ЖЖ Топ-50 постов сегодня
Недавние тренды рунета
от prilepin
Ага, прочитал умную статью по поводу "средней зарплаты". Со всеми расчётами. Всё стало на свои места. Одна цитата.
"Тем не менее, чиновники из Росстата и правительство умышленно объявляют среднее арифметическое как среднюю зарплату, что создает видимость виртуальных больших доходов у большинства работающих россиян.
В расчетах Росстата есть и медианное значение зарплаты, которое равно 24.9 тыс.руб.
Медиана является более правдоподобной оценкой средней зарплаты, чем арифметическое среднее.
Но очевидно, что сообщать гражданам о меньшей, но более реальной средней зарплате очень не хочется чиновникам, так как эта величина на 26% меньше официально заявленной виртуальной средней зарплаты".
А то тут мне один ненавистник всего советского предлагал сравнить сколько всего можно купить на 45 тысяч (якобы средняя зарплата сна егодня) и 120 рублей в 1984 году. Я сразу подумал: фигня какая-то.
А вот теперь всё более-менее верно. Сколько всего можно купить на 24 тысячи сегодня и на 120 рублей тогда. Учитывая то, что тогда тебе могли дать бесплатную квартиру, лечили и учили бесплатно.
Я, надо сказать, весьма относительный поклонник СССР, возвращаться я туда не хочу, даже если бы и мог, но я за справедливость. Мне хочется, что у молодых людей были реальные представления о возможностях социалистической системы. (Госкапитализма, если угодно, а то сейчас обязательно придёт кто-то умный, чтоб поправить).
"Тем не менее, чиновники из Росстата и правительство умышленно объявляют среднее арифметическое как среднюю зарплату, что создает видимость виртуальных больших доходов у большинства работающих россиян.
В расчетах Росстата есть и медианное значение зарплаты, которое равно 24.9 тыс.руб.
Медиана является более правдоподобной оценкой средней зарплаты, чем арифметическое среднее.
Но очевидно, что сообщать гражданам о меньшей, но более реальной средней зарплате очень не хочется чиновникам, так как эта величина на 26% меньше официально заявленной виртуальной средней зарплаты".
А то тут мне один ненавистник всего советского предлагал сравнить сколько всего можно купить на 45 тысяч (якобы средняя зарплата сна егодня) и 120 рублей в 1984 году. Я сразу подумал: фигня какая-то.
А вот теперь всё более-менее верно. Сколько всего можно купить на 24 тысячи сегодня и на 120 рублей тогда. Учитывая то, что тогда тебе могли дать бесплатную квартиру, лечили и учили бесплатно.
Я, надо сказать, весьма относительный поклонник СССР, возвращаться я туда не хочу, даже если бы и мог, но я за справедливость. Мне хочется, что у молодых людей были реальные представления о возможностях социалистической системы. (Госкапитализма, если угодно, а то сейчас обязательно придёт кто-то умный, чтоб поправить).
Оригинал и комментарии
от prilepin
Из СМИ.
"Дебаты между политиком Ксенией Собчак и писателем Захаром Прилепиным, прошедшие на телеканале "Дождь", оценил бывший мэр Екатеринбурга, общественный деятель Евгений Ройзман. По его признанию, ему жутковато слушать риторику Прилепина, который отказывает человеческой жизни как таковой в сверхценности.
Рассуждения подобно тем, что позволил себе Прилепин, представляют собой имморализм, цинизм и не могут считаться социально премлемыми, уверен экс-мэр.
"Когда такое говорят, естественно, оперируют такими понятиями, как Отечество, отражение врагов, когда человек жертвует собой. Но - ты можешь жертвовать только своей жизнью ради других, но ты не имеешь права толкать других людей, обманывать и заставлять их жертвовать своей жизнью ради условного начальства", - подчеркнул Ройзман".
Конец цитаты.
Какой всё-таки Женя банальный тип, не смотря на свою харизму и двухметровый рост.
Я сказал простые вещи: есть что-то важнее конкретного человека и его смешной жизни. Бог важнее человека, Родина важнее человека, дети важнее человека. Так я сказал.
Если Женя хочет доказать обратное, пусть просто скажет:
я важнее Бога, важнее Родины и важнее своих детей.
И всё.
И не надо ничего говорить про имморализм.
Можете хором с Ксенией это сказать, Женя. Моралисты, полюбуйтесь.
"Дебаты между политиком Ксенией Собчак и писателем Захаром Прилепиным, прошедшие на телеканале "Дождь", оценил бывший мэр Екатеринбурга, общественный деятель Евгений Ройзман. По его признанию, ему жутковато слушать риторику Прилепина, который отказывает человеческой жизни как таковой в сверхценности.
Рассуждения подобно тем, что позволил себе Прилепин, представляют собой имморализм, цинизм и не могут считаться социально премлемыми, уверен экс-мэр.
"Когда такое говорят, естественно, оперируют такими понятиями, как Отечество, отражение врагов, когда человек жертвует собой. Но - ты можешь жертвовать только своей жизнью ради других, но ты не имеешь права толкать других людей, обманывать и заставлять их жертвовать своей жизнью ради условного начальства", - подчеркнул Ройзман".
Конец цитаты.
Какой всё-таки Женя банальный тип, не смотря на свою харизму и двухметровый рост.
Я сказал простые вещи: есть что-то важнее конкретного человека и его смешной жизни. Бог важнее человека, Родина важнее человека, дети важнее человека. Так я сказал.
Если Женя хочет доказать обратное, пусть просто скажет:
я важнее Бога, важнее Родины и важнее своих детей.
И всё.
И не надо ничего говорить про имморализм.
Можете хором с Ксенией это сказать, Женя. Моралисты, полюбуйтесь.
Оригинал и комментарии
от bormor
-Итак, я бедная маленькая сиротка,- произнесла девочка, усаживаясь на крыльце пустого дома.- Все меня бросили, все меня покинули, оставили одну. Ах я несчастная.
Она сорвала растущий рядом одуванчик, дунула и проследила взглядом полёт белых пушинок.
-Взрослых дома нет. Никого из взрослых. Я совершенно одна, как и говорила. А уже темнеет. А перед домом тёмный лес. Зловещие тени сгущаются под деревьями.
Девочка пригляделась, действительно ли сгущаются тени, кивнула своим мыслям и продолжила:
-Вот и солнце садится за краем леса, старый дом обволакивает тьма. Нигде не горит ни одна свеча, и только низко висящая, кроваво-красная луна освещает пустые комнаты и гулкие переходы тусклым светом. Воет ветер в трубе и скрипят рассохшиеся половицы, навевая жуть. А я не боюсь...
Девочка вздохнула и слегка повысила голос.
-Потому что я дура ненормальная! И если из подвала донесётся зловещий скрежет, или леденящие душу стоны, или даже звуки разрываемой и пожираемой плоти - я всё-равно бестрепетно спущусь туда босиком по скрипучей лестнице, чтобы наивно спросить: "Это ты, Сэм?" Понятия не имею, кто такой этот Сэм, но нужно же что-то дурацкое сказать? Или вот, допустим, если сейчас из густого мрака меж деревьев блеснут два алых горящих глаза, я даже не вздрогну, а буду сидеть и размышлять вслух, кто бы это мог быть - может, почтальон? Или молочник? Или моя добрая старушка-крёстная, которую я, правда, никогда не видела, но всё-же могла бы и догадаться, что в ней вряд ли два с половиной метра роста. Но не-ет, я никуда не сдвинусь и ничего не заподозрю, пока жуткая бесформенная тень не выскочит на дорожку прямо передо мной...
Как по заказу, в тот же миг перед девочкой выросла сгорбленная чёрная фигура с пылающими глазами и широко распахнутыми крыльями гигантского нетопыря.
-А-а-а-а!!!- завизжала девочка.- Мышь! Летучая!
С поразительной быстротой вскочив на ноги, она метнулась в дом. Нетопырь, на какую-то секунду ошеломлённый визгом, погнался за ней, на ходу меняя ипостась, чтобы не цепляться крыльями за стены. Когда он нагнал девочку в одной из пустых комнат, то выглядел уже как высокий бледный мужчина с циничным аристократическим лицом. В общем, вампир.
-Не сбежишшшь!- прошипел вампир со зловещей ухмылкой, показывая длинные клыки.
-Не сбегу,- согласно кивнула девочка.- Под ноги глянь.
Вампир глянул вниз - и опустил уже протянутые было руки.
-Блин. Ну что это такое?!
-Это зёрна. Пшено и просо. Ты же нипочём не сможешь удержаться, чтобы не начать их пересчитывать, верно?
-Угу,- мрачно подтвердил вампир, присаживаясь на корточки и принимаясь за работу.
-На вот, чтобы тебе легче было, два мешка. Один для пшена, один для проса. Ты же их по отдельности будешь считать.
-Не наглей,- проворчал вампир. И, помолчав, скрипнул зубами.- Да. По отдельности.
-Времени у тебя, сам понимаешь, до рассвета. Так что торопись.
-Сам разберусь.
-Ну ладно, оставляю это на тебя. А мне пора на бал.
-На бал? В этом?!
-А что такого? Платье чистое, опрятное, сидит хорошо, движений не стесняет. Я же не охмурять кого-то иду, а просто потусить.
-А карета?
Девочка пожала плечами.
-Соображу что-нибудь вместо кареты. Видел, возле ворот на тележке лежит большая тыква? Призовая, между прочим.
-Ты что, собираешься ехать на бал в тыкве?!
-Ты дурак? Мне нужна только тележка.
-А запрягать кого будешь?
-Мышей,- коротко ответила девочка.
-Ха-ха! По-твоему, мыши смогут утащить гружёную тележку?
-Зависит от того, сколько их запрячь. Прислушайся. Слышишь, как они шуршат в подвале, как скрипят зубами по прутьям мышеловок? Я наловила очень много мышей. Реально, много. Кроме шуток. Правда... я вот подумала, что возможно, хватило бы и одной. Летучей. Как ты на это смотришь?
-Да иди ты!
-Ладно-ладно, уже убегаю!- засмеялась девочка.- Счастливо оставаться!
И с безмятежной улыбкой пошла босиком по скрипучей лестнице в подвал, где её ждали мыши.
Она сорвала растущий рядом одуванчик, дунула и проследила взглядом полёт белых пушинок.
-Взрослых дома нет. Никого из взрослых. Я совершенно одна, как и говорила. А уже темнеет. А перед домом тёмный лес. Зловещие тени сгущаются под деревьями.
Девочка пригляделась, действительно ли сгущаются тени, кивнула своим мыслям и продолжила:
-Вот и солнце садится за краем леса, старый дом обволакивает тьма. Нигде не горит ни одна свеча, и только низко висящая, кроваво-красная луна освещает пустые комнаты и гулкие переходы тусклым светом. Воет ветер в трубе и скрипят рассохшиеся половицы, навевая жуть. А я не боюсь...
Девочка вздохнула и слегка повысила голос.
-Потому что я дура ненормальная! И если из подвала донесётся зловещий скрежет, или леденящие душу стоны, или даже звуки разрываемой и пожираемой плоти - я всё-равно бестрепетно спущусь туда босиком по скрипучей лестнице, чтобы наивно спросить: "Это ты, Сэм?" Понятия не имею, кто такой этот Сэм, но нужно же что-то дурацкое сказать? Или вот, допустим, если сейчас из густого мрака меж деревьев блеснут два алых горящих глаза, я даже не вздрогну, а буду сидеть и размышлять вслух, кто бы это мог быть - может, почтальон? Или молочник? Или моя добрая старушка-крёстная, которую я, правда, никогда не видела, но всё-же могла бы и догадаться, что в ней вряд ли два с половиной метра роста. Но не-ет, я никуда не сдвинусь и ничего не заподозрю, пока жуткая бесформенная тень не выскочит на дорожку прямо передо мной...
Как по заказу, в тот же миг перед девочкой выросла сгорбленная чёрная фигура с пылающими глазами и широко распахнутыми крыльями гигантского нетопыря.
-А-а-а-а!!!- завизжала девочка.- Мышь! Летучая!
С поразительной быстротой вскочив на ноги, она метнулась в дом. Нетопырь, на какую-то секунду ошеломлённый визгом, погнался за ней, на ходу меняя ипостась, чтобы не цепляться крыльями за стены. Когда он нагнал девочку в одной из пустых комнат, то выглядел уже как высокий бледный мужчина с циничным аристократическим лицом. В общем, вампир.
-Не сбежишшшь!- прошипел вампир со зловещей ухмылкой, показывая длинные клыки.
-Не сбегу,- согласно кивнула девочка.- Под ноги глянь.
Вампир глянул вниз - и опустил уже протянутые было руки.
-Блин. Ну что это такое?!
-Это зёрна. Пшено и просо. Ты же нипочём не сможешь удержаться, чтобы не начать их пересчитывать, верно?
-Угу,- мрачно подтвердил вампир, присаживаясь на корточки и принимаясь за работу.
-На вот, чтобы тебе легче было, два мешка. Один для пшена, один для проса. Ты же их по отдельности будешь считать.
-Не наглей,- проворчал вампир. И, помолчав, скрипнул зубами.- Да. По отдельности.
-Времени у тебя, сам понимаешь, до рассвета. Так что торопись.
-Сам разберусь.
-Ну ладно, оставляю это на тебя. А мне пора на бал.
-На бал? В этом?!
-А что такого? Платье чистое, опрятное, сидит хорошо, движений не стесняет. Я же не охмурять кого-то иду, а просто потусить.
-А карета?
Девочка пожала плечами.
-Соображу что-нибудь вместо кареты. Видел, возле ворот на тележке лежит большая тыква? Призовая, между прочим.
-Ты что, собираешься ехать на бал в тыкве?!
-Ты дурак? Мне нужна только тележка.
-А запрягать кого будешь?
-Мышей,- коротко ответила девочка.
-Ха-ха! По-твоему, мыши смогут утащить гружёную тележку?
-Зависит от того, сколько их запрячь. Прислушайся. Слышишь, как они шуршат в подвале, как скрипят зубами по прутьям мышеловок? Я наловила очень много мышей. Реально, много. Кроме шуток. Правда... я вот подумала, что возможно, хватило бы и одной. Летучей. Как ты на это смотришь?
-Да иди ты!
-Ладно-ладно, уже убегаю!- засмеялась девочка.- Счастливо оставаться!
И с безмятежной улыбкой пошла босиком по скрипучей лестнице в подвал, где её ждали мыши.
Оригинал и комментарии
doing wrong things for the right reasons от wolfox
Stupid things, in the end. Nonsensical. But stupid, nonsensical things were sometimes the most important.
Альтернативная Земля, на которой какая-то часть людей, пережив некоторую психологическую травму, получает суперсилы (аниме-фанаты могут вспомнить My Hero Academia, марвел и диси-фанаты уже вспомнили каждый свое) - и, разумеется, делится на супергероев, суперзлодеев и вроде-как-независимых бродяг.
Альтернативная Земля, которую по орбите неустанно патрулирует золотой человек по имени Scion - человек ли? Или странное, непонятное божество?
Альтернативная Земля, которую до сих пор не разорвали на части обладатели суперсил (а супергерои не пошли полноценной войной на суперзлодеев и наоборот) лишь потому, что им есть ради чего временами объединяться: их миру с ужасающей периодичностью грозит нечто непознаваемое и неубиваемое, чудовища, которых нельзя уничтожить - можно лишь отогнать на время, и всегда ценой множества жизней.
История с коротким и на первый взгляд неприятным названием Worm - "Червь", никогда не выходившая в официальной печати, от автора John McCrae (псевдоним - wildbow), история длинная, тревожная, приключенческая, захватывающая, безнадежная, затягивающая... Прекрасная.
WARNING: в комментарии внезапно вползли СУПЕР-СПОЙЛЕРЫ, так что раскрывать эти самые комментарии на свой страх и риск!
Theo scratched the animal under the collar, and watched it crane its head to one side, enjoying the contact.
It helped, oddly enough. Having contact with another living creature without all of the issues and hassles of dealing with people. No judgement, no worries, just… this. Being alone without being alone.
Главная героиня "Червя" - Тэйлор Хеберт, девочка-подросток, которая вроде как в лотерее суперсил первый приз не выиграла. Талант ей достался весьма своеобразный: управление насекомыми. Комарами, жуками, тараканами, многоножками. Червями тоже, да. Тэйлор травят в школе, друзья у нее отсутствуют, в зеркале она видит типичную одиночку-заучку... и нет, через десять-двадцать-пятьдесят страниц она не становится героем, шоб вы все обзавидовались, а девочки из школы побежали извиняться.
Она становится злодеем. По очень сложным и запутанным причинам. И это даже еще не завязка: дальше будет круче.
“Limitations foster creativity. Tell an artist to paint anything, and he may struggle, but tell him to create something specific, in a set amount of time, for a certain audience, and these constraints might well push him to produce something he might never have come up with on his own. We grow and evolve by testing ourselves. That’s my personal philosophy.”
(Героиня-тинейджер, присутствие у данной героини определенного таланта, повествование от первого лица, - многие на этой стадии могут заподозрить в романе образцовый янг эдалт: "вот сейчас у нее еще появится пара love interests, один блондин, другой брюнет, и комплект завершен!". Нет. Это далеко не янг эдалт, и не ждите здесь сердечных переживаний на полглавы или типичных для данного жанра дурацких поступков. Это "Червь". Он сам по себе.)
"Червь" своеобразен. Триггеров для читателя в нем столько, что хватит на отдельный коротенький рассказ: в общем и целом, если вы существо нервное, и вас пугают кровь-кишки-бодихоррор - не читайте. Он длинный: 1,7 миллионов знаков в оригинале, на три "Властелина Колец" хватит. (Для меня это, честно говоря, был праздник: наконец-то не тоооненькая книжечка на сто-триста страниц в читалке, которая проглатывается - не заметишь! Ура-ура!). Он не переведен до конца; можно попробовать на зуб обе существующих русских версии, но советую все же оригинал: переводы сильно проседают по качеству.
Оно того стоит? Оно того стоит.
Это умная книга. А умные книги - да и произведения в целом - встречаются сейчас, к сожалению, не так часто, как хотелось бы. Герои, просто поступающие хотя бы логично и разумно; святая Селестия, неужели их пора помещать в заповедник? Герои, умеющие придерживаться плана, герои, умеющие говорить правду, когда это необходимо, или молчать, когда это необходимо, герои, умеющие не поддаваться эмоциям хотя бы пару минут.
I’d always hated those parts in the TV shows and movies, where everything could be resolved with the simple truth. It was why I’d never been able to watch romantic comedies. It grated: the sitcom-esque comedic situations which would be resolved if people would only sit down, explain, and listen to one another, the tragedies which could have been prevented with a few simple words.
(Это отчасти кивок в сторону просмотренных на выходных Darkest Minds; если вы не смотрели - не смотрите. Там тоже про суперсилы; в своем роде шедевр. Ладно сеттинг, в котором дыр как в бабулином решете, но героиня, потенциально талантливая до уровня "править страной", только эмомодит, куксится и совершает ненужные поступки (второй такой же только совершает ненужные поступки), а сюжет - весь - абсолютно ненужен, могли бы начать сразу с финала. Извините, накипело.)
В "Черве" нет простых решений. Возможно, есть кто-то "однозначно плохой", но нет возможности банально уничтожить его мега-лазером из глаз. Все держится на очень хрупком равновесии, и наши герои, Тэйлор в том числе, продвигаясь ввысь по шкале репутации суперзлодеев, узнают все больше... и понимают, как много им еще предстоит узнать.
“You’re doing that crazy mastermind thing again,” Cuff said.
“Which crazy mastermind thing?”
“Where you talk to the other masterminds and one of you leaves something unsaid, and the other knows what that thing is without asking.”
Очень много глав-вставок от лица прочих персонажей, позволяющих вжиться в роль. Очень много отступлений и флэшбеков. Мир прописан не просто подробно - до малейшего штриха, до последней травинки, до облупившегося лепестка краски на уличной вывеске. Двухмерных героев (героев во всех смыслах, хм-хм) - нет.
Что есть добро? Что есть зло? Как найти свое место в этом безумном, безумном, безумном мире? Имеет ли смысл этика и мораль? И что толку от этики, морали, добра и зла, если у тебя есть возможность прочитать чьи-то мысли, эмоции, пригрозить ядовитым укусом или пирокинезом? И переживет ли Земля следующую атаку Тех-кого-не-хочется-называть?
Серьезно, прочитайте Worm. Хотя бы попробуйте.
Он заслуживает.
"You kicked their asses with butterflies!"
Альтернативная Земля, на которой какая-то часть людей, пережив некоторую психологическую травму, получает суперсилы (аниме-фанаты могут вспомнить My Hero Academia, марвел и диси-фанаты уже вспомнили каждый свое) - и, разумеется, делится на супергероев, суперзлодеев и вроде-как-независимых бродяг.
Альтернативная Земля, которую по орбите неустанно патрулирует золотой человек по имени Scion - человек ли? Или странное, непонятное божество?
Альтернативная Земля, которую до сих пор не разорвали на части обладатели суперсил (а супергерои не пошли полноценной войной на суперзлодеев и наоборот) лишь потому, что им есть ради чего временами объединяться: их миру с ужасающей периодичностью грозит нечто непознаваемое и неубиваемое, чудовища, которых нельзя уничтожить - можно лишь отогнать на время, и всегда ценой множества жизней.
История с коротким и на первый взгляд неприятным названием Worm - "Червь", никогда не выходившая в официальной печати, от автора John McCrae (псевдоним - wildbow), история длинная, тревожная, приключенческая, захватывающая, безнадежная, затягивающая... Прекрасная.
WARNING: в комментарии внезапно вползли СУПЕР-СПОЙЛЕРЫ, так что раскрывать эти самые комментарии на свой страх и риск!
Theo scratched the animal under the collar, and watched it crane its head to one side, enjoying the contact.
It helped, oddly enough. Having contact with another living creature without all of the issues and hassles of dealing with people. No judgement, no worries, just… this. Being alone without being alone.
Главная героиня "Червя" - Тэйлор Хеберт, девочка-подросток, которая вроде как в лотерее суперсил первый приз не выиграла. Талант ей достался весьма своеобразный: управление насекомыми. Комарами, жуками, тараканами, многоножками. Червями тоже, да. Тэйлор травят в школе, друзья у нее отсутствуют, в зеркале она видит типичную одиночку-заучку... и нет, через десять-двадцать-пятьдесят страниц она не становится героем, шоб вы все обзавидовались, а девочки из школы побежали извиняться.
Она становится злодеем. По очень сложным и запутанным причинам. И это даже еще не завязка: дальше будет круче.
“Limitations foster creativity. Tell an artist to paint anything, and he may struggle, but tell him to create something specific, in a set amount of time, for a certain audience, and these constraints might well push him to produce something he might never have come up with on his own. We grow and evolve by testing ourselves. That’s my personal philosophy.”
(Героиня-тинейджер, присутствие у данной героини определенного таланта, повествование от первого лица, - многие на этой стадии могут заподозрить в романе образцовый янг эдалт: "вот сейчас у нее еще появится пара love interests, один блондин, другой брюнет, и комплект завершен!". Нет. Это далеко не янг эдалт, и не ждите здесь сердечных переживаний на полглавы или типичных для данного жанра дурацких поступков. Это "Червь". Он сам по себе.)
"Червь" своеобразен. Триггеров для читателя в нем столько, что хватит на отдельный коротенький рассказ: в общем и целом, если вы существо нервное, и вас пугают кровь-кишки-бодихоррор - не читайте. Он длинный: 1,7 миллионов знаков в оригинале, на три "Властелина Колец" хватит. (Для меня это, честно говоря, был праздник: наконец-то не тоооненькая книжечка на сто-триста страниц в читалке, которая проглатывается - не заметишь! Ура-ура!). Он не переведен до конца; можно попробовать на зуб обе существующих русских версии, но советую все же оригинал: переводы сильно проседают по качеству.
Оно того стоит? Оно того стоит.
Это умная книга. А умные книги - да и произведения в целом - встречаются сейчас, к сожалению, не так часто, как хотелось бы. Герои, просто поступающие хотя бы логично и разумно; святая Селестия, неужели их пора помещать в заповедник? Герои, умеющие придерживаться плана, герои, умеющие говорить правду, когда это необходимо, или молчать, когда это необходимо, герои, умеющие не поддаваться эмоциям хотя бы пару минут.
I’d always hated those parts in the TV shows and movies, where everything could be resolved with the simple truth. It was why I’d never been able to watch romantic comedies. It grated: the sitcom-esque comedic situations which would be resolved if people would only sit down, explain, and listen to one another, the tragedies which could have been prevented with a few simple words.
(Это отчасти кивок в сторону просмотренных на выходных Darkest Minds; если вы не смотрели - не смотрите. Там тоже про суперсилы; в своем роде шедевр. Ладно сеттинг, в котором дыр как в бабулином решете, но героиня, потенциально талантливая до уровня "править страной", только эмомодит, куксится и совершает ненужные поступки (второй такой же только совершает ненужные поступки), а сюжет - весь - абсолютно ненужен, могли бы начать сразу с финала. Извините, накипело.)
В "Черве" нет простых решений. Возможно, есть кто-то "однозначно плохой", но нет возможности банально уничтожить его мега-лазером из глаз. Все держится на очень хрупком равновесии, и наши герои, Тэйлор в том числе, продвигаясь ввысь по шкале репутации суперзлодеев, узнают все больше... и понимают, как много им еще предстоит узнать.
“You’re doing that crazy mastermind thing again,” Cuff said.
“Which crazy mastermind thing?”
“Where you talk to the other masterminds and one of you leaves something unsaid, and the other knows what that thing is without asking.”
Очень много глав-вставок от лица прочих персонажей, позволяющих вжиться в роль. Очень много отступлений и флэшбеков. Мир прописан не просто подробно - до малейшего штриха, до последней травинки, до облупившегося лепестка краски на уличной вывеске. Двухмерных героев (героев во всех смыслах, хм-хм) - нет.
Что есть добро? Что есть зло? Как найти свое место в этом безумном, безумном, безумном мире? Имеет ли смысл этика и мораль? И что толку от этики, морали, добра и зла, если у тебя есть возможность прочитать чьи-то мысли, эмоции, пригрозить ядовитым укусом или пирокинезом? И переживет ли Земля следующую атаку Тех-кого-не-хочется-называть?
Серьезно, прочитайте Worm. Хотя бы попробуйте.
Он заслуживает.
"You kicked their asses with butterflies!"
Оригинал и комментарии
О полнолуниях и черепахах. от pesen-net
В прошлую пятницу сошлись затмение, полнолуние, противостояние Марса, Сатурна и ретроградный Меркурий. Когда мне сказали что прорвало одну трубу, а в другом месте взорвался унитаз - я удивился. Чем таким важным в этот напряжённый день занимались прочие трубы и унитазы?
Поехал сначала к трубе. Вбегаю в подъезд и слышу: меня ждут и уже обсуждают. Но не как бы мне хотелось, воспевая походку и тембр голоса, а грубо, со словами "падла" и "мудак". Одна женщина кричит: "можно подумать, он из Африки едет". Другая: " да наверняка спит в каком-нибудь подвале". Очень скоро они приписали мне все мужские подлости, которые пережили сами или видели в индийских фильмах.
Вбегаю, одной рукой кручу вентиль, другой ругаюсь с ними. И вдруг звонит телефон, номер взорванного унитаза. Отвечаю на звонок, ругаюсь со всеми сразу, как супергерой.
В телефоне меня послушали и говорят: "Вячеслав, это же я, Арина, редактор журнала такого-то. Хочу спросить вас о новой книге!"
Арина чистый ангел не только в районе колен, хороши также грудь и улыбка. Вряд ли такая девушка сталкивалась раньше с унитазами. Только от меня и узнала, что это изделие надевают на голову или вставляют как расширитель в одно место, воспетое фольклором.
И вот, вода течёт, бабы орут, какая-то каштанка ест мои ноги, мы же Ариной говорим о литературе.
Моя новая книга, объясняю, о женщинах. О том, какие они чудо. И как трудно бывает хранить верность, находясь среди Лаур и Беатрич.
Сюжет разворачивается на маленьком острове в мелком и холодном море. Там служит один капитан, проигравший в карты артиллерийское орудие. Из этого орудия островитяне палят картошкой по полицескому катеру. К капитану приходит любовь, но не сразу, а только когда все вдоволь нарыдаются. Остров плывёт на черепахе, потому что всякой книге нужна дурацкая аллегория. Не знаю как с чтением, писать было интересно.
Арина поблагодарила и отключилась. Я поворачиваюсь к грубым тёткам. Рассчитываю увидеть потрясённые лица и восторженные глаза. А они ржут. Умора, говорят. Наш придурок (это я) книги пишет!
С тех пор все заявки тётки начинают словами "скажите своему писюку..." или "пусть ваш писец приедет, у нас тут полный подвал сюжетных линий".
Вот так и выглядит настоящая популярность. А то многие спрашивали, а я не мог объяснить.
Что интересно, мой коллега Саша Нитунахин тем же женщинам читал поэму собственного приготовления - и ничего. Никто даже внимания не обратил.
Собственно, книга.
https://www.ozon.ru/context/detail/id/146448316/
Оригинал и комментарии
от prilepin
В последнем номере одного научно-популярного глянцевого журнала прочитал трогательную заметку о том, как писатель и разведчик Моэм «пытался спасти Россию» от большевиков.
Моэм, на минуточку, был английским шпионом и боролся против России.
Но, вы, наверное, заметили, в головах наших либералов всё уложено очень ровно.
Смотрите, как.
В Киеве, например, не было государственного переворота, когда снесли Януковича, всё было по закону. Революция по закону. А не по закону началась война на Донбассе.
А вот в Петрограде в октябре-ноября 1917-го был государственный переворот, он был не по закону. Потому что революция – это зло, как они могут быть по закону? А по закону начало работать антибольшевистское подполье, и действия Юденича, Колчака, Деникина, Врангеля тоже были вполне законные.
И никаких у них парадоксов, у наших прогрессистов. Там так, тут так.
А знаете, в чём совпадения, позволяющие нашим либералам делать всякий раз безупречно верный выбор?
Совпадения в позиции «цивилизованных государств», вот в чём.
В Киеве английские, французские и прочие (шпионы – зачёркиваем) советники работали против Януковича. Значит всё законно, ребята! Януковича вон!
А в Петрограде английские, французские и прочие (шпионы – зачёркиваем) советники работали против большевиков. Значит, и тут они всё делали правильно! Потому что – заграница! Большевиков вон!
Разве не логика? Навыворот, но абсолютно последовательная.
Моэм в этой логике - всегда будет освободителем России.
В своё время я там был колумнистом, в этом самом журнале, долго. Руководил журналом один прекрасный еврейский дедушка. И я писал про имперское чувство русского народа, про национальную независимость, и про всякие подобные вещи. Дедушка сам просил про это писать.
А потом он умер. И мне его не хватает.
А на его место пришла русская, или там малоросская женщина, я её не знаю, только фамилию знаю.
Это как раз совпало с началом войны на Донбассе.
С тех пор я туда колонки не пишу. Передали, чтоб не писал. Взяли себе других авторов, российских, но заграничных. Уехавших прочь из деспотии, но правильно понимающих суть событий.
И все остальные глянцевые журналы России сразу же поступили ровно тем же самым образом, не сговариваясь. Это же демократия, она так выглядит.
Я не пишу колонки с 2014 года ни в одно из этих изданий.
(Вспомните, как заламывают руки наши "прогрессисты", рассказывая о советской, скажем, брежневской деспотической машине вдруг отлучавшей писателя от журнальных публикаций - и писатель, о, деспотия, - начинал зарабатывать переводами или какой-то другой поденщиной. Ах, как они заламывают руки. И ходят с заломанными руками. Как они ими едят или обнимаются, я до сих пор не пойму).
Моэм прекрасный писатель, кстати.
Просто не надо кривляться, коллеги. Иногда - слишком заметно. Палитесь.
Моэм, на минуточку, был английским шпионом и боролся против России.
Но, вы, наверное, заметили, в головах наших либералов всё уложено очень ровно.
Смотрите, как.
В Киеве, например, не было государственного переворота, когда снесли Януковича, всё было по закону. Революция по закону. А не по закону началась война на Донбассе.
А вот в Петрограде в октябре-ноября 1917-го был государственный переворот, он был не по закону. Потому что революция – это зло, как они могут быть по закону? А по закону начало работать антибольшевистское подполье, и действия Юденича, Колчака, Деникина, Врангеля тоже были вполне законные.
И никаких у них парадоксов, у наших прогрессистов. Там так, тут так.
А знаете, в чём совпадения, позволяющие нашим либералам делать всякий раз безупречно верный выбор?
Совпадения в позиции «цивилизованных государств», вот в чём.
В Киеве английские, французские и прочие (шпионы – зачёркиваем) советники работали против Януковича. Значит всё законно, ребята! Януковича вон!
А в Петрограде английские, французские и прочие (шпионы – зачёркиваем) советники работали против большевиков. Значит, и тут они всё делали правильно! Потому что – заграница! Большевиков вон!
Разве не логика? Навыворот, но абсолютно последовательная.
Моэм в этой логике - всегда будет освободителем России.
В своё время я там был колумнистом, в этом самом журнале, долго. Руководил журналом один прекрасный еврейский дедушка. И я писал про имперское чувство русского народа, про национальную независимость, и про всякие подобные вещи. Дедушка сам просил про это писать.
А потом он умер. И мне его не хватает.
А на его место пришла русская, или там малоросская женщина, я её не знаю, только фамилию знаю.
Это как раз совпало с началом войны на Донбассе.
С тех пор я туда колонки не пишу. Передали, чтоб не писал. Взяли себе других авторов, российских, но заграничных. Уехавших прочь из деспотии, но правильно понимающих суть событий.
И все остальные глянцевые журналы России сразу же поступили ровно тем же самым образом, не сговариваясь. Это же демократия, она так выглядит.
Я не пишу колонки с 2014 года ни в одно из этих изданий.
(Вспомните, как заламывают руки наши "прогрессисты", рассказывая о советской, скажем, брежневской деспотической машине вдруг отлучавшей писателя от журнальных публикаций - и писатель, о, деспотия, - начинал зарабатывать переводами или какой-то другой поденщиной. Ах, как они заламывают руки. И ходят с заломанными руками. Как они ими едят или обнимаются, я до сих пор не пойму).
Моэм прекрасный писатель, кстати.
Просто не надо кривляться, коллеги. Иногда - слишком заметно. Палитесь.
Оригинал и комментарии
Лето 58, 59, 60, 61 от vinah
Переезд. Все пунктирное. Хотя, казалось бы, это такой безболезненный вариант переезда - в соседний дом. Но все равно травма. Кажется, это мой первый переезд со всеми вещами. Никогда такого не было (и вот опять). Все прошлые переезды были какими-то нулевыми - из Борисова в Минск я переехала буквально со спортивной сумкой и небольшой тумбочкой. Из Минска в Нью-Йорк я прилетела с одним чемоданом (легендарный Самсонайт, который выдержал столкновение с масляной подушкой Бушвика). За три года я обросла немыслимым количеством вещей! Невероятно, как быстро бедный, практически нищий человек обзаводится пожитками.
Лето 58, суббота.
Ничего не помню. Я, наверное, работала. После работы поехала к Селин на вечеринку - оказалось, что она живет ровно на той самой улице, гуляя по которой с flamme_tirre, я радостно ее увещевала: вот ты переедешь в Нью-Йорк! и я тоже сюда перееду по-человечески! и мы будем жить в этом районе, таком престижном! вот тут! на соседних улицах! ходить друг к другу в гости. Но на самом деле я иду сюда в гости к Селин, надо смотреть правде в глаза. У Селин была потная вечеринка - мы выключили кондиционер, зажгли свечи и нахерачились ледяными коктейлями цвета мятной полоскалки для рта. Селин напекла пирогов, мы хохотали и веселились, но потом мне написал руммэйт Р., приехавший из Лос-Анжелеса (где жил последние полгода). Р. - истинный руммэйт, в отличие от соседок, которые снимали его комнату, и которых был легион. Р. написал, что аэропорт проебал все его вещи, и что он потерял кошелек со всеми кредитками, ключами и документами. Вечеринка как раз становилась скучной - Фуркан с Селин начали обсуждать ритэйл, и я по-быстрому попрощалась и помчала домой спасать Р.
Лето 59, 29 июля.
Приперли к стенке соседок: им пришлось признаться, что их таки двое. Соседка М. очаровала соседа Р., объяснив ему всю подноготную:
- Я прилетела на месяц из Берлина, чтобы записать альбом, но потом оказалось, что мой парень мне изменил, мы расстались, я ударилась во все тяжкие и забросила музыку, ко мне приехала подруга, чтобы вытащить меня из депрессии, я скрывала ее от всех, мы много бухали, курили и водили мужиков из Тиндера, но я справилась.
(это было слово-в-слово то, что я писала Р. в своих тревожных письмах: "не подумай, что я схожу с ума, но мне кажется, что она забросила музыку, рассталась с парнем, к ней приехала подруга, они курят легкие наркотики и водят мужиков из Тиндера").
- Она милая, - сказал Р. - Но типичный миллениал. В 29 они как дети. Как люди нашего поколения в 16-17.
Выяснилось, что М. забыла пианинку. Я тут же заграбастала пианинку себе. К сожалению, М. тут же перезвонила и сказала, что зайдет на днях забрать пианинку - поэтому времени на написание дебютного альбома у меня немного.
Переезд коллапсировал два раза - оба раза я закрывалась в ванной и рыдала. Первый - когда выбрасывала тапочки, подаренные мне мамой перед отъездом. Они совсем прохудились и, разумеется, время их пришло, но все же. Второй - когда выбрасывала такие же древние шорты, купленные, когда мы с мамой ездили во Львов в 2013 году. Выбрасывать вещи, связанные с этим вот всем - невозможно. Хотя я была уверена, что я рыцарь и супергерой выбрасывания и избавления, но где там.
Лето 60, понедельник.
Утро, завтракаю багетом во французской булочной. Багет режет мне рот, и так всегда. Не знаю, есть ли еще люди, которые не любят хлеб из-за того, что он режет им рот, иногда до крови. Прихожу на работу с окровавленным ртом - это очень кстати, учитывая, что в магазинчик также пришла Селин, чтобы встретиться с корпоративным клиентом.
Дома - апогей переезда. До часу ночи носила вещи туда-сюда, потом вдруг ощутила невероятную легкость напополам с усталостью - словно перестала чувствовать вообще. Что-то похожее было перед моей поездкой в Нью-Йорк, когда я собирала все свои личные вещи в коробки (коробки остались в квартире, в которой иногда живут Саша и Аня) - полное выключение эмоций. Видимо, они выключаются, чтобы не вышло, как с тапочками. А с другой стороны, хочется чувствовать: тоже ведь веха, переезд.
Засыпая, подумала, что хотела бы, чтобы это ощущение не заканчивалось - я была как космонавт, зависший в нигде, and I'm floating in the most peculiar way (и звезды выглядят как-то иначе, ясное дело), и весь мир вокруг был плацкарт и одна-две строчки из любой песни Боуи. Как будто не нужно просыпаться в 6 утра.
Лето 61, вторник
С 6 утра до 9 вечера носила вещи. Не понимаю, откуда они, не понимаю. Я даже выбросила несколько килограммов интеллектуальной книги - видела, как в интеллектуальной книге брезгливо копаются бомжи Бушвика - но не помогло. Потом отмывали предыдущую квартиру от трех лет жизни.
У меня состояние аэропорта - абсолютное благостное безвременье, дзен, опустошение. Оказывается, переезд по умолчанию никогда не ностальгичен - нет времени, чтобы грустить по покидаемому пространству или ситуации, все сжирается суетой с выносом коробок и дарением посудно-ламповых наборов Армии Спасения. Когда-то я сама была эта армия, стыдливо вносила в дом раскатистую посудку с улицы - а теперь возвращаю обратно уже иного, более высокого уровня посудку же.
Пошла в банк, чтобы сделать чеки и заплатить за рент: один чек выписала неправильно, второй правильно.
Неправильный разорвала на мелкие кусочки, но побоялась выбрасывать в одну мусорку. Потом подумала, что и в две страшно. И в три. А вдруг кто-то за мной идет, поняла я, и подбирает за мной эти кусочки чека, чтобы потом склеить и забрать все мои деньги? Тогда я начала рвать чек на уж совсем параноидально микробные кусочки, швыряя их себе под ноги каждые десять шагов - это были немножко чековые Гензель и Гретель (я точно знала, что за мной кто-то идет и собирает крошки чека). Тогда я выбросила несколько кусочков чека в ливневую решетку. Вот, подавитесь, ликовала я, тут-то и ждет вас тупик!
Около офиса, куда нужно было отдать конверт с чеком, меня настиг второй приступ паранойи - чек надо было опустить в почтовый ящик в огромной чугунной двери, сказали мне хасиды по телефону. Дверь выглядела жутко - она была вырублена в здании без окон, возможно, гигантском холодильнике. Я позвонила хасидам, они подтвердили - та самая дверь. Я отодвинула щель почтового ящика и посмотрела в нее - там был здоровый внутренний дворик с лифтами. Наверное, внизу есть корзинка для писем, поняла я, и опустила конверт. Он упал на асфальт по ту сторону чугунных ворот. Я хотела посмотреть, есть ли там вообще корзинка, но щель показывала только стену напротив. Тогда я ввела туда айфон медленно-медленно, чтобы использовать его камеру как перископ. У меня получилось! Письмо просто так валялось на асфальте близко к краю ворот, которые прилегали неплотно, внизу была щель. Подул ветер и краешек конверта показался с моей стороны ворот - так в ветренный день любой прохожий мог взять мой чек себе! Я поняла, что мне надо протолкнуть конверт дальше - я взяла какую-то палку, легла около ворот и начала толкать палку в нижнюю щель, чтобы конверт прополз дальше и его не выдуло бы ветром на улицу. Вроде бы получилось! Чтобы посмотреть, как получилось, я снова засунула айфон в почтовую щель и сфотографировала пол - теперь конверт был немного дальше. Но погода все равно была ветренная - из-под ворот постоянно выдувались какие-то листья. Я снова легла на землю и посмотрела под ворота. Потом позвонила хасидам и рассказала им все вышенаписанное.
- Успокойтесь, - сказали хасиды. - Мы заберем чек, все нормально.
- Там ветер, - сказала я. - Поторопитесь.
Я отошла от ворот и увидела, что на меня все это время смотрели какие-то пуэрториканские грузчики, которые через дорогу разгружали грейпфруты и даже отложили ящики, чтобы посмотреть, что я делаю.
Я поняла, что как только я уйду, грузчики заберут мой чек и тут же бросят эти чортовы грейпфруты и помчат кутить в Сохо. Поэтому я отошла метров на 100 и начала поглядывать на грузчиков и на дверь.
Наверное, только когда я заметила, что над чугунной дверью хасидского офиса висит гигантская белая камера, я поняла, что происходило. Я снова попала на Хасидское Телевидение, черт бы его побрал! (Хасидское Телевидение - это сложная нью-йорская штука: что-то вроде получения эстетического удовольствия, наблюдая и снимая на камеру мучения и терзания обычных людей)
Как-то взяла себя в руки, приехала домой. Хотя дома нет уже - в одном месте его уже нет, в другом - еще нет. Купила курицу, села в пустой квартире, пишу сценарий - я ем курицу, комары пьют мою кровь.
Вероятно, насчет этого всего у меня есть какая-то рефлексия, но я продумаю и озвучу ее потом - сейчас я все в том же состоянии астронавта или пассажира.
Так, в Минске, перед отъездом я фотографировала полки с вещами в своей квартире, чтобы перенести ностальгию на потом.
Тем не менее, я не могу не отметить, что это состояние лимба, сладостного нигде, зала ожидания, межквартирной пустоты, пропущенной пересадки, подтормаживающего мерцающего in-between - пожалуй, одно из самых приятных, что я испытывала в жизни. Если так у всех людей, почему все ТАК не живут и мир устроен несколько иначе? А если не у всех, то что мне с этим делать?
Лето 58, суббота.
Ничего не помню. Я, наверное, работала. После работы поехала к Селин на вечеринку - оказалось, что она живет ровно на той самой улице, гуляя по которой с flamme_tirre, я радостно ее увещевала: вот ты переедешь в Нью-Йорк! и я тоже сюда перееду по-человечески! и мы будем жить в этом районе, таком престижном! вот тут! на соседних улицах! ходить друг к другу в гости. Но на самом деле я иду сюда в гости к Селин, надо смотреть правде в глаза. У Селин была потная вечеринка - мы выключили кондиционер, зажгли свечи и нахерачились ледяными коктейлями цвета мятной полоскалки для рта. Селин напекла пирогов, мы хохотали и веселились, но потом мне написал руммэйт Р., приехавший из Лос-Анжелеса (где жил последние полгода). Р. - истинный руммэйт, в отличие от соседок, которые снимали его комнату, и которых был легион. Р. написал, что аэропорт проебал все его вещи, и что он потерял кошелек со всеми кредитками, ключами и документами. Вечеринка как раз становилась скучной - Фуркан с Селин начали обсуждать ритэйл, и я по-быстрому попрощалась и помчала домой спасать Р.
Лето 59, 29 июля.
Приперли к стенке соседок: им пришлось признаться, что их таки двое. Соседка М. очаровала соседа Р., объяснив ему всю подноготную:
- Я прилетела на месяц из Берлина, чтобы записать альбом, но потом оказалось, что мой парень мне изменил, мы расстались, я ударилась во все тяжкие и забросила музыку, ко мне приехала подруга, чтобы вытащить меня из депрессии, я скрывала ее от всех, мы много бухали, курили и водили мужиков из Тиндера, но я справилась.
(это было слово-в-слово то, что я писала Р. в своих тревожных письмах: "не подумай, что я схожу с ума, но мне кажется, что она забросила музыку, рассталась с парнем, к ней приехала подруга, они курят легкие наркотики и водят мужиков из Тиндера").
- Она милая, - сказал Р. - Но типичный миллениал. В 29 они как дети. Как люди нашего поколения в 16-17.
Выяснилось, что М. забыла пианинку. Я тут же заграбастала пианинку себе. К сожалению, М. тут же перезвонила и сказала, что зайдет на днях забрать пианинку - поэтому времени на написание дебютного альбома у меня немного.
Переезд коллапсировал два раза - оба раза я закрывалась в ванной и рыдала. Первый - когда выбрасывала тапочки, подаренные мне мамой перед отъездом. Они совсем прохудились и, разумеется, время их пришло, но все же. Второй - когда выбрасывала такие же древние шорты, купленные, когда мы с мамой ездили во Львов в 2013 году. Выбрасывать вещи, связанные с этим вот всем - невозможно. Хотя я была уверена, что я рыцарь и супергерой выбрасывания и избавления, но где там.
Лето 60, понедельник.
Утро, завтракаю багетом во французской булочной. Багет режет мне рот, и так всегда. Не знаю, есть ли еще люди, которые не любят хлеб из-за того, что он режет им рот, иногда до крови. Прихожу на работу с окровавленным ртом - это очень кстати, учитывая, что в магазинчик также пришла Селин, чтобы встретиться с корпоративным клиентом.
Дома - апогей переезда. До часу ночи носила вещи туда-сюда, потом вдруг ощутила невероятную легкость напополам с усталостью - словно перестала чувствовать вообще. Что-то похожее было перед моей поездкой в Нью-Йорк, когда я собирала все свои личные вещи в коробки (коробки остались в квартире, в которой иногда живут Саша и Аня) - полное выключение эмоций. Видимо, они выключаются, чтобы не вышло, как с тапочками. А с другой стороны, хочется чувствовать: тоже ведь веха, переезд.
Засыпая, подумала, что хотела бы, чтобы это ощущение не заканчивалось - я была как космонавт, зависший в нигде, and I'm floating in the most peculiar way (и звезды выглядят как-то иначе, ясное дело), и весь мир вокруг был плацкарт и одна-две строчки из любой песни Боуи. Как будто не нужно просыпаться в 6 утра.
Лето 61, вторник
С 6 утра до 9 вечера носила вещи. Не понимаю, откуда они, не понимаю. Я даже выбросила несколько килограммов интеллектуальной книги - видела, как в интеллектуальной книге брезгливо копаются бомжи Бушвика - но не помогло. Потом отмывали предыдущую квартиру от трех лет жизни.
У меня состояние аэропорта - абсолютное благостное безвременье, дзен, опустошение. Оказывается, переезд по умолчанию никогда не ностальгичен - нет времени, чтобы грустить по покидаемому пространству или ситуации, все сжирается суетой с выносом коробок и дарением посудно-ламповых наборов Армии Спасения. Когда-то я сама была эта армия, стыдливо вносила в дом раскатистую посудку с улицы - а теперь возвращаю обратно уже иного, более высокого уровня посудку же.
Пошла в банк, чтобы сделать чеки и заплатить за рент: один чек выписала неправильно, второй правильно.
Неправильный разорвала на мелкие кусочки, но побоялась выбрасывать в одну мусорку. Потом подумала, что и в две страшно. И в три. А вдруг кто-то за мной идет, поняла я, и подбирает за мной эти кусочки чека, чтобы потом склеить и забрать все мои деньги? Тогда я начала рвать чек на уж совсем параноидально микробные кусочки, швыряя их себе под ноги каждые десять шагов - это были немножко чековые Гензель и Гретель (я точно знала, что за мной кто-то идет и собирает крошки чека). Тогда я выбросила несколько кусочков чека в ливневую решетку. Вот, подавитесь, ликовала я, тут-то и ждет вас тупик!
Около офиса, куда нужно было отдать конверт с чеком, меня настиг второй приступ паранойи - чек надо было опустить в почтовый ящик в огромной чугунной двери, сказали мне хасиды по телефону. Дверь выглядела жутко - она была вырублена в здании без окон, возможно, гигантском холодильнике. Я позвонила хасидам, они подтвердили - та самая дверь. Я отодвинула щель почтового ящика и посмотрела в нее - там был здоровый внутренний дворик с лифтами. Наверное, внизу есть корзинка для писем, поняла я, и опустила конверт. Он упал на асфальт по ту сторону чугунных ворот. Я хотела посмотреть, есть ли там вообще корзинка, но щель показывала только стену напротив. Тогда я ввела туда айфон медленно-медленно, чтобы использовать его камеру как перископ. У меня получилось! Письмо просто так валялось на асфальте близко к краю ворот, которые прилегали неплотно, внизу была щель. Подул ветер и краешек конверта показался с моей стороны ворот - так в ветренный день любой прохожий мог взять мой чек себе! Я поняла, что мне надо протолкнуть конверт дальше - я взяла какую-то палку, легла около ворот и начала толкать палку в нижнюю щель, чтобы конверт прополз дальше и его не выдуло бы ветром на улицу. Вроде бы получилось! Чтобы посмотреть, как получилось, я снова засунула айфон в почтовую щель и сфотографировала пол - теперь конверт был немного дальше. Но погода все равно была ветренная - из-под ворот постоянно выдувались какие-то листья. Я снова легла на землю и посмотрела под ворота. Потом позвонила хасидам и рассказала им все вышенаписанное.
- Успокойтесь, - сказали хасиды. - Мы заберем чек, все нормально.
- Там ветер, - сказала я. - Поторопитесь.
Я отошла от ворот и увидела, что на меня все это время смотрели какие-то пуэрториканские грузчики, которые через дорогу разгружали грейпфруты и даже отложили ящики, чтобы посмотреть, что я делаю.
Я поняла, что как только я уйду, грузчики заберут мой чек и тут же бросят эти чортовы грейпфруты и помчат кутить в Сохо. Поэтому я отошла метров на 100 и начала поглядывать на грузчиков и на дверь.
Наверное, только когда я заметила, что над чугунной дверью хасидского офиса висит гигантская белая камера, я поняла, что происходило. Я снова попала на Хасидское Телевидение, черт бы его побрал! (Хасидское Телевидение - это сложная нью-йорская штука: что-то вроде получения эстетического удовольствия, наблюдая и снимая на камеру мучения и терзания обычных людей)
Как-то взяла себя в руки, приехала домой. Хотя дома нет уже - в одном месте его уже нет, в другом - еще нет. Купила курицу, села в пустой квартире, пишу сценарий - я ем курицу, комары пьют мою кровь.
Вероятно, насчет этого всего у меня есть какая-то рефлексия, но я продумаю и озвучу ее потом - сейчас я все в том же состоянии астронавта или пассажира.
Так, в Минске, перед отъездом я фотографировала полки с вещами в своей квартире, чтобы перенести ностальгию на потом.
Тем не менее, я не могу не отметить, что это состояние лимба, сладостного нигде, зала ожидания, межквартирной пустоты, пропущенной пересадки, подтормаживающего мерцающего in-between - пожалуй, одно из самых приятных, что я испытывала в жизни. Если так у всех людей, почему все ТАК не живут и мир устроен несколько иначе? А если не у всех, то что мне с этим делать?
Оригинал и комментарии
от bormor
-Всё помнишь, мальчик?
-Помню.
-Не перепутаешь?
-Нет.
-Что сказать-то надо?
-Что король голый.
-Громко! И с выражением!
-Да понял я, понял!
-Вот и молодец.
-Дяденьки... а король, он что, правда... ну... голый пойдёт?
-Нет, конечно же! Но ты не волнуйся, малыш, просто кричи, что велено, не обращай внимания.
-Но ведь это же неправда?
-Да как тебе сказать... Понимаешь, мальчик, король у нас, конечно, не дурак. И люди на площади тоже... не все дураки. Но будь уверен, дураков там наберётся предостаточно!
-И они увидят короля голым?
-Ой, да что они там в толпе увидят?! Поверят на слово. Те, что в задних рядах, так уж точно. Потом те дураки, что впереди, подхватят. А там и остальные присоединятся к общему хору - потому что они же не дураки, спорить с гласом народа! Но главное, ты начни. На тебя вся надежда. Ну и ещё на десяток таких же мальчиков, для подстраховки, но это так, к слову.
-А что же будет потом с королём? Он уже не сможет больше королевствовать? Его сверганут, да?
-Весьма вероятно.
-И кто тогда будет новый король?
-А вот это, мальчик, уже не твоего ума дело.
-Помню.
-Не перепутаешь?
-Нет.
-Что сказать-то надо?
-Что король голый.
-Громко! И с выражением!
-Да понял я, понял!
-Вот и молодец.
-Дяденьки... а король, он что, правда... ну... голый пойдёт?
-Нет, конечно же! Но ты не волнуйся, малыш, просто кричи, что велено, не обращай внимания.
-Но ведь это же неправда?
-Да как тебе сказать... Понимаешь, мальчик, король у нас, конечно, не дурак. И люди на площади тоже... не все дураки. Но будь уверен, дураков там наберётся предостаточно!
-И они увидят короля голым?
-Ой, да что они там в толпе увидят?! Поверят на слово. Те, что в задних рядах, так уж точно. Потом те дураки, что впереди, подхватят. А там и остальные присоединятся к общему хору - потому что они же не дураки, спорить с гласом народа! Но главное, ты начни. На тебя вся надежда. Ну и ещё на десяток таких же мальчиков, для подстраховки, но это так, к слову.
-А что же будет потом с королём? Он уже не сможет больше королевствовать? Его сверганут, да?
-Весьма вероятно.
-И кто тогда будет новый король?
-А вот это, мальчик, уже не твоего ума дело.
Оригинал и комментарии
в деревню, к тетке, в глушь, в сарайчик, или обзор my time at portia (early access) от wolfox
Я не люблю крафт в играх. В большинстве случаев мне проще добыть деньги каким-то иным способом (извести под корень мобов из десятка подземелий, например), и заплатить жадным торговцам пусть даже вдвое, но не долбить самой слитки\шкуры\деревяшки и не варить супы из откопанных в сырой земле кореньев и жуков. Исключений пока мне встречалось два. Первое - FFXIV, где крафт превращен в довольно сложную мини-игру, плюс каждый сам по себе - отдельная профессия. Второе - My Time At Portia, игра про жизнь крафтера (столяра, кузнеца, стеклодува, на-все-руки-мастера) в маленьком городе. Крафт как искусство, с кучей материалов, машин, аккуратно занесенных в книжечку схем. Ты можешь сделать все, что угодно! И даже более того.
Первое, что приходит на ум, когда знакомишься с Портией - Stardew Valley. В SV нашему герою (или героине) от дедушки доставалась старенькая ферма и заросший сорняками большой участок на помидоры. В Портии нашему герою (или героине) от папы достается, натурально, сарай, с дырками в полу и заколоченными окнами, плюс шесть соток земли, обнесенных кривым заборчиком. И вот эту разруху нам предстоит превратить в "мастерскую". В мире Портии есть много способов заработать на жизнь, но нам, как мало что умеющему новичку, будет руководством папино наследство - книга со схемами, руководство строителя, Builder-a. Строители-крафтеры в здешнем сообществе - уважаемые и незаменимые люди, на кусок хлеба с сыром и ветчиной хватит стопроцентно. Но потрудиться ой как придется.
Придется строить множество машин-станков - плавильные печи, аппараты для резки металла, для дубления шкур, миксеры, прессы. Придется истреблять пушистых лам ради меха и костей, жуков ради яда, летучих мышей ради крыльев. Придется собирать кучу материалов по окрестностям: рубить деревья, собирать фрукты и смолу, долбить киркой скалы. Придется лазить по местным руинам в поисках руды и артефактов - а потом еще и по другим, более опасным и населенным монстрами, лабиринтам, в поисках более редких "деталей для сборки". А вы думали, жизнь крафтера тиха и спокойна, продал редкий лук на +15 и сидишь, чешешь репу? Ага, как же.
Жизнь в маленьком уютном городке, среди коров и запаха хлеба из соседней пекарни, изящно вписана разработчиками в один из моих любимых сеттингов. А именно - постапокалипсис.
Именно. Мир Портии - мир после того, как цивилизация (если не наша с вами, то крайне похожая) успешно сама себя кирдыкнула. От нее остались старые заросшие мхом постройки, наполовину ушедшие в землю автомобили, артефакты малопонятного назначения - какие-то еще можно заставить работать, а от каких-то проку уже никогда не будет. Осталась история - люди, попрятавшиеся по бункерам, три века тьмы, весьма похожей на ядерную зиму; и лишь сто (или около того) лет назад солнце наконец-то вернулось. Осталось постепенно приходящее понимание: все эти смешные монстры, все эти разбросанные далеко друг от друга городки на полном самообеспечении, они ведь отнюдь не от хорошей жизни. И люди, упорно пытающиеся возродить цивилизацию. И церковь Света, которая активно выступает против использования всех найденных в руинах артефактов - из страха, что катастрофа может повториться.
(На практике это выражается, например, в том, что за стрельбу из свежесобранного ружья Triple Barrel Snakebite священник отец Ли и его помощница Нора выдают минус двадцать friendship points. Что не страшно и поправимо. Ружье важнее!)
Жизнь в Портии немного напоминает этакого даркового Миядзаки: отзвуки недавно прошедшей войны с империей Дувос, еще не искоренившийся ужас перед Эпохой Мрака, упоминание Периферий, где бродят зверюги уровня явно так сотого - не чета здешним кроликам и крысам... и при этом - уют и сказочность. Плохо сочетается? Отлично сочетается. Портия, город, выстроенный на развалинах старой цивилизации, где ты знаешь в лицо каждого жителя, где каждый житель проводит день не просто торча за стойкой магазина или нарезая круги по улице, а по какому-то собственному разумению. По воскресеньям мэр проводит собрания на площади с фонтаном; булочница Марта и портниха Кэрол по утрам делают зарядку под Деревом Желаний; дети ходят в школу; Civil Corps, здешняя полиция и охрана руин, патрулирует окрестности; кто-то рыбачит, кто-то тренируется в фехтовании, кто-то читает газету на скамеечке. Место, куда хочется возвращаться.
И маленькая сараюшка, оставленная отцом, уже довольно скоро становится настоящим домом. (Да, ее можно и обставлять мебелью, кууучей всякой мебели, и увеличивать, и докупать землю, чтобы хватило места на огромный двор!). Можно познакомиться со здешней толстой кошкой, и она переселится к вам жить. Можно завести верховую лошадь - или, если вы тяготеете к экзотике, построить клетку-ловушку и поймать на приманку ламу; не очень легко, но дело того стоит. Прочие farm animals (куры, овцы) - как по мне, бессмысленны, но если вам нравится...
Желающие могут еще и увлечься огородничеством. Есть как съедобные продукты (капуста, абрикосы), так и то, что потом пригодится все для того же крафта (хлопок, радужные цветы, дающие разноцветный пигмент). А в речке и на море можно ловить рыбу! И выпускать ее потом в свой личный аквариум. Или скармливать кошке.
Так же, как и Stardew Valley, Портия не только про "жизнь фермера", а еще и про дружбомагию. Во многих смыслах. Со всеми (за исключением вашего извечного соперника Хиггинса, но и у него бывают светлые моменты) обитателями города можно подружиться - и в большинстве случаев это принесет какие-либо преимущества. Вы получите плюс к атаке, или скидку в магазине, или маленький подарок, который придет по почте. Радует, что набранные "очки" не уменьшаются со временем: один раз друзья - на всю жизнь друзья!
Разумеется, любовь тоже не забыта. Тут кандидатов меньше: автоматом убраны замужние-женатые, дети, плюс те, кто намного старше нашего ГГ-подростка. И прямоходящий медведь Papa Bear (простите, фурри). Но даже так потенциальных желающих на "пока смерть не разлучит вас" довольно много, как девушек, так и парней. Комбинировать можно вольно, в постапокалиптическом мире будущего никто не запрещает однополые браки. И разводиться, кстати, тоже, если вы вдруг передумали.
И если вы подумали, что жители Портии отличаются лишь внешностью (и, возможно, галочкой "доступен для романса"), тут же раздумайте обратно. Совсем нет. Как уже было сказано - каждый из них уникален, у многих (сейчас не у всех, но это Early Access, в будущем - у всех) есть цепочка личных квестов, раскрывающих характер, у всех есть интереснейшие диалоги в количестве и целая полноценная история.
В Портии всегда есть, чем заняться. Длиннейшая линия основного квеста (что мне нравится - тут мы не просто "существуем", как в SV; тут мы активно меняем мир, и саму Портию, и ее окрестности, и влияем даже на отношения между городами, и все это видно), множество квестов побочных, сезонные праздники и ивенты, подземелья для всех уровней игроков, обустройство собственного особняка, развитие отношений с персонажами, сбор артефактов по кусочкам, как паззл (их - много), апгрейды брони и оружия, мини-игры... Перечислять можно долго. И да, оно затягивает. Портия у меня уже набрала больше часов, чем собственно Stardew, и чую я, этим побитием рекорда дело не ограничится.
В последнем апдейте разработчики добавили собаку, вторую верховую ламу, пещеру с привидениями, гонки на лошадях, новый остров и кучу всего прочего. И эти апдейты идут постоянно! И это только ранний доступ! Кстати, я была одним из кикстартер-бэкеров проекта - и ни капли не пожалела, вот ни на секундочку.
Первое, что приходит на ум, когда знакомишься с Портией - Stardew Valley. В SV нашему герою (или героине) от дедушки доставалась старенькая ферма и заросший сорняками большой участок на помидоры. В Портии нашему герою (или героине) от папы достается, натурально, сарай, с дырками в полу и заколоченными окнами, плюс шесть соток земли, обнесенных кривым заборчиком. И вот эту разруху нам предстоит превратить в "мастерскую". В мире Портии есть много способов заработать на жизнь, но нам, как мало что умеющему новичку, будет руководством папино наследство - книга со схемами, руководство строителя, Builder-a. Строители-крафтеры в здешнем сообществе - уважаемые и незаменимые люди, на кусок хлеба с сыром и ветчиной хватит стопроцентно. Но потрудиться ой как придется.
Придется строить множество машин-станков - плавильные печи, аппараты для резки металла, для дубления шкур, миксеры, прессы. Придется истреблять пушистых лам ради меха и костей, жуков ради яда, летучих мышей ради крыльев. Придется собирать кучу материалов по окрестностям: рубить деревья, собирать фрукты и смолу, долбить киркой скалы. Придется лазить по местным руинам в поисках руды и артефактов - а потом еще и по другим, более опасным и населенным монстрами, лабиринтам, в поисках более редких "деталей для сборки". А вы думали, жизнь крафтера тиха и спокойна, продал редкий лук на +15 и сидишь, чешешь репу? Ага, как же.
Жизнь в маленьком уютном городке, среди коров и запаха хлеба из соседней пекарни, изящно вписана разработчиками в один из моих любимых сеттингов. А именно - постапокалипсис.
Именно. Мир Портии - мир после того, как цивилизация (если не наша с вами, то крайне похожая) успешно сама себя кирдыкнула. От нее остались старые заросшие мхом постройки, наполовину ушедшие в землю автомобили, артефакты малопонятного назначения - какие-то еще можно заставить работать, а от каких-то проку уже никогда не будет. Осталась история - люди, попрятавшиеся по бункерам, три века тьмы, весьма похожей на ядерную зиму; и лишь сто (или около того) лет назад солнце наконец-то вернулось. Осталось постепенно приходящее понимание: все эти смешные монстры, все эти разбросанные далеко друг от друга городки на полном самообеспечении, они ведь отнюдь не от хорошей жизни. И люди, упорно пытающиеся возродить цивилизацию. И церковь Света, которая активно выступает против использования всех найденных в руинах артефактов - из страха, что катастрофа может повториться.
(На практике это выражается, например, в том, что за стрельбу из свежесобранного ружья Triple Barrel Snakebite священник отец Ли и его помощница Нора выдают минус двадцать friendship points. Что не страшно и поправимо. Ружье важнее!)
Жизнь в Портии немного напоминает этакого даркового Миядзаки: отзвуки недавно прошедшей войны с империей Дувос, еще не искоренившийся ужас перед Эпохой Мрака, упоминание Периферий, где бродят зверюги уровня явно так сотого - не чета здешним кроликам и крысам... и при этом - уют и сказочность. Плохо сочетается? Отлично сочетается. Портия, город, выстроенный на развалинах старой цивилизации, где ты знаешь в лицо каждого жителя, где каждый житель проводит день не просто торча за стойкой магазина или нарезая круги по улице, а по какому-то собственному разумению. По воскресеньям мэр проводит собрания на площади с фонтаном; булочница Марта и портниха Кэрол по утрам делают зарядку под Деревом Желаний; дети ходят в школу; Civil Corps, здешняя полиция и охрана руин, патрулирует окрестности; кто-то рыбачит, кто-то тренируется в фехтовании, кто-то читает газету на скамеечке. Место, куда хочется возвращаться.
И маленькая сараюшка, оставленная отцом, уже довольно скоро становится настоящим домом. (Да, ее можно и обставлять мебелью, кууучей всякой мебели, и увеличивать, и докупать землю, чтобы хватило места на огромный двор!). Можно познакомиться со здешней толстой кошкой, и она переселится к вам жить. Можно завести верховую лошадь - или, если вы тяготеете к экзотике, построить клетку-ловушку и поймать на приманку ламу; не очень легко, но дело того стоит. Прочие farm animals (куры, овцы) - как по мне, бессмысленны, но если вам нравится...
Желающие могут еще и увлечься огородничеством. Есть как съедобные продукты (капуста, абрикосы), так и то, что потом пригодится все для того же крафта (хлопок, радужные цветы, дающие разноцветный пигмент). А в речке и на море можно ловить рыбу! И выпускать ее потом в свой личный аквариум. Или скармливать кошке.
Так же, как и Stardew Valley, Портия не только про "жизнь фермера", а еще и про дружбомагию. Во многих смыслах. Со всеми (за исключением вашего извечного соперника Хиггинса, но и у него бывают светлые моменты) обитателями города можно подружиться - и в большинстве случаев это принесет какие-либо преимущества. Вы получите плюс к атаке, или скидку в магазине, или маленький подарок, который придет по почте. Радует, что набранные "очки" не уменьшаются со временем: один раз друзья - на всю жизнь друзья!
Разумеется, любовь тоже не забыта. Тут кандидатов меньше: автоматом убраны замужние-женатые, дети, плюс те, кто намного старше нашего ГГ-подростка. И прямоходящий медведь Papa Bear (простите, фурри). Но даже так потенциальных желающих на "пока смерть не разлучит вас" довольно много, как девушек, так и парней. Комбинировать можно вольно, в постапокалиптическом мире будущего никто не запрещает однополые браки. И разводиться, кстати, тоже, если вы вдруг передумали.
И если вы подумали, что жители Портии отличаются лишь внешностью (и, возможно, галочкой "доступен для романса"), тут же раздумайте обратно. Совсем нет. Как уже было сказано - каждый из них уникален, у многих (сейчас не у всех, но это Early Access, в будущем - у всех) есть цепочка личных квестов, раскрывающих характер, у всех есть интереснейшие диалоги в количестве и целая полноценная история.
В Портии всегда есть, чем заняться. Длиннейшая линия основного квеста (что мне нравится - тут мы не просто "существуем", как в SV; тут мы активно меняем мир, и саму Портию, и ее окрестности, и влияем даже на отношения между городами, и все это видно), множество квестов побочных, сезонные праздники и ивенты, подземелья для всех уровней игроков, обустройство собственного особняка, развитие отношений с персонажами, сбор артефактов по кусочкам, как паззл (их - много), апгрейды брони и оружия, мини-игры... Перечислять можно долго. И да, оно затягивает. Портия у меня уже набрала больше часов, чем собственно Stardew, и чую я, этим побитием рекорда дело не ограничится.
В последнем апдейте разработчики добавили собаку, вторую верховую ламу, пещеру с привидениями, гонки на лошадях, новый остров и кучу всего прочего. И эти апдейты идут постоянно! И это только ранний доступ! Кстати, я была одним из кикстартер-бэкеров проекта - и ни капли не пожалела, вот ни на секундочку.
Оригинал и комментарии
Лето 69 от vinah
В магазин со свечками пришел Напряженный Молдаванин - выглядел он как персонаж раннего Кустурицы - загорелый, подкопченный, весь в золотых цепочках и с золотым зубом; возможно, это какое-то ментальное порождение румынских рабочих с соседней стройки: они периодически сваливаются с лесов, звучно матерясь по-русски, и сидят на нашей скамеечке, перезваниваясь с тетушками из Бендер. Был говорлив, вел какие-то пространные беседы о парфюмерии на очень плохом английском, возможно, это был small talk (хорошо тратить деньги на хорошие дорогие вещи, правда? я вот обставил квартиру и обязательно куплю в нее приятные комнатные запахи! да, свеча стоит немало, но зато это же маеш вещь, да! реально же вещь! а эту стекляшку вы тоже продаете? а что это за стекляшка? а когда вы ее продаете, вы ее как именно заворачиваете и во что? а свечка, когда вы ее продаете, она в коробке? а как выглядит коробка? а я не люблю резкие запахи, вы же понимаете, как это, когда резкий запах - ну вот не нравится, а нравятся помягче, поспокойнее. легенький такой чтобы запах, деликатный. вот не такой, чтобы цветами резко, а поспокойнее. да, трудно сейчас выбрать запах), но через сорок минут этого всего я поняла, что это цыган и он будет меня грабить, и мне стало уже интересно, как именно он собирается это делать - может быть, просто застрелит меня за кассой? Вот было бы клево! Правда, в нашей кассе всегда ровно 300 долларов - какая-то глупая сумма, чтобы за нее умирать, может быть, я ему просто сразу отдам деньги и все?
Параллельно со мной вели ожесточенную переписку коллеги из разных уголков Нью-Йорка и Парижа (я работаю одна и всех заменяю) - оплатите инвойс! пришлите прейскурант!
- Селин, - написала я. - Мне пришел какой-то инвойс, который я хер знает вообще как оплачивать. Я не могу в него вчитаться, потому что в магазине уже почти час какой-то говорливый человек цыганской внешности, прости меня за слово на букву "эр", которое просится здесь как мой определитель. Я нервничаю и у меня снова началась паранойя, хотя ты, конечно, будешь смеяться. Тут явно что-то не так. Может быть, он подаст на нас в суд за что-нибудь, как недавно подали на нас в суд бухарские евреи-колясочники из Квинса. Пытаюсь понять, за что тут можно судиться. Может, за то, что я не уделяю ему внимания - он целый час задает тупые вопросы и требует постоянно с ним общаться, но я отвечаю на кучу писем и на телефонные звонки, а еще я делаю посылки. Ну, или он просто собирается меня убить, тогда я на всякий случай прощаюсь с тобой, хорошего тебе отдыха на юге Франции.
- А вот это зачем вы используете? - цыганский барон уже катился ко мне, будто на колесиках, с медными канделябрами на паучьих тонких лапках.
Мне тут же пришло письмо с еще одним инвойсом, а также письмо из редакции местного журнала "Нолита, огонь моих чресел", который сообщил, что вот-вот придет ко мне за восковым Наполеоном для фотосъемки, и чтобы я тщательно упаковала Наполеона, иначе в тридцатиградусную жару бедняга распадется на плесень и на липовый мед (и распадется же, это не метафора).
- Простите, пожалуйста, - сказала я цыгану. - Я тут вообще одна в магазине (черт, зачем я это сказала! теперь он точно будет меня грабить!), все уехали в отпуск и я работаю за троих. Я отвечаю за посылки. Я отвечаю за телефонные звонки. Я отвечаю на письма, которые приходят менеджеру, потому что она тоже в отпуске. И я не могу решительно совсем уделять вам столько внимания, сколько вам нужно. Я прошу прощения, что не целиком с вами весь этот час (вдруг он таки решит судиться, потому что в магазине все такие невнимательные и грубые?), но тут просто вал работы и я одна на всех. Вот прямо сейчас ко мне придут люди из редакции журнала, и я должна подготовить им Наполеона - поэтому я отвлекусь сейчас и буду паковать Наполеона, а они придут вот-вот. Люди придут. С минуты на минуту. Придут, люди, понимаете.
(уходи, если ты собрался меня грабить, вот люди же придут сейчас).
Я даже взяла воскового Наполеона с полочки и начала им жестикулировать. Вы когда-нибудь жестикулировали Наполеоном?
- Не волнуйтесь, - сказал цыган, - Вы прекрасно ко мне отнеслись и уделили мне внимание, которого я даже не заслужил. Мне вообще мало кто в этом городе уделял столько внимания, сколько вы в этот час. Да и что уж. И в жизни мне тоже внимания мало кто уделял столько, вот как вы. Все люди одиноки, умирают одни, рождаются одни, все преходяще. Внимание, слово доброе, кошке приятно. Вы добрая женщина и всяких прочих женщин добрей точно, а в мире без доброты плохо, тревожно, одиноко, одиноко без доброты. Нигде и никто ко мне не относился хорошо и гонения всюду. Время и теплота, уделенная вами в мою сторону, не забудется мной никогда, как я могу обвинить вас, вы хороший человек, я понимаю, вы добрый человек и порядочный, просто у вас много работы и вы очень устали, вы же правда так устали от всего?
Я положила Наполеона на спину и начала медленно-медленно бинтовать ему шею рулоном бумажных полотенец, как будто у Наполеона из сонной артерии медленно-медленно хлещет жидкий воск.
Только после этого цыган растворился, и в магазин пришла восхитительно глупая девица-интерн, которая сказала, что ей надо что-то забрать не знаю что, я вручила ей перебинтованного Наполеона и девица с Наполеоном убежали.
*
Всякий раз, когда кто-то опускает лицо в горящую свечку размером с небольшое ведерко, с тремя фитилями и довольно бодреньким горением, я говорю:
- Вы ходите судиться с нами?
Меня всегда спрашивают:
- Почему? (отдернув лицо, впрочем, спрашивают - а я этого и добиваюсь).
И я всегда отвечаю:
- Потому что зачем еще опускать лицо с волосами в сосуд с жидким воском и открытым огнем в помещении, принадлежащем чужому бизнесу?
И все всегда отвечают одной и той же фразой:
- Мы хотели узнать, как пахнет свеча, когда горит.
И я всегда отвечаю одной и той же фразой:
- Поскольку это свеча, ароматизирующая пространство, она пахнет так, как пахнет пространство, в которое вы сейчас зашли.
(да, это дзен)
И они всегда отвечают:
- Действительно! Это же правда! Спасибо!
И я всегда говорю:
- Пожалуйста, больше не суйте лицо, волосы, брови и ресницы в огонь, человек имеет свойство возгораться от контакта его волосяных покровов с огнем.
И они всегда благодарят.
Этот диалог почти никогда не происходил с вариациями, все всегда по одной и той же схеме. Только один раз он дал сбой, когда какая-то деловитая тетка взяла погашенную мной пять минут назад свечу, перевернула ее с серьезным изучающим что-то видом (обожаю, когда люди делают такой вид, когда творят хуйню) и начала лить воск прямо на пол.
- ПОЧЕМУ ВЫ ДЕЛАЕТЕ ЭТО? - спросила я.
- Я хотела понюхать, - ответила она.
- Выглядит это так, что вы хотели испортить мне день, - сказала я. - И у вас это удалось. Но не беспокойтесь, у нас тут скоро будет ремонт и полы будут перекрашивать, поэтому учитывая связанные с этим поганые дни впереди, это не в счет.
Женщина тут же взяла свечку, перевернула ее в другую сторону и снова вылила на пол немного жидкого воска.
- Вы можете ее просто с размаху расхуячить об пол еще, - посоветовала я. - И что-нибудь разбить. Все равно жизнь дерьмо и радостных событий не предвидится. Валяйте, крушите все.
Женщина смутилась и ушла. С нетерпением жду от нее отзывов.
*
Начиная с момента переезда, я не купила ни одной вещи, даже самой крошечной. Дала себе обещание навсегда запомнить и описать первую вещь, которую куплю после этого чортового рубежа. Обещание это меня так пугает, что вещь тем более не покупается, не улавливается, не становится достаточной. Ходила вчера по магазину Юникло и раскладывала на место выхваченные с распродажного стенда льняные рубашки - да, пока что выходит, что последней вещью таки была книжка Людмилы Петрушевской, которую я от усталости настолько не могу продолжить читать, что чтение этой книги мне компенсаторно снится.
*
Перед сном сварила огромную кастрюлю компота из красной смородины. Пожалуй, вот она, первая хорошая новость нынешнего сезона.
К тому же, это был мой первый компот. Как это красиво звучит: мой первый компот. Вот, лучше на этом и закончить.
Параллельно со мной вели ожесточенную переписку коллеги из разных уголков Нью-Йорка и Парижа (я работаю одна и всех заменяю) - оплатите инвойс! пришлите прейскурант!
- Селин, - написала я. - Мне пришел какой-то инвойс, который я хер знает вообще как оплачивать. Я не могу в него вчитаться, потому что в магазине уже почти час какой-то говорливый человек цыганской внешности, прости меня за слово на букву "эр", которое просится здесь как мой определитель. Я нервничаю и у меня снова началась паранойя, хотя ты, конечно, будешь смеяться. Тут явно что-то не так. Может быть, он подаст на нас в суд за что-нибудь, как недавно подали на нас в суд бухарские евреи-колясочники из Квинса. Пытаюсь понять, за что тут можно судиться. Может, за то, что я не уделяю ему внимания - он целый час задает тупые вопросы и требует постоянно с ним общаться, но я отвечаю на кучу писем и на телефонные звонки, а еще я делаю посылки. Ну, или он просто собирается меня убить, тогда я на всякий случай прощаюсь с тобой, хорошего тебе отдыха на юге Франции.
- А вот это зачем вы используете? - цыганский барон уже катился ко мне, будто на колесиках, с медными канделябрами на паучьих тонких лапках.
Мне тут же пришло письмо с еще одним инвойсом, а также письмо из редакции местного журнала "Нолита, огонь моих чресел", который сообщил, что вот-вот придет ко мне за восковым Наполеоном для фотосъемки, и чтобы я тщательно упаковала Наполеона, иначе в тридцатиградусную жару бедняга распадется на плесень и на липовый мед (и распадется же, это не метафора).
- Простите, пожалуйста, - сказала я цыгану. - Я тут вообще одна в магазине (черт, зачем я это сказала! теперь он точно будет меня грабить!), все уехали в отпуск и я работаю за троих. Я отвечаю за посылки. Я отвечаю за телефонные звонки. Я отвечаю на письма, которые приходят менеджеру, потому что она тоже в отпуске. И я не могу решительно совсем уделять вам столько внимания, сколько вам нужно. Я прошу прощения, что не целиком с вами весь этот час (вдруг он таки решит судиться, потому что в магазине все такие невнимательные и грубые?), но тут просто вал работы и я одна на всех. Вот прямо сейчас ко мне придут люди из редакции журнала, и я должна подготовить им Наполеона - поэтому я отвлекусь сейчас и буду паковать Наполеона, а они придут вот-вот. Люди придут. С минуты на минуту. Придут, люди, понимаете.
(уходи, если ты собрался меня грабить, вот люди же придут сейчас).
Я даже взяла воскового Наполеона с полочки и начала им жестикулировать. Вы когда-нибудь жестикулировали Наполеоном?
- Не волнуйтесь, - сказал цыган, - Вы прекрасно ко мне отнеслись и уделили мне внимание, которого я даже не заслужил. Мне вообще мало кто в этом городе уделял столько внимания, сколько вы в этот час. Да и что уж. И в жизни мне тоже внимания мало кто уделял столько, вот как вы. Все люди одиноки, умирают одни, рождаются одни, все преходяще. Внимание, слово доброе, кошке приятно. Вы добрая женщина и всяких прочих женщин добрей точно, а в мире без доброты плохо, тревожно, одиноко, одиноко без доброты. Нигде и никто ко мне не относился хорошо и гонения всюду. Время и теплота, уделенная вами в мою сторону, не забудется мной никогда, как я могу обвинить вас, вы хороший человек, я понимаю, вы добрый человек и порядочный, просто у вас много работы и вы очень устали, вы же правда так устали от всего?
Я положила Наполеона на спину и начала медленно-медленно бинтовать ему шею рулоном бумажных полотенец, как будто у Наполеона из сонной артерии медленно-медленно хлещет жидкий воск.
Только после этого цыган растворился, и в магазин пришла восхитительно глупая девица-интерн, которая сказала, что ей надо что-то забрать не знаю что, я вручила ей перебинтованного Наполеона и девица с Наполеоном убежали.
*
Всякий раз, когда кто-то опускает лицо в горящую свечку размером с небольшое ведерко, с тремя фитилями и довольно бодреньким горением, я говорю:
- Вы ходите судиться с нами?
Меня всегда спрашивают:
- Почему? (отдернув лицо, впрочем, спрашивают - а я этого и добиваюсь).
И я всегда отвечаю:
- Потому что зачем еще опускать лицо с волосами в сосуд с жидким воском и открытым огнем в помещении, принадлежащем чужому бизнесу?
И все всегда отвечают одной и той же фразой:
- Мы хотели узнать, как пахнет свеча, когда горит.
И я всегда отвечаю одной и той же фразой:
- Поскольку это свеча, ароматизирующая пространство, она пахнет так, как пахнет пространство, в которое вы сейчас зашли.
(да, это дзен)
И они всегда отвечают:
- Действительно! Это же правда! Спасибо!
И я всегда говорю:
- Пожалуйста, больше не суйте лицо, волосы, брови и ресницы в огонь, человек имеет свойство возгораться от контакта его волосяных покровов с огнем.
И они всегда благодарят.
Этот диалог почти никогда не происходил с вариациями, все всегда по одной и той же схеме. Только один раз он дал сбой, когда какая-то деловитая тетка взяла погашенную мной пять минут назад свечу, перевернула ее с серьезным изучающим что-то видом (обожаю, когда люди делают такой вид, когда творят хуйню) и начала лить воск прямо на пол.
- ПОЧЕМУ ВЫ ДЕЛАЕТЕ ЭТО? - спросила я.
- Я хотела понюхать, - ответила она.
- Выглядит это так, что вы хотели испортить мне день, - сказала я. - И у вас это удалось. Но не беспокойтесь, у нас тут скоро будет ремонт и полы будут перекрашивать, поэтому учитывая связанные с этим поганые дни впереди, это не в счет.
Женщина тут же взяла свечку, перевернула ее в другую сторону и снова вылила на пол немного жидкого воска.
- Вы можете ее просто с размаху расхуячить об пол еще, - посоветовала я. - И что-нибудь разбить. Все равно жизнь дерьмо и радостных событий не предвидится. Валяйте, крушите все.
Женщина смутилась и ушла. С нетерпением жду от нее отзывов.
*
Начиная с момента переезда, я не купила ни одной вещи, даже самой крошечной. Дала себе обещание навсегда запомнить и описать первую вещь, которую куплю после этого чортового рубежа. Обещание это меня так пугает, что вещь тем более не покупается, не улавливается, не становится достаточной. Ходила вчера по магазину Юникло и раскладывала на место выхваченные с распродажного стенда льняные рубашки - да, пока что выходит, что последней вещью таки была книжка Людмилы Петрушевской, которую я от усталости настолько не могу продолжить читать, что чтение этой книги мне компенсаторно снится.
*
Перед сном сварила огромную кастрюлю компота из красной смородины. Пожалуй, вот она, первая хорошая новость нынешнего сезона.
К тому же, это был мой первый компот. Как это красиво звучит: мой первый компот. Вот, лучше на этом и закончить.
Оригинал и комментарии
Semper Excelsior от neivid
У каждого в жизни свое назначение.
Вот Софья Марковна.
Ей шестьдесят четыре.
Рыбой, которую она пожарила
в сметане за эти годы,
можно было бы заселить небольшое озеро.
Детьми, которых Софья Марковна не родила,
можно было бы заполнить целый детсад,
или техникум, или подразделение,
танковое или пехотное.
Из книг, которые Софья Марковна не прочитала,
можно собрать Александрийскую библиотеку,
а в придачу Библиотеку Поэта
и на сдачу тайный архив Ватикана.
Шестьдесят четыре неиспеченных торта
ко дню рожденья,
шестьдесят четыре пары домашних тапочек,
смятых на левую ногу,
шестьдесят четыре вязаных кофточки,
заштопанных аккуратно,
шестьдесят четыре растаявших плитки
молочного шоколада.
Магазин по утрам, рассыпанные монетки,
недорогая булочка в воскресенье,
рыба на ужин, в сковороде сметана,
днем передача: «Сокровища Ватикана».
Все как обычно. Но по ночам
Софье Марковне снится: на берегу небольшого озера,
в котором весело плавают рыбы,
сидят нарядные дети, молодые мамы с колясками,
солдаты в штатском, смешные студенты в очках -
сидят и читают книги
из Александрийской библиотеки.
Софья Марковна подходит ближе, рада, смеется,
говорит им: «Дайте и мне, скорее!»,
ей протягивают книги,
и тут она вспоминает
что давно разучилась читать.
Софья Марковна просыпается с колотящимся сердцем,
пьет валидол, надевает кофточку,
распахивает окно, опасно свешивается вниз
и думает:
- Если я сейчас спрыгну,
что это изменит?
И тут
появляется мальчик.
Бритый подросток с фингалом под глазом и выбитым зубом,
возвращающийся ночью - ну, допустим,
из Александрийской библиотеки.
Он поднимает голову,
видит лохматую Софью Марковну
в темном оконном проеме,
машет рукой и кричит ей:
- Эксцельсиор!
Это слово он выучил накануне,
когда пил с соседом, бывшим политзаключенным,
и оно ему страшно понравилось,
потому что похоже на «еб твою мать», но гораздо красивей.
Софья Марковна ловит взлетевшее слово двумя руками,
сует за пазуху, со стуком защелкивает окно,
ложится в постель и шепчет:
- Эксцельсиор!
Засыпает уже, но шепчет:
- Эксцельсиор…
Просыпается утром и повторяет твердо:
- Эксцельсиор.
От этого шаг ее крепнет, настроение повышается,
осанка ее улучшается, улыбка светится.
Софья Марковна находит монетку -
эксцельсиор!
Софья Марковна покупает сметану -
эксцельсиор!
Софья Марковна жарит рыбу -
эксцельсиор!
И на душе у неё хорошо.
У каждого в жизни свое назначение.
Софья Марковна
назначена хранителем слова «excelsior»
на семьдесят лет.
Ей осталось шесть.
А потом, как-то ночью, вскочив и набросив кофточку,
Софья Марковна свесится из окна, увидит мальчика,
поймает слово «Эксцельсиор», попытается удержать,
но слово рванется, захлопает крыльями, закричит
и с силой потянет ее наружу. И Софья Марковна,
теряя тапочки, вцепившись покрепче,
плача от страха и радости,
рванется за ним и улетит навечно.
А мы останемся сидеть возле озера
без слова «эксцельсиор» -
долго, долго совсем без слова «эксцельсиор»,
до тех пор, пока Наталья Кирилловна
(голубые бусы, набухшие вены, рыжий пучок, программа "Время")
не отыщет его под скамейкой -
растерявшее перья, похудевшее, но, в общем, хорошее -
не подманит поближе на кусочек молочного шоколада
и не утешит, погладив по спинке.
Теперь оно будет её.
Берегите Наталью Кирилловну.
Ей шестьдесят четыре.
Осталось шесть.
Вот Софья Марковна.
Ей шестьдесят четыре.
Рыбой, которую она пожарила
в сметане за эти годы,
можно было бы заселить небольшое озеро.
Детьми, которых Софья Марковна не родила,
можно было бы заполнить целый детсад,
или техникум, или подразделение,
танковое или пехотное.
Из книг, которые Софья Марковна не прочитала,
можно собрать Александрийскую библиотеку,
а в придачу Библиотеку Поэта
и на сдачу тайный архив Ватикана.
Шестьдесят четыре неиспеченных торта
ко дню рожденья,
шестьдесят четыре пары домашних тапочек,
смятых на левую ногу,
шестьдесят четыре вязаных кофточки,
заштопанных аккуратно,
шестьдесят четыре растаявших плитки
молочного шоколада.
Магазин по утрам, рассыпанные монетки,
недорогая булочка в воскресенье,
рыба на ужин, в сковороде сметана,
днем передача: «Сокровища Ватикана».
Все как обычно. Но по ночам
Софье Марковне снится: на берегу небольшого озера,
в котором весело плавают рыбы,
сидят нарядные дети, молодые мамы с колясками,
солдаты в штатском, смешные студенты в очках -
сидят и читают книги
из Александрийской библиотеки.
Софья Марковна подходит ближе, рада, смеется,
говорит им: «Дайте и мне, скорее!»,
ей протягивают книги,
и тут она вспоминает
что давно разучилась читать.
Софья Марковна просыпается с колотящимся сердцем,
пьет валидол, надевает кофточку,
распахивает окно, опасно свешивается вниз
и думает:
- Если я сейчас спрыгну,
что это изменит?
И тут
появляется мальчик.
Бритый подросток с фингалом под глазом и выбитым зубом,
возвращающийся ночью - ну, допустим,
из Александрийской библиотеки.
Он поднимает голову,
видит лохматую Софью Марковну
в темном оконном проеме,
машет рукой и кричит ей:
- Эксцельсиор!
Это слово он выучил накануне,
когда пил с соседом, бывшим политзаключенным,
и оно ему страшно понравилось,
потому что похоже на «еб твою мать», но гораздо красивей.
Софья Марковна ловит взлетевшее слово двумя руками,
сует за пазуху, со стуком защелкивает окно,
ложится в постель и шепчет:
- Эксцельсиор!
Засыпает уже, но шепчет:
- Эксцельсиор…
Просыпается утром и повторяет твердо:
- Эксцельсиор.
От этого шаг ее крепнет, настроение повышается,
осанка ее улучшается, улыбка светится.
Софья Марковна находит монетку -
эксцельсиор!
Софья Марковна покупает сметану -
эксцельсиор!
Софья Марковна жарит рыбу -
эксцельсиор!
И на душе у неё хорошо.
У каждого в жизни свое назначение.
Софья Марковна
назначена хранителем слова «excelsior»
на семьдесят лет.
Ей осталось шесть.
А потом, как-то ночью, вскочив и набросив кофточку,
Софья Марковна свесится из окна, увидит мальчика,
поймает слово «Эксцельсиор», попытается удержать,
но слово рванется, захлопает крыльями, закричит
и с силой потянет ее наружу. И Софья Марковна,
теряя тапочки, вцепившись покрепче,
плача от страха и радости,
рванется за ним и улетит навечно.
А мы останемся сидеть возле озера
без слова «эксцельсиор» -
долго, долго совсем без слова «эксцельсиор»,
до тех пор, пока Наталья Кирилловна
(голубые бусы, набухшие вены, рыжий пучок, программа "Время")
не отыщет его под скамейкой -
растерявшее перья, похудевшее, но, в общем, хорошее -
не подманит поближе на кусочек молочного шоколада
и не утешит, погладив по спинке.
Теперь оно будет её.
Берегите Наталью Кирилловну.
Ей шестьдесят четыре.
Осталось шесть.
Оригинал и комментарии
от prilepin
У нас. Про Сталина. Всё как мы любим. Я участвую. Приезжайте.
https://www.facebook.com/zaharahutor/photos/a.843671005667987.1073741830.838002436234844/1858794284155649/?type=3&permPage=1
https://www.facebook.com/zaharahutor/photos/a.843671005667987.1073741830.838002436234844/1858794284155649/?type=3&permPage=1
Оригинал и комментарии
от nikab
Эльф - однолюб. По-другому он не умеет.
Вешает на ворота венок хэнд-мейд,
Бродит с дурацкой арфой сквозь городские джунгли,
Тренькает джингл-беллз, скучно лакает джин
И выбирает Дженни или Жанетту
Нетто - чистый объем души
Или фэа, как грассируют в Валиноре.
Спросишь - какого цвета ее глаза,
Стрижка под мальчика, локоны или коса?
Эльф улыбнется - важно совсем иное.
Искра что бьется в ветшающей клетке ребер,
Белая птица, спорхнувшая с рукава.
Дженни ушла в семнадцать. Птица всегда жива,
Мало ли что истлело в сосновом гробе.
...Как мы спускались в сад выбирать цветы,
Только тюльпаны, алые без просвета.
Как не боялась града и высоты,
Как открывала двери в чужое лето,
Трогала арфу - та говорила "дженн"
Гладила кошку - кошка не отвечала.
Верила, что однажды уйдет с причала
Белый корабль в занавеси дождей
И распахнутся стены - смотри, земля!
В кронах деревьев ясно горят светила,
Над головою - парус Эарендила...
Время лежит змеею, узор - петля.
Эльф - однолюб. Но природа берет свое,
Часики тикают, детям пора заплакать,
Хочется с кем-то пробраться сквозь дождь и слякоть,
Ключ повернуть в воротах, согреть жилье,
Скучно читать газеты, смотреть футбол,
Прятать в тиши халата литые плечи.
Пол человечьих века - и станет легче,
Время хвостом холодным стирает боль.
Я выхожу на кухню согреть чайку.
Дочка рисует фею, сын мучит скрипку.
Жизнь протекает сладко, легко и липко,
Всякие зерна можно смолоть в муку.
Муж как обычно залип в окно,
Топчет клавиатуру не глядя - профи.
...Тает в потемках нежный неяркий профиль,
Звонким мифрилом имя обведено...
Вешает на ворота венок хэнд-мейд,
Бродит с дурацкой арфой сквозь городские джунгли,
Тренькает джингл-беллз, скучно лакает джин
И выбирает Дженни или Жанетту
Нетто - чистый объем души
Или фэа, как грассируют в Валиноре.
Спросишь - какого цвета ее глаза,
Стрижка под мальчика, локоны или коса?
Эльф улыбнется - важно совсем иное.
Искра что бьется в ветшающей клетке ребер,
Белая птица, спорхнувшая с рукава.
Дженни ушла в семнадцать. Птица всегда жива,
Мало ли что истлело в сосновом гробе.
...Как мы спускались в сад выбирать цветы,
Только тюльпаны, алые без просвета.
Как не боялась града и высоты,
Как открывала двери в чужое лето,
Трогала арфу - та говорила "дженн"
Гладила кошку - кошка не отвечала.
Верила, что однажды уйдет с причала
Белый корабль в занавеси дождей
И распахнутся стены - смотри, земля!
В кронах деревьев ясно горят светила,
Над головою - парус Эарендила...
Время лежит змеею, узор - петля.
Эльф - однолюб. Но природа берет свое,
Часики тикают, детям пора заплакать,
Хочется с кем-то пробраться сквозь дождь и слякоть,
Ключ повернуть в воротах, согреть жилье,
Скучно читать газеты, смотреть футбол,
Прятать в тиши халата литые плечи.
Пол человечьих века - и станет легче,
Время хвостом холодным стирает боль.
Я выхожу на кухню согреть чайку.
Дочка рисует фею, сын мучит скрипку.
Жизнь протекает сладко, легко и липко,
Всякие зерна можно смолоть в муку.
Муж как обычно залип в окно,
Топчет клавиатуру не глядя - профи.
...Тает в потемках нежный неяркий профиль,
Звонким мифрилом имя обведено...
Оригинал и комментарии
Прочитано и просмотрено, выпуск 252 от nostradamvs
ПРОЧИТАНО
Пол Остер. Книга иллюзий. С самого начала «Книга иллюзий» представляет собой клон то ли «Киномании» Рошака, то ли «Ночного кино» Пессл. Один в один. Много лет назад пропал известный режиссёр, окружённый тайной, и герой-киноман начинает копаться в прошлом, чтобы эти тайны раскрыть. Но у Рошака и Пессл книги выливаются в сюжет, а у Остера герой внезапно без всяких усилий в середине книги получает приглашение от того, кого ищет. Все герои ведут себя по-идиотски, поступают алогично, бросаются друг другу в объятия без всяких предпосылок и не догадываются ни украсть, ни скопировать ценнейшие плёнки до их сожжения. Глупый, в общем, роман. 2/10.
Эмма Донохью. Чудо. Донохью очень крута. Не скажу, что круче, чем в комнате – но когда въезжаешь, оторваться от «Чуда» невозможно. Всю книгу 11-летняя девочка принципиально ничего не ест, умирая от голода, в то время как все окружающие (это Ирландия XIX века) смотрят на неё как на чудо господне и верят в то, что до неё дотронулся бог, разрешивший ей не есть. При том, что событий почти никаких не происходит – только медленные прогулки и разговоры в рамках одной деревушки, динамика у книги сумасшедшая, последние главы дочитываешь с дрожащими руками и мыслью: только не умирай, не умирай, не умирай. «Комната», напомню, производила ровно такое же впечатление – в главе, где ребёнок бежал из заточения. 8/10.
Селеста Инг. Всё, чего я не сказала. Первую треть роман маскируется под детектив об исчезновении девочки, но со временем он превращается в зануднейшую социально-психологическую драму о подростковых проблемах, расовых несправедливостях и проблемах Америки 1970-х годов. Таких историй и без Инг вагон и маленькая тележка. 3/10.
ПРОСМОТРЕНО
Паранормальное (The Endless, США, 2017). В общем, занятный концепт. В некой зоне время образует шарообразные аномалии, внутри которых зацикливается. То есть ты попадаешь в такой «шар» и дальше живёшь циклом, скажем, в 20 дней. Раз в 20 дней ты так или иначе погибаешь, затем оживаешь в начале цикла. Люди, попавшие в зону, образуют что-то вроде секты – они не могут её покинуть и живут общиной, зная о «циклах» друг друга. Самое жуткое – это человек с 3-секундным циклом, реально страшно. А вообще – перед вами был спойлер, мухахахахаха. Хотя в принципе, смотреть можно и после спойлера. 5/10.
Полуночное солнце (Midnight Sun, Швеция-Франция, 2016). Неплохой сериал о французской полицейской, приезхавшей в Швецию расследовать там убийство. Прикол в том, что первое лицо, которое мы видим – это Дени Лаван, звезда «Корпорации «Святые моторы», и мы думаем вот он, главная роль, и тут его размазывает по вертолётному винту. За расследование берётся Петер Стормаре, и вот мы думаем, главная, роль, и тут Стормаре харкает кровью и помирает! На этом известные актёры заканчиваются, и начинается расследование. Чем-то похоже на «Мост», если он кому нравится – можете посмотреть и «Полуночное солнце». 6/10.
Тау (Tau, США, 2018). Ничего было бы, когда бы не несколько идиотских натяжек. Девушка из ночного клуба попадает в подвал к безумному гению, который разрабатывает ИИ на основе человеческого мышления. Девушка оказывается умной, разрушает лабораторию и влюбляет в себя прототип ИИ, почему-то не запрограммированный на непричинение вреда хозяину. Нелогичностей хватает (Неужто разум целого ИИ сохраняется в одном дроне? Почему дрон подал ей ключ?), но в целом норм. 5/10.
Искажённый (Distorted, Канада, 2018). Посредственный канадский фильм, куда для понтов позвали совершенно ненужного Кьюсака. Пара переселяется в большой новый дом, и женщина думает, что жители дома пытаются подчинить себе её разум. Это она думает в первые 10 минут, и больше ничего не меняется – так оно и есть. Дальше – беготня с пистолетом и море роялей в кустах (особенно журналист Кьюсак, который внезапно появляется ровно там, где он нужен, и героически спасает всех, кого надо). Смотреть не стоит. 2/10.
Зависимость (Habit, Великобритания, 2017). Крайне затянутое авторское кино, в котором мутноватый мужичишка устраивается работать в бордель, а там все людоеды, и он тоже становится людоедом, и дальше они жрут людей. Всё. 1/10.
Утопия, 1 сезон (Utopia, Великобритания, 2013). Нормально. Даже местами круто. Напоминает «Детективное агентство Дирка Джентли», только тут постоянно кого-то жестоко убивают – детей, женщин, стариков, льётся море крови, царствует необоснованная жестокость, и при этом все негодяи намеренно комичные. Идёт такой жирный тяжко дышащий неуклюжий балбес, и хрясь – поубивал кучу детей в школе, чтобы повесить это преступление на того, на кого надо. И дальше пошёл со своей одышкой, у него ещё надо попытать там кое-кого. И почему-то всё это не бесит. Так и надо. Даже весело. 7/10.
Пол Остер. Книга иллюзий. С самого начала «Книга иллюзий» представляет собой клон то ли «Киномании» Рошака, то ли «Ночного кино» Пессл. Один в один. Много лет назад пропал известный режиссёр, окружённый тайной, и герой-киноман начинает копаться в прошлом, чтобы эти тайны раскрыть. Но у Рошака и Пессл книги выливаются в сюжет, а у Остера герой внезапно без всяких усилий в середине книги получает приглашение от того, кого ищет. Все герои ведут себя по-идиотски, поступают алогично, бросаются друг другу в объятия без всяких предпосылок и не догадываются ни украсть, ни скопировать ценнейшие плёнки до их сожжения. Глупый, в общем, роман. 2/10.
Эмма Донохью. Чудо. Донохью очень крута. Не скажу, что круче, чем в комнате – но когда въезжаешь, оторваться от «Чуда» невозможно. Всю книгу 11-летняя девочка принципиально ничего не ест, умирая от голода, в то время как все окружающие (это Ирландия XIX века) смотрят на неё как на чудо господне и верят в то, что до неё дотронулся бог, разрешивший ей не есть. При том, что событий почти никаких не происходит – только медленные прогулки и разговоры в рамках одной деревушки, динамика у книги сумасшедшая, последние главы дочитываешь с дрожащими руками и мыслью: только не умирай, не умирай, не умирай. «Комната», напомню, производила ровно такое же впечатление – в главе, где ребёнок бежал из заточения. 8/10.
Селеста Инг. Всё, чего я не сказала. Первую треть роман маскируется под детектив об исчезновении девочки, но со временем он превращается в зануднейшую социально-психологическую драму о подростковых проблемах, расовых несправедливостях и проблемах Америки 1970-х годов. Таких историй и без Инг вагон и маленькая тележка. 3/10.
ПРОСМОТРЕНО
Паранормальное (The Endless, США, 2017). В общем, занятный концепт. В некой зоне время образует шарообразные аномалии, внутри которых зацикливается. То есть ты попадаешь в такой «шар» и дальше живёшь циклом, скажем, в 20 дней. Раз в 20 дней ты так или иначе погибаешь, затем оживаешь в начале цикла. Люди, попавшие в зону, образуют что-то вроде секты – они не могут её покинуть и живут общиной, зная о «циклах» друг друга. Самое жуткое – это человек с 3-секундным циклом, реально страшно. А вообще – перед вами был спойлер, мухахахахаха. Хотя в принципе, смотреть можно и после спойлера. 5/10.
Полуночное солнце (Midnight Sun, Швеция-Франция, 2016). Неплохой сериал о французской полицейской, приезхавшей в Швецию расследовать там убийство. Прикол в том, что первое лицо, которое мы видим – это Дени Лаван, звезда «Корпорации «Святые моторы», и мы думаем вот он, главная роль, и тут его размазывает по вертолётному винту. За расследование берётся Петер Стормаре, и вот мы думаем, главная, роль, и тут Стормаре харкает кровью и помирает! На этом известные актёры заканчиваются, и начинается расследование. Чем-то похоже на «Мост», если он кому нравится – можете посмотреть и «Полуночное солнце». 6/10.
Тау (Tau, США, 2018). Ничего было бы, когда бы не несколько идиотских натяжек. Девушка из ночного клуба попадает в подвал к безумному гению, который разрабатывает ИИ на основе человеческого мышления. Девушка оказывается умной, разрушает лабораторию и влюбляет в себя прототип ИИ, почему-то не запрограммированный на непричинение вреда хозяину. Нелогичностей хватает (Неужто разум целого ИИ сохраняется в одном дроне? Почему дрон подал ей ключ?), но в целом норм. 5/10.
Искажённый (Distorted, Канада, 2018). Посредственный канадский фильм, куда для понтов позвали совершенно ненужного Кьюсака. Пара переселяется в большой новый дом, и женщина думает, что жители дома пытаются подчинить себе её разум. Это она думает в первые 10 минут, и больше ничего не меняется – так оно и есть. Дальше – беготня с пистолетом и море роялей в кустах (особенно журналист Кьюсак, который внезапно появляется ровно там, где он нужен, и героически спасает всех, кого надо). Смотреть не стоит. 2/10.
Зависимость (Habit, Великобритания, 2017). Крайне затянутое авторское кино, в котором мутноватый мужичишка устраивается работать в бордель, а там все людоеды, и он тоже становится людоедом, и дальше они жрут людей. Всё. 1/10.
Утопия, 1 сезон (Utopia, Великобритания, 2013). Нормально. Даже местами круто. Напоминает «Детективное агентство Дирка Джентли», только тут постоянно кого-то жестоко убивают – детей, женщин, стариков, льётся море крови, царствует необоснованная жестокость, и при этом все негодяи намеренно комичные. Идёт такой жирный тяжко дышащий неуклюжий балбес, и хрясь – поубивал кучу детей в школе, чтобы повесить это преступление на того, на кого надо. И дальше пошёл со своей одышкой, у него ещё надо попытать там кое-кого. И почему-то всё это не бесит. Так и надо. Даже весело. 7/10.
Оригинал и комментарии
от prilepin
Вообще говоря, у Юлии Чичериной вчера был юбилей. Её песни должны были по радио весь день крутить. Крутили, нет? В стране же ж милитаристская истерика, должны были крутить вместо запрещённого и отправленного в андерграунд Андрея Макаревича?
Поздравили её из Кремля? А то я не в курсе. Или выковали ещё один орден Филиппу Киркорову за заслуги перед Отечеством? Мы ж все на службе у Кремля, нам должны ордена вручать по выходным; наверное, на почте затерялась медаль для Юли.
В топ-новостей - её обсуждали? - хрупкую девушку, которая была со своим народом там, где был народ?
Или Петросян был в новостях со своим миллиардом? Я не обратил внимания. Может, вы знаете.
https://www.youtube.com/watch?v=kR0Pu4s8VjE
Поздравили её из Кремля? А то я не в курсе. Или выковали ещё один орден Филиппу Киркорову за заслуги перед Отечеством? Мы ж все на службе у Кремля, нам должны ордена вручать по выходным; наверное, на почте затерялась медаль для Юли.
В топ-новостей - её обсуждали? - хрупкую девушку, которая была со своим народом там, где был народ?
Или Петросян был в новостях со своим миллиардом? Я не обратил внимания. Может, вы знаете.
https://www.youtube.com/watch?v=kR0Pu4s8VjE
Оригинал и комментарии
от prilepin
"Мои читатели".
Спасибо, Матвей.
Спасибо, Матвей.
Оригинал и комментарии
Лето 66, 67, 68 от vinah
Лето 66, 5 августа
Все смешалось в поток грусти, но показалось, что проплакав несколько дней, я как будто разрешила себе побыть развинченным человеком, которому больно - и поэтому парадоксальным образом боль притупилась, вытекла вся наружу, как вода. Предыдущий день, субботу, я провела в каком-то тумане обиды на случившееся. Поэт Лина К., рассуждая о том, как коллективный опыт горевания и проговаривания случившегося важен в травматичных ситуациях, очень точно написала о том, почему нам всем стало так больно: "именно он, который и есть мы, должен был дожить до того, что здесь - и это, конечно, очень конкретно, не на всей Земле, а именно здесь, у нас, для нас, в Беларуси - что-то изменится. Но он не дожил. И значит, мы тоже".
Вот, это оно. Мне показалось, что все это - финальное, очень жесткое осознание того, что мы - это не то поколение, которое доживет до изменений. Раньше всегда казалось, что мы такие молодые, активные, боевые, подхватили знамя и доживем, водрузим (помню, как Андрусь - но когда? не могу представить? уже после смерти, что ли? - передавал мне флаг, который висел у него дома, со словами: на митинги только с ним не ходите, сохраните до момента, когда мы победим - так вот, этот момент уже не случится ни с кем из нас, надо было все-таки ходить с флагом на митинги, что ли, и не верить в победу), а теперь понятно, что с нами это все уже не случилось. Ну да, такого рода осознания редко даются легко, но хорошо хоть, что они нам даются - некоторые и вовсе проходят мимо собственной катастрофы, даже не замечая раскачивающейся, гудящей под ногами земли.
Вечером после работы поехала в Икею (невероятно красивый душный закат, поездка на корабле, в наушниках "маленькая песенка в голове, маленькая песенка в голове, вот и все"), чтобы выразить свой маленький, как эта самая песенка, протест (против неотвратимости фоновой катастрофы, разумеется) - купить физические, down to earth во всех смыслах туркиозные шторы (туркоидные? туркезные? я погуглила туркиозность шторы и выяснила, что это бирюза - как же так? бирюза нашей юности, прессованная на Малой Арнаутской, отливала совсем другими оттенками! я оказалась в мире фальшивой, истинной бирюзы!) и какие-то ящички - не секрет, что от катастрофы помогает распределение всего по ящичкам, вообще всего вокруг.
Я даже вспомнила, как Юнгу (воспоминания, сновидения, размышления) в момент наивысшего ужаса и кошмара (кажется, он тогда выбирался из инфаркта, выбросившего его в манящий внекатегориальный пост-мир) привиделось, что наша реальность состоит из ящичков - ему было физически больно при мысли от возвращения в мир этих ящичков - ненатуральный, сконструированный таким образом, что на каждую как бы личность выдается некая искуственная ограничивающая ее конструкция вроде ящика (контуры которого и составляют т.н. личность). Возвращаться в как будто заколдованную реальность с ее ограничивающими формами и нелепой трехмерностью действительно обидно - но я всегда старалсь относиться к ящичкам как к своего рода благости, пользе и игре, что ли - если уж мы временно оказались там, где все разложено по полочкам, нет никакого смысла игнорировать полочки - все равно мы там совсем ненадолго, если подумать. Покупка ящичков меня успокоила, они как будто стали метафорой медленного юнговского смирения с нелепой наносной материальностью этой стороны бытия - также я съела тарелку фрикаделек, и уверена, что если бы во времена Юнга были икеевские фрикадельки, он бы метафизически категоризовал многие свои горькие открытия при помощи икеевских фрикаделек же.
Тут у меня не высказывается какая-то очень сложная мысль про намеренное латание метафизических провалов и дыр именно этими мелкими материальными штуками (это как в детстве строить домики из диванных подушек и всякого подручного дерьма) - о том, что такого рода ритуальные построения не осущевляются ни как убежище, ни как метафизический клей, но само действие, сам акт повторного конструирования этого всего из разбросанных в который раз диванных подушек - то есть, сопротивление как поступок - остается у тебя даже тогда, когда нет ни клея, ни убежища, ничего. И тут снова не формулируется. Сфота, в общем.
Дома я повесила шторы и сложила ящики, стало легче (от чего только не становится легче).
Вспомнила еще, что когда выходила из Икеи, мне показалось, что это не жара, а где-то рядом просто стоит такой, знаете, огромный автобус или трейлер, заведенный, и у него сзади выходит такое облако жара - ну как бывает, если стоите в теплый день около пышущего пружинистым здоровьем автотранспортного гиганта - и я все вертела головой, чтобы понять, откуда валит этот раскаленный воздух, а потом сказала себе: а это погода, это погода, это лето в Нью-Йорке.
Лето 67, 6 августа.
Приснилось, что Минск затопило, но откачать воду невозможно, поэтому там изобрели подводные автомобильные парковки - чтобы припарковаться, нужно дождаться, пока машина утонет, после чего осторожно и медленно, как в инструкциях для правильного автомобильного утопления, открыть окна, опять же дождаться, пока машина почти под самый верх с бульканьем заполнится непрозрачной ржавой водой, чтобы можно было открыть дверь, глотнуть воздуха из-под крыши и выплывать наощупь наверх. Парковка была вся заставлена машинами на разных стадиях утопления, в наиболее мелкой ее части по уши в грязной воде бултыхалась толпа людей с задранными в дождливое сумрачное небо лицами, медленно двигаясь в сторону выхода (которого нет).
* * *
Чуть не отправилась на работу, но вспомнила, что в августе я работаю каждый день, кроме понедельника. Поехала на пляж на час-полтора - более продолжительного пляжа я страшусь, потому что с плеч моих облазят какие-то тонкие ломти прошутто, черт бы его побрал (и берет, кстати). Виделась с Леной, хотела ей поныть о том, как у меня плохо складывается жизнь, но Лена рассказала про визит родственников и я тут же просветлилась - нормально все складывается, если подумать, нормально. Нашла красную смородину, парэчку, в коробочках. Парэчка у них, получается, есть, и вишенка есть, а вот черники и черной смородины - нет, этого нету. Зашли потом в узбекское кафе, закинулись мясом - думаю, это стресс.
Виделась с Олей, краткосрочно и традиционно посещающий нью-йоркский съезд окружных одежных прокуроров, то ли два дня подряд, то ли не подряд, разделенные водяной эпопеей фрикадалек и пляжными серыми водами - я помню, что мы пили коктейли со стрекозиными крыльями в "Аптеке" в Чайнатауне (и туда нас, кстати, пустили в шортах, несмотря на то, что мы были не то чтобы совсем в шортах) и зачем-то пытались гадать о чем-то на тему личной жизни на потрепанной "Анне Карениной", обнаруженной на полочке в итальянском кафе "Эпистрофия". Верните мне мою эпистрофию. Оля возмущенно выхватила у меня Каренину до того, как я успела назадавать ей важных вопросов о наших судьбах, поэтому я сняла с соседней полки ветхонького Сиддхартху, который всегда про одно - мука, страдание, просветление. Вообще, наверное, Анну Каренину в США надо так и продавать, в комплекте с Сиддхартхой (разница у них - каких-то лет 40, если подумать), чтобы оно все выглядело как искупление, как эпистрофия (или, вероятно, это и есть эпистрофия). Оля, как и я, в ужасной тревоге, но все время хохочет (и я не могла вспомнить, хохотала ли она все время, когда мы виделись в прошлый раз? или я просто постоянно говорила что-то веселое?), то есть, со стороны наше общение было полно смеха и веселья, но вообще мы обсуждали в основном то, какие таблетки пить, когда антидепрессанты пить нельзя или не получается (у меня не получается, я уже говорила - резистентность).
Вспомнила, что меня здорово заседативил шоколад покоя, поэтому купили вечером шоколад покоя в Whole Foods (у вас в LA есть холфудс, учтиво спросила я, чем опять же очень развеселила Олю) и жевали его в раскаленном метро, как будто это и есть покой и он только снится (а он и снится). Оля мигом уехала на ледяном, прохладном, как зимние алюминиевые салазки, поезде L, и вслед за ней уехал еще десяток таких же ледяных, прохладных, хрустящих инеем саночек одностороннего L (я поняла, в Нью-Йоркском метро изобрели Односторонние Поезда!), а вот в мою сторону, в сторону Бушвика никакой ледяной поезд не шел, и я стояла в этих парах жара и пота, разжевывая шоколад покоя, и оценивала качество своего покоя - меня будто качало на невыносимых мягких качелях духоты и жары, и все люди казались, действительно, очень милыми и хорошими.
Оля все время повторяла: какие нью-йоркцы славные, такие добрые, поддерживающие, а еще они такие хорошие все, потому что идут, не умирают, делают что-то, они такие вообще молодцы, что не умирают. И действительно - они молодцы, что не умирают, поняла я! И я молодец! Как мы вообще отлично держимся! В метро на самом деле температура на платформах точно и наверняка превышает 40 градусов Цельсия - а мы вот все минут двадцать стоим, отрицая мысль про изобретение одностороннего поезда - и ждем, и будем ждать, и никто даже сознание не потеряет.
Хотя, конечно, надо было выйти и пойти пешком в Домино Парк, где мы накануне видели Блуждающее Облако Пара. Тоже такое новое бруклинское развлечение - Блуждающее Облако Пара. В жару его часто видят именно в Домино Парке. К тому же, там голые беспокойные дети окатили меня с ног до головы из оранжевого пластмассового ружья теплой фонтанной водой - то есть, фактически пляж и курорт, а не бывшая сахарная фабрика. Но нет, я дождалась поезда и поехала домой внутри своего рода супа - пока мы ждали двадцать минут, мы все стали человеческий суп и нам подали, так сказать, громыхающую кастрюлю.
Но шоколад покоя! Ни громыхающая кастрюля, ни вываливающийся за ее пределы густой, наваристый суп из уставшего человека не смогли поколебать мой покой. Я специально погуглила главный ингредиент шоколада покоя (Оля, впрочем, утверждает, что это кокаин) - выяснилось, что это л-теанин, который усиливает некие альфа-волны в мозгу, которые обычно отвечают за состояние "бодрой релаксации" или "сверхконцентрированной расслабленности" - то есть, реципиент становится крайне внимательным и собранным, видит и осознает и фиксирует вообще все - но все фиксируемое ему относительно похуй. Какие антидепрессанты, пересаживаемся все на шоколад покоя!
Лето 68, 7 августа.
Виделась с вернувшейся из Минска Настей В., которой я весь вечер пыталась рассказать про Настю В., не понимаю, почему - видимо, всякому собеседнику ты на самом деле рассказываешь лишь про него самого, даже когда пытаешься рассказать о других людях. Оказалось, что в кафе около дома Патти Смит (а вы, небось, и забыли про это кафе! а вот мы не забыли! мы даже ходили в его бруклинскую локацию с Олей пить мутный араковый лимонад, и Оля робко интересовалась, прилагается ли и к бруклинской версии кафе бруклинская версия Патти Смит) теперь готовят голубцы - или их и раньше готовили, но только Настя В. распознала в "фаршированной капустке" голубчики - родные, домашние! просто слов нет, как прекрасно! Почему-то у нас вышла терапевтическая беседа (или для меня она показалась терапевтичной - когда начинаешь рассказывать про весь ужас, который происходит кругом в мире у всех, понимаешь, что про себя и свои переживания говорить уже как-то глупо и мелко) - зашла потом к Насте домой и взяла передачу от мамы - набор оршанских льняных полотенчиков. Оршанские льняные полотенчики! Вторая после шоколада покоя вещь, снижающая тревожность! Я замоталась с ног до головы в бесконечный рулон оршанских льняных полотенчиков, включила кондиционер и сидела так три часа в оцепенении, читая новости о том, как в Минске арестовали, кажется, почти всех редакторов и журналистов независимых СМИ, конфиксовав всю их технику, компьютеры, винчестеры и флэшки, устроив обыски у них дома и в редакциях из-за того, что кто-то якобы спиздил пароль от аккаунта, с которого можно было на 15 минут раньше обычного мира читать новости о достижениях сельского хозяйства от единственного государственного информагентства.
Некоторые мои знакомые, особенно уехавшие за границу и не имевшие, как я, значительного опыта работы в независимых белорусских СМИ, уверяют меня, что красть нехорошо, и если ребята и правда читали эту убогую инфоленту под чужим паролем, это, безусловно, преступление. Лично я практически уверена, что нарушала то, что придумано нашим государством под видом законов, бесчисленное множество раз (даже факт работы на не аккредитованное в стране радио - тоже, безусловно, преступление), поэтому я не уверена, что хочу домой вотпрямщас. Я помню, что с ощущением, что к тебе домой в любую минуту могут прийти и под каким-то предлогом забрать твой компьютер со всеми текстами и фотографиями (и никогда не вернуть, кстати - они ничего не возвращают, и это страшно), в принципе как-то можно жить (мы ведь жили), но я знаю, что и без него можно жить, оказывается. И уж лучше без него.
На закате дали недолгий сеанс желто-серого освещения, как в фильмах Веса Андерсона, такого пленочного, масляного, как фонарь - это из-за случайной грозы.
И еще, когда приходишь в обувной кофешоп Tom's за бесплатным кофе по карточке (каждый десятый кофе у них бесплатный), они сразу предлагают: латте? большой или маленький? ну конечно большой! с сиропом из розовых лепестков! и взбитыми сливками! ну то есть чего вы думаете, он же бесплатный! (и правильно же - когда ты ни за что не платишь, у тебя на самом деле нет никакого выбора вообще, ты просто должен брать все самое лучшее. платить же необходимо только за право долго-долго выбирать какую-то сомнительную поебень, и это справедливо).
Все смешалось в поток грусти, но показалось, что проплакав несколько дней, я как будто разрешила себе побыть развинченным человеком, которому больно - и поэтому парадоксальным образом боль притупилась, вытекла вся наружу, как вода. Предыдущий день, субботу, я провела в каком-то тумане обиды на случившееся. Поэт Лина К., рассуждая о том, как коллективный опыт горевания и проговаривания случившегося важен в травматичных ситуациях, очень точно написала о том, почему нам всем стало так больно: "именно он, который и есть мы, должен был дожить до того, что здесь - и это, конечно, очень конкретно, не на всей Земле, а именно здесь, у нас, для нас, в Беларуси - что-то изменится. Но он не дожил. И значит, мы тоже".
Вот, это оно. Мне показалось, что все это - финальное, очень жесткое осознание того, что мы - это не то поколение, которое доживет до изменений. Раньше всегда казалось, что мы такие молодые, активные, боевые, подхватили знамя и доживем, водрузим (помню, как Андрусь - но когда? не могу представить? уже после смерти, что ли? - передавал мне флаг, который висел у него дома, со словами: на митинги только с ним не ходите, сохраните до момента, когда мы победим - так вот, этот момент уже не случится ни с кем из нас, надо было все-таки ходить с флагом на митинги, что ли, и не верить в победу), а теперь понятно, что с нами это все уже не случилось. Ну да, такого рода осознания редко даются легко, но хорошо хоть, что они нам даются - некоторые и вовсе проходят мимо собственной катастрофы, даже не замечая раскачивающейся, гудящей под ногами земли.
Вечером после работы поехала в Икею (невероятно красивый душный закат, поездка на корабле, в наушниках "маленькая песенка в голове, маленькая песенка в голове, вот и все"), чтобы выразить свой маленький, как эта самая песенка, протест (против неотвратимости фоновой катастрофы, разумеется) - купить физические, down to earth во всех смыслах туркиозные шторы (туркоидные? туркезные? я погуглила туркиозность шторы и выяснила, что это бирюза - как же так? бирюза нашей юности, прессованная на Малой Арнаутской, отливала совсем другими оттенками! я оказалась в мире фальшивой, истинной бирюзы!) и какие-то ящички - не секрет, что от катастрофы помогает распределение всего по ящичкам, вообще всего вокруг.
Я даже вспомнила, как Юнгу (воспоминания, сновидения, размышления) в момент наивысшего ужаса и кошмара (кажется, он тогда выбирался из инфаркта, выбросившего его в манящий внекатегориальный пост-мир) привиделось, что наша реальность состоит из ящичков - ему было физически больно при мысли от возвращения в мир этих ящичков - ненатуральный, сконструированный таким образом, что на каждую как бы личность выдается некая искуственная ограничивающая ее конструкция вроде ящика (контуры которого и составляют т.н. личность). Возвращаться в как будто заколдованную реальность с ее ограничивающими формами и нелепой трехмерностью действительно обидно - но я всегда старалсь относиться к ящичкам как к своего рода благости, пользе и игре, что ли - если уж мы временно оказались там, где все разложено по полочкам, нет никакого смысла игнорировать полочки - все равно мы там совсем ненадолго, если подумать. Покупка ящичков меня успокоила, они как будто стали метафорой медленного юнговского смирения с нелепой наносной материальностью этой стороны бытия - также я съела тарелку фрикаделек, и уверена, что если бы во времена Юнга были икеевские фрикадельки, он бы метафизически категоризовал многие свои горькие открытия при помощи икеевских фрикаделек же.
Тут у меня не высказывается какая-то очень сложная мысль про намеренное латание метафизических провалов и дыр именно этими мелкими материальными штуками (это как в детстве строить домики из диванных подушек и всякого подручного дерьма) - о том, что такого рода ритуальные построения не осущевляются ни как убежище, ни как метафизический клей, но само действие, сам акт повторного конструирования этого всего из разбросанных в который раз диванных подушек - то есть, сопротивление как поступок - остается у тебя даже тогда, когда нет ни клея, ни убежища, ничего. И тут снова не формулируется. Сфота, в общем.
Дома я повесила шторы и сложила ящики, стало легче (от чего только не становится легче).
Вспомнила еще, что когда выходила из Икеи, мне показалось, что это не жара, а где-то рядом просто стоит такой, знаете, огромный автобус или трейлер, заведенный, и у него сзади выходит такое облако жара - ну как бывает, если стоите в теплый день около пышущего пружинистым здоровьем автотранспортного гиганта - и я все вертела головой, чтобы понять, откуда валит этот раскаленный воздух, а потом сказала себе: а это погода, это погода, это лето в Нью-Йорке.
Лето 67, 6 августа.
Приснилось, что Минск затопило, но откачать воду невозможно, поэтому там изобрели подводные автомобильные парковки - чтобы припарковаться, нужно дождаться, пока машина утонет, после чего осторожно и медленно, как в инструкциях для правильного автомобильного утопления, открыть окна, опять же дождаться, пока машина почти под самый верх с бульканьем заполнится непрозрачной ржавой водой, чтобы можно было открыть дверь, глотнуть воздуха из-под крыши и выплывать наощупь наверх. Парковка была вся заставлена машинами на разных стадиях утопления, в наиболее мелкой ее части по уши в грязной воде бултыхалась толпа людей с задранными в дождливое сумрачное небо лицами, медленно двигаясь в сторону выхода (которого нет).
* * *
Чуть не отправилась на работу, но вспомнила, что в августе я работаю каждый день, кроме понедельника. Поехала на пляж на час-полтора - более продолжительного пляжа я страшусь, потому что с плеч моих облазят какие-то тонкие ломти прошутто, черт бы его побрал (и берет, кстати). Виделась с Леной, хотела ей поныть о том, как у меня плохо складывается жизнь, но Лена рассказала про визит родственников и я тут же просветлилась - нормально все складывается, если подумать, нормально. Нашла красную смородину, парэчку, в коробочках. Парэчка у них, получается, есть, и вишенка есть, а вот черники и черной смородины - нет, этого нету. Зашли потом в узбекское кафе, закинулись мясом - думаю, это стресс.
Виделась с Олей, краткосрочно и традиционно посещающий нью-йоркский съезд окружных одежных прокуроров, то ли два дня подряд, то ли не подряд, разделенные водяной эпопеей фрикадалек и пляжными серыми водами - я помню, что мы пили коктейли со стрекозиными крыльями в "Аптеке" в Чайнатауне (и туда нас, кстати, пустили в шортах, несмотря на то, что мы были не то чтобы совсем в шортах) и зачем-то пытались гадать о чем-то на тему личной жизни на потрепанной "Анне Карениной", обнаруженной на полочке в итальянском кафе "Эпистрофия". Верните мне мою эпистрофию. Оля возмущенно выхватила у меня Каренину до того, как я успела назадавать ей важных вопросов о наших судьбах, поэтому я сняла с соседней полки ветхонького Сиддхартху, который всегда про одно - мука, страдание, просветление. Вообще, наверное, Анну Каренину в США надо так и продавать, в комплекте с Сиддхартхой (разница у них - каких-то лет 40, если подумать), чтобы оно все выглядело как искупление, как эпистрофия (или, вероятно, это и есть эпистрофия). Оля, как и я, в ужасной тревоге, но все время хохочет (и я не могла вспомнить, хохотала ли она все время, когда мы виделись в прошлый раз? или я просто постоянно говорила что-то веселое?), то есть, со стороны наше общение было полно смеха и веселья, но вообще мы обсуждали в основном то, какие таблетки пить, когда антидепрессанты пить нельзя или не получается (у меня не получается, я уже говорила - резистентность).
Вспомнила, что меня здорово заседативил шоколад покоя, поэтому купили вечером шоколад покоя в Whole Foods (у вас в LA есть холфудс, учтиво спросила я, чем опять же очень развеселила Олю) и жевали его в раскаленном метро, как будто это и есть покой и он только снится (а он и снится). Оля мигом уехала на ледяном, прохладном, как зимние алюминиевые салазки, поезде L, и вслед за ней уехал еще десяток таких же ледяных, прохладных, хрустящих инеем саночек одностороннего L (я поняла, в Нью-Йоркском метро изобрели Односторонние Поезда!), а вот в мою сторону, в сторону Бушвика никакой ледяной поезд не шел, и я стояла в этих парах жара и пота, разжевывая шоколад покоя, и оценивала качество своего покоя - меня будто качало на невыносимых мягких качелях духоты и жары, и все люди казались, действительно, очень милыми и хорошими.
Оля все время повторяла: какие нью-йоркцы славные, такие добрые, поддерживающие, а еще они такие хорошие все, потому что идут, не умирают, делают что-то, они такие вообще молодцы, что не умирают. И действительно - они молодцы, что не умирают, поняла я! И я молодец! Как мы вообще отлично держимся! В метро на самом деле температура на платформах точно и наверняка превышает 40 градусов Цельсия - а мы вот все минут двадцать стоим, отрицая мысль про изобретение одностороннего поезда - и ждем, и будем ждать, и никто даже сознание не потеряет.
Хотя, конечно, надо было выйти и пойти пешком в Домино Парк, где мы накануне видели Блуждающее Облако Пара. Тоже такое новое бруклинское развлечение - Блуждающее Облако Пара. В жару его часто видят именно в Домино Парке. К тому же, там голые беспокойные дети окатили меня с ног до головы из оранжевого пластмассового ружья теплой фонтанной водой - то есть, фактически пляж и курорт, а не бывшая сахарная фабрика. Но нет, я дождалась поезда и поехала домой внутри своего рода супа - пока мы ждали двадцать минут, мы все стали человеческий суп и нам подали, так сказать, громыхающую кастрюлю.
Но шоколад покоя! Ни громыхающая кастрюля, ни вываливающийся за ее пределы густой, наваристый суп из уставшего человека не смогли поколебать мой покой. Я специально погуглила главный ингредиент шоколада покоя (Оля, впрочем, утверждает, что это кокаин) - выяснилось, что это л-теанин, который усиливает некие альфа-волны в мозгу, которые обычно отвечают за состояние "бодрой релаксации" или "сверхконцентрированной расслабленности" - то есть, реципиент становится крайне внимательным и собранным, видит и осознает и фиксирует вообще все - но все фиксируемое ему относительно похуй. Какие антидепрессанты, пересаживаемся все на шоколад покоя!
Лето 68, 7 августа.
Виделась с вернувшейся из Минска Настей В., которой я весь вечер пыталась рассказать про Настю В., не понимаю, почему - видимо, всякому собеседнику ты на самом деле рассказываешь лишь про него самого, даже когда пытаешься рассказать о других людях. Оказалось, что в кафе около дома Патти Смит (а вы, небось, и забыли про это кафе! а вот мы не забыли! мы даже ходили в его бруклинскую локацию с Олей пить мутный араковый лимонад, и Оля робко интересовалась, прилагается ли и к бруклинской версии кафе бруклинская версия Патти Смит) теперь готовят голубцы - или их и раньше готовили, но только Настя В. распознала в "фаршированной капустке" голубчики - родные, домашние! просто слов нет, как прекрасно! Почему-то у нас вышла терапевтическая беседа (или для меня она показалась терапевтичной - когда начинаешь рассказывать про весь ужас, который происходит кругом в мире у всех, понимаешь, что про себя и свои переживания говорить уже как-то глупо и мелко) - зашла потом к Насте домой и взяла передачу от мамы - набор оршанских льняных полотенчиков. Оршанские льняные полотенчики! Вторая после шоколада покоя вещь, снижающая тревожность! Я замоталась с ног до головы в бесконечный рулон оршанских льняных полотенчиков, включила кондиционер и сидела так три часа в оцепенении, читая новости о том, как в Минске арестовали, кажется, почти всех редакторов и журналистов независимых СМИ, конфиксовав всю их технику, компьютеры, винчестеры и флэшки, устроив обыски у них дома и в редакциях из-за того, что кто-то якобы спиздил пароль от аккаунта, с которого можно было на 15 минут раньше обычного мира читать новости о достижениях сельского хозяйства от единственного государственного информагентства.
Некоторые мои знакомые, особенно уехавшие за границу и не имевшие, как я, значительного опыта работы в независимых белорусских СМИ, уверяют меня, что красть нехорошо, и если ребята и правда читали эту убогую инфоленту под чужим паролем, это, безусловно, преступление. Лично я практически уверена, что нарушала то, что придумано нашим государством под видом законов, бесчисленное множество раз (даже факт работы на не аккредитованное в стране радио - тоже, безусловно, преступление), поэтому я не уверена, что хочу домой вотпрямщас. Я помню, что с ощущением, что к тебе домой в любую минуту могут прийти и под каким-то предлогом забрать твой компьютер со всеми текстами и фотографиями (и никогда не вернуть, кстати - они ничего не возвращают, и это страшно), в принципе как-то можно жить (мы ведь жили), но я знаю, что и без него можно жить, оказывается. И уж лучше без него.
На закате дали недолгий сеанс желто-серого освещения, как в фильмах Веса Андерсона, такого пленочного, масляного, как фонарь - это из-за случайной грозы.
И еще, когда приходишь в обувной кофешоп Tom's за бесплатным кофе по карточке (каждый десятый кофе у них бесплатный), они сразу предлагают: латте? большой или маленький? ну конечно большой! с сиропом из розовых лепестков! и взбитыми сливками! ну то есть чего вы думаете, он же бесплатный! (и правильно же - когда ты ни за что не платишь, у тебя на самом деле нет никакого выбора вообще, ты просто должен брать все самое лучшее. платить же необходимо только за право долго-долго выбирать какую-то сомнительную поебень, и это справедливо).
Оригинал и комментарии
final fantasy 14, xaela\raen от wolfox
Высыхала трава, и карминовым красилась степь - так творила Закатная Мать своих черных детей. Им даны были быстрые кони, палатки для сна, звёзды - заячий след, и большая подкова-луна. Славься, славься, украсивший стремя костями врага! Кто из лука дострелит до неба, тот будет богат!
Спали снежные вишни, в горах завывала метель - так придумал Рассветный Отец своих белых детей. Им даны были поле, и рыба, и хлопок, и рис, островерхие храмы и дивные звери внутри. Их движенья - вода, им привычен низинный туман. Ветку вишни ты сколько не гни - все равно не сломать.
"Нет, не слушай, сестра, не гляди, не держи, не трави.
У меня конский пот, у тебя - птичьи звоны в крови."
"Нет, мой брат, не беги, потерпи, подожди, оглянись.
Я - ручейная галька, а ты - будто скальный карниз."
Что же делать, когда совпадает с рукою - рука? Эй, Премудрая Мать; эй, Отец, подскажи дуракам! Нам не встретить рассвет, не укроет закат от беды, ни равнины, ни снежные пики не скроют следы. Говорят, что за морем чудные не-люди живут: без рогов, без чешуй, вместо риса сажают траву, не в палатках ночуют - в огромных домах из камней. Там, возможно, нашелся приют бы тебе - да и мне. Там не лошади - птицы оседланы, говор иной...
Через тысячу лет наши внуки - вернутся домой?
Остроклювые ласточки лихо скользят в высоте, черно-белыми крыльями меряя горы и степь.
Спали снежные вишни, в горах завывала метель - так придумал Рассветный Отец своих белых детей. Им даны были поле, и рыба, и хлопок, и рис, островерхие храмы и дивные звери внутри. Их движенья - вода, им привычен низинный туман. Ветку вишни ты сколько не гни - все равно не сломать.
"Нет, не слушай, сестра, не гляди, не держи, не трави.
У меня конский пот, у тебя - птичьи звоны в крови."
"Нет, мой брат, не беги, потерпи, подожди, оглянись.
Я - ручейная галька, а ты - будто скальный карниз."
Что же делать, когда совпадает с рукою - рука? Эй, Премудрая Мать; эй, Отец, подскажи дуракам! Нам не встретить рассвет, не укроет закат от беды, ни равнины, ни снежные пики не скроют следы. Говорят, что за морем чудные не-люди живут: без рогов, без чешуй, вместо риса сажают траву, не в палатках ночуют - в огромных домах из камней. Там, возможно, нашелся приют бы тебе - да и мне. Там не лошади - птицы оседланы, говор иной...
Через тысячу лет наши внуки - вернутся домой?
Остроклювые ласточки лихо скользят в высоте, черно-белыми крыльями меряя горы и степь.
Оригинал и комментарии
от prilepin
Точный и замечательный анализ моей работы от Леонида Абрамовича.
Книга здесь:
https://www.ozon.ru/context/detail/id/34977683/
Любимые стихи Луговского, Мариенгофа, Корнилова
здесь:
https://www.ozon.ru/context/detail/id/33571765/
Книга здесь:
https://www.ozon.ru/context/detail/id/34977683/
Любимые стихи Луговского, Мариенгофа, Корнилова
здесь:
https://www.ozon.ru/context/detail/id/33571765/
Оригинал и комментарии
от nikab
Бог сочиняет письма себе самому
На латыни, майянском, ионическом или санскрите,
В ироническом стиле или пафосно, по уму -
Вы так думаете, Господи, или так говорите?
Пишет с ошибками, благо он всемогущ,
Прячет конверты в зарослях райских кущ.
Заплетает узлом силлогизмы - мне скучно, бес!
Разозлившись, сбрасывает чернила с небес -
Прямо в тучи - дожди прольются,
Наливает новые прямо в блюдце,
Раскрывает зонтик на всякий случай
И выводит: я вам пишу.
Пища богов - искренние слова,
Огненный росчерк руны.
Comon sava,
Как тебе, Шива, на облаке с ангелочком?
Точка.
Тире.
Пробел.
Прахом накрылась телесная оболочка,
Спи до второго шанса, ma belle.
Искры словинок красными светляками
Вспыхивают в сердцах где-то там внизу
To be... или воструби и не спасут ковчеги,
Суетно богу думать о человеке.
Что ж он сидит на облаке, болтает босой ногой?
Словом, спасаюсь, боженька - я и любой другой,
Словом ловлю и пылкаю, ло или ли не та,
Лужица под затылком, колкий песок креста.
Словом бродяга с дудочкой, сан Франсуа Вийон.
Как тебе здесь, в безместьи, времени без времен?
Сядем на крыше вместе, сложим стихи...
Поймем.
На латыни, майянском, ионическом или санскрите,
В ироническом стиле или пафосно, по уму -
Вы так думаете, Господи, или так говорите?
Пишет с ошибками, благо он всемогущ,
Прячет конверты в зарослях райских кущ.
Заплетает узлом силлогизмы - мне скучно, бес!
Разозлившись, сбрасывает чернила с небес -
Прямо в тучи - дожди прольются,
Наливает новые прямо в блюдце,
Раскрывает зонтик на всякий случай
И выводит: я вам пишу.
Пища богов - искренние слова,
Огненный росчерк руны.
Comon sava,
Как тебе, Шива, на облаке с ангелочком?
Точка.
Тире.
Пробел.
Прахом накрылась телесная оболочка,
Спи до второго шанса, ma belle.
Искры словинок красными светляками
Вспыхивают в сердцах где-то там внизу
To be... или воструби и не спасут ковчеги,
Суетно богу думать о человеке.
Что ж он сидит на облаке, болтает босой ногой?
Словом, спасаюсь, боженька - я и любой другой,
Словом ловлю и пылкаю, ло или ли не та,
Лужица под затылком, колкий песок креста.
Словом бродяга с дудочкой, сан Франсуа Вийон.
Как тебе здесь, в безместьи, времени без времен?
Сядем на крыше вместе, сложим стихи...
Поймем.
Оригинал и комментарии
Лето 64, 65 от vinah
3-4 августа
Вчера был очень странный день - где-то ровно посередине мне стало так невыносимо психологически плохо, что я с ужасом подумала: вот и все, она все-таки поломалась. Стоп машина, сказал Пушкин. Так себя чувствует водитель, когда автомобиль, периодически дергающийся и издающий время от времени неприятную, тягучую, угрожающую волну вибраций, вдруг намертво глохнет прямо во время движения, превращаясь в трудноуправляемое неповоротливое что-то, что-нибудь, нечто совершенно иное. Мир отчетливо выглядел как хлынувшая через край катастрофа, причем моя персональная. Весь день на работе я еле сдерживала слезы, и барьер, их сдерживающий, нарастал в горле этим самым невидимым торнадо - сделать с этим ничего было нельзя. И я довольно сильно испугалась - такие химические штуки мне не свойственны; а тут как будто из-под всей этой дофаминовой системы мозга резко что-то выдернули - коврик, паркет, фундамент, шнур (и выдавили стекло) и все куда-то оплыло, как свечка. Медленными, медленными шагами я вышла из магазинчика, закрыла его на сигнализацию, зашла в тайское кафе и заказала огромную, маслянистую, как луна, желтую рыбу, плавающую на сонных заупокойных волнах кислого риса. Съев рыбу с полным осознанием того, что я впитываю ее покой, небытие и недвижимость, я пошла в магазин Whole Foods, взяла там коробку шоколада с успокоительными (да, тут можно купить коробку шоколада с букетом успокоительных: Л-Теанин, глицин, габа, магнезиум, ромашка), какую-то седативную соль для ванны, много еды с глюкозой, потом купила у грузина Бенели бутылку того самого верде с крабом на этикетке (он не соврал, это чудесное верде), залезла в ванну прямо с бутылкой верде и коробкой шоколада, пыталась поплакать - но нет, ступор, ничего, горло будто забило этими чугунными, жестяными слезами. Я просто устала, говорила я себе, поедая шоколад покоя, я просто устала. Так я съела целую коробку - а это довольно большая порция. На коробке было написано, что шоколад покоя запрещено запивать алкоголем, но мне было уже наплевать, потому что шоколад покоя начал довольно интенсивно дарить мне покой (пожалуй, я буду всем рекомендовать и осознанно дарить этот шоколад покоя! раньше я передавала его друзьям в качестве милого хипстерского сувенира, но никогда не пробовала сама - а оказалось, что он действует!) - я доела и допила все и легла спать, буквально провалившись в яму.
А утром я проснулась от сообщения, что умер Саша Куллинкович. Нет, нет, нет, подумала я, только не Саша, пожалуйста, нет.
Но оказалось, что да. В день своего концерта. От пневмонии. И только тогда чугун в горле как будто растаял - я заплакала и до сих пор не могу перестать. Потому что началось как раз то самое, чего я так боялась, когда уезжала.
Ну и просто от обиды: что ж вы делаете, суки.
Вчера был очень странный день - где-то ровно посередине мне стало так невыносимо психологически плохо, что я с ужасом подумала: вот и все, она все-таки поломалась. Стоп машина, сказал Пушкин. Так себя чувствует водитель, когда автомобиль, периодически дергающийся и издающий время от времени неприятную, тягучую, угрожающую волну вибраций, вдруг намертво глохнет прямо во время движения, превращаясь в трудноуправляемое неповоротливое что-то, что-нибудь, нечто совершенно иное. Мир отчетливо выглядел как хлынувшая через край катастрофа, причем моя персональная. Весь день на работе я еле сдерживала слезы, и барьер, их сдерживающий, нарастал в горле этим самым невидимым торнадо - сделать с этим ничего было нельзя. И я довольно сильно испугалась - такие химические штуки мне не свойственны; а тут как будто из-под всей этой дофаминовой системы мозга резко что-то выдернули - коврик, паркет, фундамент, шнур (и выдавили стекло) и все куда-то оплыло, как свечка. Медленными, медленными шагами я вышла из магазинчика, закрыла его на сигнализацию, зашла в тайское кафе и заказала огромную, маслянистую, как луна, желтую рыбу, плавающую на сонных заупокойных волнах кислого риса. Съев рыбу с полным осознанием того, что я впитываю ее покой, небытие и недвижимость, я пошла в магазин Whole Foods, взяла там коробку шоколада с успокоительными (да, тут можно купить коробку шоколада с букетом успокоительных: Л-Теанин, глицин, габа, магнезиум, ромашка), какую-то седативную соль для ванны, много еды с глюкозой, потом купила у грузина Бенели бутылку того самого верде с крабом на этикетке (он не соврал, это чудесное верде), залезла в ванну прямо с бутылкой верде и коробкой шоколада, пыталась поплакать - но нет, ступор, ничего, горло будто забило этими чугунными, жестяными слезами. Я просто устала, говорила я себе, поедая шоколад покоя, я просто устала. Так я съела целую коробку - а это довольно большая порция. На коробке было написано, что шоколад покоя запрещено запивать алкоголем, но мне было уже наплевать, потому что шоколад покоя начал довольно интенсивно дарить мне покой (пожалуй, я буду всем рекомендовать и осознанно дарить этот шоколад покоя! раньше я передавала его друзьям в качестве милого хипстерского сувенира, но никогда не пробовала сама - а оказалось, что он действует!) - я доела и допила все и легла спать, буквально провалившись в яму.
А утром я проснулась от сообщения, что умер Саша Куллинкович. Нет, нет, нет, подумала я, только не Саша, пожалуйста, нет.
Но оказалось, что да. В день своего концерта. От пневмонии. И только тогда чугун в горле как будто растаял - я заплакала и до сих пор не могу перестать. Потому что началось как раз то самое, чего я так боялась, когда уезжала.
Ну и просто от обиды: что ж вы делаете, суки.
Оригинал и комментарии
Бегемочья жизнь от lemming-drover
Он пропал и нашелся: https://news.mail.ru/society/34287552/?frommail=1 Вальяжного кота Бегемота хорошо знают все посетители нашего астрономического подвала, кто ходит туда со стороны Маяковки. Этим летом он повадился валяться на ступенях аптеки рядом с Булгаковским домом. Иногда он отказывался от корма -- видать, закормили поклонники. Иногда принимал подношение с царственной снисходительностью. И всегда давал погладить себя. Недавно на него повесили ошейник с бляхой: мол, это Бегемот, а не кто-нибудь. И что же? Бляху сперли. Подозреваю, что похититель(ница) -- коллекционер подобных предметов наподобие персонажа из "Белый Бим, черное ухо". Однако сперли (к счастью, временно) и кота! Вот на кой? Чтобы он примус починил, что ли?
От души надеюсь, что Бегемот отмочил в адрес похитительницы одну из своих коронных штук.
От души надеюсь, что Бегемот отмочил в адрес похитительницы одну из своих коронных штук.
Оригинал и комментарии
от prilepin
Зимние дочки. Летние дочки.
Без повода. Повод не нужен.
Без повода. Повод не нужен.
Оригинал и комментарии
от prilepin
Михаил Ходорковский хотел, чтоб профи сделали ему фильм про легендарную российскую частную военную компанию "Вагнер". А он бы, поди, тряс им перед прогрессивной общественностью всего мира, рассказывая про кровавую деспотию. (При том, что у основных мировых игроков, само собой, есть свои ЧВК, в том или ином виде, и хоронят они их молча, как и положено).
Орхан поехал туда по идейным соображениям, тирания его чем-то обидела, я не в курсе, чем именно. Саша Расторгуев поехал из сложных чувств: он искренне был за правду, и правда его интересовала.
Тупые киевские журналисты теперь пишут про Расторгуева, что он снял фильм про террориста Прилепина, а теперь поехал славить ЧВК. (Саша действительно участвовал в съёмках фильма "Война и мир ЗП" - но, скорей, как мой оппонент, желающий понять мотивации, и, скажу больше, отлично понимавший их). Киевские журналисты - редкостные дегенераты.
Помню, на передовой под Горловкой, я говорю Саше: мы знаем, где у них позиции, мы пристрелялись, я могу сейчас отдать приказ, и мы убьём несколько человек - но ты ведь этого не хочешь? Чтоб ради фильма твоего люди погибли? Он говорит: "Нет, не хочу". Я говорю: "Вот и я не хочу. Молодец, спас несколько человек. Пусть живут". Саша ещё раз посмотрел на меня и ничего не сказал. А что он подумал, я не знаю.
Расторгуев, напомню, сделал целый сериал "Срок", который про Навального и Болотную, и эти ролики были дико популярны. Ещё он снял фильм про моего друга рэпера Рича - музыканта, которого в рэп-среде, на самом деле насквозь "прогрессивной" и "приличной" (вот абсурд! белоленточные ганста!) на дух не переносят. Расторгуеву же, напротив, было интересно.
Он не был зашоренным. Если б хотя бы 5% российских либералов были на него похожи - мы бы хоть о чём-то время от времени договаривались. Но я не знаю даже пяти конкретных либералов, похожих на него.
Вот, к примеру, вопрос. Если станет ясно как Божий день, что МБХ ради своих бесперспективных амбиций тупо подставил людей, загнав их на смерть, кто-то начнёт по этому поводу заламывать руки, как у нас любят делать по поводу "бурятских танкистов"?
Или своим можно всё? Они ж против деспотии.
Вопросы скучные, ответы очевидные. Людей жалко.
Орхан поехал туда по идейным соображениям, тирания его чем-то обидела, я не в курсе, чем именно. Саша Расторгуев поехал из сложных чувств: он искренне был за правду, и правда его интересовала.
Тупые киевские журналисты теперь пишут про Расторгуева, что он снял фильм про террориста Прилепина, а теперь поехал славить ЧВК. (Саша действительно участвовал в съёмках фильма "Война и мир ЗП" - но, скорей, как мой оппонент, желающий понять мотивации, и, скажу больше, отлично понимавший их). Киевские журналисты - редкостные дегенераты.
Помню, на передовой под Горловкой, я говорю Саше: мы знаем, где у них позиции, мы пристрелялись, я могу сейчас отдать приказ, и мы убьём несколько человек - но ты ведь этого не хочешь? Чтоб ради фильма твоего люди погибли? Он говорит: "Нет, не хочу". Я говорю: "Вот и я не хочу. Молодец, спас несколько человек. Пусть живут". Саша ещё раз посмотрел на меня и ничего не сказал. А что он подумал, я не знаю.
Расторгуев, напомню, сделал целый сериал "Срок", который про Навального и Болотную, и эти ролики были дико популярны. Ещё он снял фильм про моего друга рэпера Рича - музыканта, которого в рэп-среде, на самом деле насквозь "прогрессивной" и "приличной" (вот абсурд! белоленточные ганста!) на дух не переносят. Расторгуеву же, напротив, было интересно.
Он не был зашоренным. Если б хотя бы 5% российских либералов были на него похожи - мы бы хоть о чём-то время от времени договаривались. Но я не знаю даже пяти конкретных либералов, похожих на него.
Вот, к примеру, вопрос. Если станет ясно как Божий день, что МБХ ради своих бесперспективных амбиций тупо подставил людей, загнав их на смерть, кто-то начнёт по этому поводу заламывать руки, как у нас любят делать по поводу "бурятских танкистов"?
Или своим можно всё? Они ж против деспотии.
Вопросы скучные, ответы очевидные. Людей жалко.
Оригинал и комментарии
преклонное от bakluzhino
На излёте лет — повременить?
Нет, любезный, возраст не игрушка!
Только соберёшься соблазнить —
смотришь, а она уже старушка.
Или этот, явную фигню
выдавший за чистую монету!
Думаешь: увижу — обвиню.
Смотришь, а его уже и нету.
Нет, любезный, возраст не игрушка!
Только соберёшься соблазнить —
смотришь, а она уже старушка.
Или этот, явную фигню
выдавший за чистую монету!
Думаешь: увижу — обвиню.
Смотришь, а его уже и нету.
Оригинал и комментарии
от prilepin
от prilepin
Помню, в каком-то кафе возле арбатского книжного сидели и раз, и два, и три с Гейдаром Джемалем. Он витийствовал, говорил блистательно. И было видно, что у него паствы нет, что он одинок. Он сам звонил всякий раз, и я с удовольствием приезжал. Слушал его. Сам почти не говорил.
В своё время (Толя Тишин рассказывал, возглавлявший партию, пока Лимонов (зэк Савенко) сидел в тюрьме) Гейдар хотел тихо увести НБП под себя. Прямым текстом предложил. Ну, а чего бы нет.
Орхана помню вообще чёрт знает в каком году, может, в 2000-м, в редакции газеты "Совершенно секретно" - тогда мне казалось, что мы совершенные сторонники с ним. Ну, или, как минимум, что он понимает нацболов.
Теперь вот думаю: умерли все, убиты.
Оба Джемаля закончились, нацболов уже целое кладбище похоронили. Толя Тишин, водивший тысячи нацболов по улицам Москвы - послушник при храме.
Кино какое-то, а не жизнь.
Сначала долго все живые, живые. Потом раз, и всех вдруг нет.
Один Дед (Эд Савенко) сидит хохочет. Заходил к нему недавно.
Он за птицами с балкона наблюдает.
Иногда кажется, что он сам как ворон сидит там на балконе по ночам. Однажды взмахнёт крыльями и полетит, недовольный. Выкрикивая по-вороньи что-то оскорбительное.
В своё время (Толя Тишин рассказывал, возглавлявший партию, пока Лимонов (зэк Савенко) сидел в тюрьме) Гейдар хотел тихо увести НБП под себя. Прямым текстом предложил. Ну, а чего бы нет.
Орхана помню вообще чёрт знает в каком году, может, в 2000-м, в редакции газеты "Совершенно секретно" - тогда мне казалось, что мы совершенные сторонники с ним. Ну, или, как минимум, что он понимает нацболов.
Теперь вот думаю: умерли все, убиты.
Оба Джемаля закончились, нацболов уже целое кладбище похоронили. Толя Тишин, водивший тысячи нацболов по улицам Москвы - послушник при храме.
Кино какое-то, а не жизнь.
Сначала долго все живые, живые. Потом раз, и всех вдруг нет.
Один Дед (Эд Савенко) сидит хохочет. Заходил к нему недавно.
Он за птицами с балкона наблюдает.
Иногда кажется, что он сам как ворон сидит там на балконе по ночам. Однажды взмахнёт крыльями и полетит, недовольный. Выкрикивая по-вороньи что-то оскорбительное.
Оригинал и комментарии
Лето 53, 54, 55, 56, 57 от vinah
Так, я стала пропускать недели. Тем не менее!
Лето 53, понедельник, 23 июля.
Написала рассказ в txt-me, который на самом деле, кажется, не совсем рассказ, а праздничная открытка для прекрасных соавторов Нины и Аси, а еще - это я уже потом поняла, как ни странно - для мамы, у которой 23 июля день рождения (и с которой мы как-то действительно нашли кусочек безлюдной Венеции!). Рассказ потом показался мне каким-то и правда открыточным и простым, я даже начала пытаться расстроиться, что не успела написать ничего монументального (у меня были очень сложные рабочие дни), но потом вспомнила: гордыня! надо усмирять гордыню! сколько раз я говорила Вере в похожей ситуации: не переживай, что ты не смогла или не успела написать огромный текст-монумент, ты имеешь право написать что-то обычное, не ныряя слишком глубоко, и более того - твой текст имеет право не быть идеальным! А вот себе это говорить сложнее, хотя и правда, мы все не только можем, но и иногда даже должны не быть идеальными и при этом все равно очень стараться, конечно же.
Писала сценарий сюжета про Вуди Аллена - кажется, полюбила его обратно, до этого немного разлюбив. Сценарий приняли.
Лето 54, 24 июля
Утром села в поезд и уехала в Бард. Я очень хотела посмотреть выпускную выставку нынешних выпускников (это те, с которыми я училась два года из трех, то есть, фактически родные все) - и, о черт, весь мой летний невроз как рукой сняло, и все сразу же стало понятно - ну да, конечно же, это ПЕРВОЕ лето за три года, которое я провожу не там, поэтому мне так тоскливо все время.
Как только я сошла с поезда, я поняла: тут! я тут на самом деле! и всегда была тут. невероятно.
Меня встретила Сара, отвезла на выставку - у нее там был уютный аутичный уголок с винтажными креслами и черным гитлеровским дисковым телефоном, покрутив который (инерция, с которой палец всегда, на всю жизнь помнит пружинистое сопротивление диска телефона, удивительна), можно услышать в трубке голоса призраков, крики и саму Сару, строго отчитывающую своего текстового мертвеца. Над этим всем висела флюоресцентная икона и скворечник, внутри которого были разные видео с подглядывающими в видеокамеры птицами; рядом была инсталляция аргентинца Алана, которая ужасно шумела всеми языками мира, а сбоку мигало девятью гигантскими экранами видео Джона Вэнга, в котором трансовая модель подвергается харрасменту со стороны одной из стихий - ее мучает и насилует вода как субстанция и агрессор. Все это было очень масштабно и завораживающе - я натянула наушники и села под экраны - через пять минут, правда, туда же пришла глава моего писательского отделения Энн Лаутербах и сам Джон Вэнг, у них был студийный визит прямо в инсталляции. Удивительно, но Энн так искренне мне обрадовалась, обняла меня - пока я училась, ничего подобного не было до того самого моего финального момента, когда она - и я это чувствовала - по-честному мной гордилась (до этого она общалась со мной, как с прокаженной! возможно, до момента получения Светланой Алексиевич Нобеля она и вовсе считала, что Беларусь это какая-то распоследняя жопа). Я тут же воспользовалась ситуацией и сказала, что я первый пруфридер Джоновых сценариев и он со мной консультируется в вопросах сюжета (это правда), вдруг это как-то ему поможет. Потом пошла смотреть остальную выставку - всюду огромные экраны и гигантские дорого выглядящие видео. И это при том, что у них выпускается семь скульпторов! (и только одна писательница: Сара. так бывает!). Пару скульптур я нашла только в исполнении Рин Джонсон - какие-то скользкие пластмассы висели на стене, и ветер гонял листья вдоль кружочков из кирпича - я восхитилась, явно же Рин планировала (или планировали? теперь Рин мужчина и гордый отец маленькой девочки Сидни Ни То Ни Другое) что-то такое, с мятущимися листьями снаружи, танцующими вокруг скульптуры; еще была скульптура, где кто-то начистил картошки внутрь надувного прозрачного матраса - и все! Я вспомнила, что в прошлом году на нашей выпускной выставке все было буквально заставлено скульптурами из говна и палок. Выглядели они круто, но, честно говоря, выдавали довольно скромное материальное положение нашего класса - я полагаю, у нас был самый нищий класс (надеюсь, мы разорили колледж), а вот этот класс - самый богатый. Я потом так и сказала честно: ребята, у вас все очень па-багатаму, а у нас были просто домики из говна, ваша выставка круче! (хотя, конечно, все поняли мою иронию: несмотря на то, что это был the most diverse class ever - видимо, ребят выбирали по цвету, как собак на выставке, о чем и возвестили очень гордо - они все как один оказались из богатых семей, кроме палестинского парня Кайса, который был настолько бедный, что получил полную стипендию, 60 тысяч - и абсолютно заслуженно).
Увидела инсталляцию Рагнхильды (она пропустила год и заканчивала только сейчас) - она выстроила музыкальную машину из дудочек, органных труб и какой-то фарфоровой лепнины.
Периодически видела знакомых, все бросались мне на шею, так что я начала натурально разбухать окситоцином - когда шла из выставочного пространства пешком в кафе, вдруг подумала: что у меня с лицом? у меня что-то с лицом! с лицом что-то не так!
Достала телефон, включила режим селфи: а это я улыбаюсь, оказывается. Улыбка это у меня, вот как. Ну, отлично.
Зашла в кафе Taste Budd's, заказала ужасный бутерброд с тунцом (в салат с тунцом они по-прежнему кладут курицу) - и вдруг заиграла песня Porcupine Tree "Lazarus". Улыбающийся человек начинает рыдать. Приехали. Я тут же вспомнила, как в самый первый раз, когда три года назад пришла в это кафе, тут играла песня Porcupine Tree "Stars Die". Больше никогда и ни при каких условиях эта группа тут не звучала и не могла звучать - они британцы, их тут никто не знает, этой музыки здесь просто нет и быть не может.
Поехала на кампус с Шарлоттой и какой-то новой профессоршей, которой в прошлом и позапрошлом году тут не было - такая пожилая женщина-художница. Мы о чем-то болтали, и она вдруг сказала:
- А я ведь помню твою презентацию первого курса. Так круто было. Вообще невероятно.
(это та, где мы с Настей Колас придумали штуку с интерактивным синхронным двойным переводом, а я читала текст на русском)
- С ума сойти, - сказала я. - Так не бывает.
- Бывает, - ответила она. - Бард, такое дело.
Это немного меня успокоило, потому что до этого внутри видеоинсталляции Виолетты Деннисон (которая недавно показывала в Новом Музее на триеннале просто омерзительную скульптуру из водорослей) я встретила скульптора Холси, который был в моей выпускной комиссии, и Холси спросил, в каком году я закончила, прошлом или позапрошлом. Ну ничего, зато именно с Холси у меня были самые полезные и содержательные разговоры про sci-fi и работу со временем - не удивительно, что он сам как-то странно чувствует время.
На кампусе я первым делом встретила Рагнхилду и ее парня, мы начали разговаривать, но потом просто помчали в водопад и нырнули в его чорные воды. Рагнхилда начала вспоминать, как они с Каммисой два года назад напиздили медных тарелок у оркестра Уинтона Марсалиса и купали их пьяные в водопаде, с грохотом швыряя их о скалы, я тут же вспомнила, как мой чемодан впитал семь галлонов разлившегося оливкового масла в нашем общем грузовичке с вещами - и тем самым спас деревянные Рагнхильдины органные трубы. Хорошее было время.
После водопада я пошла в писательские студии - очень странное ощущение, честно говоря: я много раз ловила себя на импульсе "пойти в студию заварить чаю" или "сесть на велосипед и заехать в общежитие взять накидку от дождя", и вдруг с изумлением понимала - мне тут некуда пойти? я что, тут не живу? думаю, призрак Ханны Арендт, похороненной тут среди сосен, точно так же себя ощущает все время - как может быть так, что я дома, и мне при этом некуда идти?
В студии пообщалась с Риэл, очень по ней скучала - оказалось, что она в этот раз приехала в Бард из Мексики на своей старенькой машине с ручной коробкой передач. Какие прекрасные дети это вот поколение девяностых (Риэл всего 23! это невероятно! обычно у нас в школе всем нормально за 30). Потом пошли на презентацию Сары - в ожидании, пока все соберутся, она сидит на крылечке в серебряных штанах, немного нервничает и курит - в какой-то момент к ней подошла Энн Лаутербах (а надо понимать, что Энн выглядит как старушка-одуванчик - вроде Тильды Суинтон через лет 130-140) и строго выхватила у нее из пальцев сигарету - и затянулась сама. "Я делаю это раз в 10 лет" - сказала Энн. Я чувствовала себя странно, потому что ко мне все продолжали и продолжали подходить и обниматься, это было как-то слишком трогательно. Удивительно еще и то, что многие говорили, что помнят мою прошлогоднюю презентацию и она была очень хорошая - я пару раз отвечала: "слушайте, да ладно вам", но кто-то мне строго сказал: "ладно не ладно, но мы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО периодически ее вспоминаем, все-таки у нас редко бывают стоячие овации". То есть, конечно, я себя немножко ощущала рок-звездой на пенсии, но это было все равно хорошо - я так замучалась за эти летние месяцы, что почти забыла, что здесь мне рады, что здесь мое место, что - черт - наверное, мне было бы правильно сюда вернуться, например, чтобы преподавать (и это не совсем недостижимая цель, что важно! я даже представила, как меня хоронят рядом с братьями Мекасами и Ханной Арендт в том оленьем лесу, где вороны учат своих подростков медленно летать среди могил).
После презентаций оказалось, что третий курс снова устраивает бар с нежными растениями во дворике Фишера - традиция! - Роберт приготовил латкес (драники, тут же сказала я, это же драники) с яблочным соусом, прибежала собака Кокосик (обычно все в этот момент кричат: КОКОСИК!), Марина и Виолетта делали коктейли с чувствительными цветами - лаванда, анютины глазки, клевер, календула, еще какие-то едкие хвощи, Ли включила песню Coco Jumbo, и вообще никто ничего не почувствовал, но я подошла к Ли и сказала: это мое детство, мои чертовы 15 лет и детский лагерь в Венгрии - Ли молча меня обняла; ее родители эмигрировали из Москвы в Израиль, а потом в Калифорнию, когда Ли было буквально два года (русского она не понимает, что не мешает ей петь в караоке песни группы Тату), но вот Coco Jumbo у нас как-то совпало немыслимым образом. Меня кусали комары, ни у кого не было комариной смерти в баллончике с ддт (потом я найду у себя на ногах малиновые дорожки укусов, будто от клопов - явно все в Нью-Йорке будут думать, что свечный человечек живет в трущобах среди клопа! будут бояться соприкасаться со мной подолами!) и комары кусали всех подряд, собака Кокосик жевала драник, меня обнимали те, кто не успел пообнимать раньше, я начала прямо уже интоксицироваться окситоцином (надо так называть альбом, "интоксикация окситоцином"), поэтому мы с несколькими профессорами, студентами-писателями и моим тайским другом Джоном поехали в городок Тиволи в бар "Чорный лебедь" пить и праздновать Сарин успех - Сара и правда читала замечательно. В "Чорном Лебеде" нам сказали, что кухня закрыта, поэтому мы пошли в наци-пиццу за углом, спрятали за пазуху ломти пиццы и так вернулись в лебедя, но нас тут же раскусили по жировым пятнам на футболках и прогнали во двор доедать пиццу - светила оранжево-малиновая, как кружочек пепперони, луна, Джон отскабливал пластиковой вилкой с куска пиццы слой сыра. Потом вернулись в Лебедя, я познакомилась с новыми писателями-первокурсниками - все трансгендеры и пишут научную фантастику, класс! Звали их как-то вроде Аристильда, Финист-ясный-сокол и Хмлн Фшпрйнь, очень милые.
Еще вспомнила, что Сара долго и всерьез доказывала, что у директора нашей программы Артура Гиббонса деревянная нога и что он благодаря этому был моделью в юности и показывал мужские трусы. Все решили, что наутро я должна прокрасться в офис Артура и подсмотреть, какая у него нога, ведь я больше не студент и могу быть отважным исследователем. С нами сидела пара профессоров, которые имели дело с ногами Артура - у него две ноги, возмущались они, это нормальные ноги, мы видели, мы купались с ним в озере.
- Это просто правдоподобный, художественный протез, - уверенно сказала Сара. - Вот увидите.
Кажется, я поклялась таки выяснить, липовая ли нога у Артура. Не понимаю, зачем.
Потом немного посидели у Джона дома с Риэл, Риэл ушла (вид у нее был возмущенный, потому что наша коммуникация в основном состояла в том, что Джон жег ладан, убирал кошачье дерьмо из шкафа и многословно жаловался на палестинца Кайса, якобы он монстр, хотя по-моему Кайс вообще святой!), а я осталась ночевать у Джона на диванчике. Выспалась второй раз за три месяца. Первый был в мае, когда я ночевала в этих же краях у Сары в доме, полном змей.
Интересная штука: всякий раз, когда я кому-нибудь рассказываю, что Сара снимает дом, где подвал полон змей, и всюду висят, как новогодние гирлянды, змеиные шкуры, меня спрашивают: "Она держит змей как питомцев, да?".
Что-то надломила в ней эта чортова змея, о да.
Лето 55
Джон сказал, что за то, что он меня приютил, я должна помочь ему написать сценарий.
- НЕТ, - закричала я. - Я НЕ БУДУ ПИСАТЬ СРАНЫЙ СЦЕНАРИЙ НИКОГДА И НИКОМУ.
- Что с тобой? - спросил Джон.
- Травма, - ответила я. - Я приехала в потерянный рай восстановить силы, поэтому я не могу писать никакой сценарий.
В итоге, мы немножко написали сценарий устно за завтраком - Джон хочет снять фильм про азиатскую девочку, которая всех убивает дымовой машинкой, похожей на мемори-стик, это и есть мемори-стик по сути.
Мы обсуждали это в кафе.
- Жертв должно быть пять, - сказала я. - И все на кампусе.
- Я не хочу так много жертв на кампусе, - сказал Джон, - Это займет много времени. Можно в салоне ногтей пару человек замочить. И вообще я за три жертвы. Три - это красиво.
- Пять - это справедливо, - сказала я. - И из пяти разных смертей трудно выстроить систему. А если убить троих, сразу будет понятно, зачем именно этих людей убили.
- Тогда давай планировать трех жертв или пятерых.
- Давай уйдем из кафе, я забыла, что они могут вызвать полицию и будут правы.
Поехала встречать Сару после защиты - ну, защитилась, это понятно. Выпили сакэ с зеленым чаем в каком-то новом баре в Ред Хуке.
Гуляла в садах Блайсвуда, видела колибри, ходила на кладбище, попала в грозу, трогала пальцем крошечную изумрудную жабу в пруду, гипнотизировала бурундука, лежала на столе в тихих круглых комнатах музея и думала: как же так, почему я так переживала из-за какой-то ерунды, каких-то свечек, каких-то редакторов, разбитой мебели и разбитых же надеждах - я ведь тут совершенно целая, не надломленная, я здесь полностью в порядке и на своем месте, как будто бы мой внутренний контейнер, который обычно наполнен и пуст душой ровно наполовину, здесь переполнился настолько, что ледяная прохладная душа просто хлынула через край, превращаясь в реку и впадая в Гудзон.
Видимо, мне здесь было так хорошо, что мне теперь здесь будет всегда хорошо, что бы со мной ни случалось. И я тут всегда целиком, как группа "Битлз" в лучшие времена и в полном составе - как будто она никогда не распадется и никого не застрелят в Нью-Йорке.
Шла в студию к Риэл, видела, как мимо меня медленно проехал на машине Артур Гиббонс, директор программы. Артур был ужасно рад меня видеть, он даже притормозил и начал жестикулировать. Я подошла к нему и стала, улыбаясь и щебеча, заглядывать внутрь машины, чтобы понять, правда ли Артур тормозит резным серебряным протезом. Но там зияла какая-то чернота, видимо, Артур существует вообще до половины, и это нормально.
Риэл показала мне свою работу - работы у нее и правда огромное количество: метеориты, оплавленные солцем океанические куски мусора, карты из майанского календаря, сожженные дневники, потерянные блокноты, цитаты из неведомо кого, сотня книг, украденных из библиотеки, планеты, засушенные насекомые и гобелены с плененным единорогом - но текстов там нет, нет текстов. Некоторых это вымораживает, но я восхитилась.
- Это так хорошо, что у нас наконец-то есть писатель, который не пишет! На других дисциплинах это нормально: киношники делают скульптуры, скульпторы вот в этом году все делают видео, художники обычно делают фото, а фотографы тут НИКОГДА не фотографируют. И только писатели всегда были в стороне, потому что они писали тексты (что чудовищно). И вот, ура, у нас наконец-то тоже есть интердисциплинарный художник! Писатель, который не пишет.
- Просто для меня это все - язык, - объяснила Риэл. - Я ищу во всем систему, и если я найду систему и пойму, как она устроена как язык, я смогу, используя элементы системы как язык, сказать на нем что-то такое, что будет воспринято более высокого уровня системой.
Риэл, как и я, увлечена синхронией, квантовым воскрешением и зверями, которые возвещают различные знамения. Мне она кажется ужасно хорошей, хотя в прошлом году мне все говорили, что я зря, ой зря, взяла шефство над трудным ребенком.
- И я пришла в стиралку, - рассказывала Риел свои душевные терзания, - А там был Этот Человек. И он на меня посмотрел. И у меня в сушилке тут же ЗАГОРЕЛСЯ И ВЗОРВАЛСЯ МАТРАС, понимаешь? А потом на меня из лесу вышел олень. И у него прямо в рогах была луна! А за ним вслед шла лисица с пылающими очами! И они все были как сообщение, но каждый из них не был никакой конкретной буквой алфавита!
Ну чисто я в 23, серьезно. Или даже позже. Ой, не хочу об этом даже думать.
Мы бы еще несколько часов говорили, но мне пришлось уезжать. Поезд, как назло, опоздал, и я еще час сидела на берегу реки на насыпи, вдыхая запах рельс.
Похоже, это были лучшие два дня этого лета. Жалко, что я записываю их, когда у меня температура, поэтому все выглядит немного сумбурно.
Когда я приехала в Нью-Йорк, я чуть не расплакалась от обиды: ну как так?
Лето 56
Гуляли по Ред Хуку (да, мой любимый район Нью-Йорка называется так же, как городок около Барда) - поняла, что на самом деле он больше всего похож на сочетание Одессы и Ужуписа. Как если бы художникам Ужуписа сказали: ребята, срочно переезжаем в Одессу, все можете брать с собой - даже улицы с перекрестками, а также большие пустые пространства, если они вам нравятся и зачем-то нужны на новом месте. Ну, в общем, понятно, кого я туда потащу, если этот кто-то доедет до Нью-Йорка. Тем более, что в Ред Хуке жил Лавкрафт, когда писал Ктулху!
Хотя буду ли я сама в Нью-Йорке - вот вопрос. Говоря о синхрониях, странно, но который уже раз во время таро-расклада от совершенно разных людей я вытягиваю именно карту The Fool - ноль, для меня это абсолютный ноль - пытаясь понять, почему я продолжаю находиться здесь в некоем подобии лимба. Наверное, еще не время покидать лимб. Каким-то немыслимым образом карта шута становится картой про стабильность - собачка зависает над пропастью, мы все зависаем над пропастью, но поскольку мы там три года уже висим, это самая устойчивая в мире система.
Лето 57
В ожидании очередной попытки Икеи доставить вагон ломаной мебели осуществила самый быстрый в мире марш-бросок на пляж - доехала туда за час, еще ровно час плавала почти без перерыва в теплом океане, пока меня не толкнула в плечо тугая коллоидная медуза размером с казан - еще полчаса сохла (также подбежала Лена и принесла оживляющих ягод), потом час ехала обратно. Все получилось!
Вечером выяснилось, что за эти полтора часа я полностью обгорела, потому что забыла солнцезащитный крем. Короче, начала писать этот текст я с температурой 37.1, а теперь уже 37.7, то ли еще будет!
Лето 53, понедельник, 23 июля.
Написала рассказ в txt-me, который на самом деле, кажется, не совсем рассказ, а праздничная открытка для прекрасных соавторов Нины и Аси, а еще - это я уже потом поняла, как ни странно - для мамы, у которой 23 июля день рождения (и с которой мы как-то действительно нашли кусочек безлюдной Венеции!). Рассказ потом показался мне каким-то и правда открыточным и простым, я даже начала пытаться расстроиться, что не успела написать ничего монументального (у меня были очень сложные рабочие дни), но потом вспомнила: гордыня! надо усмирять гордыню! сколько раз я говорила Вере в похожей ситуации: не переживай, что ты не смогла или не успела написать огромный текст-монумент, ты имеешь право написать что-то обычное, не ныряя слишком глубоко, и более того - твой текст имеет право не быть идеальным! А вот себе это говорить сложнее, хотя и правда, мы все не только можем, но и иногда даже должны не быть идеальными и при этом все равно очень стараться, конечно же.
Писала сценарий сюжета про Вуди Аллена - кажется, полюбила его обратно, до этого немного разлюбив. Сценарий приняли.
Лето 54, 24 июля
Утром села в поезд и уехала в Бард. Я очень хотела посмотреть выпускную выставку нынешних выпускников (это те, с которыми я училась два года из трех, то есть, фактически родные все) - и, о черт, весь мой летний невроз как рукой сняло, и все сразу же стало понятно - ну да, конечно же, это ПЕРВОЕ лето за три года, которое я провожу не там, поэтому мне так тоскливо все время.
Как только я сошла с поезда, я поняла: тут! я тут на самом деле! и всегда была тут. невероятно.
Меня встретила Сара, отвезла на выставку - у нее там был уютный аутичный уголок с винтажными креслами и черным гитлеровским дисковым телефоном, покрутив который (инерция, с которой палец всегда, на всю жизнь помнит пружинистое сопротивление диска телефона, удивительна), можно услышать в трубке голоса призраков, крики и саму Сару, строго отчитывающую своего текстового мертвеца. Над этим всем висела флюоресцентная икона и скворечник, внутри которого были разные видео с подглядывающими в видеокамеры птицами; рядом была инсталляция аргентинца Алана, которая ужасно шумела всеми языками мира, а сбоку мигало девятью гигантскими экранами видео Джона Вэнга, в котором трансовая модель подвергается харрасменту со стороны одной из стихий - ее мучает и насилует вода как субстанция и агрессор. Все это было очень масштабно и завораживающе - я натянула наушники и села под экраны - через пять минут, правда, туда же пришла глава моего писательского отделения Энн Лаутербах и сам Джон Вэнг, у них был студийный визит прямо в инсталляции. Удивительно, но Энн так искренне мне обрадовалась, обняла меня - пока я училась, ничего подобного не было до того самого моего финального момента, когда она - и я это чувствовала - по-честному мной гордилась (до этого она общалась со мной, как с прокаженной! возможно, до момента получения Светланой Алексиевич Нобеля она и вовсе считала, что Беларусь это какая-то распоследняя жопа). Я тут же воспользовалась ситуацией и сказала, что я первый пруфридер Джоновых сценариев и он со мной консультируется в вопросах сюжета (это правда), вдруг это как-то ему поможет. Потом пошла смотреть остальную выставку - всюду огромные экраны и гигантские дорого выглядящие видео. И это при том, что у них выпускается семь скульпторов! (и только одна писательница: Сара. так бывает!). Пару скульптур я нашла только в исполнении Рин Джонсон - какие-то скользкие пластмассы висели на стене, и ветер гонял листья вдоль кружочков из кирпича - я восхитилась, явно же Рин планировала (или планировали? теперь Рин мужчина и гордый отец маленькой девочки Сидни Ни То Ни Другое) что-то такое, с мятущимися листьями снаружи, танцующими вокруг скульптуры; еще была скульптура, где кто-то начистил картошки внутрь надувного прозрачного матраса - и все! Я вспомнила, что в прошлом году на нашей выпускной выставке все было буквально заставлено скульптурами из говна и палок. Выглядели они круто, но, честно говоря, выдавали довольно скромное материальное положение нашего класса - я полагаю, у нас был самый нищий класс (надеюсь, мы разорили колледж), а вот этот класс - самый богатый. Я потом так и сказала честно: ребята, у вас все очень па-багатаму, а у нас были просто домики из говна, ваша выставка круче! (хотя, конечно, все поняли мою иронию: несмотря на то, что это был the most diverse class ever - видимо, ребят выбирали по цвету, как собак на выставке, о чем и возвестили очень гордо - они все как один оказались из богатых семей, кроме палестинского парня Кайса, который был настолько бедный, что получил полную стипендию, 60 тысяч - и абсолютно заслуженно).
Увидела инсталляцию Рагнхильды (она пропустила год и заканчивала только сейчас) - она выстроила музыкальную машину из дудочек, органных труб и какой-то фарфоровой лепнины.
Периодически видела знакомых, все бросались мне на шею, так что я начала натурально разбухать окситоцином - когда шла из выставочного пространства пешком в кафе, вдруг подумала: что у меня с лицом? у меня что-то с лицом! с лицом что-то не так!
Достала телефон, включила режим селфи: а это я улыбаюсь, оказывается. Улыбка это у меня, вот как. Ну, отлично.
Зашла в кафе Taste Budd's, заказала ужасный бутерброд с тунцом (в салат с тунцом они по-прежнему кладут курицу) - и вдруг заиграла песня Porcupine Tree "Lazarus". Улыбающийся человек начинает рыдать. Приехали. Я тут же вспомнила, как в самый первый раз, когда три года назад пришла в это кафе, тут играла песня Porcupine Tree "Stars Die". Больше никогда и ни при каких условиях эта группа тут не звучала и не могла звучать - они британцы, их тут никто не знает, этой музыки здесь просто нет и быть не может.
Поехала на кампус с Шарлоттой и какой-то новой профессоршей, которой в прошлом и позапрошлом году тут не было - такая пожилая женщина-художница. Мы о чем-то болтали, и она вдруг сказала:
- А я ведь помню твою презентацию первого курса. Так круто было. Вообще невероятно.
(это та, где мы с Настей Колас придумали штуку с интерактивным синхронным двойным переводом, а я читала текст на русском)
- С ума сойти, - сказала я. - Так не бывает.
- Бывает, - ответила она. - Бард, такое дело.
Это немного меня успокоило, потому что до этого внутри видеоинсталляции Виолетты Деннисон (которая недавно показывала в Новом Музее на триеннале просто омерзительную скульптуру из водорослей) я встретила скульптора Холси, который был в моей выпускной комиссии, и Холси спросил, в каком году я закончила, прошлом или позапрошлом. Ну ничего, зато именно с Холси у меня были самые полезные и содержательные разговоры про sci-fi и работу со временем - не удивительно, что он сам как-то странно чувствует время.
На кампусе я первым делом встретила Рагнхилду и ее парня, мы начали разговаривать, но потом просто помчали в водопад и нырнули в его чорные воды. Рагнхилда начала вспоминать, как они с Каммисой два года назад напиздили медных тарелок у оркестра Уинтона Марсалиса и купали их пьяные в водопаде, с грохотом швыряя их о скалы, я тут же вспомнила, как мой чемодан впитал семь галлонов разлившегося оливкового масла в нашем общем грузовичке с вещами - и тем самым спас деревянные Рагнхильдины органные трубы. Хорошее было время.
После водопада я пошла в писательские студии - очень странное ощущение, честно говоря: я много раз ловила себя на импульсе "пойти в студию заварить чаю" или "сесть на велосипед и заехать в общежитие взять накидку от дождя", и вдруг с изумлением понимала - мне тут некуда пойти? я что, тут не живу? думаю, призрак Ханны Арендт, похороненной тут среди сосен, точно так же себя ощущает все время - как может быть так, что я дома, и мне при этом некуда идти?
В студии пообщалась с Риэл, очень по ней скучала - оказалось, что она в этот раз приехала в Бард из Мексики на своей старенькой машине с ручной коробкой передач. Какие прекрасные дети это вот поколение девяностых (Риэл всего 23! это невероятно! обычно у нас в школе всем нормально за 30). Потом пошли на презентацию Сары - в ожидании, пока все соберутся, она сидит на крылечке в серебряных штанах, немного нервничает и курит - в какой-то момент к ней подошла Энн Лаутербах (а надо понимать, что Энн выглядит как старушка-одуванчик - вроде Тильды Суинтон через лет 130-140) и строго выхватила у нее из пальцев сигарету - и затянулась сама. "Я делаю это раз в 10 лет" - сказала Энн. Я чувствовала себя странно, потому что ко мне все продолжали и продолжали подходить и обниматься, это было как-то слишком трогательно. Удивительно еще и то, что многие говорили, что помнят мою прошлогоднюю презентацию и она была очень хорошая - я пару раз отвечала: "слушайте, да ладно вам", но кто-то мне строго сказал: "ладно не ладно, но мы ДЕЙСТВИТЕЛЬНО периодически ее вспоминаем, все-таки у нас редко бывают стоячие овации". То есть, конечно, я себя немножко ощущала рок-звездой на пенсии, но это было все равно хорошо - я так замучалась за эти летние месяцы, что почти забыла, что здесь мне рады, что здесь мое место, что - черт - наверное, мне было бы правильно сюда вернуться, например, чтобы преподавать (и это не совсем недостижимая цель, что важно! я даже представила, как меня хоронят рядом с братьями Мекасами и Ханной Арендт в том оленьем лесу, где вороны учат своих подростков медленно летать среди могил).
После презентаций оказалось, что третий курс снова устраивает бар с нежными растениями во дворике Фишера - традиция! - Роберт приготовил латкес (драники, тут же сказала я, это же драники) с яблочным соусом, прибежала собака Кокосик (обычно все в этот момент кричат: КОКОСИК!), Марина и Виолетта делали коктейли с чувствительными цветами - лаванда, анютины глазки, клевер, календула, еще какие-то едкие хвощи, Ли включила песню Coco Jumbo, и вообще никто ничего не почувствовал, но я подошла к Ли и сказала: это мое детство, мои чертовы 15 лет и детский лагерь в Венгрии - Ли молча меня обняла; ее родители эмигрировали из Москвы в Израиль, а потом в Калифорнию, когда Ли было буквально два года (русского она не понимает, что не мешает ей петь в караоке песни группы Тату), но вот Coco Jumbo у нас как-то совпало немыслимым образом. Меня кусали комары, ни у кого не было комариной смерти в баллончике с ддт (потом я найду у себя на ногах малиновые дорожки укусов, будто от клопов - явно все в Нью-Йорке будут думать, что свечный человечек живет в трущобах среди клопа! будут бояться соприкасаться со мной подолами!) и комары кусали всех подряд, собака Кокосик жевала драник, меня обнимали те, кто не успел пообнимать раньше, я начала прямо уже интоксицироваться окситоцином (надо так называть альбом, "интоксикация окситоцином"), поэтому мы с несколькими профессорами, студентами-писателями и моим тайским другом Джоном поехали в городок Тиволи в бар "Чорный лебедь" пить и праздновать Сарин успех - Сара и правда читала замечательно. В "Чорном Лебеде" нам сказали, что кухня закрыта, поэтому мы пошли в наци-пиццу за углом, спрятали за пазуху ломти пиццы и так вернулись в лебедя, но нас тут же раскусили по жировым пятнам на футболках и прогнали во двор доедать пиццу - светила оранжево-малиновая, как кружочек пепперони, луна, Джон отскабливал пластиковой вилкой с куска пиццы слой сыра. Потом вернулись в Лебедя, я познакомилась с новыми писателями-первокурсниками - все трансгендеры и пишут научную фантастику, класс! Звали их как-то вроде Аристильда, Финист-ясный-сокол и Хмлн Фшпрйнь, очень милые.
Еще вспомнила, что Сара долго и всерьез доказывала, что у директора нашей программы Артура Гиббонса деревянная нога и что он благодаря этому был моделью в юности и показывал мужские трусы. Все решили, что наутро я должна прокрасться в офис Артура и подсмотреть, какая у него нога, ведь я больше не студент и могу быть отважным исследователем. С нами сидела пара профессоров, которые имели дело с ногами Артура - у него две ноги, возмущались они, это нормальные ноги, мы видели, мы купались с ним в озере.
- Это просто правдоподобный, художественный протез, - уверенно сказала Сара. - Вот увидите.
Кажется, я поклялась таки выяснить, липовая ли нога у Артура. Не понимаю, зачем.
Потом немного посидели у Джона дома с Риэл, Риэл ушла (вид у нее был возмущенный, потому что наша коммуникация в основном состояла в том, что Джон жег ладан, убирал кошачье дерьмо из шкафа и многословно жаловался на палестинца Кайса, якобы он монстр, хотя по-моему Кайс вообще святой!), а я осталась ночевать у Джона на диванчике. Выспалась второй раз за три месяца. Первый был в мае, когда я ночевала в этих же краях у Сары в доме, полном змей.
Интересная штука: всякий раз, когда я кому-нибудь рассказываю, что Сара снимает дом, где подвал полон змей, и всюду висят, как новогодние гирлянды, змеиные шкуры, меня спрашивают: "Она держит змей как питомцев, да?".
Что-то надломила в ней эта чортова змея, о да.
Лето 55
Джон сказал, что за то, что он меня приютил, я должна помочь ему написать сценарий.
- НЕТ, - закричала я. - Я НЕ БУДУ ПИСАТЬ СРАНЫЙ СЦЕНАРИЙ НИКОГДА И НИКОМУ.
- Что с тобой? - спросил Джон.
- Травма, - ответила я. - Я приехала в потерянный рай восстановить силы, поэтому я не могу писать никакой сценарий.
В итоге, мы немножко написали сценарий устно за завтраком - Джон хочет снять фильм про азиатскую девочку, которая всех убивает дымовой машинкой, похожей на мемори-стик, это и есть мемори-стик по сути.
Мы обсуждали это в кафе.
- Жертв должно быть пять, - сказала я. - И все на кампусе.
- Я не хочу так много жертв на кампусе, - сказал Джон, - Это займет много времени. Можно в салоне ногтей пару человек замочить. И вообще я за три жертвы. Три - это красиво.
- Пять - это справедливо, - сказала я. - И из пяти разных смертей трудно выстроить систему. А если убить троих, сразу будет понятно, зачем именно этих людей убили.
- Тогда давай планировать трех жертв или пятерых.
- Давай уйдем из кафе, я забыла, что они могут вызвать полицию и будут правы.
Поехала встречать Сару после защиты - ну, защитилась, это понятно. Выпили сакэ с зеленым чаем в каком-то новом баре в Ред Хуке.
Гуляла в садах Блайсвуда, видела колибри, ходила на кладбище, попала в грозу, трогала пальцем крошечную изумрудную жабу в пруду, гипнотизировала бурундука, лежала на столе в тихих круглых комнатах музея и думала: как же так, почему я так переживала из-за какой-то ерунды, каких-то свечек, каких-то редакторов, разбитой мебели и разбитых же надеждах - я ведь тут совершенно целая, не надломленная, я здесь полностью в порядке и на своем месте, как будто бы мой внутренний контейнер, который обычно наполнен и пуст душой ровно наполовину, здесь переполнился настолько, что ледяная прохладная душа просто хлынула через край, превращаясь в реку и впадая в Гудзон.
Видимо, мне здесь было так хорошо, что мне теперь здесь будет всегда хорошо, что бы со мной ни случалось. И я тут всегда целиком, как группа "Битлз" в лучшие времена и в полном составе - как будто она никогда не распадется и никого не застрелят в Нью-Йорке.
Шла в студию к Риэл, видела, как мимо меня медленно проехал на машине Артур Гиббонс, директор программы. Артур был ужасно рад меня видеть, он даже притормозил и начал жестикулировать. Я подошла к нему и стала, улыбаясь и щебеча, заглядывать внутрь машины, чтобы понять, правда ли Артур тормозит резным серебряным протезом. Но там зияла какая-то чернота, видимо, Артур существует вообще до половины, и это нормально.
Риэл показала мне свою работу - работы у нее и правда огромное количество: метеориты, оплавленные солцем океанические куски мусора, карты из майанского календаря, сожженные дневники, потерянные блокноты, цитаты из неведомо кого, сотня книг, украденных из библиотеки, планеты, засушенные насекомые и гобелены с плененным единорогом - но текстов там нет, нет текстов. Некоторых это вымораживает, но я восхитилась.
- Это так хорошо, что у нас наконец-то есть писатель, который не пишет! На других дисциплинах это нормально: киношники делают скульптуры, скульпторы вот в этом году все делают видео, художники обычно делают фото, а фотографы тут НИКОГДА не фотографируют. И только писатели всегда были в стороне, потому что они писали тексты (что чудовищно). И вот, ура, у нас наконец-то тоже есть интердисциплинарный художник! Писатель, который не пишет.
- Просто для меня это все - язык, - объяснила Риэл. - Я ищу во всем систему, и если я найду систему и пойму, как она устроена как язык, я смогу, используя элементы системы как язык, сказать на нем что-то такое, что будет воспринято более высокого уровня системой.
Риэл, как и я, увлечена синхронией, квантовым воскрешением и зверями, которые возвещают различные знамения. Мне она кажется ужасно хорошей, хотя в прошлом году мне все говорили, что я зря, ой зря, взяла шефство над трудным ребенком.
- И я пришла в стиралку, - рассказывала Риел свои душевные терзания, - А там был Этот Человек. И он на меня посмотрел. И у меня в сушилке тут же ЗАГОРЕЛСЯ И ВЗОРВАЛСЯ МАТРАС, понимаешь? А потом на меня из лесу вышел олень. И у него прямо в рогах была луна! А за ним вслед шла лисица с пылающими очами! И они все были как сообщение, но каждый из них не был никакой конкретной буквой алфавита!
Ну чисто я в 23, серьезно. Или даже позже. Ой, не хочу об этом даже думать.
Мы бы еще несколько часов говорили, но мне пришлось уезжать. Поезд, как назло, опоздал, и я еще час сидела на берегу реки на насыпи, вдыхая запах рельс.
Похоже, это были лучшие два дня этого лета. Жалко, что я записываю их, когда у меня температура, поэтому все выглядит немного сумбурно.
Когда я приехала в Нью-Йорк, я чуть не расплакалась от обиды: ну как так?
Лето 56
Гуляли по Ред Хуку (да, мой любимый район Нью-Йорка называется так же, как городок около Барда) - поняла, что на самом деле он больше всего похож на сочетание Одессы и Ужуписа. Как если бы художникам Ужуписа сказали: ребята, срочно переезжаем в Одессу, все можете брать с собой - даже улицы с перекрестками, а также большие пустые пространства, если они вам нравятся и зачем-то нужны на новом месте. Ну, в общем, понятно, кого я туда потащу, если этот кто-то доедет до Нью-Йорка. Тем более, что в Ред Хуке жил Лавкрафт, когда писал Ктулху!
Хотя буду ли я сама в Нью-Йорке - вот вопрос. Говоря о синхрониях, странно, но который уже раз во время таро-расклада от совершенно разных людей я вытягиваю именно карту The Fool - ноль, для меня это абсолютный ноль - пытаясь понять, почему я продолжаю находиться здесь в некоем подобии лимба. Наверное, еще не время покидать лимб. Каким-то немыслимым образом карта шута становится картой про стабильность - собачка зависает над пропастью, мы все зависаем над пропастью, но поскольку мы там три года уже висим, это самая устойчивая в мире система.
Лето 57
В ожидании очередной попытки Икеи доставить вагон ломаной мебели осуществила самый быстрый в мире марш-бросок на пляж - доехала туда за час, еще ровно час плавала почти без перерыва в теплом океане, пока меня не толкнула в плечо тугая коллоидная медуза размером с казан - еще полчаса сохла (также подбежала Лена и принесла оживляющих ягод), потом час ехала обратно. Все получилось!
Вечером выяснилось, что за эти полтора часа я полностью обгорела, потому что забыла солнцезащитный крем. Короче, начала писать этот текст я с температурой 37.1, а теперь уже 37.7, то ли еще будет!
Оригинал и комментарии
(угрюмо) от nikab
Понять поэта может только поэт. Как музыканта - музыкант, врача - врач, солдата - солдат. Если не знаешь, каково корчиться в окопах под пулями, заводить в третий раз сердце или играть на одной струне - фиг поймешь, просто потому что нету нужного опыта.
И со стихами так - если не рвало словами и не корежило от фальшивой ноты, если не перекапывал тонны словесной руды, пытаясь отыскать единственно верную вербальную конструкцию, если не корчился от глупости и лицемерия, улыбчивого льстивого не-понимания - нифига не грокнешь. Только свои, только чувство родства, заставляющее увидеть своего в пузатом чиновнике и вонючем бомже - неважно, в каком теле воплощен дар, неважно, как оно выглядит и сколько ему осталось. Важен живой огонь, выжигающий изнутри.
Вотъ.
И со стихами так - если не рвало словами и не корежило от фальшивой ноты, если не перекапывал тонны словесной руды, пытаясь отыскать единственно верную вербальную конструкцию, если не корчился от глупости и лицемерия, улыбчивого льстивого не-понимания - нифига не грокнешь. Только свои, только чувство родства, заставляющее увидеть своего в пузатом чиновнике и вонючем бомже - неважно, в каком теле воплощен дар, неважно, как оно выглядит и сколько ему осталось. Важен живой огонь, выжигающий изнутри.
Вотъ.
Оригинал и комментарии
Нарыла старые стихи :) от nikab
У Ассоли под сердцем солнце.
И плевать ей на соль и возраст,
На трактирные пересуды,
Не морщины и звон посуды.
Если мальчик похож на Грэя -
Тот же профиль, но взгляд острее,
Так же прыгал в волну с плотины,
Так же щурился у картины.
Помнишь? Помнишь. Молчала скверно
Ощетинясь, как зверь, Каперна.
В гавань маленькую вплывало
Чудо - равного не бывало.
Вы столкнулись как сталь и пламя
Как деревья двумя стволами
Вдруг срастаются воедино,
Как смерзаются в море льдины.
И смотрели, не веря, люди -
Вот приходят к любви - и любят.
...Дальше жили - как в цель попало,
Долго море тебя трепало,
Долго море его носило
И меняло что было силы.
Он ходил до святой Надежды.
Ты стирала его одежду,
Мыла рамы, детей рожала,
Под промокшим плащом дрожала,
Ты всегда обходилась малым -
Лишь бы парус остался алым.
Он – счастливый, усталый, злой ли –
Возвращался – домой, к Ассоли.
И неважно, что скоро сорок,
Что случалось столкнуться в ссорах,
Что бывает… у всех бывало.
Ты ложишься под покрывало,
Грэй уснул, сын проснётся рано –
В жёлтом августе Зурбагана,
Из обрезков сосновых балок
Делать лодку – отцу в подарок…
И плевать ей на соль и возраст,
На трактирные пересуды,
Не морщины и звон посуды.
Если мальчик похож на Грэя -
Тот же профиль, но взгляд острее,
Так же прыгал в волну с плотины,
Так же щурился у картины.
Помнишь? Помнишь. Молчала скверно
Ощетинясь, как зверь, Каперна.
В гавань маленькую вплывало
Чудо - равного не бывало.
Вы столкнулись как сталь и пламя
Как деревья двумя стволами
Вдруг срастаются воедино,
Как смерзаются в море льдины.
И смотрели, не веря, люди -
Вот приходят к любви - и любят.
...Дальше жили - как в цель попало,
Долго море тебя трепало,
Долго море его носило
И меняло что было силы.
Он ходил до святой Надежды.
Ты стирала его одежду,
Мыла рамы, детей рожала,
Под промокшим плащом дрожала,
Ты всегда обходилась малым -
Лишь бы парус остался алым.
Он – счастливый, усталый, злой ли –
Возвращался – домой, к Ассоли.
И неважно, что скоро сорок,
Что случалось столкнуться в ссорах,
Что бывает… у всех бывало.
Ты ложишься под покрывало,
Грэй уснул, сын проснётся рано –
В жёлтом августе Зурбагана,
Из обрезков сосновых балок
Делать лодку – отцу в подарок…
Оригинал и комментарии
Кто пишет стихи вместо спать ночью - тот я :) от nikab
Мой тайный сад - гибрид Эдема и свалки.
Вот гаражи, где мы дружно играли в салки
И дрались с пацанами за право не быть немчурой
Чур меня, чур!
У немого Васи по карманам всегда болтались конфеты
Липкие леденцы
Мы любили его за это,
Но лупили, пока не видят отцы.
Вот кучка тухлой дрянцы -
Я схоронил ворону
И сложил ей курган как скифу или царю.
Вот орех, что вечно болтался в кармане брюк.
Вот рубли горстями - не жал, не сеял.
Вот билеты на юг, чек из кафешки "Север",
Два билета в кино на последний ряд
Я пригласил Наташку - пусть говорят!
Вот похабник и скандалист, вот четыре аккорда кряду.
Вот звук свойственный сверхзвуковому снаряду,
Годовая космическая программа.
Белой дури... Нет, отказать! Ни грамма.
Дождь на речке, унылые морды рыб.
Пробирающий до до самых печенок грипп.
Сладкий проблеск молочной кожи выше чулка.
Неумело срифмованная строка.
Молодая трава вдоль тропинки, ведущей в лес.
Магазин, в который за коим-то бесом влез
И ушел невредим. Длинный перечень Тань и Дин.
Телефонное "динь".
Надежда на теплый край.
Полный хрусткого сена пахучий чужой сарай.
Книжная полка забитая до краев.
Кровь на пальцах и рот заполняет кровь,
Выплюнь зубы под прессом лет.
Черный след на белом снегу двора.
Опустелая Бобкина конура.
Безразличное ангельское "пора".
Белый конь покорный на поводу.
Я сойду на землю в своем саду,
Чтобы в нем как есть подождать суда
И подняться в тайное "не сюда".
А пока гуляю, кошу траву,
Вижу сны цветастые наяву,
Достаю из колодца лобастых щук...
Я тебя однажды туда впущу?
Вот гаражи, где мы дружно играли в салки
И дрались с пацанами за право не быть немчурой
Чур меня, чур!
У немого Васи по карманам всегда болтались конфеты
Липкие леденцы
Мы любили его за это,
Но лупили, пока не видят отцы.
Вот кучка тухлой дрянцы -
Я схоронил ворону
И сложил ей курган как скифу или царю.
Вот орех, что вечно болтался в кармане брюк.
Вот рубли горстями - не жал, не сеял.
Вот билеты на юг, чек из кафешки "Север",
Два билета в кино на последний ряд
Я пригласил Наташку - пусть говорят!
Вот похабник и скандалист, вот четыре аккорда кряду.
Вот звук свойственный сверхзвуковому снаряду,
Годовая космическая программа.
Белой дури... Нет, отказать! Ни грамма.
Дождь на речке, унылые морды рыб.
Пробирающий до до самых печенок грипп.
Сладкий проблеск молочной кожи выше чулка.
Неумело срифмованная строка.
Молодая трава вдоль тропинки, ведущей в лес.
Магазин, в который за коим-то бесом влез
И ушел невредим. Длинный перечень Тань и Дин.
Телефонное "динь".
Надежда на теплый край.
Полный хрусткого сена пахучий чужой сарай.
Книжная полка забитая до краев.
Кровь на пальцах и рот заполняет кровь,
Выплюнь зубы под прессом лет.
Черный след на белом снегу двора.
Опустелая Бобкина конура.
Безразличное ангельское "пора".
Белый конь покорный на поводу.
Я сойду на землю в своем саду,
Чтобы в нем как есть подождать суда
И подняться в тайное "не сюда".
А пока гуляю, кошу траву,
Вижу сны цветастые наяву,
Достаю из колодца лобастых щук...
Я тебя однажды туда впущу?
Оригинал и комментарии
от prilepin
Уже завтра под Тверью официально стартует крупнейший рок-фестиваль страны "Нашествие". Чтобы занять самые лучшие места, его фанаты начали собираться задолго до открытия.
Сегодня на эту тему высказался хедлайнер "Нашествия", лидер группы "Алиса" Константин Кинчев. По его словам, союзники у "земли русской" — хорошая армия и хороший сильный флот.
"Мы вместе", - подумали русские люди.
"Тоталитарный рэп", - подумал Михаил Козырев и немножко заплакал.
Сегодня на эту тему высказался хедлайнер "Нашествия", лидер группы "Алиса" Константин Кинчев. По его словам, союзники у "земли русской" — хорошая армия и хороший сильный флот.
"Мы вместе", - подумали русские люди.
"Тоталитарный рэп", - подумал Михаил Козырев и немножко заплакал.
Оригинал и комментарии
от prilepin
Как новоявленный москвич, солидарен. Никаких платных парковок за пределами Садового кольца. Заколебали.
"Валютаризм", хорошее слово.
Мой друг, кандидат на пост мэра Москвы Вадим Кумин, очень много любопытной информации про парковки за одну минуту, по ссылке:
https://www.youtube.com/watch?v=13IfK6d_aTc&feature=youtu.be
Оригинал и комментарии
Лето 70, 71. Ущербная, но эмоциональная. от vinah
Лето 70. Четверг, 9 августа.
"Ущербная, но эмоциональная" - записала я в блокноте, чтобы не забыть о чем-то, что я предпочла записать именно таким образом.
Но, как видим, забыла. Ущербная. Но эмоциональная!
На работе видела в прямом эфире фейсбука, как выпускают на свободу моего однокурсника Лешу - очень странное ощущение: вот ты уезжаешь, а там у тебя эти умерли, тех пересажали, вообще кошмар. Леша долго пытается справиться с железной решеткой у здания КГБ, потом наконец-то выходит и, не поворачивая головы, с каменным лицом почти молча бредет в сторону этого жуткого здания без единого окна около парка Горького, ему навстречу выбегает Арина и обнимает его - мне стало так хорошо от этого видео, хоть какие-то новости еще более-менее ничего, можно жить. С другой стороны, что это за страна, где хорошая новость - это когда хорошего человека, которого забрали из собственного дома по какому-то липовому обвинению, обыскав квартиру и конфисковав все, выпускают всего-то через пару дней, а не держат в тюрьме два месяца?
Раны не заживают, в новой квартире время течет иначе и я его не чувствую, ничего не чувствую. Как будто бы просто случился странный сдвиг и все слегка стало двоиться, дробиться, не совпадать контурами. Вот это "слегка", конечно, убийственнее всего - крайне малая степень несоответствия. Никогда не переезжайте в соседний подъезд, прошу вас. Переезжайте на другой континент сразу, никого не предупредив (как я). Переезжайте в другой город, в другой район. Переехав в соседний подъезд (как я же) вы рискуете нарушиться. Вот это самый сдвиг, shift, неровность пространства - все это сводит с ума. Я постоянно надеюсь, что все это сейчас закончится и я пойду домой, тем более, что дом совсем близко (и вот близость дома тоже лучше исключить в такой ситуации: для полного обновления нужно, чтобы было некуда идти).
После работы собиралась встретиться с Риел, как-то добравшейся до Нью-Йорка из лесной нашей школы, но она куда-то пропала: ну что ж, люди с Западного Побережья часто у нас исчезают, я не восприняла это лично, прогулялась пешком через весь Гринвич-Вилдж до французской булочной, накупив там особых мелких, как глаза, бриошей, и плоских, как клопики, ромовых вафель - потом, немного подумав о том, чего я все-таки хочу (подозреваю, что я ничего никогда не хочу, но в итоге что ни сделала бы - все, как выяснилось, оказывается тем единственным, чего я и хотела), спустилась к реке и осела на закатный холмик с видом на квадратные небоскребы Джерси-Сити. Солнце светило прямо в глаз, рядом сидела старушка с пожилым белым боксером - к ней подошел тревожный мусорщик, у которого был какой-то нервный срыв на работе (я слышала, как он с жутким южным акцентом ругался с другим мусорщиком из-за каких-то проебанных ключей и возможностей), и начал знакомиться с ней и белым боксером. "Его зовут Марсель, ему 10 лет", - сказала старушка. "Хороший парень! - обрадовался мусорщик. - Марсель, смотри-ка, кого у нас Марсель зовут, давай сюда!" - Марсель тут же начал тереться о него щетинистым костистым хребтом, мусорщик кратко рассказал старушке содержание своего вечера, старушка так же быстро пересказала ему всю свою жизнь, в ответ на легкое и почти неощутимое указание на свой акцент деликатно сообщив "я отсюда, с Манхэттэна, откуда же еще", посетовала на то, что Марсель стал совсем старенький, 10 лет довольно много уже. Я подумала, что впервые приехала сюда 9 лет назад - совсем недавно, а вот практически чья-то огромная жизнь от рождения до старости и этих ослепительных ежевечерних закатов над Джерси. Фактически в поисках потерянного времени, да.
Написала А., сказала, что они (я не поняла, кто) идут в бар отеля "Джейн" пить и спросила, не хочу ли я с ними. Я не хотела (была слишком уставшая), но оглянулась - оказалось, что я сижу прямо под отелем "Джейн" и с его башен на закат смотрят какие-то белорубашечные клерки. Мне это показалось удивительным совпадением, конечно, поэтому я в какой-то мучительной маете ждала А. на пирсе около часа, она немного опаздывала, потом стала опаздывать минут на сорок, и я поняла, что, наверное, просто одна поднимусь в бар отеля "Джейн" (оказалось, это какой-то культовый моряцкий отель с прошлого века - там размещали жертв "Титаника", например, а номера до сих пор оформлены как корабельные каюты и стоят какие-то копейки, за которые к вам в номер будет ломиться водяной призрак), посмотрю, как там все - и поеду домой. Поднявшись в бар отеля "Джейн", я увидела там почти всех друзей А., которых я тоже знаю - удивилась, что она не сказала мне, чтобы я сразу поднималась наверх и не ждала ее час - но это Нью-Йорк, тут никому ни до кого нет дела, мне ли это не знать. Себя бы сохранить.
Выпила коктейль "Калифорниец", поехала домой - и уже дома моментально ощутила себя ужасно пьяной, как будто залпом выпила бутылку водки. Видимо, потому что не ела весь день, только вафли эти с булочками. Пыталась привести себя в порядок, но ничего не получалось - меня шатало, разговаривать тоже было сложно (при совершенно ясном мозге тело как будто отказалось во всем участвовать) - легла спать, успев подумать, что, наверное, я совершила много неясных и необъяснимых действий в жизни, но тот факт, что я не ходила годами на терапию, я считаю некоторым образом спасительным.
Лето 71, 10 августа
Вспомнила диалог:
- Я никогда и никуда не буду писать о том, как устроен Нью-Йорк и что в нем на самом деле происходит.
- Но почему? Разве это плохо - рассказывать людям, которые тут никогда не были, о том, какой он - Нью-Йорк?
- А у меня с Нью-Йорком договор о неприумножении энтропии. Договор такой: я не пишу текстов о том, как в нем все устроено, а он за это показывает мне, как в нем на самом деле все устроено.
* * *
В метро Бродвей-Лафайетт на выходе, заблокированном медленно влекущейся потной утренней толпой, какая-то женщина пела спокойным, седативным оперным голосом: hot and huuumid! it's hot and huuuumid outside! Повторяем: какие нью-йоркцы молодцы, идут куда-то, не умирают (с ума не сходят, опять же).
На работе была такая уставшая, что почти перестала говорить на английском, мямлила что-то с чудовищным акцентом (такое часто бывает от переутомления - также неспособность говорения на иных языках хороший его индикатор, если тело и разум перестают его фиксировать). Видимо, это метафизическое похмелье, возникшее от вчерашнего же метафизического запоя.
Пришли строители, чтобы обсудить со мной план ремонта в магазине.
- Тут будем стену крушить? Тут дыру делать? - спрашивали они, стуча объемными белесыми молотами по стене, уставленной хрупкими свечами, самыми дорогими свечами в мире. Вот как удачно меня оставила в полном одиночестве с этим всем Селин!
- А Селин вам не сказала? - обмирая, спрашивала я. - Она мне сказала, что вы договорились. Что вы проходик там сделаете. Или дверь.
- Проход или дверь! - загрохотали строители. - Мы все тут не очень идеально знаем английский! Вдруг мы друг друга не поняли! Спроси у Селин, какого рода дыра в стене вам нужна! Есть, знаете ли, разница, между дверью и проходом, аркою, альковом!
На шум пришел владелец дома Джон (тот уже оттрубил свой месяц во Франции, когда у нас рухнул потолок, как мы все помним) и начал сурово спрашивать у меня: что за ремонт, какая стена, что крушить, почему не согласовано.
Это был мой коронный выход, конечно.
- Я НЕ ЗНАЮ, СЕЛИН ВО ФРАНЦИИ, МЫ ПРОСТО БУДЕМ ДЕЛАТЬ ДЫРУ В СТЕНЕ! - сказала я.
- Какую господи боже дыру, - спросил хозяин дома. - Натуральную дыру?
- Дверь между этим помещением и тем, - сказали строители.
Джон уставился на меня в ужасе. Эти все помещения - его.
- СЕЛИН ВО ФРАНЦИИ, - повторила я. - ОНА УЖЕ ЗАПЛАТИЛА ЗА ДЫРУ В СТЕНЕ ВАШЕГО ДОМА ТРИ ТЫСЯЧИ ДОЛЛАРОВ.
Сбылось мое пророчество: провожая Селин в путь-дорожку, я пообещала ей в любой непонятной ситуации притворяться опоссумом: заваливаться на бок, помирать, пуская пену изо рта, и иногда повторять одну-единственную фразу-оберег, которая всегда звучит в этом доме, когда отдельные его элементы вроде стен, пола и потолка начинают необратимо разрушаться: "Селин во Франции".
Когда-нибудь и я окажусь во Франции, и живые позавидуют мертвым.
За окном впервые остановилась машина, из которой громко-громко на весь перекресток пел Моррисси. Обычно это главные мексиканские песни лета или бодрый хип-хоп, а сейчас прямо Лондоном повеяло. Не может в Бушвике из машины петь Моррисси! Вот и вторая хорошая новость.
Часто снятся кошмары о том, как я приехала в Москву и никому там не нужна. Самое удивительное, что когда это все происходило в реальной жизни (я приезжала в Москву и оказывалась никому там не нужна), это были не кошмары, а замечательные какие-то светлые дни, полные приключений, восторга и радости. Однажды меня даже чуть не сбил Мостовщиков, прямо перед капотом которого я перебегала дорогу в каком-то переулочке. "Замировская! - закричал он, открывая окно и совершенно не удивляясь. - А я прямо сейчас в Минск еду, Замировская! Садись, подвезу!" Но я не села, и меня не подвезли. Были же времена.
"Ущербная, но эмоциональная" - записала я в блокноте, чтобы не забыть о чем-то, что я предпочла записать именно таким образом.
Но, как видим, забыла. Ущербная. Но эмоциональная!
На работе видела в прямом эфире фейсбука, как выпускают на свободу моего однокурсника Лешу - очень странное ощущение: вот ты уезжаешь, а там у тебя эти умерли, тех пересажали, вообще кошмар. Леша долго пытается справиться с железной решеткой у здания КГБ, потом наконец-то выходит и, не поворачивая головы, с каменным лицом почти молча бредет в сторону этого жуткого здания без единого окна около парка Горького, ему навстречу выбегает Арина и обнимает его - мне стало так хорошо от этого видео, хоть какие-то новости еще более-менее ничего, можно жить. С другой стороны, что это за страна, где хорошая новость - это когда хорошего человека, которого забрали из собственного дома по какому-то липовому обвинению, обыскав квартиру и конфисковав все, выпускают всего-то через пару дней, а не держат в тюрьме два месяца?
Раны не заживают, в новой квартире время течет иначе и я его не чувствую, ничего не чувствую. Как будто бы просто случился странный сдвиг и все слегка стало двоиться, дробиться, не совпадать контурами. Вот это "слегка", конечно, убийственнее всего - крайне малая степень несоответствия. Никогда не переезжайте в соседний подъезд, прошу вас. Переезжайте на другой континент сразу, никого не предупредив (как я). Переезжайте в другой город, в другой район. Переехав в соседний подъезд (как я же) вы рискуете нарушиться. Вот это самый сдвиг, shift, неровность пространства - все это сводит с ума. Я постоянно надеюсь, что все это сейчас закончится и я пойду домой, тем более, что дом совсем близко (и вот близость дома тоже лучше исключить в такой ситуации: для полного обновления нужно, чтобы было некуда идти).
После работы собиралась встретиться с Риел, как-то добравшейся до Нью-Йорка из лесной нашей школы, но она куда-то пропала: ну что ж, люди с Западного Побережья часто у нас исчезают, я не восприняла это лично, прогулялась пешком через весь Гринвич-Вилдж до французской булочной, накупив там особых мелких, как глаза, бриошей, и плоских, как клопики, ромовых вафель - потом, немного подумав о том, чего я все-таки хочу (подозреваю, что я ничего никогда не хочу, но в итоге что ни сделала бы - все, как выяснилось, оказывается тем единственным, чего я и хотела), спустилась к реке и осела на закатный холмик с видом на квадратные небоскребы Джерси-Сити. Солнце светило прямо в глаз, рядом сидела старушка с пожилым белым боксером - к ней подошел тревожный мусорщик, у которого был какой-то нервный срыв на работе (я слышала, как он с жутким южным акцентом ругался с другим мусорщиком из-за каких-то проебанных ключей и возможностей), и начал знакомиться с ней и белым боксером. "Его зовут Марсель, ему 10 лет", - сказала старушка. "Хороший парень! - обрадовался мусорщик. - Марсель, смотри-ка, кого у нас Марсель зовут, давай сюда!" - Марсель тут же начал тереться о него щетинистым костистым хребтом, мусорщик кратко рассказал старушке содержание своего вечера, старушка так же быстро пересказала ему всю свою жизнь, в ответ на легкое и почти неощутимое указание на свой акцент деликатно сообщив "я отсюда, с Манхэттэна, откуда же еще", посетовала на то, что Марсель стал совсем старенький, 10 лет довольно много уже. Я подумала, что впервые приехала сюда 9 лет назад - совсем недавно, а вот практически чья-то огромная жизнь от рождения до старости и этих ослепительных ежевечерних закатов над Джерси. Фактически в поисках потерянного времени, да.
Написала А., сказала, что они (я не поняла, кто) идут в бар отеля "Джейн" пить и спросила, не хочу ли я с ними. Я не хотела (была слишком уставшая), но оглянулась - оказалось, что я сижу прямо под отелем "Джейн" и с его башен на закат смотрят какие-то белорубашечные клерки. Мне это показалось удивительным совпадением, конечно, поэтому я в какой-то мучительной маете ждала А. на пирсе около часа, она немного опаздывала, потом стала опаздывать минут на сорок, и я поняла, что, наверное, просто одна поднимусь в бар отеля "Джейн" (оказалось, это какой-то культовый моряцкий отель с прошлого века - там размещали жертв "Титаника", например, а номера до сих пор оформлены как корабельные каюты и стоят какие-то копейки, за которые к вам в номер будет ломиться водяной призрак), посмотрю, как там все - и поеду домой. Поднявшись в бар отеля "Джейн", я увидела там почти всех друзей А., которых я тоже знаю - удивилась, что она не сказала мне, чтобы я сразу поднималась наверх и не ждала ее час - но это Нью-Йорк, тут никому ни до кого нет дела, мне ли это не знать. Себя бы сохранить.
Выпила коктейль "Калифорниец", поехала домой - и уже дома моментально ощутила себя ужасно пьяной, как будто залпом выпила бутылку водки. Видимо, потому что не ела весь день, только вафли эти с булочками. Пыталась привести себя в порядок, но ничего не получалось - меня шатало, разговаривать тоже было сложно (при совершенно ясном мозге тело как будто отказалось во всем участвовать) - легла спать, успев подумать, что, наверное, я совершила много неясных и необъяснимых действий в жизни, но тот факт, что я не ходила годами на терапию, я считаю некоторым образом спасительным.
Лето 71, 10 августа
Вспомнила диалог:
- Я никогда и никуда не буду писать о том, как устроен Нью-Йорк и что в нем на самом деле происходит.
- Но почему? Разве это плохо - рассказывать людям, которые тут никогда не были, о том, какой он - Нью-Йорк?
- А у меня с Нью-Йорком договор о неприумножении энтропии. Договор такой: я не пишу текстов о том, как в нем все устроено, а он за это показывает мне, как в нем на самом деле все устроено.
* * *
В метро Бродвей-Лафайетт на выходе, заблокированном медленно влекущейся потной утренней толпой, какая-то женщина пела спокойным, седативным оперным голосом: hot and huuumid! it's hot and huuuumid outside! Повторяем: какие нью-йоркцы молодцы, идут куда-то, не умирают (с ума не сходят, опять же).
На работе была такая уставшая, что почти перестала говорить на английском, мямлила что-то с чудовищным акцентом (такое часто бывает от переутомления - также неспособность говорения на иных языках хороший его индикатор, если тело и разум перестают его фиксировать). Видимо, это метафизическое похмелье, возникшее от вчерашнего же метафизического запоя.
Пришли строители, чтобы обсудить со мной план ремонта в магазине.
- Тут будем стену крушить? Тут дыру делать? - спрашивали они, стуча объемными белесыми молотами по стене, уставленной хрупкими свечами, самыми дорогими свечами в мире. Вот как удачно меня оставила в полном одиночестве с этим всем Селин!
- А Селин вам не сказала? - обмирая, спрашивала я. - Она мне сказала, что вы договорились. Что вы проходик там сделаете. Или дверь.
- Проход или дверь! - загрохотали строители. - Мы все тут не очень идеально знаем английский! Вдруг мы друг друга не поняли! Спроси у Селин, какого рода дыра в стене вам нужна! Есть, знаете ли, разница, между дверью и проходом, аркою, альковом!
На шум пришел владелец дома Джон (тот уже оттрубил свой месяц во Франции, когда у нас рухнул потолок, как мы все помним) и начал сурово спрашивать у меня: что за ремонт, какая стена, что крушить, почему не согласовано.
Это был мой коронный выход, конечно.
- Я НЕ ЗНАЮ, СЕЛИН ВО ФРАНЦИИ, МЫ ПРОСТО БУДЕМ ДЕЛАТЬ ДЫРУ В СТЕНЕ! - сказала я.
- Какую господи боже дыру, - спросил хозяин дома. - Натуральную дыру?
- Дверь между этим помещением и тем, - сказали строители.
Джон уставился на меня в ужасе. Эти все помещения - его.
- СЕЛИН ВО ФРАНЦИИ, - повторила я. - ОНА УЖЕ ЗАПЛАТИЛА ЗА ДЫРУ В СТЕНЕ ВАШЕГО ДОМА ТРИ ТЫСЯЧИ ДОЛЛАРОВ.
Сбылось мое пророчество: провожая Селин в путь-дорожку, я пообещала ей в любой непонятной ситуации притворяться опоссумом: заваливаться на бок, помирать, пуская пену изо рта, и иногда повторять одну-единственную фразу-оберег, которая всегда звучит в этом доме, когда отдельные его элементы вроде стен, пола и потолка начинают необратимо разрушаться: "Селин во Франции".
Когда-нибудь и я окажусь во Франции, и живые позавидуют мертвым.
За окном впервые остановилась машина, из которой громко-громко на весь перекресток пел Моррисси. Обычно это главные мексиканские песни лета или бодрый хип-хоп, а сейчас прямо Лондоном повеяло. Не может в Бушвике из машины петь Моррисси! Вот и вторая хорошая новость.
Часто снятся кошмары о том, как я приехала в Москву и никому там не нужна. Самое удивительное, что когда это все происходило в реальной жизни (я приезжала в Москву и оказывалась никому там не нужна), это были не кошмары, а замечательные какие-то светлые дни, полные приключений, восторга и радости. Однажды меня даже чуть не сбил Мостовщиков, прямо перед капотом которого я перебегала дорогу в каком-то переулочке. "Замировская! - закричал он, открывая окно и совершенно не удивляясь. - А я прямо сейчас в Минск еду, Замировская! Садись, подвезу!" Но я не села, и меня не подвезли. Были же времена.
Оригинал и комментарии
Спасибо разговорам о просветлении и насилии от nikab
Ага, друг - это тот, с кем смотришь в одну сторону и идешь навстречу. Тот для кого дружба, общность, единодушие важнее случайных или неслучайных размолвок, политики, религии и войны. Тот, кто важен для меня и тот для кого важна я, а не то, что мы можем друг от друга получить или взять. Тот, кто на моей стороне, тот, на чью сторону я встану, даже если весь мир окажется по другую сторону.
Да, все ошибаются, все нарушают, все бывают друг к другу жестоки и невнимательны - осознанно или нет. Все люди. Живые несовершенные люди. И друг - тот, для кого ты важнее ошибки или неправильного поступка.
Куковлев, прости меня пожалуйста, я осознала. Ты для меня на порядок важнее и ковров и прочей хрени. Ковры я отчистила, а другого Куковлева на свете нет.
И ага, прошлое не отменишь. То прошлое, где друзья делили жидкий чай, скудный хлеб и дивные книги, где волшебство было настоящим и огонь сердец горел ярко. То прошлое, где мальчик и девочка стояли на птичьем острове и чайки кружились над ними. То прошлое, в котором камешек с пляжа оказался дороже всех бриллиантов на свете.
Не надо его обесценивать или жечь, выкидывать из жизни потому что настоящее изменилось. Тогда - все было правдой. Потом стало по-другому - люди меняются. И обижаться на это так же глупо, как обижаться на то, что люди умирают или разъезжаются по разным странам. Мы все однажды потеряем друг друга. И надо беречь то, что нас связывает, дорожить и хранить. Или отпускать с чистым сердцем то, что пора отпустить. Прошлое не гарантирует настоящего, невзаимность - достаточный повод, чтобы закрыть двери и никогда больше не сожалеть.
АПД: Иногда очень полезно осознавать, какой свиньей порой бываешь по отношению к тем, кому ты на самом деле дорог. Да, я вела себя некрасиво. Надеюсь, запомню и извлеку урок.
Да, все ошибаются, все нарушают, все бывают друг к другу жестоки и невнимательны - осознанно или нет. Все люди. Живые несовершенные люди. И друг - тот, для кого ты важнее ошибки или неправильного поступка.
Куковлев, прости меня пожалуйста, я осознала. Ты для меня на порядок важнее и ковров и прочей хрени. Ковры я отчистила, а другого Куковлева на свете нет.
И ага, прошлое не отменишь. То прошлое, где друзья делили жидкий чай, скудный хлеб и дивные книги, где волшебство было настоящим и огонь сердец горел ярко. То прошлое, где мальчик и девочка стояли на птичьем острове и чайки кружились над ними. То прошлое, в котором камешек с пляжа оказался дороже всех бриллиантов на свете.
Не надо его обесценивать или жечь, выкидывать из жизни потому что настоящее изменилось. Тогда - все было правдой. Потом стало по-другому - люди меняются. И обижаться на это так же глупо, как обижаться на то, что люди умирают или разъезжаются по разным странам. Мы все однажды потеряем друг друга. И надо беречь то, что нас связывает, дорожить и хранить. Или отпускать с чистым сердцем то, что пора отпустить. Прошлое не гарантирует настоящего, невзаимность - достаточный повод, чтобы закрыть двери и никогда больше не сожалеть.
АПД: Иногда очень полезно осознавать, какой свиньей порой бываешь по отношению к тем, кому ты на самом деле дорог. Да, я вела себя некрасиво. Надеюсь, запомню и извлеку урок.
Оригинал и комментарии
В ту же книгу от witkowsky
МОСКВА БУТАФОРСКАЯ
Столетья здесь поналомали дров.
Куда-то делся Алевизов ров,
и не было китайских церемоний,
когда сносили Чудов монастырь
и разве что не превращен в пустырь
краснокирпичный этот пандемоний.
Империя махала помелом
всегда пускалось что-нибудь на слом,
во имя украшенья цитадели,
империя махала кочергой,
взамен дворца вставал дворец другой,
и получалось так, что все при деле.
История устроила парад,
увяз в дерьме первопрестольный град
по самые, простите, помидоры,
когда, по воле матушки Фике,
чуть вовсе не сползли к Москве-реке
Архангельский и прочие соборы.
Εεχαριστώ πολύ, ευχαριστώ,*
за то и это, главное – за то,
что здесь не все досталось урагану,
что не всегда тут слушали царя,
хоть было все одним до фонаря,
хоть было все другим по барабану.
То славный бой, то просто мордобой
торжествовали в день и в час любой
мораль медузы, совесть осьминога,
сплошной канкан личинок и червей:
но к счастью, из пятнадцати церквей
осталось восемь, что довольно много.
Висела туча, словно синий кит,
а на земле бюро царей Никит
совало бомбу в руки психопату,
бездомный пес рычал на караван,
копал градостроитель котлован
и трепетал, вонзая в грунт лопату.
Торчит неуважаемый дворец,
любимый солонец и лизунец
заезжих дагестанок и декханок,
и сколько тут ни пролито чернил
но никоторый съезд не отменил
инаугураций, пуримов и ханук.
Не могут ни сезам, ни мутабор,
поднять из праха Сретенский собор,
Спас на Бору отправился в былое,
колодец пуст, и провалилось дно,
и серым пеплом сделалось давно
все, что лежало здесь в культурном слое.
Страна великих дел не при делах,
стекляшки звезд, фольга на куполах,
и сколько голубь в вышину ни порскай,
его не видит ангельский синклит,
что ничего уже не посулит
видению столицы бутафорской.
* Эфхаристо поли, эфхаристо, (Спасибо, большое спасибо [греч.])
Столетья здесь поналомали дров.
Куда-то делся Алевизов ров,
и не было китайских церемоний,
когда сносили Чудов монастырь
и разве что не превращен в пустырь
краснокирпичный этот пандемоний.
Империя махала помелом
всегда пускалось что-нибудь на слом,
во имя украшенья цитадели,
империя махала кочергой,
взамен дворца вставал дворец другой,
и получалось так, что все при деле.
История устроила парад,
увяз в дерьме первопрестольный град
по самые, простите, помидоры,
когда, по воле матушки Фике,
чуть вовсе не сползли к Москве-реке
Архангельский и прочие соборы.
Εεχαριστώ πολύ, ευχαριστώ,*
за то и это, главное – за то,
что здесь не все досталось урагану,
что не всегда тут слушали царя,
хоть было все одним до фонаря,
хоть было все другим по барабану.
То славный бой, то просто мордобой
торжествовали в день и в час любой
мораль медузы, совесть осьминога,
сплошной канкан личинок и червей:
но к счастью, из пятнадцати церквей
осталось восемь, что довольно много.
Висела туча, словно синий кит,
а на земле бюро царей Никит
совало бомбу в руки психопату,
бездомный пес рычал на караван,
копал градостроитель котлован
и трепетал, вонзая в грунт лопату.
Торчит неуважаемый дворец,
любимый солонец и лизунец
заезжих дагестанок и декханок,
и сколько тут ни пролито чернил
но никоторый съезд не отменил
инаугураций, пуримов и ханук.
Не могут ни сезам, ни мутабор,
поднять из праха Сретенский собор,
Спас на Бору отправился в былое,
колодец пуст, и провалилось дно,
и серым пеплом сделалось давно
все, что лежало здесь в культурном слое.
Страна великих дел не при делах,
стекляшки звезд, фольга на куполах,
и сколько голубь в вышину ни порскай,
его не видит ангельский синклит,
что ничего уже не посулит
видению столицы бутафорской.
* Эфхаристо поли, эфхаристо, (Спасибо, большое спасибо [греч.])
Оригинал и комментарии
Ответ прекрасной Маргелейн от nikab
https://margelaene.livejournal.com/
У Ассоли под сердцем льдинка.
Память мечется по старинке
Между синим, белым и алым,
тем, что будет и не бывало.
Не бывало... Тускнеет солнце,
Море плещется за оконцем,
Серый сумрак и тяжесть взглядов
В спину шёпот... Просить "не надо!"
смысла нет. И она не просит.
Просто в сердце привычку носит
Верить, ждать и смотреть на море.
Вечерами в нём солнце тонет,
А под утро тонут надежды,
молча, страшно, смыкая вежды
тяжким сном, неизбытым бредом.
...Где-то Грей считает победы.
Где-то - шхуны и каравеллы,
их борта, словно крылья, белы.
Море памяти их качает...
а Ассоль рассветы встречает.
Прядь седую прячет косынкой...
Память мечется по старинке.
Жизнь меж пальцев - нитью жемчужин,
тот, кого ждала - уж не нужен,
слишком поздно. Осталась нежность
к крикам чаек. Их безмятежность -
кабестан, что пока что держит.
Ветер пряди в ладонях нежит,
Спи, Ассоль... спи, покуда спится.
Пусть под утро тебе приснится
то, чему уже не случиться...
У Ассоли под сердцем льдинка.
Память мечется по старинке
Между синим, белым и алым,
тем, что будет и не бывало.
Не бывало... Тускнеет солнце,
Море плещется за оконцем,
Серый сумрак и тяжесть взглядов
В спину шёпот... Просить "не надо!"
смысла нет. И она не просит.
Просто в сердце привычку носит
Верить, ждать и смотреть на море.
Вечерами в нём солнце тонет,
А под утро тонут надежды,
молча, страшно, смыкая вежды
тяжким сном, неизбытым бредом.
...Где-то Грей считает победы.
Где-то - шхуны и каравеллы,
их борта, словно крылья, белы.
Море памяти их качает...
а Ассоль рассветы встречает.
Прядь седую прячет косынкой...
Память мечется по старинке.
Жизнь меж пальцев - нитью жемчужин,
тот, кого ждала - уж не нужен,
слишком поздно. Осталась нежность
к крикам чаек. Их безмятежность -
кабестан, что пока что держит.
Ветер пряди в ладонях нежит,
Спи, Ассоль... спи, покуда спится.
Пусть под утро тебе приснится
то, чему уже не случиться...
Оригинал и комментарии
от prilepin
Света Леонтьева звучит как Державин Гаврила Романыч.
Нижегородская поэтесса, моя семья как-то гостила в её прекрасном доме. До сих пор думал, что Света по большей части про личное пишет.
Впрочем, это - тоже наше личное.
ЛОСКУТНОЕ РАСПЯТИЕ
На земле был когда-то наш рай – красный рай.
Красный, значит, златой. В красных водах купались:
Чудотворец добрейший Святой Николай,
солнце красное в речке, черёмухи заросль.
Красный Кремль воспалял в небе жгучую твердь,
как атлант, что держать будет небо всевечно!
Буду сердцем напитанным радостью петь,
о, как нынче красно мне, о, как человечно!
Накрывали полмира мы красным, тугим
оживляющим цветом. И Лунной сонаты
брызгал сок нам на пальцы. И красный был гимн.
Я-то помню! Все мы, что из шестидесятых.
Из хрущёвок, из оттепели, из литья
металлических кузниц, дождей чистоводных
да из «Русского леса» Леонова – я,
из Гагаринских космосов, смыслов народных.
Из высокого! Из краснозвёздного! Из
«не предай, не убий, чти родителей», это
не про время волков, не падение вниз,
не моление доллару евро-монетно!
Не стрип-бары, не наркопритоны. И не
тяжесть серого цвета, где жизнь – полосата.
Нарисуй Город Солнца, пожалуйста, мне.
Город Красного Солнца из шестидесятых!
Красный ряд, красный угол, значок, красный флаг,
красный парус Ассоли и Красное море!
Нарисуй мой совок и фуражку «Варяг»,
мой продмаг нарисуй и плакатных трудяг,
нарисуй туристический мир и рюкзак,
и журнал с публикацией книги «А зори…»
Я тогда была маленькой в шестидесятых…
Но не надо клевет про шестые палаты,
лучше в Красную книгу, как злато в караты,
а не в книгу Заблудших, Унылых, Треклятых.
Мы когда-то в раю жили: рай в нас остался.
Никаким «Е четыреста» и куркумином,
ни нитратом, фосфатом, ни рибофлавином
нас не сломишь! Нас много! Нас массы, нас трассы!
Ибо мы – основанье для вас, мы – каркасы!
Мы из красного рая, о, люди, о, люди!
И не надо писать: «До изгнанья осталось
сорок восемь часов!» Нет! Изгнанья не будет.
Будет ярость, всхожденье, победа и алость!
И не зря моё сердце в ребро так стучалось,
возжигалось, как будто раскольник Аввакум!
Словно бы красный Марс, как титана Икарость
маяком путеводным, вещающим знаком!
СВЕТЛАНА ЛЕОНТЬЕВА (1960 г.р.) Нижний Новгород
Нижегородская поэтесса, моя семья как-то гостила в её прекрасном доме. До сих пор думал, что Света по большей части про личное пишет.
Впрочем, это - тоже наше личное.
ЛОСКУТНОЕ РАСПЯТИЕ
На земле был когда-то наш рай – красный рай.
Красный, значит, златой. В красных водах купались:
Чудотворец добрейший Святой Николай,
солнце красное в речке, черёмухи заросль.
Красный Кремль воспалял в небе жгучую твердь,
как атлант, что держать будет небо всевечно!
Буду сердцем напитанным радостью петь,
о, как нынче красно мне, о, как человечно!
Накрывали полмира мы красным, тугим
оживляющим цветом. И Лунной сонаты
брызгал сок нам на пальцы. И красный был гимн.
Я-то помню! Все мы, что из шестидесятых.
Из хрущёвок, из оттепели, из литья
металлических кузниц, дождей чистоводных
да из «Русского леса» Леонова – я,
из Гагаринских космосов, смыслов народных.
Из высокого! Из краснозвёздного! Из
«не предай, не убий, чти родителей», это
не про время волков, не падение вниз,
не моление доллару евро-монетно!
Не стрип-бары, не наркопритоны. И не
тяжесть серого цвета, где жизнь – полосата.
Нарисуй Город Солнца, пожалуйста, мне.
Город Красного Солнца из шестидесятых!
Красный ряд, красный угол, значок, красный флаг,
красный парус Ассоли и Красное море!
Нарисуй мой совок и фуражку «Варяг»,
мой продмаг нарисуй и плакатных трудяг,
нарисуй туристический мир и рюкзак,
и журнал с публикацией книги «А зори…»
Я тогда была маленькой в шестидесятых…
Но не надо клевет про шестые палаты,
лучше в Красную книгу, как злато в караты,
а не в книгу Заблудших, Унылых, Треклятых.
Мы когда-то в раю жили: рай в нас остался.
Никаким «Е четыреста» и куркумином,
ни нитратом, фосфатом, ни рибофлавином
нас не сломишь! Нас много! Нас массы, нас трассы!
Ибо мы – основанье для вас, мы – каркасы!
Мы из красного рая, о, люди, о, люди!
И не надо писать: «До изгнанья осталось
сорок восемь часов!» Нет! Изгнанья не будет.
Будет ярость, всхожденье, победа и алость!
И не зря моё сердце в ребро так стучалось,
возжигалось, как будто раскольник Аввакум!
Словно бы красный Марс, как титана Икарость
маяком путеводным, вещающим знаком!
СВЕТЛАНА ЛЕОНТЬЕВА (1960 г.р.) Нижний Новгород
Оригинал и комментарии
от prilepin
9 августа в 19:00 в книжном клубе РВИО «Книги. Кофе. Почитать» (Москва, Воздвиженка,1) состоится творческая встреча с Захаром Прилепиным. Это первое публичное мероприятие с участием писателя после его возвращения из Донецкой народной республики.
В рамках творческой встречи состоится презентация новой книги писателя «Жизнь и строфы Анатолия Мариенгофа». Слушатели узнают, что вдохновило автора на ее написание, а также станут свидетелями дискуссии Захара Прилепина и Михаила Мягкова – научного директора Российского военно-исторического общества, заведующего Центром истории войн и геополитики Института всеобщей истории РАН. В ходе встречи можно будет пообщаться с писателем, задать все интересующие вопросы. В завершении встречи состоится автограф-сессия автора.
ВХОД СВОБОДНЫЙ
Аккредитация СМИ:
8-985-273-88-55, gav@rvio.org – Андрей Григорьев
8-985-490-69-89, eea@rvio.org - Евгения Евграфова
В рамках творческой встречи состоится презентация новой книги писателя «Жизнь и строфы Анатолия Мариенгофа». Слушатели узнают, что вдохновило автора на ее написание, а также станут свидетелями дискуссии Захара Прилепина и Михаила Мягкова – научного директора Российского военно-исторического общества, заведующего Центром истории войн и геополитики Института всеобщей истории РАН. В ходе встречи можно будет пообщаться с писателем, задать все интересующие вопросы. В завершении встречи состоится автограф-сессия автора.
ВХОД СВОБОДНЫЙ
Аккредитация СМИ:
8-985-273-88-55, gav@rvio.org – Андрей Григорьев
8-985-490-69-89, eea@rvio.org - Евгения Евграфова
Оригинал и комментарии
от prilepin
Сегодня день рождения замечательной Анны Долгаревой. Военкор и поэт. И умница. С днём, Анечка. Радости тебе.
* * *
И приходят они из жёлтого невыносимого света,
Открывают тушёнку, стол застилают газетой,
Пьют они под свечами каштанов, под липами молодыми,
Говорят сегодня с живыми, ходят с живыми.
И у молодого зеленоглазого капитана
Голова седая, и падают листья каштана
На его красивые новенькие погоны,
На рукав его формы, новенькой да зелёной.
И давно ему так не пилось, и давно не пелось.
А от водки тепло, и расходится омертвелость,
Он сегодня на день вернулся с войны с друзьями,
Пусть сегодня будет тепло, и сыто, и пьяно.
И подсаживается к ним пацан, молодой, четвёртым,
и неуставные сапоги у него, и форма потёртая,
птицы поют на улице, ездят автомобили.
Говорит: «Возьмите к себе, меня тоже вчера убили».
Антология поэзии Донбасса здесь (прекрасная антология, надо сказать):
https://www.ozon.ru/context/detail/id/140958648/
* * *
И приходят они из жёлтого невыносимого света,
Открывают тушёнку, стол застилают газетой,
Пьют они под свечами каштанов, под липами молодыми,
Говорят сегодня с живыми, ходят с живыми.
И у молодого зеленоглазого капитана
Голова седая, и падают листья каштана
На его красивые новенькие погоны,
На рукав его формы, новенькой да зелёной.
И давно ему так не пилось, и давно не пелось.
А от водки тепло, и расходится омертвелость,
Он сегодня на день вернулся с войны с друзьями,
Пусть сегодня будет тепло, и сыто, и пьяно.
И подсаживается к ним пацан, молодой, четвёртым,
и неуставные сапоги у него, и форма потёртая,
птицы поют на улице, ездят автомобили.
Говорит: «Возьмите к себе, меня тоже вчера убили».
Антология поэзии Донбасса здесь (прекрасная антология, надо сказать):
https://www.ozon.ru/context/detail/id/140958648/
Оригинал и комментарии
Лето 72 от vinah
Начался краткий, как всполохи моего фиксирующего себя самое сознания в этом летнем марафоне, сезон дождей. Проснулась от грохота молнии - кажется, молнией покарало весь Бушвик (и мы знаем, за что), потому что все машины на районе тут же подсветили ночь диско-сигнализацией. В ту же секунду на всех телефонах района замигал сиреной погодный алерт: ПОТОП! ПОТОП! НЕУЕМНЫЕ ЛИВНИ! - сообщил он. Было, кажется, 4 утра. Вот она, коммунальная жизнь в большом городе, теперь мы все будем просыпаться в четыре утра по гудку от самых нелепых поводов все мельче и мельче: отец похитил собственную дочь, сильная гроза в Бушвике с молниями, какому-то старику на улице стало нехорошо, в дели "Биг Бой" на углу завезли очередную партию паленой синтетической марихуаны, на улице Джефферсон споткнулась ученая собака, солнце застлала туча, в Ла Гуардии сел самолетик.
Пока добиралась на работу, видела: по залитой дождем и коричневыми опаленными солнцем августовскими листьями Елизаветинской улице, обсаженной шаткими платанами мчит мужик в трениках и мастерке "Адидас" на синем ситибайке, громко слушая мюзикл "Singing In The Rain" и крутя педали в такт. С небес наверняка смотрит на нас молодая и прекрасная Кира Георгиевна с камерой (а Елизаветинская пересекается с Преображенской, или как оно там устроено).
В магазин заходит пара с французским бульдогом-девочкой, которая плюхается животом на ледяной пол, протягивая ножки на манер курицы гриль и издавая шкворчащие грилевые звуки. Я без слов иду в комнатку-подсобку и выношу бульдогу-девочке фарфоровую чашу с водой: она так и пьет лежа, из моих рук. Хозяева ее покупают свечку "Позитано", потому что каникулы они провели в Италии, не то, что мы.
Где-то в обед мне написала Жозефина, с которой мы чуть-чуть проучились вместе, и предложила выступить на ее мероприятии в этот же день. Я почему-то вежливо отказалась - мне показалось, что про меня вспомнили в последний момент или мной просто затыкают какую-то дыру - но, боюсь, что эта красивая честолюбивая мотивация, полная сдержанного уважения к себе, на деле самообман - я просто очень устала и абсолютно наверняка не имела никакого ресурса, чтобы куда-то идти, со всеми общаться, читать свои тексты и прочее - поэтому и притворилась уважающим себя творческим человеком (автомимикрия как способ психического самосохранения - наше все). После работы пошла в арабскую столовку, съела там бургер (снова разрезала хлебом рот - на этот раз мягкой питой, ну что же это такое), решила заехать ненадолго на детский день рождения к А. - мне хотелось подарить ребенку Д. феминистичную шапочку, которую я специально для нее приобрела в чудовищно спекулятивном магазинчике, торгующем так называемым "хипста-феминизмом".
Нашла ребенка Д. с семьей и друзьями семьи в парке Бруклин Бридж - оказалось, за те два года, что я там не была, там вырос целый новый парк с мангалом, мариной, белыми яхтами, кораблем цвета мясного среза и огромными дубовыми столами, насквозь пропитанными хлябями небесными. Мне предложили пластиковый стаканчик с шардоне из Орегона. Ребенок Д. играла с какими-то бойкими пацанами из Бостона, я сказала: у меня для тебя феминистичный подарок. Феминистичный, это как, спросила ребенок Д. Но потом выудила из пакета бейсболку с вышитыми розами и надписью Girl Power, удивлетворенно кивнула, без единого вопроса напялила ее на голову и убежала дальше строить пацанов: нынешние дети прекрасные, им ничего не нужно объяснять, они все понимают, во все врубаются, и от этого всего совершенно не взрослеют раньше положенного времени (и это прекраснее всего).
Зашла домой к А., выпила там на балкончике рюмку кассиса из Хадсон Вэлли - вообще-то я уже собиралась убегать, но на слове Хадсон Вэлли меня накрыло и я стала кричать: да, плесните-ка мне кассиса с моей духовной родины, моего альма эго и альтер матер! Интересно, где у них там в долине Гудзона фермы с чорной смородиной - мне это необходимо.
Ехала домой и печалилась: как будто у меня выходит совсем не насыщенное летними мероприятиями, нежными бранчами и валяниями на пледах в тлеющих закатных парках лето, я постоянно всюду забегаю на час, от многого отказываюсь, по вечерам часто молча одна сижу на скамейке около реки, оторопело пялясь в закат, не провожу дни напролет на пляжах; мало вижусь с друзьями (теперь именно я оказалась таким другом, который чудовищно много работает и в чьи редкие полувыходные полудни никто с ним никуда не может! ну или может, но фрагментарно!), но сил не было даже на рефлексии. Я должна все сделать и все успеть, потому что после меня все эти долги мгновенно простятся всему, чем я так и не стала - то есть, даже облажаться не получится, если что (и это должно меня удерживать, полагаю).
Полюбила попадать домой через прошлый подъезд и некоторую вязь лестничных катакомб в подвалах, уставленных старой мебелью, бойлерами и неплохой коллекцией арт-брюта, к которой и мы кураторскую руку приложили. Так хоть немного сохраняется ощущение привычного мира. Удивительно, насколько я легко, почти неразрушительно и незаметно восприняла переезд на неопределенный срок из Минска неведомо куда в Нью-Йорк - и как болезненно и тяжело я переношу переезд в соседний подъезд. То ли общечеловеческая характеристика, то ли тот самый факт про меня, то ли наконец-то про меня что-то конкретное можно сказать. А может, дело в том, что в Минске-то у меня остался дом - и всегда будет. А тут ничего нет, и даже за это ничего нужно платить.
Пока добиралась на работу, видела: по залитой дождем и коричневыми опаленными солнцем августовскими листьями Елизаветинской улице, обсаженной шаткими платанами мчит мужик в трениках и мастерке "Адидас" на синем ситибайке, громко слушая мюзикл "Singing In The Rain" и крутя педали в такт. С небес наверняка смотрит на нас молодая и прекрасная Кира Георгиевна с камерой (а Елизаветинская пересекается с Преображенской, или как оно там устроено).
В магазин заходит пара с французским бульдогом-девочкой, которая плюхается животом на ледяной пол, протягивая ножки на манер курицы гриль и издавая шкворчащие грилевые звуки. Я без слов иду в комнатку-подсобку и выношу бульдогу-девочке фарфоровую чашу с водой: она так и пьет лежа, из моих рук. Хозяева ее покупают свечку "Позитано", потому что каникулы они провели в Италии, не то, что мы.
Где-то в обед мне написала Жозефина, с которой мы чуть-чуть проучились вместе, и предложила выступить на ее мероприятии в этот же день. Я почему-то вежливо отказалась - мне показалось, что про меня вспомнили в последний момент или мной просто затыкают какую-то дыру - но, боюсь, что эта красивая честолюбивая мотивация, полная сдержанного уважения к себе, на деле самообман - я просто очень устала и абсолютно наверняка не имела никакого ресурса, чтобы куда-то идти, со всеми общаться, читать свои тексты и прочее - поэтому и притворилась уважающим себя творческим человеком (автомимикрия как способ психического самосохранения - наше все). После работы пошла в арабскую столовку, съела там бургер (снова разрезала хлебом рот - на этот раз мягкой питой, ну что же это такое), решила заехать ненадолго на детский день рождения к А. - мне хотелось подарить ребенку Д. феминистичную шапочку, которую я специально для нее приобрела в чудовищно спекулятивном магазинчике, торгующем так называемым "хипста-феминизмом".
Нашла ребенка Д. с семьей и друзьями семьи в парке Бруклин Бридж - оказалось, за те два года, что я там не была, там вырос целый новый парк с мангалом, мариной, белыми яхтами, кораблем цвета мясного среза и огромными дубовыми столами, насквозь пропитанными хлябями небесными. Мне предложили пластиковый стаканчик с шардоне из Орегона. Ребенок Д. играла с какими-то бойкими пацанами из Бостона, я сказала: у меня для тебя феминистичный подарок. Феминистичный, это как, спросила ребенок Д. Но потом выудила из пакета бейсболку с вышитыми розами и надписью Girl Power, удивлетворенно кивнула, без единого вопроса напялила ее на голову и убежала дальше строить пацанов: нынешние дети прекрасные, им ничего не нужно объяснять, они все понимают, во все врубаются, и от этого всего совершенно не взрослеют раньше положенного времени (и это прекраснее всего).
Зашла домой к А., выпила там на балкончике рюмку кассиса из Хадсон Вэлли - вообще-то я уже собиралась убегать, но на слове Хадсон Вэлли меня накрыло и я стала кричать: да, плесните-ка мне кассиса с моей духовной родины, моего альма эго и альтер матер! Интересно, где у них там в долине Гудзона фермы с чорной смородиной - мне это необходимо.
Ехала домой и печалилась: как будто у меня выходит совсем не насыщенное летними мероприятиями, нежными бранчами и валяниями на пледах в тлеющих закатных парках лето, я постоянно всюду забегаю на час, от многого отказываюсь, по вечерам часто молча одна сижу на скамейке около реки, оторопело пялясь в закат, не провожу дни напролет на пляжах; мало вижусь с друзьями (теперь именно я оказалась таким другом, который чудовищно много работает и в чьи редкие полувыходные полудни никто с ним никуда не может! ну или может, но фрагментарно!), но сил не было даже на рефлексии. Я должна все сделать и все успеть, потому что после меня все эти долги мгновенно простятся всему, чем я так и не стала - то есть, даже облажаться не получится, если что (и это должно меня удерживать, полагаю).
Полюбила попадать домой через прошлый подъезд и некоторую вязь лестничных катакомб в подвалах, уставленных старой мебелью, бойлерами и неплохой коллекцией арт-брюта, к которой и мы кураторскую руку приложили. Так хоть немного сохраняется ощущение привычного мира. Удивительно, насколько я легко, почти неразрушительно и незаметно восприняла переезд на неопределенный срок из Минска неведомо куда в Нью-Йорк - и как болезненно и тяжело я переношу переезд в соседний подъезд. То ли общечеловеческая характеристика, то ли тот самый факт про меня, то ли наконец-то про меня что-то конкретное можно сказать. А может, дело в том, что в Минске-то у меня остался дом - и всегда будет. А тут ничего нет, и даже за это ничего нужно платить.
Оригинал и комментарии
Обрывки историй от nikab
Чтобы не вылетело из головы
История про двух некромантов-антрепренеров, вывозящих на юга, на "чес" грузовики полные замороженных двойников знаменитых артистов - как они столкнулись в курортном городе и что из этого вышло.
История про живого щенка который притворялся игрушкой, чтобы дать хозяйке заработать.
История про двух некромантов-антрепренеров, вывозящих на юга, на "чес" грузовики полные замороженных двойников знаменитых артистов - как они столкнулись в курортном городе и что из этого вышло.
История про живого щенка который притворялся игрушкой, чтобы дать хозяйке заработать.
Оригинал и комментарии
Мы страшны в гневе :) от nikab
Витиеватый маршрут, изобретенный тремя прекрасными и гневными дамами к вашим услугам. Тем, кто краснеет, читая выведеннные на заборе сакральные руны, напоминающие о корнях бытия - лучше не дочитывать дальше первого абзаца :)
Итак.
Для начала объекту маршрутизации выдается заверенный подписью и печатью мандат на безлимитное посещение горы Килиманджаро. Далее в означенный час к подъезду персоны подается фалломорфированная гондола, запряженная должным количеством Phthirus pubis. Милые насекомые выносят мандатоносца из жилища и, пожевывая на ходу мандаринки, влекут к намеченнной цели под аккомпанемент мандолин, кильмандаров и сладкозвонных упоительных колокольцев. Когда веселая команда достигает намеченной цели, гондола ставится на попа, персона водружается сверху, пара-тройка ближайших львов метит корпус достойного судна, а Phthirus pubis водят задорные хороводы и распевают лучшие хиты Infornal FuckЪ до полного просветления. Если у объекта маршрутизации наступает отрезвление и осознание, он погружается в гондолу и гонится обратно в родные пенаты, сопровождаемый нелицеприятными комментариями. Если нет - музыка будет вечной, Phthirus pubis великая раса, у них достаточно и неутомимых певцов и заслуженнных хороводоводов.
Бойтесь сего проклятия, дамы и господа, будучи единожды произнесено, оно непременно достигнет цели. И не пугайтесь однажды, услышав ночной звон колокольцев перемежаемый звучными аккордами и неразборчивой бранью - то влечется к вершине Килиманджаро стратегическая гондола, маршрут ее выстроен, цель ясна. Пожелайте ей доброго пути!
Итак.
Для начала объекту маршрутизации выдается заверенный подписью и печатью мандат на безлимитное посещение горы Килиманджаро. Далее в означенный час к подъезду персоны подается фалломорфированная гондола, запряженная должным количеством Phthirus pubis. Милые насекомые выносят мандатоносца из жилища и, пожевывая на ходу мандаринки, влекут к намеченнной цели под аккомпанемент мандолин, кильмандаров и сладкозвонных упоительных колокольцев. Когда веселая команда достигает намеченной цели, гондола ставится на попа, персона водружается сверху, пара-тройка ближайших львов метит корпус достойного судна, а Phthirus pubis водят задорные хороводы и распевают лучшие хиты Infornal FuckЪ до полного просветления. Если у объекта маршрутизации наступает отрезвление и осознание, он погружается в гондолу и гонится обратно в родные пенаты, сопровождаемый нелицеприятными комментариями. Если нет - музыка будет вечной, Phthirus pubis великая раса, у них достаточно и неутомимых певцов и заслуженнных хороводоводов.
Бойтесь сего проклятия, дамы и господа, будучи единожды произнесено, оно непременно достигнет цели. И не пугайтесь однажды, услышав ночной звон колокольцев перемежаемый звучными аккордами и неразборчивой бранью - то влечется к вершине Килиманджаро стратегическая гондола, маршрут ее выстроен, цель ясна. Пожелайте ей доброго пути!
Оригинал и комментарии
Святой сыск от paul-kornev
"Святой сыск" (повесть о Себастьяне Марте) - уже совсем скоро
https://shop.cruzworlds.ru/?a=book&id=1824
Аудиокнига будет одновременно с электронкой, но на Литрес
https://shop.cruzworlds.ru/?a=book&id=1824
Аудиокнига будет одновременно с электронкой, но на Литрес
Оригинал и комментарии
от prilepin
Очень хорошо Сёма написал.
https://life.ru/t/%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D1%8B/1139845/voienkorovskii_schiot
https://life.ru/t/%D0%B2%D0%BE%D0%B9%D0%BD%D1%8B/1139845/voienkorovskii_schiot
Оригинал и комментарии
Еще один Реквием от witkowsky
МОСКВА ВИНТАЖНАЯ. БЛОШИНЫЙ РЫНОК
Кочующее царство барахла,
приют китайца турка и хохла,
кому капуста, а кому морковка.
Здесь никого не выгонят взашей,
коты ни крыс не ловят, ни мышей,
и ржавчиной покрылась мышеловка.
Не стоит здесь подковывать блоху,
отнюдь не надо объяснять лоху,
что кармазин дороже драдедама,
и даже первый парень на селе
не должен понимать, что на столе
не туз червей, а пиковая дама.
Второго и десятого числа
весь день торчит девица без весла
и ждет не то рублей, не то дублонов,
копаются десятки москалей
среди ее убогих штабелей,
и верят – тут Малевич и Филонов.
За нею ждут судьбы в одном ряду
тезаурусы хинди и урду,
велосипеда гоночного остов,
неведомых записок том шестой,
аквариум без рыбки золотой
без макроподов и вуалехвостов
Толкучий рынок, вечный вернисаж,
и не поймешь, где ретро, где винтаж,
где лучше: в кресле или на диване;
давай не привередничай, мон шер,
купи себе декантер и торшер,
и выпей за здоровье дяди Вани.
Воспоминанья старых Казанов,
коробка орденов и семь слонов,
Тиль Уленшпигель парой к Дон-Кихоту,
стрелялка кольта – грозный дар небес,
и монтекристо, и смуглянка бесс
то, с чем никто не ходит на охоту.
История творит шемякин суд:
раскупят все, что только принесут,
все спицы от пропавшей колесницы,
весь ум глупца, всю совесть подлеца,
и дырку от сатурнова кольца,
и суп харчо из минус единицы.
Бессмыслица, абсурд, галиматья,
мир забытья и мир небытия,
империя без скипетра и трона,
струящихся веков холодный душ
развал умов и барахолка душ
ресепшен перед пристанью Харона.
Подходит ночь, прилавки все бедней,
в сокровищнице духов и теней
не отыскалась золотая жила,
и круглый год над грустным барахлом
гремит сто восемнадцатый псалом,
и отпевает все, что отслужило.
Кочующее царство барахла,
приют китайца турка и хохла,
кому капуста, а кому морковка.
Здесь никого не выгонят взашей,
коты ни крыс не ловят, ни мышей,
и ржавчиной покрылась мышеловка.
Не стоит здесь подковывать блоху,
отнюдь не надо объяснять лоху,
что кармазин дороже драдедама,
и даже первый парень на селе
не должен понимать, что на столе
не туз червей, а пиковая дама.
Второго и десятого числа
весь день торчит девица без весла
и ждет не то рублей, не то дублонов,
копаются десятки москалей
среди ее убогих штабелей,
и верят – тут Малевич и Филонов.
За нею ждут судьбы в одном ряду
тезаурусы хинди и урду,
велосипеда гоночного остов,
неведомых записок том шестой,
аквариум без рыбки золотой
без макроподов и вуалехвостов
Толкучий рынок, вечный вернисаж,
и не поймешь, где ретро, где винтаж,
где лучше: в кресле или на диване;
давай не привередничай, мон шер,
купи себе декантер и торшер,
и выпей за здоровье дяди Вани.
Воспоминанья старых Казанов,
коробка орденов и семь слонов,
Тиль Уленшпигель парой к Дон-Кихоту,
стрелялка кольта – грозный дар небес,
и монтекристо, и смуглянка бесс
то, с чем никто не ходит на охоту.
История творит шемякин суд:
раскупят все, что только принесут,
все спицы от пропавшей колесницы,
весь ум глупца, всю совесть подлеца,
и дырку от сатурнова кольца,
и суп харчо из минус единицы.
Бессмыслица, абсурд, галиматья,
мир забытья и мир небытия,
империя без скипетра и трона,
струящихся веков холодный душ
развал умов и барахолка душ
ресепшен перед пристанью Харона.
Подходит ночь, прилавки все бедней,
в сокровищнице духов и теней
не отыскалась золотая жила,
и круглый год над грустным барахлом
гремит сто восемнадцатый псалом,
и отпевает все, что отслужило.
Оригинал и комментарии
(угрюмо и безнадежно) от nikab
Лучший, подчеркиваю лучший способ разосраться со мной глобально и надолго - это на ровном месте без предупреждения пропасть со связи. В особенности ежели запланированы какие-то общие дела и проекты. Да, артикль, у всех бывают обстоятельства, сложности и проблемы. Но можно хотя бы дать знать, что откладываешь или сливаешься.
...Впрочем, обещание, что я не имею дела с людьми, имеющими привычку на меня молчать, было дано достаточно давно. И следую я ему безоговорочно. Посодействовать, посоветовать, сказать "бедный котик" - сколько угодно. Дел, в которых от человека хоть что-то зависит - никогда и ни за что...
Вотъ.
...Впрочем, обещание, что я не имею дела с людьми, имеющими привычку на меня молчать, было дано достаточно давно. И следую я ему безоговорочно. Посодействовать, посоветовать, сказать "бедный котик" - сколько угодно. Дел, в которых от человека хоть что-то зависит - никогда и ни за что...
Вотъ.
Оригинал и комментарии
И еще - спасибо любимому пуэру :))) от nikab
Августейшие напевы -
Мед на пальцах и губах.
Босоножки-королевы,
Солнце справа, море слева,
Скачут яблоки - бабах!
Пахнет палым, пахнет прелым,
Хлебом, хлевом, холодком,
Поцелуем неумелым.
Детвора рисует мелом
Клетки-классики... По ком
Распустился колокольчик
У открытого окна?
Дни короче, ночи горче.
На змею напали корчи -
Шкура старая видна.
Поезда спешат в столицы,
Самолеты к северам.
Капля лета еле длится
И затягивает лица
Паутина между рам...
Мед на пальцах и губах.
Босоножки-королевы,
Солнце справа, море слева,
Скачут яблоки - бабах!
Пахнет палым, пахнет прелым,
Хлебом, хлевом, холодком,
Поцелуем неумелым.
Детвора рисует мелом
Клетки-классики... По ком
Распустился колокольчик
У открытого окна?
Дни короче, ночи горче.
На змею напали корчи -
Шкура старая видна.
Поезда спешат в столицы,
Самолеты к северам.
Капля лета еле длится
И затягивает лица
Паутина между рам...
Оригинал и комментарии
от prilepin
В рамках избирательной компании моего товарища Вадима Кумина мы создали целую архитектурную лабораторию. И сделаем для столицы ряд проработанных градостроительных планов - от профессионалов высшего уровня.
...а могли бы мильён листовок вместо этого напечатать, да и всё. Пошли более трудным путём. Мне это нравится.
Подробности тут: https://www.facebook.com/archlab.moscow
...а могли бы мильён листовок вместо этого напечатать, да и всё. Пошли более трудным путём. Мне это нравится.
Подробности тут: https://www.facebook.com/archlab.moscow
Оригинал и комментарии
Писатели — это больные люди // Беседа Алины Витухновской с Владимиром Сорокиным, начало 2000-х от a-vituhnovskaya
Nichts leichter, als ein Held zu sein
Wladimir Sorokin und Alina Wituchnowskaja im Gespräch
// «Die Zeit» (http://www.zeit.de/), #46, November 2000
https://www.zeit.de/2000/46/200046_sorokin-gespraec.xml
Алина Витухновская и Владимир Сорокин, два автора не похожие друг на друга и ни на кого больше, разговаривают о литературе и тюрьме. Без эпатажа, в котором их часто винят.
Витухновская:
Литература у меня почему-то ассоциируется исключительно с чувством стыда. Мне бесконечно стыдно, что я занялась этой областью деятельности. Может быть, я ошибаюсь, может быть, я сделала неправильные о вас выводы, но мне кажется, что вам эта область нравится, и вам, честно говоря, завидую, потому что я не могу продолжать дальше.
Я родилась в доме, где жили одни художники. И поскольку вокруг меня все бесконечно рефлектировали по поводу искусства, мне казалось, что, овладев искусством, я овладею той самой властью и смогу как-то манипулировать сознанием. У меня никогда не было желания самовыражаться посредством литературы. У меня всегда было желание влиять на кого-то. А потом я выросла и поняла, что это неэффективно, что слово не многое значит, собственно.
Сорокин:
Это понятно, потому что вы занялись литературой, когда Россия стремительно переставала быть страной центристской литературы. Громадный кит русской литературы, который резвился в этих волнах уже почти два века, был выброшен на мель и начинал подгнивать. Я то вошел в литературу в середине 70-х годов, когда даже признака крушения этой системы еще не было. Поэтому для меня тогда литература была очень сильным наркотиком, на котором я сижу до сих пор. Я думаю, что искусство по-прежнему сильно влияет на массы. Может быть, литература не так уж сильно, но вот кино, например, по-прежнему является массовым искусством. Но, может быть, вам просто интереснее работать с людьми, а не с бумагой. Потому что меня все время интересовало то, чего нет, то, что не существует.
Витухновская:
Правильно. То, что есть, не нужно уже потому, что оно есть, и, возможно, не интересно.
Сорокин:
Мне кажется, что тяга к тому или иному жанру (кино, или литература, или театр) носит, в общем, наркотический характер, и она не дискурсивна. Нельзя так просто решать, куда я пойду: в литературу или в политику. Это все-таки происходит бессознательно.
Витухновская:
Но вам не знакомо то чувство стыда, о котором я говорю?
Сорокин:
Знакомо. Если бы я был достаточно материально обеспеченным, я бы никогда не читал и не выступал перед публикой, потому что там я чувствую действительно глубокий стыд, потому что мне очень странно, что люди тиражируют то, что я делаю, и еще мне платят за это деньги, и еще они просят, чтобы я что-то рассказал об этом процессе. Вот это все вызывает чувство стыда, действительно.
Витухновская:
Мне тоже стыдно читать свои тексты. Мне кажется в первую очередь — это визуальная информация; я никогда не воспринимаю это вообще как звук, и потом мне кажется, прошли те времена каких-то пафосных чтений со сцены в стиле Вознесенского и т.д. Вы, по-моему, говорили в одном из своих интервью, что текст должен быть тоталитарен.
Сорокин:
Мне кажется, я говорил по-другому: любой текст тоталитарен.
Деталь из другого конструктора
Витухновская:
А если бы у вас была реальная фактическая власть, вы стали бы каким-то образом навязывать свои тексты?
Сорокин:
Ради чего?
Витухновская:
Я просто спрашиваю. Я бы стала. Меня как раз интересует именно то, что может быть навязано. Почему я этим занялась, помимо желания власти?.. Я тоже не понимала, как устроен мир, и мне всегда казалось, что я деталь из другого конструктора, которая не входит в структуру реальности. Меня всегда ужасало, почему же я не понимаю других людей, но я вынуждена принимать их идеологию, их мировоззрение, их чувствование, их систему взглядов, почему я вынуждена принимать обилие миллионов, миллиардов людей, их взглядов, их разниц и т. д., но никто из них не в состоянии всерьез воспринять меня. То есть в принципе, может быть, это было какое-то детское желание мести, мне хотелось навязать именно свою идеологию, я не понимала, почему мне навязывают что-то извне, почему мне навязывают то, что мне абсолютно чуждо.
Единственное, что меня смущало во всей этой ситуации, связанной с искусством, — недостаточность восприятия. Во-первых, недостаточная качественность текста: каким бы он ни был, он все равно не пределен или не запределен; и, во-вторых, недостаточная реакция, то есть все как-то вот так спокойненько, вяленько, «ну нравится...».
Мне хотелось бы, чтобы при совмещении текста и читателя происходил какой-то взрыв. Иначе все это превращается в декорацию. И почему мне опять-таки стыдно? Мне стыдно за тот неистовый порыв, который мной руководил изначально. Его интенсивность абсолютно не соответствует результату, его интенсивность абсолютно не соответствует возможностям этой реальности.
Сорокин:
Понятно, но может быть, литература — не ваш любимый жанр вообще. У вас были мгновения, когда чьи-то произведения действовали на вас как шаровая молния?
Витухновская:
Ну, может быть, когда-то совсем в детстве. В детстве я читала очень много: 1-2 толстые книги в день. В конце концов, я просто поняла, что нет смысла приобретать человеческий опыт, поскольку он мне никогда не пригодится. Усваивать человеческую информацию не имеет абсолютно никакого смысла: я не могу воспользоваться этой информацией. Может, я пытаюсь быть слишком практичной, может, эта практичность носит уже патологические черты.
Но если я перестала это понимать на эмоциональном и чувственном уровне, то я хочу на рациональном уровне понять смысл того, что я делала раньше: ведь, видимо, раньше когда-то я была похожа на вас или на других людей, которые занимаются искусством.
Видимо, когда-то мне это доставляло удовольствие, а сейчас мне просто сложно в это поверить. Но я думаю, дело не в том, что именно литература не является моей областью. Я думаю, что пристальное вглядывание в любую область человеческой реальности и какое-то участие в ней в результате всегда приводит к тому, что ты понимаешь, что эта область недостаточно эффективна. Может быть, у меня какие-то нереальные амбиции.
Сорокин:
Я думаю, что не может здесь быть никаких рецептов. Все, собственно, зависит от вашей психосоматики. Любой человек, который начинает писать, делает это вынужденно. Именно поэтому выбора быть не может: буду я писателем или нет? Вынужден, потому что ему чего-то не хватает — либо в себе, либо в окружающем мире. И это попытка компенсировать нехватку.
Я думаю, что это у большинства писателей, если они только расчетливо не зарабатывают деньги. Если познакомиться с их биографией, то это все люди, сильно травмированные в детстве: либо рано потеряли родных, либо перенесли тяжелые болезни и потрясения. И меня это совершенно не смущает. Я всегда говорил, что писатели — это больные люди.
Витухновская:
Мне-то как раз не хочется быть существом, которое укладывается в подобного рода схемы. Может быть, поэтому я заставила себя прекратить всю эту деятельность. Мне бы все-таки хотелось, как это пафосно ни звучит, чтобы искусство несло некую идею, чистую идею, не испорченную какой-то физиологией, какими-то детскими проблемами, какими-то неврозами. Я стала бы писать, если бы имела возможность сделать текст действительно тоталитарным, чтобы вместо рекламы бегущей строкой шли мои тексты. Я бы запретила все телевизионные каналы, там бы беспрерывно вещали то, что мне кажется правильным. Я хотела бы заставила литературу быть более реальной. Это было бы вполне рационально. Обыденные реальные вещи — они недостаточно внятные, они недостаточно убедительные. Если у меня есть навык писания, почему бы мне не использовать этот навык в каких-то своих целях?
Сорокин:
Я думаю, что в этой истории не может быть сослагательного наклонения. Вы уже нездоровы, если вы занялись литературой, понимаете?
Витухновская:
Я уже завязала.
Сорокин:
Но это временно.
Витухновская:
Меня постоянно смущает тот факт, что меня принимают за какого-то деятеля искусства. Я совершенно не отождествляю себя более со своими произведениями. И мне непонятно, когда люди всю жизнь занимаются одним и тем же: с 10-20 до 60-70 лет пишут, пишут и пишут. Для меня это просто дико.
Две угрозы миру
Сорокин:
Мы хотели, по-моему, говорить не о литературе сегодня. Получается, что с этой темы не можем съехать. Хотя ваше утопическое желание использовать власть как влияние на массы при помощи тоталитарной литературы — оно вполне "фашистское". Это литературный "фашизм".
Витухновская:
Я считаю, что русский "фашизм" — это вообще апофеоз постмодерна, потому что это набор такой дикой эклектики. Но в принципе это люди, мало на что способные. Мне кажется, что это как раз люди, которые вовремя разочаровались в литературе, почувствовали, что надо бежать в какую-то другую область, побежали в наиболее эстетизированную, стильную и опять-таки попали.
Вот, как мне кажется, попал Лимонов. Что касается писателей, то человек, который прекратил писать, у меня вызывает гораздо больше уважения, чем человек, который начал писать. Лимонов вроде бы перестал писать, во всяком случае, он говорит так. И мне совершенно понятен его революционный порыв, но та ситуация, в которой он находится, ему опять-таки не дает абсолютно никаких перспектив.
Сорокин:
Это ситуация вечного подростка. Лимонов всегда чувствовал себя тинейджером: и когда он занимался поэзией, и когда уехал, и сейчас. И то, что он нигде не может самореализоваться, — это свидетельство того, что он психосоматически остановился на возрасте 14-летнего подростка.
Если говорить о фашизме и о русских фашистах, мне кажется, что они все обращены в прошлое. Для них фашизм — это нечто уже завершившееся энергетически, и им остается только внешний декор, то есть они такие эстетические фашисты. И это не только у нас. Немецкие фашисты тоже такие же.
Витухновская:
Я думаю, что сегодняшние немецкие "фашисты" еще декоративнее. В Германии (может быть, это будет неполиткорректно) все люди максимально соответствуют своей социальной роли и как будто больше ничего не желают из себя представлять. И часто это не иллюзия, а реальность. Вплоть до того, что наркоманы изображают из себя наркоманов из фильма Transpotting.
Сорокин:
Да. Ну там каждый человек жестко знает свою нишу, и он никогда не будет претендовать на другие ниши. Фашист тоже знает, как ему одеваться, куда ходить. Он никогда не свернет с этого маршрута. Писатель, кстати, тоже.
Витухновская:
С другой стороны, может быть, это хорошо, когда человек знает свою нишу. Такая бесконечная расплывчатость русской жизни порождает, по-моему, шизофрению, какую-то внутреннюю невнятность, бесконечные сомнения.
Сорокин:
Да. Но это та шизофрения, без которой я, например, не могу. Если я живу на Западе несколько месяцев, то я уже начинаю задыхаться. Мне не хватает как раз этой размытости. Мне тесно в жестко структурированном западном обществе. И это уже фатум, то есть я бы не мог, например, эмигрировать.
Витухновская:
Когда меня первый раз выпустили из тюрьмы под подписку о невыезде, то в принципе мне было совершенно ясно, что меня арестуют опять, когда закончится доследование. Мне предлагали политическое убежище в Швеции, и я поняла, что нет, лучше я буду героем, потому что быть героем легче всего. Это самое элементарное, что можно сделать. Не надо вообще напрягаться, не надо погружаться в чужеродные условия.
Сорокин:
Если бы я жил только в России, я бы, наверное, тоже сошел с ума, безусловно. Потому что, как сказал кто-то из философов, что две опасности угрожают миру: порядок и беспорядок. Россия — это антипод Запада, это совершенно непредсказуемая зона, где законы невозможно просчитать. Мне очень важно периодически иметь дистанцию, чтобы ее видеть и понимать лучше. И не только мне. На самом деле большинство русских писателей, как ни странно, написали свои лучшие вещи за границей (Гоголь, например, или Достоевский). И это не случайно.
Я хочу отвлечься от этой темы и задать более конкретный вопрос. У вас был опыт продолжительного сидения в тюрьме. По-моему, Бродский сказал, что тюрьма — это место, где дефицит пространства компенсируется избыточностью времени. В этих условиях литература приобретала для вас другое значение, чем на свободе?
Витухновская:
Естественно, в тюрьме я читала книги. Но дело в том, что опять-таки получается, что литература наиболее эффективна в тоталитарных условиях, при отсутствии другой информации, при отсутствии других отвлечений, развлечений. К сожалению, тюремные библиотеки наполнены совершенно дикой литературой.
Когда я вышла из тюрьмы, я поняла, что я находилась в какой-то чудовищной ловушке, потому что я пролистала свой дневник и прочитала некоторые выписанные цитаты, которым бы я никогда не придала значения на свободе и которым я тут же, естественно, перестала придавать значение. Это неадекватный взгляд, это не то, что может эффективно воздействовать на публику, а для себя мне совсем ничего не нужно.
Что касается тюремного опыта, то я никакого собственно опыта не получила, потому что, мне кажется, что если я изначально встаю на позиции человека, отвергающего жизнь, не приемлющего жизнь, то получать жизненный опыт, по меньшей мере, нелогично. Получается, что я иду на какие-то уступки, играю в поддавки. Тем более, получать жизненный опыт с подачи каких-то ничтожных существ, которые затеяли все это дело, каких-то жалких фээсбэшников, нет, это глупо.
Единственное, что меня поразило в тюрьме, — это мгновенно происходящая адаптация людей к заключению. Вот они сидят в тюрьме, и это их жизнь. Они в это все абсолютно погружены. Люди приобретают тюремные повадки, тюремный менталитет с немыслимой скоростью. Это меня ужаснуло, потому что мне совершенно не хотелось, чтобы форму моей жизни диктовали те же самые ничтожные фээсбэшники. Поэтому я решила все свое сидение в тюрьме превратить в некую концептуальную акцию. Поэтому мне там даже не было плохо.
Самое забавное, что тюрьма сыграла некоторый психотерапевтический эффект. То есть мне настолько было плохо от каких-то глобальных проблем, и ужас внутреннего сознания был настолько несоизмерим с какими-то бытовыми неудобствами, что я даже не могу оценить своего состояния, я превратилась в персонаж акции, который работал исключительно на некую публику, периодически на виртуальную публику, потому что суд начался только через полгода. Полгода я вообще ни с кем не общалась.
Сорокин:
Это значит, что вам повезло с сокамерницами, с теми женщинами, которые сидели рядом, что это оказались симпатичные люди, да?
Витухновская:
Да нет. Я сидела в разных камерах, и там сидели разные люди, и мне совершенно не приходило в голову начинать жить по этим самым тюремным понятиям. Более того, я нашла там себе подругу, и мы с ней занимались психотеррором и заставляли тюремную публику читать, кстати, помимо прочего и вас, "Норму" например, так и назвали камерную кошку.
Сорокин:
А как эта книга попала в тюрьму, интересно?
Витухновская:
От адвоката, по-моему. Мне принесли.
Сорокин:
В тюремной библиотеке ее не было, да? Любопытно, жива ли эта «Кошка» еще?
Планета как большая зона
Витухновская:
Странно, что у нас такое сознание диссидентское: «тюрьма — это страшно», «тюрьма — это всегда одинаково», «тюрьма всегда травмирует личность», «это дико унизительно». Жизнь сама по себе дико унизительна во всех своих проявлениях. Какой надо обладать внутренней слепотой и бесчувственностью, чтобы травмироваться тюрьмой или чем-то подобным? Мне это непонятно. Вот если б вы оказались в тюрьме, как вы думаете, что бы вы чувствовали?
Сорокин:
Не знаю. Дело в том, что я очень не люблю толпу, человеческую массу. Я не испытываю интереса к общению с массой. У меня были проблемы и в школе, и в институте. В институте лучше, конечно, но зависимость от коллектива, что я должен вписаться... Я это очень болезненно переживал. Я никогда не вписывался. Я вызывал агрессию у коллектива, хотя я сам не агрессивный человек. Поэтому я не знаю, как я бы себя там чувствовал. Но добровольно мне не хочется садиться в тюрьму. Хотя в общем, я этот мир, всю планету воспринимаю как большую зону. Здесь 90 процентов происходящего разочаровывает и 10 процентов приятных состояний, переживаний.
Витухновская:
Мне тоже всегда казалось, что мир — это такой изощренный концлагерь, из которого вообще просто так не выбраться, потому что смерть была бы очень легким и идеальным выходом.
Я не могу покончить с собой по двум причинам: во-первых, жизнь и смерть абсолютно одинаковы относительно моих претензий, поскольку я хочу, чтобы все было по-моему.
Жизнь и смерть придуманы не мной, и я не хочу находиться в этих придуманных не мной областях; и, во-вторых... тут я попадаю, что касается суицида, в положение одного мамлеевского персонажа, который вышел из дома с мыслью, что он сегодня умрет, зашел в какой-то дворик, увидел кошку и разбил об стенку со словами: «Как это, я умру, а эта тварь будет жить?» Я себя чувствую именно таким существом. Я не чувствую себя аморальной или плохой, мне кажется, это естественно и нормально, и все должны быть такими. Не верю я в гуманизм. Если вы придерживаетесь примерно таких же взглядов, то откуда же у вас такое спокойствие?
Сорокин:
Это чисто внешнее спокойствие, иллюзия. Внутри я не очень спокойный человек. Это существование в литературных пространствах, в вымышленных пространствах. Я с детства жил в двух мирах: яркий мир фантазий и серый мир, который был вокруг. Сейчас они как бы сплетаются вместе.
Вы были аутисткой в детстве, то есть погруженной в себя?
Витухновская:
Относительно.
Сорокин:
У меня-то этот образ сформировался за счет кино и устного мифа, коллективного, когда его история постоянно пересказывалась.
Я понял, для того чтобы благополучно дотянуть до смерти, у меня все есть. У меня есть мой наркотик — литература, а так же кино, музыка и т.д. Этого мне достаточно вполне. Потому что никак по-другому изменить ситуацию в собственной жизни я не могу.
Я не могу сказать, что я циничный человек. Если кому-то будет плохо, то я обязательно помогу.
Wladimir Sorokin und Alina Wituchnowskaja im Gespräch
// «Die Zeit» (http://www.zeit.de/), #46, November 2000
https://www.zeit.de/2000/46/200046_sorokin-gespraec.xml
Алина Витухновская и Владимир Сорокин, два автора не похожие друг на друга и ни на кого больше, разговаривают о литературе и тюрьме. Без эпатажа, в котором их часто винят.
Витухновская:
Литература у меня почему-то ассоциируется исключительно с чувством стыда. Мне бесконечно стыдно, что я занялась этой областью деятельности. Может быть, я ошибаюсь, может быть, я сделала неправильные о вас выводы, но мне кажется, что вам эта область нравится, и вам, честно говоря, завидую, потому что я не могу продолжать дальше.
Я родилась в доме, где жили одни художники. И поскольку вокруг меня все бесконечно рефлектировали по поводу искусства, мне казалось, что, овладев искусством, я овладею той самой властью и смогу как-то манипулировать сознанием. У меня никогда не было желания самовыражаться посредством литературы. У меня всегда было желание влиять на кого-то. А потом я выросла и поняла, что это неэффективно, что слово не многое значит, собственно.
Сорокин:
Это понятно, потому что вы занялись литературой, когда Россия стремительно переставала быть страной центристской литературы. Громадный кит русской литературы, который резвился в этих волнах уже почти два века, был выброшен на мель и начинал подгнивать. Я то вошел в литературу в середине 70-х годов, когда даже признака крушения этой системы еще не было. Поэтому для меня тогда литература была очень сильным наркотиком, на котором я сижу до сих пор. Я думаю, что искусство по-прежнему сильно влияет на массы. Может быть, литература не так уж сильно, но вот кино, например, по-прежнему является массовым искусством. Но, может быть, вам просто интереснее работать с людьми, а не с бумагой. Потому что меня все время интересовало то, чего нет, то, что не существует.
Витухновская:
Правильно. То, что есть, не нужно уже потому, что оно есть, и, возможно, не интересно.
Сорокин:
Мне кажется, что тяга к тому или иному жанру (кино, или литература, или театр) носит, в общем, наркотический характер, и она не дискурсивна. Нельзя так просто решать, куда я пойду: в литературу или в политику. Это все-таки происходит бессознательно.
Витухновская:
Но вам не знакомо то чувство стыда, о котором я говорю?
Сорокин:
Знакомо. Если бы я был достаточно материально обеспеченным, я бы никогда не читал и не выступал перед публикой, потому что там я чувствую действительно глубокий стыд, потому что мне очень странно, что люди тиражируют то, что я делаю, и еще мне платят за это деньги, и еще они просят, чтобы я что-то рассказал об этом процессе. Вот это все вызывает чувство стыда, действительно.
Витухновская:
Мне тоже стыдно читать свои тексты. Мне кажется в первую очередь — это визуальная информация; я никогда не воспринимаю это вообще как звук, и потом мне кажется, прошли те времена каких-то пафосных чтений со сцены в стиле Вознесенского и т.д. Вы, по-моему, говорили в одном из своих интервью, что текст должен быть тоталитарен.
Сорокин:
Мне кажется, я говорил по-другому: любой текст тоталитарен.
Деталь из другого конструктора
Витухновская:
А если бы у вас была реальная фактическая власть, вы стали бы каким-то образом навязывать свои тексты?
Сорокин:
Ради чего?
Витухновская:
Я просто спрашиваю. Я бы стала. Меня как раз интересует именно то, что может быть навязано. Почему я этим занялась, помимо желания власти?.. Я тоже не понимала, как устроен мир, и мне всегда казалось, что я деталь из другого конструктора, которая не входит в структуру реальности. Меня всегда ужасало, почему же я не понимаю других людей, но я вынуждена принимать их идеологию, их мировоззрение, их чувствование, их систему взглядов, почему я вынуждена принимать обилие миллионов, миллиардов людей, их взглядов, их разниц и т. д., но никто из них не в состоянии всерьез воспринять меня. То есть в принципе, может быть, это было какое-то детское желание мести, мне хотелось навязать именно свою идеологию, я не понимала, почему мне навязывают что-то извне, почему мне навязывают то, что мне абсолютно чуждо.
Единственное, что меня смущало во всей этой ситуации, связанной с искусством, — недостаточность восприятия. Во-первых, недостаточная качественность текста: каким бы он ни был, он все равно не пределен или не запределен; и, во-вторых, недостаточная реакция, то есть все как-то вот так спокойненько, вяленько, «ну нравится...».
Мне хотелось бы, чтобы при совмещении текста и читателя происходил какой-то взрыв. Иначе все это превращается в декорацию. И почему мне опять-таки стыдно? Мне стыдно за тот неистовый порыв, который мной руководил изначально. Его интенсивность абсолютно не соответствует результату, его интенсивность абсолютно не соответствует возможностям этой реальности.
Сорокин:
Понятно, но может быть, литература — не ваш любимый жанр вообще. У вас были мгновения, когда чьи-то произведения действовали на вас как шаровая молния?
Витухновская:
Ну, может быть, когда-то совсем в детстве. В детстве я читала очень много: 1-2 толстые книги в день. В конце концов, я просто поняла, что нет смысла приобретать человеческий опыт, поскольку он мне никогда не пригодится. Усваивать человеческую информацию не имеет абсолютно никакого смысла: я не могу воспользоваться этой информацией. Может, я пытаюсь быть слишком практичной, может, эта практичность носит уже патологические черты.
Но если я перестала это понимать на эмоциональном и чувственном уровне, то я хочу на рациональном уровне понять смысл того, что я делала раньше: ведь, видимо, раньше когда-то я была похожа на вас или на других людей, которые занимаются искусством.
Видимо, когда-то мне это доставляло удовольствие, а сейчас мне просто сложно в это поверить. Но я думаю, дело не в том, что именно литература не является моей областью. Я думаю, что пристальное вглядывание в любую область человеческой реальности и какое-то участие в ней в результате всегда приводит к тому, что ты понимаешь, что эта область недостаточно эффективна. Может быть, у меня какие-то нереальные амбиции.
Сорокин:
Я думаю, что не может здесь быть никаких рецептов. Все, собственно, зависит от вашей психосоматики. Любой человек, который начинает писать, делает это вынужденно. Именно поэтому выбора быть не может: буду я писателем или нет? Вынужден, потому что ему чего-то не хватает — либо в себе, либо в окружающем мире. И это попытка компенсировать нехватку.
Я думаю, что это у большинства писателей, если они только расчетливо не зарабатывают деньги. Если познакомиться с их биографией, то это все люди, сильно травмированные в детстве: либо рано потеряли родных, либо перенесли тяжелые болезни и потрясения. И меня это совершенно не смущает. Я всегда говорил, что писатели — это больные люди.
Витухновская:
Мне-то как раз не хочется быть существом, которое укладывается в подобного рода схемы. Может быть, поэтому я заставила себя прекратить всю эту деятельность. Мне бы все-таки хотелось, как это пафосно ни звучит, чтобы искусство несло некую идею, чистую идею, не испорченную какой-то физиологией, какими-то детскими проблемами, какими-то неврозами. Я стала бы писать, если бы имела возможность сделать текст действительно тоталитарным, чтобы вместо рекламы бегущей строкой шли мои тексты. Я бы запретила все телевизионные каналы, там бы беспрерывно вещали то, что мне кажется правильным. Я хотела бы заставила литературу быть более реальной. Это было бы вполне рационально. Обыденные реальные вещи — они недостаточно внятные, они недостаточно убедительные. Если у меня есть навык писания, почему бы мне не использовать этот навык в каких-то своих целях?
Сорокин:
Я думаю, что в этой истории не может быть сослагательного наклонения. Вы уже нездоровы, если вы занялись литературой, понимаете?
Витухновская:
Я уже завязала.
Сорокин:
Но это временно.
Витухновская:
Меня постоянно смущает тот факт, что меня принимают за какого-то деятеля искусства. Я совершенно не отождествляю себя более со своими произведениями. И мне непонятно, когда люди всю жизнь занимаются одним и тем же: с 10-20 до 60-70 лет пишут, пишут и пишут. Для меня это просто дико.
Две угрозы миру
Сорокин:
Мы хотели, по-моему, говорить не о литературе сегодня. Получается, что с этой темы не можем съехать. Хотя ваше утопическое желание использовать власть как влияние на массы при помощи тоталитарной литературы — оно вполне "фашистское". Это литературный "фашизм".
Витухновская:
Я считаю, что русский "фашизм" — это вообще апофеоз постмодерна, потому что это набор такой дикой эклектики. Но в принципе это люди, мало на что способные. Мне кажется, что это как раз люди, которые вовремя разочаровались в литературе, почувствовали, что надо бежать в какую-то другую область, побежали в наиболее эстетизированную, стильную и опять-таки попали.
Вот, как мне кажется, попал Лимонов. Что касается писателей, то человек, который прекратил писать, у меня вызывает гораздо больше уважения, чем человек, который начал писать. Лимонов вроде бы перестал писать, во всяком случае, он говорит так. И мне совершенно понятен его революционный порыв, но та ситуация, в которой он находится, ему опять-таки не дает абсолютно никаких перспектив.
Сорокин:
Это ситуация вечного подростка. Лимонов всегда чувствовал себя тинейджером: и когда он занимался поэзией, и когда уехал, и сейчас. И то, что он нигде не может самореализоваться, — это свидетельство того, что он психосоматически остановился на возрасте 14-летнего подростка.
Если говорить о фашизме и о русских фашистах, мне кажется, что они все обращены в прошлое. Для них фашизм — это нечто уже завершившееся энергетически, и им остается только внешний декор, то есть они такие эстетические фашисты. И это не только у нас. Немецкие фашисты тоже такие же.
Витухновская:
Я думаю, что сегодняшние немецкие "фашисты" еще декоративнее. В Германии (может быть, это будет неполиткорректно) все люди максимально соответствуют своей социальной роли и как будто больше ничего не желают из себя представлять. И часто это не иллюзия, а реальность. Вплоть до того, что наркоманы изображают из себя наркоманов из фильма Transpotting.
Сорокин:
Да. Ну там каждый человек жестко знает свою нишу, и он никогда не будет претендовать на другие ниши. Фашист тоже знает, как ему одеваться, куда ходить. Он никогда не свернет с этого маршрута. Писатель, кстати, тоже.
Витухновская:
С другой стороны, может быть, это хорошо, когда человек знает свою нишу. Такая бесконечная расплывчатость русской жизни порождает, по-моему, шизофрению, какую-то внутреннюю невнятность, бесконечные сомнения.
Сорокин:
Да. Но это та шизофрения, без которой я, например, не могу. Если я живу на Западе несколько месяцев, то я уже начинаю задыхаться. Мне не хватает как раз этой размытости. Мне тесно в жестко структурированном западном обществе. И это уже фатум, то есть я бы не мог, например, эмигрировать.
Витухновская:
Когда меня первый раз выпустили из тюрьмы под подписку о невыезде, то в принципе мне было совершенно ясно, что меня арестуют опять, когда закончится доследование. Мне предлагали политическое убежище в Швеции, и я поняла, что нет, лучше я буду героем, потому что быть героем легче всего. Это самое элементарное, что можно сделать. Не надо вообще напрягаться, не надо погружаться в чужеродные условия.
Сорокин:
Если бы я жил только в России, я бы, наверное, тоже сошел с ума, безусловно. Потому что, как сказал кто-то из философов, что две опасности угрожают миру: порядок и беспорядок. Россия — это антипод Запада, это совершенно непредсказуемая зона, где законы невозможно просчитать. Мне очень важно периодически иметь дистанцию, чтобы ее видеть и понимать лучше. И не только мне. На самом деле большинство русских писателей, как ни странно, написали свои лучшие вещи за границей (Гоголь, например, или Достоевский). И это не случайно.
Я хочу отвлечься от этой темы и задать более конкретный вопрос. У вас был опыт продолжительного сидения в тюрьме. По-моему, Бродский сказал, что тюрьма — это место, где дефицит пространства компенсируется избыточностью времени. В этих условиях литература приобретала для вас другое значение, чем на свободе?
Витухновская:
Естественно, в тюрьме я читала книги. Но дело в том, что опять-таки получается, что литература наиболее эффективна в тоталитарных условиях, при отсутствии другой информации, при отсутствии других отвлечений, развлечений. К сожалению, тюремные библиотеки наполнены совершенно дикой литературой.
Когда я вышла из тюрьмы, я поняла, что я находилась в какой-то чудовищной ловушке, потому что я пролистала свой дневник и прочитала некоторые выписанные цитаты, которым бы я никогда не придала значения на свободе и которым я тут же, естественно, перестала придавать значение. Это неадекватный взгляд, это не то, что может эффективно воздействовать на публику, а для себя мне совсем ничего не нужно.
Что касается тюремного опыта, то я никакого собственно опыта не получила, потому что, мне кажется, что если я изначально встаю на позиции человека, отвергающего жизнь, не приемлющего жизнь, то получать жизненный опыт, по меньшей мере, нелогично. Получается, что я иду на какие-то уступки, играю в поддавки. Тем более, получать жизненный опыт с подачи каких-то ничтожных существ, которые затеяли все это дело, каких-то жалких фээсбэшников, нет, это глупо.
Единственное, что меня поразило в тюрьме, — это мгновенно происходящая адаптация людей к заключению. Вот они сидят в тюрьме, и это их жизнь. Они в это все абсолютно погружены. Люди приобретают тюремные повадки, тюремный менталитет с немыслимой скоростью. Это меня ужаснуло, потому что мне совершенно не хотелось, чтобы форму моей жизни диктовали те же самые ничтожные фээсбэшники. Поэтому я решила все свое сидение в тюрьме превратить в некую концептуальную акцию. Поэтому мне там даже не было плохо.
Самое забавное, что тюрьма сыграла некоторый психотерапевтический эффект. То есть мне настолько было плохо от каких-то глобальных проблем, и ужас внутреннего сознания был настолько несоизмерим с какими-то бытовыми неудобствами, что я даже не могу оценить своего состояния, я превратилась в персонаж акции, который работал исключительно на некую публику, периодически на виртуальную публику, потому что суд начался только через полгода. Полгода я вообще ни с кем не общалась.
Сорокин:
Это значит, что вам повезло с сокамерницами, с теми женщинами, которые сидели рядом, что это оказались симпатичные люди, да?
Витухновская:
Да нет. Я сидела в разных камерах, и там сидели разные люди, и мне совершенно не приходило в голову начинать жить по этим самым тюремным понятиям. Более того, я нашла там себе подругу, и мы с ней занимались психотеррором и заставляли тюремную публику читать, кстати, помимо прочего и вас, "Норму" например, так и назвали камерную кошку.
Сорокин:
А как эта книга попала в тюрьму, интересно?
Витухновская:
От адвоката, по-моему. Мне принесли.
Сорокин:
В тюремной библиотеке ее не было, да? Любопытно, жива ли эта «Кошка» еще?
Планета как большая зона
Витухновская:
Странно, что у нас такое сознание диссидентское: «тюрьма — это страшно», «тюрьма — это всегда одинаково», «тюрьма всегда травмирует личность», «это дико унизительно». Жизнь сама по себе дико унизительна во всех своих проявлениях. Какой надо обладать внутренней слепотой и бесчувственностью, чтобы травмироваться тюрьмой или чем-то подобным? Мне это непонятно. Вот если б вы оказались в тюрьме, как вы думаете, что бы вы чувствовали?
Сорокин:
Не знаю. Дело в том, что я очень не люблю толпу, человеческую массу. Я не испытываю интереса к общению с массой. У меня были проблемы и в школе, и в институте. В институте лучше, конечно, но зависимость от коллектива, что я должен вписаться... Я это очень болезненно переживал. Я никогда не вписывался. Я вызывал агрессию у коллектива, хотя я сам не агрессивный человек. Поэтому я не знаю, как я бы себя там чувствовал. Но добровольно мне не хочется садиться в тюрьму. Хотя в общем, я этот мир, всю планету воспринимаю как большую зону. Здесь 90 процентов происходящего разочаровывает и 10 процентов приятных состояний, переживаний.
Витухновская:
Мне тоже всегда казалось, что мир — это такой изощренный концлагерь, из которого вообще просто так не выбраться, потому что смерть была бы очень легким и идеальным выходом.
Я не могу покончить с собой по двум причинам: во-первых, жизнь и смерть абсолютно одинаковы относительно моих претензий, поскольку я хочу, чтобы все было по-моему.
Жизнь и смерть придуманы не мной, и я не хочу находиться в этих придуманных не мной областях; и, во-вторых... тут я попадаю, что касается суицида, в положение одного мамлеевского персонажа, который вышел из дома с мыслью, что он сегодня умрет, зашел в какой-то дворик, увидел кошку и разбил об стенку со словами: «Как это, я умру, а эта тварь будет жить?» Я себя чувствую именно таким существом. Я не чувствую себя аморальной или плохой, мне кажется, это естественно и нормально, и все должны быть такими. Не верю я в гуманизм. Если вы придерживаетесь примерно таких же взглядов, то откуда же у вас такое спокойствие?
Сорокин:
Это чисто внешнее спокойствие, иллюзия. Внутри я не очень спокойный человек. Это существование в литературных пространствах, в вымышленных пространствах. Я с детства жил в двух мирах: яркий мир фантазий и серый мир, который был вокруг. Сейчас они как бы сплетаются вместе.
Вы были аутисткой в детстве, то есть погруженной в себя?
Витухновская:
Относительно.
Сорокин:
У меня-то этот образ сформировался за счет кино и устного мифа, коллективного, когда его история постоянно пересказывалась.
Я понял, для того чтобы благополучно дотянуть до смерти, у меня все есть. У меня есть мой наркотик — литература, а так же кино, музыка и т.д. Этого мне достаточно вполне. Потому что никак по-другому изменить ситуацию в собственной жизни я не могу.
Я не могу сказать, что я циничный человек. Если кому-то будет плохо, то я обязательно помогу.
Оригинал и комментарии
Оставить отзыв с помощью аккаунта FaceBook: