только в компании – это, простите за пафос, культура общения. Не та, которая высокая и с придыханием, а культура в самом этнографическом понимании этого слова: кто с кем о чём болтает на кухне и в курилке, чем заняться в выходной (если не одному), кто и с кем может сходить в паб-клуб (и с каким результатами), о чём можно поговорить с коллегами по работе и чем, кроме шашлыков, занимаются на шашлычном выезде. То есть то, что нормальный взрослый человек (тм) должен знать-уметь не приходя в сознание и нарушение чего гораздо более табуировано, чем кажется не-этнографу.
Продолжу следующей телегой.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/416132.html. Please comment there using OpenID.
Я тут болею уже некоторое время как. Сейчас вот получшало мне достаточно, чтобы хоть текст в ЖЖ выложить.
Преамбула. Я в рамках темы «игры в жизни» долго эту тему обходила, потому что с некоего момента невозможно продолжать говорить об окружающей реальности, не валясь в сакраментальную тему «Почему Р не А». Вот специально полностью названия не прописываю, чтобы хоть боты, по ключевым словам ориентирующиеся, не набегали.
Меж тем самые известные в наших краях НРИ пришли к нам ровненько из А. И ряд форматов связанного с ними времяпрепровождения – «съехаться на выходной», «собраться вечером в клубе», «присоединиться к игре на конвенте» - применялся изначально в А., будучи уместным в тамошних реалиях.
В наших реалиях это, например, выглядит так.
Новичок (женщина за 30) впервые приходит на игротеку, ей нравится-нравится, она хочет ещё того же и побольше, где это дают?
Ведущий (реалистично зная ситуацию с клубами в данном городе): ну, игротеки у нас редко, так что лучше обзавестись книжкой, вот такой, какой я сейчас пользовался. И самой начинать водить.
Новичок: но мне же не с кем играть! Никто вокруг больше этим не занимается!
Ведущий: ну, а как вы думаете, я начал? Никто вокруг тоже не занимался, я первый принёс и показал.
Испуганный взгляд человека, которому только что предложили распространять сектантские материалы. При этом я не замечала, чтобы такой ужас испытывали люди, которым предложили попродавать гербалайф или привести «ещё двух подруг, чтобы получить доступ себе бесплатно». Как только в предложении выплывает мотив материальной выгоды, попытки добыть денег-ресурса нахаляву и так далее - предложение сразу становится приличным. Не обязательно привлекательным, но уместным и осмысленным в культурных реалиях. Попробовать распространить среди подруг суперсредство для похудания – это гораздо более «адекватное» поведение, чем предложить тем же подругам поиграть в ковбоев, мутантов и даже дракончиков. Проблема именно в формате того, с предложением чего предстоит подойти к другому человеку.
Ведущий (продолжая диалог): ну, у вас есть семья? (неопределённая реакция?) А коллеги на работе?
Ужас в глазах превращается в хтонический. Семья? Играть - с семьёй?? Коллеги на работе??? Приходить с предложением поиграть в ковбоев (именно этим она только что сама занималась и именно это ей хотелось бы продолжить и повторить) туда, где сплошные монстры с баблом в глазах - и предлагать им поиграть? (вероятнее всего, ещё и поперёк простроенных официальных и неофициальных иерархий).
Тут новичок комментирует: не, на работе – это не вариант совсем.
Ведущий: ну, проще всего, конечно, если студент…
Новичок (выражение лица «ну это читерство, так неинтересно»): студентам-то конечно, проще!
Тут ведущий по своему опыту согласен на все сто. Студенту проще. Школьнику проще. До какого-то социального статуса - а именно, до статуса «нормальный взрослый человек» - подходить к другим существам с затеей поиграть в ковбоев можно. А вот потом… Во, на базах отдыха ещё хорошо новому народу игры показывать! Вы бываете на базах отдыха?
То, в что мордой шмякается новичок, увидев новую вкусняшку, которую можно в силу её конструкции «разъесть» только в компании – это, простите за пафос, культура общения. Не та, которая высокая и с придыханием, а культура в самом этнографическом понимании этого слова: кто с кем о чём болтает на кухне и в курилке, чем заняться в выходной (если не одному), кто и с кем может сходить в паб-клуб (и с каким результатами), о чём можно поговорить с коллегами по работе и чем, кроме шашлыков, занимаются на шашлычном выезде. То есть то, что нормальный взрослый человек (тм) должен знать-уметь не приходя в сознание и нарушение чего гораздо более табуировано, чем кажется не-этнографу.
Продолжу следующей телегой.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/416132.html. Please comment there using OpenID.
Оригинал и комментарии
искусство семейных отношений от clear-text
ПРОПИТКА И СВЕРКА
Эту историю когда-то давно рассказал мне мой отец.
Есть такая радиодеталь, называется «конденсатор», и в процессе его изготовления есть такой технологический этап, называется «пропитка».
У моего отца был дальний родственник, занимавший серьезный пост в одном из промышленных министерств. Так вот. Примерно раз в месяц он объявлял своей семье – жене, теще и восьмилетней дочери – что он уезжает на пропитку конденсаторов.
Он объяснял, что пропитка конденсаторов – это важнейший и опаснейший процесс. Поэтому он проходит на отдаленном секретном заводе, и непременно в субботу и воскресенье, чтобы на заводе не было рабочих, во избежание жертв в случае возможной аварии. В цехе пропитки остаются только главный инженер, восемь мастеров-пропитчиков, пожарный расчет – и он, представитель головного министерства.
Жена его была концертмейстер-репетитор в театре оперы и балета, а теща – учительница французского на пенсии. А дочь была вовсе дитя. Так что им можно было с серьезным видом излагать эту чушь.
Ему заботливо собирали чемоданчик. Две свежие сорочки, две смены белья, несессер, и даже крепкий чай в термосе.
Ласково и строго попрощавшись с семьей, в пятницу вечером он садился в служебную машину, и шофер его отвозил на вокзал. На вокзале, дождавшись, когда шофер уедет, он брал такси и ехал по заветному адресу, где три ночи с наслаждением предавался «пропитке конденсаторов». Возвращался в понедельник, якобы с утренним поездом, усталый, озабоченный, быстро принимал душ и уезжал в свое министерство.
Все было прекрасно. Все вокруг него на цыпочках ходили.
Но однажды он спросил у дочери, как они без него проводили время.
- Хорошо, папа! – сказала девочка. – Мама на ночь почитала мне книжку, а потом уехала…
- Куда?!
- На сверку партитур! – отвечало невинное дитя. – Мама сказала, что в субботу и воскресенье они в театре будут ночью сверять партитуры. С главным дирижером. Когда спектакль закончится и все разойдутся. Это очень важно, папа! Чтобы ноты не пропали!
Эту историю когда-то давно рассказал мне мой отец.
Есть такая радиодеталь, называется «конденсатор», и в процессе его изготовления есть такой технологический этап, называется «пропитка».
У моего отца был дальний родственник, занимавший серьезный пост в одном из промышленных министерств. Так вот. Примерно раз в месяц он объявлял своей семье – жене, теще и восьмилетней дочери – что он уезжает на пропитку конденсаторов.
Он объяснял, что пропитка конденсаторов – это важнейший и опаснейший процесс. Поэтому он проходит на отдаленном секретном заводе, и непременно в субботу и воскресенье, чтобы на заводе не было рабочих, во избежание жертв в случае возможной аварии. В цехе пропитки остаются только главный инженер, восемь мастеров-пропитчиков, пожарный расчет – и он, представитель головного министерства.
Жена его была концертмейстер-репетитор в театре оперы и балета, а теща – учительница французского на пенсии. А дочь была вовсе дитя. Так что им можно было с серьезным видом излагать эту чушь.
Ему заботливо собирали чемоданчик. Две свежие сорочки, две смены белья, несессер, и даже крепкий чай в термосе.
Ласково и строго попрощавшись с семьей, в пятницу вечером он садился в служебную машину, и шофер его отвозил на вокзал. На вокзале, дождавшись, когда шофер уедет, он брал такси и ехал по заветному адресу, где три ночи с наслаждением предавался «пропитке конденсаторов». Возвращался в понедельник, якобы с утренним поездом, усталый, озабоченный, быстро принимал душ и уезжал в свое министерство.
Все было прекрасно. Все вокруг него на цыпочках ходили.
Но однажды он спросил у дочери, как они без него проводили время.
- Хорошо, папа! – сказала девочка. – Мама на ночь почитала мне книжку, а потом уехала…
- Куда?!
- На сверку партитур! – отвечало невинное дитя. – Мама сказала, что в субботу и воскресенье они в театре будут ночью сверять партитуры. С главным дирижером. Когда спектакль закончится и все разойдутся. Это очень важно, папа! Чтобы ноты не пропали!
Оригинал и комментарии
некоторые любители свечей от vinah
1.
Знаток-экстраверт. Со знающим видом спрашивает, из чего сделаны свечи. Недоверчиво выслушивает. Спрашивает химическую формулу. Недоверчиво выслушивает, вздыхает, когда я признаюсь, что не разбираюсь в химии. Спрашивает, из чего сделан фитиль.
- Гм, ну из чего обычно делается фитиль, - я в замешательстве. - Хлопок. Что это еще может быть.
- Вы уверены, что ваши фитили не сделаны из парафина?
- Парафин? (впадаю в ступор) Это как?
Махает на меня рукой, находит буклет, долго-долго в нем роется, потом триумфально сообщает:
- Вот! Тут все написано! Фитиль сделан из хлопка! Хлопка, понятно?
2.
Знаток-интроверт. Со знающим видом берет буклет и молча серьезно листает. Возможно, даже читает. Подходит к свечкам, рассматривает каждую этикетку, со знающим видом переворачивает каждую - видимо, он больше меня знает об этикетках. Лезет на полку под потолок, достает коробку со свечами, переворачивает ее, внимательно читает все, что написано на донышке. Читает долго. Заметно, что он Разбирается. Потом лезет на еще более дальнюю полку, достает оттуда антикварное страусиное яйцо на мраморной подставке и с очень знающим видом нюхает его, после чего пытается оторвать его от мраморной подставки довольно размашистыми движениями. Тут я не выдерживаю и подаю голос:
- Пожалуйста, не ломайте эту штуку. Она антикварная.
Отвечает, что знает. Продолжает пытаться отломать яйцо от подставки.
- Пожалуйста, не ломайте ее. Это цельная вещь, это не конструктор, у вас не получится отделить одно от другого.
Отвечает, что понимает. Все еще немного подкручивает яйцо.
- (стадия: гнев, отчаяние, невыносимое чувство одиночества) Зачем вы продолжаете это делать?!
Замирает, осознает, что стоит в свечном магазине со страусиным яйцом на мраморной подставке в руках и уже минуту пытается разломать его на части. Задумывается. Уходит молча.
3. Исследовательница неизвестности. Пишет очень длинное письмо, просит прислать свечу "Империя" в Северную Каролину, потому что прочитала описание и уверена, что понравится. Получает свечу "Империя", пишет длинное письмо, извиняясь, о том, что свеча "Империя" не понравилась и пришлет обратно, и просит прислать свечу на наш вкус (описывает свои вкусы), сообщая, что нашим вкусам она доверяет. Отправляет обратно свечу "Империя" (в дороге она плавится и приходит в негодность), получает свечу "Сирнос", пишет обстоятельное письмо, где ужасно извиняется, но вынуждена признать, что свеча "Сирнос" не понравилась совсем, и у нее есть подозрение, что ей понравится свеча "Кармелитка", поэтому она пришлет обратно свечу "Сирнос" и просит прислать свечу "Кармелитка". Получает свечу "Кармелитка", пишет, что наверняка уже израсходовала все наше терпение, но и свеча "Кармелитка" не понравилась, и пусть мы ей посоветуем что-нибудь исходя из наших вкусов (описывает свои вкусы) и пришлем, но лучше позже, потому что грядет ураган "Флоренс" и почта какое-то время не будет работать. Получает ответ о том, что за те деньги и усилия, которые мы потратили на это все, было бы проще купить ей билет в Нью-Йорк, чтобы она лично зашла в магазин и выбрала, что ей нравится, и что на этом нашу историю стоит закончить. Больше не пишет: есть подозрение, что ее таки затопило ураганом "Флоренс". А ведь эту историю можно и нужно было закончить намного раньше - чтобы никто не страдал. А в итоге пострадали все.
Я не очень знаю, кто из них больше я - тот, кто обнаруживает себя зачем-то долго и безуспешно ломающим страусиное яйцо; тот, кто с триумфом узнает, что фитиль, который согласно состоявшемуся акту коммуникации сделан из хлопка, действительно сделан из хлопка; или же та, что перебирает различные виды неизвестности, отрицая каждый из них, как только он становится известным. Но зато я точно знаю, что - (и тут разрыв связи, что объяснимо)
Знаток-экстраверт. Со знающим видом спрашивает, из чего сделаны свечи. Недоверчиво выслушивает. Спрашивает химическую формулу. Недоверчиво выслушивает, вздыхает, когда я признаюсь, что не разбираюсь в химии. Спрашивает, из чего сделан фитиль.
- Гм, ну из чего обычно делается фитиль, - я в замешательстве. - Хлопок. Что это еще может быть.
- Вы уверены, что ваши фитили не сделаны из парафина?
- Парафин? (впадаю в ступор) Это как?
Махает на меня рукой, находит буклет, долго-долго в нем роется, потом триумфально сообщает:
- Вот! Тут все написано! Фитиль сделан из хлопка! Хлопка, понятно?
2.
Знаток-интроверт. Со знающим видом берет буклет и молча серьезно листает. Возможно, даже читает. Подходит к свечкам, рассматривает каждую этикетку, со знающим видом переворачивает каждую - видимо, он больше меня знает об этикетках. Лезет на полку под потолок, достает коробку со свечами, переворачивает ее, внимательно читает все, что написано на донышке. Читает долго. Заметно, что он Разбирается. Потом лезет на еще более дальнюю полку, достает оттуда антикварное страусиное яйцо на мраморной подставке и с очень знающим видом нюхает его, после чего пытается оторвать его от мраморной подставки довольно размашистыми движениями. Тут я не выдерживаю и подаю голос:
- Пожалуйста, не ломайте эту штуку. Она антикварная.
Отвечает, что знает. Продолжает пытаться отломать яйцо от подставки.
- Пожалуйста, не ломайте ее. Это цельная вещь, это не конструктор, у вас не получится отделить одно от другого.
Отвечает, что понимает. Все еще немного подкручивает яйцо.
- (стадия: гнев, отчаяние, невыносимое чувство одиночества) Зачем вы продолжаете это делать?!
Замирает, осознает, что стоит в свечном магазине со страусиным яйцом на мраморной подставке в руках и уже минуту пытается разломать его на части. Задумывается. Уходит молча.
3. Исследовательница неизвестности. Пишет очень длинное письмо, просит прислать свечу "Империя" в Северную Каролину, потому что прочитала описание и уверена, что понравится. Получает свечу "Империя", пишет длинное письмо, извиняясь, о том, что свеча "Империя" не понравилась и пришлет обратно, и просит прислать свечу на наш вкус (описывает свои вкусы), сообщая, что нашим вкусам она доверяет. Отправляет обратно свечу "Империя" (в дороге она плавится и приходит в негодность), получает свечу "Сирнос", пишет обстоятельное письмо, где ужасно извиняется, но вынуждена признать, что свеча "Сирнос" не понравилась совсем, и у нее есть подозрение, что ей понравится свеча "Кармелитка", поэтому она пришлет обратно свечу "Сирнос" и просит прислать свечу "Кармелитка". Получает свечу "Кармелитка", пишет, что наверняка уже израсходовала все наше терпение, но и свеча "Кармелитка" не понравилась, и пусть мы ей посоветуем что-нибудь исходя из наших вкусов (описывает свои вкусы) и пришлем, но лучше позже, потому что грядет ураган "Флоренс" и почта какое-то время не будет работать. Получает ответ о том, что за те деньги и усилия, которые мы потратили на это все, было бы проще купить ей билет в Нью-Йорк, чтобы она лично зашла в магазин и выбрала, что ей нравится, и что на этом нашу историю стоит закончить. Больше не пишет: есть подозрение, что ее таки затопило ураганом "Флоренс". А ведь эту историю можно и нужно было закончить намного раньше - чтобы никто не страдал. А в итоге пострадали все.
Я не очень знаю, кто из них больше я - тот, кто обнаруживает себя зачем-то долго и безуспешно ломающим страусиное яйцо; тот, кто с триумфом узнает, что фитиль, который согласно состоявшемуся акту коммуникации сделан из хлопка, действительно сделан из хлопка; или же та, что перебирает различные виды неизвестности, отрицая каждый из них, как только он становится известным. Но зато я точно знаю, что - (и тут разрыв связи, что объяснимо)
Оригинал и комментарии
Мои фотографии от nikab
Очень четко делятся на две неравные части. БОльшая - это картинки из серии "Здесь был Вася" - я и горы, я и море, я и красивые цветочки-котики-ручейки и прочая. Я ессно присутствую с той стороны стекла, но в общем оно ничем не отличается от того, что выкладывает у себя в блоге любой человек, обзаведшийся камерой. Плюс я помню о пересветах и оптических искажениях камеры. К портретам оно тоже относится - я делаю красиво, но не более того.
Интерес для меня начинается там, где идут уличные сюжеты. И там, где ловятся отражения, ритмические узоры, фактуры, тени. Это я снимаю для себя, и в эту сторону пробую двигаться.
Под катом - кое-что из любимых работ.
Интерес для меня начинается там, где идут уличные сюжеты. И там, где ловятся отражения, ритмические узоры, фактуры, тени. Это я снимаю для себя, и в эту сторону пробую двигаться.
Под катом - кое-что из любимых работ.
Оригинал и комментарии
шепот в библиотеке от vinah
Дней пять у меня ушло на адаптацию - лежу на всех горизонтальных поверхностях, читаю книги Оливера Сакса и Дэвида Линча (здешняя библиотека включает в себя только книги тех, кто тут жил, что в каком-то смысле прекрасно - боюсь, что даже во всех смыслах), много хожу по лесу, обнаружила заброшенный амфитеатр в лесной чаще с видом на горы (выяснилось, что колония находится на вершине горы), ем вегетарианскую еду и слушаю физическую музыку на физическом носителе - том самом древнем iPod Classic первого поколения.
Вообще с этим айподом странная история - подозреваю, я на него записала всю музыку со своего прошлого ноутбука, купленного году в 2007-м - все, размещенное на нем для меня суть тайна и сюрприз, поэтому шаффл всех этих семи тысячи песен местами бывает довольно травматичным - когда я в последний раз слушала группу dEUS? Кто последний (первый) раз слушал в Колонии Макдоуэлл сольные альбомы Егора Летова? Почему каждый третий трэк - это Coil или, прости господи, Iron Maiden? Нет ответа. Аналоговая музыка вообще не дает никаких ответов, и это прекрасно.
Эти пять дней я почти ничего не писала - написала буквально одну главу англоязычного большого текста и русскоязычного не менее большого - как выяснилось, первую неделю у всех происходит что-то похожее: полная реструктуризация сознания, чистка памяти, вспоминание себя. Мое персональное вспоминание себя прошло даже не столько через этот безумный аналоговый музыкальный аппарат, сколько через повторение дикобраза - каждый чертов день я где-нибудь встречала дикобраза по дороге домой в свой лесной домик! Я дошла до того, что стала с дикобразом невыносимо фамильярной: кричала, например, на весь лес "Ну здравствуй, колючая жопа, что у тебя на этот раз?". Дикобраз, который вначале на меня немножко фыркал, стал просто поворачиваться этой самой колючей жопой и демонстративно застывать. Но сегодня случился некий проясняющий момент - когда я возвращалась из амфитеатра (это прекрасное место - там можно сидеть в полной тишине, писать в блокноте и пить кофе из термоса с видом на горы - да, термос с видом на горы, разумеется), я в очередной раз встретила дикобраза, снова с ним немножко поговорила - а он слегка распушил иголки и удалился в норку под большими валунами буквально в десяти метрах от моего домика.
Получается, дикобраз - мой сосед. У меня даже появилось некоторое смутное понимание того, кто именно ходит по ночам по крыше моего домика - в разы тяжелее белки, но к счастью, намного легче медведика (медведика тут тоже встречали, увы). Ну что ж, я хотела странного лесного соседа - и я его получила. Все прочие обитатели колонии мне завидуют - никто из них даже не знает, как дикобраз выглядит, а мы с ним делим территорию! Родители, правда, волнуются - если во времена Барда мне беспрестанно приходили от них сообщения в духе "не трогай руками оленя" (да, они переоценивают коммуникабельность североамериканских оленей), сейчас я получаю тревожные требования не нести в дом дикобраза (технически это было бы сложновато). Отец авторитетно сообщил мне. что "дикобразы стреляют иглами". Ох, ты гуглил не того дикобраза, папа. Впрочем, неважно.
В самую первую ночь здесь я пошла с толпой малознакомых людей в ночь по туристическим лесным тропинкам (мы тут же коллективно увязли в болоте) в будку Оракула - оказалось, что около самой дальней студии есть Оракул, отвечающий на вопросы. Оставляешь ему вопрос на бумажке - и вытягиваешь ответ на другой бумажке. Я спросила у Оракула единственное, что в моей ситуации можно было бы спросить - почему я вечно зависаю в лимбической ситуации "между" (причем это уже до абсурда дошло) - на что он ответил буквально лимбической ситуацией между! Собственно, ответ на вопрос оказался частью вопроса - я частично переиграла Оракула на его же поле. Фактически, я спросила у Оракула о том, почему в моей жизни все выходит ровно так как - о, как собственно я только что вытянула из списка ответов - блаженная пустота, священный лимб, спасительная лиминальность. Так - значит, так.
"Вообще удивительно другое, - сказала Э., которая является Хранителем Оракула. - Тут есть Музей Вопросов к Оракулу - закрытый, не публичный, совсем маленький, потому что большая часть записок просто истлекает. И вот оказалось, что все по большому счету задают оракулу Один И Тот Же Вопрос. Когда я прочитала много разных вопросов и поняла, что это Один И Тот Же Вопрос - пожалуй, это был первый раз в моей жизни, когда я испытала и правда какое-то религиозное откровение.
- В твоей студии жил мой бывший бойфренд, - с ужасом шепчет ей в ответ Д., читая списки на скрижалях в студии Э., расположенной, между прочим, в паре километров от центра Колонии (зато рядом с Оракулом).
- Это нормально, мир очень мал, - утешаю я ее, пытаясь выглядеть социальной. - Вот в моей студии тоже, скажем, жила колбаса по имени Йоко Оно.
(вот что действительно хорошо - что ни один мой бывший бойфренд даже теоретически тут не мог бы оказаться, хе-хе).
По вечерам в общем холле все периодически смотрят фильмы ужасов. Я - большой любитель фильмов ужасов - испытываю фильм и ужас в отношении мысли о том, как я буду брести одна через лес после просмотра (когда все смотрели фильм Нereditary, в лесу кто-то отрывисто выл голосом женщины, которую ритмично бьют рельсом по голове - поэтому я решила его не смотреть, несмотря на то, что британская девочка уверяла меня, что это лисаньки, она знает!). Возможно, в моей жизни на самом деле не было опыта ежедневного возвращения домой узенькой тропинкой через дикий октябрьский лес, полный звуков, криков, полновесной воющей и совокупляющейся жизни - робко опросив всех прочих за завтраком, я выяснила, что прочие нервничают еще сильнее меня: скажем, нигерийская девочка вообще не ходит по лесу пешком, у нее начинаются панические атаки ("это с непривычки: последний раз она видела лес в детстве, - сказал один мой знакомый, - но потом это дерево засохло").
Еще я заметила, что когда освещаешь ночной лес фонариком, все равно очень страшно. А вот когда освещаешь его мобильным телефоном - не так страшно, нет. Видимо, дело в технологиях - фонарик аналоговый, он все равно оставляет тебя одиноким элементом дикой жизни в полной неизвестности. А мобильный телефон с ровно таким же светом более утешителен - эй, говорит он, если тебя растерзает миша или лосик, ты успеешь запостить это в инстаграмчик, не волнуйся. Связь есть! есть связь!
Хотя связи на самом деле нет нигде, кроме библиотеки. Из которой я и пишу эти строки, вместо того, чтобы писать какие-нибудь другие строки. Чем мы только не прокрастинируем то, чем мы прокрастинируем что-нибудь другое.
*
Прочитала (кажется, в первый раз) собственную книжку "Воробьиная река". Очень понравилась. Хотя мне показалось, что в жанровом смысле это - poetic science fiction. Не знаю, хорошо это или плохо.
*
Изучая скрижали, пыталась выяснить, кто жил в этом домике в апреле 1980 года, когда я родилась.
Оказалось, что в это время в домике жила пустота - буквально за апрель 1980 там пустая строка, которая выглядит очень странно. Пробел, пустое место, невнятность, дыра, пропасть, abyss.
Но я не колбаса по имени Йоко, я не буду вписывать себя туда. До свидания, пустота-1980, я не поддаюсь на твои дешевые приемы.
*
Взяла вчера в библиотеке почитать одеяло. Оказалось, тут одна из художниц в творческом кризисе стала делать одеяло из гексагональных заплаточек - в итоге, она и правда сделала одеяло и отнесла его в библиотеку как в архив (кто-то приносит книгу, а она принесла одеяло). Одеяло можно взять почитать, отсканировав его штрих-код, как у книжки. Мне повезло - кто-то как раз уезжал и сдал взятое почитать одеяло, поэтому я взяла его почитать (уже выстиранное, чистое - тут вообще все как-то идеально в этом смысле) вместе с полной библиографией Оливера Сакса. Тащила все это добро через лес - одеяло и Оливера Сакса - думала о том, что этой же дорогой ходил, вероятно, Оливер Сакс - возможно, даже с тем же самым одеялом - а теперь его больше нет, а я с его книжками (которые он сам своими руками сюда притащил) пока что временно есть, и тащу это одеяло в свою студию, которую я делю с дикобразом, и это все каким-то немыслимым образом порядок вещей. Конечно же, мне навстречу вышел дикобраз и навострил игольчатую жопу. Не бойся, дикобраз. Ты скоро привыкнешь.
*
За завтраком во время типичного смалл-талк австралийская женщина спрашивает африканскую женщину о том, над чем она работает. Африканская женщина долго, минут 15, подробно, как на конференции, объясняет концепцию своего исследования - пунктирно, с изящными забеганиями вперед, цитированиями первоисточника, полным предоставлением нам биографии человека, о котором она пишет. Потом, будто бы забывшись, в вежливом режиме спрашивает в ответ австралийскую женщину: а вы что сейчас пишете? (все молчат, тягостно переваривают эту необъятную историю о проекте всей жизни, можно сказать - вообще, за завтраком это все дико тяжело, не случайно у нас есть тихий стол для молчаливых утренних людей).
Австралийка смущенно отвечает:
- I'm an artist. I'm sorry.
У всех начинается коллективная истерика. "И все засмеялись, а Ваня заплакал".
*
Наконец-то появилось время подробно и внимательно прочитать работы Николая Федорова, всю эту Философию Общего Дела. Это, конечно, черт знает что. Оказалось, что есть целая серия научно-фантастических книжек, основанных на Философии Общего Дела - это серия "Мир Реки" (мне показали! сама бы я не нашла!) - к счастью, я пишу совершенно другое.
Писать, кстати, я начала только дней через пять. Все остальное время я пыталась убедить свой мозг, что это не отпуск!
*
Проиграла руку - оказывается, я так давно не писала от руки в большом количестве (как сейчас), что четыре дня писания от руки немного испортили мне мышцы, начинающиеся от шеи и заканчивающиеся в лопатке - адская боль при попытке даже помешать кофе ложечкой. Ну что ж, во всяком случае, сквозь боль даже лучше пишется. Должно быть хоть какое-то препятствие.
*
Думаю, что должен выйти какой-то закон, запрещающий людям шептать в библиотеке. Или только на меня шепот воздействует, как ядерный взрыв?
Вообще с этим айподом странная история - подозреваю, я на него записала всю музыку со своего прошлого ноутбука, купленного году в 2007-м - все, размещенное на нем для меня суть тайна и сюрприз, поэтому шаффл всех этих семи тысячи песен местами бывает довольно травматичным - когда я в последний раз слушала группу dEUS? Кто последний (первый) раз слушал в Колонии Макдоуэлл сольные альбомы Егора Летова? Почему каждый третий трэк - это Coil или, прости господи, Iron Maiden? Нет ответа. Аналоговая музыка вообще не дает никаких ответов, и это прекрасно.
Эти пять дней я почти ничего не писала - написала буквально одну главу англоязычного большого текста и русскоязычного не менее большого - как выяснилось, первую неделю у всех происходит что-то похожее: полная реструктуризация сознания, чистка памяти, вспоминание себя. Мое персональное вспоминание себя прошло даже не столько через этот безумный аналоговый музыкальный аппарат, сколько через повторение дикобраза - каждый чертов день я где-нибудь встречала дикобраза по дороге домой в свой лесной домик! Я дошла до того, что стала с дикобразом невыносимо фамильярной: кричала, например, на весь лес "Ну здравствуй, колючая жопа, что у тебя на этот раз?". Дикобраз, который вначале на меня немножко фыркал, стал просто поворачиваться этой самой колючей жопой и демонстративно застывать. Но сегодня случился некий проясняющий момент - когда я возвращалась из амфитеатра (это прекрасное место - там можно сидеть в полной тишине, писать в блокноте и пить кофе из термоса с видом на горы - да, термос с видом на горы, разумеется), я в очередной раз встретила дикобраза, снова с ним немножко поговорила - а он слегка распушил иголки и удалился в норку под большими валунами буквально в десяти метрах от моего домика.
Получается, дикобраз - мой сосед. У меня даже появилось некоторое смутное понимание того, кто именно ходит по ночам по крыше моего домика - в разы тяжелее белки, но к счастью, намного легче медведика (медведика тут тоже встречали, увы). Ну что ж, я хотела странного лесного соседа - и я его получила. Все прочие обитатели колонии мне завидуют - никто из них даже не знает, как дикобраз выглядит, а мы с ним делим территорию! Родители, правда, волнуются - если во времена Барда мне беспрестанно приходили от них сообщения в духе "не трогай руками оленя" (да, они переоценивают коммуникабельность североамериканских оленей), сейчас я получаю тревожные требования не нести в дом дикобраза (технически это было бы сложновато). Отец авторитетно сообщил мне. что "дикобразы стреляют иглами". Ох, ты гуглил не того дикобраза, папа. Впрочем, неважно.
В самую первую ночь здесь я пошла с толпой малознакомых людей в ночь по туристическим лесным тропинкам (мы тут же коллективно увязли в болоте) в будку Оракула - оказалось, что около самой дальней студии есть Оракул, отвечающий на вопросы. Оставляешь ему вопрос на бумажке - и вытягиваешь ответ на другой бумажке. Я спросила у Оракула единственное, что в моей ситуации можно было бы спросить - почему я вечно зависаю в лимбической ситуации "между" (причем это уже до абсурда дошло) - на что он ответил буквально лимбической ситуацией между! Собственно, ответ на вопрос оказался частью вопроса - я частично переиграла Оракула на его же поле. Фактически, я спросила у Оракула о том, почему в моей жизни все выходит ровно так как - о, как собственно я только что вытянула из списка ответов - блаженная пустота, священный лимб, спасительная лиминальность. Так - значит, так.
"Вообще удивительно другое, - сказала Э., которая является Хранителем Оракула. - Тут есть Музей Вопросов к Оракулу - закрытый, не публичный, совсем маленький, потому что большая часть записок просто истлекает. И вот оказалось, что все по большому счету задают оракулу Один И Тот Же Вопрос. Когда я прочитала много разных вопросов и поняла, что это Один И Тот Же Вопрос - пожалуй, это был первый раз в моей жизни, когда я испытала и правда какое-то религиозное откровение.
- В твоей студии жил мой бывший бойфренд, - с ужасом шепчет ей в ответ Д., читая списки на скрижалях в студии Э., расположенной, между прочим, в паре километров от центра Колонии (зато рядом с Оракулом).
- Это нормально, мир очень мал, - утешаю я ее, пытаясь выглядеть социальной. - Вот в моей студии тоже, скажем, жила колбаса по имени Йоко Оно.
(вот что действительно хорошо - что ни один мой бывший бойфренд даже теоретически тут не мог бы оказаться, хе-хе).
По вечерам в общем холле все периодически смотрят фильмы ужасов. Я - большой любитель фильмов ужасов - испытываю фильм и ужас в отношении мысли о том, как я буду брести одна через лес после просмотра (когда все смотрели фильм Нereditary, в лесу кто-то отрывисто выл голосом женщины, которую ритмично бьют рельсом по голове - поэтому я решила его не смотреть, несмотря на то, что британская девочка уверяла меня, что это лисаньки, она знает!). Возможно, в моей жизни на самом деле не было опыта ежедневного возвращения домой узенькой тропинкой через дикий октябрьский лес, полный звуков, криков, полновесной воющей и совокупляющейся жизни - робко опросив всех прочих за завтраком, я выяснила, что прочие нервничают еще сильнее меня: скажем, нигерийская девочка вообще не ходит по лесу пешком, у нее начинаются панические атаки ("это с непривычки: последний раз она видела лес в детстве, - сказал один мой знакомый, - но потом это дерево засохло").
Еще я заметила, что когда освещаешь ночной лес фонариком, все равно очень страшно. А вот когда освещаешь его мобильным телефоном - не так страшно, нет. Видимо, дело в технологиях - фонарик аналоговый, он все равно оставляет тебя одиноким элементом дикой жизни в полной неизвестности. А мобильный телефон с ровно таким же светом более утешителен - эй, говорит он, если тебя растерзает миша или лосик, ты успеешь запостить это в инстаграмчик, не волнуйся. Связь есть! есть связь!
Хотя связи на самом деле нет нигде, кроме библиотеки. Из которой я и пишу эти строки, вместо того, чтобы писать какие-нибудь другие строки. Чем мы только не прокрастинируем то, чем мы прокрастинируем что-нибудь другое.
*
Прочитала (кажется, в первый раз) собственную книжку "Воробьиная река". Очень понравилась. Хотя мне показалось, что в жанровом смысле это - poetic science fiction. Не знаю, хорошо это или плохо.
*
Изучая скрижали, пыталась выяснить, кто жил в этом домике в апреле 1980 года, когда я родилась.
Оказалось, что в это время в домике жила пустота - буквально за апрель 1980 там пустая строка, которая выглядит очень странно. Пробел, пустое место, невнятность, дыра, пропасть, abyss.
Но я не колбаса по имени Йоко, я не буду вписывать себя туда. До свидания, пустота-1980, я не поддаюсь на твои дешевые приемы.
*
Взяла вчера в библиотеке почитать одеяло. Оказалось, тут одна из художниц в творческом кризисе стала делать одеяло из гексагональных заплаточек - в итоге, она и правда сделала одеяло и отнесла его в библиотеку как в архив (кто-то приносит книгу, а она принесла одеяло). Одеяло можно взять почитать, отсканировав его штрих-код, как у книжки. Мне повезло - кто-то как раз уезжал и сдал взятое почитать одеяло, поэтому я взяла его почитать (уже выстиранное, чистое - тут вообще все как-то идеально в этом смысле) вместе с полной библиографией Оливера Сакса. Тащила все это добро через лес - одеяло и Оливера Сакса - думала о том, что этой же дорогой ходил, вероятно, Оливер Сакс - возможно, даже с тем же самым одеялом - а теперь его больше нет, а я с его книжками (которые он сам своими руками сюда притащил) пока что временно есть, и тащу это одеяло в свою студию, которую я делю с дикобразом, и это все каким-то немыслимым образом порядок вещей. Конечно же, мне навстречу вышел дикобраз и навострил игольчатую жопу. Не бойся, дикобраз. Ты скоро привыкнешь.
*
За завтраком во время типичного смалл-талк австралийская женщина спрашивает африканскую женщину о том, над чем она работает. Африканская женщина долго, минут 15, подробно, как на конференции, объясняет концепцию своего исследования - пунктирно, с изящными забеганиями вперед, цитированиями первоисточника, полным предоставлением нам биографии человека, о котором она пишет. Потом, будто бы забывшись, в вежливом режиме спрашивает в ответ австралийскую женщину: а вы что сейчас пишете? (все молчат, тягостно переваривают эту необъятную историю о проекте всей жизни, можно сказать - вообще, за завтраком это все дико тяжело, не случайно у нас есть тихий стол для молчаливых утренних людей).
Австралийка смущенно отвечает:
- I'm an artist. I'm sorry.
У всех начинается коллективная истерика. "И все засмеялись, а Ваня заплакал".
*
Наконец-то появилось время подробно и внимательно прочитать работы Николая Федорова, всю эту Философию Общего Дела. Это, конечно, черт знает что. Оказалось, что есть целая серия научно-фантастических книжек, основанных на Философии Общего Дела - это серия "Мир Реки" (мне показали! сама бы я не нашла!) - к счастью, я пишу совершенно другое.
Писать, кстати, я начала только дней через пять. Все остальное время я пыталась убедить свой мозг, что это не отпуск!
*
Проиграла руку - оказывается, я так давно не писала от руки в большом количестве (как сейчас), что четыре дня писания от руки немного испортили мне мышцы, начинающиеся от шеи и заканчивающиеся в лопатке - адская боль при попытке даже помешать кофе ложечкой. Ну что ж, во всяком случае, сквозь боль даже лучше пишется. Должно быть хоть какое-то препятствие.
*
Думаю, что должен выйти какой-то закон, запрещающий людям шептать в библиотеке. Или только на меня шепот воздействует, как ядерный взрыв?
Оригинал и комментарии
от prilepin
Проблема новичка-4 от dreamer-m
Итожа посты про новичков.
Люди, вы накидали в комментах кучу примеров, что происходит при контакте описанных культур. Так вот, всё это происходит параллельно, обеспечивая довольно нервный бурлящий котёл, когда социальное значение всех связанных с хобби, клубами и тусованием действий НЕВНЯТНО. Собеседники не могут договориться, «это хобби для богатых» или «это очень демократичное занятие», потому что при взгляде с разных точек на один и тот же масштабный социальный процесс видны разные его куски.
Так вот, «проблема новичка», о которой я здесь пишу - это то, что «готовых» клубов в округе мало или нет, а начинать свой - дело хлопотное, на которое не каждый пойдёт. Насколько хлопотное - каждый видит по-разному, со своей кочки.
Я вижу в происходящем переходный период для социальных формаций, когда одновременно сосуществуют «так не делается», «в наших краях это давно делают» и «а в чём проблема-то?». Культура гномов-вастаков встретилась и взаимодействует с культурой клубных эльфов. Тут и недоверие к клубам явно коммерческим «ну и что они нам предлагают за наши же деньги? А право голоса за эти деньги решать, что в клубе будет - оно у нас вообще есть?» (Обычно - нет. Обычно можно выбрать блюдо из готового меню на сегодня). Тут же и прорастающие из-под земли клубообразные социальные конструкцию, на «подростковую тусовку» уже не очень похожие.
Например, частый формат самообразующегося клуба, который с некоторых пор стало можно видеть в культуре гномов-вастаков: околостуденческая группа занимается чем-то, что требует всё же приличного помещения (танцы, акробаланс какой-нибудь и т.д.), начинает скидываться на помещение, а чтобы распределить расходы поэкономичнее, «открывает» клуб для новичков и начинает зазывать сторонний народ тоже заниматься вместе с ними. Все мероприятия - по вечерам, чтобы работающим было удобнее. Поскольку новичкам надо как-то осваиваться (и чтобы им было интересно и они продолжали ходить, внося вклад!), ими начинает прицельно заниматься кто-то из старожилов, превращая это потихоньку во вторую работу - которая становится вполне «работой», если клуб оказывается популярным и сборы начинают-таки превышать минимально необходимые для съёма помещения суммы… Эта схема хороша для крупногрупповых клубов, где нужен один зал на 20 человек и один опытный организатор на ораву новичков. При других форматах общения, разумеется, схемы понадобятся другие.
Я знаю два вида эпохи перемен. В одну из них народ, наперегонки и толкаясь, рвётся на танках в светлое будущее, истребляя тех, кто ему в этом светлом видении не выглядит пригодившимся. Будущее при этом очень светлое, прямо сияющее, глянцевое и мотивирующее. В другую эпоху будущее невнятно, астрологи и футурологи предвещают по концу света каждый год, сверху требуют инноваций и новой версии светлого будущего, поярче, а то на танки никто садиться не хочет. И вот в эту вторую эпоху из-под асфальта прорастает новая зелень.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/417029.html. Please comment there using OpenID.
Люди, вы накидали в комментах кучу примеров, что происходит при контакте описанных культур. Так вот, всё это происходит параллельно, обеспечивая довольно нервный бурлящий котёл, когда социальное значение всех связанных с хобби, клубами и тусованием действий НЕВНЯТНО. Собеседники не могут договориться, «это хобби для богатых» или «это очень демократичное занятие», потому что при взгляде с разных точек на один и тот же масштабный социальный процесс видны разные его куски.
Так вот, «проблема новичка», о которой я здесь пишу - это то, что «готовых» клубов в округе мало или нет, а начинать свой - дело хлопотное, на которое не каждый пойдёт. Насколько хлопотное - каждый видит по-разному, со своей кочки.
Я вижу в происходящем переходный период для социальных формаций, когда одновременно сосуществуют «так не делается», «в наших краях это давно делают» и «а в чём проблема-то?». Культура гномов-вастаков встретилась и взаимодействует с культурой клубных эльфов. Тут и недоверие к клубам явно коммерческим «ну и что они нам предлагают за наши же деньги? А право голоса за эти деньги решать, что в клубе будет - оно у нас вообще есть?» (Обычно - нет. Обычно можно выбрать блюдо из готового меню на сегодня). Тут же и прорастающие из-под земли клубообразные социальные конструкцию, на «подростковую тусовку» уже не очень похожие.
Например, частый формат самообразующегося клуба, который с некоторых пор стало можно видеть в культуре гномов-вастаков: околостуденческая группа занимается чем-то, что требует всё же приличного помещения (танцы, акробаланс какой-нибудь и т.д.), начинает скидываться на помещение, а чтобы распределить расходы поэкономичнее, «открывает» клуб для новичков и начинает зазывать сторонний народ тоже заниматься вместе с ними. Все мероприятия - по вечерам, чтобы работающим было удобнее. Поскольку новичкам надо как-то осваиваться (и чтобы им было интересно и они продолжали ходить, внося вклад!), ими начинает прицельно заниматься кто-то из старожилов, превращая это потихоньку во вторую работу - которая становится вполне «работой», если клуб оказывается популярным и сборы начинают-таки превышать минимально необходимые для съёма помещения суммы… Эта схема хороша для крупногрупповых клубов, где нужен один зал на 20 человек и один опытный организатор на ораву новичков. При других форматах общения, разумеется, схемы понадобятся другие.
Я знаю два вида эпохи перемен. В одну из них народ, наперегонки и толкаясь, рвётся на танках в светлое будущее, истребляя тех, кто ему в этом светлом видении не выглядит пригодившимся. Будущее при этом очень светлое, прямо сияющее, глянцевое и мотивирующее. В другую эпоху будущее невнятно, астрологи и футурологи предвещают по концу света каждый год, сверху требуют инноваций и новой версии светлого будущего, поярче, а то на танки никто садиться не хочет. И вот в эту вторую эпоху из-под асфальта прорастает новая зелень.
This entry was originally posted at https://yutaku.dreamwidth.org/417029.html. Please comment there using OpenID.
Оригинал и комментарии
Самые клёвые ролики проекта Postmodern Jukebox от nostradamvs
Postmodern Jukebox, если кто не знает, это крутейший кавер-проект Скотта Брэдли, в рамках которого берутся адские попсовые попсовые песни, ширпотреб, электронные ритмы, и всё это неимоверно прекрасно аранжируется в ретро-стиле. И, что важно, пишется вживую в псевдоконцертном формате для youtube, и это очень, очень, очень красиво и хорошо. В общем, вот подборка моих любимых песен Postmodern Jukebox.
Burn, кавер Элли Голдинг. Тут в первую очередь офигенна Робин Адель Андерсон, поющая припев (посередине).
Really Don't Care, кавер Дэми Ловато. Тут прекрасная Морган Джеймс и человек, по сравнению с которым меркнут вообще все, tambourine guy Тим Кьюбарт (в комментах можно встретить - "парня с тамбурином в президенты!"). Шоумен от бога.
Bye Bye Bye, кавер Тары Льюис. Тут прыгающая троица сзади шикарная. Кьюбарт-то понятно, но и гитарист клёвейший.
Barbie Girl, кавер Aqua. Тут снова Морган Джеймс в роли куклы, и снова Тим Кьюбарт, внезапно играющий на терменвоксе (и это ржака). Ещё прекрасный Эфраим Сайкс, это парень-кукла справа.
Oops!... I Did It Again, кавер Бритни Спирс. Тут Хейли Рейнхарт - это вау-у-у-у.
Birthday, кавер Кэти Перри. Тут снова Робин Адель Андерсон и появляющийся в середине Тим Кьюбарт с тамбурином и конфетти.
Burn, кавер Элли Голдинг. Тут в первую очередь офигенна Робин Адель Андерсон, поющая припев (посередине).
Really Don't Care, кавер Дэми Ловато. Тут прекрасная Морган Джеймс и человек, по сравнению с которым меркнут вообще все, tambourine guy Тим Кьюбарт (в комментах можно встретить - "парня с тамбурином в президенты!"). Шоумен от бога.
Bye Bye Bye, кавер Тары Льюис. Тут прыгающая троица сзади шикарная. Кьюбарт-то понятно, но и гитарист клёвейший.
Barbie Girl, кавер Aqua. Тут снова Морган Джеймс в роли куклы, и снова Тим Кьюбарт, внезапно играющий на терменвоксе (и это ржака). Ещё прекрасный Эфраим Сайкс, это парень-кукла справа.
Oops!... I Did It Again, кавер Бритни Спирс. Тут Хейли Рейнхарт - это вау-у-у-у.
Birthday, кавер Кэти Перри. Тут снова Робин Адель Андерсон и появляющийся в середине Тим Кьюбарт с тамбурином и конфетти.
Оригинал и комментарии
two worlds от wolfox
О точности перевода и о важности оригинала.
Многие, возможно, помнят эту цитату из сэра Брэдбери - она часто гуляет по сети (особенно часто - и грустно - увы, в связи с его смертью было).
"А что до моего могильного камня? Я хотел бы занять старый фонарный столб на случай, если вы ночью забредете к моей могиле сказать мне „Привет!“. А фонарь будет гореть, поворачиваться и сплетать одни тайны с другими — сплетать вечно. И если вы придете в гости, оставьте яблоко для привидений."
Красиво. Печально и красиво. Сразу представляется кадр в духе задумчивого аниме - старое позабытое кладбище и фонарь на нем, горящий в одиночестве, возможно, даже со свечой внутри, вокруг него кружатся светлячки... Что-то такое. Может быть, Миядзаки, или "Поездка в Йокогаму за покупками"...
А оригинал?
“As for my gravestone? I would like to borrow that great barber pole from out front of the town shoppe and have it run at midnight if you happened to drop by my mound to say hello. And there the old barber pole would be, lit, its bright ribbons twining up out of mystery, turning, and twining away up into further mysteries, forever. And if you come to visit, leave an apple for my ghost.”
Не фонарь там никакой. Barber pole. Barber pole - это вот такая штука, которая, натурально, у входа в barber shop (shoppe), то есть у входа в парикмахерскую. Они крутились и светились, да. Горит - открыто, не горит - закрыто. И вот такой столб с его цветными лентами, похожий на конфету-леденец - над могилой. Ярко светится, вертится, заплетая свои ленты в узелки. И яблоко лежит. Какая печаль? Хэллоуин, as it is. Tongue-in-cheek. Шалость удалась.
Две разных картинки, две разных атмосферы.
Понятно, почему переводчик не стал брать образ столба из парикмахерской - пришлось бы писать пояснение, а места, вероятно, не было; но... но.
А все языки мира не выучить. Эх.
Хотя... хотя бы некоторые... попробовать можно?
Многие, возможно, помнят эту цитату из сэра Брэдбери - она часто гуляет по сети (особенно часто - и грустно - увы, в связи с его смертью было).
"А что до моего могильного камня? Я хотел бы занять старый фонарный столб на случай, если вы ночью забредете к моей могиле сказать мне „Привет!“. А фонарь будет гореть, поворачиваться и сплетать одни тайны с другими — сплетать вечно. И если вы придете в гости, оставьте яблоко для привидений."
Красиво. Печально и красиво. Сразу представляется кадр в духе задумчивого аниме - старое позабытое кладбище и фонарь на нем, горящий в одиночестве, возможно, даже со свечой внутри, вокруг него кружатся светлячки... Что-то такое. Может быть, Миядзаки, или "Поездка в Йокогаму за покупками"...
А оригинал?
“As for my gravestone? I would like to borrow that great barber pole from out front of the town shoppe and have it run at midnight if you happened to drop by my mound to say hello. And there the old barber pole would be, lit, its bright ribbons twining up out of mystery, turning, and twining away up into further mysteries, forever. And if you come to visit, leave an apple for my ghost.”
Не фонарь там никакой. Barber pole. Barber pole - это вот такая штука, которая, натурально, у входа в barber shop (shoppe), то есть у входа в парикмахерскую. Они крутились и светились, да. Горит - открыто, не горит - закрыто. И вот такой столб с его цветными лентами, похожий на конфету-леденец - над могилой. Ярко светится, вертится, заплетая свои ленты в узелки. И яблоко лежит. Какая печаль? Хэллоуин, as it is. Tongue-in-cheek. Шалость удалась.
Две разных картинки, две разных атмосферы.
Понятно, почему переводчик не стал брать образ столба из парикмахерской - пришлось бы писать пояснение, а места, вероятно, не было; но... но.
А все языки мира не выучить. Эх.
Хотя... хотя бы некоторые... попробовать можно?
Оригинал и комментарии
И еще одна сказка с крыш от nikab
Сказка про позднюю любовь
Гнома-сапожника не помнили молодым даже самые давние обитатели крыши. Казалось, он всегда был сутулым, кхекающим, морщинистым, словно прошлогодняя картофелина. Его глаза, блестевшие из-за треснутых стекол очков, казались бусинками, в бороде путался всякий мусор, ногти не знали ни пилки ни щеточки, залатанному кафтану щетка тоже бы не помешала. Гном курил матросскую трубку, пылкающую самосадом. И во фляжке, с которой он не расставался, побулькивал отнюдь не невинный настой. Представили себе, каков красавец?
Мастерская у сапожника выглядела не лучше хозяина. Узкая, тесная, набитая всяким хламом – кожами, шкурами, кусками шелка и атласа, колодками, инструментами, банками с клеем. С потолка свисали лампочки, по стенам ползали пауки, внизу царила пыль. Там никто никогда не убирался, и гном-сапожник настрого запрещал феечкам даже произносить слово «порядок». Впрочем, кроме разноглазой белой кошки, внутрь никто и не рисковал соваться.
Вы не поверите, но из хлама и хаоса появлялись изделия непревзойденного совершенства. Гном-сапожник считался мастером, даже заморские гости порой делали ему заказы. Он тачал любую обувку. Сапоги-скороходы? С легкостью! Туфельки-самоплясы? Не вопрос! Тапочки-самогреи для долгих зим? Башмаки-самотопы, чтобы лазать по горам и болотам? Хрустальные, золотые, сафьяновые, из кожи василиска или драконьей чешуйки? Только закажите!
Обувь гнома-сапожника не натирала мозолей, не рвалась и не снашивалась. Самая невзрачная феечка в его туфельках выглядела милее и изящней кружилась в вальсе. И сапожника это несказанно радовало. Вообще-то он был хорошим дядькой – сердечный, добрый, всегда готовый прийти на помощь. Но и у гнома имелся свой недостаток. Дважды, а то и трижды в год он влюблялся. В самых красивых и юных феечек, каких только мог найти.
Нехорошо конечно, но на крыше над ним смеялись. За глаза, а порой и в лицо – уж больно забавным становился старик. Едва ощутив страсть, он просил знакомую крысу (та брала не меньше трех ломтиков сыра и новые тапочки на все лапы) покрасить ему бороду. Чистил колпак, чистил кафтан, самолично ставил новые заплаты на локти. Посылал на соседнюю крышу за душистыми розами. И начинал осаду прелестницы по всем правилам военного искусства.
По утрам, растолкав конкурентов, он пел серенады – слухом гнома природа не наградила, зато голосище звучал отменно громко. На балах ел глазами предмет страсти и непременно приглашал на мазурку – другими танцами гном, увы, не владел. О конфетах, маракуйях и роскошных букетах можно даже не упоминать.
Как ни удивительно, отнюдь не все феечки отвергали гнома по крайней мере сразу. Помимо щедрости старик отличался большим умом и богатым жизненным опытом, он рассказывал множество интересных историй, внимательно слушал, давал хорошие советы и утешал от души. Да и мазурку гном танцевал здорово – поговаривали, что виной тому танцевальные туфли, но кружился он ловко и не наступал даме ни на ноги, ни на подол. Так что феечки охотно поили старика чаем, угощали вкусняшками и новостями, приглашали на пикники, а порой даже дарили поцелуй-другой – в щечку, конечно.
Венцом ухаживаний нашего гнома становились волшебные туфельки. Для каждой возлюбленной он придумывал что-то особенное. Живых светлячков на бантах, каблучки, с цокотом «джингл беллз», стельки из лебединого пуха, пуговки из лунного серебра… Ни у кого на свете не было таких туфелек, гном ни разу не повторялся. Завершив работу, он ставил обувь на бархатную подушечку, причесывал бороду и отправлялся делать предложение… И на следующий день хихикающая втихомолку крыша наблюдала седого, понурого и ужасно ворчливого гнома-сапожника. Неделю-другую он ходил кислый и проклинал женский род, потом понемногу оттаивал, начинал улыбаться, мурлыкать песенки за работой… А потом в один прекрасный день крыса выходила на крышу в новых тапочках, а борода гнома снова чернела. Увы, такова жизнь.
По счастью доброе сердце не разбили любовные неудачи. Совершенно бескорыстно гном старался помочь любому, и порой засиживался заполночь за работой, забывая поесть и поспать. Дворовому ли коту приспичило обзавестись сапогами для приключений, принц ли стер до дыр стальные башмаки или у феечки в ночь перед балом отвалилась подметка на любимых балетках – все стучались к гному-сапожнику и не уходили обиженными. Всякое случалось шить, чинить и латать… но у чердачной феечки нашлось, чем удивить старика. Гном-сапожник как раз отзавтракал, выпил кружку черного как печаль кофе и, устроившись на крылечке мастерской, закурил матросскую трубку. Он прикрыл глаза, мечтая о прекрасной… и тут феечка свалилась прямо с громоотвода. Она плакала в голос – или не она? Курносая физиономия гостьи не выглядела зареванной, но тем не менее кто-то всхлипывал, поскуливал и обиженно чихал.
- И что у нас случилось? – вопросил гном и поправил очки на переносице.
- Привидение! – вздохнула феечка. – У него башмачки прохудились и мерзнут лапки.
- Эвона как, - почесал в бороде гном. – Ну тащи сюда свою… свое… приведение в общем, поможем беде.
- Так оно уже здесь! – хихикнула феечка.
- Где?
- В домике?
- Как в домике? – рявкнул гном и обернулся в мастерскую – и вправду цепочка чьих-то следов проступала в густой пыли.
- Эй ты! Брысь из моего дома немедля!
Кто-то тихонько чихнул, всхлипнул и следы повернули к порогу.
- И где, спрашивается, твои башмачки?
- Вот, - прошелестел еле слышный голос.
Озадаченный гном протер очки, потом глаза – он ничего не видел.
Чердачная феечка снова хихикнула.
- Привидение же невидимое. Значит и башмачки у него невидимые!
- И как прикажете их чинить? – рассердился гном. – Я вам что, волшебник?!
- Да-да-да, - затараторила феечка. – Ты делаешь чудеса, и вся крыша об этом знает! Кто еще сможет починить башмачки привидению?
Впору развести руками – и любой нормальный сапожник так бы и сделал. Но наш гном легко не сдавался. Он попросил привидение поставить обувку на верстак, посыпал вокруг звездной пылью – и вуаля! Два сверкающих башмачка с дырявыми подметками и стертыми каблучками. Справиться с ремонтом не составило труда. Да, ботиночки не чинили лет триста, но и лапки у привидения махонькие и шаг невесомый. А чтобы казусов больше не возникало, гном прикрепил к шнуркам золотые бубенчики.
Чердачная феечка горячо поблагодарила гнома и улетела по своим делам. А привидение никуда не улетело. Гном сперва не заметил соседства. Он погрузился в работу, предстоял сложный заказ: туфли-самобеги для ленивого принца, который ужасно не любил делать зарядку. И вдруг перед ним на верстаке возникли кружка кофе со сливочной пенкой, тарелка пирожных и ломтик сыра. Волшебство? Отнюдь – где-то в глубине мастерской позвякивали золотые бубенчики. Разъяренный гном ломанулся следом – и вдруг сел прямо на пол. Пыльные стеллажи оказались отнюдь не пыльными. Баночки с клеем выстроились по ранжиру, атлас лежал отдельно от кож, чешуйки дракона от хвостов василисков, и даже на лампочках появились абажуры из стрекозиных крыльев. Порядок?! Нет! За что?!!!!!
Разгневанный гном четыре раза подряд устраивал в мастерской настоящий погром, дважды ошибся с размером туфель и единожды сваял два левых сапога принцу-в-одной-сандалии – разве можно нормально работать в чистоте? Он ставил ловушки на привидение, выманивал его на пирожные и леденцы. Потом смирился, перестал браниться и швыряться колодками. И, наконец, гному-сапожнику даже понравилось – ведь о нем ни разу в жизни никто не заботился. А теперь завтраки, обеды и ужины возникали у него на столе, обрезки кожи и хлам исчезали невесть куда, кафтан штопался и башмаки чистились. Единственное, что оставалось нетронутым – закопченная матросская трубка; гном пообещал, что вызовет экзорциста, если чьи-то шаловливые лапки попробуют к ней притронуться. И демонстративно дымил на крылечке, стряхивая пепел прямо на крышу. Привидение не возражало – всякому мужчине нужна свобода, даже если он старый ворчливый гном.
Постепенно сапожник привык к обществу невидимого создания, начал шить для него башмачки, приносить булочки и рассказывать байки из жизни – один поход к далекой горе с драконом чего стоил. И улыбаться стал чаще, и умываться, и колпак поменял на бархатную шляпу и бороду расчесывал дважды в день. Новенькая феечка оконных рам, увидев гнома, даже захлопала в ладоши от восторга – какой симпатичный гном!
Неудивительно, что на следующее утро крыса щеголяла новыми тапочками, а сапожник помолодел лет на сто с виду (по крайней мере ему так казалось). По утрам он шествовал по крыше с букетом роз под мышкой, по вечерам, принарядившись, отправлялся на бал. И юная феечка, что самое удивительное, принимала ухаживания старика вполне благосклонно – не танцевала с принцами (по крайней мере при кавалере), прогуливалась с сапожником под ручку, кокетливо вплетала ромашки в бороду, запрещала курить и называла гнома «моя черносливинка». Влюбленный расплывался в счастливой улыбке и молчал. И привидение тоже молчало – оно стало еще услужливей и еще незаметнее. Вот только подавать еду гостье отказывалось наотрез. Гному самому приходилось раскладывать на подносе пирожные и наполнять молочник облачными сливками – ровно на пальчик от края, любимый, иначе не комильфо!
А вот белая кошка молчать не стала. Она рвала бедной феечке чулки и сумочки, сбрасывала чашки с кофе прямо на платье, с шипением напрыгивала на гостью из-за угла и делала неприличное с ее туфельками – гном-сапожник едва успевал тачать новые. Ни брань, ни ласка, ни свежий веник не помогали. Бедная феечка горько плакала, надувала губки, печально вздыхала и демонстративно штопала чулки, взвизгивая всякий раз, как уколет иголкой пальчик. Конечно, она попробовала подружиться с кошкой – приносила ей рыбок, бросала мячик, гладила по бархатной спинке, брезгливо стряхивая шерстинки с рук. Но ничего не вышло. Наконец, когда феечка опоздала на бал Осеннего Полнолуния из-за порванной юбки и оскверненных туфелек, ее терпение лопнуло.
- Или она или я, - заявила феечка и топнула прелестной босой ножкой. – Чтобы к утру кошки в мастерской не было! И привидение глупое убери, я его боюсь. И трубку выкинь. И бороду сбрей – терпеть не могу бородатых!
- И что тогда? – кротко спросил гном.
- Я выйду за тебя замуж, любимый, - потупилась феечка. – Занимайся порядком, вернусь к утру, все проверю и объявим о нашей помолвке.
Пока ошарашенный гном моргал, феечка упорхнула – она предвидела катастрофу и припасла запасные наряды. Ну, дела… Хорошо, что трубка оказалась под рукой – без самосада не разберешься.
Сапожник не заметил, как на коленях оказалось что-то белое, теплое и мурчащее. И на чашке кофе, появившейся на крыльце, пенкой вывели маленькое сердечко, и печенье в блюде оказалось любимое – с кунжутом и миндалем. А затем – вуаля – шею гнома обвил огромный пушистый шарф, чьи-то трудолюбивые лапки долго-долго его вязали. И кто-то всхлипнул, стараясь сдержать чувства. Как же быть?
Долгую ночь осеннего полнолуния гном сидел на крыльце и мучительно думал. Феечка оконных ставен была самой миленькой юной феечкой в мире, ее голубые глаза и белокурые локоны отнимали сердце и разум. И она любила свою черносливинку и хотела лишь сделать лучше. Самосад наверняка вреден и ужасно воняет, в бороду вечно набивается мусор и красить ее так хлопотно. Кошка ревнует по пустякам…
- Давайте жить дружно, - тихонько попросил гном. – Я люблю вас обеих, но на тебе жениться при всей любви не могу. Будь хорошей!
Кошка выразительно фыркнула и выгнула спину. Привидение уронило блюдечко и даже не извинилось.
Поутру, когда феечка постучалась в двери, ей навстречу вышел гном. Бритый, как коленка. Жители крыши (они собрались полюбопытствовать) ахнули. Феечка тоже.
- Я бросил курить, любимая, – вздохнул гном и швырнул вниз с крыши любимую трубку. – Я стачал для тебя лучшие в мире туфельки – из горного хрусталя и ледяных слез королевы Зимы. Выходи за меня замуж и мы будем жить долго и счастливо.
- Черносли… - пробормотала феечка, но договорить не успела.
- Мяу, - раздалось из мастерской, и на улицу вышла белая кошка. А следом чьи-то невидимые руки вынесли подушечку с дивными туфельками.
- Любишь меня – люби и мою семейству, - твердо заявил гном. – Я друзей не бросаю.
Ужасно расстроенная феечка оконных ставен пустила слезу. Жители крыши замерли… и тут выскочила феечка большого гербария.
- Хватит вам! Посмеялись и будет! Все знают – феечка оконных ставен поспорила с принцем-художником, что гном ради нее сделает что угодно, хоть башмачки из собственной бороды.
- Так ты меня не любила? – схватился за голову гном. – Это все шутка?
- Да, - призналась феечка оконных ставен. – Прости, черносливинка!
- Не смей меня так называть, - рявкнул гном, повернулся и хлопнул дверью.
Три дня он сидел дома, раскуривал трубку письмами от феечки оконных ставен и потягивал вонючую жидкость из фляжки. Кошка сбежала погулять сама по себе, борода отрастала, подбородок ужасно чесался и гному становилось еще обиднее.
- Что же я натворил! Не ценил что имею, гонялся за выдумками – и стал посмешищем. Лишь ты, бедное невидимое создание не покинуло старика.
Дзынь – блюдечко снова упало на пол.
- Эй, не расстраивайся по пустякам. Ты же знаешь, как я тебя люблю!
Тарарарарабаххх! Что-то пыхнуло, сверкнуло, грохнуло – и перед гномом вдруг оказалась принцесса. Не самая молодая, пожалуй, и не самая красивая, но удивительно милая, с веснушками на курносом носу и спокойными зелеными глазами.
- Ты расколдовал меня, добрый гном. Однажды, давным-давно я подшутила над бедным принцем и в наказание была обращена в привидение. Я не думала, что однажды встречу любовь и была счастлива рядом с тобой… А теперь мы расстанемся.
- Почему? – возопил гном. – Ты лучшая в мире, а я старый дурак.
- Дело не в этом, - вздохнула принцесса. – Мне пора лететь в родное королевство, навести там порядок – за триста лет подданные наверняка устроили тарабумбию из порядочного дворца.
- Забудь и оставайся, - заявил гном. – Будем жить долго и счастливо, я сошью тебе туфельки, стану носить на руках, подавать кофе к завтраку и ни разу в жизни не огорчу... По крайней мере постараюсь.
- Увы, - вздохнула принцесса. – Но если я сброшу на кого-нибудь власть и корону – непременно вернусь.
- Подожди! – попросил гном-сапожник. – Я быстро.
И вправду, не успела принцесса причесать волосы и умыться, как перед ней появились красные башмачки. Совсем простые, прочные и надежные. Принцесса надела их, затянула шнурки и подпрыгнула от радости – так удобно сидела обувь.
Гном довольно улыбнулся и поскреб щетину.
- Вот теперь ты меня никогда не забудешь!
Он проводил принцессу до края крыши, вызвал ездовую метлу, поцеловал на прощание (принцессу, а не метлу!) и отправился в мастерскую.
Красить бороду гном с того дня перестал, влюбляться в юных феечек тоже. Но обувку по-прежнему делал великолепную, на балы заходил, браво плясал мазурку и тешил общество рассказами о великих подвигах – вот однажды достаю я себя за бороду из болота… Иногда на крышу прилетала карета, запряженная лебедями, гном вешал на мастерскую табличку «Закрыто» и исчезал на несколько дней. И возвращался счастливый.
…Кошки не ошибаются…
Гнома-сапожника не помнили молодым даже самые давние обитатели крыши. Казалось, он всегда был сутулым, кхекающим, морщинистым, словно прошлогодняя картофелина. Его глаза, блестевшие из-за треснутых стекол очков, казались бусинками, в бороде путался всякий мусор, ногти не знали ни пилки ни щеточки, залатанному кафтану щетка тоже бы не помешала. Гном курил матросскую трубку, пылкающую самосадом. И во фляжке, с которой он не расставался, побулькивал отнюдь не невинный настой. Представили себе, каков красавец?
Мастерская у сапожника выглядела не лучше хозяина. Узкая, тесная, набитая всяким хламом – кожами, шкурами, кусками шелка и атласа, колодками, инструментами, банками с клеем. С потолка свисали лампочки, по стенам ползали пауки, внизу царила пыль. Там никто никогда не убирался, и гном-сапожник настрого запрещал феечкам даже произносить слово «порядок». Впрочем, кроме разноглазой белой кошки, внутрь никто и не рисковал соваться.
Вы не поверите, но из хлама и хаоса появлялись изделия непревзойденного совершенства. Гном-сапожник считался мастером, даже заморские гости порой делали ему заказы. Он тачал любую обувку. Сапоги-скороходы? С легкостью! Туфельки-самоплясы? Не вопрос! Тапочки-самогреи для долгих зим? Башмаки-самотопы, чтобы лазать по горам и болотам? Хрустальные, золотые, сафьяновые, из кожи василиска или драконьей чешуйки? Только закажите!
Обувь гнома-сапожника не натирала мозолей, не рвалась и не снашивалась. Самая невзрачная феечка в его туфельках выглядела милее и изящней кружилась в вальсе. И сапожника это несказанно радовало. Вообще-то он был хорошим дядькой – сердечный, добрый, всегда готовый прийти на помощь. Но и у гнома имелся свой недостаток. Дважды, а то и трижды в год он влюблялся. В самых красивых и юных феечек, каких только мог найти.
Нехорошо конечно, но на крыше над ним смеялись. За глаза, а порой и в лицо – уж больно забавным становился старик. Едва ощутив страсть, он просил знакомую крысу (та брала не меньше трех ломтиков сыра и новые тапочки на все лапы) покрасить ему бороду. Чистил колпак, чистил кафтан, самолично ставил новые заплаты на локти. Посылал на соседнюю крышу за душистыми розами. И начинал осаду прелестницы по всем правилам военного искусства.
По утрам, растолкав конкурентов, он пел серенады – слухом гнома природа не наградила, зато голосище звучал отменно громко. На балах ел глазами предмет страсти и непременно приглашал на мазурку – другими танцами гном, увы, не владел. О конфетах, маракуйях и роскошных букетах можно даже не упоминать.
Как ни удивительно, отнюдь не все феечки отвергали гнома по крайней мере сразу. Помимо щедрости старик отличался большим умом и богатым жизненным опытом, он рассказывал множество интересных историй, внимательно слушал, давал хорошие советы и утешал от души. Да и мазурку гном танцевал здорово – поговаривали, что виной тому танцевальные туфли, но кружился он ловко и не наступал даме ни на ноги, ни на подол. Так что феечки охотно поили старика чаем, угощали вкусняшками и новостями, приглашали на пикники, а порой даже дарили поцелуй-другой – в щечку, конечно.
Венцом ухаживаний нашего гнома становились волшебные туфельки. Для каждой возлюбленной он придумывал что-то особенное. Живых светлячков на бантах, каблучки, с цокотом «джингл беллз», стельки из лебединого пуха, пуговки из лунного серебра… Ни у кого на свете не было таких туфелек, гном ни разу не повторялся. Завершив работу, он ставил обувь на бархатную подушечку, причесывал бороду и отправлялся делать предложение… И на следующий день хихикающая втихомолку крыша наблюдала седого, понурого и ужасно ворчливого гнома-сапожника. Неделю-другую он ходил кислый и проклинал женский род, потом понемногу оттаивал, начинал улыбаться, мурлыкать песенки за работой… А потом в один прекрасный день крыса выходила на крышу в новых тапочках, а борода гнома снова чернела. Увы, такова жизнь.
По счастью доброе сердце не разбили любовные неудачи. Совершенно бескорыстно гном старался помочь любому, и порой засиживался заполночь за работой, забывая поесть и поспать. Дворовому ли коту приспичило обзавестись сапогами для приключений, принц ли стер до дыр стальные башмаки или у феечки в ночь перед балом отвалилась подметка на любимых балетках – все стучались к гному-сапожнику и не уходили обиженными. Всякое случалось шить, чинить и латать… но у чердачной феечки нашлось, чем удивить старика. Гном-сапожник как раз отзавтракал, выпил кружку черного как печаль кофе и, устроившись на крылечке мастерской, закурил матросскую трубку. Он прикрыл глаза, мечтая о прекрасной… и тут феечка свалилась прямо с громоотвода. Она плакала в голос – или не она? Курносая физиономия гостьи не выглядела зареванной, но тем не менее кто-то всхлипывал, поскуливал и обиженно чихал.
- И что у нас случилось? – вопросил гном и поправил очки на переносице.
- Привидение! – вздохнула феечка. – У него башмачки прохудились и мерзнут лапки.
- Эвона как, - почесал в бороде гном. – Ну тащи сюда свою… свое… приведение в общем, поможем беде.
- Так оно уже здесь! – хихикнула феечка.
- Где?
- В домике?
- Как в домике? – рявкнул гном и обернулся в мастерскую – и вправду цепочка чьих-то следов проступала в густой пыли.
- Эй ты! Брысь из моего дома немедля!
Кто-то тихонько чихнул, всхлипнул и следы повернули к порогу.
- И где, спрашивается, твои башмачки?
- Вот, - прошелестел еле слышный голос.
Озадаченный гном протер очки, потом глаза – он ничего не видел.
Чердачная феечка снова хихикнула.
- Привидение же невидимое. Значит и башмачки у него невидимые!
- И как прикажете их чинить? – рассердился гном. – Я вам что, волшебник?!
- Да-да-да, - затараторила феечка. – Ты делаешь чудеса, и вся крыша об этом знает! Кто еще сможет починить башмачки привидению?
Впору развести руками – и любой нормальный сапожник так бы и сделал. Но наш гном легко не сдавался. Он попросил привидение поставить обувку на верстак, посыпал вокруг звездной пылью – и вуаля! Два сверкающих башмачка с дырявыми подметками и стертыми каблучками. Справиться с ремонтом не составило труда. Да, ботиночки не чинили лет триста, но и лапки у привидения махонькие и шаг невесомый. А чтобы казусов больше не возникало, гном прикрепил к шнуркам золотые бубенчики.
Чердачная феечка горячо поблагодарила гнома и улетела по своим делам. А привидение никуда не улетело. Гном сперва не заметил соседства. Он погрузился в работу, предстоял сложный заказ: туфли-самобеги для ленивого принца, который ужасно не любил делать зарядку. И вдруг перед ним на верстаке возникли кружка кофе со сливочной пенкой, тарелка пирожных и ломтик сыра. Волшебство? Отнюдь – где-то в глубине мастерской позвякивали золотые бубенчики. Разъяренный гном ломанулся следом – и вдруг сел прямо на пол. Пыльные стеллажи оказались отнюдь не пыльными. Баночки с клеем выстроились по ранжиру, атлас лежал отдельно от кож, чешуйки дракона от хвостов василисков, и даже на лампочках появились абажуры из стрекозиных крыльев. Порядок?! Нет! За что?!!!!!
Разгневанный гном четыре раза подряд устраивал в мастерской настоящий погром, дважды ошибся с размером туфель и единожды сваял два левых сапога принцу-в-одной-сандалии – разве можно нормально работать в чистоте? Он ставил ловушки на привидение, выманивал его на пирожные и леденцы. Потом смирился, перестал браниться и швыряться колодками. И, наконец, гному-сапожнику даже понравилось – ведь о нем ни разу в жизни никто не заботился. А теперь завтраки, обеды и ужины возникали у него на столе, обрезки кожи и хлам исчезали невесть куда, кафтан штопался и башмаки чистились. Единственное, что оставалось нетронутым – закопченная матросская трубка; гном пообещал, что вызовет экзорциста, если чьи-то шаловливые лапки попробуют к ней притронуться. И демонстративно дымил на крылечке, стряхивая пепел прямо на крышу. Привидение не возражало – всякому мужчине нужна свобода, даже если он старый ворчливый гном.
Постепенно сапожник привык к обществу невидимого создания, начал шить для него башмачки, приносить булочки и рассказывать байки из жизни – один поход к далекой горе с драконом чего стоил. И улыбаться стал чаще, и умываться, и колпак поменял на бархатную шляпу и бороду расчесывал дважды в день. Новенькая феечка оконных рам, увидев гнома, даже захлопала в ладоши от восторга – какой симпатичный гном!
Неудивительно, что на следующее утро крыса щеголяла новыми тапочками, а сапожник помолодел лет на сто с виду (по крайней мере ему так казалось). По утрам он шествовал по крыше с букетом роз под мышкой, по вечерам, принарядившись, отправлялся на бал. И юная феечка, что самое удивительное, принимала ухаживания старика вполне благосклонно – не танцевала с принцами (по крайней мере при кавалере), прогуливалась с сапожником под ручку, кокетливо вплетала ромашки в бороду, запрещала курить и называла гнома «моя черносливинка». Влюбленный расплывался в счастливой улыбке и молчал. И привидение тоже молчало – оно стало еще услужливей и еще незаметнее. Вот только подавать еду гостье отказывалось наотрез. Гному самому приходилось раскладывать на подносе пирожные и наполнять молочник облачными сливками – ровно на пальчик от края, любимый, иначе не комильфо!
А вот белая кошка молчать не стала. Она рвала бедной феечке чулки и сумочки, сбрасывала чашки с кофе прямо на платье, с шипением напрыгивала на гостью из-за угла и делала неприличное с ее туфельками – гном-сапожник едва успевал тачать новые. Ни брань, ни ласка, ни свежий веник не помогали. Бедная феечка горько плакала, надувала губки, печально вздыхала и демонстративно штопала чулки, взвизгивая всякий раз, как уколет иголкой пальчик. Конечно, она попробовала подружиться с кошкой – приносила ей рыбок, бросала мячик, гладила по бархатной спинке, брезгливо стряхивая шерстинки с рук. Но ничего не вышло. Наконец, когда феечка опоздала на бал Осеннего Полнолуния из-за порванной юбки и оскверненных туфелек, ее терпение лопнуло.
- Или она или я, - заявила феечка и топнула прелестной босой ножкой. – Чтобы к утру кошки в мастерской не было! И привидение глупое убери, я его боюсь. И трубку выкинь. И бороду сбрей – терпеть не могу бородатых!
- И что тогда? – кротко спросил гном.
- Я выйду за тебя замуж, любимый, - потупилась феечка. – Занимайся порядком, вернусь к утру, все проверю и объявим о нашей помолвке.
Пока ошарашенный гном моргал, феечка упорхнула – она предвидела катастрофу и припасла запасные наряды. Ну, дела… Хорошо, что трубка оказалась под рукой – без самосада не разберешься.
Сапожник не заметил, как на коленях оказалось что-то белое, теплое и мурчащее. И на чашке кофе, появившейся на крыльце, пенкой вывели маленькое сердечко, и печенье в блюде оказалось любимое – с кунжутом и миндалем. А затем – вуаля – шею гнома обвил огромный пушистый шарф, чьи-то трудолюбивые лапки долго-долго его вязали. И кто-то всхлипнул, стараясь сдержать чувства. Как же быть?
Долгую ночь осеннего полнолуния гном сидел на крыльце и мучительно думал. Феечка оконных ставен была самой миленькой юной феечкой в мире, ее голубые глаза и белокурые локоны отнимали сердце и разум. И она любила свою черносливинку и хотела лишь сделать лучше. Самосад наверняка вреден и ужасно воняет, в бороду вечно набивается мусор и красить ее так хлопотно. Кошка ревнует по пустякам…
- Давайте жить дружно, - тихонько попросил гном. – Я люблю вас обеих, но на тебе жениться при всей любви не могу. Будь хорошей!
Кошка выразительно фыркнула и выгнула спину. Привидение уронило блюдечко и даже не извинилось.
Поутру, когда феечка постучалась в двери, ей навстречу вышел гном. Бритый, как коленка. Жители крыши (они собрались полюбопытствовать) ахнули. Феечка тоже.
- Я бросил курить, любимая, – вздохнул гном и швырнул вниз с крыши любимую трубку. – Я стачал для тебя лучшие в мире туфельки – из горного хрусталя и ледяных слез королевы Зимы. Выходи за меня замуж и мы будем жить долго и счастливо.
- Черносли… - пробормотала феечка, но договорить не успела.
- Мяу, - раздалось из мастерской, и на улицу вышла белая кошка. А следом чьи-то невидимые руки вынесли подушечку с дивными туфельками.
- Любишь меня – люби и мою семейству, - твердо заявил гном. – Я друзей не бросаю.
Ужасно расстроенная феечка оконных ставен пустила слезу. Жители крыши замерли… и тут выскочила феечка большого гербария.
- Хватит вам! Посмеялись и будет! Все знают – феечка оконных ставен поспорила с принцем-художником, что гном ради нее сделает что угодно, хоть башмачки из собственной бороды.
- Так ты меня не любила? – схватился за голову гном. – Это все шутка?
- Да, - призналась феечка оконных ставен. – Прости, черносливинка!
- Не смей меня так называть, - рявкнул гном, повернулся и хлопнул дверью.
Три дня он сидел дома, раскуривал трубку письмами от феечки оконных ставен и потягивал вонючую жидкость из фляжки. Кошка сбежала погулять сама по себе, борода отрастала, подбородок ужасно чесался и гному становилось еще обиднее.
- Что же я натворил! Не ценил что имею, гонялся за выдумками – и стал посмешищем. Лишь ты, бедное невидимое создание не покинуло старика.
Дзынь – блюдечко снова упало на пол.
- Эй, не расстраивайся по пустякам. Ты же знаешь, как я тебя люблю!
Тарарарарабаххх! Что-то пыхнуло, сверкнуло, грохнуло – и перед гномом вдруг оказалась принцесса. Не самая молодая, пожалуй, и не самая красивая, но удивительно милая, с веснушками на курносом носу и спокойными зелеными глазами.
- Ты расколдовал меня, добрый гном. Однажды, давным-давно я подшутила над бедным принцем и в наказание была обращена в привидение. Я не думала, что однажды встречу любовь и была счастлива рядом с тобой… А теперь мы расстанемся.
- Почему? – возопил гном. – Ты лучшая в мире, а я старый дурак.
- Дело не в этом, - вздохнула принцесса. – Мне пора лететь в родное королевство, навести там порядок – за триста лет подданные наверняка устроили тарабумбию из порядочного дворца.
- Забудь и оставайся, - заявил гном. – Будем жить долго и счастливо, я сошью тебе туфельки, стану носить на руках, подавать кофе к завтраку и ни разу в жизни не огорчу... По крайней мере постараюсь.
- Увы, - вздохнула принцесса. – Но если я сброшу на кого-нибудь власть и корону – непременно вернусь.
- Подожди! – попросил гном-сапожник. – Я быстро.
И вправду, не успела принцесса причесать волосы и умыться, как перед ней появились красные башмачки. Совсем простые, прочные и надежные. Принцесса надела их, затянула шнурки и подпрыгнула от радости – так удобно сидела обувь.
Гном довольно улыбнулся и поскреб щетину.
- Вот теперь ты меня никогда не забудешь!
Он проводил принцессу до края крыши, вызвал ездовую метлу, поцеловал на прощание (принцессу, а не метлу!) и отправился в мастерскую.
Красить бороду гном с того дня перестал, влюбляться в юных феечек тоже. Но обувку по-прежнему делал великолепную, на балы заходил, браво плясал мазурку и тешил общество рассказами о великих подвигах – вот однажды достаю я себя за бороду из болота… Иногда на крышу прилетала карета, запряженная лебедями, гном вешал на мастерскую табличку «Закрыто» и исчезал на несколько дней. И возвращался счастливый.
…Кошки не ошибаются…
Оригинал и комментарии
writober-2: оживите мертвеца от wolfox
Пепел и прах растворен в вине, дрожь в глубине зеркал. Милый мой, милый, вернись ко мне, вот же моя рука. Холоден сон под плитой в земле, черви прогрызли грудь. Милый, те годы, те много лет, я все искала путь. Трепетной плотью оденься, кость, танцем пьянят огни. Ради тебя я любой закон в пыль растопчу - проснись! Кровь наливается, как рубин, капли - чуть тронь! - горят.
Я оживлю тебя, чтоб убить.
Тысячу
раз
подряд.
Я оживлю тебя, чтоб убить.
Тысячу
раз
подряд.
Оригинал и комментарии
what do you mean halloween is not soon? halloween is ALWAYS soon! от wolfox
time for some happy halloween stories~
"господин мой хороший, иди напрямик, сквозь лес, так короче - полдня пути. здесь волков не видали давно - почитай, сто лет, а быстрее дороги точнехонько не найти. у горелого пня по тропочке налево... да. пень один на весь лес, и не спутать ни с чем его. быстрых ног и счастливой дороженьки, господин!"
лис-октябрь засыпал мой дом листвой.
у тебя есть доспехи, и щит, и острейший меч. ты герой - я лишь маленькая швея. все хотят тебя тронуть, коснуться, суметь, посметь - но люблю тебя только я! у меня рваный фартук, иголка, и денег - пшик (кучка тряпок - и нет монет); я хотела бы Золушке - их величеству - платье сшить, только кто же доверит мне?
вечерами я куколок шью: вата, горсть заплат, да бубенчики - пусть звенят. у меня непонятный, незваный, неназванный есть талант: то, что шью я - то слушается меня. но кому бы сдались те послушные платья, выплясывающие - одни, если сшиты грязнушею, лоскутушкой - из лоскутков? я латаю штаны деревенским и много с них не беру, ни-ни. здесь, у леса - такой покой...
я укрою тебя от осенней глухой тоски, будет легок твой путь и скор. когда бледные волки порвут тебя на куски, я сошью тебя из кусков.
"господин мой хороший, иди напрямик, сквозь лес, так короче - полдня пути. здесь волков не видали давно - почитай, сто лет, а быстрее дороги точнехонько не найти. у горелого пня по тропочке налево... да. пень один на весь лес, и не спутать ни с чем его. быстрых ног и счастливой дороженьки, господин!"
лис-октябрь засыпал мой дом листвой.
у тебя есть доспехи, и щит, и острейший меч. ты герой - я лишь маленькая швея. все хотят тебя тронуть, коснуться, суметь, посметь - но люблю тебя только я! у меня рваный фартук, иголка, и денег - пшик (кучка тряпок - и нет монет); я хотела бы Золушке - их величеству - платье сшить, только кто же доверит мне?
вечерами я куколок шью: вата, горсть заплат, да бубенчики - пусть звенят. у меня непонятный, незваный, неназванный есть талант: то, что шью я - то слушается меня. но кому бы сдались те послушные платья, выплясывающие - одни, если сшиты грязнушею, лоскутушкой - из лоскутков? я латаю штаны деревенским и много с них не беру, ни-ни. здесь, у леса - такой покой...
я укрою тебя от осенней глухой тоски, будет легок твой путь и скор. когда бледные волки порвут тебя на куски, я сошью тебя из кусков.
Оригинал и комментарии
перечитывая классику от clear-text
МАРТОВСКАЯ ИДА. ЧАСТЬ 1
Русские писатели любят открытые финалы. Мужчина и женщина объяснились слишком поздно: они уже связаны узами брака, окружены тысячью других неодолимых препон. Им остается только тешить себя воспоминаниями. Таков рассказ Бунина «Ида». В финале герой витийствует перед приятелями в ресторане, пьет «за всех любивших нас, за всех, кого мы, идиоты, не оценили, с кем мы были счастливы, блаженны, а потом разошлись, растерялись в жизни навсегда и навеки, и все же навеки связаны самой страшной в мире связью!» - а героиня и вовсе исчезает. Очевидно, возвращается к мужу, от которого отошла-то всего на пять минут, чтобы шепнуть герою «любила и люблю».
И мы, перевернув страницу, вздыхаем: «Ах! Ах, если бы…».
А почему, собственно, нет?
Представим себе, что описанная Буниным история Иды – вернее, история Иды и знаменитого композитора – все же получила продолжение.
Но перенесем действие в наши дни. Почему? Потому что писать продолжение «Иды» в тех, бунинских временах – значит, сталкивать героев с войной и революцией. А это сильно влияет на сюжет. Так что пусть лучше будет наша безбурная современность. Пусть герой остается композитором, богатым и знаменитым. Пусть она остается молодой красавицей, но женой не молодого аристократа, откуда сейчас аристократы? – а женой молодого успешного бизнесмена, да еще с административной карьерой.
***
Итак, через пять лет они встретились в бизнес-лаундже аэропорта «Шереметьево».
Все было, как в изначальном рассказе. Поздоровались. Она была прекрасна, свежа, молода, дорого и модно одета. Представила композитору своего мужа – элегантного, молодого, красивого. Композитор не знал его в лицо, но помнил фамилию, поскольку недавно было в новостях: новоизбранный губернатор крупнейшего региона пригласил его поработать своим «вице». Раскланялись, пожали друг другу руки, обменялись улыбками и любезными фразами: «О, как же, слышал, слышал!», «О, давно ваш почитатель!».
Иде неприятно было глядеть на спокойное и самодовольное лицо композитора. Чехов писал, что женщина все простит: и измены, и грубость, и пьяную рожу, но вот бедности не простит. Плохо знал женщин наш великий писатель! И бедность простит женщина, но вот чего она точно не простит – это невнимания. Особенно когда ей двадцать лет, и она приходит в гости к своей старшей подруге, у которой знаменитый муж, и вот он-то на нее совершенно не смотрит. Подруга была сильно старше, лет на десять даже или чуточку больше, а подругами они стали, потому что вместе ходили на курсы дизайна. Подруга была замужем за известным и богатым композитором. Его песни звучали изо всех дыр, по радио, по телевизору, в ресторанах и машинах такси. Композитору было сорок восемь, у него было широкое простецкое лицо, доброе, но рассеянное. «Наверное, - зло думала Ида, - он думает только о своих песенках, или гонорары подсчитывает». Ида с шестнадцати лет привыкла, что мужчины провожают ее глазами, делают ей комплименты, привстают в креслах, когда она проходит мимо, кидаются помочь снять пальто, ставят сушиться ее зонтик – и все это с выражением любовной алчности на лице. А тут: «Здравствуйте, Ида! Маша вас ждет. Что вы, как вы? Ну, слава богу. Да, да, спасибо, у меня все тоже слава богу. Ах, как вы милы, однако!» - с выражением бесчувственной вежливости.
Нет, Ида совсем не хотела отбивать мужа у подруги, или заводить с ним любовную интрижку. Но обижало его полнейшее равнодушие к ней, такой молодой и свежей, с чудным цветом лица и фиалковыми глазами. Не деланное, не вынужденное его положением женатого мужчины, к жене которого приходит в гости красавица-подруга (фу, как пошло было бы с ней заигрывать!), а внутреннее, задушевное, искреннее безразличие, что было особенно обидно. Тем более что его жена Маша была не бог весть что. Небольшая, полноватая, с большой грудью и тонкой талией над широкими бедрами. «Как колбаса, перетянутая веревочкой», - думала Ида. Что он в ней нашел? Она пыталась выведать у Маши про ее родителей – ей показалось бы логичным, если бы ее отец был важной шишкой – но нет! Отец – подполковник строительных войск, мама – врач в медсанчасти какого-то завода. Маша простодушно показала их фотографии.
Странно. Впрочем, любовь зла. Но все равно неприятно, когда она смотрела на него из-под своих пушистых ресниц, склонив голову и чуть покусывая пепельную прядку, или, когда она проходила мимо него, незаметно поворачиваясь спиной, чтоб он сзади увидел волшебное очертание ее шеи, плеч, талии, бедер и ног – эту, как говорили в старину, гитару ее фигуры – а он никак не отзывался, ни взглядом, ни вздохом.
Эти воспоминания в один миг пролетели в ее голове, и она сказала сама себе: «А вот сейчас я его накажу. Я сделаю так, что он долго будет обо мне помнить!»
Она, как и написано в рассказе Бунина, сказала мужу: «Помолчи, Петрик, не конфузь меня!» - и попросила подождать, пока они с композитором погуляют по залу и немного поболтают. Они прошлись мимо кафе и киосков, она спрашивала о Маше, как она поживает, как живут общие знакомые, и ему вдруг на секунду показалось, что она ему очень нравится – но он резко отбросил это чувство, вернее, эту мысль. Ибо он сознавал, что тут всего лишь внезапное обаяние ее молодости, красоты и высокого положения. Они добрели до самого дальнего выхода на посадку, людей там не было, и вот тут Ида села в сетчатое пластиковое кресло, подняла на него свои фиалковые глаза и неожиданно, без передышки сказала ему: «А теперь, дорогой, ответьте мне еще на один вопрос: знали ли вы и знаете ли вы теперь, что я любила вас целых пять лет и люблю до сих пор?»
Композитор не знал, что сказать в ответ. Есть такие моменты, когда лучше молчать. Вот он и смолчал. А она встала, обняла его за шею и нежно и крепко поцеловала. Только и всего: поцеловала – и ушла.
Но этим вся эта история не кончилась. История только начиналась.
***
Композитор сначала подумал, что это какая-то чепуха, игра и вранье. Если она его на самом деле так любила, то она могла сто раз объявиться, дать знать, написать, позвонить, как бы случайно столкнуться в театре, в концерте, на приеме в посольстве. Кто мешал? Что мешало? Ида явно ему врала – но зачем? Загадка. Женщина – тем более красивая, молодая и богатая – это всегда загадка. Композитор довольно улыбнулся этому своему открытию.
Вдруг ему стало очень приятно и лестно – оказывается, его уже пять лет любит молодая юная красивая женщина, да к тому же – жена важного и молодого, сравнительно с ним, человека. Композитору было уже пятьдесят три, его Маше – тридцать шесть, а Иде – всего двадцать пять, и она была положительно прекрасна. Допустим даже, что она врет. Допустим, она нарочно хочет его уколоть, огорчить – но ведь она именно так врет, именно об этом врет! Есть миллион способов огорчить композитора. Сказать что-нибудь небрежно-равнодушное о его творчестве: «Всё пишете? Всё песенки? Ну, дай вам бог!» Это было бы очень неприятно. Но вот что важно: она врет не о чем-нибудь, а о своей любви к нему. В каждом вранье есть доля вранья, только доля! Он стал вспоминать, как она приходила к ним в дом пять лет назад, вспоминал ее взгляды исподлобья, ее вспыхнувшие щеки, ее чудесную фигуру, которую она как бы показывала ему, поворачиваясь в профиль и спиной, и на секунду замирая в дверном проеме.
Нельзя сказать, что ему так уж сильно захотелось с ней переспать. То секундное желание, которое посетило его во время их встречи в аэропорте, исчезло бесследно. Да и возраст, возраст! Однако он вдруг подумал, что вся ситуация сама по себе – так сказать, объективно! – подталкивает к тайному роману: ведь она не только красива, но она его любит, давно и крепко. Он уже почти окончательно поверил в это. Но нельзя было просто разыскать ее, позвонить и назначить встречу. Это выглядело бы непристойно. Дескать, «оказывается, вы меня любите, вот и хорошо; я тоже не прочь». На романтику надо отвечать романтикой, тем более в его возрасте и положении.
Сказано – сделано.
Он раздобыл ее телефон, позвонил, и, сознавая, что говорит неправду, рассказал, что потрясен ее признанием и вынужден сказать, что это взаимно. Что он влюбился в нее пять лет назад, когда увидел впервые. Он описывал ее тогдашнюю, говорил о том, как мечтал со сладкой мукой обнять ее стан…
«Отчего же, мой дорогой, вы не подали мне хоть малейшего знака?» - спросила она своим чудесным грудным голосом.
«Я боялся нарушить ваш покой. Ваше, уж извините за старомодность, нежное и чистое девичество», - он умел подпустить словцо.
«Ничего страшного, я была уже совсем взрослой, - сказала она. – Наверное, вы просто любили Машу. Одновременно со мной, но чуточку сильнее и по-мужски серьезнее, ответственнее, не так ли? Полагаю, вы ее любите и сейчас, верно?»
«Нам надо встретиться», - сказал композитор.
«Вы не ответили на мой вопрос», - усмехнулась Ида.
«Нам надо встретиться», - повторил он.
«В самом деле? – смеялась Ида. –Это действительно нам надо? Именно нам обоим? Нам с вами? Или это просто вы так хотите? Уточните, прошу вас».
«Нам надо!» - он стоял на своем.
Встретились.
Сидя напротив нее за столиком кафе, композитор вспоминал, как она приходила к ним в гости пять лет назад. Ему вдруг показалось, что уже тогда он хотел ее обнять, хотел поцеловать ее прелестную руку, что будто бы вспоминал ее, когда она куда-то исчезла. Хотя на самом деле он тогда он о ней тут же забыл, как забывал о других Машиных приятельницах, которые появлялись и пропадали. Но он уже почти верил, что давно любил Иду, и любит сейчас. Для того, чтобы превратить это «почти» в окончательность, он понукал себя: «ну вот, вот, вот какая она прекрасная, сама в руки идет!», - и смотрел на нее пристально и жадно.
Ида тоже смотрела на него очень внимательно. Она увидела в его лице ту самую любовную алчность, отсутствие которой так ее оскорбило пять лет назад. Кажется, она поверила, что он на самом деле зверски в нее влюблен, и эта игра может закончиться интересно.
«Ну вот, мы встретились, и что теперь?» - сказала она.
«В смысле?»
«Здравствуйте! – она усмехнулась и пожала плечами. – Вы хотели со мной встретиться, и сами не знаете, зачем?»
Кровь прилила к его лицу, и заломило в затылке, как всегда бывало в минуты бессильного гнева. Когда обещали дать «народного артиста РФ», и обошли. Когда дочь стала кришнаиткой. Когда в дорогущем синтезаторе вдруг намертво зависла программа. Тогда Маша меряла ему давление и давала таблетку капотена под язык.
«Знаю», - мрачно сказал он.
«Я тоже», - сказала она и посмотрела в окно.
Был первый месяц весны. То таяло, то подмораживало. На улице дворники чистили мокрый тяжелый снег.
«Я вообще-то умная, спокойная, даже расчетливая женщина, - сказала Ида. – Но иногда делаюсь глупа и порывиста, как мартовская кошка. Сдается мне, сейчас как раз так», - и она бросила руки на стол перед ним.
«Мартовская Ида!» – сказал композитор, накрыв ее тонкие пальцы своими широкими ладонями, сжимая и гладя ее руки.
«Мартовская Ида еще не пришла», - сказала она и нервно засмеялась.
«Когда ты придешь? Куда ты придешь?»
«Когда ты позовешь, и куда ты позовешь», - сказала она, тоже перейдя на «ты».
«Сегодня», - сказал он.
Она кивнула. Он отошел к стойке, расплатился за кофе, потом вышел из зала, прошел на рецепцию: они встречались в кафе на первом этаже гостиницы «Балчуг-Кемпински». Вернулся. Она поднялась из-за стола ему навстречу. Он помог ей надеть пальто. Они пошли к лифту.
Это было так скоро и поразительно, что композитор даже не понял, насколько это было хорошо. Он полежал на спине, потом приподнялся, сел в постели, посмотрел на нее. Ида лежала, накрывшись одеялом до ключиц. Он потянулся сдернуть этот покров, чтобы полюбоваться ее телом, очертания которого рисовались сквозь тонкое одеяло. Но она ухватилась за верхний край и сказала: «Нет». «Но почему?» «Нет, я сказала! Здесь слишком светло».
Боже, что за детские фокусы! Он слегка хмыкнул, встал и пошел умыться. Когда он вернулся – демонстративно голый, с широким туловищем и круглым животом, с короткими кривоватыми ногами – Ида уже стояла посреди номера, плотно завернувшись в одеяло, придерживая его у шеи правой рукой, и держа в левой руке свою одежду. Композитор посторонился, пропуская ее в ванную.
Вернувшись совсем одетая, она обняла его, поцеловала и раздельно сказала, словно бы сама себя убеждая:
«Я тебя люблю. Я счастлива, что это наконец случилось. Я мечтала об этом пять лет. Спасибо, что ты такой решительный. Ты прекрасный. Мне хорошо с тобой».
«И мне», - сказал он, целуя ее в ответ.
«А сейчас мне пора. Не провожай меня».
***
Русские писатели любят открытые финалы. Мужчина и женщина объяснились слишком поздно: они уже связаны узами брака, окружены тысячью других неодолимых препон. Им остается только тешить себя воспоминаниями. Таков рассказ Бунина «Ида». В финале герой витийствует перед приятелями в ресторане, пьет «за всех любивших нас, за всех, кого мы, идиоты, не оценили, с кем мы были счастливы, блаженны, а потом разошлись, растерялись в жизни навсегда и навеки, и все же навеки связаны самой страшной в мире связью!» - а героиня и вовсе исчезает. Очевидно, возвращается к мужу, от которого отошла-то всего на пять минут, чтобы шепнуть герою «любила и люблю».
И мы, перевернув страницу, вздыхаем: «Ах! Ах, если бы…».
А почему, собственно, нет?
Представим себе, что описанная Буниным история Иды – вернее, история Иды и знаменитого композитора – все же получила продолжение.
Но перенесем действие в наши дни. Почему? Потому что писать продолжение «Иды» в тех, бунинских временах – значит, сталкивать героев с войной и революцией. А это сильно влияет на сюжет. Так что пусть лучше будет наша безбурная современность. Пусть герой остается композитором, богатым и знаменитым. Пусть она остается молодой красавицей, но женой не молодого аристократа, откуда сейчас аристократы? – а женой молодого успешного бизнесмена, да еще с административной карьерой.
***
Итак, через пять лет они встретились в бизнес-лаундже аэропорта «Шереметьево».
Все было, как в изначальном рассказе. Поздоровались. Она была прекрасна, свежа, молода, дорого и модно одета. Представила композитору своего мужа – элегантного, молодого, красивого. Композитор не знал его в лицо, но помнил фамилию, поскольку недавно было в новостях: новоизбранный губернатор крупнейшего региона пригласил его поработать своим «вице». Раскланялись, пожали друг другу руки, обменялись улыбками и любезными фразами: «О, как же, слышал, слышал!», «О, давно ваш почитатель!».
Иде неприятно было глядеть на спокойное и самодовольное лицо композитора. Чехов писал, что женщина все простит: и измены, и грубость, и пьяную рожу, но вот бедности не простит. Плохо знал женщин наш великий писатель! И бедность простит женщина, но вот чего она точно не простит – это невнимания. Особенно когда ей двадцать лет, и она приходит в гости к своей старшей подруге, у которой знаменитый муж, и вот он-то на нее совершенно не смотрит. Подруга была сильно старше, лет на десять даже или чуточку больше, а подругами они стали, потому что вместе ходили на курсы дизайна. Подруга была замужем за известным и богатым композитором. Его песни звучали изо всех дыр, по радио, по телевизору, в ресторанах и машинах такси. Композитору было сорок восемь, у него было широкое простецкое лицо, доброе, но рассеянное. «Наверное, - зло думала Ида, - он думает только о своих песенках, или гонорары подсчитывает». Ида с шестнадцати лет привыкла, что мужчины провожают ее глазами, делают ей комплименты, привстают в креслах, когда она проходит мимо, кидаются помочь снять пальто, ставят сушиться ее зонтик – и все это с выражением любовной алчности на лице. А тут: «Здравствуйте, Ида! Маша вас ждет. Что вы, как вы? Ну, слава богу. Да, да, спасибо, у меня все тоже слава богу. Ах, как вы милы, однако!» - с выражением бесчувственной вежливости.
Нет, Ида совсем не хотела отбивать мужа у подруги, или заводить с ним любовную интрижку. Но обижало его полнейшее равнодушие к ней, такой молодой и свежей, с чудным цветом лица и фиалковыми глазами. Не деланное, не вынужденное его положением женатого мужчины, к жене которого приходит в гости красавица-подруга (фу, как пошло было бы с ней заигрывать!), а внутреннее, задушевное, искреннее безразличие, что было особенно обидно. Тем более что его жена Маша была не бог весть что. Небольшая, полноватая, с большой грудью и тонкой талией над широкими бедрами. «Как колбаса, перетянутая веревочкой», - думала Ида. Что он в ней нашел? Она пыталась выведать у Маши про ее родителей – ей показалось бы логичным, если бы ее отец был важной шишкой – но нет! Отец – подполковник строительных войск, мама – врач в медсанчасти какого-то завода. Маша простодушно показала их фотографии.
Странно. Впрочем, любовь зла. Но все равно неприятно, когда она смотрела на него из-под своих пушистых ресниц, склонив голову и чуть покусывая пепельную прядку, или, когда она проходила мимо него, незаметно поворачиваясь спиной, чтоб он сзади увидел волшебное очертание ее шеи, плеч, талии, бедер и ног – эту, как говорили в старину, гитару ее фигуры – а он никак не отзывался, ни взглядом, ни вздохом.
Эти воспоминания в один миг пролетели в ее голове, и она сказала сама себе: «А вот сейчас я его накажу. Я сделаю так, что он долго будет обо мне помнить!»
Она, как и написано в рассказе Бунина, сказала мужу: «Помолчи, Петрик, не конфузь меня!» - и попросила подождать, пока они с композитором погуляют по залу и немного поболтают. Они прошлись мимо кафе и киосков, она спрашивала о Маше, как она поживает, как живут общие знакомые, и ему вдруг на секунду показалось, что она ему очень нравится – но он резко отбросил это чувство, вернее, эту мысль. Ибо он сознавал, что тут всего лишь внезапное обаяние ее молодости, красоты и высокого положения. Они добрели до самого дальнего выхода на посадку, людей там не было, и вот тут Ида села в сетчатое пластиковое кресло, подняла на него свои фиалковые глаза и неожиданно, без передышки сказала ему: «А теперь, дорогой, ответьте мне еще на один вопрос: знали ли вы и знаете ли вы теперь, что я любила вас целых пять лет и люблю до сих пор?»
Композитор не знал, что сказать в ответ. Есть такие моменты, когда лучше молчать. Вот он и смолчал. А она встала, обняла его за шею и нежно и крепко поцеловала. Только и всего: поцеловала – и ушла.
Но этим вся эта история не кончилась. История только начиналась.
***
Композитор сначала подумал, что это какая-то чепуха, игра и вранье. Если она его на самом деле так любила, то она могла сто раз объявиться, дать знать, написать, позвонить, как бы случайно столкнуться в театре, в концерте, на приеме в посольстве. Кто мешал? Что мешало? Ида явно ему врала – но зачем? Загадка. Женщина – тем более красивая, молодая и богатая – это всегда загадка. Композитор довольно улыбнулся этому своему открытию.
Вдруг ему стало очень приятно и лестно – оказывается, его уже пять лет любит молодая юная красивая женщина, да к тому же – жена важного и молодого, сравнительно с ним, человека. Композитору было уже пятьдесят три, его Маше – тридцать шесть, а Иде – всего двадцать пять, и она была положительно прекрасна. Допустим даже, что она врет. Допустим, она нарочно хочет его уколоть, огорчить – но ведь она именно так врет, именно об этом врет! Есть миллион способов огорчить композитора. Сказать что-нибудь небрежно-равнодушное о его творчестве: «Всё пишете? Всё песенки? Ну, дай вам бог!» Это было бы очень неприятно. Но вот что важно: она врет не о чем-нибудь, а о своей любви к нему. В каждом вранье есть доля вранья, только доля! Он стал вспоминать, как она приходила к ним в дом пять лет назад, вспоминал ее взгляды исподлобья, ее вспыхнувшие щеки, ее чудесную фигуру, которую она как бы показывала ему, поворачиваясь в профиль и спиной, и на секунду замирая в дверном проеме.
Нельзя сказать, что ему так уж сильно захотелось с ней переспать. То секундное желание, которое посетило его во время их встречи в аэропорте, исчезло бесследно. Да и возраст, возраст! Однако он вдруг подумал, что вся ситуация сама по себе – так сказать, объективно! – подталкивает к тайному роману: ведь она не только красива, но она его любит, давно и крепко. Он уже почти окончательно поверил в это. Но нельзя было просто разыскать ее, позвонить и назначить встречу. Это выглядело бы непристойно. Дескать, «оказывается, вы меня любите, вот и хорошо; я тоже не прочь». На романтику надо отвечать романтикой, тем более в его возрасте и положении.
Сказано – сделано.
Он раздобыл ее телефон, позвонил, и, сознавая, что говорит неправду, рассказал, что потрясен ее признанием и вынужден сказать, что это взаимно. Что он влюбился в нее пять лет назад, когда увидел впервые. Он описывал ее тогдашнюю, говорил о том, как мечтал со сладкой мукой обнять ее стан…
«Отчего же, мой дорогой, вы не подали мне хоть малейшего знака?» - спросила она своим чудесным грудным голосом.
«Я боялся нарушить ваш покой. Ваше, уж извините за старомодность, нежное и чистое девичество», - он умел подпустить словцо.
«Ничего страшного, я была уже совсем взрослой, - сказала она. – Наверное, вы просто любили Машу. Одновременно со мной, но чуточку сильнее и по-мужски серьезнее, ответственнее, не так ли? Полагаю, вы ее любите и сейчас, верно?»
«Нам надо встретиться», - сказал композитор.
«Вы не ответили на мой вопрос», - усмехнулась Ида.
«Нам надо встретиться», - повторил он.
«В самом деле? – смеялась Ида. –Это действительно нам надо? Именно нам обоим? Нам с вами? Или это просто вы так хотите? Уточните, прошу вас».
«Нам надо!» - он стоял на своем.
Встретились.
Сидя напротив нее за столиком кафе, композитор вспоминал, как она приходила к ним в гости пять лет назад. Ему вдруг показалось, что уже тогда он хотел ее обнять, хотел поцеловать ее прелестную руку, что будто бы вспоминал ее, когда она куда-то исчезла. Хотя на самом деле он тогда он о ней тут же забыл, как забывал о других Машиных приятельницах, которые появлялись и пропадали. Но он уже почти верил, что давно любил Иду, и любит сейчас. Для того, чтобы превратить это «почти» в окончательность, он понукал себя: «ну вот, вот, вот какая она прекрасная, сама в руки идет!», - и смотрел на нее пристально и жадно.
Ида тоже смотрела на него очень внимательно. Она увидела в его лице ту самую любовную алчность, отсутствие которой так ее оскорбило пять лет назад. Кажется, она поверила, что он на самом деле зверски в нее влюблен, и эта игра может закончиться интересно.
«Ну вот, мы встретились, и что теперь?» - сказала она.
«В смысле?»
«Здравствуйте! – она усмехнулась и пожала плечами. – Вы хотели со мной встретиться, и сами не знаете, зачем?»
Кровь прилила к его лицу, и заломило в затылке, как всегда бывало в минуты бессильного гнева. Когда обещали дать «народного артиста РФ», и обошли. Когда дочь стала кришнаиткой. Когда в дорогущем синтезаторе вдруг намертво зависла программа. Тогда Маша меряла ему давление и давала таблетку капотена под язык.
«Знаю», - мрачно сказал он.
«Я тоже», - сказала она и посмотрела в окно.
Был первый месяц весны. То таяло, то подмораживало. На улице дворники чистили мокрый тяжелый снег.
«Я вообще-то умная, спокойная, даже расчетливая женщина, - сказала Ида. – Но иногда делаюсь глупа и порывиста, как мартовская кошка. Сдается мне, сейчас как раз так», - и она бросила руки на стол перед ним.
«Мартовская Ида!» – сказал композитор, накрыв ее тонкие пальцы своими широкими ладонями, сжимая и гладя ее руки.
«Мартовская Ида еще не пришла», - сказала она и нервно засмеялась.
«Когда ты придешь? Куда ты придешь?»
«Когда ты позовешь, и куда ты позовешь», - сказала она, тоже перейдя на «ты».
«Сегодня», - сказал он.
Она кивнула. Он отошел к стойке, расплатился за кофе, потом вышел из зала, прошел на рецепцию: они встречались в кафе на первом этаже гостиницы «Балчуг-Кемпински». Вернулся. Она поднялась из-за стола ему навстречу. Он помог ей надеть пальто. Они пошли к лифту.
Это было так скоро и поразительно, что композитор даже не понял, насколько это было хорошо. Он полежал на спине, потом приподнялся, сел в постели, посмотрел на нее. Ида лежала, накрывшись одеялом до ключиц. Он потянулся сдернуть этот покров, чтобы полюбоваться ее телом, очертания которого рисовались сквозь тонкое одеяло. Но она ухватилась за верхний край и сказала: «Нет». «Но почему?» «Нет, я сказала! Здесь слишком светло».
Боже, что за детские фокусы! Он слегка хмыкнул, встал и пошел умыться. Когда он вернулся – демонстративно голый, с широким туловищем и круглым животом, с короткими кривоватыми ногами – Ида уже стояла посреди номера, плотно завернувшись в одеяло, придерживая его у шеи правой рукой, и держа в левой руке свою одежду. Композитор посторонился, пропуская ее в ванную.
Вернувшись совсем одетая, она обняла его, поцеловала и раздельно сказала, словно бы сама себя убеждая:
«Я тебя люблю. Я счастлива, что это наконец случилось. Я мечтала об этом пять лет. Спасибо, что ты такой решительный. Ты прекрасный. Мне хорошо с тобой».
«И мне», - сказал он, целуя ее в ответ.
«А сейчас мне пора. Не провожай меня».
***
Оригинал и комментарии
от prilepin
"Зато была надежда", как у нас любят говорить любители демократических преобразований и прочей либерализации.
https://newizv.ru/news/economy/12-10-2018/tsifra-dnya-za-chetvert-veka-v-rossii-ischezli-78-tysyach-zavodov-i-fabrik?utm_medium=social&utm_campaign=communities_newizv&utm_source=facebook
https://newizv.ru/news/economy/12-10-2018/tsifra-dnya-za-chetvert-veka-v-rossii-ischezli-78-tysyach-zavodov-i-fabrik?utm_medium=social&utm_campaign=communities_newizv&utm_source=facebook
Оригинал и комментарии
Сегодняшний кадр от nikab
ИМХО один из лучших в этом году. Иногда мне кажется, что как фотограф я все-таки небезнадежна :)
Оригинал и комментарии
writober от wolfox
writober-1 - нехорошая квартира
Из окна все свет, зеленый, как кошкин глаз, с подоконника какая-то слизь свисает, иногда поют протяжными голосами, а потом недолго слышится тихий плач. Толстомясая лоза заплела балкон, мотыльки летают стаями каждый вечер...
Впрочем, здесь еще до них жил один такой -
все сверлил с утра до ночи.
Уж лучше нечисть.
Оригинал и комментарии
Ну кысонька, ну еще капельку от nikab
Тысяч пять знаков от повести осталось. И хвостом клянусь, если общество встретит ее с тем же восхитительным равнодушием, это будет последний текст, выложенный в открытый бесплатный доступ.
Оригинал и комментарии
День сегодняшний от nikab
Был одним из тех дней, когда стоит жить вообще и в Крыму в частности :)
Мы со Златой отправились в Старый Крым за грибами. Сам по себе поход в общем-то заурядный и места недалекие и тема подходящая и грибов набрали в общем не так и много... А вот творящаяся вокруг беспардонная немыслимая красота била залпом куда попадет. Про золотой, наливной, ослепительно прозрачный осенний свет и густые и длинные умбровые тени я писала уже не раз и снимала уже не раз. Но зелень в этом году держится дольше прежнего и деревья не мертвые, они яркие и нарядные, и горы желтые, красные и зеленые, не тускнеют еще. И цветы распускаются как сумасшедшие, плещутся, словно по лугам и прогалинам брызнули акварелью. Немыслимое дело - я _в_октябре_ набрала цветущего чабреца и мускатного шалфея, немного, но денька три мы будем пить душистый и свежий травяной чай, добавив к сбору дворовую мелиссу. И пахнет, пахнет цветами и палыми листьями и печным дымом и нагретой на солнце сосновой и можжевеловой хвоей и влажной осенней свежестью - не надышишься. И алеет шиповник, боярышник, не опавший еще кизил, желтеют солнечными мячиками поздние яблоки, черно-красная ежевика кричит "Анархия" и взрывается во рту теплым, горько-сладким вкусом. Переговариваются синицы, вякают сойки, величественно изволят каркать важные вороны, свиристят мелкие птахи - негромко, сонно. Тепло так, что можно ходить в футболке, напитываться светом на зиму вперед...
И посреди этой красоты - цветет дикая яблоня. Крупными, душистыми, бело-розовыми цветами. Совершенно ненужными, не приносящими плодов, обреченными на смерть - зима близко. И такими волшебными, хрупкими, подлинными в своей моментальной, конечной прелести. Символ надежды на чудо несмотря ни на что, символ живой воды в первом встречном колодце, символ чистой, несокрушимой радости. Совершенно эльфийский восторг, столкновение бренного и бессмертного. Так бывает :) Бывает у нас в Крыму.
И маленькая ссылка - прогноз погоды: https://www.gismeteo.ru/weather-feodosiya-4999/month/
И добрый совет - если летом вам не хватило тепла и света, бросайте к тематической матери холодную Москву, берите неделю отпуска за свой счет и летите в Крым сейчас. В эти светлые, теплые, такие короткие дни. В хрусткое золото палой листвы, в ледяную и сладкую воду горных ручьев, в головокружительную синеву гор и белые камни, к теням и призракам, что тихонько бродят между стволов и развалин, прячутся за деревьями, приносят сказки к кострам. К урожаю настоящих крымских яблок, которые не вывозят на материк, к осеннему винограду, землянике и горьким травам. К пустым пляжам и безмятежной синеве моря, к дельфинам и крабам, мелким рыбкам и льстивым котам у пирса. К огромным звездам и нескончаемым звездопадам, к Большой Медведице и Ориону, к серебряной ленте Млечного Пути. К тишине и свободе, к благости и покою, к негромким чудесам и скромным подаркам нашей доброй земли.
И помните - зима близко, еще чуть-чуть и двери осенних чудес закроются. А под катом - возможность погулять вместе со мной :)
Мы со Златой отправились в Старый Крым за грибами. Сам по себе поход в общем-то заурядный и места недалекие и тема подходящая и грибов набрали в общем не так и много... А вот творящаяся вокруг беспардонная немыслимая красота била залпом куда попадет. Про золотой, наливной, ослепительно прозрачный осенний свет и густые и длинные умбровые тени я писала уже не раз и снимала уже не раз. Но зелень в этом году держится дольше прежнего и деревья не мертвые, они яркие и нарядные, и горы желтые, красные и зеленые, не тускнеют еще. И цветы распускаются как сумасшедшие, плещутся, словно по лугам и прогалинам брызнули акварелью. Немыслимое дело - я _в_октябре_ набрала цветущего чабреца и мускатного шалфея, немного, но денька три мы будем пить душистый и свежий травяной чай, добавив к сбору дворовую мелиссу. И пахнет, пахнет цветами и палыми листьями и печным дымом и нагретой на солнце сосновой и можжевеловой хвоей и влажной осенней свежестью - не надышишься. И алеет шиповник, боярышник, не опавший еще кизил, желтеют солнечными мячиками поздние яблоки, черно-красная ежевика кричит "Анархия" и взрывается во рту теплым, горько-сладким вкусом. Переговариваются синицы, вякают сойки, величественно изволят каркать важные вороны, свиристят мелкие птахи - негромко, сонно. Тепло так, что можно ходить в футболке, напитываться светом на зиму вперед...
И посреди этой красоты - цветет дикая яблоня. Крупными, душистыми, бело-розовыми цветами. Совершенно ненужными, не приносящими плодов, обреченными на смерть - зима близко. И такими волшебными, хрупкими, подлинными в своей моментальной, конечной прелести. Символ надежды на чудо несмотря ни на что, символ живой воды в первом встречном колодце, символ чистой, несокрушимой радости. Совершенно эльфийский восторг, столкновение бренного и бессмертного. Так бывает :) Бывает у нас в Крыму.
И маленькая ссылка - прогноз погоды: https://www.gismeteo.ru/weather-feodosiya-4999/month/
И добрый совет - если летом вам не хватило тепла и света, бросайте к тематической матери холодную Москву, берите неделю отпуска за свой счет и летите в Крым сейчас. В эти светлые, теплые, такие короткие дни. В хрусткое золото палой листвы, в ледяную и сладкую воду горных ручьев, в головокружительную синеву гор и белые камни, к теням и призракам, что тихонько бродят между стволов и развалин, прячутся за деревьями, приносят сказки к кострам. К урожаю настоящих крымских яблок, которые не вывозят на материк, к осеннему винограду, землянике и горьким травам. К пустым пляжам и безмятежной синеве моря, к дельфинам и крабам, мелким рыбкам и льстивым котам у пирса. К огромным звездам и нескончаемым звездопадам, к Большой Медведице и Ориону, к серебряной ленте Млечного Пути. К тишине и свободе, к благости и покою, к негромким чудесам и скромным подаркам нашей доброй земли.
И помните - зима близко, еще чуть-чуть и двери осенних чудес закроются. А под катом - возможность погулять вместе со мной :)
Оригинал и комментарии
Маленькое крымское чудо от nikab
Середина октября (ну почти середина). Время, когда в средней полосе России пора доставать из кладовок зимние шмоточки, кутаться в шарфы и куртки, пить горячий глинтвей и горячий какао, готовиться к снегу - вот-вот...
А в Крыму - время сходить на море. Прогуляться по мохнатой спине Эчкидага, угостить рыжего жеребенка, попугать ящериц, попробовать диких яблок, полюбоваться вторым сезоном цветущих яблонь и слив. Искупаться в _теплом_ море, позагорать голышом на пустом пляже, пропитывая кожу солнцем. Набрать горсть самоцветов, ракушек и даже окаменевший коралл для будущих шкатулок со сказками. Надышаться лесным воздухом и морской свежестью, набраться сил и радости, причаститься земной благодати. И вернуться домой тихой и счастливой. Жизнь продолжается.
Под катом - немного Лисьей бухты :)
А в Крыму - время сходить на море. Прогуляться по мохнатой спине Эчкидага, угостить рыжего жеребенка, попугать ящериц, попробовать диких яблок, полюбоваться вторым сезоном цветущих яблонь и слив. Искупаться в _теплом_ море, позагорать голышом на пустом пляже, пропитывая кожу солнцем. Набрать горсть самоцветов, ракушек и даже окаменевший коралл для будущих шкатулок со сказками. Надышаться лесным воздухом и морской свежестью, набраться сил и радости, причаститься земной благодати. И вернуться домой тихой и счастливой. Жизнь продолжается.
Под катом - немного Лисьей бухты :)
Оригинал и комментарии
Ну что... от nikab
Документы едут на экспертизу, а я получила дельный совет вселяться в дом и потом доказывать право собственности по факту проживания. Посоветуюсь с адвокатом, может оно и сработает. И тогда, артикль, мне за зиму надо будет откуда-то нарисовать деньги на ремонт старого дома или постройку нового. И ведь, что характерно, нарисую, и нарисую сама. И осенью буду праздновать новоселье в том самом Кошкином Доме. Не спрашивайте, как я это сделаю - пока что сама не знаю.
...В ткани реальности иногда случаются маленькие дырочки... Если суметь проскользнуть насквозь - все получится.
...В ткани реальности иногда случаются маленькие дырочки... Если суметь проскользнуть насквозь - все получится.
Оригинал и комментарии
от prilepin
Написал небольшую колоночку про итальянские свои впечатления и сравнил красоту двух этих молодых людей.
Вам какой больше нравится?
http://apn-nn.com/151966-krasota-sovetskix-vozhdej-v-glazax-italyanok.html
Вам какой больше нравится?
http://apn-nn.com/151966-krasota-sovetskix-vozhdej-v-glazax-italyanok.html
Оригинал и комментарии
И еще раз от nikab
Шлю в пространство благодарность господу богу за то, что помимо прочего, он создал меня устойчивой к алкоголю и не приемлющей наркотиков. За то, что не пью и не сопьюсь, не употребляю и употреблять не буду, за то что потеря контроля над сознанием для меня худший кошмар. Как же мне повезло! Надеюсь, дочкам оно передастся.
Оригинал и комментарии
от prilepin
К слову о Маяковском.
Всё забывал напомнить его стихи классические.
Тут один немецкий художник (переехавший после "крымнаша" из позорной России в Германию; раз уж я в Германии, решил о нём вспомнить) раз за разом всё Маяковского приводит в пример, рассказывая, каким тот был пацифистом и как войну не любил. Если и любил, то только до революции, когда патриотические стихи слагал, а потом передумал. Ну да, ну да.
Характерно, что в биографии Маяковского, которую недавно выдал другой наш любимый кудрявый друг, все эти стихи тоже обойдены вниманием. Там Маяковский по больше части представлен как сатирик и невротик. Короче, до странного смешения похожим на автора сей биографии.
О стихах, приведённые ниже, автор биографии Маяковского в наши дни сказал бы (и говорит раз за разом): "Патриоты перешли на визг".
Короче, вот вам Маяковский. Вдруг забыли.
***
Гляди, товарищ, в оба!
Вовсю раскрой глаза!
Британцы
твердолобые
республике грозят.
Не будь,
товарищ,
слепым
и глухим!
Держи,
товарищ,
порох
сухим!
За барыней,
за Англией
и шавок лай летит, -
уже
у новых Врангелей
взыгрался аппетит.
Следи,
товарищ,
за лаем
лихим,
Держи,
товарищ,
порох
сухим!
Мы строим,
жнем
и сеем.
Наш лозунг:
"Мир и гладь".
Но мы
себя
сумеем
винтовкой отстоять.
Нас тянут,
товарищ,
к войне
от сохи.
Держи,
товарищ,
порох
сухим!
Всё забывал напомнить его стихи классические.
Тут один немецкий художник (переехавший после "крымнаша" из позорной России в Германию; раз уж я в Германии, решил о нём вспомнить) раз за разом всё Маяковского приводит в пример, рассказывая, каким тот был пацифистом и как войну не любил. Если и любил, то только до революции, когда патриотические стихи слагал, а потом передумал. Ну да, ну да.
Характерно, что в биографии Маяковского, которую недавно выдал другой наш любимый кудрявый друг, все эти стихи тоже обойдены вниманием. Там Маяковский по больше части представлен как сатирик и невротик. Короче, до странного смешения похожим на автора сей биографии.
О стихах, приведённые ниже, автор биографии Маяковского в наши дни сказал бы (и говорит раз за разом): "Патриоты перешли на визг".
Короче, вот вам Маяковский. Вдруг забыли.
***
Гляди, товарищ, в оба!
Вовсю раскрой глаза!
Британцы
твердолобые
республике грозят.
Не будь,
товарищ,
слепым
и глухим!
Держи,
товарищ,
порох
сухим!
За барыней,
за Англией
и шавок лай летит, -
уже
у новых Врангелей
взыгрался аппетит.
Следи,
товарищ,
за лаем
лихим,
Держи,
товарищ,
порох
сухим!
Мы строим,
жнем
и сеем.
Наш лозунг:
"Мир и гладь".
Но мы
себя
сумеем
винтовкой отстоять.
Нас тянут,
товарищ,
к войне
от сохи.
Держи,
товарищ,
порох
сухим!
Оригинал и комментарии
Старый город от nikab
Нынче меня занесло в ту часть старой Феодосии, по которой я еще особо не лазала. Район Армянской и Караимской мной исхожен вдоль и поперек, крепость тоже знаю и на Карантине ориентируюсь. А вот за Чехова я раньше особо не заходила. А зря.
Там те же старинные улицы с разбитой брусчаткой и столетними домами, тот же сонный неизменный покой, сады с инжиром, айвой и орехами, бесконечные переплетения виноградной лозы, сытые сонные кошки, играющие в палисадниках дети, старухи с тазами белья. Запахи еды - домашней, вкусной, пряной, приготовленной в чугунках и возможно даже в печи :) Мелкие птахи, крикливые петухи, осторожная козочка, гордый сокол в синеве неба. Армянская речь, болгарская, украинская, тонкий профиль генуэзца, огромные глаза грузинки, воркотня еврейского дедушки. Выцветшая за сто с небольшим лет черепица, фестончики и карнизики на окнах, деревянные резные наличники. Спокойная, серая как слониха гора, с которой видно море. Ничего не меняется, ничего не происходит, время тянется капелькой карамели, застывающей в воздухе... И на чужаков смотрят так же - вежливо, но с опаской - кто таков, зачем забрел, чего надо?
Наснимала нынче столько, что выкладывать буду приема в три :) Смотреть под катом.
А на обратном пути увидела - город меняется, причем перемены произошли за лето. Новые кафе, новые булочные и они не закрываются с концом сезона. Новый-понтовый продуктовый супермаркет, новый маркет экопродукции, новые бутики, новые вывески. Значит в город пришли деньги, и их используют по назначению. И это хорошо!
И отдельное ага - для тех, кому нужна удача - сегодняшняя сирень, там два цветка с пятью лепестками - точно сработает :)
Там те же старинные улицы с разбитой брусчаткой и столетними домами, тот же сонный неизменный покой, сады с инжиром, айвой и орехами, бесконечные переплетения виноградной лозы, сытые сонные кошки, играющие в палисадниках дети, старухи с тазами белья. Запахи еды - домашней, вкусной, пряной, приготовленной в чугунках и возможно даже в печи :) Мелкие птахи, крикливые петухи, осторожная козочка, гордый сокол в синеве неба. Армянская речь, болгарская, украинская, тонкий профиль генуэзца, огромные глаза грузинки, воркотня еврейского дедушки. Выцветшая за сто с небольшим лет черепица, фестончики и карнизики на окнах, деревянные резные наличники. Спокойная, серая как слониха гора, с которой видно море. Ничего не меняется, ничего не происходит, время тянется капелькой карамели, застывающей в воздухе... И на чужаков смотрят так же - вежливо, но с опаской - кто таков, зачем забрел, чего надо?
Наснимала нынче столько, что выкладывать буду приема в три :) Смотреть под катом.
А на обратном пути увидела - город меняется, причем перемены произошли за лето. Новые кафе, новые булочные и они не закрываются с концом сезона. Новый-понтовый продуктовый супермаркет, новый маркет экопродукции, новые бутики, новые вывески. Значит в город пришли деньги, и их используют по назначению. И это хорошо!
И отдельное ага - для тех, кому нужна удача - сегодняшняя сирень, там два цветка с пятью лепестками - точно сработает :)
Оригинал и комментарии
Виталий Останин "Князь Благовещенский" от paul-kornev
Прочитал. Понравилось. Продолжение куплю.
"Князь Благовещенский"
Да - попаданец. Но в отличие от основной массы книг - это не случайный срыв в иной мир, а результат неких целенаправленных действий. Ну и пока что нет "всех нагнул, завёл гарем". Очень хорошо написано.
Можно начать цепляться к мелочам, но при наличии интересной истории не вижу в этом смысла
"Князь Благовещенский"
Да - попаданец. Но в отличие от основной массы книг - это не случайный срыв в иной мир, а результат неких целенаправленных действий. Ну и пока что нет "всех нагнул, завёл гарем". Очень хорошо написано.
Можно начать цепляться к мелочам, но при наличии интересной истории не вижу в этом смысла
Оригинал и комментарии
от prilepin
Из интервью Михаила Борзыкина (группа "Телевизор").
БОРЗЫКИН:
- В Советском Союзе, мне кажется, Захар Прилепин был бы заштатным советским писателем.
ЖУРНАЛИСТ (КАКОЙ-ТО МУТЕНЬ ИЗ ПСКОВА):
- Или вохровцем.
БОРЗЫКИН:
- Эта составляющая у него сейчас победила. Омоновец, к сожалению, в Прилепине победил. Всё остальное уже неважно. Он среди охранителей «государственных интересов и чаяний».
……………………..
Оставляем за бортом иронию по поводу «государственных интересов и чаяний» - конечно же, преследовать надо «антигосударственные интересы и чаяния».
Тут смешно про Советский Союз.
Дети не помнят, а люди повзрослее отлично знают, что Михаил Борзыкин пережил наивысшую степень своей популярности именно в Советском Союзе, именно тогда он мог позволить себе продать первый диск-гигант, изданный на "Мелодии" тиражом в миллион экземпляров. Сейчас его слушает по всей стране тысячи полторы человек в лучшем случае.
Виктор Цой вообще погиб в СССР, в 1990 году, "заштатный рок-музыкант".
Наивысшая, стадионная популярность группы "Аквариум" - 1986-1999,
"Машины времени" - 1980-1986.
Первое появление Гребенщикова на ТВ - 1982, "Музыкальный ринг" с группой "Аквариум" - 1986-й, смотрела вся страна.
Всё это росло, конечно, "вопреки Советской власти" и всё такое, проблема в том, что рок-н-ролл в России существует ТОЛЬКО Советский, после падения СССР появилась, пожалуй, только одна супер-группа - "Сплин".
Что до литературы - то не надо Мише лезть в далёкие от него сферы, потому что в Советском Союзе, где хорошие писатели были только "заштатные", странным образом ходили в литературных звёздах братья Стругацкие, Фазиль Искандер, Василий Шукшин, Валентин Распутин, продавшие миллионы книг, а Евтушенко требовал, чтоб его издавали тиражом не 100 000 экз, а 250 000 экз - это раз в пять больше, чем совокупный тираж поэтических сборников, изданных всеми современными поэтами сразу.
Ну и кто тут "заштатный".
В кондовом СССР 1985 года Михаил Борзыкин (группа "Телевизор") играл в Ленинградском рок-клубе, в позднем СССР играл на стадионах, а теперь даёт три концерта в год в клубах на 50 человек. И рассказывает ужасы про СССР. Удивительные люди.
(При всём том, что в СССР была цензура, мотали нервы, портили здоровье и всё такое. Не спорю, не спорю. Просто не надо банализировать очень сложные процессы).
БОРЗЫКИН:
- В Советском Союзе, мне кажется, Захар Прилепин был бы заштатным советским писателем.
ЖУРНАЛИСТ (КАКОЙ-ТО МУТЕНЬ ИЗ ПСКОВА):
- Или вохровцем.
БОРЗЫКИН:
- Эта составляющая у него сейчас победила. Омоновец, к сожалению, в Прилепине победил. Всё остальное уже неважно. Он среди охранителей «государственных интересов и чаяний».
……………………..
Оставляем за бортом иронию по поводу «государственных интересов и чаяний» - конечно же, преследовать надо «антигосударственные интересы и чаяния».
Тут смешно про Советский Союз.
Дети не помнят, а люди повзрослее отлично знают, что Михаил Борзыкин пережил наивысшую степень своей популярности именно в Советском Союзе, именно тогда он мог позволить себе продать первый диск-гигант, изданный на "Мелодии" тиражом в миллион экземпляров. Сейчас его слушает по всей стране тысячи полторы человек в лучшем случае.
Виктор Цой вообще погиб в СССР, в 1990 году, "заштатный рок-музыкант".
Наивысшая, стадионная популярность группы "Аквариум" - 1986-1999,
"Машины времени" - 1980-1986.
Первое появление Гребенщикова на ТВ - 1982, "Музыкальный ринг" с группой "Аквариум" - 1986-й, смотрела вся страна.
Всё это росло, конечно, "вопреки Советской власти" и всё такое, проблема в том, что рок-н-ролл в России существует ТОЛЬКО Советский, после падения СССР появилась, пожалуй, только одна супер-группа - "Сплин".
Что до литературы - то не надо Мише лезть в далёкие от него сферы, потому что в Советском Союзе, где хорошие писатели были только "заштатные", странным образом ходили в литературных звёздах братья Стругацкие, Фазиль Искандер, Василий Шукшин, Валентин Распутин, продавшие миллионы книг, а Евтушенко требовал, чтоб его издавали тиражом не 100 000 экз, а 250 000 экз - это раз в пять больше, чем совокупный тираж поэтических сборников, изданных всеми современными поэтами сразу.
Ну и кто тут "заштатный".
В кондовом СССР 1985 года Михаил Борзыкин (группа "Телевизор") играл в Ленинградском рок-клубе, в позднем СССР играл на стадионах, а теперь даёт три концерта в год в клубах на 50 человек. И рассказывает ужасы про СССР. Удивительные люди.
(При всём том, что в СССР была цензура, мотали нервы, портили здоровье и всё такое. Не спорю, не спорю. Просто не надо банализировать очень сложные процессы).
Оригинал и комментарии
"Град безначальный" - постскриптум от witkowsky
АПОФЕОЗ ШЕСТИДЕСЯТЫХ
Хуже нас никого нет.
Михаил Пришвин. Дневник
Спецхран, спецшкола, спецпаек, спецназ.
Нет никого на свете хуже нас.
Как не сказать спасибо Голивуду?
Империя выращивает гриб
среди меланхолических Кариб,
богоспасаемых по воле вуду.
Все – чередом, все с болью, все с трудом:
сплошной дурдом, Содом и Нородом,
опять из пятниц сделана неделя.
Запахнет мир проказой и чумой,
когда в Москву однофамилец мой*
на самолете вытащит Фиделя.
Тотализатор – двести к одному,
и никому еще не по уму
постигнуть, что уже закрыта касса,
но президент доверится судьбе,
и приговор подпишет сам себе,
и скоро доберется до Техаса.
То Чан Кай-ши, а то Мао Цзе-дун,
на колдуна взъярившийся колдун,
отказ стрелять и выстрел без приказа,
и тяжело держаться молодцом
стране с нечеловеческим лицом,
упрятанным в нутро противогаза.
Кого, кому, за что, когда и где,
не то Пен Дэхуай, не то Джу Дэ,
никто не разглядит через охрану,
сей индивид живет как неликвид, –
и никого в Европе не дивит
тиран, к тирану едущий в Тирану.
И снова меч ломается о щит,
и вновь железный занавес трещит,
и бесполезны голубые каски,
и не спасает ни один кордон,
и в Швеции клокочет Тихий Дон,
и выстрелы гремят в Новочеркасске.
Недобрый дух над городом висит,
и с Карлова моста глядит гусит,
как пенится отравленная брага,
никто еще не думает пока,
что старые долги за Колчака
несчастная выплачивает Прага.
…Попробуй нынче замани людей
в великий лабиринт очередей,
где выяснялось через полквартала,
что кончились яйцо и апельсин,
но водка есть, и хлеб и керосин,
и, как ни странно, этого хватало.
И даже вспоминать не тяжело
тот мир, где в две руки – одно кило,
и все равно – хоть масла, хоть повидла,
тот мир очередюги за вином,
тот мир, где пачка чая со слоном
свидетельством была, что ты – не быдло.
Мы этот мир узнали не из книг.
Пора поставить точку, и дневник
пора закрыть, о том не сожалея,
что кое-как допраздновали мы
спецкарнавал на шконках спецтюрьмы,
не дожидаясь эры Водолея.
*А. К. Витковский (1923-1994)
Хуже нас никого нет.
Михаил Пришвин. Дневник
Спецхран, спецшкола, спецпаек, спецназ.
Нет никого на свете хуже нас.
Как не сказать спасибо Голивуду?
Империя выращивает гриб
среди меланхолических Кариб,
богоспасаемых по воле вуду.
Все – чередом, все с болью, все с трудом:
сплошной дурдом, Содом и Нородом,
опять из пятниц сделана неделя.
Запахнет мир проказой и чумой,
когда в Москву однофамилец мой*
на самолете вытащит Фиделя.
Тотализатор – двести к одному,
и никому еще не по уму
постигнуть, что уже закрыта касса,
но президент доверится судьбе,
и приговор подпишет сам себе,
и скоро доберется до Техаса.
То Чан Кай-ши, а то Мао Цзе-дун,
на колдуна взъярившийся колдун,
отказ стрелять и выстрел без приказа,
и тяжело держаться молодцом
стране с нечеловеческим лицом,
упрятанным в нутро противогаза.
Кого, кому, за что, когда и где,
не то Пен Дэхуай, не то Джу Дэ,
никто не разглядит через охрану,
сей индивид живет как неликвид, –
и никого в Европе не дивит
тиран, к тирану едущий в Тирану.
И снова меч ломается о щит,
и вновь железный занавес трещит,
и бесполезны голубые каски,
и не спасает ни один кордон,
и в Швеции клокочет Тихий Дон,
и выстрелы гремят в Новочеркасске.
Недобрый дух над городом висит,
и с Карлова моста глядит гусит,
как пенится отравленная брага,
никто еще не думает пока,
что старые долги за Колчака
несчастная выплачивает Прага.
…Попробуй нынче замани людей
в великий лабиринт очередей,
где выяснялось через полквартала,
что кончились яйцо и апельсин,
но водка есть, и хлеб и керосин,
и, как ни странно, этого хватало.
И даже вспоминать не тяжело
тот мир, где в две руки – одно кило,
и все равно – хоть масла, хоть повидла,
тот мир очередюги за вином,
тот мир, где пачка чая со слоном
свидетельством была, что ты – не быдло.
Мы этот мир узнали не из книг.
Пора поставить точку, и дневник
пора закрыть, о том не сожалея,
что кое-как допраздновали мы
спецкарнавал на шконках спецтюрьмы,
не дожидаясь эры Водолея.
*А. К. Витковский (1923-1994)
Оригинал и комментарии
от prilepin
Социология. «В целом положительно» к России относятся 48% опрошенных граждан Украины (в сентябрьском исследовании 2017 года этот показатель составлял 37%). Отмечается, что 32% опрошенных на Украине продолжают относиться к России «в основном плохо», в то время как в 2017 году таких людей было 46%.
Всё меняется. Не ругайтесь с украинцами, не злитесь на Украину. Нам ещё жить вместе.
Всё идёт своим чередом.
Будьте добрыми, будьте русскими.
Всё меняется. Не ругайтесь с украинцами, не злитесь на Украину. Нам ещё жить вместе.
Всё идёт своим чередом.
Будьте добрыми, будьте русскими.
Оригинал и комментарии
Оставить отзыв с помощью аккаунта FaceBook: